Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2014
Роман Сенчин. Чего вы хотите? — М.: «Эксмо», 2013
Пустота
Современный разночинец по-сенчински — житель приморского городка, оживающего только в курортный сезон. Герою повести «Зима» тридцать шесть лет, он нигде не работает, живет тем, что несколько месяцев в году сдает приезжающим квартиру да протирает шезлонги на пляже. Сезон отпусков заканчивается, и начинается время пустоты, безделья — зима. Всё и все в этом городке впадают в спячку.
Чтобы как-то восполнить жизненный вакуум, герой повести каждый день совершает «традиционно бесплодный обход города», уныло бредет по городскому кругу в поисках неизвестно чего. Собственно, поисков никаких и нет, движение абсолютно бесцельно, каждый шаг все больше погружает в топь пустоты. Все, что имеет признаки новизны, пугает: скажем, те же книги на полке давно перечитаны, а покупать новые «страшновато — неизвестно, что там найдешь, под обложкой». Нового, а значит — настоящего практически не существует, есть только дурная неизменяемая бесконечность этого зимнего жизненного круга.
«Зима» — типично сенчинское состояние, зарисовка, исполненная в его «фирменной» манере. В городе ничего не происходит, так же подморожена и человеческая жизнь в нем. В своих фантазиях герой представляет, «как провести этот день, чтобы не получился один в один как прошлый», но это лишь на минуту. Дни, месяцы сливаются и становятся похожими на предыдущие, выстраивая «вереницу бесцветных дней», складывающихся в «пустой год», который тут же отправляется в топку небытия. Даже летняя курортная суета — обман, когда она проходит, то моментально растворяются миражи девушек в купальниках, пляжные радости. Лето — иллюзорное время, особый стероид, который создает иллюзию жизни.
Вслед за минутными фантазиями душа персонажа Сенчина заполняется «кислотой тоски». От тоски, которая «ледяной судорогой сводит грудь», он таращится в экран телевизора, давит в пепельнице окурок, «тащится в туалет», позевывает — постоянно пребывает в инерционной полудреме. Это сомнамбулическое состояние как раз и чередуется с накатывающими «приступами тоски».
Сам город и его обитатели представляются командой затонувшей подлодки. Люди «знают, что не спастись и убивать друг друга бессмысленно. Так вот бродят по кварталам-отсекам. Чего-то ищут, на что-то надеются. Очередное лето дает очередную надежду, пусть слабую, иллюзорную, а очередная зима добивает…»
Пустой город представляется «застывшим, умершим миром», готовится к старению. В городской газете «пустая информация» передовицы, интервью с замом мэра «Работаем в штатном режиме» — как название песни Егора Летова «Все идет по плану»…
Если что-то происходило в этом «городе мертвых» достойное внимания и памяти, то только в прошлом. Это славное прошлое сохранилось в преданиях, в экспонатах краеведческого музея да рассказах экскурсовода. Самые ценные экспонаты давно уже осели в столичных музеях. Раньше здесь был богатый город, были сражения, битвы за него, эпидемии. Жизнь уходила отсюда, чтобы вскипеть вновь. Настоящее же задыхается пустотой, от себя оно оставит разве что «обломки, осколки, мелочи». В советские времена рядом с городом были ракетные шахты — элемент «щита Родины», потом их забросили, оружие ржавеет, люди «глотают радиацию». Хотя и это все, вполне возможно — обман, с которым люди попросту свыклись. Ни во что доподлинно верить нельзя: тотальная пустота стерла границы реального и мнимого.
В повести появляется одноклассница Ирина, работающая официанткой в местном заведении, где даже меню отражает своей типичностью скуку и пустоту: салат «Столичный», солянка, котлеты, пельмени, водка. Ирина тоже иногда впадает в мечты, хочет что-то изменить, хотя бы работу, но остаются лишь призраки этих изменений, которые дразнят, намекают на надежду. Но «лучше бы уж полная безнадега», которая подобна кипящему маслу, брызнувшему в лицо, — заключает автор. Этой Ассоли не дождаться капитана Грея, вместо него в заведение нахлынет гопота, а Ирина и ей будет рада…
Или директор краеведческого музея Ольга Борисовна. В девяностые годы она была «известнейшим искусствоведом нашего города» и довольно деятельным, но сейчас, «судя по всему, получила она то, что хотела, и успокоилась. Или устала».
