Мини-роман. С литовского. Перевод Анны Глуховой
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2012
Ундине Радзявичуте
родилась в 1967 году. Закончила отделение истории, теории и критики искусства Вильнюсской художественной академии. Работала креативным директором в международных рекламных агентствах. Автор двух мини-романов в жанре черного юмора: “Strekaza” (русский перевод см. в “ДН”, 2005, № 12) и “Франкбург”, а также книги коротких историй “Баден-Бадена не будет”. Произведения Ундине Радзявичуте переведены на русский, английский и итальянский языки.Анна Глухова родилась в 1972 году. Закончила филологический факультет Вильнюсского университета. Работает переводчиком в Агентстве новостей в Вильнюсе. В 2003 году была участницей семинара переводчиков журнала “Дружба народов” в Переделкине. Мини-роман Ундине Радзявичуте “Strekaza” печатался в “ДН” в ее переводе.
1
Vsionshch do pociongu byle jakiego,
Nie dbach o bagazh, nie dbach o bilet…1
… была самой любимой песней Франка в детстве, закончившемся в прошлом веке.
Услышав песню о поезде, родители тут же усилили контроль.
Франку уже было пять лет, и он мог сбежать из дома.
Родители настрого запретили: ходить одному за ограду, пинать ногами кота и разговаривать плохими словами с людьми, которые больше Франка.
Отдельным заявлением настрого запретили: петь песню “Vsionshch do pociongu” и рыться в мамином секретере.
Рыться в секретере Франку очень нравилось.
— Chego ty tam shuuukash?2 — спрашивала мама, часто стуча ладонью по столу.
Что ищут в секретерах? Тайны!
В тот период родители хотели научить Франка каким-нибудь стихам, но очень не хватало времени.
Поэтому Франк продолжал учиться песням по радио:
Zloty piershchooonek, zloty piershchooonek na shchenshcieee
Z niebieskim ochkiem, z blenkitnym niebem na shchenshcieee…3
…песня казалась очень красивой, но папа сказал: мужчины таких песен не поют, и такие песни ему, Франку, не понадобятся.
Еще ему очень нравилось ходить на железнодорожный вокзал встречать тетю или провожать маму: на перроне можно было найти потерянные деньги.
Однажды на вокзальной платформе он нашел желтую бусину.
— Bursztyn? Ale nie… nie bursztyn…4 — сказала мама и хотела отнять, но подошел начальник железнодорожного вокзала.
Начальник железнодорожного вокзала очень нравился маме, и мама не хотела показать, что живет на то, что отнимает у маленьких детей.
Она отвернулась, и у Франка осталось время, чтобы засунуть бусину себе в нос.
Потом в рот.
Потом проглотить.
Так, пройдя долгий путь, бусина исчезла. И никто никогда больше ее не видел.
С тех времен перроны ассоциировались у Франка с приезжающими и уезжающими женщинами и болью в желудке.
Между тем у большинства жителей Восточной Европы перрон железнодорожного вокзала ассоциировался с концом жизни.
* * *
Франк стоял на перроне.
С прошлого века ничего не изменилось.
Было так же холодно.
Ситуация не предвещала ничего хорошего.
Франк понял, что он немец, довольно поздно.
И определил это одним, но очень длинным немецким словом:
Vergangenheitsbewaeltigung.
Слово означало сопротивление немца наследию прошлого.
Франк несколько раз инстинктивно пытался, но пока у него ничего не получалось.
Наследие было слишком велико.
Поезд вдруг остановился, и человек в форме показал: пришло время посадки в вагоны.
Франка назвали в честь его прапрапрабабки. Прапрапрабабки со стороны мамы.
Точнее, по фамилии этой старушки, умершей сто двадцать лет назад.
По мнению исследователей истории, эта фамилия происходит от племени франков.
“Саксонские люди жестоки, франки коварны…”, — писал известный историк — специалист по западноевропейскому Средневековью француз Жак Ле Гофф.
Французы всегда были не самого лучшего мнения и о германских племенах, и о самих немцах.
По мнению Франка, даже если у их рода когда-то и были кровные связи с коварными варварами, то в ходе эволюции эти связи полностью атрофировались.
Знатная прапрапрабабка Франка, как гласят семейные легенды, происходила из Богемии. Возможно, поэтому в доме не было недостатка в стекле.
Хотя почти каждый день что-нибудь разбивалось.
Поскольку во всех семейно-бытовых драмах обычно винят самых маленьких, детство Франка было отмечено множеством драматических моментов.
Франку особенно нравилось брать двух лягушек из розового стекла.
Хотя ему было еще трудно понять, зачем эти лягушки нужны в доме, он уже пытался их спаривать.
Когда никто не видел.
Но новых розовых лягушек не появилось.
Фамилия Франка означала город или замок. В худшем случае — приют.
В лучшем смысле этого слова.
По документам отцовской семьи, род Бургов происходил из Восточной Пруссии, с Рейна, а военный порядок в доме не оставлял в этом сомнения.
— И как жить с такой фамилией? — однажды спросила одна медсестра.
Франк стоял голый и пытался доказать, что может.
Учиться в военном училище.
Быть Франком Бургом и жить не на немецкой территории было не очень легко.
* * *
Поезд остановился, и человек в форме показал: пришло время выходить.
— Что это за остановка? — спросил Франк.
— Это не остановка, — ответил человек в форме.
Поезд уехал, оставив двадцать гражданских и пять человек в форме в лесу возле рва.
Было влажно и даже, можно сказать, мокро.
От стояния возле рва новые кроссовки гражданских стали неновыми.
У многих приехавших не было опыта, что надеть в субботнюю поездку на поезде в лес в конце сентября.
Один в форме вручил Франку белый конверт без адреса и почтовой марки.
В конверте лежала фотография дома.
— Счастливо, — пожелал человек в форме.
Раздался выстрел.
Кто-то упал, кто-то бросился бежать.
Сначала бежать было легко, а потом стало трудно.
Особенно бухгалтерше — она внезапно осела и заявила:
— Бегите, я вас прикрою.
Насмотрелась телевизора, киноманка, подумал Франк.
Но не сказал.
Такие слова только пугают бухгалтеров.
— Надоело мне все, — сказала она. — Я только что после операции… Ты куришь?
— Нет.
— Плохо, — сказала бухгалтерша и достала сигарету. — Регулирую вес. По методу Плейшнера, — объяснила.
Франк хорошо знал женщин такого возраста, и ему стало ясно: сейчас она начнет рассказывать всю свою жизнь с самого начала.
— Нам нужно бежать, — сказал Франк.
Оставаться в лесу вдвоем с бухгалтершей, одетой в откровенно голубые треники фирмы “Адидас”, могло быть опасно.
Она сказала, что не сдвинется с места.
И прилегла.
Неожиданно из-за дерева вышел человек в зеленых маскировочных колготах, устрашающем капюшоне и с заряженным арбалетом в руках.
Грабитель в капюшоне, по-английски подумал Франк.
При виде оружия у бухгалтерши не осталось никаких аргументов, чтобы оставаться на мху.
— Нужно идти, — согласилась она. — Нас могут хватиться, — сказала, косясь на арбалет.
Арбалет косился на нее.
Человек в маскировочных колготах молча указал оружием направление.
Десять минут спустя все трое мирно вышли на лесную просеку.
Там стояла охотничья башня, а в охотничьей башне сидел подозрительный человек с пулеметом.
Пулеметчик, подумал Франк.
Когда бухгалтерша увидела, чем занимается на досуге человек из башни, у нее открылось второе дыхание и она нырнула назад в лес.
Грабитель в капюшоне, обрадованный новой перспективой, не опасаясь порвать колготы, бросился следом.
Франк остался.
Под надзором пулеметчика.
— Иди на солнце, — сказал в рупор пулеметчик.
Франк не понял и услышал короткое объяснение азбукой Морзе.
Шума Франк не любил.
