Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2014
Ганна Шевченко
родилась
в городе Енакиево Донецкой области. Пишет стихи, прозу. Автор книг «Подъемные
краны» (2009) и «Домохозяйкин блюз» (2012). Живет в
Московской области.
Подарок
Как и при каких обстоятельствах попал ей в руки этот сверток,
Анастасия уже не помнила, хотя случилось это недавно. Мысленно она называла его
подарком, хотя не знала, кому он предназначался. Чтобы это узнать, Анастасия
решила его развернуть.
В трехслойной бумажной обертке лежала небольшая черно-белая
фотография с резными краями. На ней был изображен мужчина средних лет с густой
темной шевелюрой и ямочкой на подбородке.
Увидев мужчину, Анастасия погрузилась в сладкие дремы. Она
представила себя идущей по улице с подарком в руке. Подарок она положит в
объемную коробку, а продавщица сувенирного отдела обернет его красной бумагой.
Именно красной, потому что Анастасия видела себя одетой в черное короткое
пальто. Под ним непременно будет ярко-красная трикотажная туника с хомутом и
такие же красные леггинсы. Тонкие, как прутья, ноги
будут вставлены в тяжелые черные сапоги. Лица своего она почти не видела. Оно,
как засвеченный снимок, являло только отчетливые черты — глаза, обведенные
черным карандашом, бледную линию носа, губы, покрытые жирным слоем помады.
Анастасии казалось, что она нашла стильное решение, и когда она войдет с
подарком в прокуренную холостяцкую комнату, мужчина с темной шевелюрой и
ямочкой на подбородке невольно приподнимет левую бровь.
В момент, когда Анастасия сидела за кухонным столом и
представляла, какой эффект произведет, за открытым окном послышался громкий
смех. Она выглянула на улицу. Вскакивая, она задела краем халата сверток с
фотографией. Он соскользнул со стола, сделал кувырок и въехал в щель между холодильником
и тумбочкой для овощей.
Анастасия жила на первом этаже и часто наблюдала за
прохожими, облокотившись на подоконник. Теперь она видела мужчину и женщину.
Они шли, взявшись за руки. Это были ее соседи со второго этажа, люди пьющие и
беззаботные. Она — толстая и легкая как мешок с пухом, он тонкий и напряженный,
как электрокабель. На ней был надет халат с запахом.
Одеваясь, женщина так слабо повязала поясок, что теперь полы разошлись как
верхняя юбка императрицы. Из внутренней темноты подола виднелся обвислый, как
оладья, живот. Женщина хохотала оттого, что заметила свою случайную наготу.
Анастасия давно не слышала такого живого смеха. Потрясенная,
она отошла от окна и села за стол. Она попыталась вспомнить, о чем думала до
этого, но так и не смогла.
Жук
Я с детства чувствительна к чужой боли. Соседские мальчишки,
зная эту особенность, устраивали мне пытки. Ловили котят и дергали их за хвост
у меня на глазах. Или собирали в спичечную коробку колорадских жуков и бросали
в разведенный посреди двора костер. Им нравилось смотреть, как я бросалась на
них, пытаясь спасти живность. Они бегали от меня по двору с веселым хохотом,
дразнили обидными словами.
После этих испытаний я бежала вниз, через огороды к реке,
падала лицом в траву и лежала некоторое время, вдыхая запах земли и осоки.
Потом забиралась на старую вербу, которая стояла на берегу, толстым стволом
вдаваясь в реку. Моя любимая ветка росла над самой поверхностью, и я подолгу
смотрела, как кучерявится вода, огибая дерево.
В школьные годы я мучительно переживала моменты, когда
одноклассники издевались над девочкой Ларисой. Слабая, тонкая, с прозрачной
кожей и белесыми ресницами, она никогда не отвечала на обиды, только сидела,
опустив голову и мяла пальцами подол черной юбки.
Я хватала ее за руку, уводила в самый дальний коридор возле
трудовых мастерских и начинала рассказывать анекдоты. Лариса сначала молчала,
опустив глаза, но потом все-таки начинала улыбаться. Когда Лариса забывала о
боли, у меня переставало ныть нутро.