Или Наташа, которая также работает в этом музее. Она «хрупкая, возвышенная девушка», а через некоторое время станет той же Ольгой Борисовной, превратится в карикатуру на себя настоящую: «весны для Наташи не наступит».
Все идет по плану… Это и есть план жизни, из холодеющих объятий которого не вырваться.
Разговоры у людей здесь тоже не клеятся, говорить между собой не о чем. Любые изменения возможны только через ложь и в фантазиях: герой представил, что мог бы сказать Ире, что разбогател, мог признаться в любви, предложить увезти отсюда. Но вслух он не в силах все это произнести. Воля парализована.
Единственная мысль, которой герой заставляет себя радоваться, — то, что раньше было хуже: ГУЛАГ, война, тотальный дефицит… Это немного успокаивает, помогает хоть как-то свыкнуться с безнадегой.
После бесцельного пустого городского круга, после всех этих мыслей, с которыми в душу лезет тоска, герой забивается в свою нору-квартиру, запирается в ней, чтобы «влипнуть в кресло. И отлипнуть, когда все кончится».
Вопросы
Героиня второй повести сборника «Чего вы хотите?»1 14-летняя Даша, старшая дочь писателя, который пишет о «сегодняшней жизни в России». В этой жизни и пытается разобраться девочка — чтобы найти в ней свое место. У нее еще все впереди, а потому и повесть состоит в основном из вопросов, сомнений, попыток поиска ответов. Даша еще не вступила в дурную бесконечность бессмысленного жизненного круга, и у нее есть шанс его избежать.
Шесть глав повести рассказывают о шести днях ее жизни с декабря 2011 года по декабрь 2012-го, когда протестная активность в Москве достигла точки кипения. Тогда споры, разговоры, иногда переходящие в ссоры, о политике были перенесены ее родителями домой, на кухню, практически как в романе Сергея Шаргунова «1993», повествующем об обычной семье на фоне известных октябрьских событий.
Даша занимается в музыкальной школе, после занятий на пианино перешла в класс фагота, так как, по словам мамы, это перспективнее — фаготистки наперечет. Профессор как-то сказал, что в ее возрасте идет построение, моделирование будущей жизни, «потом будет поздно, все закладывается сейчас». Может так случиться, что придется всю оставшуюся жизнь заниматься нелюбимым делом, а «это — страшно». Но как начинать строить свою жизнь, когда все происходящее вокруг рождает массу вопросов, а то и просто пугает?
Даша переживает непреходящее состояние тревоги. Кругом разговоры, что все рухнет, что Россия погибнет. Смакуются трагедии, вырастает ощущение повседневной угрозы. «Россия гибнет, народ вымирает», русский народ «почти исчез как единое целое», у него нет никакой цели, ориентиров, происходит «покорение России». Ощущение, что герои «Зимы», обретшие голос, поют-завывают вьюгой в унисон. Но при этом — внешне все благополучно, да и их семья стала жить лучше.
В восприятии многих Россия перешла в разряд «ничто». На дне рождения Дашиной мамы дядя Коля сказал, что «нету России… Точнее, людей, народа. Жизни нет…» Девочка сама замечает, что о стране говорят так, «будто Россия ничто!» Это экзистенциальное переживание пустоты, личной потерянности все переносят на страну. Но та же Даша считает, что «География России», которую она сейчас проходит в школе — это скучно. Раньше, когда изучали неизвестные, далекие земли, было наоборот.
Папа утверждает, что в русских людях иссякла пассионарность, преображающая деятельная энергия. Люди чувствуют бесконечную усталость. Место реальной, настоящей жизни заняла политика, которая неизбежно всех разъединяет: «Все поносят друг друга, все друг другу враги». Даша тоже наблюдала за протестными акциями, политическими сюжетами в интернете, но ее от этого клонило в сон. Вроде бы кипение жизни, ее апофеоз, но это такая же иллюзия, как летнее подобие жизни в курортном городке «Зимы».
Героиня повести периодически получает грустные письма от своей сверстницы Алины, с которой летом познакомилась на Кипре. Алина живет в «дыре»: в городе Сапожок, в двух часах езды от Рязани. На фото, которые она присылает, «облупленные дома, почти руины, парни с тупыми мордами, лужи во всю улицу…» Ей из ее города кажется, что в Москве бурлит жизнь, и она мечтает, что может так сложиться, что туда переедет, надеется на те самые алые паруса, которые изменят жизнь.