Отдаляясь от пулеметчика и зайдя за горку на солнце, Франк увидел впадину.
Там стояли две мишени.
Возле них толпились люди: и без формы, и в форме.
Человек в форме подтолкнул Франка к мишени. Франк грубо с этим не согласился.
— Такая у меня работа, — спокойно сказал человек в форме. — Ножи, топоры, пули?
Ложки, подумал Франк.
— Ножи, — сказал он.
Пулеметчик сидел в башне на расстоянии трехсот метров и мог быть выпивши.
Непонятно, насколько.
Два человека в форме забросали Франка ножами.
Довольно профессионально.
Франк осмотрел куртку — нет, не испортили.
Когда Франк снова превратился из человека-мишени в рядового гражданского, у него разболелся живот.
Янтарная бусина неожиданно напомнила о себе.
История, которую взрослым людям не расскажешь.
Появились и другие проштрафившиеся: все они выбрали ножи.
Специалисты по другому оружию явно скучали.
Наконец экзекуция завершилась и армия отступила.
При отступлении сообщила:
— Теперь вы должны найти Гнома.
Люди в старых, грязных, утративших белизну кроссовках сидели на корточках в мокрой траве. Курящие курили, некурящие притворялись, что курят.
Все старались не смотреть, как чувствуют себя другие, и не показать, как чувствуют себя они сами.
Никто не хотел искать Гнома.
Гном нашел их сам.
* * *
Гном был довольно высокий.
Примерно метр восемьдесят.
То, что это Гном, можно было понять по синтетической бороде, красной шапке и цветастым женским ботам.
В руке Гном держал бутылку с местным виски.
Для обороны, подумал Франк.
— У меня есть для вас ребусы, — сказал Гном.
У многих, наверное, в голове возникли образные нецензурные выражения.
Никто ничего не сказал.
Пулеметчик сидел на своем посту.
Гном достал из кармана стопку измятых мокрых бумажных полосок и недружественно произнес:
— Тащите вопросы.
Франк вытащил:
Нужно уничтожить одно европейское государство. Какое???
(вопрос заключен в рамочку).
Конечно, Албанию, подумал Франк.
Хотя на первый взгляд может показаться, что минимальный урон был бы от уничтожения Румынии или Мальты.
В Румынии есть нефть, Дракула и другие полезные ископаемые, подумал Франк.
На Мальте — каменные святилища времен неолита — постарше Стоунхенджа.
Разве что люди там чересчур религиозные.
Однако климат хороший.
Значит, Албания, подумал Франк.
Гном ответ принял и предложил виски.
— Не стоит, — ответил Франк.
Другим попались задания и посложнее.
Вопрос:
У вас есть десять совершенно одинаковых пузырьков с таблетками.
В трех из них — наверняка яд. В каких? (вопрос заключен в рамочку).
Достался Ландертингеру.
После интеллектуальных игр с Гномом Гном заявил:
— А теперь ищите синее ведерко.
И увел шестерых не сумевших правильно ответить на вопросы назад в лес.
Пулеметчик проводил их выдержками из Чайковского на азбуке Морзе.
* * *
Начался дождь, ведерка все не было видно.
Вдруг кто-то в лесу голосом исчезнувшей бухгалтерши закричал:
— Смотрите, вон там!!!
На дубе висел.
Человек.
* * *
Ландертингер залез на дерево, отвязал альпинистскую веревку и сбросил человека на землю.
— Из стекловолокна, — сказал кто-то.
Замечание специалиста по материалам осталось неоцененным: в руках “человек из стекловолокна” держал ведерко из пластика.
КРАСНОЕ ведерко.
— Это не СИНЕЕ ведерко, — возмутился кто-то, самый умный.
— Только не нужно истерик, — сказал Ландертингер.
Сбоку на ведерке сигаретой была выжжена надпись:
“ВИДЕРКО”.
— Что внутри? — спросил кто-то.
— Говорящая коробочка, — ответил Ландертингер.
В ведерке лежала рация.
2
По понедельникам, в девять часов утра многие хорошо одетые жители цивилизованных стран садятся за стол.
И начинают есть. Друг друга.
Начинает тот, кто сидит в конце стола.
Теоретически меньше всего должен пострадать тот, кто сидит справа от него, и тот, кто сидит слева от него.
Только сумасшедшие рано утром в понедельник кусают свою Правую и Левую руки.
Права рука нужна для черной работы и первой помощи.
А зачем нужна левая рука?
Для сохранения равновесия.
Конечно, всегда найдутся люди, которые скажут: “Зачем нам это равновесие? Мы же не по канату ходим”.
Слева от Короля сидит Франк, а справа не сидит никто.
У Короля нет Правой руки.
Виноват ли в этом он сам, возможно, покажут какие-нибудь конкретные события, а возможно, и не покажут.
Рядом с пустым стулом сидит Ненастоящая Правая с обнаженной грудью.
Виноват ли в этом Король?
Наверное, нет.
К Ненастоящей Правой он относится только как к орудию труда.
Грудь Ненастоящей Правой многих смутно задевает.
По мнению Франка, хождение с обнаженной грудью — женcкий признак поиска самих себя.
Первый признак.
Находят ли женщины что-нибудь или кого-нибудь в результате столь рафинированного поиска?
Да. Конечно.
Кого-нибудь, кто за два-три года полностью разрушает их жизнь, убивает желание искать себя, и тогда они начинают искать в Интернете.
И — что хуже всего — покупать.
Рядом с Франком сидит Хильда. Она себя не ищет.
Она любит кашемировые гольфы. Их всегда хочется потрогать.
Но нельзя.
Приятно сидеть рядом с себе подобными, думает Франк.
Франка, и не только его, всегда озадачивал эффект соединения его с Хильдой.
По отдельности они были тактичными людьми.
Вместе выглядели, как оружие, опасное для общества.
За Хильдой сидит Ландертингер, а угловую позицию занимает Умываю Руки.
Умываю Руки сидит дальше всех от Короля и на недостаток королевской любви, безжалостно обжигающий печень, отвечает равнодушием к событиям.
Напротив Ландертингера, на другой стороне назойливо желтоватого стола, сидит Тот, Которому Король Редко Подает Руку.
Он верит, что работой можно что-то изменить.
Если бы он сидел в другой комнате, за другим столом, в ауре другого Короля, он мог бы стать Настоящей Правой.
Однажды так и случится.
Думает Франк.
Другой конец стола пуст. Кто осмелится сесть напротив Короля?
Однако, когда Короля нет, начинается кровавая борьба: Ненастоящая Правая и Умываю Руки пытаются сесть на место Короля и хотя бы на время захватить власть.
Тогда немецкое крыло, пользуясь аморальным психологическим давлением, силой возвращает революционеров на свои места.
Есть ли в этой постоянно повторяющейся имитации бунта реальная опасность?
Кто знает.
В учебниках для королей пишут: неудовольствие могут демонстрировать только короли.
Грустить могут только свободные люди. Или не работающие.
А это, если хорошо подумать, означает то же самое.
Все остальные должны демонстрировать оптимизм, позитивность и гибкость.
Может ли мужчина очаровать мужчину неожиданным шпагатом? — думает Франк.
Из сидящих за столом только Ненастоящая Правая радует шумным оптимизмом и другими положительными качествами, описанными в учебниках для работников нижнего звена.
Вы спросите, зачем им эти учебники?
Для предупреждения экстремальных событий.
У членов нижнего звена не должно возникать мысли о том, чтобы завернуть однажды в кабинет верхнего звена с предметом, напоминающим пистолет.
Немецкое крыло с левой стороны стола никогда не демонстрировало ни энтузиазма, ни оптимизма.
Голову Короля иногда посещали мысли об опасности, которая может исходить от этих тихих…
Нет, свиньями их не назовешь, подумал Король.
Оптимизм не является качеством умных людей, а брызжущая изо рта пена энтузиазма не свойственна городским людям.
