Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2013
Даниил Чкония
. Экскурсовод, или Писатель играет джаз: Короткая проза. Стихи разных лет. М., “Круг”, 2012.Новая книга Даниила Чкония открывается рассказом, дублирующим ее название: “Экскурсовод, или Писатель играет джаз”. Название интересное, тем более что “писатель” (автор книги) довольно скоро признается: джаз он как раз не играет. Но любит. Вернее, любит, но не играет.
Интригует, стало быть, доверчивого читателя.
Впрочем, интрига продолжает за-кручиваться. Где-то через страничку следует приглашение: “Давайте сыграем джаз!”
А ведь только что писатель обращался к читающим его текст напрямую: “Вы, читатель, играете джаз?” И сам же и отвечал: “Большинство скажет: нет. Иные добавят: и не люблю”.
Так кому же адресовано это, как выясняется, не столь уж заманчивое предложение? Все-таки читателю: а вдруг удастся обратить в свою веру? Разношерстной публике, заполнившей экскурсионный автобус?
Нет. По всему судя, себе самому. Писателю, который зарабатывает кусок хлеба тем, что возит “русские” экскурсии по разным городам Европы, поскольку уже много лет живет в Германии, в городе Кельне, эдаком перекрестье дорог, откуда автобусы разъезжаются по самым разным маршрутам — и в Амстердам, и в Вену, и в Рим, и в Париж… Но при чем тут джаз?
А при том, что писатель вдруг понимает: многих в автобусе он знает по прежним поездкам, и вообще — все эти экскурсии он уже давным-давно может вести “на автомате”, не подключая ни ум, ни душу, раздумывая при исполнении обязанностей о совершенно посторонних вещах: позвонить сыну, сменить в машине тормозные колодки… Это приводит его в ужас — и тут начинается импровизация. На тему… Господи, при чем тут тема! Скажем, о несчастливом детстве одного мальчика, который потом вошел в историю под именем Калигула. О быте и нравах римских военачальников. О кровавых костях в колесе. О покоренных и победителях. О скованных одной цепью.
О причудах культуры и зигзагах цивилизации. О том, что, привыкнув к Европе, начинаешь ее любить — оптом и в розницу, но саму любовь можно заслужить только пониманием… Ведь джаз — это что? Свободное парение, ритм, драйв. Полет, черт возьми! Была бы печка, а уж мы вам станцуем!
Чем замечательна для меня эта импровизация? Не только тем, что автор “в материале”, что чувствует себя в европейской истории с географией как рыба в воде (не верьте, когда вам говорят, будто джаз можно играть, зная две-три ноты), но его отношением к этому материалу. Как объяснить? Имя Калигулы уже давным-давно сделалось нарицательным. Безумец, тиран, злодей, параноик. Но когда-то ведь и он был мальчиком, миловидным, светловолосым, голубоглазым. Был сыном любимого римскими солдатами и офицерами полководца, легата и будущего императора, а поскольку полководцу нередко приходилось отлучаться, на это время становился “сыном полка”. Легионеры, старые и молодые, с ним играли, баловали, опекали. Пошили ему форму легионера и сапожки. Он бегает по лагерю, красуется в своей обновке. “Калига” — это большой солдатский сапог, а маленький — “калигула”… Тиран, параноик, Калигула — это все потом, в будущем, а пока мальчик хвастается сапожком и ничего еще не известно…
Понимаете, о чем я? Неизвестно, как сложится судьба, неизвестно, как сложится мелодия. Какую еще импровизацию сыграет жизнь на своих инструментах. Мы-то, положим, знаем, а мальчик? Для него же все может еще сложиться и по-другому.
Мелодии нет, но есть ее предчувствие. Или желание что-то переиначить? “Останься пеной, Афродита, и слово в музыку вернись…”
Кому из поэтов не знакомо такое чувство? И из джазистов, я думаю (говорю осторожно, поскольку джаз, как и автор “Экскурсовода”, не играю, а только слушаю).
Здесь перекидывается мостик от прозы Даниила Чкония к его стихам. Впрочем, можно сказать и наоборот — от стихов к прозе, поскольку Д. Чкония известен прежде всего как поэт.
Мост с двусторонним движением.
Нетрудно убедиться, что все рассказы в книге имеют автобиографическое происхождение (включая, кстати, и иронический “Философский этюд”). Можно сколько угодно гадать, что в рассказе “Земляк” было “на самом деле”, а что писатель “присочинил”. Но в том, что сюжет о настырном земляке и почти однофамильце автора имел место в действительности, сомневаться не приходится. Равно как и в том, что в рассказе “Бахва” Д. Чкония вспоминает свое прошлое. Небольшой приазовский город, занятия велоспортом, первые влюбленности, студенческие годы в Грузии…
Все это мы видим и в “Стихах разных лет” — так озаглавил автор вторую часть книги (первая называется “Короткая проза”). Не обходит он и своего — уже многолетнего — положения русского поэта, живущего за рубежом (кстати, книга его избранного, выпущенная в 2007 году так и называлась “Я стою посредине Европы”, о ней много писали, в том числе и в нашем журнале — Елена Елагина “Легко ли стоять посредине Европы, “ДН” № 7, 2008).
