Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2013
Осипов Юрий Иосифович — литератор, сценарист. Много лет работал в
«Литературной газете» и журнале «Огонек». Автор книг исторических литературных
портретов «Аллея над озером», «Любовь и скорбь». Публиковал очерки в журналах
«Молодая гвардия», «Караван историй», «Смена», «Наше наследие» и др. Живет в
Москве. В «Дружбе народов» публикуется впервые.
Рейс
не отправляли.
Над
Домодедово уже сгущались вязкие декабрьские сумерки, прятавшие раскисшую
снежную грязь. Уже до чертиков успели надоесть гламурные
фри-шопы зоны вылета. Уже хотелось со злости до
половины выхлебать купленную в дорогу пластмассовую фляжку «Белой лошади». Уже
схлынуло приятное предотлетное возбуждение, сменившись сонливой усталостью.
Стоило вставать спозаранку, тащиться с женой по воскресным пробкам два с лишним
часа до аэропорта, пройти, как положено, за два часа до вылета регистрацию,
радостно устремиться в жиденьком потоке пасажиров к
объявленному выходу на посадку, чтобы спустя полчаса увидеть на табло сообщение
о задержке рейса на два часа…
«На
черта было загонять людей в закутку, если вылет отложен!» — послышался за
спиной раздраженный мужской голос. Обернувшись, я увидел в ряду кресел
полнокровного еврейского крепыша лет шестидесяти в детской вязаной шапочке с
козырьком. «А вы планировали с ветерком в Израиль из Москвы улететь?» —
саркастически откликнулся скуластый седобровый господин той же национальности.
«Славик, не надо, прошу тебя!» — шепотом одернула его жена. «Еврейская дорога,
еврейская дорога помотает много…» — фальцетом пропел неожиданно пожилой
крепыш в шерстяном козырьке. «Исполняю песни и стихи собственного сочинения», —
добавил он с какой-то полубезумной интонацией. Заинтересованный, я подсел к
нему. «Сколько вам лет?» «Семьдесят семь» — с готовностью ответил он и, видя
мое изумление, доверительно пояснил: «И работаю еще, и семью содержу, я
электротехник, специалист по котлам, за мной в очередь выстраиваются… Хотите,
свои стихи вам прочитаю? Вы кто по профессии?» Не успел я отбояриться, как на
меня потекли вирши. Вокруг заулыбались. Я бежал в туалет.
Когда я вышел, большинство
пассажиров моего рейса разбрелось кто куда. Мафусаил-теплотехник остался
сидеть, не сводя глаз с пустой стойки выхода на посадку, баюкая на коленях
пузатый баульчик и меланхолически пожевывая яблоко. Есть хотелось страшно, и я
обреченно направился за бутербродом в грабительское кафе. Потом очень
захотелось курить и выпить. Первое желание я без всякого удовольствия
удовлетворил в загазованной до одури курилке. Со вторым оказалось сложнее.
Ничего крепче пива в зоне вылета не подавали, а раскупоривать запечатанную в
целлофан фришоповскую бутылку виски я не рискнул,
опасаясь, что потом с ней не пустят на борт.
И
вдруг, о чудо! У стены в коридоре притулился киоск с
«мерзавчиками» всех сортов. Я купил маленький вискарик
и стал искать, где бы его развести в стаканчике с минералкой вместо
содовой (ну, люблю я так). На ходу вижу проем стоячего бистро и двоих
симпатичных мужиков, склонившихся над круглой столешницей. А перед ними
полбутылки дорогого коньяка, куски пиццы на картонной тарелке, минеральная в приличном количестве и наполненные картонные
же стаканчики. Скучающая буфетчица на них ноль внимания.
Осторожно
приближаюсь и спрашиваю:
—
Что, разрешают выпить?
—
Вроде да, — отзывается один, помоложе, с чуть уловимым
кавказским акцентом. — Давай, присоединяйся.
—
Спасибо. У меня свое. Я рядом за компанию.
—
Успеешь свое, — подвигая мне чистый стаканчик и занося
над ним бутылку коньяка, вступил в разговор второй, постарше. Выпили,
познакомились, обсудили с тем, что помоложе,
оказавшимся ассимилированным грузином из Мытищ, перспективы
российско-грузинских отношений после предполагаемого ухода Саакашвили,
а также проблему Южной Осетии и Абхазии. В голове приятно шумело и грело
сознание, что удалось незаметно скоротать время.
У
все еще пустой стойки вылета я застал
дисциплинированную очередь пассажиров нашего злосчастного рейса. И
саркастичного Славика с пугливой женой, и чокнутого
рифмоплета, так и не встававшего с кресел. Часы над стойкой показывали четверть
седьмого. На электронном табло по-прежнему светилась надпись: «Рейс 301 Эйлат задержка до 18.30». «И что дальше?» — обращаюсь
неизвестно к кому, не растратив пока легкого алкогольного кайфа.
«Дальше — тишина», — отзывается угрюмо пожилой Славик. «Ну и зачем стоять, раз
посадку не объявляют?» — не унимаюсь я. В очереди согласно кивают, но никто ее
не покидает. Бывалые люди, что и говорить, к тому же еврейских лиц много. А
значит, привыкли к покорному ожиданию, лучше в очереди. И тут на табло
выскакивает новая надпись: «Рейс 301 Эйлат задержка
до 19.30».
Очередь
обреченно загудела, но осталась стоять. Надежда успеть
захватить по приезде драгоценные полдня у моря растаяла, как дым. «Семь
ночей, восемь дней и наоборот, вот и весь твой разворот», — плясал в голове
неотвязный напевчик. Неверной походкой я отправился
коротать оставшийся час в псевдоирландский паб. В
дальней зоне у окна там можно было курить, а я еще надеялся под прикрытием
газеты выпить за чашкой кофе непочатый «мерзавчик».
Через
столик от меня лениво потягивала пиво занятная пара. Ему лет тридцать. Высокий, плечистый, кареглазый, с ежиком русых волос. Ей
явно за сорок. Худенькая, миниатюрная брюнетка, модно прибранная, с породистым,
слегка увядшим лицом под игривой темной челкой. Он не сводил с нее влюбленных
глаз, что-то нашептывал и нежно поглаживал двумя согнутыми пальцами открытый
участок ее шеи. Наши взгляды встретились, и я из вежливости осведомился:
—
Тоже задержали вылет?
—
Нет, мы просто раньше приехали, — приятно улыбнувшись, сказала она, поигрывая
платиновым обручальным кольцом на тонком пальце. И добавила с обезоруживающей
откровенностью: — У нас свадебное путешествие.
Я
постарался скрыть удивление:
—
Поздравляю. И куда летите?
—
На Гоа, — дружелюбным баритоном ответил за нее
молодой супруг.
—
Мы там в прошлом году полтора месяца сериал снимали, —
оживился я. — Рай земной, но грязновато. Особенно в северной части. Отель
хороший?
—
Нам друзья арендовали на месяц студию, — продолжал отвечать симпатичный муж. —
Двухкомнатные апартаменты с кухней. Возьмем скутер и будем шариться
по побережью…
—
Здорово! — с завистью вздохнул я, на миг вообразив
себе подобный отдых. — А я вот на недельку в Эйлат
пятый час рейса дожидаюсь.
—
И не боитесь под палестинскую ракету угодить? — участливо спросила счастливая
новобрачная. — Там же со дня на день вторжение в сектор Газа может начаться, а
в ответ — шахиды…
—
Да нет, — перебил ее супруг, — в Эйлате всегда
спокойно. Это далеко, на Юге и военные кордоны такие, что мышь не проскочит. —
Помнишь, когда в Ашкелоне и Хайфе несколько терактов
произошло, нас как ни в чем не бывало на экскурсию в
Иерусалим повезли?
—
А я все равно боялась, — тряхнула челкой женщина. — И спала плохо.
—
Как же, плохо, — засмеялся мужчина, ласково прихватив жену за плечи. — На
завтрак добудиться не мог…
—
Это другое, — накрыв его ладонь маленькой рукой в крупных
кольцах тихо сказала женщина.
—
Значит, вы отдыхали в Эйлате? — уточнил я, прерывая
их интимные воспоминания.
—
Мы там познакомились, — подняв на меня лучистые глаза, сказала женщина. — И
улетели вместе. — Она перевела испытующий взгляд на мужа. — Сергей раньше
срока, даже трех дней не пробыл.
—
Боялся тебя потерять, — забирая ручку жены в свою лапищу, снова засмеялся
мужчина.
Тут,
наконец, объявили долгожданную посадку на мой рейс и, навсегда простившись с этой
трогательной парой, я, чувствуя в душе легкую грусть и умиление, поспешил к
стойке выхода.
—
Лехаим! — приветствовал меня, как старого знакомого и
соплеменника, чудак-теплотехник. — Слышали новость? Израиль подписал-таки с Хамас перемирие. Вступает в силу сегодня
в полночь.
—
Ну слава богу! Успели, — с облегчением отозвался я.
«Слава
богу! Слава богу!» — зашелестели за спиной женские голоса, и воспрянувшая духом
очередь бодро потянулась мимо приветливой стюардессы к открывшимся дверям на
летное поле, где ждал автобус.
*
* *
Просыпаясь,
он видел над рядами кресел ползущий на экране анимационный самолетик, медленно
тащивший за собой по фрагменту рельефной карты пунктир маршрута. Вот уже
остался позади Харьков. Потом — Крым. С достоинством проплыла сбоку Турция.
Самолетик стал пересекать Средиземное море. И постепенно экран начал заполнять
желтый клин Синайского полуострова с прильнувшей к
нему узкой ленточкой Израиля. Самолетик упорно приближался к его южной
оконечности, где прямо напротив египетского Шарм-эль-Шейха, у вдающегося в
континент залива Красного моря появилось название: Эйлат.