Подумал Франк, пока Ненастоящая Правая в переносном смысле этого слова прыгала на батуте и радовалась своим достижениям.
В дверь просунула голову Язмина.
Она очень молода, и ей, как кошке, кажется, что за закрытыми дверями происходят какие-то необычные вещи.
Концерт Мадонны.
Она тоже ищет себя.
Хотя и тем же способом, что Ненастоящая Правая, но намного красивее.
Поэтому никто не возмущается, что ей нечего сказать.
Пока такая молодая женщина ищет себя, ей чаще всего нечего сказать.
Как мило.
От вида Язмины черты лица Короля неожиданно смягчились до критического уровня.
И то, что с ним так неожиданно произошло, разозлило его еще больше:
— Фы долшны найти опшшчий язык с командой Косподина Панцеррра, — рыкнул Король немецкому фронту по-немецки.
Ему, наверное, казалось, что, если говорить с акцентом германских меньшинств, немцам будет понятнее.
— Особенно ты, Фррранк, — сказал Король. — И перррестань фсюду фидеть деррреффеншшину.
Раздражение Короля можно понять. Он мучается.
Все сидящие здесь мучаются.
Уже полгода.
Уже полгода за стеной идет ремонт.
* * *
Ситуация портила групповой портрет и увеличивала потребность в кофеине.
Тема королевского монолога переместилась в более плюралистическое пространство возле мойки.
— Придет и начнет всеми руководить, — сказала Чумачанка, обозревая панораму до испорченного кофейного аппарата.
Предполагаемые угрожающие процессы могли лишить Чумачанку радости жизни и надежды до конца жизни выплатить кредит за квартиру.
— Хорошо, что не финны, — сказала Хильда. — Я не испытываю никакого желания всю зиму учить финский и пилить на работу на лыжах.
Объединение с финнами грозило целое полугодие, пока наконец, к всеобщей радости, от него глобально и категорически не отказались.
Именно в эти критические дни на просторах бурного горизонта показался Господин Панцер!
За кулисами курилки говорили: там, где он проходит, остаются одни развалины.
Еще ходили неприличные слухи, что большую часть контингента его компании составляют женщины и девушки.
Это особенно волновало Ландертингера, и он без устали интересовался, есть ли там красивые.
Новые, невиданные женщины Господина Панцера уже стали переезжать в его голову.
Как говорится, с чемоданами.
— Не думаю. Во всяком случае, не красивее нас, — сказала Хильда, поворачиваясь к Язмине.
Под угрозой невидимых внешних врагинь Язмина поспешно согласилась.
Впервые в истории Бюро две красивые женщины превратились в “мы”.
Хотя первую от второй отделяли пятнадцать лет интенсивной охоты на элитных территориях, кольцо с черным бриллиантом и степень доктора наук.
В ящике стола.
— О чем думают исследователи проблем Атлантиды? — спросил Ландертингер, поворачиваясь к Франку.
— У Атлантиды есть проблемы? — спросила Чумачанка.
— Были, — ответил Франк.
— Я думаю, будут новые люди — будет веселее работать, разве нет? — сказала Чумачанка, обозревая панораму.
— Работа — занятие невеселое, — сказал Франк.
Вытряхивая из пачки последний кофе, Ландертингер заявил:
— Конечно, мы могли еще какое-то время выжить и без варваров…
— Мы тоже не Завоеватели Космоса, — сказала Хильда, покидая территорию.
— Таков перст божий, — сказала Чумачанка, поднимая к небу палец с коктейльным кольцом.
На кольцо никто не обратил внимания, и Чумачанка со своим кофе тихо выскользнула из кухни.
Заявление Чумачанки никого не удивило: она любила говорить народными выражениями.
Ее родители были народными умельцами.
Тесали надгробия.
— Так и приходит конец цивилизации, — сказал Ландертингер, проливая на себя кофе.
На кухне остались только Франк со своим чаем и Язмина со своим неимением что сказать.
В виде грубой физической красоты.
3
Ночью произошел взлом.
Утром на работу Франк пришел первым и практически первым увидел дыру в стене.
У дыры сидела секретарша и рылась в картонной коробке.
Появление Франка ее испугало, и она с криком отскочила.
Подальше от коробки.
— Франк, куда мне их деть? — спросила секретарша, глядя наивными глазами ничего не делающей женщины.
Франк открыл коробку.
В коробке лежало около сорока распятий разных размеров и цветов.
Из дерева, пластика и гальванизированного пластика.
Франк вытащил зеленое пластиковое.
На глаз прикинул: двадцать сантиметров.
В быту практически неприменимо, подумал Франк.
Куда деть коробку распятий в небоскребе двадцать первого века?
— Прибей где-нибудь, — сказал Франк.
— Где?
— В курилке, — сказал Франк.
— Как ты думаешь, чья это коробка?
— Не знаю.
— Есть ли у нас верующие?
— Разве что втайне.
— Вас проверяют?
— На предмет веры — нет, — сказал Франк.
— А какие тесты вы там проходили?
— Об отношении к маргиналам.
— И что?
— Пока ничего.
— Ты точно не знаешь, кто у нас верит?
— Может, Чумачанка… Она ходит в костел. По воскресеньям, перед бассейном.
Но коробка распятий — совершенно иной масштаб веры, подумал Франк.
Из дыры в стене вылезли две полноватые девушки в уютных свитерках в продольную полоску и, давясь слюной от радостного возбуждения, закричали:
— С объединением!!!
Вслед за ними из дыры вылезли неразговорчивые рабочие в перепачканных золотом комбинезонах.
— Золотом стены красите? — спросил Франк.
— Только кабинет Господина Панцера, — ответили девушки Господина Панцера.
Из неправильной дыры строители стали делать прямоугольную.
Чтобы дыра больше походила на дверь.
— Это ваша коробка? — спросил Франк, махнув зеленым распятием, как волшебной палочкой, на картонную коробку.
— Это подарок Господина Панцера всем вам! — отвесив земной поклон и взмахнув насморканным бумажным носовым платком, радостно закричала девушка Господина Панцера, которая была потолще и поэтому явно поважнее.
В определенном смысле Франк и Господин Панцер стояли под одними и теми же знаменами.
Франк был горячо неверующий, а Господин Панцер, судя по подарку, — пассивный еретик.
Оба — враги Католической Церкви в девятом колене.
Не интересные даже Святой Инквизиции.
Всюду воняло краской и скрещиванием миров.
Спустя полчаса рабочие включили кондиционеры и провозгласили начало новой империи.
* * *
Как рассказывает телевидение, есть страны, похожие из космоса на мужской плевок, и города, сверху напоминающие немаленький самолет.
Город, в котором жил Франк, с самолета был похож на помятые штаны, а из окна небоскреба — на поле боя.
Развалины на развалинах.
Город лежал полностью разоренный яростным строительством и реставрационными работами.
В XVI—XIX веках здесь творили авантюристы из Италии, Франции, Германии и Голландии, поэтому теперь город больше привлекал туристов с Дальнего Востока.
В XXI веке по обе стороны реки выросли два конкурирующих манхэттена небоскребов.
Конкуренция могла закончиться в любую минуту. Все ждали решения, в котором из двух начнется строительство национального небоскреба.
Письменные источники XIX века зафиксировали в городе шесть религиозных конфессий.
Письменные источники XXI века определяли их как четыре национальности.
Люди верили в Бога все реже.
Франк открыл окно и еще раз оглядел строительство и развалины.
Семья Франка перебралась сюда после войны.
Бабушке казалось: уж если нужно начинать жизнь заново, то, может быть, здесь?
Франк еще раз оглядел развалины города: странный запах никуда не исчез.
Он надел пиджак и пошел на запах.
Запах вился через новую прямоугольную дыру длинным коридором и заканчивался в темной комнатке.
Там, открыв дверь, чтобы было светлее, сидели две девушки Господина Панцера и Чумачанка.
Сидели, смеялись и ели курицу.
