Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2013
Клуб N. — М.: Андерлехт Консалт, 2012.
Очень не хотел бы, а такое более чем возможно, чтоб прошел
незамеченным литературный альманах «Клуб N» (то ли номер, то
ли столь дорогая мне по моему роману «Доктор N» тайная буква?), и это понимает
Центр поэтической книги при Русском ПЕН-центре,
под чьим грифом вышел сборник: Найдет ли альманах своего читателя — Бог
весть. Но в вопросительной интонации есть и надежда, как есть доля истины и
в ироническом восхвалении составителя, который спокон веку ценился, ибо выудить
из моря раковину — дело нешуточное, а еще надо, чтобы было, чем ее открыть,
чтобы убедиться в наличии жемчуга. «Много ли сейчас значит авторская воля и для
кого»? — вопрошает составительница альманаха Татьяна Михайловская, в свое время
председатель Георгиевского клуба, где всегда звучала новая, свежая поэзия, роки
всех мастей и даже театральные постановки.
К счастью, я стал обладателем издания, редкого по нашим
временам, в котором вспомянуты, в частности, дорогие для меня два имени оригинальнейших поэтов, ныне, увы, покойных: Владимира Бурича и Дмитрия Авалиани.
Замечательная проза — воспоминания Эсфири
Коблер «О Володе Гершуни замолвите слово», поистине
удивительной, я бы даже сказал — исторической личности, о человеке, который
«свой литературный талант принес в жертву политическому темпераменту»: его игра
в слова и выражения — чего стоил один только титул «каннибалиссимуса»
— это особый объект для филолога, занимающегося политическим мышлением в нашей
стране — носителем и выразителем которого, если не создателем, и был Володя Гершуни. Он постоянно, с девятнадцати лет,
подвергался тюрьмам и гонениям, издевательствам и унижениям в лагерях (сидел с
Солженицыным и Копелевым), психушках и рано умер, в
сущности, погубленный ушедшим в небытие тоталитарным режимом. Его суд — это
подлинный суд чести, и, раздавая всем сестрам по серьгам, он придерживался
всегда единственного канона: «эталона правды».
Мельников Вилли,
поэт-экспериментатор, пишет стихи на… ста языках, лично я сам был свидетелем,
когда он прочитал строки на общетюркском языке, смеси турецкого и
азербайджанского. А тут — стихи, посвященные Дм. Авалиани:
«бесполезвиями» вскрываются «мгновены»,
дабы запечатлеться на «пленку эшафотоаппарата», и
делается это совершенно «невозмутимидж».
Андрей Тат, бывший петербуржец, ныне живущий в Лос-Анджелесе,
— легкие на вес выразительные стихи-зарисовки из книги «Фиалка в винном
стакане»: У лошади рыжее усталое лицо… Мне сегодня приснился сноп льна…
В графических верлибрах Валерия Галечьяна,
неистощимого на выдумку, движение слов напоминает толпу теснящихся людей, и все
время выпадают буквы — они тоже жаждут свободы, автоном—
ности, независимости. У них свое право — взнуздать
творческого коня стихии, что легче, чем удержать. Бег, скок,
переходы, лестницы, ступени, поиски перил — не то вверх, в небеса, не то вниз —
прямо в ад (Наталья Осипова), так совершается бросок «из реальности в
реальность» (Валерий Сафранский), безумные гонки
(Наталья Кузьмина): садясь за руль, не мечтай о философии, но именно она учит,
что все происходит в «мгновение ока», внезапно, вдруг, чтоб ударить озарением.
Поэтические формы, сравнения, метафоры, иллюзии и аллюзии —
скачут, как ландшафт за окном машины, скользящей на бешеной скорости по
гладкому шоссе. «Поэт — всем надоевший праздник», — застрянет вдруг афоризм и будешь весь день его повторять.
И как плавная посадка после облачных ям и гроз — переход к
прозе, с ее внутренним каскадом самовыражений, чтобы выговориться, разнести
свою память в щепы, но понять и воспеть (Наталия Юлина и Елена Твердислова).
«Фракийская тетрадь» Татьяны Михайловской — новеллистические
стихи в форме прямоугольного треугольника, позволяющие вместить большой мир мор-ских и небесных пространств,
но как это удается автору — творческая тайна. Первая короткая строка — зачин Чайка
на волне, и с каждой строкой вверх вниз и снова вверх качается образ
чайки, обра-стает новыми
понятиями, и уже финальная строка, основа всего стихотворения играет с морем
жизнью и смертью, создает свою магию формы и философию содержания. Плеск
волны морского прибоя — не то приносит, не то уносит что-то с собой, и не
знаешь, что лучше.
Есть непреходящая ценность в том, когда кружок
единомышленников издает что-то сообща — не случайно после революции
интеллигенцию били именно по «творческим кружкам». И такое ощущение от этой
книги, будто ее тексты живут своей, независимой от читателя жизнью: то
перебивают друг друга, то бегут наперегонки — призрак, фантом… живых участников
и живое присутствие тех, кого нет, пронзительные строки цикла «Сны времени», Памяти
А.Ника, Б. Констриктора: Взлетает сна опавший лист над
темным золотом иконы… Стихи плавно вливаются в прозу, перемежаются
портретами, рисунками, линиями, тексты ведут друг с другом беседу, забегая
вперед или возвращаясь к «эху», чтобы вспомнить и еще запечатлеть, пока
наперерез всему вдруг не встрянет пьеса.
Ры Никонова, лауреат Премии Андрея Белого, одна из самых
известных авторов-авангардистов второй половины прошлого века, ныне живущая в
Германии, в Киле, в «серийной пьесе на базе программы выступления» («Сто
граммов») разводит по местам (как в театре, где своя роль у кулис, сцены,
авансцены, оркестровой ямы, уборных) слова, зашедшие, как на огонек, в другое
семантическое поле: «текст на троих», «поэзия для неграмотных», «салат из белой и нотной бумаги» — не
перечесть ситуативные приемы, разоблачающие и наново
воплощающие привязанности слов друг
к другу.
В вербальной способности на повороты и развороты — своя
динамика клипа: вот они «вздохи Дерриды» — кто
захочет, может подключиться. И пусть — по признанию Валерия Галечьяна, «останется память о том, как мы все встречались
и слушали друг друга», забыв о том, что одни живут в Петербурге, другие — в
Германии, третьи «меж голливудских холмов», а то и вовсе в Израиле, но все
вместе, однажды собравшись в Москве, они организовали Клуб, и хочется
надеяться, что Альманах будет жить. А что до мизерного тиража (200
экз.), то выручает бездонный, как вселенная, интернет.
Стихи и проза, как это вытекает из вышеизложенного, отобраны
по принципу экспериментальности, поиска новых путей
самовыражения, благо на великом русском языке, всегда готовом к новаторству
формы и содержания, творят на всех континентах земного шара (началось в ХХ веке
и продолжается поныне) не только русские русские
(прилагательное + существительное), но и представители многих народов России, и
русский серб Бурич, и русский армянин Авалиани… — тут
я мог бы, выходя за рамки Альманаха, выстроить ряд ярчайших имен и русских
евреев, и русских чуваша Айги, таджика Тимура Зульфикарова, чукчу Юрия Рытхэу,
абхазца Фазиля Искандера, казаха Олжаса Сулейменова,
киргиза Чингиза Айтматова и т.д., что дает мне
основание говорить о полиэтническом или
многонациональном характере современной моноязычной
русской литературы, ставшей поистине мировым явлением.