Я и по сей день не могу убивать насекомых, которые появляются
в моем доме. Когда в окно залетает муха, я бегаю за ней с полотенцем, стараясь
выгнать в окно. Не могу давить пауков. Загоняю их веником под мебель, и
мысленно прошу никогда не показываться.
Однажды я обнаружила у себя в спальне, в дальнем углу,
большого коричневого жука с твердым панцирем и выпуклым, разделенным
дугообразными чешуйками животом. Находиться с ним в одной комнате мне не
хотелось. Я аккуратно посадила его на мусорный совок, подталкивая тряпкой,
вынесла на лестничный пролет и посадила на окно между рамами. Через пару часов
я обнаружила жука в своей спальне, в том же углу. Непонятно, как он вернулся.
Из квартиры я не выходила, и входная дверь у меня всегда заперта на два замка.
Я проделала с ним ту же процедуру. Снова вынесла в подъезд и посадила на окно.
Через час жук снова сидел в моей спальне на том же месте, хотя я подперла
входную дверь табуреткой.
Я увидела в этом некий знак. Если жук так настойчиво
возвращается в мою комнату, значит, так должно быть. Я решила обустроить его
быт, взяла с полки первую попавшуюся книгу и открыла ее так, что она образовала
прямой угол. После я поставила книгу текстом к жуку, обложкой к себе, таким
образом, что жук оказался в небольшом бумажном вольере. Я решила две задачи: во-первых,
жук чувствовал себя защищенным, во-вторых, он был скрыт от моих глаз, и я
чувствовала себя комфортнее.
К жуку я не заглядывала, лишь иногда слышала звук, похожий на
шуршание страниц. На обложке, которая служила перегородкой, была изображена
фата. А на страницах, открытых перед жуком, находился рассказ о том, как
молодой таксист едет по вызову и впервые встречается со своей невестой. Они
едут в родное село, и в дороге герой вспоминает ее брата Васю. Герой боится Васю. А Вася по какому-то странному мордовскому
обычаю собирается жениться на дереве и не планирует обижать героя.
Вскоре я привыкла к шуршанию и уже спокойно засыпала по
вечерам. Но проснувшись как-то утром, я услышала тихий стон, исходивший из того
угла, где сидел жук. Я заглянула. Все было спокойно, но мне показалось, что он
увеличился в размерах. А на брюшке появились небольшие, как бусинки, пуговицы.
Почувствовав, что я нахожусь рядом, жук зашевелился и снова издал стон. Я
наклонилась к нему, и вдруг он произнес:
— Грета…
— Я — Анна, — ответила я.
— Мама, — простонал он.
— Я не мама, — ответила я.
— Это я, Грегор, — с трудом
выговорил он.
— Ах, боже мой, — воскликнула я.
Убрав повесть, которая стояла перед ним, я побежала к полке,
нашла книгу об эволюции, открыла нужную страницу и положила перед жуком.
Пусть превращается в человека.
Пусть.
Ангел
мой, лети за мной
С тех пор, как она решила заняться шитьем, прошло несколько
месяцев, но ей все никак не удавалось сесть за работу. Первый раз она пошла в
магазин и купила нужные принадлежности, но, вернувшись, обнаружила, что купила
не все, что задумала. Тогда она решила снова пойти купить недостающие.
Она подошла к зеркалу, поправила прическу, произнесла «Ангел мой, лети за мной»
и вышла из квартиры. Купив то, что требовалось, она вернулась, разделась,
разложила перед собой все приобретения и снова обнаружила, что нескольких
предметов недостает. Тогда она снова отправилась покупать то, что забыла.
Вот уже несколько месяцев она непрерывно ходила в магазин.
Покупала принадлежности, возвращалась домой, обнаруживала недостающие — и снова
шла. Магазин стоял на окраине города, на пустыре, среди котлованов и обломков
замороженного строительства. Работал он круглосуточно, и она могла идти за
покупками в любое время. Часто она шла на рассвете, когда улицы были пустынны.
Из утренних сумерек навстречу ей выныривали редкие прохожие в длинной одежде, с
плоскими лицами без черт. Они проплывали мимо, как лодки, размеренно двигая
крупными, как весла, руками.