Силы были неравными.
Жирные руки — тоже оружие.
— Извините, — сказал Франк.
Возвращаясь по длинному коридору, он вспомнил, как в детстве боялся надевать противогаз.
* * *
На другое утро Франк нашел на рабочем столе билет.
На поезд в следующую субботу.
В дополняющем билет электронном письме Король объявлял:
“Ехать должны все без исключения”.
Письмо заканчивалось словами:
“Особенно ты, Франк”.
4
— Так вы не смогли найти синее ведерко? — возмущался Король. — Как я выгляжу? В глазах Господина Панцера?
Франк не мог ответить на этот вопрос: Господина Панцера он еще не видел.
Субботняя вылазка в лес подорвала здоровье.
В воскресенье утром их, заблудившихся в лесу, нашла специализированная спасательная служба.
В понедельник большинство кашляло и не хотело разговаривать.
— Хильда, я ведь вам писал: участие — обязательно, — продолжал возмущаться Король.
— Я болела, — ответила Хильда.
— Современные люди не болеют, — сказал Король и сам обрадовался собственным словам.
Оглядел сидящих за столом, взял себя в руки, нахмурился и снова вернулся к соответствующей теме интонации:
— Поскольку вы не нашли ни синего ведерка, ни дома, объединение, можно сказать, не состоялось, — сказал Король.
— А для объединения недостаточно дыры в стене? — спросил Ландертингер.
— Нет, — коротко ответил Король и в заключение добавил: — Поездка в лес в выходные — это новейшее по-ощри-тельное мероприятие, и таких по-ощри-тельных мероприятий можно ожидать и в будущем.
— А нельзя ли в будущем заменить их другими поощрительными мероприятиями? — спросила Хильда.
— Может быть, — сказал Король, и настроение у него совсем испортилось.
Он не любил говорить о деньгах.
Слово сразу же было передано Правой Руке, то есть, Ненастоящей Правой.
Чумачанка просияла и попросила темноты.
Ее слово имело форму презентации на двадцати листах.
Засветился экран: на первой странице лежал “сыр”.
“Сыр” изображал соотношение интегрирующихся сил в процентах.
Силы явно не равные. На гербе следовало бы нарисовать один танк и два с половиной трактора, подумал Франк.
Далее следовали:
картинки с людьми, взявшимися за руки.
— Почему все мужчины? — подумал Франк, но не спросил.
Далее следовали:
красный вопрос “А ты — член команды?” и слова, которых никогда не было в лексиконе Франка.
Презентация заканчивалась лозунгом:
“Возведите мосты между душой и работой”.
Франк подумал, что никакой души у него нет.
* * *
— Хорошо оторвались, — сказала Чумачанка, обозревая панораму до испорченного кофейного аппарата.
— Насколько я понимаю, тебе в глаз попал мужчина с пулеметом? — сказал Ландертингер, размешивая сахар.
— Я пошла, — сказала Чумачанка, оставляя всех в покое.
— Как ты думаешь, что значит быть членом команды? — спросил Ландертингер.
— Вместе ходить на обед, — сказал Франк.
* * *
На работе уже давно никто не говорил о работе.
О работе и параллельных дисциплинах можно было поговорить только за едой.
— Я слышал… проект Захи остановили, — сказал Франк. — Говорят, даже Клаус Краус не мог ничего сделать.
Клаусу Краусу принадлежал манхэттен небоскребов на другой стороне реки, и на этой стороне реки казалось: Клаус Краус может все. Он пригласил Заху!
— “Башню-лилию” отклонили? — возмутился Ландертингер. — Как она отреагировала?
— Уехала, — сказал Франк, — и, наверное, никогда больше не вернется на этот обшарпанный край света.
— Чего они испугались? Что башня будет оприходована арабской наркокультурой XXI века? — возмущался Ландертингер. — Хорошо, давайте вернемся к деревянному корыту и другим историческим артефактам. Им не подходит “Башня-лилия”, потому что она создана не национальным архитектором?
— …
— У нас архитектура вообще существует только потому, что здесь постоянно творили ненациональные архитекторы.
Подошел официант, похожий на зайца.
— Кролика в траве, — смутившись, сказал Франк.
— Минестроне и инжир с горгонцолой, — сказал Ландертингер.
— Пить что-нибудь будете? — спросил официант.
Франк потряс головой.
— Так кто будет строить? — риторически спросил Ландертингер. — На конкурсной основе выберем человека из деревни, который всего достиг своим трудом?
— …
— Ведь национальный небоскреб не деревянное зодчество!
— Не все об этом знают, — сказал Франк.
* * *
Вернувшись в кабинет, Франк нашел результаты тестов. Их прислал по электронной почте Король.
Несмотря на то, что вокруг никто не верит ни в какие тесты и исследования, интерес к ним от этого нисколько не уменьшился, подумал Франк.
ТЕСТ НА ТОЛЕРАНТНОСТЬ
Линда (Тот, Кому Король Редко Подает Руку) …………………. 88 баллов
Язмина………………………………………………………………………. 68 баллов
Чумачанка (Ненастоящая Правая)…………………………………… 64 балла
Зуянчик (Умываю Руки)…………………………………………. ………50 баллов
Хильда…………………………………………………………….. …………50 баллов
Франк………………………………………………………………………… 36 баллов
Ландертингер……………………………………………………….………15 баллов
ТЕСТ НА IQ
Франк………………………………………………………………………. 136 баллов
Хильда……………………………………………………………………… 135 баллов
Линда (Тот, Кому Король Редко Подает Руку)……..………… 115 баллов
Ландертингер………………………………………………………..… 115 баллов
Зуянчик (Умываю Руки)……………………………………………… 108 баллов
Язмина…………………………………………………………………… 108 баллов
Чумачанка (Ненастоящая Правая)……………………………….. 90 баллов
ТЕСТ НА ПРИСПОСОБЛЯЕМОСТЬ К СИСТЕМЕ
Чумачанка (Ненастоящая Правая)………………………………… 92 балла
Линда (Тот, Кому Король Редко Подает Руку)……………….. 88 баллов
Язмина………………………………………………………………….… 68 баллов
Хильда…………………………………………………………………….. 50 баллов
Ландертингер…………………………………………………………… 50 баллов
Зуянчик (Умываю Руки)……………………………………………..… 44 балла
Франк…………………………………………………………………….. 36 баллов
В прилагавшемся к тестам личном письме Франку Король писал:
“Как я говорил, перестань всюду видеть деревенщину”.
Из коридора доносилась вонь гниющей рыбы.
Франк открыл окно.
В коридоре виновных не было.
Разные племена во все времена не могли терпеть запах друг друга, подумал Франк.
Разные социальные группы тоже. Их никогда нельзя было объединить мирным путем.
Всегда приходилось применять физическую силу.
Или женщин.
В курилке стояли две девушки Панцера и Чумачанка.
Чумачанка тренировалась пускать дым баранками.
— А мне он подарил вот что, — сказала одна из девушек Панцера и показала Чумачанке брелок для ключей с заглавной буквой П.
— А мне.. А мне… Господин Панцер подарил свой мобильный телефон, — сказала другая и показала, чтобы и Франку было видно.
— Старый, — кисло сказала первая девушка Господина Панцера.
Подарки выглядели неравными. Говорить было не о чем.
5
— Тут намечается такое мероприятьице, — говорит Король.
— Взятие Бастилии? — спрашивает Ландертингер.
Франк проснулся и понял, что опоздал.
Понедельник.
За столом все как всегда, только его, Франка, место уже занято: там сидит энтузиастический мальчик Господина Панцера.
Франк сел справа от Короля.
— Тут намечается такое мероприятьице, — сказал Король, внимательно глядя на Франка.
— Взятие Бастилии? — спросил Франк.
— Юбилей Господина Панцера, — ответил недовольный Король.
— Сорок два года, — с любовью глядя в глаза Королю и дыша в одном с ним ритме, уточнила Ненастоящая Правая.
