Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2014
Ивантер
Алексей Ильич — поэт. Родился в
* * *
В Ленинграде, Курске, Сталинграде небелёный суп хлебали свой, добывали школьные тетради (на паёк меняли фронтовой). Вот идут они по зимним шпалам, в блиндажах кемарят фронтовых, водку пьют, довольствуются малым, и уже не числятся в живых. Жили, были, плакали, служили, не сдавали выжженной земли, вот в неё мы их и положили, заучили, в ризы облекли. Обнялись. И так уж получилось, что назавтра свечка в головах. Тяжело душа моя училась простоте в поступках и словах в стороне негустонаселённой, на перронах станций узловых… Тяжело душе неоперённой не делить на мёртвых и живых. С непокрытой встану головою, поутру придя натяжеле. Только слово русское живое неподвластно тленью на Земле.
* * *
Нам годочки выбирают строчки. Мне приятель выпивший сказал — немцы умирают в одиночку, я — приду на Киевский вокзал. Помнишь, как мы пели за сараем? Ты мне эту старую напой! В одиночку мы не умираем, всею ротой, выпуском, толпой. Сколько книг прочитано насмарку, сколько слов говорено зазря! Помнишь, в школе я любил Ремарка? Что он знал, по правде говоря? Нас другие дали украдали, гнули пули, кликала тюрьма, женщины на пирсах ожидали, и сводила родина с ума. Выходили в мир мы — руки в брюки, впереди и позади беды, пели нам прекрасные старухи, обнимали дивные деды. Плохо — мы вставали на колени, задирались — весело и зло. Выбитое дедов поколенье нас щитом незримым берегло. Мёртвые — нас с неба прикрывали, прятали в багровых облаках. Ангела в дорогу посылали. Битых — выносили на руках.
* * *
Я вижу, лишь глаза закрою — как дым над полосой ничьей, моих расстрелянных героев и непричастных палачей, всё это снится мне и мнится в не в срок оттаявшем селе… Не перелистана страница Державы Русской на Земле. Темно во о’блацех воздушных её грядущее пока, но, как же душно, как же душно от подлеца и дурака! От либерала-задавалы, от самовластного бугра, и от тупого подпевалы, и от бездумного «ура». Густой напоенные кровью с костями русскими поля — моя сиротская и вдовья пять раз отбитая земля лежит рекой и перелеском, сбиваясь с бека на мемек… И как натянутая леска тут каждый встречный человек. Но как-то пьётся и поётся, и произносится «люблю». А кривда зла, и вьётся, вьётся льняной верёвкою в петлю. Но, сколь верёвочке не виться, проснётся андел на часах. И недописана страница Державы Русской в Небесах.
* * *
Принадлежащая живым,
И охраняющая павших
Земля под снегом голубым
Лежит на пастбищах и пашнях –
Переделённая в клоки
И вожделённая вовеки…
Разжав худые кулаки,
В ней спят родные человеки.
За этот крохотный надел,
Подравшись в жаркую погоду,
Сосед три года отсидел
И отсидел ещё б три года.
А тут — не стоит ни рубля,
За частоколом поределым
Лежит ничейная земля –
Пустые русские уделы.
А много надо ли земли,
Покосов, леса у криницы?
А столько, чтобы журавли,
Летя, не видели границы,
А столько, чтобы, прокричав,
Вернуться эхом берегущим,
Когда давно друзья молчат,
И сам не числишься живущим.
* * *
Святила Марфа куличи,
Везла в семью еврейскую,
В Москве-то не было печи,
Так ездила в Верейское,
В «Орехозуевский» район
То ль к тётке, то ль к племяннице,
Которой адрес-телефон
Во веки не помянется.
Жилось привольно детворе
На заводской окраине,
Где лук сажали во дворе
И мелом пряжки драили,
И пропускали по одной
Без перерыва лишнего,
И умирали в выходной,
Не помянув Всевышнего.
Меня любила без затей,
«Плетей бы!» — часто охала,
Своих-то не было детей,
Чужие грелись около.
Святила Марфа куличи…
Всё видится, всё слышится,
И огонёк её свечи
Горит во мне, колышется.