В заочном «круглом столе» принимают участие Алексей ВАРЛАМОВ, Игорь ВОЛГИН, Чингиз ГУСЕЙНОВ, Борис ДУБИН, Инна КАБЫШ, Юрий КАГРАМАНОВ, Афанасий МАМЕДОВ, Александр МЕЛИХОВ, Андрей СТОЛЯРОВ, Максим ШЕВЧЕНКО
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2014
Может
показаться, что в условиях постимперского
идейного вакуума и угрозы нового передела мира говорить о том, что жизнь
российского государства выстраивает культура — такая же утопия, как уповать на
то, что красота спасет мир. И все же убеждены: в такие времена тем более стоит
помнить о гуманистических традициях и задачах культуры, о значимости
образования, о роли элит и сфере влияния и ответственности государства в этой
сфере. Тем более, что есть
серьезный повод для разговора — вынесенный на широкое общественное обсуждение
проект «Основ государственной культурной политики».
1.
В чем вы видите главные цели государственной культурной политики? Что вам
представляется наиболее важным в предлагаемых «Основах» и чем бы вы их
дополнили?
2.
Задачи культуры в эпоху цивилизационных
разломов и информационных войн.
3.
Гуманистическая традиция русской культуры и формирование современного сознания
в многонациональном государстве.
4.
Как обеспечить культуре приоритетный статус в социуме?
5.
Задачи и пути модернизации школы и традиционных культурных институтов
(библиотеки, театры, музеи, ДК культуры, литературные журналы и т.д.) в
современных условиях.
Алексей Варламов, писатель,
главный редактор
журнала «Литературная учеба»
«Подняться над схваткой культуре не
удастся»
1.
Надо разобраться, хорошо это или плохо, что государство пытается вмешиваться в
культуру. Мы жили в эпоху очень сильного вмешательства в культуру, помним
времена, когда государство умыло руки. Что из этого предпочтительнее, и как бы
нам не начать наступать на старые грабли. "Основы" по крайней мере не дают серьезных поводов для
тревожных настроений, что возвращаются советские времена в буквальном смысле
этого слова. Хотя многие их возвращения желали бы — но я себя к их числу не
отношу. Но опять же написанные в документе слова — это одно, при том что написано красиво, не
шаблонно, а их осуществление на деле — другое. Многое зависит от того, кто
лично будет этим заниматься. И здесь, я думаю, нам всем очень повезло с автором
этого проекта — точнее, там была целая группа, но один человек взял на себя
ответственность за этот документ — Владимиром Толстым. Это фигура объединяющая,
глубокая, что для нашей сегодняшней ситуации чрезвычайно важно.
Дополнил
бы я этот документ двумя вещами, имеющими отношение к литературе, поскольку мне
это ближе: а именно — государство должно содействовать продвижению литературы в
СМИ и прежде всего, на федеральных каналах. И второе — еще раз подчеркнуть
необходимость обязательного неформального преподавания литературы в школах и
вузах. Без этого все разговоры о продвижении чтения так и останутся
разговорами.
2.
На первый взгляд, очевидно — хранить вечные ценности. Но это только на первый
взгляд. Я приведу конкретный пример, имеющий отношение к нынешней ситуации на
Украине и нашему новому славянскому кризису. Ровно 14 лет тому назад я
участвовал в очень масштабной культурной акции под названием "Литературный
экспресс—2000". Сто писателей из всех стран Европы в течение полутора месяцев
ехали на поезде от Лиссабона до Москвы. Встречи, дискуссии, презентации,
«круглые столы», конечно, общение, формальное и нет. За полтора месяца друг
друга узнали, полюбили или не полюбили, но
в общем было здорово. Был только один очаг ненависти. Украинских письменников
по отношению к России. Уже тогда, когда и про Путина еще толком никто ничего не
знал. Вот эта не слепая, а зрячая ненависть ко всему русскому, к языку, к
нашему народу, к нашей истории, которая мне была непонятна, дика — мы-то к ним
так не относились, мы не понимали, за что, — но это было. И сегодня эти деятели
культуры (кому любопытны имена — поройтесь в интернете, но скажу, что там были,
в том числе, и авторы журнала "Дружба народов") закономерно собирают
плоды своей политики, а мы — отсутствия оной на территории бывшего Союза. Надо
признать свое культурное поражение. Можно сколько угодно петь им песни про братство и
общечеловеческие ценности — они свой выбор давно сделали и едва ли от него
откажутся. А что остается делать нам? Тоже делать свой выбор, и он будет у
каждого свой. События последних месяцев сильно нас переменили, одно для меня
очевидно — глобализация проваливается, космополитизм отступает, и культура
неизбежно становится более национальной,
отечественной, почвенной. Подняться над схваткой ей не удастся.
3.
Красивые слова, которые очень трудно наполнить сегодня реальным содержанием. Мы
уже объявляли себя новой исторической общностью — советским народом и свято в
это уверовали, хотя в реальной жизни все трещало по швам. Так и сегодня —
главное смотреть реальности в глаза и не выдавать желаемое за действительное.
Да, культура что-то может сделать для смягчения нравов, но она нуждается в
помощи, в умной защите, в сбережении — но не опеке. И здесь как раз государство
может сказать свое слово. Надо финансировать переводы, фильмы, театральные
постановки, фестивали, не жалеть телевизионного времени на их освещение, но не не действовать по принципу: кто
платит — тот заказывает музыку. Культура — особа обидчивая.
4.
Это формулировка, которая даже лексически пугает. Приоритетный статус в
социуме. Впору согласиться с запретом на иностранные слова. Но если все-таки
попытаться ответить. Ну вот
вырубили вы вишневый, допустим, сад. И никому до этого не было дела. А теперь новому
владельцу надоело играть в дачи, собирать деньги или еще что-то и захотелось,
чтобы снова сад белел цветами в майские утренники. Чтобы вишню сушили,
мариновали, продавали. И он ставит перед вами задачу — сделайте мне сад к
следующему году, а не сделаете — я вас уволю и наберу новую команду. Так вот
надо честно сказать — к следующему году не будет. И через два не будет, и через
три. Но если сегодня посадить, если начать вкладываться и ждать, тогда лет
через пятнадцать-двадцать что-то получится. То есть сразу определиться — это
долгоиграющая пластинка. Ни годом культуры, ни годом литературы мы ничего не
решим. Но это не значит, что не надо ничего делать. Учиться терпеть и ждать —
вот что надо.
5.
Я думаю, это вопрос — даже по формулировке — больше к специалистам,
профессионалам. Они знают или должны знать, как это делать. А писатель — если
пригласят выступить — пусть не оказывается прийти и хотя бы не говорит
глупостей. Я всегда об этом думаю.
Игорь Волгин, писатель,
историк
Потенциал спасения
1.
Цель у такой политики одна: создать максимальные возможности для того, чтобы Homo sapiens был не только разумным, но и культурным
(хотя «в идеале» это должно совпасть). То есть внешние условия, создаваемые
государством, как бы «провоцируют» внутренние духовные движения — как в
обществе, так и, желательно, в отдельном человеческом существе. Дело не только
в финансировании (хотя, разумеется, это очень серьезный момент), но и в том,
чтобы власть оказалась «продвинутой», интеллектуальной и главное — говорящей с
культурой на ее собственном языке. В «Основах», на мой взгляд, наиболее важно
то, что впервые культура официально провозглашается фундаментом и движителем
национальной жизни. Вопрос в том, как эта замечательная концепция будет
реализована на практике.
2.
Как сказал поэт — относительно поэзии:
Спасибо,
что возможность мне дала,
Блуждая
в элегическом тумане,
Не
вмешиваться в грязные дела
И
не бороться за существованье.
У
культуры только одна единственная задача: оставаться самой собой. Только тогда
она может глубинно влиять на все происходящее в мире. Более того, именно она
обладает «потенциалом спасения», именно она способна стать регулятором мирового
процесса. Отступая от себя или изменяя себе, культура становится внекультурна. Она — цель, а не
средство. Как только культура становится средством, ее статус меняется.
3.
Тут все очень просто: всем детям нужно читать одни и те же (желательно хорошие)
книжки и постоянно пребывать в насыщенном и, не побоюсь этого слова,
благородном духовном поле. И у них, детей, обязательно должны наличествовать
талантливые учителя. Тогда ничего не надо «формировать», все и так образуется.
Вы скажете, это недосягаемая мечта. Но вообще-то культура есть сумма некоторых
идеалов, а в известном смысле, пожалуй, и грез.
4.
Тут никто ничего «обеспечить» не может. Правда, государство способно — в силу
своих возможностей — споспешествовать тому, чтобы человек, не владеющий
культурными кодами, не имел бы никаких социальных привилегий и личных
перспектив.
Приоритеты
не «назначаются», а, так сказать, присутствуют в самой общественной атмосфере.
Само общество вырабатывает систему предпочтений. В иных случаях (что мы
неоднократно и наблюдаем) эта система может быть ужасна. «Неграмотные вынуждены
диктовать», — говорит Ежи Лец.
Понятно, что они надиктуют.
5.
Пока, если судить по «промежуточным» результатам, так называемая модернизация
не принесла волшебных яблок. Но это как раз следствие общего падения культуры.