Она сидела справа от Франка и пахла розами.
А чем она должна пахнуть? Резиновым клеем? — подумал Франк.
— Чумачанка вместе с командой Господина Панцера подготовили презентацию, — сказал Король.
Ненастоящая Правая просияла и попросила темноты.
И показала на экране двадцать листов.
Презентация начиналась с:
фотографии Господина Панцера на пони.
Видно было только полосатый свитерок, шапочку от солнца и улыбку, которая портила лицо.
На следующем листе лежал “сыр”.
Диаграмма “сыр” — изображающая пристрастия Господина Панцера:
ВОДА (в широком смысле) занимала 60% “сыра”.
ВИСКИ и ВЕРА — по 20%.
Из “сыра” стало ясно, что Господин Панцер совершенно не интересуется твердыми телами и предпочитает текучие субстанции.
Франка очень порадовал процент ереси Господина Панцера.
И особенно то, что ересь для него, Господина Панцера, — не вопрос первостепенной важности.
Далее следовала:
картинка, изображающая девочку.
Выскакивающую из торта.
Без одежды!
Ей тринадцать максимум, подумал Франк.
Автор, наверное, не сидит.
Сажают только за фотографии, то есть за факты, а не за фантазии, то есть за рисунки.
Девочка была нарисована тушью и раскрашена детскими карандашами.
Далее следовали:
1. Вопрос: “Что подарить человеку, у которого есть все?”
2. Слова, которых нет в лексиконе Франка.
— Не придирайтесь к словам, — сказала Чумачанка и завершила презентацию лозунгом:
“Возведем мосты к сердцу босса!”.
* * *
— От судьбы не уйдешь, — сказала счастливая Чумачанка, обозревая панораму до испорченного кофейного аппарата.
Воды не было. Это означало: ни кофе, ни чая.
— Может, лучше поедем в Болгарию? — сказала Хильда.
Уехать в Болгарию для жителей Восточной Европы означало то же, что для жителей Северной Америки уехать в Мексику.
Возможность уйти от судьбы.
— Ты знаешь какую-нибудь болгарку? — спросил Ландертингер, оборачиваясь к Франку.
— Только венгерку.
— Венгерка не подойдет, — сказал Ландертингер.
— Ну что? — сказала Чумачанка, уходя.
— Как ты думаешь, каким должен быть мост к сердцу босса? — спросил Ландертингер.
— Чтобы выдерживал танки, — ответил Франк.
* * *
— Инжир с горгонцолой, — сказал Ландертингер.
— У тебя нет фантазии, — сказал Франк. — Кролика в траве.
Они оба любили это место: в окно было видно все несовершенство старого города.
Вдруг подошел неизвестный человек и мерзко покусился на стул:
— Можно… взять?
— Нет, — сказал Ландертингер.
— Почему? — спросил Франк, когда человек ушел.
— Может, кто-нибудь придет, — сказал Ландертингер.
— Ты ведь знаешь, что не придет.
— Не знаю.
Ландертингера нельзя было упрекнуть в отсутствии фантазии. В научном смысле он тоже был прав.
— Ты видел Мост ночью? — спросил Ландертингер. — Освещение совершенно разрушает конструкцию.
— Наверное, так пытаются уменьшить потоки машин, — осклабился Франк.
— Слушай… — указал подбородком Ландертингер.
Человек, просивший стул, уже сидел и рассказывал, угрожающе наклонившись к собеседнику и почти касаясь ногтями его лица:
— Покончил с собой… теперь все думают, что плохая конструкция…
— А кто будет продолжать строительство? — спросил, откидываясь, человек в костюме.
— Его жена.
Интересный разговор о недостроенном небоскребе NOOS закончился слишком быстро.
— Отнеси стул и попроси рассказать заново. Со всеми деталями самоубийства, — съязвил Франк.
— Вы заказывали кролика в траве? — спросила официантка.
— Нет, — ответил Ландертингер.
* * *
Франк открыл окно. Запах каши ушел.
Мимо прошел Умываю Руки, вытирая мокрые руки о колени.
Перед зеркалом стоял Ландертингер и интересовался собой.
— Как ты думаешь, Язмина умеет петь? — спросил Ландертингер.
— Наши отношения не настолько близки, — сказал Франк.
— Хильда, а ты умеешь петь? — спросил Ландертингер.
Хильда шла по делам, а следом за ней тянулся шлейф духов с шоколадным ароматом.
Франку хотелось, чтобы она постояла рядом как можно дольше.
— Такого пункта в моем трудовом договоре нет, — сказала Хильда и ушла.
Дверь в кабинет Язмины была рядом.
— Язмина, — спросил Ландертингер, — а ты умеешь петь?
— Что?
— Всякие английские песни.
— Гимн Великобритании?
Сейчас она сидела за компьютером, и ей было что сказать.
— Нет… например, Happy Birthday, Mr. President... Ну, знаешь… как Мэрилин Монро.
Язмина запела и пела почти так же хорошо, как выглядела.
— Нам нужна девушка с красивой внешностью, которая могла бы выскочить из торта с купальником в руке и спеть по-английски, — сказал Ландертингер.
Язмина ощетинилась.
Женщины обретают чувство юмора в несколько более позднем возрасте, подумал Франк, разглядывая фотографию на экране компьютера Язмины.
И это чувство юмора совершенно иное, нежели у мужчин.
— Бункер маршала сил спецназначения Америки? — спросил Франк, указывая на фото.
— Дом Господина Панцера, — сказала Язмина.
— Где ты взяла?
— Сам дал.
— Предлагает жить вместе?
Глаза Язмины заблестели:
— Нет, он только хочет изменить ландшафт.
Бетонный бункер глубоко вдавался в склон горы, замаскированный мхом, травой и кустарником.
— Он хочет его выкопать? — спросил Франк.
6
Раннее воскресное утро испортил телефон.
Звонила бабушка — спросить:
— Не забыл?
Об этом единственном дне в году Франк всегда вспоминал за неделю.
С тех пор, как ему исполнилось семь лет.
В семье не было дня важнее дня рождения прадеда.
Сам прадед в своих днях рождения не участвовал. Он уже давно умер.
Еще до рождения Франка.
Но казалось, что нет.
В память о прадеде бабушка и мама хотели отдать Франка в военное училище.
С шести лет раз в неделю он должен был продемонстрировать бабушке, как хорошо он знает карту и как точно рисует розы ветров.
И рассказать все, что знает о Ганнибале.
И каждый день вставать в шесть утра.
Так бабушка представляла себе учебу в военном училище.
Из-за прадеда Франка и не приняли в военное училище.
Плакали оба: и Франк, и бабушка.
Бабушка — три дня.
Фотография прадеда висела у Франка над письменным столом с тех пор, как он научился писать.
Очевидного сходства не было. Только антропологический тип один и тот же, подумал Франк.
Лицо прадеда выглядело намного острее.
Прадед, как всегда — в три четверти оборота — смотрел в сторону и выглядел чересчур решительным.
Слово решительный в двадцать первом веке почти исчезло, так как исчезла потребность в людях, готовых на что-либо.
Эволюция, подумал Франк.
С таким выражением лица сегодня и на улицу не выйдешь.
В Европе существует такая традиция: люди, у которых есть знаменитые предки, многие годы живут за их счет. Даже не получив никакого наследства.
Они устраивают балы в честь прадеда, открывают названные именем прадеда театры, общества, благотворительные фонды, в худшем случае отрезают себе ухо.
Чтобы возникли вопросы.
Прадед Франка был другим.
Гордиться им вслух в присутствии других нельзя, говорила бабушка.
Понимаешь, Франк, говорила бабушка, все довольно сложно.
Франк вспомнил, как первый раз похвастался в школе.
На следующий день учительница зашла домой и долго разговаривала с мамой, папой и бабушкой.
Потом мама, папа и бабушка долго разговаривали с Франком.
