Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2012
Столов Валерий Борисович
— педагог, директор частной общеобразовательной школы. В “Дружбе народов” публикуется впервые.
Существует устойчивый стереотип, восходящему к антигерманской пропаганде времен Второй мировой войны, — попытку “решения еврейского вопроса” в Третьем рейхе рассматривают как “возрождение Средневековья”. Первым такое определение дал, по-видимому, не кто иной, как И. Сталин в ноябре 1941 года: “гитлеровцы… устраивают средневековые еврейские погромы…”1 . Мнение это бытует и поныне.
Верно ли оно?
Если всем прочим аспектам агрессивной деятельности Третьего рейха (борьба с политическими противниками и оппозицией, стремление подчинить себе больше ресурсов) искали пусть не оправдание, но хоть какое-то объяснение, то понятие “холокост” стало символом бессмысленной жестокости, в которой выразилась суть гитлеровского государства. А причину, по которой объектом истребительной ненависти этого государства сделались именно евреи, видели в “тяжелом наследии прошлого” — в традиции, возникшей в Средневековье. Таким образом, “окончательное решение еврейского вопроса” приобретало вид закономерного итога извечных гонений — итога, единственно возможного в условиях, когда современный и рациональный подход к проблеме не смог прийти на смену подходу традиционному, архаичному.
Однако сегодня подобная интерпретация этих трагических событий уже мало согласуется со знаниями о них, которыми мы располагаем. Она выглядит слишком искусственной и однобокой; причем это относится как к характеристике гитлеров-ской Германии, так и ко взгляду на еврейскую историю.
Начнем с последней. Более пристальное знакомство с положением евреев в период, последовавший за распадом Западной Римской империи, несколько разрушает образ вечно страдающего и угнетаемого меньшинства, созданный в XIX веке “плаксивой историографией”, как выразился крупнейший историк еврейского народа Сало Барон. Практически до самого наступления Реформации в XVI столетии евреи представляли собой единственный пример религиозного меньшинства в Европе. Спрашивается: а куда же подевались все остальные? Ответ на этот вопрос ясен: они были уничтожены или, в лучшем случае, изгнаны.
Одним из наиболее известных тому примеров является судьба катаров — сторонников религиозного движения, получившего распространение на юге Франции и практически полностью уничтоженного в XIII веке в ходе так называемых Альбигойских войн, вдохновляемых католической церковью. Можно также вспомнить судьбу мусульман, расселившихся в ходе арабского завоевания Пиренейского полуострова (Конкисты) и полностью исчезнувших из этого региона после христианской Реконкисты. Правда, справедливости ради надо заметить, что по окончании Реконкисты евреи тоже были изгнаны из Испании. Однако в большинстве европейских стран еврейские общины сохранились. И главная причина этого заключается не в какой-то особой выживаемости, а в том терпимом к ним отношении, которое исповедовало христианское общество.
На первый взгляд это утверждение кажется шокирующим, противоречащим тем сведениям о кровавой череде убийств и погромов, которой, как принято считать, отмечена вся еврейская история. О какой терпимости можно в таком случае говорить? Однако так называемая “теология презрения”, сформулированная еще на заре христианской эры Блаженным Августином, утверждала: хотя евреи достойны всяческого унижения за грех убийства Христа и отказ признать его Божественную природу, но их при этом нельзя убивать и насильно обращать в христианство, дабы не лишать возможности раскаяния и исправления. По мысли Августина, массовое и добровольное обращение евреев в “истинную веру” станет преддверием конца времен и Второго пришествия Спасителя на Землю.
И в целом эта установка соблюдалась. Так, когда в ходе Крестового похода “освободители гроба Господня” подвергли разорению оказавшиеся у них на пути еврейские общины Прирейнской области, Ватикан разрешил переход обратно в иудаизм тем евреям, которые, спасаясь от неминуемой смерти, приняли крещение. Да и впоследствии нередко встречались случаи, когда евреи, преследуемые разъяренной чернью, находили убежище в домах епископов и монастырях.