Непроницаемая
тропическая ночь, усеянная низкими звездами, приняла в свои нежаркие объятия
небольшую группу пассажиров московского чартера. Вышколенные
русскоязычные турагенты быстро рассортировали
утомленных людей в зимней одежде по комфортабельным автобусам, выстроившимся
перед неприметным зданием аэровокзала. В этот поздний час других рейсов не
было, и только двое патрульных солдат с автоматами скучающими взглядами провожали
нестройную вереницу российских туристов, тащивших через площадь к автобусам
громоздкие сумки и чемоданы.
Заняв
место в салоне, он вышел покурить. Неожиданно перед ним возник из темноты
худощавый господин средних лет в куртке с меховым воротником и тяжелых
ботинках. Господин тоже закурил и, быстро оглядев его кроссовки, вельветовые
штаны и джинсовую рубашку, небрежно спросил:
—
Уже успели переодеться?
—
Да нет, я так летел, только ветровку снял. Меня жена на машине провожала.
—
Ага, — удовлетворенно кивнул утепленный господин и поправил на переносице
большие очки в роговой оправе. — Предусмотрительно.
—
А вы чего куртку не снимете? Запарились, наверное? — из вежливости спросил он.
Оставив
его вопрос без внимания, господин неопределенно махнул рукой и вдруг извлек из
внутреннего кармана куртки початую бутылку марочного коньяка. Отхлебнул и молча протянул ему бутылку. Он решил не отказываться, хотя
пить давно не хотелось.
—
За знакомство! — он сделал глоток и вернул бутылку. Господин снова приложился к
ней и протянул ему руку.
—
Анатолий. Геологоразведчик.
—
Георгий. Киношник, — в тон новому знакомому сказал он.
—
Из Москвы?
—
Из Москвы.
—
А я из Питера. В каком отеле?
—
«Йам суф».
—
Да вы что! — возбужденно воскликнул господин. — Это же сексотель…
Георгий
изумленно уставился на него:
—
Бросьте, обычный четырехзвездочный отель, причем даже
не в центре, а дальше на побережье, у кораллового рифа, — попытался он
урезонить фантазера. — Я специально выбирал, чтобы поплавать с маской. Оттуда
до города полчаса на автобусе.
—
Вот, вот, тот самый, — упорствовал набравшийся геологоразведчик. — Мне еще в
прошлый раз про него рассказывали. Я сейчас хотел туда попасть, но опоздал с
бронированием. А вам повезло. Там в первый вечер все заехавшие собираются внизу
в холле и выбирают себе партнеров и партнерш на ночь. Потом — других. Сексотель. Официальный. Я вам точно говорю.
—
Кого выбирать?! — постарался перевести фантастический разговор в шутку Георгий.
— Одни провинциальные тетки да пожилые супружеские пары. Сами посмотрите.
Упрямый
попутчик поднял мутные глаза на заполнявшийся автобус и вновь приложился к
бутылке. — Контингент, конечно, не ахти, — неохотно признал он. — Но мало ли
кто может подвернуться… Главное, что сексотель.
Давайте телефонами обменяемся на всякий пожарный. Я к вам, если что, подскочу
или у меня на набережной потусуемся.
—
Давайте, — обреченно согласился Георгий и продиктовал номер своего мобильного.
Через минуту автобус тронулся.
Едва
скрылся из виду международный эйлатский аэропорт
размером со средний супермаркет, к петляющему шоссе с двух сторон подступили в
свете фар каменистые холмы библейской пустыни. Мерное покачивание автобуса
убаюкивало, и когда Георгий открыл глаза, последние соотечественники
высаживались у очередного высотного отеля в пафосной подсветке. «Йам суф?» — утвердительно
осведомился у единственного пассажира в салоне массивный водитель. «Йам суф» — подтвердил Георгий, и
автобус покатил прочь из города.
Далеко
позади осталась россыпь переливающихся городских
огней. Пустыня отступила за ряды глухих бетонных заборов и хозяйственных
строений. Слева уже чувствовалось море, отделенное от шоссе портовыми доками и
складами со сторожевыми вышками вдоль ограды с колючей проволокой. Цепочка
редких фонарей терялась во тьме. «Где же этот чертов "сексотель"?
— раздраженно подумал Георгий. — Да тут вечерами-то и деться некуда… Ну и
хорошо, сам хотел такой отдых. До трех — плавать и загорать, потом — сандвич и
кофе в прохладе пляжного бара, после — душ в номере, с часик покемарить и —
ужинать в город. А перед сном — ритуальный стаканчик виски на лоджии. (Лоджия в
номере мне обещана.) Читать, размышлять, посматривать израильские телеканалы
для наглядного представления о жизни "исторической родины", куда
впервые выбрался под старость. Ложиться в 12, на завтрак — к 8. В 9 как штык —
на пляже. Нормальная программа, тем более два дня из семи уйдут на
запланированные экскурсии в Вифлеем и Иерусалим…»
—
«Йам суф» — прервали ход
его мыслей голос водителя и шипение открывающейся автобусной двери. Георгий
увидел в окне ажурные ворота с будкой охранника и забирающую вверх вдоль
боковой стены отеля подъездную дорожку в пальмах.
—
А где вход? — с подозрением спросил он по-английски. Водитель сделал
нетерпеливый жест рукой в сторону ворот.
—
Близко?
—
Десять метров, — неожиданно по-русски ответил водитель, открывая из кабины
багажное отделение. Георгий в сомнении, но не рискуя
возражать, покинул салон, вытащил с опустевшей полки свою сумку и чемодан на
колесиках, и автобус тут же умчался.
«Десять
метров» в горку оказались почти всеми ста, и Георгий, кляня собственную
деликатность и жуликоватость соплеменников, не без труда прогромыхал набитым
чемоданом по неровным каменным плитам до входа в отель. За вращающимися дверьми
его встретили ночная тишина слабо освещенного холла и меланхоличный юный портье
в бархатной ермолке и жилетке на тощих плечах.
—
Шалом! — приветствовал его Георгий, подходя к стойке
регистрации и кладя перед ним паспорт и ваучер.
—
Шалом! — вежливо, но без улыбки отозвался портье и, быстро просмотрев
документы, забегал пальцами по клавиатуре компьютера.
—
Простите, на вас нет брони, — малопонятным английским сказал он.
Сдерживая
накипающее бешенство, Георгий медленно произнес сквозь зубы:
—
У вас мой ваучер с названием отеля. Я его выбрал заранее и пять дней ждал
подтверждения от туроператора. Вот номер телефона и имя местного турагента, который отвечает за мое размещение в отеле.
Звоните и выясняйте, а я выйду на пять минут покурить и когда вернусь, хочу
немедленно занять свой номер. — Произнеся эту гневную тираду, Георгий с
достоинством удалился, а возвратившись, получил у портье электронный ключ от
номера и предупреждение, что его пока селят на одну ночь до утреннего
разбирательства с бронированием.
Георгий
ответил, что для него лично вопрос о размещении в отеле решен и что до конца
срока он больше никуда отсюда не двинется. Невозмутимый юнец в ермолке вежливо
пожелал ему: «Гуд найт!»
У
себя в номере Георгий торопливо разобрал вещи, переоделся в майку и купальные
шорты, сунул ноги в слипы, накинул на шею махровое полотенце из ванной и
устремился на пляж. Следуя указанному охранником направлению, он пересек
пустынное шоссе с автобусной остановкой и на ощупь пробрался по деревянному
настилу между стойками тентов и лежаками к шуршащей о прибрежную гальку черной
воде. Скинув шорты и оступаясь на мокрых камнях, погрузился в теплую волну, она
мягко качнула его вперед-назад, он сделал первые несколько
гребков и почувствовал, как исчезает все — жуткое утомление этого дня,
сонливость, нетерпение, нервозность, — и приходят на смену блаженный покой и
радость, заполняющие каждую клеточку тела. Георгий медленно поплыл кролем
вперед, надеясь не потерять в темноте обратный курс, но тут что-то вроде медузы
остро кольнуло ему грудь, и он повернул назад.
На
берегу Георгий вновь подивился низкому звездному
пологу чужого неба и разглядел далеко в море очерченные гирляндами лампочек
силуэты двух сухогрузов.
Поднявшись
к себе, он послал жене эсэмэску о благополучном
прибытии, смыл под душем морскую соль, сразу стянувшую кожу, поставил будильник
мобильного телефона на 5 утра (переводить время на мобильнике он так и не
научился) и мгновенно заснул.
*
* *
Первый
день в Эйлате не разошелся с ожиданиями. Обильный
кисломолочный, яичный, овощной и фруктовый шведский стол на завтрак, с десятком
сортов чая, кофе, соков и выпечки. Безупречное обслуживание, но без
турецко-египетской угодливости. Удобный пляж. Комфортные, без влажности, из-за
соседства с горами и пустыней, 29 градусов в тени и спокойное теплое море, где
большие разноцветные рыбы плавают прямо у берега, и ты видишь их, даже не
погружая голову в воду. Несмотря на три часа сна, километровый заплыв дался ему
легко, и испытанное ночью ощущение душевного подъема и мышечной радости
сохранялось. Он поспешил поделиться этим с женой и со смешанным чувством прочел
на продуваемой легким бризом веранде прибрежного кафе ее ответ: «Рады за тебя.
Утопаем в снегу. Привет евреям».
С
евреями предстояло разобраться.
Как
всякий российский еврей, Георгий ехал в Израиль с тайным желанием примерить на
худой конец «землю обетованную». Человек русской культуры,
воспитания и бытовых привычек, проживший свою московскую жизнь в окружении
русских друзей и женщин, женатый первым недолгим и вторым 30-летним счастливым
браком на типичных представительницах этого великого народа, крестившийся в
зрелом возрасте по внутреннему убеждению и стечению обстоятельств, — он никогда
не мыслил своего существования вне России и был ей тоскливо предан. А
теперь, на пороге старости, он прекрасно сознавал, что может рассчитывать
только на дополнительную пенсию в каком-нибудь захолустном уголке маленькой,
гордой страны. И все же, и все же его исподволь тянуло разузнать, как в случае
чего сложится в Израиле их жизнь с женой, без которой он свой гипотетический
отъезд не мыслил, и которая категорически отказывалась обсуждать с ним подобный
вариант.