Разговаривали о том, что не нужно все рассказывать, что нужно думать, что говоришь, что иногда лучше помолчать и что Франк сам должен все понять, потому что может пострадать.
Физически.
Потому что уже взрослый.
Длинный разговор закончился приговором: записать Франка в секцию биатлона.
Чтобы научился дисциплине.
В этот момент Франк понял, что не нужно говорить все, что хочется.
Так он начал мыслить.
Франк не был похож на прадеда — маминого деда — и фамилия у него была другая.
Его никто не мог узнать.
— Я совершенно замаскировался, — говорил Франк.
Приемная комиссия военного училища узнала бабушку. Потому что она жила широко, громко и не маскируясь.
— Ей даже не велели раздеться, — жаловался папе Франк.
После этого бабушка три дня плакала.
Первый — потому что ее узнали.
Второй — потому что разбилась ее мечта.
Третий — потому что она сама чувствовала себя в этом виноватой.
* * *
В первый день в секции биатлона Франк подрался.
Ему досталось сильнее.
Бабушка плакала.
Плакала, потому что не умела показать, как нужно драться.
Папа сказал:
— Главное, что никто никого не застрелил.
Промучившись до утра, бабушка решилась пойти и поговорить с родителями того, другого мальчика.
— Напомни фамилию того мальчика, — спросила бабушка, листая телефонную книгу.
— Ландертингер, — неохотно ответил Франк.
Неделю спустя Ландертингер показал Франку на улице Хильду.
И они забросали ее кирпичными осколками.
Хильда была самой красивой кузиной Ландертингера и ходила в художественную школу.
Ландертингер даже хвастался ее способностями нарисовать за две минуты ризеншнауцера со щенками.
По прошествии недели, съев буберт с вишневым вареньем — четверговый бабушкин шедевр из яиц и молока, — Франк сказал, что хотел бы ходить в художественную школу.
— В нашей семье художников никогда не было, — сказала бабушка и посмотрела на папу.
— В нашей тоже, — сказал папа и посмотрел на маму.
И все же семья решила разрешить.
— На трехмесячный испытательный срок, — сказал папа.
Так Франк с Ландертингером стали учиться рисовать дома.
* * *
Бабушкин дом, как обычно, встретил воинственным ампиром: шелковыми обоями в вертикальную полоску, бюстом Отто фон Бисмарка и вазонными пальмами.
Праздничный обед начался с австрийского минестроне в тарелке со стершимися арфами.
На ложке Франка была выгравирована цитата императора Фердинанда I:
“Я император, и буду есть клецки”.
Потом подошла очередь венского шницеля.
Под шницелем на дне тарелки Франк нашел стершегося Александра Македонского.
Бабушка надела камею с тремя грациями, и этот камень под шеей мешал ей есть.
Она почти не ела и все время следила, прямая ли у Франка спина.
Обед закончился апфельштруделем и кайзершамррном.
Когда все поели, вспомнили прадеда.
Прадед был самым знаменитым человеком их семьи.
Как писали послевоенные газеты:
Он навлек позор на всю нацию.
Но думать о газетах не осталось времени, так как заиграл Штраус и пришло время бабушкиных танцев.
Сначала, царапая новыми ботинками паркет, с бабушкой танцевал Франк.
Потом папа, а потом дядя Генрих.
День рождения прадеда был самым счастливым днем в жизни бабушки.
7
Понедельник. Утро. За столом все как всегда.
— Как дела с подготовкой? — спросил Король.
— К чему? — открывая глаза, спросил Франк.
— К празднику, — недовольно сказал Король. — А у вас, Чумачанка, как дела с подготовкой к юбилею Господина Панцера?
Ненастоящая Правая просияла и попросила темноты.
И показала презентацию на двадцати страницах:
На первой странице:
та же фотография Господина Панцера на пони.
Далее:
тот же “сыр”, изображающий все, что Господин Панцер любит.
Далее:
картинка, изображающая тринадцатилетнюю без одежды, выскакивающую из торта.
— Нельзя ли как-нибудь избежать этого пиршества? — поинтересовался Ландертингер.
— Нельзя, — сказал Король.
Когда Король говорит “нельзя”, то и нельзя. Не гильотинируешь ведь.
— У тебя есть какие-нибудь предложения? — спросил Король, поднимая брови.
— Я знаю, кто мог бы спеть Happy Birthday, Mr. President, — осклабился Ландертингер.
— Кто?
— Язмина.
Король задумался.
— Она поет так же хорошо, как Мэрилин Монро пела Рузвельту, — сказал Ландертингер.
— Кеннеди, — поправил Франк.
— Кеннеди, — повторил Ландертингер.
Язмина Королю нравилась, а предложение — не очень.
Чумачанка тоже не могла ответить на вопрос “Что подарить человеку, у которого есть все?” и, опустив голову, рылась в чистых бумажных листах.
— Язмину можно одеть под Клеопатру, — сказал Ландертингер.
— И развернуть из ковра, — сказал Франк.
— Со змеей в руке, — сказал Ландертингер.
А говорят: немцы — нация, которой больше других недостает чувства юмора.
Франк заметил: время так отшлифовало их с Ландертингером голоса и мысли, что казалось, будто говорит один человек.
— Может, без змеи, — сказал Король. — А ковер — хорошо.
— Мы еще можем вставить ей кошачьи глаза, — сказал Ландертингер.
— Змее? — обеспокоился Король.
— Нет, Язмине, — сказал Ландертингер.
Разговор ему нравился.
— Как? — спросил Король.
— Есть специальные контактные линзы, — ответил Ландертингер.
— Может, остановимся на ковре, — сказал Король. — Чумачанка, могли бы вы в среду представить опции ковров?
— Я очень занята, — сказала Ненастоящая Правая.
— Что вы делаете? — спросил Король.
Всем стало интересно, что Ненастоящая Правая делает без ведома Короля.
— Я найду, — сказала Хильда.
— У нас есть еще одна нерешенная проблема, — сказал Король. — Место. Так где все будет происходить?
Услышав вопрос, Ненастоящая Правая обрела ускорение: она представила подробный список клубов, ресторанов, баров, пиццерий, бассейнов, массажных салонов и отапливаемых гаражей.
С фотографиями. С ценами.
— Значит, насколько я понимаю, негде проводить, — недовольно сказал Король. — Так, может, вообще не празднуем?
— Тогда, может, у него дома? — сказал Франк.
— Этого я от тебя, Франк, точно не ожидал, — сказал Король.
Король на то и Король, чтобы посылать людей неизвестно куда найти неизвестно что.
* * *
Это был редкий понедельник, когда Чумачанка не сияла, не металась по кухне и не спрашивала у всех: “Как ты?”.
— Так едем праздновать в Болгарию? — сказала Хильда. — Или, как вы говорите, в Египет?
— Ну что, — сказала Чумачанка, уходя и оставляя открытой сахарницу.
— Нельзя ли как-нибудь избежать этого пиршества? — спросил Ландертингер.
— Пиры с подарками во все времена были важнейшим способом социального общения варваров, — сказал Франк. — Скажет, что не хотим общаться.
Ландертингер задумался.
— Идем, — сказал Франк.
— Куда? — спросил Ландертингер.
— Куда-нибудь, неизвестно куда, съесть что-нибудь, неизвестно что.
— Можем смертельно отравиться, — сказал Ландертингер.
* * *
— Кролика с горгонцолой, то есть… кролика в траве, и травы побольше, — сказал Франк.
— Инжир с горгонцолой и, если можно, побольше инжира, — сказал Ландертингер.
— Нельзя, — сказал официант. — Нет инжира сегодня.
— Тогда принесите какие-нибудь пирожки, — сказал Ландертингер.
Официант наполовину прикрыл один глаз и смерил Ландертингера взглядом, означающим: “Я тебе не Красная Шапочка”.
— Где живет твоя бабушка? — глядя на Франка, спросил Ландертингер.