В роли покровителей евреев выступали далеко не только представители церкви. Зачастую в этом качестве выступали монаршие особы, которые получали взамен кредиторов, финансирующих их весьма дорогостоящие предприятия (самыми за-тратными из которых являлись, разумеется, войны). Недаром, описывая правовой статус представителей “Моисеева племени”, рукописи того времени называют их “рабами королевской казны”. А польские князья даже усиленно приглашали к себе селиться евреев из Центральной Европы, видя в них тот самый городской элемент, наличие которого, как становилось все более и более очевидно, являлось необходимым условием для развития государства. Польшу стали называть “раем для евреев”. И их поток, хлынувший в эту страну, был столь велик, что к моменту раздела Речи Посполитой в конце XVIII века между Россией, Австрией и Пруссией, там проживало самое многочисленное в мире еврейское население.
Таким образом, существование евреев в Средние века вовсе не сопровождалось постоянными мучениями, притеснениями и страданиями. В сословном обществе того времени они составляли одну из замкнутых корпораций, имевшую свои повинности и свои привилегии.
Разумеется, безопасным их существование не было. Но у кого в те лихие времена оно было таковым? С другой стороны, как показано выше, невозможность полного уничтожения гарантировалось определенной ролью, отводимой евреям в христиан-ской эсхатологии.
В Новое время, по мере углубления секуляризации, запрет на убийство евреев перестал выполнять свою останавливающую роль. Поэтому, когда в рамках нацист-ской идеологии выкристаллизовалось отношение к евреям не просто как к “бесполезному” народу, но и несущего вред всем прочим одним фактом своего существования, как к “антирасе”, никакого останавливающего механизма, препятствующего геноциду, не оказалось. Иными словами, холокост стал возможным не потому, что его исполнители действовали “средневековыми” методами, а, напротив, потому, что их методы слишком далеко ушли от средневековых.
Уяснение нами этого обстоятельства позволяет лучше понять и поведение евреев, обреченных нацистами на уничтожение. То спокойствие и готовность к сотрудничеству со своими палачами, которое они зачастую демонстрировали, порождает недоуменный вопрос: понимали ли эти люди, какая участь им уготована? Можно сказать с высокой долей определенности, что нет! Знание собственной истории не могло не привести этих несчастных к мысли, что их враги, как это не раз случалось в прошлом, преследуют некую конкретную цель, которая вовсе не сводится к уничтожению еврейства. К сожалению, дело обстояло именно так.
Но почему те, кто ведал в рейхе “еврейским вопросом”, пришли к наиболее радикальному “окончательному решению”? Точный ответ на этот вопрос мы едва ли когда-нибудь получим, но определенные предположения выдвинуть можем. Но прежде необходимо сказать несколько слов о механизмах функционирования гитлеров-ского государства.
В первые послевоенные десятилетия во многом благодаря кинематографу сформировалось массовое представление об этих механизмах, как об эффективной, четко отлаженной, работающей без сбоев, хотя и бездушной, машине. В отечественном кино этот образ с наибольшей художественной силой воплощен в телесериале “Семнадцать мгновений весны”. Недаром, как говорят, его демонстрация вызвала к жизни первые в СССР подростковые неонацистские группировки: так внешне привлекательна была изображенная в нем работа бюрократического аппарата гитлеровской Германии. Что ж, эстетике в Третьем рейхе и правда придавалось большое значение. А вот что касается функционирования бюрократической машины, то здесь фильм про великого разведчика Штирлица демонстрирует скорее советские, чем немецкие реалии. Один из примеров — эпизод, в котором штандартенфюрер заявляет, что забирает арестованного из тюрьмы, принадлежащей другому ведомству. В тогдашней Германии, для которой была характерна постоянная борьба различных, подчас дублирующих друг друга ведомств, это было совершенно немыслимо.
Если, скажем, в СССР правящая (она же — единственная) партия представляла собой стержень системы государственного управления, то роль правящей партии в Третьем рейхе была более неопределенной. Нередко гауляйтеры (местные партийные руководители) соперничали за власть с бургомистрами, причем это соперничество отнюдь не всегда завершалось в их пользу. Еще более сильная конкуренция наблюдалась среди высших нацистских бонз. Чем это оборачивалось на практике? Достаточно вспомнить, что наряду с “официальной армией”, Вермахтом, в Германии существовала еще одна, “альтернативная” — так называемые войска СС, имевшие особую форму, собственное командование и подчинявшиеся напрямую главе СС Гиммлеру. Также военно-воздушные силы, Люфтваффе, возглавляемые Герингом, включали в себя, помимо собственно авиации, также зенитную артиллерию, а в конце войны — еще и пехотные дивизии (так называемые авиаполевые) и ракетные подразделения, обеспечивающие запуск реактивных снарядов “Фау-1” (созданных в пику армии, которая приняла на вооружение баллистические ракеты “Фау-2”).
