Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2013
Никитина Татьяна Кузьминична
родилась в Гродно, окончила МЭИ, потом факультет журналистики Белорусского государственного университета в Минске. Несколько лет работала инженером, затем в газетах — областной “Гродненской правде”, республиканской “Народной газете”, публиковалась в “Беларусь сегодня”, “Обозревателе”, в белорусских выпусках — “Труда”, “Комсомольской правды”, “Аргументов и фактов”. В “Дружбе народов” публикуется впервые.От героев былых времен Не осталось порой имен… Евгений Агранович. Песня из кинофильма “Офицеры” |
Накануне нового 1943 года Марусе исполнилось двадцать три, столько ей и осталось навсегда…
Маруся мне не родня, у нас нет общей крови, но она — первая жена моего отца, мать моей сводной сестры, которую я никогда не видела, хотя временами остро чувствую наше родство. Света родилась намного раньше меня, в самом начале войны, и нормальной мирной жизни не знала. Судьба отмерила ей три года жизни, которые прошли в глухой, затерявшейся в лесу деревушке на оккупированной немцами Витебщине. Если бы не погибла Маруся, девочка, возможно, осталась бы жива. И если бы не погибла Маруся, не родилась бы я…
Трагическая история Маруси и Светы не дает мне покоя, хотя никогда при нас, детях, она в семье не обсуждалась — зачем, мол, им знать лишнее. Тем более что сами родители не знали в подробностях, как и почему все произо-шло. Вернувшись с фронта, отец узнал о гибели первой семьи от своих стариков-родителей да от соседей-односельчан. Но что они могли знать? Марию арестовали и казнили далеко от деревни, в райцентре Сенно. Маленькая Света осталась на руках у бабушки…
…Мне двенадцать лет, у меня зимние каникулы, а у папы короткий отпуск. Мелькают за окном поезда темно-синий в сумерках лес и заснеженные поля, постукивают колеса, а в купе тепло и уютно — мы с папой едем к бабушке, в деревню. Рано утром поезд останавливается на полустанке — всего на минуту, и нам надо успеть спуститься по обледенелым ступенькам на платформу, где нас уже поджидает с теплыми овчинными тулупами дядя Антон, папин брат. И вот мы сидим в санях-розвальнях на пахучих охапках сена, лошадка послушно бежит по наезженной колее, еще темно, но видно, как в стороне у кромки леса светят два зеленых фонарика. “Волки!” — небрежно бросает дядя Антон и косит на меня хитрым глазом. Но я знаю, что на этот случай у него припасено ружье, поэтому мы в безопасности…
Бабушка уже напекла блинов и сложила их горкой, сдобрив маслом.
В глиняном кувшине — парное молоко. Для мужчин припасены бутылка белесого самогона и сало. После чарки-другой братья затевают свой вечный спор: почему немцы Антона отпустили, а Марусю — нет?.. Под их разговор я засыпаю в теплом закутке на печи, укутавшись стеганым лоскутным одеялом.
Фотография Маруси хранилась в нашем семейном альбоме — светловолосая девушка с короткой стрижкой и гитарой в руках опирается плечом на ствол векового дуба. У ног на земле — книга с серпом и молотом на обложке, а как называется, видно плохо, но похоже, “Наша Радзiма”… Краем уха мне доводилось слышать, что до войны Маруся была секретарем райкома комсомола на Пинщине, а в детстве воспитывалась в семье легендарного партизана деда Талаша, приходясь ему племянницей.
Незадолго до своей смерти отец успел рассказать мне, как для него началась война. Он и Мария жили в поселке под Пинском. Главным объектом в поселке был военный аэродром, на котором базировалось шестьдесят самолетов. В первые же часы войны немцы в пух и прах разбомбили аэродром, в воздух смогли подняться только четыре машины. На глазах отца осколком бомбы был убит дежурный офицер, с которым они вместе учились в Свердловске. Немцы вошли в городок через шесть дней.
— А до этого времени, — вспоминал отец, — мы пожгли лишние документы, самые важные отвезли на лошадях в Пинск, до которого было семь километров. Оттуда на грузовике доставили бумаги в Гомель. Потом я успел отвезти жену к моим родителям, в деревню Тесище в Витебской области, ей вот-вот предстояло рожать… И сразу — в Витебск, сначала на велосипеде, а когда тот сломался — просто бегом, тогда впервые и сорвал сердце… Из Витебска вернулся назад в Гомель, оттуда направили в Москву.
С Марусей они больше не виделись…
Почему отец повез Марусю в деревню под Витебском? Скорее всего, считал, что в восточную часть Белоруссии немцы не сунутся. Однако он ошибся.
