Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2014
Науменко Виталий
Владиславович —
прозаик, поэт, переводчик, критик. Родился в
I
В сончас, когда положено спать, а
не шляться по лагерю, два пионера из четвертого
отряда столкнули в бассейн плаврука. Вернее, толкал
только один, второй подножку ставил, но это картины не меняет. Бассейн был
открытый, со стоячей водой, в которой плавали листья и фантики от жвачек
«Турбо».
Плаврук не
удивился и даже как будто не обиделся, а медленно поплыл вдоль бассейна на
спине, думая о чем-то своем. Прямо в синем спортивном костюме и кедах. Высоко
над ним так же медленно плыли облака, и он на них смотрел. Может быть, думал о
том, на что они похожи. Хотя бывают облака, похожие только сами на себя.
Витя и Дима убежали в лес. Дима был рыжий, суетливый, всегда
лез в драку. Он рыжий, поэтому такой ненормальный, это факт, не сомневался
Витя.
Дима снял футболку, повязал ее вместо пояса, кувыркался,
показывал приемы каратэ, залезал на деревья и подолгу висел на ветках. Сначала
с деревьев виден был весь лагерь, потом только красный флаг на шесте, потом
лагеря совсем не стало видно.
— Вот и поиграли в «Зарницу», — сказал Витя.
Места эти они знали хорошо и не боялись заблудиться, просто
не хотели попасть в руки плаврука и своего вожатого
Петра Радиевича.
Ровно в полдень в лагере начинал работать репродуктор. Говорил
он сиропным женским голосом. Старшие курили за стендами папиросы из пачки «общак» и слушали. Голос им нравился.
«Здравствуйте, дорогие ребята! Все руководство и лично
директор пионерского лагеря "Журавленок" Юрий Михайлович Сопрук поздравляет вас с новым днем и желает сделать
сегодня как можно больше добрых дел, чтобы потом было о чем вспомнить. Сегодня
на утреннюю гимнастику первым в полном сборе явился второй отряд, а вот
четвертый оказался в числе отстающих. Наверное, кто-то
из вас, ребята четвертого отряда, любит сладко поспать по утрам?» — лукаво
спрашивал репродуктор. «Сколько японских журавликов вы сделали за день?» «А
сейчас, — продолжал он, — перед вами выступит вожатый четвертого отряда Петр Радиевич Сюселевич. С ним как
всегда его походная подруга — гитара».
«Здравствуйте, салаги и девчонки, которые надеются и ждут —
развязно вступал в разговор Петр Радиевич, — спасибо,
Света (так, наверное, звали репродуктор, потому что никто эту Свету в лагере в
глаза не видел, и о ней рассказывали всякие байки: что она одна живет в лесу или
что она живет у директора Сопрука и выходит ночью погулять,
ходит голая по центральной аллее). Все
знают, что я служил сверхсрочником. Это суровая вахта настоящих мужчин. Кстати,
у нас пользовалась большой популярностью одна песня. Она учит тому, чтобы не
делать так, как часто делают те, кому надо за это надавать по рогам. Сейчас я
исполню эту песню, а вы подумайте, что имеется в виду».
К этому времени у репродуктора уже никого не было, докурили и
разошлись.
«Я буду долго гнать велосипед, в глухих лугах его остановлю…»
— ежедневно надрывался в рубке Петр Радиевич.
Неудивительно, что песня быстро всем надоела. Четвертый отряд
прозвал Петра Радиевича «велосипедом». Он и правда был худой, как велосипед. Долго обсуждали его отчество.
Кто-то предположил, что Петиного отца зовут радио, вот он по радио и выступает.
Другие возразили, что не может быть такого имени. Их поправили: «Может. Это имя
дано в честь итальянского ученого Радио, он радио и изобрел».
Только в пищеблоке Петра Радиевича жалели.
Раздатчица по фамилии Несуха говорила, что у нее зять
такой же: «Приходит со своей палкой и начинает орать: "Пятна крови на
рукаве". Слова-то какие страшные! Я говорю ему: "Уйди
от греха", а он мне: "Я неформал! Я петь хочу!"»
Однажды ночью, когда все уже уснули, Петр Радиевич
разбудил Витю и вывел его в коридор. «Садись на меня, — сказал Петр Радиевич, — я тебя покатаю». И действительно стал катать на
спине, ползать туда-обратно по узкому коридору, с
трудом разворачиваясь среди скамеек.