У исследователей такая странная система ожесточенной конкуренции между различными частями тоталитарного государственного механизма получила название “тоталитарная анархия”. Причем, несмотря на очевидный вред, наносимый до-стижению преследуемых государством целей (безотносительно к оценке самих этих целей), Гитлер сознательно поддерживал эту систему, поощрял конкуренцию между своими подчиненными. Это полностью отвечало его социал-дарвинистским убеждениям. Подобно прочим людям, склонным переносить идею Ч. Дарвина о выживаемости сильнейшего из природной среды в социальную, “фюрер германского народа” рассматривал человеческое сообщество как разновидность животной стаи.
Какое отношение эти реалии нацистской системы имеют к холокосту? Они показывают, что далеко не все, что происходило в ее рамках, директивно утверждалось на самом верху, то есть непосредственно Гитлером. Нередко это было инициативой его подчиненных, которые таким образом пытались доказать свою значимость и важность руководимых ими структур.
Вполне возможно, что и в случае с “окончательным решением еврейского во-проса” мы сталкиваемся с этой же особенностью нацистского государства. Ведь и концентрационные лагеря, и айнзатцгруппы, осуществлявшие массовые казни евреев на Восточном фронте, входили в структуру СС и подчинялись непосредственно его главе Генриху Гиммлеру. Надо сказать, что эта личность довольно сильно отличалась от большинства верхушки национал-социалистов. Прежде всего, он не принимал участия в Первой мировой войне, хотя и встретил ее окончание в школе прапорщиков. Кроме него, среди ближайших соратников Гитлера не были отмечены причастностью к “фронтовому братству” лишь Геббельс (его не призвали в армию из-за инвалидности, которую, впрочем, он тоже любил выдавать за последствия ранения) и Борман, служивший денщиком в тылу (и тоже склонный к придумыванию военных подвигов). Образование у Гиммлера было сугубо мирное — агроном. При этом он был зациклен на вопросах “чистоты крови” и прочей квазинаучной полумистической чепухе. Кстати, сам Гитлер, вопреки распространенному мнению, мистикой особо не увлекался и уж тем более не превращал ее в основу для своих политических шагов.
Вполне возможно, что именно Гиммлер отдал приказ о начале полного уничтожения еврейского населения. Почему? Здесь могли сыграть роль и его навязчивые идеи о необходимости следования принципу “расовой чистоты”. Однако не надо сбрасывать со счетов и вполне материальные, конъюнктурные соображения. Демонстрация в разгар войны того, что подчиненные ему эсэсовцы заняты выполнением важнейшей задачи, не уступающей по своей значимости задачам армии на фронте, означало участие в той самой постоянной межведомственной конкуренции, составляющей основу “тоталитарной анархии”.
К тому же важно напомнить, что холокост — это не только история убийства миллионов безоружных, невинных людей, но также и история гигантского ограбления. Ведь смерть настигала несчастных голыми в прямом смысле этого слова. Все их имущество отбиралось. Золото, драгоценности, собственность поступали в распоряжение государства. Одежда, мелкие вещи раздавались или продавались за бесценок жителям оккупированных Германией стран, чем “подслащивалась пилюля” их собственного ограбления. Так что уничтожение евреев служило и весьма выгодным коммерческим предприятием. Что также больше соответствует нравам капиталистической эпохи, а не средневековой, когда материальная выгода далеко не всегда становилась ведущим мотивом деятельности людей.
Следует учесть и еще одно обстоятельство, касающееся происхождения идеи об “окончательном решении еврейского вопроса”. Со времен Нюрнбергского процесса принято считать, что цель истребления еврейского населения вынашивалась нацистской верхушкой едва ли не с самого момента прихода к власти, а быть может, и еще ранее. Однако впоследствии стало ясно, что это не так. Антисемитизм действительно являлся центральной, интегральной частью нацистской идеологии, но ее практическое воплощение в первые годы после прихода НСДАП к власти не принимало убийственного, истребительного характера. Евреи были лишены гражданских
прав — да, это было. Кстати, как заметил по этому поводу один историк, в результате введения в действие Нюрнбергских законов в Германии статус евреев в этой стране уравнялся со статусом негров в США. Их активно принуждали покинуть страну — тоже верно. В организации еврейской эмиграции, между прочим, СС тесно сотрудничало с сионистскими организациями, прежде всего, с Еврейским агентством (Сохнутом) — ведь в данном вопросе цели обеих структур совпадали. Активно шел и процесс изъятия еврейской собственности (“ариизация собственности”).