…Света появилась на свет шестого июля. Весь этот день шел беспрерывный проливной дождь. А в двух десятках километрах от деревни шли бои.
В райцентр Сенно, несмотря на отчаянное сопротивление мотострелковой дивизии (городок трижды переходил из рук в руки), вошли немцы. Света родилась под орудийную канонаду. Неугомонная Маруся, оправившись от родов и злясь на себя за то, что связана по рукам и ногам маленькой дочкой, когда надо активно помогать своим, начала искать связи с местными партизанами. Выходившие из окружения красноармейцы создавали боевые группы, к ним примыкали местные активисты. Укоры свекрови: “Одумайся! Поберегись! У тебя же дите!..” — были напрасными. Маруся все же добилась своего и присоединилась к подпольщикам…
Чем именно Мария помогала партизанам, какие задания выполняла и как погибла, долгое время оставалось мне неизвестным. Шло время, свидетелей тех событий становилось все меньше, а досада на то, что толком так ничего и не знаю о Марии, угнетала меня все больше… И я начала поиск. Первой откликнулась Галя, дочь дяди Антона, моя двоюродная сестра. Во время войны она была подростком, а окончив институт и выйдя замуж, перебралась в Россию, откуда и пришло это письмо:
“Марусю я помню отчетливо даже сейчас, она была очень живая и общительная. Начнет говорить — заслушаешься. Помню, как моей маме она все доказывала, что надо помогать своим: партизанам, Красной армии, иначе немцы надолго здесь засядут… И еще она чувствовала, что ее могут взять, потому что просила маму: «Если что со мной, Настя, случится — присмотри за Светкой…» Ее арестовали в Сенно. Это было зимой. Мама в то время лежала там в больнице. Папа собрался навестить маму. Маруся попросилась ехать с ним, папа согласился. Когда проехали пропускной пункт на въезде в Сенно, Маруся сказала папе, что везет секретный пакет бургомистру Боровскому.
— Знал бы, что везет пакет, высадил бы в деревне — хоть кнутом! За восемнадцать километров в такой мороз не пошла бы! — сокрушался потом отец.
Боровский до войны был директором школы в Рясно, а потому знал Костю, мужа Маруси, как своего бывшего ученика. В пакете были указаны сроки сдачи Сенно партизанам. Видимо, они рассчитывали на поддержку Боровского. Но он резко заявил, чтобы она отнесла пакет туда, где взяла, и выпроводил из кабинета. Ее сразу арестовали, и тут же полицаи приехали в больницу за папой.
Потом начались аресты: было схвачено много людей. Я не знаю, сыграло ли это какую-то роль, но дедушка тоже пытался что-то сделать: зарезал поросенка и возил в Сенно. Для кого возил, не знаю, но он вернулся, его не арестовали.
И папу потом отпустили.
А сейчас о главном. Маруся занималась подпольной работой. С женщиной-врачом Эйсман она познакомилась у нас. Мама часто болела, и папа привозил врача к нам домой. Вот тогда они и встречались: Маруся, Эйсман и Харламов (он был командиром какой-то партизанской бригады). В курсе ли были тогда папа и мама, что Маруся занимается подпольной работой, я не знаю. Это выяснилось потом. Всех арестованных расстреляли в Сенно, а где их захоронили, не знаю: никто об этом никогда не говорил”.
Так благодаря Гале я впервые узнала про Анну Эйсман, Харламова и человека, выдавшего Марусю немцам.
Отчего же гибель Марии и ее связь с партизанами нигде не зафиксированы? Сколько я ни искала — нет таких документов! В списках погибших партизан и подпольщиков, которыми располагает Национальный архив, ее нет. Если Марусю с секретным пакетом посылал Харламов, значит, она работала на его отряд. Но ни его имени, ни даже названия отряда у нас нет. Среди партизанских командиров и комиссаров Витебщины вскользь упоминается лишь один Харламов — Григорий. На основе его группы и двух других был создан отряд имени Кутузова, который влился в бригаду Заслонова. Но вот загадка — в документах Белорусского штаба партизанского движения сведений о Григории Харламове (как и о Марии) тоже нет! Остается думать, что в книгу “Памяць” он попал благодаря чьим-то личным воспоминаниям. И ничего больше ни о нем, ни о его судьбе не известно. Тупик.
Спустя время я набрела в Интернете на упоминание еще об одном партизане Харламове — Алексее, из Сенненского отряда, которым командовал Александр Бардадын, позже прикомандированный к Белорусскому штабу партизанского движения в Москве. И тоже никаких деталей или ниточек, ведущих к этому Харламову, нет. Так кто же встречался с Марусей — Григорий или Алексей?