Все вокруг мыслят практически так же, как Алина: что они пребывают в дыре или на краю какой-то гигантской ямы, в которую вот-вот все скатится. Или это последствия «скрытой войны», новой революции, которая приключилась в начале девяностых? По словам папы Даши: «Ничего еще не закончено, и в любой момент может случиться новый смерч». Разлитый хаос лишь набирает силы.
Однажды Даша наткнулась на рассказы папы про «цепь одинаково мертвых дней» и «черные мысли героя». Там были «в каждом предложении тоска и безысходность. И обреченность». Отец попытался объяснить ей, что это для того, чтобы народ пришел в себя — разряд электричества для сердца, которое вот-вот должно остановиться. Или просто все люди уже привыкли так мыслить, все попали в цепь этих дней, вписаны в их унылый строй?..
Можно ли в этой ситуации следовать словам профессора, что все ее будущее закладывается в подростковом возрасте, возможно ли в состоянии хаоса что-то закладывать, что-то планировать? Как относиться к словам о нелюбимом деле, если даже мама говорит, что никогда бы не стала националисткой, но все вокруг подталкивает к этому? Да и что ей закладывать, если все вокруг только критикуют, но не говорят как надо, ни папа, ни дядя Сережа, который тоже считает, что главная беда в отсутствии «внятной программы будущего». Дядя Сережа выступал на митинге, но в то же время он не видит в этих акциях смысла. Собрался народ, поговорили, покричали, «но — как в пустоту». Свои действия он оправдывает тем, что «надо же что-то делать». Про необходимость цели Даша тоже уже много раз слышала, но и это слово уходило в пустоту, так как не наполнялось содержанием.
Вообще будет ли это самое будущее? Ведь это должно быть нечто иное, чем настоящее. Или будущее — это только инерция настоящего, длящееся неизменяемое настоящее, с вопросами, которые никогда не будут разрешены? Может быть, проблема просто в том, что люди пустили холод зимы себе в грудь и уже сами не верят в его — будущего — возможность? Даша ловит информацию о наркотике «крокодиле», от которого тело человека разлагается, в школе одноклассницы говорят об апокалипсисе, о планете Нибира, которая вот-вот готова столкнуться с Землей. Или беда в том, что все живут в выдуманном мире, прикрытом покрывалом внешнего благополучия, с одной стороны, а с другой, — погружают себя в поток негативистского восприятия, нигилизма? И тот и другой подход лишает человека чувства реальности, они свидетельствуют о его растерянности и потерянности, о том, что он попросту блуждает впотьмах.
«Чего вам всем надо? Чего вы хотите?» — завершает повесть крик Даши, рожденный от соприкосновения с пустотой. Она напросилась с родителями на протестную акцию, чтобы самой все увидеть и понять. Но и там все тот же шум, те же бесплодные и бесцельные эмоции, только умножающие ощущение пустоты, что и в интернете, в телевизоре, на кухне. Кругом — система подобий (и часто — мнимых), сплошные вопросы и ни одного ответа.
Знание
Вся надежда на чудо. Так всегда. Чуду, которое создается из обычных, но не вписанных в общую логику поступков, посвящена третья повесть сборника — «Полоса».
В основу повести положен случай из жизни, который чуть не обернулся катастрофой: 7 сентября 2010 года самолет ТУ-154 совершил аварийную посадку в бывшем аэропорту поселка Ижма Республики Коми, который за годы тотальной оптимизации свернулся до вертолетной площадки. Прототипом героя повести Сергея Шулина стал реальный человек — Сергей Сотников, он все эти годы следил за взлетно-посадочной полосой.
Шулин — последний начальник аэропорта. Приехал в поселок Временный по распределению в начале восьмидесятых, когда там все развивалось, «все было отлажено, отстроено, и казалось, что так и будет течь жизнь». Временный был основан в тридцатые годы, своим возникновением он обязан этапам заключенных. Постепенно поселок развивался, приобретал цивилизованный вид — и тут девяностые…
Кстати, вопрос о собственном будущем у Шулина не возникал еще в детстве: он «знал», что станет летчиком, однако медкомиссия перечеркнула его «небесную» карьеру, поэтому он выучился на техника. Но со временем Шулин превратился в своеобразного чудика с «пунктиком в голове». Он продолжал следить за своим хозяйством, даже тогда, когда оно, по сути, умерло.