Ночами она подолгу стояла на обочинах возле переходов и
щурилась оттого, что непрерывный стальной поток мял пешеходную зебру и слепил
ей глаза бросками фар. Она заглядывала в салоны, видела там сгустки, похожие на
черные шахматные фигуры, и играла с собой в проницательность, угадывая, кто едет,
пешка или ферзь.
Ей нравилось медленно приближаться к магазину, наблюдая, как
величественная геометрическая фигура проступает из густого пространства. Обычно
это был прямой параллелепипед с резкими ребрами, но когда дул сильный ветер,
сооружение смещалось от резких воздушных потоков и становилось наклонным.
Иногда магазин не проявлялся, и тогда ей приходилось ждать минут
пятнадцать-двадцать, пока желанный каркас не вынырнет из воздуха.
Те редкие минуты, когда она не шла в магазин, она проводила в
своей комнате, сидя на стуле с коробкой на коленях. Она
открывала крышку и перебирала свои приобретения: белые нити, вспарыватели, наперстки, клеевые ткани, гобеленовые иглы,
технические ленты, пробойники, держатели этикеток, мелки, колодки для утюжки,
канву без рисунка. Но потом вздрагивала, обнаруживая, что снова чего-то
недостает, подходила к зеркалу, шептала «Ангел мой, лети за мной» — и снова
направлялась в магазин.
Что
кричит женщина, когда летит в подвал?
Я подошла к кабинету и заняла очередь. Она делилась на три
ленты — к правому столу, к левому, и к среднему. Вопросы, которыми занимались
эти три стола, имели общую основу, но отличались незначительными нюансами,
поэтому внутри лент происходило движение — выясняли специфику столов, тонкости
вопросов, многократно рокировались.
Меня сначала направили к правому, оттуда отослали к левому, и
только после этого выяснилось, что мне нужен средний.
Приходилось два раза выходить из кабинета и занимать новую очередь в нужный
поток.
Когда пришел мой черед, я зашла и села на стул перед
инспектором.
Она открыла папку с документами, бегло пролистала ксерокопии,
сверила с оригиналами и сказала:
— Вы можете задать три вопроса.
— Три? — переспросила я.
— Уже два, — ответила она.
Я заволновалась, потому что слышала, как другие граждане
пытались задавать вопросы инспекторам за соседними столами. Те хохотали, едко
комментировали услышанное, называли посетителей
«банальными людьми с убогой фантазией».
Нужно было задать необычный, но вместе с тем насущный вопрос,
который бы искренне тревожил. От волнения я стала теребить подвеску на шее и
вспомнила, что совсем недавно сестра посмотрела на кожаный шнурок, на котором
крепился мой кулон, и спросила: «А где серебряная цепочка, которую я тебе
дарила?»
Сестра мне цепочку не дарила, но она была настолько уверена в
себе и так убедительна, что мне пришлось поверить и насочинять, что цепочка
порвалась и лежит сейчас в моей деревянной шкатулке. Сестра взяла с меня слово,
что я обязательно в ближайшее время схожу в ювелирную мастерскую и отремонтирую
ее. Но сомнения все же мучили меня.
— Дарила мне сестра цепочку или нет? — спросила я.
Инспектор откинулась на спинку стула и посмотрела на меня,
сузив глаза.
— Это, — она указательным пальцем сделала в воздухе петлю, —
кабинет по странным вопросам. А вы все думаете, что мы здесь сидим и занимаемся
ерундой. Что нам делать больше нечего, как выслушивать все эти глупости.
Думаете, что государство зря расходует деньги налогоплательщиков, выплачивая
нам ежемесячную зарплату? Это не так. Будем считать, что я не слышала эту белиберду про цепочку. А теперь соберитесь с мыслями и
задайте мне нормальный странный вопрос.
Специалисты встречали взрывом хохота любой интерес: к жизни,
смерти, сотворению мира, концу света. Я поняла, что дела мои плохи, поэтому
расслабилась и спросила первое, что пришло на ум:
— Что кричит женщина, когда летит в подвал?