Но здесь интересно опять-таки не то, что автор “танцует” от своей личности (а какой лирический поэт делает по-другому?), а то, как это, собственно, происходит.
Февральский день то солнечен, то хмур,
Закат летит на облаке кауром…
Хотел бы я увидеть Порт-Артур,
Когда ещё он звался Порт-Артуром.
Когда вздымались завязи песка,
И жар ночной пылал страшнее солнца,
Когда прошли Маньчжурию войска,
Чтоб осадить надменного японца.
На западе орудья не рычат
И на Востоке гул стихает медный.
Всё празднует! Да я и сам зачат
Родителями на волне победной.
Порт-Артур — это место, где родился Даниил Чкония. Сейчас этот город называется Люйшунь, вот уже полвека принадлежит Китаю. Однако помыслы поэта далеки от геополитических притязаний. Его волнует иное: та жизнь, которая не осуществилась. Ему хочется увидеть тот город, которого уже нет. Но который ведь был. Был!.. И все могло сложиться совсем по-другому.
Сгорала горечь в медленном огне,
Смешавшем страх с одышкою восторга.
И тех, кого застигли в Харбине
Повыволокли до Владивостока.
Щемит кусок незагнанной души,
И остаются песни непропеты…
Дворянки, проститутки, торгаши,
Актеры, офицеры и поэты…
“Непропетые” песни, невоплотившиеся судьбы… Вспоминается будущий Калигула, хвастающийся своим сапожком.
Понятно, память — неиссякаемый родник лирической поэзии, ее душа и источник существования. Прошедшее — очень важная часть стихов Д. Чкония.
Воспоминанья не съедают заживо
В горах Шварцвальда, где рожден Дунай.
С расхожим узнаванием похаживай
И в Швабии про Мтквари вспоминай.
Это, ясное дело, из серии “я стою посредине Европы”. Поэт, которому самой судьбой назначено в любом горном пейзаже прозревать любимую Грузию — отсюда ироничное “с расхожим узнаванием” и лишенный даже тени пафоса глагол “похаживай”. Однако ирония иронией, но любовь к Грузии у Чкония неподдельна. Многие его стихи посвящены Грузии, навеяны ею; похоже, одно лишь перечисление грузин-ских селений, улочек, мест и местечек способно врачевать его душу: все эти “Кикети”, “Сололаки”, “Чигурети”, “Дидубе”, “Шио-Мгвиме”, “Ананури”… И, конечно, отдельная песня — Тбилиси:
Всё Тбилиси, Тбилиси, Тбилиси!
Это имя звучит без конца.
Эти улицы, вывески, выси,
Многоликое чудо лица…
Это совесть, и это — дыханье.
И дышу.
И пока не умру,
Это листьев моих колыханье
На последнем, на вечном ветру.
Но вот что опять-таки интересно.
В стихах каждого поэта память оживает по-своему. В стихах Д. Чкония есть множество ярких зарисовок, пронзительных вспышек, неожиданных ассоциаций. Но, как мне кажется, особую ценность для него представляют те моменты, когда что-то важное, то, что в действительности произошло — оно еще не произошло, оно еще впереди, и, как говорят, “возможны варианты”.
Вот стихотворение — позволю себе привести его целиком:
Молчи, моя любимая, молчи.
Я сон зову, смежающий ресницы.
Мне снятся волейбольные мячи.
Велосипед. Шоссе. И море снится.
Полубезумный холодящий кроль
Визг тормозов. Тяжёлый скрип уключин.
Позволь на миг забыться мне, позволь.
Но был же день, и не был я обучен
Ни опытом, ни мелочностью лжи,
Ни равнодушной скукой отчужденья…
Молчи, моя любимая! Смежи
Ресницы. Дай забыться на мгновенье.
Пусть снятся волейбольные мячи —
Весенний мир за приоткрытой дверцей…
Молчи, моя любимая, молчи!
Не утешай. И не врачуй мне сердце.
Что произошло (произойдет?.. должно произойти?.. может?..) — этого мы не знаем. Но видим, сколь важно поэту притормозить, остановить мгновенье, не делать шага, побыть на пороге…
Все, кто пишет о стихах Д. Чкония, не могут обойтись без слова “традиционность”. И правда, его стихи подчеркнуто традиционны. Верлибр, даже белый стих, не говоря уже о всяческих постмодернистских экспериментах, нечастые гости в его лирике. Однако как же подобная ориентация на “традицию” (заметим, традицию отечественной поэзии) соединяется с “джазом”? Может, “играя джаз”, “писатель” выступает в несвойственной ему роли?
Ломая голову над этим вопросом, я задумался над композицией книги. Почему в “стихах разных лет” автор не проставил ни одной даты? Поначалу у меня это даже вызвало раздражение. А потом вдруг подумалось: и правильно! В конце концов, когда написано то или иное стихотворение — факт хоть и непреложный, но чисто биографический. А когда прожито немало лет, и в творческом багаже поэта уже девять книг стихов — отчего бы не абстрагироваться от дат и не выдать импровизацию?
А что такое импровизация?
Правильно. Писатель играет джаз…