Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2013
Лауреат премии Сахалинского фонда культуры (1992), премии Константина Симонова (2011) и др. Живет в Красногорске.
* * * …Мама кормила просто и вкусно: Местная рыба, ещё картошка. (Облако плыло. Было не грустно.) В рот попадала каждая крошка. Телик меха растягивал Геной И пешеходы мчались по лужам… И ни с какою музой-каменой Я не общался… Скорее дружбам Я доверялся! Бывало — дрался На пустыре с дураком таким же, Плакал-ругался, нервно смеялся, Облако плыло всё выше, выше… Точно кораблик облако плыло, Что ему, белому, наш посёлок? Всё это было? Конечно было… Вечер сплетался в привычный морок. Вот и сегодня облако это Тихо плывёт над могилой мамы. Мама кормила… К вечеру света Как-то не густо от старой лампы. * * * Проснёшься: сколько Бога тут — Церквушка, небеса И мой зачуханный уют, И эти голоса Поющих ангелов и птиц… И что ещё? Июль, Лежащий до любых границ В цвету: янтарь, лазурь. Проснёшься: сколько тут Творца — В листве и воробье И жить захочешь до конца, И что-то о судьбе Проговоришь, так тихо, что, Лишь ангелы поймут, Да солнце (жёлтое шитво), Что расплескалось тут. И, может статься, души тех, Которые ушли, Оставив нам в наследство смех И грусть всея земли. Проснёшься: Знаменский собор, Как родины цветок, Который каменным расцвёл И смотрит на восток. И золотится всё вокруг… В листве и воробье — Творец… И в каждой букве звук, И музыка везде. Подмосковное Занесено апрелем Подмосковье: Сыпучий снег четвёртый день подряд. Как холодов остатних послесловье — Размах. Раскат. Нахабино, Опалиха и вкупе Всё Чернево забелено и как! На Яндексе и в сводке на Ютубе Такой же швах. Я тут хожу засыпанный стихами, Обмолвился — снегами и ещё Ловлю безмолвье, да шепчусь с ветрами В какой-то счёт Грядущего, которое за рощей? В ту сторону, где Ангелово… Где? Смотрю как свет, слабеющий и тощий Еще везде, Но будто обмирает в цепких дланях, Валящейся на крыши полумглы, И больше пустоты в моих карманах — Пусты миры, Где быть могли б созвездия, где Бога Так много-много, что не угадать… Прописан запах снега и хот-дога И благодать Жилья и лавок, лучшего собора Успения, который визави Сего стишка и автора, что скоро Озябнет и Зайдёт в подъезд, где граффити на стенах, Салют тебе, сполна берущий ДЭЗ! …Я тут брожу в химерах и в каменах Снегам вразрез. Снегам вразрез, в пальто из Поднебесной, Да в сицилийской кепке набекрень — Себе кажусь какой-то птицей местной… Повсюду темь, В которой — вот, затеплилась над Горкой, Над Красной запоздалая звезда, Подобно Той, которую так долго Ждут завсегда. Проснешься в пять Проснёшься в пять, и пялишься как бы? Не разумея собственного мира, В квадрате окон снеговой крупы По самое нельзя! Растормошила На письменность какая муза? Ты С какого бодуна её приметил? Бывал побит неробкой за труды, За вспышки мозга! Оборзевший ветер Вдруг присмирел и слышится едва… Проснёшься в пять и — Господи, как хило, Не стопроцентно выглядят слова, Смеётся архаическая лира. Проснёшься в пять и слушаешь себя, Внимаешь ветру, тонущему в сумме Зимы, что так пленительно груба И выглядишь — по Дельвигу — угрюмей… Проснёшься в пять — за окнами Эреб, С какого бодуна? Эреб где надо! Какой за мной гадесовый адепт Приставлен преисподней для догляда? Проснёшься в пять — пуржится Третий Рим, Внимаешь ветру, тонущему в сумме Зимы, в которой дворник Никодим Метёт метель в обыденном раздумье. Проснёшься в пять — куда бежать, кенты? Да и друзей давным-давно в помине… Барон бы рифму выдохнул: «кранты»? Нахмурился и — сжёг стишок в камине? * * * Я давно на себя не похож, я давно на себя Не похож, — говорю, слышу голос настырного ветра, Что