— Говорят, ты много книжек прочитал?
— Мн-нн-но-го, — ответил Витя,
подпрыгивая на спине вожатого.
— А сколько? Тысячу? Или больше?
Витя не знал.
— Ты, говорят, стихи пишешь. Почитай что-нибудь.
— Ххх-отт-ел бы я обб-рру-шить вдд-дох-ннове-нье на
ррав-внодушье сер-рой-е тол-пы…
— А-а-а, — Петр Радиевич долго
думал, что сказать. — Академиком будешь. Ну, слезай и ничего никому не
рассказывай.
Теперь, в лесу Дима вспомнил тот случай, произошедший с
Витей: «Ты на Велосипеде катался, значит, бить не будет».
— А тебя?
— Меня будет. До первой крови.
— А плаврук?
— Плаврук тоже меня будет бить, —
Дима даже показал на себе, как плаврук со всей силы
ударит его в живот: скорчился, упал и задрыгал ногами. — Я же его толкал, а не
ты.
— Тоже до первой крови?
— До первой крови бьют один раз, — веско уточнил Дима, — опа, слышал? — насторожился он. — В лесу кто-то шарится возле нас. Знаешь, кто это? Зэки. Они вокруг лагеря
давно ходят. И следов не оставляют.
— Зэки?
— Ну, зэки. Они такие… Черные. Если поймают, тоже делают из
тебя зэка. Они говорить ваще не могут. У них заточки
классные.
Дима наконец-то устал, и они сели отдохнуть, развалились на
траве. В лагере в это время пионеры пошли на ужин.
— Расскажи страшную историю, — попросил Дима.
— Про зеленые бигуди пойдет?
Дима подумал и снисходительно кивнул. Витя начал, это он
умел, сочинял по ходу:
— Однажды мама послала девочку в магазин и говорит: «Купи мне
бигуди, покупай, какие хочешь, только не бери зеленые». Ну, та все магазины
обошла, везде только зеленые бигуди продаются.
— Ну, ясный пень, почему — не завезли другие.
— Девочка купила зеленые бигуди. Мама ей говорит: «Я же тебе
сразу сказала русским языком, такие не бери». На
следующий день мама пришла с работы — вся лысая. Девочка думает: «Зря я ей
купила зеленые бигуди, надо было себе календарики лучше
купить на эти деньги». А на следующей неделе мама пришла с работы без этой… Без головы.
Дима с минуту молчал, потом наконец
вздохнул и даже затрясся, как будто замерз. Встал и начал ходить туда-сюда —
согревался. Нет, вообще-то он был смелый. Ходил-ходил и вдруг говорит:
— Слушай. Не… Давай назад пойдем. Стремно тут ночевать.
И они пошли по лесу назад. И Витя спиной чувствовал, как за
ним со всех сторон следят зэки. Черные, поэтому их не видно в темноте…
Первым, кого они встретили в лагере, был Петр Радиевич. Он шел им навстречу, стройотрядовец — пустое
лицо, длинный, в штормовке с нашивками, походная подруга на плече. Он уходил на
опушку каждый вечер и играл там не «Велосипед», а другую, подпольную песню «Безнадега».
Не обратив внимания на Диму, Петр Радиевич
взял Витю за ухо. Стоял и думал, оторвать ухо или оставить — так показалось
Вите. Наконец, когда Дима давно уже скрылся где-то в районе двух огромных, как
средневековые замки, туалетов, Петр Радиевич отпустил
Витино ухо и сказал «Пошли», — просто сказал, без всякой интонации.
«Бить будет, до первой крови», — понял Витя.
Но сначала вожатый повел его в административный корпус. Здесь
сидел красный от злости директор лагеря Сопрук и
Витина мама. Она, не переставая, плакала. Сопрук налил
ей воду из толстого графина и посмотрел на Витю как на фашиста. Витя даже
захотел крикнуть: «Я не фашист!»
— Где ты был? — наконец спросила мама.
— В лесу.
Она снова заплакала, а Сопрук уже
настолько разошелся, что всем своим видом кричал в лицо Вите: «Ты фашист! Зондер-команда!»