Ни одна реформа, прежде всего, в области науки и образования, не доведена до конца.
Более того, идет игра на понижение. Мы получаем на выходе все менее
качественный культурный продукт — это, увы, относится и к людям. Такое положение грозит потенциальным Чернобылем —
как в духовной, так и в чисто технологической сферах. Эйнштейн,
заметивший, что Достоевский дает ему больше, чем Гаусс, отнюдь не шутил.
Чингиз Гусейнов, писатель,
культуролог
«Легко манипулировать сознанием людей
полуграмотных»
1.
Говоря о культурной политике, я имею в виду, что в ней наличествуют, не только,
условно говоря, аспекты организационно-управленческий, правовой,
финансовый, которые и следует рассматривать в качестве целей государственного
культурного строительства (тут я не компетентен), но и аспект
содержательный. В широком плане – это функции собственно культурной
деятельности, которые не должны регламентироваться, обозначаться, а тем более
определять политику в области культуры, ибо это — идеология, и любая попытка
сформулировать в этом плане политику — есть стремление к ограничению культурной
деятельности, сведению ее лишь к пропаганде и воспитанию.
Культура
— это необходимая для развития общества естественная потребность языком
искусства осмыслить, понять, познать, отразить происходящее в душах
людей, в жизни общества, страны и мира, это зеркало, в котором — такова природа
искусства во все времена и эпохи — отражается все и вся в обществе, независимо
от желания верхов или низов, от воли какой бы то ни было инстанции или
идеологии. И тут государство не должно вмешиваться
в содержание и форму, роды, виды, стили и иные аспекты деятельности в сфере
культуры. В просторечии это называется «не мешать культуре», или иначе: не
выхолащивать изначально заложенное в ее арсенале критическое, страшно сказать,
оппозиционное ядро, коим и прославилась в веках художественная культура не
только в России, но и во всем мире.
Кто
знает, может, ограничения, порождающие «вопреки», в большей степени,
нежели «благодаря», способствуют развитию культуры?
Помнится, кто-то из классиков сравнивал художника-писателя с пчелой: он творит
с той же необходимостью, как пчела производит мед. Я бы провел аналогию с
рыбой-осетром: действенное проявление ее натуры — метать икру, преодолевая
препятствия, и, реализуя себя, погибнуть… Впрочем, израильтяне придумали: помогают рыбе путем
операции избавиться от ноши, затем аккуратно зашивают разрез и пускают рыбу в
воду, чтобы продолжала «творить». Вот так
бы и с Законом о культуре (плодим и плодим Законы, а это время + люди +
деньги), когда все, что надо, прописано в Основном Законе, в Конституции:
талантам — действенно реализовать призвание, им виднее, о чем и как говорить,
ибо такова их природа, а ведомствам культуры — не регламентируя творческий
процесс, не мешая ему, организационно и финансово помогать им, защищать их
право на творчество, если оно… — ясно, что не выходит за рамки
уголовно наказуемого.
Боязнь
оппозиционности, органически присущей культуре, в частности,
художественной, и есть идеологическая суть Закона.
2.
Это относится к культуре, понимаемой расширительно, как область всего и
вся в обществе (деятельность политическая, социальная, судебно-правовая,
экономическая, научно-образовательная, сеть СМИ и прочее).
3.
Об этом говорено много и правильно в советском прошлом и российском настоящем,
это, так сказать, азбучные идеалы Свободы, Равенства и Братства, но слова не
стали и не становятся, особенно сегодня, руководством к действию в условиях
насаждаемой ныне в многонациональной и поликонфессиональной
стране разрушающей ее, самоубийственной для нее этно-религиозной иерархии.
4.
Для этого она должна быть правдивой. Конфликтной
по отношению к расхожим представлениям. Должна будить и будоражить общество
сверху донизу. Быть бесстрашной в борьбе с мнением большинства… Парадоксально:
но даже в Коране Всевышний
многократно говорит пророку: «Не следуй за мнением большинства, оно, как
правило, ошибочное!» Кстати, Пушкин и Гоголь… — имена тут можно называть от А до Я — этому следовали. При этом
сознательно не употребляю такие отброшенные ныне понятия, как душа, совесть,
грех.
5.
Скажу об одном, но самом главном: ширить, а не ограничивать такую сферу
образования как обучение людей с детства глубинам языка, этой
таинственной сферы в человеческой жизни. Только язык (никаких иных средств не
придумано) формирует сущность человека, его дух, этику, мораль, позволяет
понять мир, служит самопознанию. Легко манипулировать сознанием людей
полуграмотных, а уж тем более преступно превращать язык в инструмент
утаивания истины, приучать язык ко лжи. Это — путь к разрушению в человеке
нравственного стержня, а
следовательно — и самого человека.
P.S.
Вынужденный рассуждать в рамках заданных вопросов, я понимал, что в конечном счете будет принят —
хотел бы ошибиться! — закон, изначально задуманный по духу и направленности как
ограничительный, в угоду интересам властных структур, озабоченных
трудноразрешимыми внутренними и внешними проблемами. Хотя он вряд ли сможет
помешать истинной, то есть служащей правде культурной деятельности, никаким
законам не подвластной, имеющей богатую мировую историю с традициями, уроками и
опытом, в том числе, и в России тоже.
Борис Дубин, социолог,
переводчик
«Проблема не в идеологии, а в
практической работе»
1.
Нынешний проект — документ сугубо идеологический. Главный субъект тут,
естественно, государство, это оно «создало великую культуру». На последующих
страницах идет апелляция к таким идеологическим (мифологическим) целостностям,
как народ, нация (вариант — «многонациональный народ»), их самобытность.
Задача — единство страны, его выражение — общенациональная идеология, в основе
которой патриотизм, они необходимы, поскольку в мире вокруг идет снова
обострившаяся «идейно-информационная конкуренция». Важнейшее значение,
соответственно, приобретают институты воспроизводства культуры — система
образования и воспитания, подчиненные их задачам музеи, библиотеки и др.,
поскольку ведущие функции культуры — «воспитательная и просветительская». Эту
идеологию я не разделяю, стремлению нынешнего российского государства (как, впрочем,
и прежнего советского) руководить культурой, да и вообще каким бы то ни было
живым делом, ни в малой мере не симпатизирую. Высказанные здесь идеи относятся к периоду раннего Просвещения, к
ним вполне эпигонским образом присоединены некоторые соображения
славянофильства (то есть, националистической реакции на Просвещение), и все это
положено на исключительно государственническую основу (вообще говоря, государственничество как идеология — а в России это державничество — находится в
весьма напряженных отношениях и с Просвещением, и с национализмом, но нынешних
идеологов, как и сверхавторитетного для них И.Ильина,
это не смущает). При этом документ этот явно предназначен для
«своих» и как будто предполагает некие реформы, перекройки и подвижки,
корректировки и уточнения компетенций, функций и проч. соответствующих
министерств и ведомств, но, в соответствии с новейшей традицией «открытых
линий», демонстративно выносится для обсуждения на миру.
2.
Как социолог-эмпирик я, вместе с ближайшими коллегами, знаю, в каком положении
находятся сегодня в России институты воспроизводства и передачи, в том числе — межпоколенческой трансляции — тех
или иных образцов культуры. Школа — и средняя и высшая — практически целиком огосударствлены и уже длительное
время, несколько десятилетий, пребывают в распаде и неопределенности. В
театрах, музеях, концертных залах с частотой хотя бы раз в месяц бывает сегодня
4-5% российского населения, в кинотеатрах — до 15% (и это показатель лишь самых
последних двух-трех лет, а до конца нулевых данные были примерно такими же, как
по театрам, музеям и концертам). Читают книги и журналы хотя бы раз в неделю до
30% взрослых россиян, не читают ни тех, ни других до половины взрослого
населения; в библиотеках (они тоже практически целиком остались
государственными) хотя бы раз месяц бывают 6-7% взрослых жителей страны. При
этом ежедневно пользуются интернетом 40%, хотя бы раз в неделю — трое из пяти.
Телевизор же практически каждый день смотрят 80% россиян. Приоритеты населения
очевидны; в какой мере они сложились под воздействием того же государства —
обсуждать сейчас не буду, скажу лишь одно: в решающей.
3.
Пространство для архитектора — это возможность строить. Культура для людей
культуры — возможность реализоваться, воплотить то, что они считают жизненно
важным. Может государство, то есть официальные организации и служащие в них
люди этому воплощению помочь — спасибо, все остальное — решительно не их дело.
Рабочих путей здесь два: как ни парадоксально, максимальная помощь людям и
группам людей в их самоосуществлении при максимальном же разгосударствлении
всего, что относится к управлению этими людьми. Вполне достаточно, чтобы
государство — то есть, служащие, временно и условно нанятые на наши же с вами
деньги, — занимались своей собственной организацией, оптимизировали ее и ни в
коей мере не пытались организовать еще кого-то, — к чему такая организация
всего и вся приводит, мы не раз видели и опять видим сейчас. В комментариях к
опубликованному в «Российской газете» документу доброхот советует внести в него
еще: 1. Любовь к Богу; 2. Любовь к Родине; 3. Любовь к близким. Вот-вот, ужо дождемся…
4.