Итак,
с евреями предстояло разобраться.
Первые
наблюдения в отеле и его окрестностях оставили у Георгия чувство некоторого
неудовлетворения. Местная публика, так сказать, контингент, была похожа на
любую другую европейскую курортную публику — неторопливая, вальяжная, в
основном, пожилая. Израильтяне отдыхали здесь преимущественно семьями или
супружескими парами. На пляже вели себя активно — погружались группами с
аквалангами в резиновых водолазных костюмах и, лежа неглубоко на дне, осваивали
под руководством инструктора технику дайвинга. Они
ничем не напоминали наших евреев и вообще евреев в традиционном россий-ском представлении. Крепкие, хорошо одетые, уверенные в себе, суховатые и
ироничные. Никто не кричал, не жестикулировал (о чем его почему-то
предупреждали московские знакомые, отдыхавшие в Эйлате).
Их маленькие дети тоже держались вполне благопристойно. Внешне мужчины
выглядели симпатичнее и как бы поживее женщин. Это
относилось и к персоналу отеля, если не считать бесшумно сновавшей по коридорам
и между ресторанными столиками чернокожей прислуги из глубин Африки. Менеджеры
израильтяне обращались с этими людьми снисходительно-корректно.
С
гостями в ход, случалось, шел юмор. Арендовав на второй день в дайвинг-центре отеля ласты и маску, Георгий заплатил и, как
там было положено, оставил в залог паспорт. Когда под вечер он возвращал взятое
снаряжение, его принимал уже другой сотрудник — молодой, белозубый с хитрыми
глазами. Небрежно проверив ласты и маску, он сунул их под прилавок, распечатал
залоговый конверт с паспортом, открыл первую страницу и вопросительно прочел
вслух: «Георгий?» «Он самый», — подтвердил Георгий, протягивая руку за
паспортом. Однако кладовщик не спешил возвращать ему документ. «А деньги?» —
вкрадчиво осведомился он. «Я же утром заплатил!» — не чувствуя подвоха,
воскликнул Георгий. «А за паспорт?» — продолжал разыгрывать его веселый
кладовщик. И насладившись реакцией онемевшего Георгия, милостиво пояснил: «Моя
шутка».
Так
вот, с местными представительницами прекрасного пола в Эйлате
Георгию было как-то не до шуток. От них веяло холодком и плохо скрываемым
раздражением при всяком излишнем (на их взгляд) вопросе. Заказав на веранде у
приветливой с виду молодой официантки эспрессо,
Георгий услышал от нее: «Большой или маленький?». «Средний, обычный» — вежливо
уточнил он. «Объясните бармену», — нетерпеливо махнула рукой официантка в
сторону барной стойки, не желая, видимо, вникать
дальше в суть заказа.
Подобная реакция повторялась еще не раз. Эта
нетерпеливость, замешанная на чувстве собственного превосходства, живо
напомнила ему характеры матери и тетки, вообще не терпевших возражений и
сумевших отвратить его в личной жизни от еврейских пассий.
И
вот теперь он критически оценивал окружающих израильтянок и приходил к выводу,
что здесь, как и дома, данный тип женщин его не привлекает. Встречавшиеся в
городе и на пляже молодые и зрелые иностранные туристки Георгия почему-то тоже
не волновали. А россиянки в его вкусе как-то не попадались. «Старею, — думал
Георгий и вспоминал романтичных новобрачных в домодедовском баре, которые
здесь-то и нашли друг друга. — Кто ищет, тот всегда найдет. А мне уже искать
поздно. Да и незачем…»
Эти
двое появились на пляже его отеля утром третьего дня.
Георгий
быстро завел на пляже привычку беседовать между заплывами, стоя по колено в
воде, с симпатичным пожилым ветеринаром из Ростова-на-Дону. Кроме библейского
имени Самуил ничто не выдавало в нем еврея. Твердое лицо, прямой нос, командирская
щеточка седых усов. Беседовать на разные темы с культурным, начитанным
человеком было, безусловно, занятней, нежели принимать загар на лежаке с книгой
в руках. Да и загорать, как известно, лучше всего стоя.
Высокий вальяжный мужчина
лет 50-ти с небольшим в закрученной вокруг головы на манер тюрбана майке
пришлепал по воде на третий день и сразу вызвал расположение Георгия.
Нового знакомого звали Марк. Он говорил с явными московскими
интонациями и акцентом, сыпал по всякому поводу смешными анекдотами и своей
шкиперской бородкой напоминал Георгию постаревшего приятеля-протезиста из
соседнего подъезда дома на Каретном поры их лихой молодости.
Разговаривал
Марк словно нехотя, но высказывался точно, со знанием дела, заходила ли у них
речь о последнем израильском военном столкновении с ХАМАС, туристических
маршрутах, подводной обсерватории поблизости или здешних ценах на шмотки и спиртное. Спустя какое-то время к ним
присоединилась пикантная дама средних лет с волнующими формами, в широкополой
соломенной шляпе, которая ей очень шла, и модных солнечных очках. Приветливо
поздоровавшись с Георгием и Самуилом, она нежным прикосновением привлекла
внимание Марка и заботливо сказала: «Ты уже слишком долго на солнце, давай
искупаемся и — под тент. Он недавно после операции», — пояснила она им
извиняющимся тоном. Тут только Георгий заметил на шее у Марка под коричневым
загаром грубые белесые рубцы. «Вика», — снисходительно представил тот свою
подругу, и, взявшись за руки, они пошли в море, не снимая тюрбана, шляпы и
солнечных очков. Степенно окунулись пару раз по плечи; Марк остался стоять в
воде, а Вика свободно поплыла вдоль берега. Она была похожа на фантастических
героинь фильмов Феллини, и Георгий поймал себя на мысли, что это первая
понравившаяся ему в Эйлате женщина. Однако когда на
лежаке под тентом Вика сняла гламурные солнечные очки
и шляпу, магия образа несколько рассеялась. Теперь она выглядела просто ладной
миловидной еврейкой без возраста, но все равно продолжала ему нравиться.
Сплавав
за буи, Георгий подсел к ним, и они втроем как-то незаметно проболтали до
обеденной сиесты. Выяснилось, что оба уже почти 20 лет как эмигрировали в
Израиль. Марк — из Москвы, где, по его словам, успешно заведовал аптечным
складом Академии наук, а Вика — из Кемерово, на пике карьеры школьного
психолога. Причем оба встретились лишь пару лет назад, осев
в средиземноморском городке Акка, той самой Акке, чью последнюю крепость в Египетском походе Наполеон
так и не сумел взять штурмом, и всю жизнь потом считал эту неудачу роковой.
Вика успела к моменту их судьбоносной встречи похоронить второго, уже
израильского мужа, Марк же преспокойно оставался мужем и отцом двух взрослых
детей. Насколько Георгий сумел понять, тактично не уточняя подробностей, бурная
любовная связь этих двоих была совершенно открытой и не вызывала возражений
супруги Марка, которая радовалась, что за ним теперь есть заботливый уход. Если
импозантный Марк со своими жутковатыми рубцами на шее и глазами заядлого
преферансиста и поддавалы выглядел в общем-то моложе своих
56-ти, то откровенное, без утайки признание Вики, что она старше возлюбленного
на 2 года, повергло Георгия в шок. «Черт! — подумал он. — Как им удается так
сохраняться здесь после стольких мытарств да еще сохранять свежесть чувств?..
Климат, наверное, экология, море — купаются почти круглый год. Плюс фрукты с
овощами от пуза, еда полезная. А привычные теракты
палестинцев и угрозы исламистов аппетит не портят».
—
В Россию приезжаете? — спросил Георгий. Марк и Вика переглянулись.
—
Нет, — отрезал Марк.
—
А что так?
Марк
выдержал паузу и потянулся за сигаретами.
—
Зачем? — нарочито небрежно проронил он, затягиваясь. — Родных и близких у меня
практически не осталось, друзья порастерялись.
Ностальгия не мучает. Хватает воспоминаний…
—
Я пару раз за эти годы в Кемерово летала и в Москве у родственников гостила, —
сказала Вика. — Тяжелое впечатление осталось, больше не тянуло. Хочу вот, чтобы
дочь съездила, посмотрела. Но она не рвется…
—
Значит, концы отрезаны? — подытожил Георгий.
—
Выходит, так, — кивнул Марк.
—
Ну почему? — возразила Вика. — Приятели и знакомые сюда часто наведываются,
общаемся.
—
Курортные встречи не в счет, — сухо бросил Марк. — А других больше нет, и у
тебя тоже, — повернулся он к Вике. — Не надо себя обманывать. — Вика
промолчала.
—
Я бы так не смог, — сказал Георгий.
—
Не говори «гоп», пока не утоп, — в своей манере ответил Марк. И они втроем с
облегчением хохотнули.
Расходясь
с пляжа, попрощались с Самуилом, улетавшим домой на следующий день, и
условились встретиться здесь же послезавтра. В пять утра Георгий отправлялся до
ночи в удачно подвернувшуюся комбинированную однодневную экскурсию по святым
местам. С сухим пайком на завтрак во время остановки на Мертвом море и обедом в
Вифлееме перед завершающим броском в Иерусалим.
*
* *
Утомительная
в целом поездка его не разочаровала, хотя не все из
увиденного глубоко впечатлило. По пути к месту крещения Христа в иорданской
купели мимо проплыли горные развалины легендарной Массады,
которую почти год осаждал тот самый злосчастный легион Фульмината
(Молниеносный), что упоминается в «Мастере и Маргарите». Следы последней
героической схватки горстки одержимых Маккавеев с Римом не пробудили в Георгии
исторического воображения. Гораздо сильнее занимал его практически непрерывный
рассказ русского экскурсовода Володи. Не пропустил эрудит-экскурсовод и
каменное подобие на скалистом склоне горы двух женских фигур, считающихся женой
Лота и ее дочерью. Это причудливое творение ветра, песка и веков вызвало явное
оживление разношерстной компании полусонных россиян, прильнувших к окнам
автобуса с камерами мобильников.