— Я не из зондер-команды! — вдруг
твердо ответил Витя. Он вспомнил картину «Допрос партизана». На ней был такой
же лысый Сопрук. Вот как надо себя вести, по-партизански. И не печальтесь о сыне… Еще
в голове успело проскользнуть: «Да, я в ваших руках. Ну а Димку-то вы не
возьмете».
Все: мама, Сопрук и Петр Радиевич, до этого стоявший спокойно, одновременно
изобразили бы немую сцену, если бы протяжно не спросили: «Что-о-о?»
— «Что? Где? Когда?» Клуб телевизионных знатоков, — почему-то
ответил Витя.
— Мы едем в Кургудай, — подытожила
мама.
Витя понял, что это конец, и метнулся к двери. Петр Радиевич с нечеловеческим ревом, в падении, вызвавшем,
кажется, сотрясение всего лагеря, ухватил его за штаны.
— В Кургудай, — повторила мама, —
Лена замуж выходит. Ты забыл?
— Лену вы мне не пришьете! Не сдам Димку! Он в туалете! Это я
утопил плаврука! — орал Витя, вырываясь из мощных рук
сверхсрочника.
Сопрук стал желто-фиолиевым, а Петр Радиевич,
нанеся несколько классических шлепков, пояснил:
— Лена — твоя старшая сестра.
Витя, понемногу приходя в себя, огляделся. И все хором
закивали, подтверждая, что это чистая правда, что это
не Петр Радиевич только что выдумал ему сестру Лену.
II
Путь в Кургудай — девять часов на
автобусе.
Вокруг все говорили и говорили. Взрослые разговоры Витя
ненавидел.
— Где мой финский гарнитур? Не отвечай, мне уже предоставили
досье, перевязанное бантиком. Ты сначала его поцарапал, а потом загнал. Зачем я
только поехала в эту Алупку?
— Знаю я, зачем ты туда ездила.
— Это женская тайна. Но только посмей тронуть Белинского.
— Не бойся, я всегда бью между глаз, чтобы шкурку не
испортить.
С другого сиденья:
— Я ему говорю: сними штаны, они цветом, как занавески у меня
в кухне.
— И что?
— Снял с радостью. Зато, когда он меня бросил, пришлось
занавески снимать, они мне его штаны напоминали.
По-настоящему Витю заинтересовала всего одна пара, которая,
он точно знал, тоже ехала на свадьбу его старшей сестры. Это была приятного
вида, но каким-то народным способом обесцвеченная девушка и отвратительно
страшный, как показалось Вите, огромный брюнет с волосами, зачесанными назад.
Витя в первый раз в жизни видел такую прическу. Девушка была, наверное, раза в
два меньше, чем этот брюнет. Она все время говорила, но ничего нельзя было
разобрать. Понятно было только, что тот, который с зачесом, ее обидел. Позади
них сидела еще одна девушка цыганистого вида, просунула голову между сиденьями
и все время вставляла свои замечания.
Во время пути автобус часто останавливался.
— На процедуры, — кричал шофер. — Девочки налево, мальчики
направо.
Все радостно выбегали. Мальчики, выходя из леса, хозяйским
жестом проверяли ширинки. Девочки уходили далеко за деревья и долго не
возвращались.
Однажды обесцвеченная девушка немного повертелась на дороге и
свернула не налево, туда, где девочки, а направо, туда, где мальчики. Первым из
лесу вышел зачесанный парень. Девушка семенила за ним и размахивала руками. Тот
не слушал. Сразу пересел к цыганке и уже с ней ехал всю оставшуюся дорогу.
Цыганка положила ему голову на плечо и делала вид, что спит.
Девушка села совсем отдельно, смотрела в окно, водила пальцем
по стеклу. Иногда она закрывала руками лицо, потом снова поворачивалась к окну.
Доставала зеркальце, смотрелась в него и тут же прятала. Витю, который сидел
теперь напротив нее — через проход, рукой подать, она не замечала, будто его
вообще нет. Вите это нравилось — он мог смотреть на нее, на
то, как она плачет, жалеть ее, и ей это не мешало.
Ему было совсем неважно, почему девушка плачет. И кто все эти
остальные: зачесанный и цыганка. Да и кто она такая, эта девушка — ему было
совершенно все равно.