Ландертингер хорошо знал, где.
Два раза в год они оба ходили к бабушке Франка на воскресный обед.
Бабушка за неделю до события согласовывала меню, постоянно задавая по телефону бытийные вопросы вроде:
“Так печь ежевичный пирог или не печь?”
За день до торжественного обеда Франк с Ландертингером искали в городе розы сорта Dornrцschen.
И, как всегда, не находили.
В конце концов покупали любые.
— Панцер перенимает Третью зону, — сказал Ландертингер.
Третья зона теснилась возле ренессансного старого города и объединяла три квартала конца восемнадцатого — начала девятнадцатого веков.
— Что будут делать? Макияж? — спросил Франк.
— Нет, — Ландертингер таинственно улыбался, держал паузу, как классик русской сцены, и нагнетал эффект.
— Там больше нечего строить.
— Насколько я знаю, ожидается все: от фитнеса и коммерческого бодибилдинга зданий до всеобщей кремации и строительства на пепле.
— Откуда ты знаешь? — спросил Франк.
— У меня есть информатор.
— Красивая?
Официантка принесла кролика.
— Там ведь одни исторические памятники, — сказал Франк.
— Сейчас большую часть общества составляют люди, не цепляющиеся за историю, — сказал Ландертингер.
Главное — не пугать бабушку, подумал Франк.
Бабушка Франка жила, цепляясь за историю, в одном из кварталов Третьей зоны.
* * *
Из коридора в кабинет Франка ворвался запах пиццы “Четыре времени года”.
Франк открыл окно.
Запах пиццы ушел.
В коридорном зеркале Франк увидел Короля.
Король стоял довольный: снизу вверх сквозь ниспадавшие волосы на него смотрела Язмина.
Тридцать сантиметров, подумал Франк и остановился.
Такое расстояние отделяло Короля от девочки.
— Я подумал, — сказал Король, — может быть, надо подарить Господину Панцеру какую-нибудь хорошую вещь? Например… шелковый ковер?
— Найти ковер? — спросила Язмина.
— Нет, — сказал Король и смутился.
Реплика Язмины была не та.
— Франк, — Король увидел Франка в зеркале и почувствовал себя спасенным. — Я подумал… одного ковра может быть мало, нужно бы еще какое-нибудь дополнительное “трень”. Что-нибудь такое… например… красивая женщина с волосами Клеопатры и в прозрачном белом платье. И со змеями в руках, — сказал Король, с энтузиазмом рисуя в воздухе кобр.
Рисунок Язмину не вдохновил.
— Я боюсь змей, — сказала Язмина.
— Ну, тогда каких-нибудь кротов, — нежно сказал Король.
— Кроты кусаются.
— Кроты не кусаются, это не бобры, — сказал Король.
— Может, кошку? — несмело сказала Язмина.
— Абиссинскую. Она как собака, — сказал Франк.
— Ну, только если как собака, — недовольно сказал Король и задумался.
Разговор получил не то направление.
Задумываться посреди разговора разрешается только Королям.
Они могут задуматься и посреди предложения, и посреди слова.
— Вот! — сказал Король и обрадовался своей мысли. — И вставим тебе кошачьи глаза!
* * *
Из курилки доносились музыка и женские разговоры.
На полу балканские мелодии играл обшарпанный музыкальный центр прошлого века.
— Он иногда краснеет, когда увидит меня, — сказала одна из девушек Господина Панцера.
Она отличалась генеральским телосложением и искала себя нагляднее других. Увидев ее, невозможно было не покраснеть.
— А мне он говорил, что чувствует себя очень одиноко, — сказала другая.
— Когда говорил? — спросила генералиссима.
— В прошлом году.
Значимость контакта с объектом оказалась различной.
Обе замолкли.
Говорили ли они о Господине Панцере? Понять было нельзя.
Чумачанка стояла и выпускала дым.
В стиле корейского дракона.
* * *
— Может, поговорим о коврах?
В дверях кабинета Франка стояла Хильда в обнимку с книгой об архитектуре Кореи.
— Заинтересовалась Кореей? — спросил Франк.
— Нет, Господин Панцер дал, — сказала Хильда. — Может, поговорим о коврах? Варианты такие: или туркменский цвета бургундского вина, с коротким ворсом (на рисунке оптически перемешиваются краски, блестят, как бархат), или цвета крови, с более длинным ворсом. Сильно блестящий. Еще есть очень темный красный. Из Афганистана. С маками. Все ручной работы, краски натуральные, число узлов сходное.
— Шерстяные?
— Конечно.
— Насколько я слышал, хотят шелковый.
— Никто не заворачивает человека в шелковый ковер, — сказала Хильда.
— Можем просто закутать, — сказал Франк.
— Тогда и выглядеть будет не как Клеопатра, а как Пресвятая Дева Мария.
— Думаю, Господин Панцер только обрадуется. Нет синего шелкового?
— Только иранский зеленый.
— Хорошо. Подарим ему Пресвятую Деву Марию в мусульманском ковре, — осклабился Франк.
— Я думаю… зачем ему этот ковер?
— На случай несчастья. Сможет кого-нибудь завернуть.
— Если ковер будет не шелковый, — сказала Хильда и после паузы, глядя Франку в глаза, спросила: — Как ты думаешь, какие женщины ему нравятся?
8
Франк пришел как раз вовремя: Ландертингер уже заворачивал Язмину в ковер.
В кабинете Язмины появилось свободное пространство. Столы были прижаты к стенам, а сотрудницы — разогнаны по домам.
— Не так уж плохо, — утешал себя Ландертингер.
В шелковом ковре Язмина выглядела не так хорошо, как выглядела бы в шерстяном.
— Мы не нашли абиссинской кошки, — сказал Ландертингер.
Язмина высунула из ковра голову и посмотрела на Франка янтарными кошачьими глазами.
— Линзы нашли, — сказал Ландертингер.
— Тогда покупаем короткошерстного ориентала, — сказал Франк.
— Они не как собаки, — сказала Язмина.
— Как собаки, — сказал Франк.
— Тогда черного, — сказал Ландертингер. — Язмина, ты умеешь танцевать?
— Только народные танцы, — с иронией сказала Язмина.
— Полонез? — спросил Ландертингер.
Танцевать Язмина умела.
Уметь танцевать в двадцать первом веке было то же самое, что уметь танцевать протокольные танцы, играть на фисгармонии в четыре руки и петь на два голоса в девятнадцатом.
Культурный регресс, подумал Франк.
— Как ты думаешь, Господину Панцеру понравится? — спросила Язмина.
— Наверное, нет, — сказал Франк.
— Как ты думаешь, какие женщины ему нравятся?
На этот вопрос Франк не мог ответить.
Господина Панцера он еще не видел.
* * *
Франк закрыл дверь своего кабинета. Коридор грохотал и мешал.
С закрытой дверью грохот мешал не меньше.
Франк надел пиджак.
На кухне сидела мрачная Чумачанка и била в барабан.
Из-под барабана были видны зеленый костюмчик и золотые сапоги.
Если надеть сапоги на голову, она бы выглядела как Царевна-Лягушка, подумал Франк.
Или если перевернуть.
— Не работаешь? — мрачно спросила Чумачанка.
— Готовишь номер? — спросил Франк. — Дополнительный?
Она била в барабан не только искренне, но и совсем неплохо.
Вдохновленный грохотом, Франк вспомнил пожелания Короля и понятные для Чумачанки канцелярские слова о “коллективном духе”.
— Можем объединить с выступлением Клеопатры, — сказал Франк.
Чумачанка просияла. Потом вдруг помрачнела.
— У тебя хорошо получается, — сказал Франк, и Чумачанка смягчилась. — Вы уже договорились о месте действия?
— Господин Панцер сам выбрал.
— Очень хорошо.
— Ресторан “Черепаший домик”, — сказала Чумачанка. — А кто будет играть Клеопатру? Язмина?