А может, и не Харламов вовсе, а Харланов? Эта фамилия больше известна в партизанских кругах. Михаил Харланов — командир, потом комиссар отряда “Истребитель”, вошедшего в бригаду Заслонова. Харланов руководил группой контрразведки бригады вплоть до освобождения Белоруссии и в 1948 году был награжден орденом Красного Знамени. Значит, дожил человек до Победы? Сейчас ему было бы девяносто восемь лет, и даже если он жив, то рассчитывать на его ясную память нереально. Всех троих я пыталась искать. Безуспешно.
И все-таки: когда, как и почему погибла Мария? Отчего в партизанских архивах нет ни строчки об отчаянном поступке молодой женщины, решившейся на опасное задание и бесславно погибшей? Может быть, она в пытках выдала других и потому ее имя замолчали? Или наоборот — ее подло предали, подставили и этот факт умышленно замаскировали, не оставив никаких следов? Хотя все может быть гораздо проще: таких комсомолок-героинь, оставшихся безымянными, было много. Может, и отчитаться об их гибели порой было некому — те, кто могли рассказать, сами сложили голову…
Недавно узнала, что о последних днях прославленной Веры Хоружей, ее гибели и месте захоронения тоже ничего доподлинно не известно. А ведь Вера действовала в подполье Витебска, большого города, где множество свидетелей, а Мария — в глухих деревушках… Обе, к слову, попали на оккупированную Витебщину с Полесья: Хоружая до войны работала в Пинском обкоме партии, Мария была секретарем Жабчицкого райкома комсомола — они вполне могли друг друга знать. Хоружая погибла в ноябре 1942-го. В те же дни в бою с немцами у деревни Куповать был убит Заслонов. О его гибели Мария наверняка знала — до соседней Куповати рукой подать, а бой партизан с немцами был долгим и кровавым, далеко по округе слышались его отголоски. Могли слышать партизаны и о разгроме подпольной группы Хоружей. Помимо гнева и горечи гибель людей, которых Мария так или иначе знала, вызывала еще большее желание мстить фашистам.
Мои поиски в архивах Минска, Витебска и Бреста, поездки в Сенно и отцовскую деревню, разговоры со стариками, которые пережили войну, по крупицам добавляли новую информацию. Из личного дела Маруси, которое хранится в брестском архиве, я узнала ее довоенную биографию. Рано оставшись без отца, девочка воспитывалась в семье тети, после школы работала телефонисткой, потом начальником почты, в восемнадцать вступила в комсомол, в девятнадцать — в партию и скоро была избрана секретарем Петриков-ского райкома комсомола, а спустя год — Жабчицкого. В документах времен оккупации, хранящихся в витебском архиве, нашла упоминание о бургомистре Владимире Боровском как о предателе и пособнике немцев. Но я все еще не знала, когда именно погибла Мария и сколько же тогда было Свете. Точно не помнил этого никто: мол, дело было зимой, уходила из дому в полушубке… Тайна, как это часто бывает, скрывалась неподалеку… Письменное свидетельство односельчанина о дне, когда расстреляли Марию, отыскалось в личном деле отца.
Попробую реконструировать события того дня так, как они мне представляются. Место действия — деревня Пурплево на берегу Оболянки, где жил дядя Антон с женой Настей и дочкой Галей. Отсюда до Тесища, деревни его родителей, — рукой подать, всего километр. Во время войны в зависимости от обстоятельств старики вместе с внучкой несколько раз перебирались к Антону. Там же, в его хате или по соседству в баньке встречались подпольщики.
Постучав в окошко кухни, Харламов отряхнул снег с валенок и вошел в отворенную ему дверь — его прихода уже ждали. Маруся и молодая докторша Анна сидели на лавке у стола, кутаясь в теплые шерстяные платки, а Антон, впустив лесного гостя, сразу направился в дальнюю комнатку посмотреть, спит ли дочка, да покараулить, нет ли кого на улице.