Перед названным «двойным путем» есть несколько задач, особенно острых именно
для России. Это ее центро-периферийный
раскол, разлом на столицу и провинции (ничего «цивилизационного» тут нет, всего лишь
российско-советское наследие, и весьма печальное) плюс региональное
разнообразие (неравномерность развития и лоскутность
существования). Еще раз напомню: максимизация помощи «на местах» и максимум
децентрализации в управлении. А для самих людей культуры — умножение
независимых субъектов (групп, аудиторий, точек на карте) плюс укрепление
коммуникаций между ними (интереса, взаимодействий, связей — вековечная
российская проблема дорог).
5.
То же, понятно, относится к культурам иных народностей России, кроме русских:
нынешняя смесь равнодушия, презрения и открытого шовинизма по отношению к ним
со стороны русского большинства (а в немалой степени и людей культуры) — еще
одна отвратительная великодержавная «традиция». По официальным данным, в России
сейчас до 20% жителей принадлежат к нерусским национальностям, эта доля вдвое
больше, чем аналогичные официальные показатели по Германии, Великобритании,
Франции. Тем не менее, в России мы не
найдем ничего похожего на афганско-пакистанско-индонезийско-африканское британское кино, албанско-венгерско-румынско-турецкую литературу в Германии, североафриканскую или вест-индскую
словесность во Франции с их множеством фондов поддержки, фестивалей, премий,
стипендий и проч. (посмотрите на списки лауреатов крупнейших национальных и
международных художественных премий в Европе и мире за последние годы, — вот
он, результат соответствующей культурной политики, которая, кстати, делает,
среди прочего, названные страны притягательными для людей других языков и
культур). И нет там, как правило, насколько я знаю, никаких громогласных
общенациональных проектов культурной политики и всенародных их обсуждений, а
вот дело и его результаты — явственно есть.
6.
Короче говоря, проблема совершенно не в идеологии, тем более — доминирующей или
единой (уж в России ли это не знать — неужто
было мало?), а, прошу прощения за трюизм еще чеховских времен, в работе,
активной, разнообразной и практической. И, понятно, в дефиците работников и их
рабочих союзов при очевидном разрастании сословия управленцев.
Инна Кабыш, поэт, преподаватель
литературы
Дело за делателями
1.
Главных целей государственной культурной политики,
на мой взгляд, три (кстати, к моему удовлетворению, я все три
нашла в новом проекте): это, во-первых, повышение статуса культуры в целом,
во-вторых, усиление ее влияния на все сферы жизни и, в-третьих, восприятие
культуры как инструмента передачи новым поколениям этических ценностей, как
источника самоидентичности
человека.
Кроме
этих, есть у культурной политики и другие цели: поддержка талантов, воспитание
культурного слушателя, зрителя и читателя, создание благоприятной
информационной среды, наконец, воспитание мыслящей творческой личности.
Как
бальзам на душу подействовала вроде бы очевидная мысль о том, что культура не
является сферой услуг.
А
дополнить (хотя это есть в «Основах», но я бы прописала курсивом) хотелось бы
тем, что глобальная задача культуры — воспитание человека, способного отличать
Добро от Зла, и еще тем, что культура должна существовать не сама по себе, не в
неких «гетто» (музеях, библиотеках, театрах), а должна пронизывать жизнь,
срастаться с ней, облагораживать ее, придавая ей вектор и стержень.
С
последним (я имею в виду «срастаться с жизнью») у нас проблема: в России
божественная культура и убогая (особенно в провинции) жизнь.
2.
Задачи культуры в эпоху цивилизационных
войн и разломов — воспитание гуманного, терпимого (или, как сейчас принято
говорить, толерантного) человека.
Ведь
культурный — это прежде всего
неагрессивный, умеющий слышать другого человек.
3.
Мне кажутся несостоятельными разговоры об отсутствии у современной России
национальной идеи. Да, у нас сегодня нет
идеи, сформулированной в виде лозунга или афоризма, вроде — «Православие,
самодержавие, народность» или «Мир народам, хлеб — голодным».
Но
у нас есть великая русская литература, которая сама является нашей национальной
идеей.
Разве
заповеди, которые со школьной скамьи (а то и с молоком матери!) входят в
человека — «служить бы рад — прислуживаться тошно», «нет уз святее
товарищества», «отчизне посвятим души прекрасные порывы», «но я другому отдана;
я буду век ему верна» — не члены нашего Символа Веры, нашей национальной идеи?
Так
что современный русский человек и оснащен, и защищен «гуманистической традицией
русской культуры».
Другое
дело, что он подчас «ленив и нелюбопытен».
4.
Приоритетный статус культуры в социуме, по моему глубокому убеждению,
обеспечивается двумя — встречными — путями.
Сверху
— вниманием государства к проблемам культуры и ее творцов и снизу — воспитанием
в семье.
Именно
семья должна закладывать отношение к культуре не как к послеобеденному десерту,
а как к насущному хлебу, без которого жизнь человека если не невозможна, то, во
всяком случае, ущербна.
5.
Здесь я, пожалуй, ограничу себя мыслями о современной школе как о предмете,
известном мне не понаслышке.
Ключевой
фигурой в современной школе является учитель (не охранник и не бухгалтер).
Учитель должен быть хорошо подготовлен профессионально (а ведь в последнее
время сократилось количество вузов, готовящих, в частности,
учителей-словесников, да и подготовка такого учителя не должна ограничиваться
рамками школьной программы): он должен быть интеллектуалом.
Кроме
того, его работа должна быть его призванием: учитель должен любить (и знать)
культуру и детей (последних, пожалуй, даже больше).
Множественные
повторения мной слова "должен" объяснимы, потому что учитель,
перефразируя одного поэта, "всегда должник Вселенной", и другого —
"в России больше, чем учитель".
У
современного учителя двойная нагрузка: он — опять-таки! — должен окультуривать
не только своих учеников, но и их родителей, так как нынешние родители — тридцатилетние
люди — выросли и сформировались в
лихие 90-е, когда нашему Отечеству было, увы, не до культуры.
Кроме
высокого уровня профессионализма и человеческих качеств учитель должен(!) иметь
современно оснащенный — экраном, компьютером, интерактивной доской — кабинет,
потому что не секрет, что современный ребенок воспринимает информацию во многом
глазами, а не ушами.
У
учителя должна быть(!) возможность вывозить детей в музей, театр, на экскурсию,
т.е. организовывать «встречу с прекрасным», не оформляя при этом тонны бумаг.
В
заключение хочу сказать, что в целом проект «Основы государственной культурной
политики» обрадовал широтой охвата темы и внятностью изложения.
Дело,
извините за тавтологию, за делателями.
Юрий Каграманов, публицист, философ,
культуролог
Трудная задача
Как
следует из проекта «Основ», главная задача государственной культурной политики
— воспитание подрастающих поколений. И это самая трудная задача.
Есть
две сферы, в которых государство способно сыграть в этом смысле большую роль —
школа и СМИ. Школа не может «в одиночку» слепить человека, но она может многое
— при условии соответствующей высоким требованиям постановки гуманитарного
образования. И в первую очередь — преподавания русской классической литературы
(а в старших классах еще и начатков русской религиозной философии, не менее
великой, чем литература). Распространено мнение, что ее образы уже не могут
овладеть воображением подростка так, как того хотелось бы, что это всего лишь
Отзвук
слабеющий
Дней
незапамятных.
Думаю,
что это не так. Образы, например, Гомера или Плутарха служили примером для
подражания в продолжение веков и даже тысячелетий. После Второй мировой войны бывший вице-король Индии лорд Линлитгоу объяснял упадок
Британской империи не столько национальными движениями в колониях, сколько
упадком классического образования (включавшего изучение античной литературы) в
самой Англии, которое ориентировало учащегося на высокие примеры поведения,
укрепляло нравственный костяк. Убежден,
что «дальнобойная» сила образов русской классической литературы нисколько не
меньшая, сравнительно с античными. Тот факт, что мы живем в век невероятного
технологического усложнения жизни, мало что в этом отношении меняет: человек не
становится принципиально другим, разве что делается более «рассеянным» и
нуждающимся во внутренней собранности.
Что
касается СМИ, то здесь государство должно выступать не только как поощряющая,
но и как запрещающая инстанция (последнее касается также Интернета). В наше
время слово «запрет» стало гонимым, жестко привязанным к «тоталитарному
прошлому». Но культура без запретов невозможна; сам «певец свободы» Пушкин
считал цензуру необходимой. Распорядители СМИ взяли за правило «давать людям
то, что они хотят». Чего здесь больше: цинизма или непонимания природы
человека? Жозеф де Местр, стоявший (наряду с Эдмундом Берком) у истоков консервативной мысли, писал:
человек — «злое, саморазрушительное
существо, полное противоречивых желаний; он сам не знает, чего он хочет, хочет
того, чего не хочет, и не хочет того, чего хочет». Конечно, это только половина
правды о человеке, но без этой, худшей половины немыслима вся правда. Вопрос цензуры — это также вопрос
добросердечия, внимания к людям. Во многих случаях им не следует давать то,
чего они хотят или думают, что хотят.