Никто
из них, разумеется, не упустил возможности, поджав ноги, повисеть поплавком в
невероятно плотной, живительной воде Мертвого моря, стараясь не перевернуться
кормой вверх, чтобы не обжечь глаза высокой концентрацией морских солей и
магнезии, от чего предостерегал в автобусе Володя. Георгию это удалось без
труда, и он успел запастись в магазине у пляжа набором целебной косметики для
жены и племянницы, пока пышущие здоровьем и энтузиазмом
провинциальные тетки старались подольше продлить волшебные водные
процедуры.
Столь
же рьяно они совершали обряд причащения в совсем обмелевших водах Иордана.
Некоторые особо истовые, приобретя в сувенирной лавке белые канонические рубахи
до пят, переоблачались в женской раздевалке и трое-кратно погружались в быстрое течение зеленоватой
воды с головой, не забывая креститься и шептать слова «Отче наш».
Георгию
все это показалось фарсом, и он ограничился тем, что закатав до колен штаны, на
минуту спустился с мысленной молитвой по скользким каменным ступеням в
священную реку, ниспадающую (так переводится с древнееврейского ее название) по
глубочайшей на планете естественной впадине к Мертвому морю.
На другом, уже иорданском берегу, до которого было рукой подать, одиноко белела
православная часовня. Ветерок едва шевелил густую листву прибрежных деревьев.
Под нависшими над водой узловатыми ветвями ивы шустрила
полуручная выдра, и двое улыбающихся израильских
пограничников — парень и девушка — охотно фотографировались со всеми желающими.
На подходе была уже следующая группа туристов, и Володя торопил своих в
автобус.
Пока все собирались, Георгий разговорился с
гидом и узнал, что тот — отставной майор-десантник, прошедший Афган и
Чечню. В Израиль его вывезла десять лет назад еврейская жена. Особенного страха
перед расставанием с родиной воцерковленный вояка
из-под Смоленска не испытывал, намыкавшись после армии с молодой женой и
ребенком по съемным квартирам и перебиваясь случайными заработками. Свое
израильское будущее он перед отъездом представлял себе смутно, однако на месте
по-военному быстро освоился, за год сносно выучил иврит, окончил курсы
экскурсоводов, увлекся историей страны и получил хорошее предложение пройти
стажировку в Эйлате, куда вскоре перевез семью.
Парадоксально, но жена его так и не вписалась в здешнюю жизнь и сидела на
пособии, ограничив круг общения российскими подругами, среди которых было
немало русских. Сын заканчивал школу и готовился к
службе в армии. По приезде в Израиль Володя пробовал заинтересовать своими
специфическими навыками и опытом министерство обороны, но получил вежливый
отказ. Очевидно, его посчитали там «засланным казачком». «Оно и к лучшему», —
подытожил он свою нехитрую историю, давая знак водителю отправляться.
Уже на обратном пути, когда тянувшиеся справа
безжизненные иордан-ские
горы исчезли в ночи и только прыгающие лучи фар патрульного джипа на миг
выхватывали из темноты бетонные столбы ограждения с рядами колючей проволоки,
Георгий услышал окончание рассказа Володи о его жизни в Израиле.
—
Вот все вроде есть, а настоящей жизни нет, — говорил он, поглядывая на спящих в
креслах экскурсантов.
—
Как нет? — удивлялся Георгий. — Вы при любимом деле, живете на шикарном
курорте, семья устроена. Я бы от такой жизни не отказался…
—
Да нет, не хватает чего-то, — качал головой Володя. — Может, уважения, теплоты.
Чужие они все равно, по крайней мере, мне. Язык, культура,
достопримечательности, памятники, история — тут я в своей тарелке, а с местными
не слишком лажу. Да и мы для них, как ни крути, — люди
второго сорта, пришлые. Всех наших евреев русскими называют. Россию они в душе
недолюбливают и боятся. А уж если ты по национальности русский, к тому же
верующий, ходу точно не дадут. Мне вот 46, сил полно, письменных благодарностей
куча, но зарплату ни на копейку не прибавляют и повышения никогда не дадут. Так
и буду до пенсии туристов наших мудацких возить. У
меня ведь за плечами Военная академия, батальоном под огнем командовал, со
смертью годами бок о бок ходил… Ну и кому это все
нужно? Ни дома, ни здесь. Но дома хоть свои. Друзей бывших все чаще вспоминаю.
Урал, Липецк, где служил… Летел сюда, как на крыльях, а теперь… С женой
тоже здесь чужими стали. У сына своя жизнь, он от нас отдалился, в последний
год даже стесняться начал… Ну и слава богу, лишь бы
здоров и счастлив был.
На
такой вот невеселой ноте оборвался ночной разговор Георгия с их замечательным
русским гидом. Впереди показались огни Эйлата.
Да,
туризм не эмиграция, — всплыла в уме услышанная когда-то фраза. — А как же Марк
с Викой? Их, похоже, ностальгия не мучает, говорят, что
счастливы здесь, хотя тоже, вероятно, натерпелись тут всякого. А что ты
про них знаешь? — оборвал он себя. — Рано еще судить, рано. И вообще, Володя с
его «загадочной» славянской душой — случай особый. Русский человек, как
говорится, сам не знает, чего хочет. А ты знаешь? — задал он себе
сакраментальный вопрос. И не нашел ответа.
Засыпая
под утро в своем номере, снова увидел вдруг залитый солнцем палестинский
городок Вифлеем и кучкующихся на пути к храму
Рождества арабов-христиан, наперебой предлагающих разноязыким туристам дешевые
крестики и иконки. А потом в прохладном сумраке храма — распластанная вокруг
глубокого отверстия в мозаичном полу, в окружении 15 лампад серебряная звезда,
символ той, что некогда привела сюда, к яслям с новорожденным младенцем,
таинственных волхвов Востока. И чуть поодаль — раскинувшийся на холмах вечный
Иерусалим. Громадный золотой шлем мечети Омара, округлые вершины Масличной горы
и горы Скопус, увенчанные башнями университета и
госпиталя Марии-Виктории, уступы поредевшего Гефсиманского сада и прижатый
необъятным восточным базаром к Стене Плача Храм Воскресения. Тяжелый портал,
сумрачные своды четырех приделов, поделивших Храм христиан-ских
церквей, отблеск свечей на драгоценных окладах будто
парящих в воздухе древнейших икон и гирлянда лампад, источающих ладан на
продолговатый камень в небольшой пещере, где Мария и Елизавета омывали тело
Христа… Храм Рождества и Храм Гроба Господня. Столь символично близко друг от
друга, обозначая начало и конец очень короткой жизни одного человека, по сути,
не имеющей никакого отношения к нынешней жизни страны, на земле которой она
протекла кристальным ручьем и оборвалась крестными муками.
Новые
пляжные знакомые встретили Георгия расспросами о поездке, но когда он начал
делиться с ними впечатлениями о святых местах, проявили вежливое равнодушие.
Все это им было известно и по определенной причине мало занимало. Они отнюдь не
были правоверными иудеями, однако Христа считали вероотступником, а христиан —
гонителями богоизбранного народа. У Марка подобные
взгляды легко уживались с полным цинизмом в отношении любой религии. Вика же
искренне не понимала, как Георгий мог отречься, по ее мнению, от своей нации.
Он прервал долгим заплывом бесполезный спор с приятной ему парой, а затем
предложил им поужинать вместе в городе. Георгий как само собой разумеющееся
полагал, что Марк с Викой живут по соседству в 4-звездочном отеле полупансионом, поскольку они всегда покидали пляж в два
часа дня, чтобы не опоздать на обед, который Георгий спокойно заменял ужином в
недорогом сетевом заведении с хорошей кухней и уютной атмосферой. Марк и Вика в
ответ на его предложение слегка замялись, но потом согласно кивнули.
Георгий
первым вышел в условленное время к автобусной остановке и увидел приближающиеся
по тротуару со стороны подводной обсерватории две дородные женские фигуры с
увесистыми рюкзачками на спине. Он узнал вчерашних спутниц по экскурсионной
поездке, кажется, из Волгограда, и сразу вспомнил, как в Иерусалиме они отстали
от группы, ажиотажно рванув в лабиринт торговых
рядов. Володе пришлось их разыскивать добрых полчаса, прервав рассказ о тех
равномерно чередующихся светлых плитах в темной брусчатке мостовой, по которым
ступал Иисус, когда его вели этой улицей на Голгофу
мимо уцелевшей части колоннады Дворца Ирода Великого. Той самой, куда, пишет
Булгаков, «14 числа весеннего месяца нисана вышел пятый прокуратор Иудеи Понтий
Пилат».
Там
эти неуемные дамы тоже сумели отличиться. После того как группа спустилась в
тесную кувуклию Благодатного огня, где снимать не
разрешается, и оттуда гуськом перебралась к Голгофе, одна из двух дам
обратилась к экскурсоводу за разрешением сфотографироваться, а вторая уже
приготовила «мыльницу». Володя онемел. «Вы хотите фотографироваться на месте
страданий и смерти?» — справившись с собой, спросил он. Обе дамы, оставив его
вопрос без внимания, нетерпеливо ждали разрешения. Володя безнадежно махнул
рукой.