взъерошил листву, и в негромкие трубы трубя, Притащил на хвосте, как ворона, холодное лето. Я давно на себя, я давно на себя, я давно… Вот заела пластинка!.. И полночь виниловым цветом Обросла хорошо, вот такое случилось кино… Я меняюсь, старею, я вижу: проснувшийся летом, Постучался в окно мотылёк, в постороннюю жизнь… Может — это посланье под лампой настольной сумею Переделать в стихи? Может, ангел кому-то: проснись, — Говорит-говорит… И как будто бы ветер аллею, Как младенца, качает, и бродят беспечные сны… Беззаботное лето к светилу прижалось щекою, От которого много в виниловой тьме белизны И любые стихи обрастают Его тишиною… Это Ангелово — рядом Скажешь «Ангелово» — ангел Возникает по привычке, Как внимательно он смотрит, Прямо в душу или нет? Вечер пишет тёмным светом Буквы, музыку, кавычки… Над церквушкой старой-старой Вечер вписывает след. Скажешь «Ангелово» — ангел Возникает? Умирает? Возникает — улетает… Строчку вышепнул — пропал. Жизнь за этой тварью Бога Не пчелиным мёдом тает — Это действие с повтором, Старый-старый ритуал. Пишешь «Ангелово»… Вечер. Лампа малого накала Теплит жизнь и тянет лямку Жизни крохотной такой. Вечер в старые сюжеты Смотрит просто и устало — Тьма стоит в Ершалаиме, В Третьем Риме, под Москвой. Это Ангелово — рядом, Захолустье, угол Бога, В словаре не откопаешь, В Википедии — строка. Запустение и чудо… Жизнь от музыки до вздоха, Жизнь, которая сегодня До небес — наверняка. * * * Наконец-то тепло, свет прозрачнее крылышек, тех, О которых Творец знает больше, чем наши иконы. Двор залит детворой: заливает ребяческий смех, Облака-облака, как солдатики, сбились в колонны. Наконец-то светлей, чем вчера, где пейзаж застывал, Что типичней в России, белеющей больше, чем надо… Поднимается солнце, не солнце, а — нежный коралл, И лучами скамья на какое-то время распята. Наконец-то тепло, полюбить бы… Кого мне любить? Кроме этой отчизны, которой поэты до фени. Как рентгеном себя на последнюю жизнь просветить, Замечая впопад: хорошеют цветами сирени. Наконец-то теплей… Почему же в груди холодней, Чем в библейском аду? — холоднее, ещё холоднее… Кто-то смотрит в глаза, кто-то главный из царства теней? И темнеет окрест. Всё темнее, темнее, темнее… Помогай мне, Творец, я ослаб в захолустье Твоём, Никого не люблю, кроме этой тревожной отчизны. Опалившей меня крепким холодом, будто огнём… Кто-то смотрит в лицо пробирающей крохотной жизни. * * * …Не в первый раз — огромная зима, в которой холод с Колыму размером. Вся местность — ступор, снежная чума, губерния, в которой я гомером, Конечно, с буквы маленькой! Не зря поставил восклицательный… Светило — Товарный знак? Вокруг сплошная мгла. Большого Пса мерцающая сила. Вглядись, гомер, меж дальних сопок, тут, в ладонях Смерти тянется могильник, Да ветры шизанутое несут… И всё-таки: сознания светильник, Да полный мир, сложившийся во мне, сугубыми виденьями текущий, Нестёртый мир, насыщенный вполне, по капельке сбегающий в грядущий. …Не в первый раз — огромная зима, звезда на скотч приляпана халтурно, Над старым портом в изворотах тьма, как будто после демонского штурма. Закончить чем? Я успокоюсь тут?.. Хлебну вина и выйду в сновиденье, Чтоб видеть — рай по облакам везут… Какое, нахрен, чудное мгновенье! Праздник, который всегда с тобой В этом городе, цвета испуганной мыши, с проститутками русскими из Барселоны, Я глушу кальвадос, я тут, кажется, лишний: слишком праздничен город, его автохтоны. Пахнет яблоком это крестьянское пойло, запиваю водичкой и воздухом этим… Что мне шепчет незримая, верная Мойра? Не врубаюсь, поскольку не числюсь поэтом. Машет крыльями в небо — и машет, и машет — кумачовая