И
еще. Вопрос национальной самоидентификации в плане культуры становится особенно
сложным, когда дело касается музыки, самой эфирной части культурной сферы. Если
слово фиксирует те или иные стороны реальности и закрепляет их в сознании, то
музыка, отражая реальность, в то же время ускользает от нее, «струится» над
нею, неведомо откуда истекая и неведомо куда устремляясь; не помню уже, кем
сказано, что она есть «чувство, не доведенное до ума». Мы знаем, какую музыку
предпочитает сегодня молодежь (я имею в виду не попсу, образующую просто
звуковой «фон» повседневности, но более или менее качественную музыку). Не так
давно я посмотрел по 1 каналу ТВ несколько передач из цикла «Голос. Дети».
Подавляющая часть вокальных номеров, которые исполняли дети, была афро-американского
происхождения. Поражает (по крайней мере, на мой непрофессиональный взгляд и
слух) мастерство, с каким наши подростки имитируют исступления заокеанских
певцов. Демонстрация нашей «всемирной отзывчивости»? Пусть так, но ее оборотная
сторона — забывчивость своего, отечественного. О пионере рок-н-ролла Элвисе
Пресли было сказано, что это «первый белый, который чувствует, как негр».
Чувствуют ли наши дети, как негры?
Андрей
Белый еще в начале 20-х годов (жил тогда на Западе), когда только начинался
«век джаза», писал: «Негр уже среди нас. Будем твердо: арийцами». Легко сказать
«быть твердыми»; музыка афро-американского
происхождения необычайно заразительна, что можно объяснить, наверное, прежде
всего прочего истощением европейской почвы. Где же решение? На том же «Голосе»
решение сидело в красном креслице жюри и звалось Пелагея. Эта исполнительница русских народных песен, на современный лад
аранжированных, обладает не только редким голосом, но и гениальной, без
преувеличения, интуицией (как ее назвать — культурологической? В
ней, по ее же словам, проснулась «древняя славянская женщина», но у этой
женщины тончайший слух и восприимчивость ко всему, что где-либо в мире поется и
играется. Она может даже исполнить рок-н-ролл и сделает это мастерски, но при
этом с едва заметным оттенком пародирования, как бы говоря: «Вот, я могу и так,
и это по-своему интересно. И все-таки это не мое, не наше; хотя кое-что отсюда
можно и позаимствовать». И в аккомпанементе исполняемых ею русских народных
песен и романсов кое-что взято из афро-американского источника; но только в
аккомпанементе. И куда девалось представление о некоторой унылости старых и
особенно древних русских распевов: что бы она ни исполняла, Пелагея всегда
излучает редкую в наши дни радость. Не веселость, но какую-то онтологическую
радость, знающую о трагизме бытия и преодолевающую его.
Если
«древняя славянская женщина» импровизирует на исполнительском уровне, то на
другом уровне к онтологии музыкального чувства обращается выдающийся композитор
и мыслитель-культуролог (автор нашумевшей книги «Конец времени композиторов» и
других книг) Владимир Мартынов. Он выступает за возвращение к «архаическому
состоянию» в музыке, в частности к православным певческим службам XVI — XVII
веков, равно как и к фольклору; и к инновациям на э т о й
основе. Но создавать «новое сакральное пространство», по Мартынову, необходимо
с учетом иных культур и традиций — не только древнерусских распевов, но и григорианских
хоралов, и византийского осмогласия, и даже арабских макамов; а также фольклорного наследия разных времен
и народов.
Но
это примеры живого творчества культуры, в котором участие государства может
быть только очень скромным.
Афанасий Мамедов, писатель
«Культура и свобода — плоды одного
дерева»
1.
Чтобы ответить на этот «двойной» вопрос, самому надо поделить себя на две
половины — художника и человека, гражданина своей страны. (Прошу прощения за пафос.)
Художник во мне говорит, что главная цель государственной культурной политики —
не мешать художнику оставаться в своей стихии. Окликнутого Богом никто из его
собственной «темноты» не вытащит, не поможет ни разово, ни разом навсегда
освободить из-под власти времени, научить творить и сохранять «голос». Хотя не
дать загнуться в этом мире, уберечь от «клиники», наверное, государственная
культурная политика может и должна. Тут в памяти незамедлительно всплывают два
примера — один «царскосельский»,
итогом которого явилась «серебряновечная»
культура, другой — пример из недавнего прошлого со знаком «сделано в СССР». Как
создавалась культура в советские времена, я, как мне кажется, представление
имею, и петь осанну тому времени у меня нет никакой охоты. Иными словами, хотел
бы напомнить себе и другим — бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Взяв
художника под свою опеку, государство, чиновники не должны решать, кто является
подлинным демиургом, Фадеев или Булгаков с Платоновым.
Теперь
право голоса — гражданину. Мне кажется, это проект очень своевременный. За время относительной свободы, которую мы
завоевали в 1991 году (не только интеллигенция, но и все, кто не пожелал
плестись в пыльном стаде в никуда), мы увидели мир справа и слева от себя, и
поняли, что никак не хуже, что у нас есть своя история, что она началась не
вчера, что ею можно не только гордиться, она может и государственной
политике задать нужное направление. Правда, с одним условием: если из нее
сделать правильные выводы. Мне нечего добавить в предлагаемые «Основы», проект
должен был бы появиться еще вчера.
2.
В условиях информационных войн человек без культуры, без памяти, без бэкграунда является совершенной
марионеткой. Только знание собственной истории и культуры играют тут роль
«флэш-памяти». Именно поэтому все тираны начинали свое правление с
фальсификации истории и попыток подчинить себе культурную элиту. Рассуждая о
задачах культуры в современном мире, вспоминаешь максиму Поля Валери, многое предвидевшего,
включая и фашизм, и эпоху «материнских плат»: «Самое лучшее в новом — то, что
отвечает старым устремлениям». «Старое устремление» по Валери — это сохранение влияния культуры даже в тех
обстоятельствах, когда это, казалось бы, невозможно, когда человек начинает
исчерпываться насущными заботами и страхом за свое будущее. Все остальное —
лишь способ достигнуть этой цели. Предлагаемые «Основы» — тоже способ.
3.
Гуманистические традиции русской культуры не спасли Россию от революции,
гражданской войны, бесчинств ЧК, сталинских лагерей… Сегодня человек подошел к
новой эре существования, к новым границам бытия. Мы пересматриваем
пространственно-временные координаты, осваиваем виртуальные миры, мы, с одной
стороны, стремимся к однородности, с другой — напряженно ищем свои истоки,
потому что именно они питают нас. И толерантность — одно из условий
существования этого нового современного мира, современного человека. Сейчас это
максима, не подлежащая обсуждению. У России
и ее гуманистической традиции в этом вопросе есть колоссальный
опыт, которым грех сегодня не воспользоваться.
4.
Наверное, за счет порыва человека к подлинной культуре, а для этого нельзя
лишать его свободы. Культура и свобода — плоды одного дерева. А этот порыв
формируется образованием и просвещением. Задача просвещения в России еще с
царских времен была основополагающей. Интернет, конечно, сравнял многое, но эта
задача ему не под силу. Сложность ее связана еще и с колоссальностью размеров
России, с ее синтетичностью, поликультурностью.
И денег тут жалеть нельзя, это тот клей, который склеивает страну. Думаю, пункт
первый, второй и третий в проекте «Основ государственной культурной политики»
отвечают на этот вопрос в полной мере.
5.
Эти задачи невозможно рассматривать отдельно от других государственных задач в
области культурной политики, все взаимосвязано. Литературные журналы,
библиотеки, театры и музеи — такое же достояние нации, как газ и нефть… Но важно не только
модернизировать, но сначала сохранить в живой целостности то, что неоднократно
приносило уже плоды и от чего в порыве обновления, начиная с 90-х годов, мы
зачем-то пытались избавиться. Мне, как человеку литературному, конечно, ближе
всего задача сохранения литературных журналов. Их миссия — в условиях жесткой
коммерциализации книжного, издательского дела — только усиливается.
Александр Мелихов, писатель
Культурная самооборона
Обсуждаемый
проект «исходит из понимания важнейшей общественной миссии культуры как
инструмента передачи новым поколениям свода нравственных, моральных, этических
ценностей, составляющих основу национальной самобытности». Я же исхожу из
совершенно другой парадигмы. Главной миссией национальной культуры я считаю не
трансляцию ценностей, но экзистенциальную защиту, формирование красивого
образа нации, ее истории, пускай сколь угодно трагической, но высокой,
оправдывающей те неизбежные жертвы, которых, как и всякое коллективное дело,
требует ее продление. Жертвы, заметим, в нормальных условиях немедленно
возмещаемые, ибо упадок религии давно привел к тому, что едва ли не
единственным средством преодоления экзистенциального ужаса, ощущения
собственной мизерности и мимолетности перед лицом бесконечно могущественного и
бесконечно равнодушного космоса у сегодняшнего человека сделалось чувство
включенности во что-то могущественное и долговечное. Сегодняшнее государство
выполняет не только социальные, но и экзистенциальные функции, а если оно
перестанет их выполнять, у его подданных почти не останется мотивов приносить
своему государству даже самые незначительные жертвы.