Видимо,
под влиянием этого эпизода гид, завершив экскурсию на площади перед Стеной
Плача, предупредил туристов о том, что впереди — главная иудейская святыня,
фрагмент стены Второго Храма, разрушенного при взятии
восставшего Иерусалима будущим римским императором Титом. Поэтому, подходя к
Стене Плача, не надо креститься. Следует просто громко не разговаривать, не
смеяться, не оскорблять чувств молящихся у Стены евреев, но, покрыв затылок
обязательной простенькой кипой из бесплатной стопки на специальном столике,
стать у нижних камней кладки, найти относительно свободную щель и сунуть в нее
заранее приготовленную записку с сокровенным желанием. Притихшие дамы вместе с
остальными двинулись вперед. Георгий последовал за ними.
—
Откуда и куда? — шутливо окликнул он с остановки приближающихся
соотечественниц.
—
А, это вы, — разглядев его в сумерках, сказала та, что постарше. — В подводной
обсерватории были, с дельфинами плавали.
—
Пешком туда и обратно?! — изумился Георгий. — Это же шесть километров. Еще по
жаре… Неужели после вчерашнего турпохода не устали?
—
Мы привычные, — подходя, подала голос вторая. — Ходить нужно больше, ходить.
Вам особенно, вон уже и пузо отрастили.
—
Я плаваю помногу, правда, без дельфинов, и пузо еще,
по-моему, терпимое, — обиженно отозвался Георгий.
—
Это, по-вашему, — не упустила возможности поддеть его первая дама. — Куда
только жена смотрит? Все вы, мужики, распустились… — И не дав ему ответить,
подытожила. — Ладно, мы пошли, нам еще до отеля топать.
—
Удачи! — пожелал им в спину Георгий. — Не переутомляйтесь.
—
Спасибо. Завтра Петру смотреть едем, — донеслось до него из темноты.
К
остановке подошли, наконец, Марк с Викой.
В
облюбованном им ресторанчике с открытой верандой между витринами одной из самых
оживленных городских улиц в стороне от экспланады примор-ских отелей тихо лилась из динамиков томная
французская музыка и неспешно скользили с подносами
строгие парни и девушки в фирменных фартуках.
Когда Георгий ужинал здесь в первый раз, за
двумя сдвинутыми соседними столиками расположилось большое семейство, глава
которого в вышитой бархатной кипе попросил у Георгия зажигалку. Курил не он, а
жена, яркая властная брюнетка, одним движением бровей управлявшая разошедшимися
детьми. Воспользовавшись поводом, Георгий обратился к 40-летнему жилистому главе семейства с давно мучившим его вопросом:
«Что для вас лично означает ношение кипы?» Семейство за столиками притихло и с
любопытством уставилось на Георгия. Старшая девочка насмешливо фыркнула, и мать
послала ей угрожающий взгляд. «Это просто означает, что я еврей, и ничего
больше», — на приличном английском ответил, прищурившись, глава семейства. «А
на работе вы кипу носите?» — не отставал от него Георгий. «На работе я ношу
бейсболку, — усмехнувшись, ответил он. — Я прораб на стройке». Вопрос был
исчерпан, и Георгий, обменявшись с супружеской четой приветственным поднятием
бокалов, продолжил ужин.
Как ни странно, в этой располагающей
обстановке душевного общения между Георгием и его новыми знакомыми не возникло.
Марк брезгливо изучал меню, ограничившись в итоге греческим салатом и бутылкой
пива. Вика сидела, глядя на улицу. Она безразлично повторила для себя заказ
Марка, попросив только принести ей вместо пива бокал красного вина. Но когда
перед ними поставили салаты, долго пытала о чем-то официанта на иврите,
потребовала каких-то добавок и специй и все-таки осталась недовольна.
Георгий недоуменно поглядывал на еще недавно такую милую пару, смакуя
понравившуюся ему в прошлый раз местную белую рыбу бат, которую здесь подавали
целиком, без единой косточки, с гарниром из фаршированных баклажанов и
внушительным овощным салатом впридачу.
«Что
это на них вдруг нашло? — думал он. — Не нравится, так я их за уши не тянул.
Или поссориться успели? Вот тебе и возрастная израильская идиллия…» К концу
ужина настроение влюбленной пары несколько улучшилось. Георгий хотел заплатить
за них, но счета им подали раздельные, и Вика решительно подсунула больший
Марку. Выйдя из ресторана, Георгий предложил немного пройтись — до последнего
загородного автобуса оставалось еще два часа. Вика охотно согласилась, взяла Георгия
под руку и стала оживленно рассказывать ему о последних гастролях
«Современника» в Тель-Авиве и Хайфе. Ее шелковая блузка слегка шуршала на ходу,
и высокие каблуки равномерно постукивали по идеально чистому тротуару. Марк молча шел сзади в чересчур широких адидасовских
шароварах с лампасами и такой же архаичной куртке. Вечерний поток нарядных
прохожих постепенно редел.
На
следующем перекрестке Вика потянула мужчин к приморской
экспланаде, откуда доносились музыка и смех. Марк
уперся и потребовал у нее свой обратный автобусный билет. Георгий почувствовал
себя неловко.
—
Езжайте, — сказал он. — А я еще часик погуляю.
—
Я с тобой, — быстро возразила Вика (они втроем непринужденно перешли на «ты» в
первый же день знакомства). — Пусть один отправляется, пить водку в номере.
Пошли! — И вновь подхватив Георгия под руку, решительно устремилась к огням
отелей на набережной. Марк иронически помахал им вслед.
Пестрый
водоворот беспечно фланирующей вдоль моря публики втянул их и понес все дальше
и дальше.
—
Капризный он у тебя, — бросил на ходу Георгий, уворачиваясь
от пританцовывавших под модные ритмы юных израильтянок в цветных лосинах и с
подбритыми висками.
—
Не то слово, — вздохнула, не снижая скорости, Вика. — Прилип ко мне, как банный
лист…
—
А я думал, наоборот!
— Да что ты! Месяцами преследовал после смерти
мужа. Я ведь знала, что натерплюсь с ним. А тут еще забот по горло. Дочка с
рок-музыкантом связалась, уехала за ним в Ашкелон.
Меня сука-начальница на пенсию выпроводила, боялась, подсижу. Работа хорошая
была — инспектор по школьным кадрам, моя специальность. И платили прилично.
—
Ну Марк-то тебе помогает материально?
—
О чем ты говоришь! Он в маленькой аптеке у своего московского приятеля
провизором. Зарплата — мизер, вся на детей уходит. У них младший мальчик
прихварывает, с легкими что-то не в порядке. Марка я после операции лимфы
практически одна выхаживала. А он, собака, еще пьет по-черному. Даже здесь с
утра полбутылки водки каждый день выдувает.
—
Да ты что?! — ахнул Георгий. — А по нему не скажешь.
—
Вот-вот, так и мучаюсь с ним. И без него теперь тоже не могу…
Прямо
какая-то русская жертвенность! — мысленно восхитился Георгий. — Ну да,
последняя любовь, последний шанс…
За
этим грустным разговором не заметили, как отмахали почти до конца экспланады. Надо было возвращаться, чтобы не опоздать на
автобус.
—
Вы, еврейские мужчины в России, своих родных женщин не цените, все к гойкам вас тянет, — внезапно напала она на него.
—
Бывает, — стараясь обратить ее слова в шутку, ответил Георгий.
—
Скажи честно, ты свою русскую жену любишь? — не унималась Вика.
—
Очень, — серьезно сказал Георгий. — Больше тридцати лет вместе.
—
Это еще ничего не значит, — запальчиво продолжала Вика. — У вас, правда,
разница в возрасте хорошая. Лет 15?
—
12.
—
Ну и как, поедет она с тобой, если ты соберешься переселяться в Израиль?
—
Не знаю. Но знаю, что без нее точно не поеду…
—
Смотри, не прогадай. Здесь хоть проживешь подольше.
—
Может быть, может быть, — задумчиво отозвался Георгий.
—
Мой тебе совет, не тяните, пока не поздно, — настойчиво продолжала Вика.
—
Глядя на тебя, об этом, по-моему, можно не беспокоиться, — отшутился Георгий.
Вика
благодарно улыбнулась и вздохнула.
—
В России еврейский генофонд скоро совсем исчезнет, — вдруг заявила она. —
Чистокровных евреев там меньше трехсот тысяч осталось, не считая «полтинников».
А от них уже «четвертинки» идут и так далее.
—
Русский генофонд неуклонно исчезает, размывается мигрантами, а ты за еврейский переживаешь. Раз есть собственное государство,
все будет в порядке.
—
Я за русских евреев переживаю, это особая нация, второй такой нет.
—
Что правда, то правда, — саркастически заметил
Георгий.
Запыхавшись,
они подошли к автобусной остановке, когда тот уже показался из-за поворота.
*
* *
Наутро
Георгий проснулся совершенно больным. Ломило суставы, голова была словно налита
свинцом. От этого еще больше томило отсутствие рядом жены. Превозмогая себя,
спустился к обычному часу на завтрак и решил все же не отказываться от
запланированного посещения подводной обсерватории. Ему оставалось в Эйлате каких-то два дня с
хвостиком и напоследок хотелось наплаваться и позагорать до упора. «Только бы
не разболеться перед отъездом», — твердил он как заклинание, тащась к
автобусной остановке с захваченными на всякий случай в сумке через плечо
пляжными причиндалами.
После
невероятных океанариумов Сан-Франциско и Дубая
здешняя достаточно скромная подводная обсерватория ничем его не удивила.
Позабавили разве что неторопливые двухметровые черепахи наверху в парке, на
чьих вольерах красовалось комичное для русского глаза предупреждение:
«Осторожно! Тортиллы кусаются».
Зато
на обратном пути с ним приключился любопытный эпизод. Добравшись на
подкашивающихся от слабости ногах к автобусной остановке, где в этот жаркий
послеобеденный час не было ни души, Георгий плюхнул так и не понадобившуюся
пляжную сумку на скамейку и откочевал в густую тень пальм над оградой
обсерватории. Не прошло и минуты как с парковочной площадки перед входом
рванулась на шоссе белая «мазда».
