Стихи. С азербайджанского.
Перевод и вступительное слово М.Синельникова
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2014
Мамед Исмаил— азербайджанский поэт, писатель, публицист. Автор десятков книг стихов, одна из последних — «Вместо письма» (2012), более 50 романов и монографий, изданных в Азербайджане, России и Турции. Профессор университета им. 18 марта в г. Чанаккале. Постоянный автор журнала «Дружба народов». Живет в Турции.
Синельников Михаил Исаакович— поэт, переводчик, эссеист. Родился в 1946 году в Ленинграде. Автор 20 книг стихов, в т. ч. однотомника (2004) и двухтомника (2006), составитель поэтических антологий. Лауреат Премии Арсения и Андрея Тарковских (2012 г.) и др.
Внешние потрясения совсем не обязательны в судьбе поэта, его жизнь экзистенциально трагична и без них. Но Мамед Исмаил не избежал и ударов судьбы. Здесь главное обстоятельство — затянувшееся пребывание вдали от родины. Впрочем, в Турции азербайджанский поэт достиг почетного положения: не переменив гражданства, стал профессором крупнейшего университета в Чанаккале, книги его стихов и стиховедческих исследований регулярно издаются. Да и в Азербайджане он ежегодно появляется, много печатается и выступает. И в России Мамед Исмаил не забыт: недавно в Москве вышла книга его стихов и поэм «Вместо письма» в избранных переложениях трех переводчиков: покойного Юрия Кузнецова, Александра Кушнера и моих. И я не в силах преодолеть привязанности к творчеству моего давнего благородного друга, и, что важнее, искренне верю в значительность этого творчества, считаю Мамеда человеком судьбы, как будто бы ею мне и посланным…В стихах он всегда, и в советскую подцензурную эпоху, мучительно правдив. И сегодня не таит самых болезненных своих переживаний, мгновений полного отчаяния. За это и любят его читатели, прежде всего, конечно, на родине. Но здесь важно и обращено не только к русским поэтам верное наставление Анны Ахматовой: «Не должен быть очень несчастным/ И, главное, скрытным. О нет!/ Чтоб быть современнику ясным,/ Весь настежь распахнут поэт»…
И вдруг под свежим веяньем меняется настроение. Что же спасает поэтов, вырывая их из полной безысходности, заставляя забыть и грусть, и набежавшие годы? Только внезапная любовь, которая навещает нас и «на склоне наших дней».
Михаил Синельников
Дух этого дома
Ступишь — дверь распахнётся перед тобой,
Тень твоя шевельнётся перед тобой
И дыхание чьё-то коснётся лица…
Иль в жилье обретённом живёт домовой?
Растерзают всю душу предвестья утрат,
Всё случится, что было тебе невдогад…
Или, может быть, взгляды давнишних жильцов
Оживут и, как гвозди, тебя просквозят…
Мотылёк, что успел в эту мглу залететь
И с огнём, раскрутившись, затеял игру.
На балконе — лоза, виноградная плеть,
Жестяная труба, что звучит на ветру.
Пар над блюдом, пятно на обоях, вода,
Что поёт в батареях, должно быть, года.
Ещё многого здесь ты не знаешь…
Но дух…
Неотступен дух этого дома всегда.
В частом неводе стёкол разбитых — луна.
Ночь, что с жадностью втянута оком окна.
Вечный запах из прошлого,
Резок и сух.
Сгусток спутанных снов.
Дома этого дух…
Этот звук неспроста.
Ты и Муза…
И всё-таки тут
Бродит кто-то ещё,
Хоть квартплату с тебя лишь берут.
Не вспомнишь обо мне
Ты ли ведаешь, облако, участь свою?
Ты куда полетишь после солнечных дней?
Есть развалина с именем «сердце» в краю,
Где из памяти ты удалилась моей.
Может быть, превратятся в дожди облака,
Светлым ливнем покинешь ты очи души.
А куда тебе плыть, есть, должно быть, пока…
Ты из памяти точно уйдёшь, так спеши!
Знаю, сердце твоё ждать устало давно,
День склонился к закату, и сумрак вокруг.
Иль войти в мою память тебе суждено
В час, когда твою память покинул я вдруг?
Тронув душу ущелий, тоска разлилась,
И вершины в печальной стоят пелене.
Но ведь в память твою не заедешь, селясь…
И теперь ты не вспомнишь уже обо мне.
Цветок
Разве юность виновна, что мир твой поблёк?
Невозможно постичь, что она вдалеке…
Так бездумно сорвал я мельчайший цветок,
Чтоб взглянуть, как подходит он к старой руке.
Но, как видно, душой наделён и цветник.
Видит: чужды друг другу цветок и рука.
Уколол меня шип, словно в сердце проник,
А цветок чуть осыпался, вянет слегка.
И смотрю я как будто бы издалека,
И мутится мой разум, и сердце в огне.
И, поверь, мне почудился лепет цветка:
«Пусть сорвут меня руки, подобные мне!»
Звук небесный разлился, смиряя, целя…
О, не вечно постылые годы молоть!
Одряхлевшую душу не примет земля,
И к чему ей, скажите мне, старая плоть?
Ты должна была появиться
Как мне тесно в себе, как мне мало меня,
Мало мне, что отчизна узнала меня,
Мало неба, чья сень укрывала меня,
Жизнь мою озарила, спасла только ты!
Нас с тобою по странам чужим размело.
Что бы там ни нашли мы, добро или зло,
Но друг друга найти было нам тяжело,
Я был прошлым, грядущим была только ты.
Все соблазны отринув, пылая всерьёз,
Лжи чураясь, ничьих не пугаясь угроз,
Устранив между нами завесу из слёз,
Разделить моё горе могла только ты.
Знай, у ангелов неба тебя я молил,
И не зря, неспроста бушевал этот пыл!
Ты — надежда надежд моих, где бы ни жил,
И в мирах, где грядущего мгла, — только ты.
Словно воды потопа, стенанье растёт,
Боль моя остановит и времени ход.
Можешь, раны коснувшись слезами невзгод,
Оживить, что сгорело дотла, только ты.
И открылась нам тайна, блаженство суля,
Небывалое поровну счастье деля…
Словно зал ожиданья, томилась Земля,
Чтоб откуда-то чудом пришла только ты!