Это уже в Кургудае сестра Лена
представит ему плаксу: Витька, познакомься, моя однокурсница и подруга.
А та сделает взрослое лицо, совсем чуть-чуть наклонится и
скажет:
— Ну привет, мальчик. Серьезный
какой, надутый. Я Лиса.
Как в сказке. Но действительно — Лиса — все ее так называли,
и Витя к этому постепенно привык.
Будущим мужем Лены был Александр. Мама сказала Вите: «Он
сделает из тебя человека».
У Александра не было недостатков. У медалистки Лены,
чемпионки района по плаванию на короткой воде, которая шла на красный диплом,
их тоже не было. Идеальная пара.
В Кургудае изможденная компания
гостей шатко выбралась из автобуса. Девять часов езды превратили еще недавно
бодрых, энергичных людей в пессимистично настроенных, полных отвращения к жизни
и социально опасных перерожденцев.
Поперек дороги кто-то лежал. Вдруг из кустов выскочил
импозантный жених Александр с невероятных размеров фотоаппаратом и начал делать
снимки. Он буквально кувыркался с камерой на пыльном шоссе, отдавал команды,
как позировать. Витя испугался и спрятался за автобус. Там уже сидел шофер и
тяжело дышал. «Видел я этот Кургудай во сне своей
бабушки», — сказал он.
— Ну а теперь по домам! — крикнул Александр.
Домов у его семьи оказалось несколько. Александр подробно
показывал каждый, комментировал расход кубометров древесины с цифрами на руках,
особые новаторские идеи при строительстве.
…Александр как раз рассказывал про своего младшего брата —
Павла, про дом, который они построили с ним вместе, про звон топоров, веселый
ветер, трепавший их волосы… Майна-вира…
— Свежесрубленный дом! Каждый из таких домов — наш ребенок!
Это, я скажу по правде, младенец, пахнущий материнским молоком! Вот так, —
Александр по-хозяйски приобнял Лену. — Как ты решила,
роднуля? Трое? Четверо?
Все вежливо посмеялись. Даже Лиса, которая, как и Витя, почти
ничего не понимала и не слышала. Они шли, куда их ведут. Только сейчас Витя
заметил, как они с ней похожи. У них двоих были какие-то свои мысли, а у всех
остальных — общие.
Победное шествие Александра остановило одно обстоятельство.
Высоко на перилах балкона двухэтажной, пахнущей стружкой и потом постройки,
сидел парень. Загорелый, при этом в белоснежной
рубашке с аккуратно закатанными рукавами, штаны тоже были закатаны по колено.
Но сидел он как-то неестественно, будто ни за что не держался, только и ждал
легкого порыва ветра.
— Это что же делается, — громко начал кто-то.
Александр вздрогнул, стал белым от страха.
— Он спит, не видите, что ли?
Все замолчали и подняли головы. Парень наверху раскачивался и
не падал. Александр рванул на себя дверь дома, она была заперта изнутри. «Что
встали? Пашку ловите! Он же навернется сейчас!»
Все начали послушно, сбивая друг друга, неуклюже и
беспорядочно мельтешить под балконом, растопырив руки. Тихо причитали: «И не
пожил совсем», «Головой вниз пойдет, штопором…», «Раздавит в лепешку».
Из-за соседнего дома уже бежал Александр с лестницей — такой
огромной, что — как будто бы это не он ее нес, а она сама плыла по воздуху, и
он просто к ней приклеился.
Александр прислонил лестницу к балкону. Затем, как обезьяна,
скачком вскарабкался по ней, ухватил брата, стащил его с перил внутрь, они
укатились, и тут же завязалась драка. Два поколения не щадили друг друга.
Летели и дребезжали стекла.
Через пять минут оба, улыбаясь, приобнявшись,
вышли из дома. Один брат был уже с разбитым носом, кровь заливала белую рубашку
— белую до рези в глазах, другой, скрючившись,
держался за живот.
— Вот это и есть Павел, — представил Александр. — Теперь я
расскажу, как мы строили дом. Для этого нужна особая крупноволокнистая
древесина. Без нее толку не будет. Итак, берешь бревно, измеряешь его, не
забудьте про диаметр, и тешешь…
III
— Ты очкастый? — спросила девочка.
— Витя, — представился Витя.