Заметив на пустой скамейке бесхозную сумку, водитель резко затормозил, вылез из
машины и осторожно направился к подозрительному предмету. Сработала привычная
израильская бдительность в отношении возможных терактов.
—
Это моя! — крикнул от ограды Георгий. — Не
беспокойтесь. При звуке голоса водитель, полноватый курчавый брюнет,
непроизвольно вздрогнул и, обернувшись, не сразу разглядел Георгия. Правая рука
его медленно потянулась к заднему карману просторных полотняных брюк. Георгий
поспешил из укрытия ему навстречу, и инцидент благополучно разрешился. Хозяин «мазды» по имени Мэйер любезно
предложил подвезти Георгия до отеля. Человек этот оказался израильтянином,
который уехал в свое время во Францию, женился там и ежегодно навещает живущую
неподалеку мать, заодно пользуясь случаем погреться недельку-другую
у моря.
—
Где родина? — покачал он головой на вопрос Георгия. — Пока жил в Израиле, была
здесь. Теперь — во Франции вторая. А вообще родители у меня родом из Бельгии.
—
Простите, у вас в заднем кармане действительно пистолет? — не удержался от
вопроса Георгий.
—
Без обоймы, — усмехнулся Мэйер. — Вожу с собой на
всякий случай, хотя положено дома держать. Наградной,
от флотского командования.
—
А вы на флоте служили?
—
Пять лет вахтенным офицером на сторожевике. Повоевать тоже немного довелось. Во
время ливанского кризиса. Тогда и наградили. Еще — медалью за заслуги…
—
Что, и во Франции ходите со стволом? — спросил Георгий.
—
Нет, там не поймут, да и надобности нет.
—
А здесь?
—
Ну не в Эйлате, конечно. Но может пригодиться, если,
как я, по стране на машине колесить. У нас ведь в Израиле всегда надо быть
начеку…
—
С разряженным пистолетом?
—
Обойма в бардачке, — заговорщически подмигнул Георгию Мэйер,
высаживая его у ворот отеля. — А по раздельности они безопасны.
—
Дай вам бог, чтобы не пришлось ими воспользоваться, — пожелал ему на прощание
Георгий.
—
Дай-то бог! — бодро отозвался Мэйер. — Мазель тоф! Удачи! Приезжайте
еще.
—
Постараюсь, — ответил Георгий, доставая с заднего сиденья свою
злополучно-счастливую сумку.
В
номере Георгий почувствовал себя совсем плохо и попытался вызвать гостиничного
врача, полагаясь на двойную медицинскую страховку от турфирмы. И тут
безупречный израильский сервис дал сбой. «Сорри, шаббат», — бормотал по телефону виноватый голос на ресепшене. Уточнив симптомы болезни, голос пообещал
прислать вскоре какого-то волонтера. И, действительно, не прошло получаса, как
задремавшего Георгия разбудил деликатный стук в дверь, и на пороге возник
розовощекий гигант лет 25, в спортивном костюме и кроссовках, с огромным рюкзаком
за плечами. Устроившись на второй кровати напротив Георгия и угнездив между ножищ свой немыслимый рюкзак, он на ломаном
английском осведомился у Георгия, где что болит. Видимо, почти ничего не поняв,
он сунул Георгию под язык тонюсенький градусник, вытащил его через минуту,
удовлетворенно кивнул, ободрив Георгия ослепительной улыбкой, с помощью
выразительного жеста поинтересовался, курит ли он, и, получив утвердительный
ответ, продолжая улыбаться, приказал: «Ноу смоук!». После чего вложил Георгию в руку
извлеченные не глядя из бокового кармашка рюкзака какие-то две белые
таблетки в запрессованной упаковке, велел принять их по одной — вечером и
завтра с утра, ободряюще похлопал Георгия по плечу и удалился.
Позже
к вечеру позвонил Марк.
—
Скорее всего, вирус! — сочувственно диагностировал провизор состояние Георгия.
— Здесь зимой такое бывает, налетит, как хамсин, и исчезнет. Если оклемаешься,
приходи на пляж, мы будем тебя ждать. А потом — к нам обедать. Выпей перед сном
полстакана водки с горячим чаем.
—
Русский рецепт в Израиле? — хмыкнул Георгий. — У меня только виски.
—
Ну, тогда виски, но побольше, и не разбавляй.
Содрогнувшись,
Георгий последовал категоричному совету, тут же умылся потом под
выключенным из опасения кондиционером и, разом захмелев, провалился в
обморочный сон. Ему приснилось, что он все выше поднимается в лучах заходящего
солнца за гигантом-волонтером по белесой каменистой тропе на гору Кармель и видит далеко внизу в долине разбросанные у
источников темнозеленые шапки оливковых рощ. «Вон в
той пещере жил Илия-пророк», — говорит, не оборачиваясь, волонтер и указывает
куда-то рукой. Но Георгий ничего не видит и переспрашивает волонтера. «Вы не
так смотрите», — говорит волонтер и исчезает. Георгий остается на горе один и
не может найти обратную тропу.
Он
проснулся рано утром выздоравливающим, хотя не сразу сообразил, где находится.
В мозгу плавали обрывки странного сна. Потом показалось, что лежит дома, а за
зашторенным окном спальни хмурится московская зима. Прийдя
в себя, до хруста потянулся всем снова сделавшимся послушным телом, набирающим
привычную бодрость, и, как заклинание, прошептал: «У меня еще целых полтора
дня, полтора дня…»
*
* *
Когда
Георгий спустился на пляж, солнце еще не оторвалось от линии горизонта, и
прохладная небесная синева не сменилась жарким маревом. Первые виндсерферы
только вытаскивали вдалеке из эллингов парусные доски. Редкие энтузиасты
старательно делали гимнастику и пробежку у ленивой кромки воды, пока их жены
устраивались с тюбиками кремов и глянцевыми журналами на лежаках в тени.
Прикормленные стайки экзотических рыб с кораллового рифа уже собирались вокруг
свай веранды кафе, на которой официантки расставляли пластиковые столы и
стулья.
Невыразимо
острое ощущение свободы и счастливого одиночества охватило Георгия. Утренние
остатки вчерашнего недуга потихоньку испарялись. Он сделал несколько любимых
йоговских упражнений на дыхание, медленно вошел в море и поплыл все дальше и
дальше от берега, под конец превратившегося в едва различимую полоску пляжных
зонтов и навесов. Возвращаясь довольным собой, Георгий с непонятным
раздражением увидел на берегу приветственно машущих
ему Марка и Вику.
Рассказ
о бдительном французском израильтянине, с пистолетом в
кармане мотающимся зачем-то на машине по стране, вызвал у его друзей разную
реакцию.
— Теневой маклер, наверняка, — безапелляционно
заявил Марк. — Здесь полно таких. Скорее всего, наличку
развозит по клиентам.
— Ну, зачем наговаривать на человека! —
запальчиво возразила Вика. — Может быть, нормальный патриот с чувством
ответственности. Это ты у нас циник, которому все по фигу.
Двадцать лет здесь живешь, словно проездом, и все злорадствуешь. А сам даже
иврит толком не выучил…
— Тебе он очень помог в жизни, иврит этот гребаный, — огрызнулся Марк. Вика молча отвернулась.
Видя,
что разговор принимает нежелательный оборот, Георгий поинтересовался,
сталкивались ли они лично в Израиле с угрозой терроризма.
— Было дело, — лениво процедил Марк. — Еще до
нашей встречи с Викой. Какого-то психа палестинского со
взрывчаткой спецслужбы по всему городу выслеживали и взяли в скобяной лавке
прямо напротив моей аптеки. А так у нас, как в Эйлате,
тишина и покой, ракеты из сектора Газа тоже не долетают…
— В 84-м на рынке, я тогда в Хеброне жила, — включилась в разговор Вика, — полиция прямо
у меня на глазах двух вооруженных арабов задержала. Третий пытался скрыться в
толпе и его застрелили… Дочь в 98-м на автовокзале в Беэр-Шеве
чудом пропустила автобус, который через 20 минут шахид взорвал…
— Ужас! — сочувственно произнес Георгий.
— Ко всему привыкаешь, — философски заметил
Марк. — Даже к артобстрелам. — И взглянув на часы, добавил: — Пошли обедать!
— Вроде рано, — попробовал осторожно возразить
Георгий. Есть ему еще совершенно не хотелось.
— Нет, нет. Пора, — присоединилась к Марку
Вика. — Нам в полтретьего заказ из магазина забирать.
Тут
только выяснилось, что живут они не в отеле, а в пансионате и сами готовят из
привозных продуктов со скидкой. Деваться было некуда, и Георгий нехотя поплелся
за ними с пляжа, кляня себя за то, что впустую тратит последние драгоценные
часы у моря. Идти по солнцепеку пришлось довольно долго — крутым подъемом за
дешевый отель второй линии. Пансионат с двухкомнатными квартирками в
неприметных коттеджах среди чахлой зелени произвел на Георгия после его «Йам суфа» не бог весть какое
впечатление. Однако, чтобы не обидеть хозяев, он
выразил полное одобрение тому, как те сумели устроиться в отдельных
апартаментах на фешенебельном курорте.
— Тайм шер, — с
гордостью объявил ему Марк. — Неделя в году — 800 баксов.
Первые годы платил больше.
— Нормально, — кивал головой
Георгий, не совсем понимая, зачем нужно привязываться за 800 баксов к
определенному месту и времени, да еще самим готовить, когда за тысячу с
небольшим имеешь здесь практически на любую неделю в году первоклассный отель с
собственным пляжем, авиабилеты и трансфер, не считая
роскошных завтраков. Вот она, изнанка их хваленой эмигрантской жизни в
Израиле, — подумал он. — Каждый шекель экономят.
