Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2012
Роберт Вебер
. В точке пересечения. Im Schnittpunkt / Под общ. редакцией Е. Зейферт. — М.: МСНК-пресс, 2011.
Поэт — российский немец Роберт Вебер (1938 — 2009) писал на немецком языке и русскому читателю был известен в переводах других авторов, например Евгения Витковского. Но, как выяснилось, в последние годы жизни Роберт Вениаминович подготовил рукопись книги
“В точке пересечения”/ “Im Schnittpunkt”, в которую вошли как его немецкие стихотворения, так и их русские авторские варианты (это именно варианты, а не просто переводы). Причем русские тексты Вебер поставил впереди немецких, подчеркивая значимость, приоритетность русского языка в рукописи.
Эту книгу поэт создает, живя в Германии: в немецком окружении парадоксальным образом его поэтическая русская речь оживает, выступает на передний план сознания. В рукописи много доказательств тому, что Вебер не ставил перед собой цели дать точный перевод своих изначально созданных на немецком стихотворений. Наоборот — он демонстрирует суверенность русских и немецких текстов. Это заметно уже по названию первого из двух составляющих книгу циклов “Звучит над миром вечный звездный хор…” / “Schon spielt den allerletzten Sternentraum des Vollmonds zartes Waldhorn hoch und flott…”, повторяющему первые строчки стихотворений “Сельская увертюра” / “Dorfouvertьre”. Немецкий вариант буквально переводится так: “Уже высоко и бойко играет нежная валторна самую последнюю звездную мечту полной луны…” — и, как видим, не соответствует русскому.
Более того, автор намеренно придает русскому тексту дополнительную “русскость”, а немецкому — “немецкость”.
В немецком стихотворении героиню зовут Эмма (“Heidelbeeren”), а в его русском варианте — Лиза (“Черника”), причем в контексте игривости девушки и ситуации, происходящей в лесу, это имя влечет за собой образ пушкинской “барышни-крестьянки” Лизы. В немецком произведении “Sternentrдume” нет упоминания березы, а в его русской версии “Звездные мечты” береза возникает дважды в разных контекстах: “Пятый сажает у школы березку…”, “Порой человеку достаточно хлеба, телеэкрана и шума берез”. В русских стихах Вебер иногда использует русскую сказочную интонацию: “Жила-была женщина старая. / Очень старая женщина. / И была у нее черная корова”. Или воссоздает узнаваемый русским ухом ритм: стихотворение “An Groвmutter A.A.P.”, созданное пятистопным ямбом, на русском языке звучит в такт есенинскому “Белая береза / Под моим окном…”, написанному певучим трехстопным хореем:
С чем сравнить нам, бабушка,
всю твою судьбу?
Да хотя бы с радужной
яблоней в саду.
(“Бабушке А.А.П.”)
А порой поэт шалит с русской строкой, допуская в нее вольности: вместо “скрипичного оркестра кузнечиков в лесу” (“Das Streichorchester der Grashьpfer im Wald”) в стихотворении “Земля” появляется “лосей любовный стон”.
Образной системой и формой, стилизацией и игрой с читателем поэт утверждает: у меня два читательских адреса, русский и немецкий. Русские и немецкие стихи у Вебера соседствуют друг с другом, но не копируют друг друга. Ткань книги, с одной стороны, создана нитями разных языков, с другой — внутри рукописи словно живут две книги — одна на русском, вторая на немецком языках.
Роберт Вебер родился в Павловском Посаде под Москвой. Раннее детство его прошло в Сибири, отрочество — во Владимирской области, студенческие годы — в Москве. Учился в Первом медицинском институте, в Московском институте иностранных языков. Работал учителем, литературным сотрудником. В 1970-1980-е годы. Р. Вебер был председателем комиссии по советской немецкой литературе при Союзе писателей СССР, корреспондентом газеты “Neues Leben” (Москва).
