Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2014
Василий Голованов, писатель
Я бы хотел объясниться. Ибо «самых английских» книг было несколько в моей жизни. Первая же книга, которую я самостоятельно прочел, была и самой английской: это был «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо. Лес мачт в Бристоле, желание увидеть заморские страны, колониальная торговля, пинты, галлоны, фунты — во всем этом было довольно английского. А потом пришел Свифт: карлики и великаны, гуингмы и макреоны — какая-то сюрреалистическая фантазия, столь непохожая на волшебство русских сказок… Если быть честным, «Гулливер» подчас вызывал у меня неприятные чувства. Он был почти совершенно лишен доброты. Все эти карлики и великаны были препротивными существами. Мне было не по себе, когда я читал о приключениях Гулливера. И недоумевал, почему писатель столь беспощаден. Но в том-то и дело, что Свифт был типично английский писатель. Он очень по-английски мыслил. Этот английский строй мышления я впервые почувствовал именно у него. И еще почувствовал, насколько этот строй мысли не соответствует моему.
Не знаю, в какой степени является англичанином Киплинг в своих колониальных историях. Но история Маугли гениальна, «Рикки-Тикки-Тави» трогателен, «Кошка, которая гуляла сама по себе» — прекрасна. Киплинга мне вслух читал отец. Это чтение было редкими минутами нашего единения в чем-то важном. В этом чтении я чувствовал близость отца, буйство джунглей, запах сандала, Индию… Если бы я не знал к тому времени, что Киплинг — английский писатель, я бы и не догадался, что он англичанин.
«Алиса». Было несколько попыток читать ее как сказку — предпринятые в отрочестве — но все они закончились неудачей. «Алиса» — не сказка, а гениальная английская головоломка Л.Кэрролла. Один из самых английских по духу и построению текстов. Время «Алисы» пришло, когда мне было двадцать пять и я купил небольшой томик с подробными комментариями. Я упивался этими комментариями, разбирая книгу-головоломку. Я не имел сил с нею расстаться, повсюду таская с собой, читая в метро, в электричках… По-моему тогда я прочитал «Алису» два или три раза подряд. Это книга совершенно английская. И тогда английский способ мышления меня заворожил. Но он все же сильно отличается от русского. Если бы Корней Чуковский, зная это, своевременно не превратил доктора Дулиттла в доктора Айболита и не переложил по-своему книги Х.Лофтинга на русский язык, оригинал бы я так и не прочитал.
Диккенс показался тяжел, я ничего так и не прочитал, кроме «Оливера Твиста».
Толщи приключенческой литературы, которую я прочитал в юности, на две трети были английскими. «Остров сокровищ» Стивенсона очень мало поведал мне собственно об Англии, но все же образ старого трактира «Адмирал Бенбоу», где, попивая ром, доживает свой век старый пират, плававший вместе с Флинтом, запал мне в душу и даже, пожалуй, кое-что рассказал об Англии восемнадцатого столетия. «Дочь Монтесумы» и «Копи царя Соломона» Хаггарда поразили меня, но экзотика повествования никак не затрагивала туманный Альбион.
Вот кто был писателем на сто процентов английским — так это Конан Дойл. Шерлок Холмс, Бейкер-стрит, опиумные курильни, доки на Темзе, кэбы, мальчишки-газетчики, Скотланд-ярд и бесчисленные подробности жизни Лондона или Баскервиль-холла с его служанкой и старым дворецким Бэрримором врезались мне в память навсегда. В глубине души добрая старая Англия сэра Артура Конан Дойла до сих пор живет во мне. Английский юмор: «Трое в одной лодке» Джером К. Джерома. Когда-то казалось, что нельзя написать ничего смешнее. Стивен Ликок: «Мы натянули в коридоре веревку и ударили в обеденный гонг. Один старик побежал и сломал себе ногу. Мы чуть не умерли со смеху»…
Шекспир — за пределами Англии, хотя я прекрасно знал, что он — англичанин. Почему-то я никогда не воспринимал его английских персонажей как что-то реальное… Все это поднималось выше реальной Англии, на подмостки всемирного театра идей. Для меня Макбет — просто Макбет. Не англичанин. Если бы я всерьез занимался Шекспиром, английский контекст, несомненно, возник бы. Можно было бы построить великолепную Англию из контекста Шекспира — но, увы (или во всяком случае), я занимался не этим.
Ричард Олдингтон — «Смерть героя». Великолепная Англия первой части книги начисто смазывается грязью и тупой жестокостью окопной войны. Но первая часть запомнилась утонченностью линий повествования: здание в стиле модерн, во второй части превращенное в пепел, смешанный с жидкой серой глиной…
Оскар Уайльд. Больше всего поразительна сама его история. У нас дома был трехтомник Уайльда, я прочитал все, и все время меня не оставляло впечатление, что автор болен каким-то странным недугом.
Я сам чувствовал себя зараженным, читая его.
Но насколько Уайльд болен, настолько же здрав и целителен Джон Фаулз. Это мой любимый английский писатель. Я начал с «Коллекционера». Боже мой, какая книга! Какой прорыв к свободе! Какой приговор ничтожеству! Потом последовали «Волхв» и «Женщина французского лейтенанта». Если бы меня спросили, какую английскую книгу я взял бы с собою на необитаемый остров, я бы назвал «Волхва». В «Женщине французского лейтенанта» прекрасно стилизована Англия конца девятнадцатого века. Даже мягкий, с массой ароматов, ведомых натуралисту, климат Девоншира чувствуется в этом романе. Но главное, как и всегда у Фаулза — экзистенциальная интрига, которая, опять же, принадлежит всемирному театру идей.
На Фаулзе я и остановился бы, если бы только это было возможно. Но английская литература так богата, что всегда найдется та «самая английская книга», которая в свое время была для меня главной и единственной. От Джеффри Чосера и «Винни-Пуха» Милна до философско-религиозного эссе Честертона «Вечный человек» и автобиографической книги «Жизнь» гитариста «Роллинг Стоунз» Кита Ричардса. Ну, а дальше остается только загибать пальцы: Джеральд Даррелл, Дж. Р.Р. Толкиен («Властелин колец» — лучшая сказка для детей и взрослых), так и не прочитанный до конца и, тем не менее, заставивший что-то серьезно переосмыслить «Улисс» Джойса…
Одной из самых английских книг стала для меня ничем особо не выдающаяся книга шотландского путешественника Обина Тревора-Бетти «The northern higway of the tsar», которую мне, не знающему английского, пришлось переводить, когда я писал свой роман «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий». Я почувствовал сам язык, строй языка, рождение смысла, переплавку смысла, выраженного по-английски, в смысл, выраженный по-русски. Это важный опыт.
Я написал отчет о своей самой английской книге скороговоркой, потому что, в конечном счете, все, что я прочитал из английской литературы, вся та бессистемная хрестоматия, которую я сложил в своем письме — и есть, в конечном счете, «моя самая английская книга». Без нее, без всей совокупности прочитанных текстов, что-то действительно важное было бы упущено в жизни, мое духовное развитие могло бы исказиться. Я не могу так написать про французскую литературу или, скажем, про немецкую, хотя Антуан де Сент-Экзюпери и Герман Гессе принадлежат к числу моих самых любимых писателей и я не представляю себя без них. Но как словесность, как целостность английская литература оказалась более значима. Важнее ее только родная, русская литература, что, впрочем, совершенно естественно для человека, пишущего по-русски и живущего в России.