Девочка сняла с него очки и надела их на себя:
— Очкастая Поля, — сказала она. —
Хочешь, покажу тебе кое-что?
— Хочу.
«Что за имя — Поле?» — не понял Витя. — «Наверное, местное.
Такое может быть. Это необжитые места Союза».
Они перешли пару дворов, где стояли высокие поленницы и лаяли
невидимые собаки, и подошли к бесконечному, метра в два, плотно сколоченному
забору.
— Видишь дырку? — спросила Поля. — Что там?
Витя заглянул в дырку, оставшуюся на месте сучка.
— Там гора. И две коровы. Одна смотрит на забор, а другая
отвернулась. Машет хвостом.
— А еще?
— Там родник на горе.
— У меня в детстве на голове был родник, — похвасталась Поля.
Витя с недоверием посмотрел на нее.
Они полезли на гору, как-то преодолев все препятствия: ручьи,
огромные камни, овраги, обошли забор длиною, как советская граница, хотя,
конечно, советская граница намного длиннее. Долго лезли наверх. Попрыгали по
горам. И заблудились. Решили пойти в сторону одинокого покосившегося дома.
— А почему у тебя имя Поле? Ты ведь живешь в горах.
— Ну ты и дурак.
Ты в детстве что, со второй полки падал?
— Падал. Я на мужика с чемоданом упал.
— Удивительно! А я вот, к твоему сведению, падала с третьей
полки прямо на пол. И ни одной царапины. Встала и пошла.
Витя хотел рассказать, что его однажды побили два
пятиклассника, а в другой раз его закрыли в подвале на даче и искали сутки, что
на демонстрации он нес портрет Громыко с надписью «Зайков»
и вообще два раза переплыл Илим, но промолчал.
На завалинке сидел мужик с перевязанной головой и в одном
сапоге.
— Как нам пройти в деревню? — строго спросила его Поля.
Мужик посмотрел на нее и высунул язык. Язык был зеленого
цвета.
— А-а-а-а!!! — с диким
нечеловеческим воплем Витя и Поля мчались вниз по склону. В ушах свистел ветер.
— Не страшный. Траву ест, — сказала Поля, когда они прибежали
в деревню. — Коровы тоже едят траву.
— Она невкусная.
— А ты что, тоже ешь траву, тоже ешь? А я ее никогда не ела.
Поля увидела большую корову, но побоялась подойти к ней
близко. Встала напротив.
— Здравствуй, корова. Меня зовут Поля. Меня сначала назвали
Олей, а потом Полей. И я не знаю, кто я.
Возле дома на корточках сидели несколько пацанов
в майках и курили. Вынимали сигареты изо рта синхронно. Передавали друг другу
бутылку с мутной бурдой.
— Паленка, — сказал один,
отглотнув.
— Пойло.
Но и одно только слово сквозь зубы выматывало их.
Заправлял среди них Паша. Витя обошел корову и сел рядом с пацанами.
Паша докурил. «Корову боитесь?» Он подошел к корове и боднул
ее головой.
— Не трогай корову! — закричала Поля, — она будущая мать.
— Я уже сделал двух детей, — ответил Паша, — мне можно.
Тут он свистнул. Вся компания разом поднялась с земли. Они
ушли, в майках, обгоревшие плечи, растянулись на всю ширину улицы. Витя остался
один. Поля рассердилась.
— Ты такой же, как они! Я буду кусаться, понял? Я могу руку
прокусить сразу в семи местах!
IV
Витя сидел за столом. Вокруг него суетились люди с посудой.
Стол ломился. Сплошные бутылки и графины, салаты горками и огромный жареный
поросенок.
Зашел Паша. Сел напротив, закурил. Правильно, кольцами.
— Слышал, как его резали? — спросил он про поросенка. — Это
я. Вот такой резак в руке держал! Это тебе не курицу задушить.
Паша выдержал паузу.
— Городских пойдешь бить с нами? Ты
же за нас теперь. Знаешь, как розочка делается? Ня-а!
— Он размахнулся и разбил бутылку лимонада об стол. — Видал, вот это розочка. А
если тебя будут бить, ты говори: «Наши вас запытают». И все.
Мимо прошла Пашина невеста Илиада.
— До свадьбы хоть дотерпи, — сказала она.
Паша только улыбнулся. Бессмертная улыбка человека, которого
невозможно вывести из себя.