В
государствах благополучных это пока что менее заметно, но для России, тем более
в эпоху кризиса, неспособность государства обеспечивать экзистенциальные
потребности россиян может сделаться причиной государственного краха. В такие
эпохи систему поддержки культуры и образования следует рассматривать как
средство национального выживания.
В
особенности культуру и образование высшего качества, мирового уровня —
именно они в значительнейшей степени создают исторически долговечный позитивный
образ страны, который и побуждает граждан гордиться и дорожить ею.
Попробую
развернуть этот тезис.
«Россия
гибнет, нужно что-то срочно предпринять!» — по этому выкликанию определяют своих в основном в
национально-патриотическом лагере, поскольку лагерь либеральный больше озабочен
правами индивида, чем участью общественного целого. Однако кризис целого по
какой-то загадочной причине оказывается неотделимым от краха множества частных
судеб: бегство от армейской службы, падение рождаемости, «утечка мозгов» идут
рука об руку с алкоголизацией, наркоманией, преступностью, самоубийствами…
Увы,
массовое бегство от общественных обязанностей не следствие кризиса, а его
причина. Кризис социума
прежде всего и заключается в массовом нежелании индивидов служить ему. А потому
и главный вопрос выхода из кризиса — как возродить это желание?
Протофашистам
и просто фашистам всех цветов радуги ответ прекрасно известен: людей надо как
следует напугать. Напугать до такой степени, чтобы они кинулись служить в армии
и просто служить, а главное не стремились сбежать в другие страны, в пьянство,
в наркотики, в смерть… И
вообще полюбили родину — ведь так естественно любить то, что внушает ужас!
Хорошо
еще, что хотя бы либералы понимают, что ужас не способен породить ничего, кроме
желания либо спрятаться, либо уничтожить источник ужаса. Нет, чтобы люди
полюбили родину, им надо платить! Платить за то, чтобы они служили в армии,
платить за то, чтобы они рожали и воспитывали детей, платить за то, чтобы они
не уезжали, не пьянствовали, не кололись, а главное не убивали друг друга или
хотя бы самих себя.
По-видимому
все исчезнувшие государства и погибли из-за того, что их гражданам однажды
недоплатили…
Своей
иронией я вовсе не пытаюсь намекнуть, что России ничто не угрожает: и не такие
царства погибали, как говаривал весьма неглупый Победоносцев. Но — в одной
мудрой памятке психотерапевта, работающего с «кризисными» пациентами, рекомендовано прежде всего снимать
чувство неотложности: именно в лихорадочной спешке люди и творят особенно
непоправимые безумства. Однако это же в еще большей степени справедливо и для
народов: именно в кризисных ситуациях необходима политика, поднимающаяся над
острой злободневностью, взирающая на самые мучительные проблемы если уж не с
точки зрения вечности, то, по крайней мере, с точки зрения их долговечности,
включающая их в максимально широкий исторический контекст.
А
в этом контексте творилось немало поучительного. Был великий Рим, державший под
своей десницей десятки народов, и рассыпался в одночасье. И что самое удивительное
— никакого пребывающего в рассеянии народа «римляне» тоже не осталось. Пока
итальянцы для подкрепления собственного духа не начали воображать себя
потомками римлян. А тем самым и действительно ими стали. Ибо главная жизнь
человека, а народа тем более и протекает в их воображении.
И
впрямь, римляне как народ исчезли, а покоренные ими евреи, изгнанные с родины
предков, остались. И через две тысячи лет, после невероятных испытаний вновь
возродили собственное государство на Земле обетованной. Что их сохранило как
народ? Греза. Ни на чем не основанное мнение о себе как о хранителе какого-то
великого наследия, вершителе какой-то великой миссии. А у римлян этой грезы не
было — была только могучая военная техника, могучая экономика, громадная
территория…
Многократно,
по-современному ускоренными темпами подобная история развернулась, можно
сказать, на наших глазах. Был великий Советский Союз, державший под своей
десницей десятки народов, и рассыпался в одночасье. И что самое удивительное —
никакого пребывающего в рассеянии народа «советские люди» почти не сохранилось,
а покоренные ими чеченцы, изгнанные с родины предков…
Народ
сохраняют не территории, не богатства и не военная техника, народ сохраняют
коллективные грезы, ни на чем серьезном не основанное коллективное мнение о
себе как об огромной драгоценности, допустить исчезновение которой ни в коем
случае нельзя. Поэтому всякий народ, которому действительно грозит
исчезновение, должен прежде
всего позаботиться об укреплении своих коллективных грез, ибо их укрепление —
это и есть национальный подъем, а их ослабление — национальный упадок.
В
этом и заключается экзистенциальная, историческая миссия культуры — она должна
укреплять и развивать воодушевляющие коллективные фантазии, поддерживать в
людях ощущение включенности во что-то прекрасное и бессмертное.
Но
грезить о себе, когда в собственных глазах ты прекрасен, а в чужих мерзок, не
только до крайности трудно, но и до крайности опасно, — очень скоро придется
возненавидеть все человечество, не разделяющее твоего самоощущения, и внушать
уважение к себе жертвенностью и террором.
Гораздо надежнее творить реальные дела, способные поразить не только твое
собственное, но и чужое воображение. И Советский Союз такие дела творил. Да, в
пропагандистских, милитаристских целях, но творил — вышел в космос, открыл
дорогу великолепным ученым, спортсменам, музыкантам, и пресловутая ностальгия
по империи — это прежде всего
не ностальгия по страху, который она внушала миру, а ностальгия по чувству
причастности к чему-то великому и бессмертному.
Интересы
индивида и социума не так уж и расходятся, ибо и государство, и личность
питаются от одной энергетической системы — системы коллективных фантазий. Я
готов с цифрами в руках показать, что алкоголизм, преступность, наркомания, самоубийства
в огромной степени порождаются общей причиной — упадком коллективных иллюзий.
«Государство
должно служить воображению, ибо человек и есть
прежде всего его воображение», — примерно так можно сформулировать набросок
новой политической парадигмы. Однако осуществить ее — систематически поражать
воображение — невозможно без возрождения национальной аристократии, под которой
я понимаю, разумеется, не графов и не миллиардеров, но творцов и служителей
коллективных наследственных мечтаний. Еще раз подчеркиваю: я определяю
аристократию не через богатство или место в государственной иерархии, но
исключительно через преданность каким-то наследственным мечтам. В идеале,
аристократы, когда у них появляются возможности, творят великие дела, порождая
во всех остальных чувство и собственной неординарности, и собственной
долговечности. Которое в
своей стране возникает несопоставимо легче, чем в чужой. Иллюзию причастности к
подвигам своих предков и соотечественников пробудить гораздо проще, чем к
подвигам чужих.
Идентификация
с ними и есть патриотизм. Гордиться подвигами, сострадать несчастьям, стыдиться
и желать искупить падения, отодвигая собственные злободневные нужды, взирая на
них с точки зрения если уж не вечности, то долговечности…
Подобные
чувства сегодня расхожий либеральный гуманизм заклеймил бы как
антидемократические, ибо демократично лишь то, что служит повседневным нуждам так называемого простого,
массового человека; беспокоиться же о том, что оставит след в вечности, то есть
в умах потомков, есть не что иное как аристократическая блажь. На это я могу
возразить только одно: подобная трактовка гуманизма и демократии основана, в
сущности, на отказе считать простых людей людьми. Слабость прагматического
взгляда на человека вовсе не в том, что он низок или оскорбителен, — слабость
его в том, что он чрезвычайно далек от истины. Прагматический взгляд на
человеческую природу исходит из той посылки, что для человека физические
ощущения неизмеримо важнее, чем душевные, психологические переживания. Тогда
как дело обстоит скорее обратным образом.
Кто
спорит, достаточно продолжительная пытка болью, голодом, страхом почти каждого
заставляет рано или поздно забыть обо всех высоких фантазиях и мечтать только
об одном — чтобы пытка прекратилась. Однако это вовсе не означает, что пытка
вскрывает истинную сущность человека — пытка вовсе не обнажает, но убивает
человеческую суть. А потому я предлагаю посмотреть на сегодняшние проблемы, с
точки зрения того, какой след они оставят «в вечности», как они будут выглядеть
в глазах потомков. Вполне возможно, наши ответы со временем превратят набросок
новой парадигмы в реальную политическую программу.
Долговечным
бывает только то, что поражает воображение, а в веках живут вообще одни лишь
легенды. Поэтому, если Россия хочет жить долго («вечно»), ей абсолютно
необходимы люди-легенды, события-легенды. Те, кого действительно ужасает стон
«Россия погибает!», должны признать первейшей задачей культурной политики формирование
национальной аристократии, расширение круга людей, мечтающих поражать
воображение, свое и чужое, и этим оставить след в памяти потомков. Для этого
необходимо всемерное расширение, особенно в провинции, сети школ для наиболее одаренных и наиболее
романтичных в науке, искусстве, в спорте, в военном деле… Впрочем, одаренность
и романтичность часто одно и то же.
