Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2012
Пустогаров Андрей Александрович
— поэт, переводчик. Родился в 1961 г. на Украине,во Львове. Окончил Московский физико-технический институт. Автор трех сборников стихотворений: “Диптих” (М., 2001; совместно с В.Ешкилевым), “Азия” (М., 2004), “Город” (М., 2007). В его переводах вышли несколько антологий современной украинской литературы. Переводит также с польского, английского и других европейских языков. Живет в Москве.
Мигрант
Предвоенной весной он родился в горах,
там, где облаком бродит над гребнем Аллах.
Он растёт, занимается выпасом коз,
ждут его уже армия, свадьба, совхоз.
Но империя тихо уходит домой.
Рядом бой, и становится плохо с едой.
Он берет у отца его старый рюкзак,
мать целует, и так покидает кишлак.
И до станции парня подвозит КАМАЗ
с перерывом в пути на ремонт и намаз.
Стаей юркой беспаспортных птиц
караван их проходит сквозь пару границ
и в конце длинной лестницы рельсов и шпал
видит Кремль. Это значит — Казанский вокзал.
Видит город, который зачищен под нуль,
и его бьет по почкам случайный патруль.
Он кирпичную кладку кладёт не спеша,
и хозяин не платит ему ни гроша.
И в Малаховке где-то он строит забор,
слышит ночью созвездий ликующий хор,
к продавщице ларька на свиданье спешит,
нож втыкает в него подмосковный фашист.
Он хрипит, но больница его не берет,
он в ментовском “козле” на рассвете умрет.
Но зато в алычёвых хмельных небесах
уже ждут его Будда, Христос и Аллах.
Таджики
Я ехал на электричке с дачи в Москву —
встретиться с сыном, который на пару дней
прилетел из Люксембурга.
Стояла мягкая солнечная погода
самого конца октября.
На даче на верхушке розового куста
на маленьком остром бутоне
чуть разошлись зелёные листья
и проглянула красная полоска цветка.
В полупустом вагоне впереди меня
сидели два таджика в возрасте около тридцати.
Я видел шоколадное лицо
под вязаной шапкой с поблескивающими
золотыми коронками на передних зубах.
Сквозь вагон проходила бойкая караванная тропа.
Один из таджиков купил у бродячего торговца
обложку для какого-то документа, наверное, для паспорта,
и теперь, поглаживая пальцами, вертел её в руках.
Через вагон на коленях прошел безногий.
Он неслышно возник у меня из-за спины,
не оставив мне времени на раздумья,
да и после покупки шариковой ручки у глухого
у меня уже не осталось мелких денег.
Похоже, во всем вагоне подали безногому
только таджики. Я вспомнил,
что, когда я однажды вылетел на машине
с двухметровой насыпи на Кутузовском проспекте,
только “лица кавказской национальности”
подбежали посмотреть что со мной,
остановив на обочине свои “Жигули”.
Потом за спиной у меня началось движение —
это появились контролёры.
Таджики отступили в передний тамбур
и, когда на остановке открылись двери,
пробежали мимо меня по платформе
в золочёном осеннем воздухе.
Через некоторое время они снова
появились в вагоне, сели примерно
на то же место и ехали дальше
сквозь сбрызнутый солнцем осенний пейзаж.
За двадать минут в их жизни были: приобретение, милость
и приключение с бегством и спасением от опасности.
Это им досталось всё золото этого дня
в самом конце октября.
* * *
На Шестнадцатой станции был шалман
в середине трамвайного круга.
Когда на море падал туман,
для мужчин лучше не было друга.
Там на столик без стульев ставили пиво
и в него доливали водку.
Если кто себя вёл крикливо,
его сразу брали за глотку.
А о чём толковали, поди теперь вызнай —
я дитём был с памятью куцей.
Но, наверно, они говорили о жизни
после войн трёх и революций.
И о том, что их время уплыло,
и хоть скучно, зато спокойно
доживать средь глубокого тыла —
ни бомбёжки тебе, ни конвойных.
А что дед вспоминал, я не знаю,
запивая что-то компотом:
как мальчишкой совсем в журавлиную стаю
он с тачанки бил пулеметом?
Или после, опять с пулеметом,
на Дону прикрывал переправу,
и с немецкого берега кто-то
отстрелил три пальца на правой?
И в трамвайном круге ль, овале
моря шум нарастал постепенно,
и мальцу напоследок давали
отхлебнуть пива белую пену.
* * *
когда ровно четверть века назад
разгневанная начальница экспедиции
вошла в комнату где в оконных проёмах
выходивших в тенистый внутренний двор не было рам
а на кровати лежали блестя голыми грудями
две присмиревшие девушки
неужели это я
затаив дыхание стоял за дверью
прижимаясь голым задом к колючей саманной стенке?
* * *
когда от жизни всей крупица
одна останется внутри
тогда в музей приди проститься
с актрисой Жанной Самари
своей любимою товаркой
навстречу ей спеша сквозь зал
ты вспомнишь как её на марке
впервые в детстве увидал
и обещанием награды
душистым ворохом тепла
ты понял жизнь навстречу садом
иль звездным небом расцвела
потом она казалась адом
и шла упрямясь вкривь и вкось
но обещание награды
ты знаешь это всё сбылось
дивясь её улыбке алой
уже готовясь в тяжкий путь
влюблённым мальчиком из зала
ладонью не забудь махнуть
* * *
Заскрипит облаками, ветрами —
точно к морю за солью возы.
Затрепещет зелёное знамя
виноградной лозы.
Камышами зашепчут лиманы:
“Где-то рядом сады Гесперид”.
И живая вода из-под крана
по корявой земле побежит.