В
пансионатском продмаге Вика живо нырнула в отдел заказов, а Марк мягко направил
Георгия к винным стеллажам. Георгий хотел было взять бутылку красного сухого
«Царь Давид», которое ему нахваливал перед отъездом Самуил. Марк скривился и стал настаивать на водке. Из вежливости
Георгий уступил, отсчитал на кассе в шекелях 250 рублей за литровую белоголовку местного производства и, передав ее Марку,
подхватил у появившейся Вики часть объемистых пакетов с едой.
Пока
Вика возилась на кухне их тесноватой и не слишком уютной квартиры, Марк
нетерпеливо разлил на лоджии по первой под патиссоны и красную капусту. Однако
не успели они поднять рюмки, как Вика резко позвала Марка с кухни. Секунду
спустя до Георгия донеслись обрывки ее фраз на повышенных тонах.
—
Я же просила купить мне к обеду красного вина… (Марк бурчал в ответ что-то
невнятное.)
—
…Тогда пойди и купи…
—
…Нет, не обойдусь! — угрожающе поднялся еще выше Викин голос.
—
Ну и черт с тобой! — отчетливо прозвучал голос Марка.
Наступило
тягостное молчание, затем громко хлопнула входная дверь. Вика с красными
пятнами на щеках вышла в лоджию.
—
Давай я схожу куплю, — стараясь разрядить атмосферу, сказал Георгий.
—
Он уже пошел, — глядя мимо него в стену ответила Вика.
Оба помолчали.
—
До операции он был другим, — вздохнула Вика.
—
Каким же?
—
Заботливым, чутким.
—
Наверное, еще не все потеряно.
—
Конечно. Иначе я бы с ним рассталась.
Георгий
не успел ничего сказать — вернулся Марк. Демонстративно выставил из бумажного
пакета на стол «Царя Давида», достал оттуда же маленький походный штопор в
пластмассовом футляре и начал открывать бутылку.
—
Штопор в магазине купил? — поинтересовался Георгий.
—
Дали в придачу к вину.
—
Класс! — искренне восхитился Георгий. — Вот бы у нас так.
—
У ВАС так не будет, — съехидничал Марк, наполняя Викин бокал.
—
Как знать, как знать… — усмехнулся Георгий.
Марк
стянул через голову майку и примирительно потрепал Вику по пышным рыжеватым
волосам. Она благодарно потянулась, по-детски вытянув губы, к его потному
плечу. Все трое чокнулись. Закусили. Вика внесла блюдо с антрекотами и жареной
картошкой. Георгий плеснул себе вина, оказавшегося действительно неплохим. Марк
разлил по второй, спустя пять минут — по третьей. Георгий под его давлением,
махнув рукой на вино, тоже через раз опрокидывал рюмку за рюмкой. Обед
продолжался своим чередом.
Где-то
в середине застолья, когда в голове у Георгия уже прилично шумело, он обнаружил
на коленях объемистый сверток, замотанный скотчем, который Марк принес из
комнаты.
—
Это посылка соседке матери, — сказал Марк, доверительно наклоняясь к Георгию. —
Она от ее постели не отходила, когда та слегла. В больнице каждый день
навещала… Я не мог приехать — лежал на обследовании перед операцией…
Вырвался только на похороны… — слова давались ему нелегко. — Там мелочь
разная. Сможешь передать? Она тебе в Москве позвонит и подъедет, куда скажешь.
Тетка боевая, мороки не будет. — Марк просительно заглянул Георгию в глаза.
—
Ну, хорошо, — неуверенно ответил Георгий. И полушутя добавил. — А на таможне не
задержат?
—
Гарантирую! Просветят — и без проблем. Скажешь, от родственников. У тебя,
кстати, родственники в Израиле имеются?
—
Не знаю, — покачал головой Георгий. — Скорее всего, нет.
—
Теперь, считай, будет один. Если надумаешь ехать, ссылайся на меня как на
троюродного брата. Этого достаточно. Так многие делали. Приглашение я по твоему
запросу тебе вышлю…
—
Да не надо, — отмахнулся Георгий. — Я пока никуда не собираюсь. Спасибо,
конечно, за предложение и за то, что готов взять на себя такие хлопоты.
—
Брось! — настаивал Марк при молчаливой поддержке Вики, внимательно
вслушивавшейся в их разговор. — Не в хлопотах дело. Попробуй приехать на пару
месяцев, для репатриации все равно необходимо некоторое время прожить в
Израиле. Мы тебя устроим…
—
Само собой, — вступила в разговор Вика. — Поживешь не хуже, чем здесь, тоже у
моря, фактически на курорте. Осмотришься и решишь…
—
Вот именно, — подхватил Марк. — Ты ведь ничем не рискуешь, второе гражданство
все равно что страховка на старость. Пенсия российская
сохраняется, тут еще большую будешь получать. А
жена — нормальное пособие. Вторую московскую квартиру сдадите, тогда вообще
порядок. Я уже не говорю про качество бесплатного лечения, продукты, экологию —
сам знаешь.
—
Знаю, — кивнул Георгий. — А с работой какие шансы?
—
Про работу забудь, — отрезал Марк. — Особенно про свою, гуманитарную.
Журналистика на русском давно до копейки разобрана земляками. Телевидение — тем
более. Кино не светит. Вакансии — крошечные везде. Страна-то с гулькин нос.
—
Значит, жить, как трава, — невесело подытожил Георгий.
—
Хорошая, заметь, трава, сочная. А что тебе с женой еще надо? Не наработался за
жизнь? Средства есть, живите в свое удовольствие. Сколько нам осталось?
Подумай!
—
Подумаю, — сказал Георгий.
Прощальный
обед с десертом затянулся до семи. Под влиянием выпитого
настроение у всех поднялось, открылись душевные поры. Марк и Вика наперебой
рассказывали Георгию разные местные байки, много хохмили, смеялись. Перед тем
как расходиться, дополнительно к телефонам обменялись еще и е-мэйлами,
пообещав друг другу непременно поддерживать связь. Георгия должны были завтра
забрать в аэропорт в три часа дня, ребята уезжали в
два. Решили напоследок побыть еще часок-другой вместе на пляже. Потом Марк с
Викой пошли провожать Георгия до отеля.
По
дороге завернули к скульптурной группе биг-бэнда в
центре круговой развязки на шоссе.
—
Странно, я ни разу не слышал здесь еврейской музыки, — сказал Георгий.
—
Могу спеть тебе «хава нагилу»
или «аидеше маму», — серьезно объявил Марк.
—
А я станцую «семь сорок», — подхватила Вика, пристраиваясь между бронзовыми
музыкантами, застывшими в причудливых позах с инструментами в руках.
—
Давайте лучше все вместе — «фрэлекс», — предложил
Георгий. — Никогда не видел, как его танцуют.
—
Это мужской танец, — возразила Вика.
—
Ничего, тебе можно, — авторитетно заявил Георгий. И они втроем, пугая водителей
и пассажиров проезжавших мимо машин, прошлись в
импровизированном танце под губной аккомпанемент Марка.
До
будки охранника у ворот отеля шагали, взявшись под руки, вдоль шоссе еще добрый
час, останавливаясь под деревьями и по очереди прикладываясь к недопитому за
обедом «Царю Давиду», которого предусмотрительно прихватил с собой Марк.
—
Ну все, — сказал он, шутливо отдавая честь охраннику.
— До завтра! Прощальные объятия — на пляже, в одиннадцать. Вика чмокнула
Георгия в щеку, и они расстались.
Собрав
перед сном вещи, Георгий позвонил жене и, положив трубку, почувствовал, как
соскучился по ней, сыну, коту, дому. По Москве.
*
* *
В
условленный час Марк и Вика на пляже не появились. Не появились они и когда
Георгий, отплавав дневную норму, покидал пляж, кинув в море с веранды 10-шекелевую
монетку. «Чего там с ними стряслось? — с легким беспокойством подумал он. —
Проспали, вероятно, и не успели собраться. Жаль, толком не попрощались».
Микроавтобус
подъехал за ним вовремя. Он сел в пустом салоне на переднее сиденье, поставив
рядом чемодан и сумку. Только что прибывшая группа бледных европейцев
поднималась с багажом от ворот к отелю. Одна женщина в кокетливой панамке
помахала ему. Он в ответ приветственно сцепил над головой руки. Микроавтобус
мягко скатился по брусчатке аллеи на шоссе. Едва обогнули бронзовых музыкантов,
как Георгий вспомнил, что забыл среди ненужных бумажек на столе в номере листок
с Викиным е-мэйлом. Может,
сами напишут. Или в крайнем случае эсэмэску
им пошлю, — успокоил он себя. Терять с ними связь ему не хотелось.
…Устрашающе
близкий «боинг» местных авиалиний стал заходить на
посадку буквально впритирку к замершему на светофоре микроавтобусу. Мелькнула в
окне подрагивающая плоскость крыла, затем — утыканный иллюминаторами бок
фюзеляжа и, наконец, горделивый хвост с голубой шестиконечной звездой, который
спустя миг скрылся за бетонным забором взлетно-посадочной полосы. Отчаянный они
все же народ. Сажать авиалайнеры почти в центре города. Фаталисты. Микроавтобус
тронулся и свернул на трассу к международному аэропорту Увда
в 40 километрах от Эйлата.
Знакомый
терминал встретил шумную ораву хорошо отдохнувших
пассажиров московского рейса неожиданно длительными расспросами чиновников на
регистрации о том, где они жили, с кем познакомились, и собираются ли приехать
в Израиль снова. Багаж улетающих интересовал
расспрашивающих мало, и посылка Марка благополучно отправилась в чемодане по
ленте транспортера. Столь же быстро завершились поверхностный личный досмотр и
паспортные формальности. Носатые лица за нехваткой русских слов приветливо
улыбались нашим из-под фуражек. Улыбки сопровождались
выразительными жестами. К особо бестолковым подбегал
запарившийся переводчик.
Оставшись
налегке с сумкой, Георгий пошел бродить по залу ожидания в поисках фаст-фуда и наткнулся на седобрового Славика с его
боязливой женой из домодедовской очереди на задержанный рейс. Сейчас они
выглядели спокойными и умиротворенными, сидя в окружении разноцветных пакетов.