Через год после приезда во Временный Шулину выделили квартиру. Женился, вскоре родилась дочь, а потом сын. Жил «обыкновенной жизнью обыкновенных, как тогда говорили, советских людей. Без роскоши, но и без ощущения припертости к стене». Было понятное и прогнозируемое будущее, четкие ориентиры. Он знал, что так будет и впредь. В его воспоминаниях это время так и осталось светлым и счастливым.
Потом отлаженная и отстроенная жизнь разлетелась, «бахнула», все стало проваливаться в «яму разрухи», хотя и было ощущение, что трудности временные, что все восстановится и катастрофа не произойдет.
Но временные трудности затягивались. Бросить все и уехать к детям не позволяло чувство стыда, поэтому и остался. Все годы разрухи Шулин защищал взлетную полосу, очищал ее от кустарника, даже когда аэропорт закрыли и оставили только вертолетную площадку, даже когда его самого перевели на договор в 2008 году. Пустое здание аэропорта наполнили призраки былых воспоминаний. Шулин считал, что «пусть уж могила, но не пустое место». За этой могилой он и ухаживал все годы. Пустота страшнее всего, она не дает шанса…
Позже, когда здесь приземлился пассажирский лайнер и была предотвращена большая трагедия, спасены десятки жизней, про Шулина стали говорить — «как знал». Через знание внерациональное, интуитивное, твердую уверенность в необходимости стать на пути распада, катастрофы — произошло настоящее чудо.
Разруха — морок, то, что кажется реальностью — на самом деле является иллюзией, которая обступает человека. Преодоление этого состояния — особое испытание на крепость, задача которого — не изменить предназначению, не попасть в сети пустоты.
«Разные времена родина наша переживала, и оказывалось, что прав тот был, кто сберегал» — сказал начальник авиаотряда на своих проводах на пенсию собравшимся коллегам, которые в годы, когда шло развитие, осваивали пространство, делали его «не медвежьим». Вот и теперь остается только надежда на возрождение.
«Цели у людей никакой. Одна цель — охранять свою ограду, пополнять припасы в погребе и холодильнике, а что вокруг — никого не волнует», — рассуждал Шулин, отправляясь на встречу с премьер-министром. Он вышел за пределы своей личной ограды. Ему повезло.
«Что будет с территорией, на которой никто не останется?» — еще один вопрос, занимающий Шулина во время поездки в Москву. Он наблюдает исход людей. Пока еще они прибывают во Временный из северных поселений, но вскоре начнут уходить и отсюда, а место поселений займут вахтовые поселки. Этот процесс не остановить действиями одного человека. Нужна воля общества, которое должно преодолеть пустоту, обрести цель, выйти, как Шулин, за пределы своей ограды, иначе в пределах ограды и останется, пока не ляжет в ней под землю насовсем. Но и этого мало: необходимо переформатировать саму систему, ведь в логике той, которая была навязана государству в девяностые, такая страна как Россия попросту невыгодна, нерентабельна, является неконкурентоспособной. В этой логике ее необходимо оптимизировать: аэропорт свести к вертолетной площадке, которая тоже вскоре будет не нужна, ведь рано или поздно иссякнет жизнь в поселке Временный, сам он уйдет под землю… Это осознание — его крест, без которого жить намного легче и проще. Теперь остается ждать изменений, а они будут «в одну из двух сторон»…
Что бы ни говорили о мрачной прозе Сенчина, наполненной безнадегой, но в ней всегда есть свет. Как в пасмурную погоду с беспросветно темным небом — когда надо сохранять знание о том, что над этими тучами — солнце. Погружаясь в глубины безнадеги и увлекая за собой читателя, Сенчин, так или иначе, намечает выход: преодолевать пустоту, карабкаться из ее ямы. Сталкивая героев и читателей с ситуацией обреченности, он пытается спровоцировать крик протеста, ведь здесь все просто: либо ты борешься, либо свыкаешься с обстоятельствами и начинаешь влачить существование тени. Показывая обволакивающую современного человека пустоту, писатель надеется мобилизовать его на борьбу с ней, встряхнуть.
Отец-писатель, пытаясь реабилитироваться перед Дашей, которая раскрыла его книгу и наткнулась на рассказы, полные тоски и безысходности, сказал, что это для того, чтобы народ пришел в себя — совершенно по-гоголевски. Сенчин зреет для большого художественного полотна о современной России. Новый сборник его прозы «Чего вы хотите?» — предчувствие эпоса.
г. Северодвинск
________________