мельница, муза Лотрека, Фантастический опыт вращения нажит сновидения ради, холста ли, успеха? В этом месте, где праздник шуршит по-французски, подымите мне веки, я видеть желаю, Как включаются выше весёлые люстры (я стихи золотые тихонько читаю), Как молчат проститутки в объятьях таланта, и сентябрь зажигает свои зажигалки, И фонарик зелёный от негоцианта накрывает лучом кальвадосные чарки. В сером городе, где расписался Утрилло и неловкий Сутин всё вышёптывал что-то, Что-то было… что было? Ну всё-таки было? Мостовая и та — говорливая нота… В жирном крае парижской испуганной мыши, я цежу кальвадос, обнимаю каштаны, Никчемушный, ненужный? Конечно — излишний, накативший полбанки, и нежный, и пьяный, И бубнящий простое под занавес рифмы, не дошедший до точки, но знающий — близко… Это праздник, Эрнест? Это старые мифы. За углом по-французски мяукает киска… Восточная Фландрия: Гент Иероним Босх: несение креста В городе Генте, равно в киноленте, равно В сильном кино, от иллюзий, конечно, не деться, В мороке башен мне башню срывает кино Местного плана и хочется спрятаться в детство То ли от силы, от бдения тутошних муз, То ли от Босха — смятенного ангела Бога. С мастером встреча — впритык — невещественный груз, В городе Генте высокого-низкого много… В городе Генте пергаментный ангел в окне, Может быть выше и, может быть, ангел небесный. В старом музее Спаситель безропотен… Вне — Рынок цветочный и день, очевидно, чудесный. Всё очевидно! И Божьему сыну никто, Кроме святой Вероники, конечно, не в помощь… Ветер кусает моё рядовое пальто, Смирных каналов проворный и грустный знакомыш. Всё очевидно. И Божьему Сыну никто… Иероним! — этот город из камешков счастья, С коим сейчас ощущаю скорей не родство, Но — наважденье, которому хочется сдаться. Да облакам, что затронул Святой Николай1, Я — побратим в архаическом месте Европы. Слышу кругом на своём языке мастера Всё говорят, чтобы ангелы слышали, чтобы… Вдоль цеховых обиталищ плывёт катерок, Обок спешит разноцветная барка к причалу, Флюгер-дракон на готическом шпиле продрог, В колере неба скрывает дозорную харю. Всё откровенно и призрачно вкупе. Зане Замок фламандских вельмож выпускает химеры, Что собираются в братство вечернее… Мне Видится: призрак сошёл с монастырской капеллы. Всё очевидно! XV век на плече Божьего Сына, кругом ощетинились монстры: В старом музее видения в этом ключе, Этим затёрты вчерашние мысли и контры, Наскоро смыты… Как в люльке качается мгла В тёртой Европе, в намоленном городе Генте. …Квасят фламандцы не меньше, чем наши. Пора Выпить и нам за каким-нибудь столиком в центре. Поезд в Амстердам Боялся умереть не в родине моей! Константин Батюшков Не в родине сробел — Схватило так… От снадобья белел, Как мел. Чердак Варил паршиво и Глумилась смерть, Смыкалися слои Её… Комедь Не в родине… Хана — Совсем? Почти. Тут в феврале весна — Зима в груди… Шёл поезд в Амстердам, Где шмаль и секс По всяким берегам — Таков контекст. Не Shocking Blue поют — Потомки их, Да кружева плетут — Старинный бзик. Да рыбы что?.. Забыл. Детали не Важны сейчас. Схватил Мотор. Зане Вчера-позавчера Так пилось, что, Казалось, жизнь игра — По сто! По сто! Пейзаж голландский плыл В большом окне, За EURO взятый кир Стихал во мне. …Я родину люблю Сильнее во… Я мчусь по февралю, В душе мертво… Но — Батюшкова стиш — Во мне, во мне, Сказал костлявой — кыш! Подмог? Вполне… Ирга …Подарю тебе веточку — это ирга, Что едва не замёрзла в такую Разжиревшую зиму, большие снега Скрыли местность глухую. Подарю тебе веточку — эта игра Так серьёзна, как быстрое счастье, От которого в сердце как будто игла Пробирающей страсти. 1 Церковь Святого Николая.