—
Хорошо отдохнули? — осведомился Георгий после обмена приветствиями.
—
Не то слово! — восторженно отозвался Славик. — Даже улетать не хочется. — От
его московской сдержанности и сарказма не осталось следа. Жена поддакивала и
кивала.
—
Родные люди? — гнул свое Георгий.
—
В принципе, да, — почуяв насмешку, с вызовом ответил Славик, вскидывая голову.
— А вам, что — чужие?
—
Ну как сказать… — замялся Георгий.
—
Ах да, — нахмурился Славик. — Вы же к гоям примкнувший. Христианин.
—
Православный, — уточнил Георгий и прибавил: — Надо же, гои. В Москве вы
таких слов, насколько я помню, не употребляли.
—
И дальше не буду, — отворачиваясь, бросил Славик.
—
Не обижайтесь! — примирительно сказал Георгий. — Здесь мы для них все —
русские.
—
Это точно, — согласился Славик. Они вежливо распрощались. Георгий пошел дальше.
Странно,
— подумал он, — у евреев, попадающих в Израиль, сразу просыпаются национальные
чувства, а у меня?.. Что это тебя вдруг на патетику потянуло, — оборвал он ход
собственных мыслей. — И тут же задал себе откровенный вопрос: — А если всерьез
припечет — жизнь или болезни? И без колебаний ответил: — Тогда будем смотреть.
Но пока… Жить, как сочная трава, пусть даже в раю? Хм…
Как
и ночью на прилете, так и сейчас, под вечер, в самый, казалось бы, воздушный час
пик, ни в зале ожидания, ни в обшарпанном этническом кафетерии с домоткаными
ковриками и расписными тарелками на стене, ни в плотной очереди на возврат по
торговым чекам «тэкс-фри», куда он тоже встроился со своими подарками семье, — нигде кроме пассажиров
их единственного за день московского рейса других
иностранцев в помине не было. «Любопытно, куда они все подевались? — подумал
Георгий. — Чем же они сюда добираются? Неужели только автобусами, поездами и
теплоходами? Прямо какая-то русская резервация в эйлатском
аэропорту».
«Шалом! — раздалось в динамиках. — Пассажиров московского
рейса приглашаем на посадку. Счастливого пути! Будем рады видеть вас снова!».
Зал ожидания быстро опустел. Уже из самолета Георгий с облегчением сообщил
жене, что, похоже, вылетает точно по расписанию и должен прилететь вовремя.
«Хорошо бы! — обрадовалась жена. — Буду ждать тебя в аэропорту. Надеюсь, в
воскресенье вечером доеду без пробок».
Толчок.
Бодрящий разгон. Отрыв. И самолет по крутой траектории вонзился в
бархатно-фиолетовое небо. Ну вот и все, —
приготовившись соснуть, сказал себе Георгий. — Кончен бал, погасли свечи. Через
несколько часов буду дома. Но это было еще не все.
*
* *
Я
благополучно проспал невыразительную кормежку на борту и открыл глаза, когда
внизу за окном замелькали заснеженные сиротские поля и перелески. Самолет шел
на посадку. На выдаче багажа меня ждал сюрприз. Моего чемодана не было.
Пассажиры нашего рейса уже миновали паспортный контроль и таможню, а опустевшая
лента транспортера все таскала по кругу единственный чемодан на колесиках,
похожий, но не мой. Предстояло идти разбираться. Думая, что жена дожидается
меня в аэропорту, я позвонил ей и «обрадовал» известием о пропавшем чемодане.
«А у меня, представляешь, колесо пробито. Налетела на что-то под снегом. Стою
на Каширке, жду "техничку"». Ну вот,
начинаются прелести московской жизни, — тоскливо подумал я. — Не успел
приземлиться, все разом. Жена в темноте на шоссе со спущенным колесом. Я без
чемодана. Чемодана было очень жаль — все шмотки,
подарки, посылка Марка. А с собой в пляжной сумке — только мокрые плавки,
слипы, традиционный вискарь
из «дьюти фри», журналы, книжка и туалетные
принадлежности. В офисной выгородке багажного зала
мне сразу бросился в глаза тот самый одинокий, похожий на мой чемодан на
колесиках.
—
Кто-то перепутал и забрал по ошибке ваш, — успокоил меня молодой невозмутимый
сотрудник в форменом кителе. — Так что не волнуйтесь,
вернем.
—
А если он уже в Хабаровск улетел?
—
Все равно вернем. Данные пассажира известны. Не первый раз из разных городов
перепутанный багаж возвращаем. В 97 случаях из 100.
—
Хорошо бы в оставшиеся три не попасть, — вздохнул я, заполняя заявление о
пропаже.
Тут
позвонила жена и сообщила, что колесо благополучно поменяли
и она уже подъезжает к аэропорту. Застегнув до горла поверх легкого свитерка ветровку, в которой было так удобно по прилете в Эйлат, я двинулся на морозную привокзальную площадь и почти
сразу увидел нашу подруливавшую ко входу машину.
—
Как ты загорел! — воскликнула, целуя меня, жена.
Час
спустя в приподнятом настроении мы входили глубокой ночью в свою квартиру. Мне
показалось, что под ногами у меня обратная тропа из эйлатского
сна. А на третьи сутки в целости и сохранности доставили из аэропорта мой
перепутанный чемодан. Жизнь продолжалась.
Текущие
дела и заботы, предновогодние хлопоты, мелкие обиды и огорчения,
не дающие поблажек удачи и неудачи постепенно отодвинули Эйлат на задворки памяти. Теперь, в Москве, он казался
чем-то очень далеким и нереальным. Как и связанные с
ним некие туманные планы и те двое людей, которые мне их по дружбе
подбрасывали. Но все же моя память нет-нет да и
возвращала, обыкновенно перед сном, переводные картинки проведенных там дней и
часов.
Через
неделю позвонила подруга покойной матери Марка. Слабый старческий голос с
извинениями и благодарностями попросил передать посылку ее дочери, поскольку
сама она болеет и не выходит из дому. Точно в условленное время в центре зала
на станции метро «Новослободская» ко мне быстрыми
шагами подошла статная моложавая женщина в стеганом пальто с капюшоном,
удивительно похожая на Марка. «Неужели его дочь? — подумал я. — Вот так
коллизия!» Она поздоровалась, смущенно улыбнувшись, и я протянул ей послуживший
опознавательным знаком красочный целлофановый пакет. Мы обменялись парой слов,
и я с трудом удержался от вертевшегося на языке вопроса. Женщина, почувствовав
это, кивнула.
—
Похожа, да? — спросила она, снова улыбнувшись.
—
Очень, — вглядываясь в знакомые черты лица, — ответил я. Мое воображение
услужливо развернуло возможные варианты той давней любовной истории.
—
А когда вы отца последний раз видели? — спросил я ее.
—
Когда в пятом классе училась, — уже без смущения ответила женщина.
Расспрашивать
дальше не имело смысла, все и так было ясно. Мы попрощались, поздравив друг
друга с наступающим Новым годом, и незаконнорожденная дочь моего нового
израильского приятеля, еще раз поблагодарив меня за доставленную посылку,
шагнула в обтекавшую нас со всех сторон толпу.
Сколько
же ему было лет, когда он сошелся с их соседкой по квартире? — думал я,
поднимаясь по эскалатору. — И сколько лет было тогда его, по всей вероятности,
тайной любовнице? Знала ли об этой связи сына мать Марка? Как она относилась
потом к этой внучке, продолжая дружить с заботливой соседкой? Почему дочь Марка
никогда не приезжала к нему в Израиль? Надо будет в следующий приезд
порасспросить его с глазу на глаз. А будет ли он, следующий приезд? Как все
непросто у людей. И сами люди зачастую не совсем или совсем не такие, кем
кажутся при первом знакомстве. Марка в любом случае жаль. Тут какая-то
трагедия… А у Вики разве нет?.. Доведется ли еще когда-нибудь увидеться с
ними? С такими сумбурными мыслями я вышел из метро и направился к машине.
Потянулись
однообразные январские недели. Все вокруг разъехались на каникулы. Затеянные
проекты не двигались. Марк с Викой не писали и не звонили. Я, соответственно,
тоже — е-мэйл-то остался в отеле. И вдруг —
трогательное послание от Вики: «Жорочка! Здравствуй. Так и не получилось у нас
еще раз увидеться перед отъездом. Марк мучился с похмелья и отказался идти на
море. А у меня воспалилась нога, которую порезала накануне о камень на пляже.
Не могла наступать. Надеемся, ты благополучно долетел до дому. И, главное, не
разболелся. Мы очень рады знакомству с тобой. Ты — классный! Очень хотим
встретиться еще. Приезжай с женой, ей понравится. А пока выходи на связь.
Обнимаем. Вика, Марк». Я сразу ответил: «Ребята! Спасибо за письмо. Тронут.
Вспоминаю проведенные вместе дни, рассказывал о них жене и друзьям. Тоже очень
рад знакомству с вами. Вы большие молодцы во многом, насколько я успел понять.
Поздравляю вас обоих с прошедшим Новым и Старым годом. Желаю всего
самого-самого. Пишу рассказ о своей неделе в Эйлате.
Жора». Спустя какое-то время пришел запоздалый ответ: «Жорик,
привет! С прошедшими тебя праздниками. Здоровья, счастья! Уже и не чаяли
получить от тебя письмо, а сейчас вот обнаружила его в старой почте и радуемся.
Ждем твой рассказ об Эйлате и новой встречи.
Обнимаем. Вика, Марк». Неожиданно для себя я разоткровенничался в ответном письме,
как не всегда откровенничал даже с близкими людьми, и написал в конце:
«…Очень хочется снова в Эйлат. И чтобы там были вы.
До встречи в будущем году!» И сам поверил в то, что написал.