— Лидка — дура, — сказал Паша, — а
мы с тобой мужики. Хочешь, покажу смертельный номер?
С ледяной выдержкой он вот что сделал: налил одну рюмку из
графина и выпил, выдохнул в сторону. Налил еще одну рюмку. И еще. И так раз
восемь. После этого взгляд его помутнел, он качнулся и упал лицом точно в
салат, царапая пальцами скатерть в сторону поросенка. Почти беззвучно подошли
какие-то люди, Витя даже не успел понять, что происходит, а они подхватили Пашу
под руки и унесли.
— Паши не будет на свадьбе, — сказал Александр, вынырнувший,
как официант, откуда-то резко сбоку, — а ты, Виктор, готовься. В горы с нами
поедешь. До этого будет выкуп невесты. Как, осваиваешься у нас?
— Да…
— Небось не видел никогда такого. А?
Красиво здесь. Гостей мы любим.
V
У Вити кружилась голова. Со всех сторон горы, сколько-то
там над уровнем моря, и Лиса рядом. И вообще он понял, что человек — это не то,
что он есть с виду, это его запах. Никто бы не назвал Лису красавицей. Зато она
пахла. Сама собой, а не «французскими» духами фабрики «Красная Москва», от
которых тошнит.
Тут же вертелась Поля, которая по-прежнему угрожала Вите, что
она его искусает. Только почему-то теперь ей пришла в голову мысль искусать его
ночью. «Ты увидишь мои распущенные волосы в окне», — запугивала она.
В горах началось: Александр подхватил медалистку Лену и стал
таскать ее туда и обратно. Он весь взмок, посинел, но таскал ее сначала вниз, а
потом вверх. Это напоминало соревнование сумасшедшего с самим собой. Витя живо
представил, как обессилевший Александр роняет Лену, и она с криком «Прости за жестокую
память» исчезает в пропасти.
Витя услышал из постороннего разговора, что одна машина уже
едет в столовую, в ней те, кто готовит последние приготовления к банкету, и
напросился в помощники.
Через пятнадцать минут он снова сидел все на том же месте в
огромной столовой «Огонек», похожей на сарай. Когда его просили помочь — он
помогал, но думал только о Лисе: «Она была заводилой, подругой невесты,
организовала ее выкуп, значит, ей это было интересно. А мне совсем неинтересно.
Выходит, я ошибался, мы разные».
Гости приехали всем скопом. Александр и Лена уселись во главе
стола. Рядом с Витей сели две женщины в летах со странными прическами. Одна
прическа косила налево, другая — направо. Они смотрели на молодых так, будто те
совершили преступление. Или готовятся к нему.
— А в каком мать-то сейчас кошмаре. Зять — это же лотерея! —
громко, но быстро говорила одна. — Лотерея в чистом виде! Вот моя вышла замуж за бурята. Он один раз напился и икал всю
ночь. Она ему подсунула брошюру о вреде алкоголизма, а там написано, что каждый
советский человек обязан бороться с алкоголизмом любыми способами. И зять что
удумал! У него штык-лопата, он дворником у нас работал в ЖЭКе.
Утром, когда народу мало, увидит пьяного, прокрадется за ним и бац лопатой по башке. Ему в милиции по-всякому, всеми
методами уже объясняли, что так с алкоголизмом не борются. А он уперся и все:
нет, по закону так можно. И пристукнул одного.
— Это ладно. А у моей первый муж был
интеллигент. Все время говорил: «Позвольте». «Позвольте, позвольте, позвольте,
позвольте». После первой брачной ночи моя вся в слезах. Я говорю: что такое?
Она рассказала: «Разделась я и лежу, вся трясусь от страха. Тут он подползает и
говорит: "Позвольте". А я, что ответить ему, не знаю». Так всю ночь и
пролежали.
— Да, это страшно. А вот моя…
Витя перестал слушать их разговор. Он просто сидел и смотрел
на Лису. И снова решил, что их только двое таких за столом. Все вокруг жрут, кричат, заваливаются друг на друга, прически соседок
завязываются штопором, сыплются поздравления, а они просто сидят. Лиса даже не смотрела на зачесанного и цыганку, они сидели вообще в
другом углу стола и целовались. А кто они перед ней? Она — свидетельница
на свадьбе! Следующий человек после родителей!