Инспектор усмехнулась, захлопнула мою папку и заговорила,
выравнивая ладонями края выбившихся документов:
— Голливудские фильмы любите, да? Про Лудо,
небось, вчера смотрели? Ну, чем там все закончилось?
Она откинулась на спинку стула и захохотала.
— До свидания, — ответила я, вставая, потому что не знала,
чем там, у Лудо, все закончилось.
Инспектор протянула мне документы и сказала:
— Приходите через месяц. И скажите там, пусть заходит
следующий.
Покинув учреждение, я некоторое время бродила по городу,
чтобы узнать, что кричит женщина, когда летит в подвал. И ответ нашелся:
Когда летит в подвал женщина, она молчит,
падает медленно, огибая электрощит,
двигаясь в невесомости, делает кувырок,
опускаясь ниже, делает второй кувырок,
падает, щурится, отлеживается на животе,
потом ищет лестницу, ползая в темноте.
Иванов
Иванов хотел слыть пророком, поэтому иногда предсказывал
события. Мы делали вид, что относимся к этому серьезно, потому что не хотели
обидеть Иванова. Многие из его предсказаний были беспроигрышными,
такие мог сделать любой из нас. Совсем недавно, в декабре, он пришел к
нам и сообщил, что на следующий день температура воздуха поднимется на три
градуса. Мы восхитились его прозорливостью, несмотря на то, что подобными
знаниями мог владеть любой юзер. Иванов
интернетом не пользовался, но мог услышать о повышении температуры в аптеке или
в троллейбусе.
В конце года он пришел и сделал еще одно пророчество, он
предрек, что в магазине германской одежды «Мистер-твистер»
будет новогодняя распродажа пиджаков, и цены снизятся на пятнадцать процентов.
Мы зашли и проверили. Действительно, цены снизились, но не на пятнадцать
процентов, а на десять. Но мы и это ему простили, потому что любой оракул имеет
право на погрешности.
Неделю назад Иванов рассказал нам, что силой энергии разума
совершил акт телепортации. Якобы с помощью силы
мысленного желания он перенес цветочную палатку, расположенную на пересечении
улиц Третьякова и Гоголя на двадцать сантиметров вправо и она теперь немного
приблизилась к автобусной остановке. Мы и тут не стали спорить, потому что
проверить это невозможно, замеров мы не делали, и первоначальное
положение объекта нами не зафиксировано. Мы только спросили Иванова, почему он
заставил совершить гиперскачок именно цветочную
палатку. Иванов ответил, что ему нравится орхидея.
Причем не сам цветок, а слово, его обозначающее.
А вчера Иванов сообщил нам страшную новость — сегодня
произойдет конец света. И после того, как это случится, к нам в дом
придет человек в маске и балахоне и станет вершить суд.
Мы подумали, что сначала Иванов сделает нужные
приготовления. Соберет на небе все тучи, несколько раз сверкнет молниями,
устроит небольшой ураган. Если уж он, действительно, способен силой мысли
передвинуть цветочную палатку, то воздействовать на природные явления для него
не составит труда. После этого он наденет на себя маскарадный костюм
и войдет к нам во всей своей красе и величии. И вот в этот торжественный миг мы
сдернем с него балахон, сорвем маску и сообщим ему, что не позволим какому-то
Иванову вершить над нами суд.
Но случилось следующее. Не было туч, не было грома, молний и урагана.
Но около двенадцати часов дня к нам действительно вошел человек в белом
балахоне и черной маске. Мы, как и задумали, сорвали с него покров, но под
ними не оказалось Иванова, все эти атрибуты были наброшены на пустое
место. Мы так и сели на свои стулья. И вот сидим второй час, любуемся пустотой.
Вам, наверное, интересно, кто это — мы?
Мы — это Сидоров и Петров.
Эфирное время
Руководителей телепроекта интересовали
рейтинги, и мы ежемесячно искали захватывающие сюжеты. Например, о том, как
пьяный муж маленького роста не смог доползти до кровати и заснул на коврике, а
его крупная жена, делая утром уборку, не заметила спящего мужа, свернула ковер
и вытряхнула его вместе с мусором с балкона второго этажа. Муж упал на соседку,
шедшую к невестке с банкой солений. К счастью, никто не пострадал, но банка с
огурцами разбилась, и теперь соседка подала в суд иск о компенсации
материального ущерба.