— Наши пошли в наступление под Ленинградом, со дня на день прорвут блокаду!.. — с порога обрадовал женщин Харламов. Расстегнув тулуп, он присел к столу и с готовностью обхватил обветренными руками протянутую Марусей горячую кружку с “кавай”, так здесь называли заваренный кипятком молотый ячмень. — Освободили Элисту под Сталинградом, берут немцев в кольцо. Вот список отбитых у немцев городов. — Алексей достал из-за пазухи тетрадный листок. — Покажите своим комсомольцам, пройдитесь по хатам, расскажите…
— Мы и в хаты заходим, и листовки, где можем, оставляем, — быстро проговорила Маруся и, перейдя на шепот, добавила: — Ребята опять оружия насобирали у Куповати и в тот же тайник снесли, за кладбищем…
— О, молодцы! Это подмога, — обрадовался Харламов. — Так и мы не сидим сложа руки, — усмехнулся он. — В Алексиничах дали гадам прикурить, и в Рясно, и в Янове… Готовится большой рейд, девчата. Бригада пройдет с боями от Лепеля до Витебска — покажем немцам, кто здесь хозяин!
— Тут бинты и лекарства, как всегда… — Анна, выудила из-под платка тугой сверток и протянула его Харламову.
— Что бы мы без вас делали, Анечка! — Алексей благодарно улыбнулся, сунул сверток в заплечный мешок, посмотрел на часы и кивком поманил Марию: “На минутку!”
Та выскочила за ним в сени.
— Надо в Сенно попасть, к бургомистру, — зашептал Харламов ей на ухо. — Пакет передать, важный. Ни мне, ни кому-либо из хлопцев туда не сунуться, сразу задержат. Как ты на это смотришь?
— Пакет? С миной? — насторожилась девушка.
— Да нет! — пряча усмешку в бороду, успокоил ее партизан. — С письмом. Вокруг Сенно уже семь партизанских бригад, которые готовы отбить город у немцев.
— Правда?! — обрадовалась Маруся и уточнила: — А Боровский уже на нас работает?! И когда успел?
— Да, уговорили его сотрудничать… Так сможешь? — Алексей тронул Марусю за плечо.
Она задумалась. Ей давно хотелось получить серьезное задание.
— Настя лежит в больнице, в Сенно. Антон собирается туда на днях, так, может, и я с ним?.. Но пустят ли меня к бургомистру? Там же охранник…
— Как пройти, мы придумаем, — успокоил ее Харламов. — Завтра в это же время я принесу пакет, тогда и обсудим детали.
Антон запряг коня, бросил в сани свежего сена, теплое рядно, и еще затемно они тронулись в путь. Маруся надела в дорогу кожушок, взятый на денек у свояченицы — добрая душа не пожалела, дала, все равно в хате сидеть с хворающим мальцом. Мороз был будь-будь, добрый хозяин собаку не выгонит, но Маруся его словно не чуяла, в мыслях она прокручивала свой диалог сначала с охранником управы, потом с бургомистром…
Когда въехали в Сенно, Мария призналась Антону, что везет секретный пакет. Тот обмер и взвился:
— Ты что, девка, сдурела? Куда лезешь? Тебе это зачем? Пусть сами партизаны и носят эти пакеты. Ишь ты, Настю она вызвалась навестить!..
Но Маруся, не слушая брани родича, легко соскочила с саней и зашагала в сторону управы. Не на шутку озадаченный Антон потянул вожжи на себя и направил коня к больнице.
К бургомистру Марусю пропустили как сельскую учительницу.
— Чем обязан? — осведомился Боровский.
— Я не учительница, — сразу уточнила она, — но хочу учить детей. А директор школы говорит, что учителей пока хватает, все равно платить нечем…
— Там кто, Тарасевич директор? — Боровский хорошо знал своих бывших коллег.
— Да, дядя моего мужа.
— ?..
Оказалось, бургомистр помнит и Костю, своего бывшего ученика. Маруся коротко рассказала, как попала в здешние края, и вдруг резко переменила тему.
— Владимир Лукьянович, у меня к вам пакет, от партизан, — снизив голос, сообщила она Боровскому.
Тот оторопел:
— Что еще за пакет?!
— Письмо, там все сказано. — Мария вытащила из потайного кармана конверт и передала Боровскому.
Он быстро пробежал глазами текст и, помрачнев, вернул гостье:
— Отнеси туда, где взяла!
Обескураженная, Мария направилась к двери. На пороге вырос охранник, девушку арестовали, вместе с пакетом.
В тюрьме, которую немцы устроили в здании бывшей школы, Марию посадили в камеру, служившую когда-то винным погребом. Теплый тулупчик сразу отобрали, а взамен бросили под ноги видавшую виды телогрейку. В тот же день в камеру втолкнули Антона и Анну Эйсман вместе с шестилетней дочкой. “Плохо дело! — ужаснулась Маруся. — Неужели и Свету привезут?!..” Боялся такого развития событий и Антон.
— Как Настя? — спросила у него Маруся.
— Молчи! — прикрикнул в ответ Антон.