Так
что же, вознегодует радикальный гуманист, простые люди, равнодушные к вечному и долговечному, должны
снова служить сырьевым ресурсом творящих историю «великих личностей»? Отвечаю: не
нужно жалеть простого человека больше, чем он жалеет себя сам. Разве не
самые что ни на есть простые люди первыми
голосуют за фашистов и коммунистов, сулящих им национальное и
классовое величие? А эти российские язвы — пьянство, наркомания, бессмысленные
убийства, самоубийства, — им что, больше всех подвержены какие-то аристократы
духа? От невыносимой бессмысленности, бесцельности бытия страдают прежде всего люди ординарные, именно их в
первую очередь убивает отсутствие хотя бы воображаемой причастности чему-то
впечатляющему и долговечному.
Если
смотреть с точки зрения вечности, между властью, аристократией и простым
народом нет никаких непримиримых противоречий — они все не могут обойтись друг
без друга. Медный всадник, попирающий маленького человека, — конечно,
необыкновенно мощный образ. Но я уже не раз обращал внимание: Медный всадник
еще и гениальное произведение искусства, к которому со всего света тянутся
туристы. И потомки бедного Евгения из Читы и Чухломы считают делом чести
сфотографироваться у каменной волны его постамента…
Ибо
и у власти, и у аристократии, и у рядового человека есть общий могущественный
враг — ощущение ничтожности и бессмысленности существования. И Медный всадник
не только требует жертв — он еще и открывает гению путь к бессмертию, а жизнь
обычного человека наполняет смыслом и красотой. Гений и толпа перед зданием
Сената протягивают друг другу руку.
Именно
гении наделяют жизнь толпы смыслом и красотой. Ориентация
российской культуры и образования на взращивание гениев соединила бы в себе
гуманизм с государственной целесообразностью. Пушкин и Чайковский, Менделеев и
Левитан способствовали душевному комфорту россиян и территориальной целостности
России никак не в меньшей степени, чем душевое потребление колбасы и
жилплощади.
Влияние
науки и культуры всегда было основано не на их электоральной силе, а на
обаянии. Вернуть им былой авторитет — как и вообще внушить людям какие бы то ни было чувства, не
приносящие лично им никакой материальной выгоды — хотя бы в какой-то мере
способно только искусство. Обаяние «духа» было создано прежде всего поэтами в широком смысле этого
слова — людьми, умеющими изобразить духовную деятельность чем-то прекрасным и
возвышенным. Я склонен думать, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Воспевать
достижения «духа» должны сами аристократы духа, по мере сил освобождаясь от
занудства. Боюсь, правда, что эта мера окажется весьма и весьма недостаточной и «духу» понадобится специальное
пиар-агентство, в котором были бы сосредоточены мастера художественного слова и
экрана, способные и понимать достижения науки и культуры, и увлекательно
рассказывать о них.
Успехи
науки и культуры — как раз те праздники, которыми при умелом преподнесении
можно было бы встряхивать монотонное существование простого человека, а заодно
вербовать новых романтиков. Но делается ли хоть что-нибудь в этом роде?
Всякое
творчество питается прежде
всего не деньгами, а бескорыстным восхищением, расходящаяся цепная реакция
которого в конце концов и разрешается вспышками шедевров.
И
вместе с всемирной славой гения резко вырастает престиж породившего его народа.
Вырастить трех гениев в этом отношении выгоднее, чем удвоить ВВП. Кто, скажем, уважает Италию за ее средней руки
достаток? А за Леонардо, Микеланджело, Ферми ее уважают, и еще
как. Если вспомнить, что сегодня главной проблемой России на международной
арене является недостаточный ее престиж в цивилизованном мире, а проблемой
внутренней — неуверенность населения в достоинствах своей страны, легко прийти
к практическому итогу: образовательная и культурная политика сегодняшней
России должна быть направлена на производство гениев.
Соединив
для этого усилия ученых и художников, которым в парламенте должна
покровительствовать не демократическая, им не до того, но АРИСТОКРАТИЧЕСКАЯ
ПАРТИЯ.
Однако,
увы, нет такой партии, все клянутся лишь приверженности к демократии, то есть в
верности не гениям, но толпе.
Риск
открытого декларирования гениальности и аристократизма как высших социальных
ценностей заключается еще и в том, что они могут вызвать отторжение у
гуманистических демагогов. Но это же вызовет сплоченность аристократического
меньшинства, которому на первых порах важнее всего оценить собственные размеры и возможности. Когда же это
меньшинство будет организовано, оно вполне сумеет смыть пятно «антинародности» рядом разумных
акций, прежде всего открывая ряды каждому, кто пожелает почувствовать себя
неординарным, а затем даже и прямым отрицанием собственных лозунгов
первоначального периода «бури и натиска».
Не
исключаю, слово «аристократический» слишком сильно ассоциировано с сословным
обществом и крепостным правом — тогда новое движение может быть названо ДВИЖЕНИЕМ
КУЛЬТУРНОЙ ОБОРОНЫ.
Культурная
оборона особенно важна в эпоху информационных войн, главная цель которых —
разрушить у противника чувство собственной красоты, а следовательно и правоты. Сейчас в некоторых кругах,
расходящихся уже и до казенных циркуляров, модно утверждать, что Россия не
Европа, а особая цивилизация. Другие же круги дают отпор: нет, мы часть
европейской цивилизации! Дискуссия не может иметь конца уже потому, что
никакого общепринятого определения цивилизации не существует, а лично я считаю
цивилизацией объединение культур, связанных представлением о совместной
избранности, связанных системой общей экзистенциальной защиты. Поэтому
провозгласить свою принадлежность к престижному клубу недостаточно — нужно,
чтобы и члены клуба ее признавали. Но что, если одни члены ее яростно
отвергают, а другие колеблются?
Тогда
те из нас, кто настроен на конфликт, настаивают на особом пути России, а те,
кто настроен на сотрудничество, настаивают на культурном сближении с Европой:
ведь богатая чужая культура может только обогатить! Я тоже настроен на
сотрудничество, но согласиться с этим аргументом не могу. Ибо, еще раз, главная
миссия культуры — экзистенциальная защита, защита человека от чувства
беспомощности в безжалостном мироздании. Так что любовь к чужой культуре бывает
для нас продуктивна, когда она укрепляет нашу экзистенциальную защиту, и контрпродуктивна, когда ее
разрушает.
Давным-давно
в Корее среди знати был сверхпрестижен
китайский язык. В результате Корея осталась без высокой национальной
литературы. В России когда-то был сверхпрестижен
язык французский. Однако Россия сумела выдвинуть национальную аристократию,
способную выдержать культурную конкуренцию с Европой. Национальная аристократия
и есть лучшее орудие культурной реконкисты, так что давно пора задуматься о
широчайшей сети царскосельских
лицеев, делающих ставку на
самых одаренных и романтичных.
Когда
народу его собственная жизнь представляется недостаточно красивой, он
деградирует как целое, а частные лица, не имея эстетического допинга, пытаются
добирать до нормы с помощью психоактивных
препаратов, а то и кончать с собой. Но кто-то стремится слиться с победителями,
а кто-то, наоборот, пытается отвоевать оружием то, что проиграно в мире духа:
международный терроризм — арьергардные бои культур, проигрывающих на всемирном
конкурсе красоты. На этом фоне национализм, стремящийся лишь отгородиться, а не
уничтожить источник культурного соблазна, выглядит вершиной мудрости и
кротости.
Когда
влечение к более блистательным культурам начало разрушать еврейскую религиозную
общину, главный идеолог российских сионистов Владимир Жаботинский, европейски
образованный талантливый литератор, объявил первейшей национальной задачей
освобождение от влюбленности в чужую культуру — унизительной влюбленности
свинопаса в царскую дочь. Когда ассимиляторы возмущались, что он, мол, тянет их
из светлого дворца в темную хижину, Жаботинский отвечал, что не надо изображать
свое предательство возвышенными красками; разумеется, чем обустраивать родную
хижину, приятнее перебраться в чужой дворец. Где, однако, вам не раз придется
скрипеть зубами от унижения, ибо все дворцы обставлялись не для вас. Да, в
нашей истории больше страданий, чем побед, но кто, кроме нас, среди этих ужасов
сумел бы не отречься от своей мечты!
Это
были типичные идеи изоляционизма и национальной исключительности. Но когда
другие энтузиасты заговорили о некоем
еврейском евразийстве —
мы-де построим государство, вбирающее в себя черты и Запада, и Востока, —
Жаботинский дал жесткий отпор. Какие черты Востока — отсутствие светского
образования и демократии, порабощение женщины? Новый Израиль должен обладать
всеми европейскими институтами, без которых не может быть национальной
конкурентоспособности. И по мере становления государства идеологические
крайности были оттеснены прагматическими задачами национального выживания,
которые постепенно привели Израиль в клуб так называемых цивилизованных стран,
а он как будто этого и не заметил. Ибо научился относиться к чужому суду, как и
завещал Жаботинский, «с вежливым равнодушием». А если бы он твердил себе: «Мы
европейская страна, мы европейская страна», — то каждый эпизод, который бы
демонстрировал, что европейцы любят себя больше, чем евреев (а в политике такие
эпизоды неизбежны, ибо национальный и цивилизационный
эгоизм это норма), — каждый такой эпизод непременно вызывал бы волну ненависти.
