Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2013
Остудин
Алексей Игоревич —
поэт. Родился в 1962 году в Татарии, в Казани. Окончил Высшие литературные
курсы в Москве. Печатается с 1978 года. Автор 7 книг стихов, в т. ч. «Эффект
красных глаз» (М., 2011). Возглавляет издательство «Норма». Трижды лауреат международного
литературного Волошинского конкуса,
лауреат премии им. А.М. Горького (2007).
В журнале «Дружба народов» печатается впервые. Живет в Казани.
Переходный возраст
Воды
оловянной хлебнёшь из пилотки,
хрустящую
лужу ударишь винтом.
Весной
примеряешься к каждой красотке —
не
то? Оставляешь её на потом…
Хохочется Вере и надобно Наде —
на
лавочке в сквере ладонь козырьком.
С
шампанским бокал на включённом айпаде
—
рентгеновский
снимок его пузырьков.
Прикуришь
свистульку, съешь ягодку с торта —
порезы
души заживут без забот:
жужжит,
отжимаясь с прихлопом, моторка —
на
гребне волны, что втянула живот.
Спасение
от соловьиного сленга
не
светит горящим в саду, а пока
ползёт
вертолётная лесенка с неба,
как
липкая ниточка из паука:
заденешь
— проснёшься во времени оном,
чужим
языком за щекой мармелад.
Посветишь
в потёмках души телефоном:
не
то, на потом, и полезешь назад.
А
запах такой, будто свечка погасла,
на
шее болтается вырванный зуб,
в
воде пионерские кубики масла,
печенье
«Весна» и какао в тазу.
Волшебной музыки Suzuki
Май
отступил, невидимый в упор,
от
колорадских ленточек победы.
Скользит
по небу спутника курсор,
выщёлкивая
лозунги по следу.
Попробуй
это вырубить пером,
облившийся
чернилами мазила.
Играешь
в жизнь, где за фук не берём,
а
тащимся домой из магазина.
Мы
«тащимся», и — всё разрешено:
похмельный
бред, предпразничная ломка.
В
Боржоми превращается вино,
а
хлеб — в табак распятого цыплёнка.
Погрязший в коллективной наготе,
не
жалуйся на паводок короткий,
в
котором жидкость — слёзы от детей,
и
камбала с хвостом от сковородки.
Так
время на мякине проведёшь,
когда
вокруг — то свара, то парады,
съезжающая
с крыши молодёжь…
И
перепрятать косточку пора бы.
Водная
жизнь
С
пяток подоткнут и, с нежностью, матом укрыт
изобретённым для крепости духа при гуннах,
выйдешь
во сне на футбольное пастбище рыб,
где
корабли укачала волна на трибунах:
окунь
играет, освистан закат за подкат,
жить
поплавку две секунды и — в прошлое канет.
Место
прикормлено, зря что ли боги за так
учат
согласных мальков шевелить плавниками?
Мокрый
обрывок вчерашней газеты прочти —
тина
жильды нашу память сживает со света.
Лифчик
заброшен, губами стальные крючки —
не
разогнуть, значит пойман, и песенка спета.
Бьёшь
комара — так мишень попадает в снаряд,
с
плеском пощёчины, пятнышком новой свободы…
В
женщину рядом лежащую вперился взгляд —
вот
и войди в неё, словно в кипящую воду!
Киммерийская лирика
Ах,
буэнас ночес, пока не
поймали вискайф,
пока
не поймали за хобот «сексибо» шепчу.
Сошедший
с ума Коктебель умещается в шкаф:
со
всеми поэтами, джазом и даже Шевчук.
Здесь
можно Фарида Нагима увидеть
нагим.
Улитки
скользят по щеке в виноградном дыму.
Поверь,
ты когда-то не мне изменяла с другим,
а
здесь и сегодня со мной изменяешь ему.
В
репейных узлах присобачена к полу кровать —
решает
её геометрию глупая плоть.
Никак
не кончаются руки тебя обнимать,
застёжку
заело, придётся по шву распороть.
Запутался
шнур от наушников в пальцах ноги,
вселенное
тело любимой — всё в звёздном тату.
Как
в землю забитое, время стесняться другим:
нет правды в ногах значит ближе
она к животу.
Весёлое
тело любимой — такая игра,
две
рыбины, ловим друг друга за хвост на мели.
Хрипит
кофеварка под утро вдохнув комара,
в
расшатанных мальвах брюзжат надувные шмели,
заносят
в скрижали лавандовый опий, лафу,
покоцаный шифер в запущенном царстве
морском.
Ты только
не бойся гремящих скелетов в шкафу,
когда упираешься
пяткой и тычешь носком!