Это по ее милости Галинка и Света оставались сейчас под присмотром его старой матери. А что будет потом?.. Он не мог себе простить, что силой не удержал Марию. Видя, что Антон совсем повесил голову, женщины стали его подбадривать:
— И чего ты горюешь? Твоя фамилия не фигурирует ни в каких списках — значит, отпустят!
Скоро в тюрьму привезли из Пурплево Валю Новикову и Васю Межевича, членов подпольной комсомольской ячейки, потом ребят из дальних деревень. Всех по очереди водили на допросы, выбивая кулаками и пытками признания: кто еще помогает бандитам?! Именно так немцы называли партизан. Мария от пыток, издевательств и унижений совсем потеряла рассудок, она уже плохо понимала, на каком свете находится, сквозь красную пелену перед глазами иногда проступало личико дочки и тут же исчезало, а в висках стучало одно только слово: молчи, молчи, молчи!.. Она не выдала мучившим ее эсэсовцам ни Харламова, ни место, где укрывался отряд, ни на кого работает Боровский. Она и в самом деле не поняла, свой он или чужой. Но раз вернул ей пакет, значит, думал только о себе…
Конвоиры вывели их из тюрьмы поздно вечером, школьный двор по колено замело снегом, Маруся еле держалась на ногах. Так хотелось упасть на снежную перину сугроба, но Вася и Валя крепко держали ее под руки. Антона в группе заключенных не было, как и Ани с девочкой. “Неужели отпустили?” — мелькнула в голове надежда. Подталкивая прикладами, обессиленных людей погнали через пустынную площадь в сторону костела. На улицах — ни души, только тусклые фонари мерцали на столбах. На краю оврага арестованных выстроили в ряд, эсэсовцы с автоматами и полицейские с винтовками отступили назад. “Это конец? Не может быть! А как же Света?!” — пронеслось в голове у Марии, но прогремевший залп сбил ее с ног. Цепочка узников дрогнула, обмякла и вразнобой покатилась вниз. Добивать еще шевелящихся на дне оврага людей отправили полицейских. Потом те закидали тела снегом вперемешку с валежником и поспешно выкарабкались наверх. Это было 16 января 1943 года. На улице стоял трескучий крещенский мороз.
Партизаны тем временем готовились к масштабной акции. С января по апрель бригада имени Заслонова с боями проделала трехсоткилометровый марш по Сенненскому, Богушевскому, Бешенковичскому, Чашникскому, Лепельскому и Витебскому районам. Очищая родные села от гитлеровцев и их пособников, заслоновцы разгромили несколько комендатур и волостных управ и уничтожили более сотни немецких солдат и офицеров.
Жарким июньским полднем над Тесищем загудели самолеты, забухали пушки вдали, земля фонтанами взлетала вверх от взрывов. Настя схватила за руку спотыкавшуюся на ходу Свету, рядом, уцепившись за юбку матери, бежала перепуганная Галинка — пригибаясь, они кинулись к баньке, что стояла внизу у речки, и там укрылись. Ни живы ни мертвы, тесно прижались друг к другу и так сидели, пока не услышали ликующий вопль соседского паренька: “Наши! Наши идут!” Вслед за рокотом, от которого закладывало уши, они увидели, как по дороге к разрушенному мосту над Оболянкой ползут танки с красными звездами…
Скоро от Кости, впервые за всю войну, пришло письмо — из Польши, где стоял его полк. В конверт была вложена фотокарточка: на ней красивый молодой офицер с волнистым чубом и двумя орденами на груди держит в руках газету “Правда”. Надо же, Костя! Жив-здоров и шлет всем привет. Света, которой показали фотографию папки, не выпускала ее из рук и всем, кто ни заходил в дом, радостно сообщала: “Это мой папа! Он скоро приедет и маму привезет”. Так ей пообещала бабушка.
Костя, демобилизовавшись, вернулся в 1946-м, но Свету уже не застал. Незадолго до наступления наших дом бабушки сгорел от налета немецкой авиации, с маленькой внучкой старики перебрались к Антону, потом — в наспех вырытую землянку, а когда деревню уже освободили от немцев и теперь, казалось бы, только жить да жить, Света заболела корью и умерла…
Я не знаю, в каком именно месте расстреляли Марию и где похоронили Свету, одни говорят, что в Пурплево, где жили Антон и Настя, другие — что в Тесище, где жили дедушка с бабушкой. Поэтому гранитную плиту с именами Маруси и Светы мы установили рядом с могилой бабушки.
Пусть обе они еще немного поживут и в этих строчках…