Этот
«особый путь» сионизма в чем-то неплохо бы повторить и России: лучше не
стремиться в тот клуб, где тебя принимают
не слишком нежно, чем сначала обожать, а после ненавидеть. Пусть лучше туда
приведет общность исторических задач среди общих новых вызовов, средь коих
довольно назвать вулканическую исламскую грезу.
Не
нужно бороться ни за то, что мы Европа, ни за то, что мы не Европа, — нужно
вообще освободиться от привязки к этому ориентиру, даже бешеное отрицание
которого говорит о его опасной сверхценности в наших глазах.
Не
говоря уже о том, что в России есть национальные культуры, которые уже никакими
натяжками не отнести к европейскому клубу, — надо ли туда втискиваться ценой не
только унижений, но и раскола внутри собственной страны? Нам следует, напротив,
понимать российскую национальную аристократию как аристократию имперскую,
объединяя в общем пантеоне максимально возможное число культурных святынь всех
российских народов и народностей. Я бы даже облегчил наиболее одаренным и пассионарным представителям
национальных меньшинств «путь наверх» — их присутствие в элите одновременно и
укрепило бы экзистенциальную защиту меньшинств, и уменьшило бы число лидеров,
способных возглавить всегда тлеющие национальные недовольства.
И
не нужно бояться, что «национальные выдвиженцы» потеснят русских: нас слишком
много, чтобы мы серьезно это почувствовали. А вот если мы вместо потенциальных
внутренних недоброжелателей обретем друзей — это будет очень даже серьезным
вкладом в культурную оборону.
Андрей Столяров, писатель,
культуролог
Создать спрос на культуру
Должен
сразу сказать, что «Проект…» произвел на меня сильное впечатление. По прочтении
его возникает абсолютно ясное чувство, что никакой культуры у нас в России не будет.
Разве что культура, как уже бывало не раз, выживет чудом — вопреки всем заботам
о ней со стороны власти и государства.
Очень
показательна в этом смысле стилистика документа. Призывая к защите и развитию
русского языка, «Проект…», вместе с тем, демонстрирует такой тусклый и
невнятный чиновничий волапюк, что начинаешь «плыть» буквально с первых же
строк. Некоторые абзацы мне приходилось перечитывать по два-три раза, прежде
чем удавалось понять — что именно авторы сего произведения хотели сказать. И в большинстве
случаев выяснялось, что — ничего, просто набор словесных оберток, внутри
которого — пустота. Это очень напоминает постановления партии и правительства позднего советского времени:
те же самые «улучшить», «повысить», «создать все условия», «принять необходимые
меры»… И результат, вероятно, будет точно такой же.
На
мой взгляд, это вообще не проект: здесь нет ни конкретных идей, ни иерархии
целей, ни механизмов их достижения. Это просто нагромождение благих пожеланий в
духе мечты одного литературного персонажа, «что хорошо бы построить этакий мост
через пруд, и чтоб сидели на нем купцы и продавали товары, нужные для
крестьян». Единственный проектный смысл документа, который мне удалось уловить,
сводится к следующему: надо дать всем по сто рублей (больше в бюджете нет), и
тогда культура у нас расцветет. Это типичный
чиновничий симулякр,
имитация деятельности, не имеющей никакой связи с реальностью. Даже если
где-то, в очень небольшом количестве мест, и пробиваются сквозь бюрократические
напластования слабенькие былинки мыслей, то очевидно, что им будет не прорасти:
почвы для этого нет. «Проекту…» можно поставить диагноз «интеллектуальная
анемия». Или — «когнитивный ступор, осложненный канцелярскими сумерками души».
Другого диагноза у меня для этого документа нет.
Мне
представляется, что если уж создавать проект по «основам государственной
культурной политики», то исходить он должен не из традиционных бюрократических
координат, а из тех крупных реперов, которые формирует сейчас реальность.
В
самом общем виде ситуация, на мой взгляд, может быть обрисована так. От
конкуренции мировых религий (католицизма, протестантизма, ислама) через
конкуренцию мировых идеологий (фашизма, коммунизма, либерализма) мы перешли к
конкуренции мировых экономик, которая и определяет собой нынешний
постиндустриальный ландшафт.
В
современном мире царствует экономика. Она заменяет собою все — веру, идеологию,
национальность, культуру. Впрочем, даже не заменяет, а создает из них
собственный мировоззренческий композит.
Сейчас,
когда в значительной мере дискредитированы обе предшествующие доктрины,
либерализм и социализм, явочным порядком, как плесень, которая проступает
всегда и везде, утверждается в мире совершенно новое глобальное мировоззрение,
формирующее такую же новую онтологическую среду.
Данное
мировоззрение можно определить как давосский
дискурс.
Давосский
дискурс — это культура
менеджеров. Это культура людей, говорящих, вне зависимости от национальности,
на одном и том же «деловом языке», придерживающихся одних и тех же
поведенческих «деловых стандартов» и исповедующих одни и те же универсальные
«деловые ценности».
Главный
критерий этой среды — эффективность. В давосскую
среду входит тот, кто умеет быстро и без лишних эмоций извлечь прибыль изо
всего: из нефти, из демократии, из войны, из воздуха, из ничего. Никакие другие
качества значения не имеют. Образованность, ум, культура, талант признаются
лишь в том случае, если их сопровождает весомый денежный эквивалент.
Здесь
своя ценностная шкала.
«Человек
человеку враг», утверждал древний мир. «Человек человеку брат», провозгласило
нарождающееся христианство. «Человек человеку никто», свидетельствует давосский дискурс и демонстрирует это повседневной практикой.
Если
книгу читают все — это хорошая книга. Если все смотрят какой-то фильм — это
хороший фильм. Если все покупают данный товар — значит это хороший товар.
Ни
в коем случае не наоборот.
И
никто не воскликнет наивно, по-детски, что «король-то голый»: книга плоха,
фильм ужасен, товар никуда не годится.
А
если даже воскликнет, его сочтут дураком.
Не
может быть плохо то, что приносит доход.
Менеджеры
— это элита среднего класса, это социальный ярлык той страты людей, которую
ныне боготворят, как при социализме — пролетариат.
Средний
класс — это наше все.
Это
основа общества, фундамент устойчивого государства, законопослушный умеренный
электорат.
Однако
вспомним, что на другом языке средний класс — это мещане, то есть те, кто
личное благополучие ставит превыше всего.
Мы
вступили в царство мещан.
В
эпоху активной, деятельностной
посредственности.
В
период обезличенного бытия.
Вот
какой мир перед нами возник. Вот в чем заключается ныне глобальный вызов. И
первоочередные задачи культуры, если уж рассматривать культурную политику как
проект, следует формировать в рамках именно этих координат.
Что
может Россия противопоставить «давосскому
миру»? Если придерживаться вектора классической экономики, то — практически
ничего. Со «вторичной
индустриализацией» мы опоздали: для ее осуществления у нас уже нет ни средств,
ни людей. К тому же следует иметь в виду одно принципиальное обстоятельство. В
России более холодный климат, а также более длинные и трудные коммуникации, чем
в большинстве индустриально развитых стран, нам всегда будет сопутствовать это
дополнительное экономическое обременение. Производство в России всегда будет
чуть менее эффективным, и если раньше, во времена автаркических экономик, это
решающего значения не имело, то сейчас, в эпоху глобализации, даже ничтожная разница
в стоимости производства постепенно вытесняет страну на хозяйственную
периферию.
Опираясь
исключительно на физические ресурсы, Россия всегда будет экономически отсталой
страной. Иных перспектив у нее просто нет.
Однако
история знает впечатляющие примеры, когда для развития были использованы
ресурсы метафизические — особенности национальной культуры, вдруг обнаружившие
высокую экономическую эффективность. В свое время, когда Япония вступила в
период модернизации («революция Мэйдзи»,
1868 год), обнаружилась на этом пути принципиальная трудность: в стране
существовала специфическая каста воинов-самураев, которые, с одной стороны,
никак не вписывались в модернизационный
процесс, а с другой — представляли собой реальную силу, могущую пошатнуть, а то
и свергнуть центральную власть. Был найден парадоксальный выход: самураев
начали назначать исполнительными директорами (так бы мы определили эту
должность сейчас) во вновь образуемые фирмы и предприятия. Каков был результат?
Самураи привнесли в сферу управления этические характеристики комплекса «бусидо»: систему старшинства,
безусловное исполнение долга, полное подчинение личных стремлений интересам
этих предприятий и фирм. Возникло то, что ныне называется корпоративной
культурой, и во многом благодаря
именно ей выросли гигантские
японские корпорации, «дзайбацу», известные всему миру.
Считается,
что именно дзайбацу сделали возможным японское экономическое чудо: превращение
отсталой средневековой страны в одну из главных индустриальных держав.
Эффективность корпоративного стимулирования, применяемого в дзайбацу, оказалась
настолько высокой, что во второй половине ХХ века ее начали интенсивно
заимствовать американские и европейские фирмы.