Автор книг “Verheissung” (“Обещание”, 1972 — вариант этой книги на русском языке в переводе Евгения Витковского вышел в свет в 1980 г.), “Fragen an das Leben. Miniaturen und Skizzen” — “Вопросы к жизни. Миниатюры и очерки” (1980), “Reise in die Erinnerung” — “Путешествие в воспоминание” (1983), “Wer lenkt die Welt? Gedichte und Erzдhlungen” — “Кто правит миром? Стихи и рассказы” (1986), “Russlanddeutsche Fabel” — “Российско-немецкая басня” (1993) и другие.
Интересно сравнить немецкую и русскую книги — “Verheissung” и “Обещание”. В немецком варианте — 61 стихо-творение, в русском — 57. Некоторых произведений из русской книги нет в немецкой, а отдельных из немецкой — в русской. Однако основной состав текстов в книгах совпадает, сохранены и значимые композиционные элементы.
В 2002 году поэт уехал на историческую родину в Германию, где его творческая активность по разным причинам значительно уменьшилась. Парадокс судьбы Роберта Вебера — после обретения российско-немецкой литературой свободы печати, прежде активный участник литературного процесса, автор многих книг, в 1990-2000 годах он крайне редко публиковался. Трагически ушел из жизни
в 2009 году.
Поэт собирает свою последнюю книгу из ранее опубликованных и еще не известных читателю стихов. Узнаваемы стихо-творения из книги “Обещание” — “Домик из песка”, “Жанне”, “Обещание”, “Лебеди”, а также из других книг. Показательно, что произведение “Schддne”/“Лебеди” замыкает три сборника — “Обещание”, “Verheissung” и “В точке пересечения”/ “Im Schnittpunkt”, по сути, став лебединой песней автора.
Стихам Вебера свойственна легкая пафосность, идущая от восторга перед миром. К сожалению, порой, будучи обращенной к советским ценностям, она кажется излишней. Неактуально и изображение места поэта в обществе как человека, занимающегося только своей, стихотворной деятельностью, например, в обобщенном сопоставлении с людьми другого рода деятельности (“Астрономы и поэты”). Ушли в невозвратное прошлое описания ситуаций типа:
Мы утром идем на работу —
в движеньях — размах.
В гуде эфира
бодрящие марши и вальсы.
Пчелиную радость труда
ощущаем в руках,
медово-густую энергию
в кончиках пальцев.
(“Провода”)
Но большинство стихотворений Роберта Вебера интересны современному читателю.
Творчество Вебера — мир верлибра, оригинальных, авторских метафор.
Отдельные стихотворения представляют собой развернутые метафоры, как, к примеру, “О судьбе моего народа” / “Vom Schicksal meines Volkes”. “Сухие семена / выжатого лимона / в теплом песке / на берегу утренней Волги…” / “Die trockenen Samen / einer ausgequetschten Zitrone / im heiЯen Sand / am morgendlichen Wolgaufer…” Лирический герой бережно собирает сухие семена лимона и отправляет их вниз по реке — навстречу недоверчивому Солнцу.
Нередко метафора создается по типу овеществления отвлеченных понятий:
…все падает на землю:
серые секунды дождевых капель,
оранжевые минуты березовых листьев,
алые часы поздних яблок.
…все поднимается к небу:
синие секунды испаряющихся снежинок,
зеленые минуты березовых почек,
белые часы яблоневых лепестков.
(“Направление к земле и небу”)
“Человеку достаточно кусочка неба, а человечеству нужна вселенная” (“Звездные мечты”). В своем мировидении Роберт Вебер сохраняет восторг первоклассника, осознавшего, что мы “живем на круглом свете” (“Дети и космос”). Его излюбленный субъектный ракурс — с позиции человека, находящегося возле земли, как у глобуса. Характерен и обзорный, панорамный взгляд сверху, когда аэродромы воспринимаются как “ладони больших городов”. Мотивы полета, высоты, тяги к небу, превращения рук в крылья сочетаются с другим субъектным ракурсом — взглядом человека, живущего на земле, вверх:
Землянин,
почему ты все внимательнее
смотришь в небо?
