Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2013
Николаева Олеся Александровна — поэт, прозаик, эссеист. Родилась в Москве. Окончила Литинститут им. А.М. Горького. Печатается как поэт с 1972-го. Автор 6 книг стихов, нескольких книг прозы, многочисленных статей и эссе по православной этике и эстетике. Профессор, руководитель (с 1989) семинара поэзии в Литинституте. Лауреат премий Бориса Пастернака (2002), «Anthologia» (2004), «Поэт» (2006) и др. Живет в Переделкине.
Заплачка
Не взлюбила свекровь невестку-хохлушку,
Ой, не взлюбила!
Бросала ей в суп колдовскую мушку,
Заговоренным пойлом поила.
Клала молодке иглу в подушку, змейку в одежку,
Бросала ловчую сетку,
Насылала черную кошку,
Черную метку.
Ой, травила свекровь невестку — не дотравила,
Ой, сама проглотила мушку,
Ой, на змейку босой ногой наступила,
Укололася, упав на подушку!
Ой, кричит свекровка, кричит невестка, —
Надрываются!
И обеим с неба летит повестка:
На небесный суд они вызываются.
— Чем тебе не угодила моя хохлушка? —
На суде спрашивают.
— Так проста ведь, Господи, как полушка, —
Отвечает, а ноги ее подкашивают.
— А тебе, невестка, свекровка что ж не по нраву?
— Так зажилась, старая, заедает!
А сама ногу леву на ногу праву
Закидывает, крендельком сплетает.
Ну и присуждают им друг друга не хаять
И, пока не полюбят друг дружку, жить кучно.
А не то, говорят, — вечность будете маять
Неразлучно.
И тогда невестка давай холить свекровку,
А свекровь ублажать детинку,
Та этой конфетку дает «коровку»,
Эта той — с люрексом газовую косынку.
А внутри-то у них при этом слова, что жабы,
Ядовитая плещется там водица.
Но им с неба: э, нет, мол, бабы!
Бабы, так не годится!
И тогда невестка свекрови — сироп улыбки,
А свекровь невестке — речи из шелка,
А в глазах — железные ледяные рыбки,
А в сердцах — бессильная ярость волка.
Но опять им: «Вам, непослушным глинам,
Объяснять ли грозами да громами?»
Тут взмолились обе: «Господи, помоги нам!
Тошно нам! Ну, не можем сами!»
На колени падают богомолки,
Только чуют — батюшки, затихают
В глубине души эти жабы и эти волки,
Солнце встало, цветики расцветают.
«Ну, теперь-то можно и расставаться! —
Говорят им с неба. — Ваши прошли печали!»
А они, — ну, плакать, ну, целоваться,
Ну, просить, чтоб теперь-то не разлучали!
Повторяют им строго: «Прощайтесь! Полночь пробило!»
А они обнялись, прильнув друг к другу упрямо.
Ой, и вправду свекровь невестку ту — полюбила!
А невестка ей: «Мама! Мама!»
* * *
Жизнь поучительна: подножка за подножку
И зуб за зуб.
А кто живет слегка и понарошку,
Тот слеп и глуп.
С ним тоже поиграется в наперстки
Лукавый дух,
И в темноте погладит против шерстки
Чужой пастух.
И тоже пересолит, как в насмешку,
Кухаркин друг,
И походя собьет, как сыроежку,
Грибник-дундук.
И вот, отчаявшись и трепеща за око,
Уже всерьез,
Ты видишь, как язык тебя далеко
завел, занес.
И так прозрачна и тонка мембрана
Меж «там» и «тут»,
Что стоит топнуть лишь — и урагана
Жди, баламут.
Но если у тебя внутри не пусто,
Спой до конца
В честь Ока Ярого и высшего искусства
Смирять сердца.
Крысы
По осени — еще с Покрова дня
две крысы поселились у меня.
Сначала боязливо, а потом
нахально, с дерзостью обследовали дом.
Теперь шуршат, снуют туда-сюда,
грызут бумагу, свечи, провода.
В помойке роются, штырь пробуют стальной
и зубы точат о косяк дверной.
Жиреют, наглые, ворчат между собой,
что лучше — войлок? свитер шерстяной? —
что в брюхе книжный переплет урчит,
а клей резиновый на языке горчит.
Что если зубы не точить, то вот напасть, —
они растут и прошивают пасть,
и что попробовав, готова ли стряпня,
пора бы им приняться за меня.
Вот путь природы порченой! Черна
созданья падшего слепая глубина,
где заварились похоть с мятежом,
чтоб кончить людоедским кутежом.
Вот безнаказанного зла широкий путь:
когда пытается герой забыть, заснуть,
не видеть, не хотеть, не быть, не знать,
рискует сам крысиной снедью стать.
А мне что делать? Больше, чем ножа,
крысиного боюсь я куража.
Куда бежать мне за верстой верста?
Но мне сказали: заведи кота.
Как просто все! Не яд, копье и ствол —
есть кот на весь крысиный произвол.
На зубы хищные, на тварей смрадных жесть —
кошачья простота и гибкость есть.
* * *
Лишь стоит вспыхнуть мне и лишь начать,
врагу и местнику в запале закричать:
«Дурак вы, право же, не вам меня судить!», —
душа срывается и ну себе бродить.
И колобродит, темноту виня,
руками шарит в поисках огня
и натыкается на все углы подряд
среди несытых мысленных волчат.
Как получается, что бранное словцо
вдруг обретает голос, плоть, лицо?
А каждый резкий жест и гневный крик
вдруг возвращаются, показывая клык?
Но утешительно сознание одно,
что все здесь взвешено в свой срок и сведено.
И в Книге Жизни на простом листе
ты все это читаешь в темноте.
* * *
Когда свет разума погас,
то есть причина
юродом стать в лукавый час.
Гори ж, лучина!
Причина есть дать кругаля:
с тылов и тына
зайти, где мать сыра земля
утешит сына.
И ни во что ему вменит
его провалы,
потухший взгляд, потертый вид
и захудалый.
Не взыщет за растрату дней,
за все непрухи,
за то, что без гостинца к ней
пришел, старухе.
Ни яств заморских, ни речей,
и ни диковин:
пустой, как высохший ручей,
как снег, бескровен.
И говорит земля, к утру
горя зарницей:
— За нищету твою в миру —
Бери сторицей.
От рек подземных и корней,
от тайных токов,
от мифов, соков и теней,
от всех истоков!
Бери — такого не добыть
кайлом и буром,
и ломом здесь не продолбить
в усердье хмуром.
Пройди сквозь плиты, осолен,
омыт, окислен,
к Тому, Кем был ты сочинен
и Кем исчислен.