А
теперь поставим простой и ясный вопрос. Есть ли в русской национальной культуре
нечто такое, что могло бы обеспечить России мощный экзистенциальный прорыв?
Вывести ее из ступора сырьевой стагнации и открыть перед ней перспективный
онтологический горизонт? На простой и ясный вопрос можно дать такой же простой
и ясный ответ. Да, такое качество в русской культуре есть, и оно уже давно отрефлектировано национальной культурософией. Это склонность
нации не к прагматике, а к метафизике, склонность «двигаться на звезду»,
способность ради большой и интересной идеи забывать о собственном материальном
благополучии. Во всяком случае, отодвигать его на второй план.
Это
специфика именно русской культуры, и таковой особенностью ее, как мне кажется,
не следует пренебрегать.
Теперь
опять обратимся к истории. Когда в 1866 году прусские войска разгромили армию
Австрийской империи при Садове,
канцлер Бисмарк сказал, что «эту войну выиграли немецкие учителя».
Подразумевалось, что качественный уровень немецкого солдата был значительно
выше австрийского, что являлось следствием немецкого школьного образования.
Вспомним, что советская модернизация образования, то есть последовательный
переход ко всеобщему
начальному, всеобщему среднему и затем — к массовому высшему образованию
породил пассионарную волну
инноваций, длившуюся более полувека, вплоть до 1980-х годов. Советский Союз
создал легендарный танк «Т-34», систему залпового огня «катюша», атомную и
водородную бомбы, первым вывел на орбиту искусственный спутник Земли, первым
запустил человека в космос… Вспомним
также, что политические, экономические и военные успехи Соединенных Штатов не в
последнюю очередь были обусловлены систематическим включением в американскую
нацию образованных людей — эмигрантов со всего мира. Интересно, что когда та же
Япония после поражения во Второй
мировой войне поставила перед собой задачу догнать (и перегнать) западные
страны по уровню экономического развития, то акцент в культурной ее политике
был сделан именно на образование. И аналогичную акцентированную образовательную
политику проводил Тайвань в период своего бурного экономического роста.
Вот
тот ресурс, который необходим современной России, и задействовать этот ресурс
может только целенаправленная культурная политика государства.
Бессмысленно,
на мой взгляд, как это предлагается в обсуждаемом здесь «Проекте…», «просто
так» финансировать издательства, театры, библиотеки, выставки, художественные
галереи. Кто туда будет ходить? Я иногда бываю в
художественных галереях и что-то не замечаю там жаждущих толп, кроме,
разумеется, приятелей автора, вынужденно пришедших на презентацию. Та же самая
ситуация с чтением журналов и книг. Читать серьезную и качественную литературу
будет только образованный человек. А тот, кто соответствующего образования не
получил, пойдет на футбол или включит очередное идиотское телешоу.
Задача
государственной культурной политики — формировать не предложение, масштабы
которого и так избыточно велики и которое, будем откровенны, под маркой
искусства часто предлагает всяческий суррогат, а создавать обширный и
качественный спрос на культуру — формировать страту людей, не мыслящих вне
культуры полноценного человеческого бытия.
Правда,
формирование такой страты требует аксиологической
трансформации. Вместо давосской
идеологемы «быть успешным —
это значит быть богатым», которая постепенно внедряется в национальное сознание
россиян, необходима идеологема
«быть успешным — это значит быть умным и образованным», а богатство (накопление
денежных знаков) — не та ценность, которой стоит посвящать свою жизнь.
Вот
какова, на мой взгляд, сейчас главная задача государственной культурной
политики — выдвинуть на первое место образование и интеллект. Все остальное
должно быть ориентировано на нее. И лично мне представляется, что никакой
другой перспективы у нас нет.
Максим Шевченко,
журналист
«На русской культуре можно основать
братство, но нельзя государство»
1.
Главные цели государственной культурной политики Российской Федерации это:
—
содействие развитию собственно культуры во всех ее аспектах (искусство,
музейная деятельность, книгопечатание, исследования и т.д.). Считаю, что
государство не должно запрещать современные актуальные формы искусства, но и не обязано поддерживать то,
что не считает правильным или внятным. Искусство развивается благодаря
поддержке. Особенно современное и актуальное. Государство не должно
препятствовать развитию рынка современного искусства и инвестициям в него;
—
содействие культурному развитию каждого гражданина РФ согласно его запросам и
потребностям. Государство не должно запрещать поиски и эксперименты, но не
обязано их пропагандировать. Государственная политика должна быть направлена на
пропаганду ценностей личного культурного развития в интересах развития общего —
свободы, ответственности перед обществом, поиска справедливости, приоритета
творческого труда над бессмыслицей потребления. То есть всего того, что
изначально свойственно нашим народам;
—
содействие развитию народов Российской Федерации как уникальных и неповторимых этно-культурных
общностей. Каждый народ РФ, независимо от его численности, дорог и в равной
мере ценен для нашей страны. Госполитика
обязана учитывать интересы
всех народов в равной мере и создавать возможности для выгодных инвестиций в их
культурное развитие.
2.
Культура всегда есть проявление человеческого перед лицом нечеловеческого —
времени и истории с ее неизбежной смертью в конце. Культура есть способ защиты
человека перед тем, что делает его лишь щепкой в водовороте событий. Культура
выше информационных войн, которые являются лишь аспектом политики. Вопросы
культуры (человеческое и нечеловеческое в их соотношениях) настолько выше
всякого рода информационных войн и технологий, что задачи культуры в такие эпохи
— хранить содеянное, постигать настоящее и творить ради будущего. Других задач
у культуры нет и быть не может. Цивилизационные
разломы — вещь условная, равно как и цивилизация. Культура неизбежно будет
разламываться вместе с цивилизацией. Но эти разломы плодотворны, если их не
бояться и описывать их, фиксировать, направлять. Диалектика — сущность
культурного развития. Кризис — источник творчества. Конфликт — основа сюжета.
Как этого можно бояться? Культура жива, пока в ней нет страха. Иначе она, как и
все человеческое, замыкается в себе и начинает полниться самовоспроизводящимися
психозами. Умирает и энтропирует.
3.
Существует заблуждение, что русская классическая культура якобы государственна. Почти все
созданное в рамках госполитики
романовской или сталинской империи — пусто, мертво, ходульно, дидактично. Русская культура — глубоко
революционна. Она пронизана острым чувством поиска справедливости и смысла
жизни. Даже консервативные творцы, по сути, бунтари — они не умещаются в
государственные линии бюрократической империи. Русская культура всегда в
поисках человека и его оправдания. Именно поэтому к ней так потянулись
образованные представители других народов. Именно поэтому они так жадно
впитывали ее гуманизм и экзистенциализм, находя в русских вопрошаниях и ответах о смыслах и путях человека,
общества и мира важнейшие вехи собственного развития. Русская культура вся
пронизана противостоянием человека Левиафану, государству. На русской культуре
можно основать братство, но нельзя государство. Она не уместится в благоразумие
бюрократии. Чиновники всенепременно начнут ее обкарнывать, укладывать в прокрустово ложе своих
представлений о стройности государственного (всегда немного аракчеевского)
мира. Поэтому если современное сознание
будет формироваться именно на основе гуманистической русской культуры, а не на
ее кастрированном суррогате (как обрезанный "Архипелаг Гулаг",
например, изданный для верноподданической новой России, должно быть, по версии издателей и чиновников,
должной любить голубые мундиры, околыши и величие власти во всех его чудовищных
проявлениях), то это сознание не будет ни верноподданическим, ни
государственническим. Проклятые русские вопросы вылезут из-под
глыб законности и порядка и поразят "русских мальчиков" будущего в
самые их сердца. Это неизбежно.
4.
Культуру в социуме надо поддерживать сознательным и принудительным навязыванием
ее хотя бы общих аспектов простому народу через доступные ему формы — в
современном мире это, например, сериалы-экранизации, публичные культурные акции
и т.д. Большинство людей реагирует на понятные и простые вещи и сюжеты.
Искусство социальной интерпретации культуры, массовость ее — полезное дело,
если существует не ради только наживы, но адресовано человеку и задачам его
развития. Но элитарной культуре надо просто не мешать. Хотя бы потому, что
мешать ей бесполезно. Подлинное все равно будет жить и развиваться, поскольку является одним из
аспектов, проявлений человеческого в его полемике с нечеловеческим — смертью,
временем, властью, верой и т.п. Культура имеет массу аспектов — и, в частности,
антисоциальный аспект
культуры также важен и значителен. Игра в бисер, непонятная и чуждая социуму,
оказывается значимой для него спустя столетие. Культура не сводима к простым
задачам обслуживания запросов социума. Иногда она отталкивается от ненависти к
социуму и приходит к бегству из него и от него. Конечно, и в этом своем аспекте
она будет рано или поздно социализирована — через включение в рынок, слияние
объекта культуры с объектом торговли. Но такова диалектика общества и его
развития.
5. Я считаю, что все учреждения
культурной направленности должны получать базовую господдержку и иметь
возможность свободного аккумулирования средств
для собственного развития. Надо шире связывать их обязательствами
с попечительскими советами, местным самоуправлением, регионами. Все формы
развития хороши. Государство не должно мешать и по мере сил — поддерживать.