Конечно, убийства происходят и в этот период. Их пик пришелся на так называемую “Хрустальную ночь” с 9 на 10 ноября 1938 года, когда десятки евреев были убиты, а 20 тысяч арестовано и брошено в концлагеря.
Когда же возникает идея не просто унижать и притеснять евреев, но уничтожить их поголовно? Может быть, она существовала у лидеров нацистов изначально и лишь ее практическая реализация в силу различных тактических причин откладывалась? Такова была господствующая точка зрения в первые десятилетия после окончания Второй мировой войны. Однако сегодня мало кто из специалистов ее разделяет. Не найдено никаких документов, которые бы свидетельствовали о том, что план “окончательного решения еврейского вопроса” был составлен загодя и дожидался своего часа в глубоком секрете. Его попросту не было, этого плана. Существовала идея антисемитизма, бывшая интегральной частью, объединяющей вокруг себя различные стороны доктрины национал-социализма. Причем, хотя она уходила корнями в Средневековье, в то же время она была по-настоящему современной. И обвинения, которые она предъявляла евреям, были новые, причем зачастую — диаметрально противоположные. Так, например, евреев обвиняли в том, что они являются символом капиталистического ограбления и одновременно агентами мировой революции.
А после прихода нацистов к власти мы можем наблюдать непрерывную радикализацию, ужесточение отношения к евреям в Германии. Сначала — попытка бойкота товаров и услуг, предлагаемых евреями (не очень удачную, впрочем. Немцы просто не понимали — почему надо отказываться покупать то, что дешево и качественно, лишь потому, что это продают евреи). Затем — ограничение евреев в правах (Нюрнбергские законы). Требования носить на одежде специальный знак (желтую “Звезду Давида”). Отъем собственности, принуждение к эмиграции. Затем попытка обрушить на них “гнев народа” в отместку за попытку убийства германского посла в Париже, предпринятую еврейским юношей Гершлом Гриншпаном — “Хрустальная ночь”.
После начала Второй мировой войны гитлеровский режим получил власть над Польшей — страной с самым большим еврейским населением в Европе в то время.
В крупных городах оккупационные власти создают гетто, в которые сгонялось это население. Как раз возрождение этого термина, “гетто”, — пожалуй, единственный пример прямого обращения к средневековой практике применительно к политике относительно евреев. Но между содержанием понятия “еврейское гетто” в Средние века и в ХХ веке существует большое различие. В первом случае в гетто никого не загоняли — это была естественная форма проживания меньшинства. Нацистские же гетто являлись по сути своей тюрьмой, и даже их внешний облик подтверждал это: они были обнесены колючей проволокой, охранялись часовыми и т.д.
А затем, с нападением Германии на СССР, началась фаза массовых убийств, осуществляемых участниками айнзатцгрупп в десятках, сотнях городов и местечек, расположенных на территориях, переходящих под контроль немецкой армии. Затем после совещания высших офицеров СС, проведенного под Берлином в январе 1942 года и получившего название Ванзейская конференция, эта практика распространилась и на другие европейские страны. Население гетто свозилось в специальные центры уничтожения, расположенные на территории “Генерал-губернаторства” (так называлась та часть Польши, которая не была включена в состав рейха), где убивались непосильным трудом, голодом и специальными высокотехнологическими методами, обычно — отравляющим газом.
Точное количество жертв “окончательного решения” едва ли когда-нибудь будет подсчитано. Известны однако другие цифры. Германия проиграла ее, и теперь уже ей пришлось принести страшную жертву торжествующим победителям. В 1945–46 годах от 12 до 14 миллионов немцев были насильно изгнаны со своих земель, не менее 2 миллионов из них были при этом убиты. Но это, как говорится, уже другая история.
1 Доклад на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями города Москвы 6 ноября 1941 года. — Сталин И.В. Cочинения. — Т. 15. — М.: “Писатель”, 1997. С. 71.