Или о том, как врач-офтальмолог сделал операцию по удалению
катаракты своему полуслепому пациенту, а когда тот прозрел, узнал в своем
лечащем враче давнего соперника, который соблазнил в молодости его первую жену,
набросился на него и нанес ему тяжкие телесные повреждения. Врач-офтальмолог
обратился в суд с иском о возмещении вреда, причиненного здоровью.
Или о том, как одна женщина поссорилась с соседом по
коммуналке. Сосед был дипломированным экстрасенсом. Во время конфликта он
направил энергетический луч в сторону комнаты, где был включен недавно
приобретенный телевизор. Вся задняя панель расплавилась, и женщина подала в суд
иск о принудительном выселении соседа из коммунальной квартиры.
Но вершиной я считаю историю о том, как муж подал в суд иск о
расторжении брака, потому что вернувшись из
командировки раньше обещанного, обнаружил свою жену в постели с бурым медведем.
Подготовка сюжета к эфиру — это написание синопсиса и
утверждение его юристом. Затем синопсис расписывается по ролям и начинается
поиск актеров для съемок. Этим занимается редактор. Еще есть специалист,
занимающийся подготовкой реквизита для каждого отдельного сюжета. Собирает
доказательства, которые будут представлены на суде — коврик, из которого
вытряхнули мужа с балкона, разбитую банку огурцов, расплавленную панель
телевизора.
К делу о буром медведе решили приложить несколько фотографий,
сделанных в фотошопе, где женщина лежит в постели с
животным. Эти снимки должен продемонстрировать муж-истец как доказательство
своих обвинений.
На роль жены нашли женщину средних лет, маленькую и вялую,
как брошенный цветок. Мужем ее стал грузный мужчина, с грубым голосом и близко
посаженными глазами. Внешне он напоминал медведя. По сценарию он должен махать
перед судьей фотографиями и кричать, что жена ему изменяет с животным. Жена
должна была оправдываться и обвинять мужа в пьянстве.
Но главная интрига началась, когда мой редактор шепнула мне
перед эфиром:
— Меняем ход дела, теперь у нас есть свидетель ответчика.
Я не обратила внимания, такое часто случается — шеф-редактор
внес изменения, или судья сделал замечание. Сначала сюжет шел по сценарию. Но
после нескольких выкриков разъяренного мужа и невнятных оправданий жены судья
произнес:
— А теперь выслушаем свидетеля ответчика.
После этих слов пристав завел в зал суда настоящего бурого
медведя и поставил его рядом с ответчицей.
— Представьтесь, — попросил его судья.
Медведь зарычал.
— Истец утверждает, что застал вас в постели со своей женой.
Медведь снова зарычал.
Внезапно истец, который сначала пребывал в смятении,
вспомнил, что он играет униженного мужа, и крикнул:
— Скотина!
Жена, почувствовав рядом с собой защиту, выглянула из-за
медвежьего плеча и бросила мужу:
— Алкаш.
Судья застучал молотком по столу и приказал:
— Уймитесь, иначе вас выведут из зала суда!
Судья снова хотел о чем-то спросить медведя, но тот поднес
правую лапу к пасти, гулко прокашлялся и заговорил:
— Цап-царап
сказал мыш—
ке, вот ка—
кие делиш—
ки, мы пой-
дем с то-
бой в суд,
я тебя
засужу.
И не смей
отпираться,
мы должны
расквитаться,
потому что
все утро
я без де-
ла сижу.
И на это
нахалу
мышка так
отвечала:
Без суда
и без след-
ствия,
сударь, дел
не ведут.
Я и суд,
я и след-
ствие —
Цап-царап
ей ответ-
ствует. –
Присужу
тебя к
смер—
ти я.
Тут
тебе
и ка—
пу—
т.
После этих слов судья стукнул молотком и крикнул:
— Все оправдано!
— Снято! — крикнул оператор.