Только один раз Лиса встала и произнесла тост: «За то, чтоб
мальчик не был с пальчик!» и все.
Витя вышел на улицу и стал ходить взад-вперед. Кругом были
горы. Он бы среди них навсегда поселился. И дрался бы вместе с Пашкой до первой крови здесь, среди гор. И однажды повторил
бы его смертельный номер. И спал бы, сидя на перилах балкона, загорелый и белоснежный. А ветер бы дул себе.
Витя даже и опомниться не успел, как сзади на него бесшумно
облокотилась пьяная Лиса. Когда успела напиться, вроде бы и не пила совсем?
— Ты домой и я с тобой! — сказала она.
Лиса взяла Витю под руку, а в
общем-то просто повисла на нем. Она была легкая, и Витя сам удивился тому,
какой он сильный. Он просто тащил ее, волок по дороге. При этом каждую секунду
в нем что-то происходило — переворот сознания: вот он сильный, а она слабая.
Она прижимается к нему, как будто ищет защиты. А то, что Лиса пьяная, он и не
хотел понимать, и вообще это не имело никакого значения.
На Лису опять напала разговорчивость, как в автобусе.
— Гендель! Кто это вообще? Ну не вообще, а в принципе? А ты
знаешь, я за ним сигареты ловила. Он завалится пьяный спать, закурит сигарету и
засыпает. Я ее ловлю, он просыпается, закуривает еще одну и снова засыпает. Так
всю ночь. Честно сказала ему: загоришься. Будешь бегать, все тело в ожогах, на
тебя никто смотреть не захочет. А он мне отвечает: отойди, ты мне телевизор
загораживаешь. Чем? У меня же нет ничего, чем загораживают. Я прозрачная, как
веточка вишни! Да это я телевизор! Смотреть на меня! Ну
допустим, я не телевизор, не магнитофон, а в койке я кто? Витька, я тебя
спрашиваю, в койке я кто? — Лиса посмотрела на него прямо, на долю секунды ее
глаза стали трезвыми, прозрачными, пока веки дрожали. Может, она в первый раз
посмотрела на Витю как на мужчину и тут же как будто
опомнилась. — Ой! Я хотела спросить, а вы даме закурить не предложите? Сразу
расставим фигуры по позициям. Курю только с фильтром. И вообще, что ты пристал
ко мне с этим Генделем? Знать его не хочу. Ты его побьешь? Только честно. А
знаешь, Витька, непонятно мне: вот ты почему такой? Ты когда у нас вырастешь? —
Лиса засмеялась, Вите очень нравилось, как она смеется. — Я падаю и не встаю.
То есть встаю и не падаю — как правильно? Все перепутала! Гуляет девушку, а сам
не вырос даже. А что было бы…
— А почему вы Лиса? — спросил Витя.
— Потому что на лису похожа. А была
бы похожа на крысу, звали бы Крыса. Ха-ха-ха.
Отсмеявшись, повисев на Вите так, что почти оторвала ему
руку, Лиса надолго замолчала. Только пела иногда: «На горизонте одна пальма.
Здесь все зовут меня мучачей».
Они так же причудливо, только уже молча, тащились вперед по
голой дороге. Со всех сторон огромная равнина, а над ней — горы. Резко,
замысловато уходящие вверх и уже там наверху
перераставшие в совсем другое вещество. Вот и прыгай.
— Витька, а ты бы взял меня замуж? Или я вообще никому не
нужна? Я никому не нужна! — закричала Лиса. — Ура! Я свободна! Вы думали, у
меня есть за что хвататься? А вот теперь попробуйте ухватите
меня! Я ничто! Я воздух! Я легче, чем воздух!
Они уже подошли к поселку. Лиса еще раз посмотрела на Витю,
но уже по-пьяному растекшимися глазами, розовая помада размазалась по лицу.
— Витя, ты хороший мальчик. Можно тебя поцеловать?
Лиса чмокнула Витю в губы и ушла так легко, как будто до
этого он все время шел не с ней, с кем-то другим, или она притворялась.
Витя растерянно стоял на дороге. Понятно было только: у него
что-то отняли. Тяжесть, легкость, одно из двух, он не мог понять что. Наверное,
ее легкость весит больше. Хотя так не бывает.