(“Гнезда”)
Взрослые любят
поднимать детей к небу:
“Дотронься до твоей звезды!
Тогда тебя ждет счастье!”
Быстро становятся дети взрослыми —
они вырастают высокими
уже потому, что
так часто смотрят в небо…
(“Дети и космос”)
Направлением мечты в книге становится вертикаль, приземленности — горизонталь (“В точке пересечения”).
Художественный мир книги, начинающейся со стихотворения “Земля” / “Erde”, — это даже не земной шар, а Вселенная, Вселенные. Человек здесь в первую очередь — землянин. Объекты поэзии Вебера — Солнце, Луна, Земля, звезды, другие природные объекты:
Перед глазами мелькают
голубые реки, моря, океаны,
зеленые луга и леса,
оранжевые пустыни,
белые вечные льды,
серые степи,
коричневые горы,
красные железные дороги и границы,
фиолетовые кружочки городов и точки сел,
синие имена человеческих поселений …
(“Дети и космос”)
Солнце и Луна в художественном мире Роберта Вебера уменьшаются до точки (“Многоточие” / “Auslassungspunkte”) или до зрачка (“Гнезда”). Солнце может быть размером с яблоко (“Плоды, стволы, корни” / “Frьchte, Stдmme, Wurzeln”), а Луна — с зерно (“Все полно ожиданием”/“Alles ist voller Erwartung”). Даже в своем мас-штабе Земля воспринимается лирическим героем целостно, полностью: “…Землю потомку смогу завещать целиком”
(“У глобуса”).
Вселенского масштаба достигает и тема любви, семьи: “И когда ты проснешься, / cвежая-свежая, / как новорожденная, / мне вдруг снова покажется, / что это ты правишь миром…”
Тема тепла у Вебера напрямую связана с рецептом творчества. Лирический герой “просеивает золотые песчинки времени”, “самые ценные остаются на ладони”. Он хочет подарить этот “маленький клад” людям.
Старики
меня поучали в детстве:
“Храни,
никому не раздаривай сердце!
И набирайся ума!”
А я их все трачу и трачу.
А я отдаю их всем —
Задарма.
И становлюсь богаче!
(“Ум и сердце”)
Поэт задает недоуменный вопрос: “Но как же можно раздаривать себя экономно?” Роберт Вебер даже предлагает поэтическую гипотезу возникновения человеческого тепла: раньше Земля была раскаленной, и ее тепло сохранилось в ладонях жителей. В этом контексте душевно теплым становится обращение “земляне”, “Mitmenschen” (это слово везде передается широко как “сограждане”). Вебер предпочитает оптимистические финалы произведений. Даже если стихотворение называется “Невезение”, оно все равно заканчивается вполне оптимистично.
Несмотря на пристрастие к верлибру, Роберт Вебер — поэт “аполлонический”. Он любитель продуманных композиций, построенных на повторах, единоначатиях, лексико-синтаксических отражениях частей текста друг в друге. Тройственность элементов отражается в композиции и даже заявлена в названиях стихо-творений: “Плоды, стволы, корни” (“Frьchte, Stдmme, Wurzeln”), “Дома, деревья, книги” (“Hдuser, Bдume, Bьcher”), “Земля, вода, воздух” (“Land, Wasser, Luft”). Излюбленный свободный стих Вебера сближает его с современной германской стиховой традицией.
Осмелюсь предположить, что в сознании русского и немецкого читателей бытуют разные Роберты Веберы. Эта книга-билингва — с одной стороны, шаг к объединению образа Вебера в читательском сознании, с другой — еще более стойкое разведение “немецкого и русского Веберов” по разным полюсам.