— Наверное, — сказал Фанк. — А где этот “Черепаший домик”?
— Где-то за городом, — сказала Чумачанка. Ты думаешь, что Господину Панцеру такие нравятся?
— Какие?
— Такие, как Язмина.
— А какие это?
— Веселые, — сказала сияющая Чумачанка и стала бить в барабан еще громче.
* * *
— Кажется, я болею, — сказала Язмина.
— Не выдумывай, — сказал Ландертингер.
— Кажется, грипп.
— Не кажется.
— Вирусы на лице становятся видны только тогда, когда больной умирает или начинает выздоравливать, — сказал Франк.
— Ты не врач, — сказала Язмина, не заметив, что Франк в смысле болезни на ее стороне.
— Но у него докторская степень, — сказал Ландертингер. — Почти.
— Я болею и не буду играть никаких клеопатр, — вспомнив о правах человека в цивилизованном мире, сказала Язмина.
— Не выдумывай, — сказал Ландертингер.
Язмина встала.
— Сними линзы, — сказал Ландертингер.
Язмина швырнула кошачьи глаза и ушла.
Они остались втроем с ковром.
— Хильду в ковер не завернешь, — сказал Ландертингер.
— Она скорее тебя живьем в стену замурует и ковер сверху повесит, — сказал Франк.
— Уборщицу же не станешь заворачивать. Может, бухгалтершу?
— Она после операции.
— Я ведь сам не могу завернуться, — сказал Ландертингер и уселся на ковер. — Устал я от этих праздников… Раньше верхний эшелон к работе требовал относиться как к празднику. Теперь что? Праздник стал главной работой?.. Может, просто подарим ему ковер и кошку? Или двух.
— Панцер — не женщина, — сказал Франк. — Не обрадуется.
Послышался грохот. И на этот раз этот грохот показался Франку прекрасным.
— Как дела? — сначала спросил, а потом всунул голову Король.
— Хорошо, — сказал Ландертингер. — Может, подарим Господину Панцеру что-нибудь другое?
Король покраснел. На этот раз не от застенчивости:
— Смотрите, чтобы не получилось, как с синим ведерком, — сказал Король.
Ландертингер отвернулся. Синее ведерко было его постоянно кровоточащей внутренней раной.
— И не забудьте все взять купальники, — быстро сказал Король, убирая голову из гильотины.
Прекрасный грохот затих.
И вдруг опять!!!
На кухне сидела Чумачанка и била в барабан.
Вся зеленая, только в золотых сапогах.
— Хорошо бьешь, — сказал Ландертингер.
Чумачанка утихла.
— Есть такая песня — “Help”, — сказал Ландертингер. — У нас случилось несчастье, — сказал Ландертингер, глядя на Франка. — Заболела Клеопатра, то есть Язмина. И мы не нашли никого, кто мог бы ее заменить.
— Бухгалтерша, — равнодушно сказала Чумачанка.
— Она после операции, — дуэтом ответили Франк и Ландертингер.
— Там с Язминой в кабинете их несколько сидит, — небрежно сказала Чумачанка.
— Сколько я видел, они ходят только покурить, — сказал Ландертингер. — Нам нужна: во-первых — личность, а во-вторых — женщина с хорошим чувством ритма. Ты ведь хорошо бьешь в барабан. Ага?
Ландертингер так старался, что даже стал употреблять слова-паразиты Чумачанки.
По проблескам на ее лице было видно: цель разговора ей понятна и ее волнует, поэтому Чумачанка изо всех сил старалась показать, что разговор ее совершенно не интересует.
— Ты умеешь танцевать? Или только народные танцы? — спросил Ландертингер.
— Я занималась современным балетом, — гордо сказала Чумачанка.
Ответ удивил. Во внешности Чумачанки не было заметно никаких последствий танцевального кружка.
— И что ты танцевала? — спросил Франк.
— Изображала волны.
— Насколько я понимаю, это была не главная роль? — спросил Ландертингер.
— Нет, — ответила Чумачанка. И настроение у нее упало.
Ему нельзя было позволить достичь земли.
— На этот раз мы хотим пригласить тебя в качестве примы, — сказал Ландертингер. — Ты будешь Клеопатрой — красивейшей женщиной Египта.
— Я слишком давно была в солярии, — сумрачно сказала Чумачанка.
— Мы намаж… покроем тебя “Египетской землей”, — сказал Ландертингер, и железобетонный занавес сердца Чумачанки поднялся.
Общение с разными женщинами может дать много разных знаний, подумал Франк.
— Но, знайте… у меня аллергия на кошек, — сказала Чумачанка.
— Даже на тех, которые как собаки? — спросил Ландертингер.
— Даже на тех, которые как собаки. Я сразу начинаю плакать.
— Тогда достаточно барабана, — сказал Франк.
— А “Египетскую землю” купите? — спросила Чумачанка.
Когда они вышли в коридор, Ландертингер облегченно вздохнул:
— Хорошо, что не нужно искать кошку.
— А что такое “Египетская земля”? — спросил Франк.
— Что-то среднее между “Лурдской водой” и “Порошком из костей Иоанна Крестителя”. Такие измельченные минералы. Ими женщины бронзируются, чтобы выглядеть более смуглыми и больше нравиться.
— Ты поможешь ей набронзироваться?
— Главное, есть ли у нее что надеть, — сказал Ландертингер и вернулся назад.
На вопрос, есть ли у нее что надеть, Чумачанка ответила:
— Разумеется.
И это было самое изумительное из произнесенных ею слов.
* * *
Франк чувствовал, что его колотит.
Озззззззноб.
Вирус посещал Франка каждый год в одно и то же время и, как всегда, неожиданно.
Внешних признаков не было заметно. Болезнь жгла изнутри.
— Как? — спросил Ландертингер.
Напротив, в дверях кабинета Франка, стояла набронзированная Чумачанка в золотых сапогах, с барабаном и в белом вязаном платье.
Платье немного толстило и сильно подчеркивало поиски себя.
Чумачанка стояла счастливая и поблескивала янтарными кошачьими глазами.
— Сандалий у тебя нет? — спросил Франк.
Вопрос почему-то был обращен к Ландертингеру.
— Есть серебряные шлепанцы.
Чумачанка пошла и нацепила шлепанцы.
— Я думаю… ноги нужно прикрыть, — опустив голову, сказал Ландертингер.
Хотя это и не соответствовало египетской иконографии, Франк был совершенно согласен.
Чумачанка ушла и снова надела золотые зимние сапоги.
— Заворачивать будем с барабаном? — спросил Ландертингер.
* * *
Франк и Ландертингер несли ковер, увязая в снегу.
Вирус Франка свирепствовал все сильнее.
В башне у ворот сидел человек с пулеметом.
Галлюцинации, подумал Франк.
— Что несете? — спросил человек с пулеметом и оскалился в рысьей улыбке.
Не галлюцинации, подумал Франк.
— Подарок, — коротко ответил Ландертингер.
Человек с пулеметом презрительно зевнул. Кажется, подарки его не интересовали.
Чумачанка застонала.
— Потерпи, потерпи, — сказал Ландертингер, похлопывая ладонью по ковру.
Человек с пулеметом еще раз зевнул в космос.
Зал “Черепашьего домика” был теплым, влажным и вонял едой.
Они нашли пустой угол и положили ковер с Чумачанкой.
Господина Панцера не было видно.
Гости толкались у длинных столов, ведущих прямо к бассейну.
От влажной духоты, внутренней дрожи и запаха еды и бассейна Франку стало плохо.
— Что будешь пить? — спросил бармен.
— Чай, — сказал Франк.
— Ты… русский? — спросил бармен.
— Нет, просто я плохо себя чувствую, — сказал Франк, садясь у бара.
Ландертингер в это время в другом углу спорил с Язминой.
— Ты говорила, что не придешь.
— Говорила, что болею, что не приду, не говорила, — продемонстрировала логическое мышление Язмина и повернулась к Ландертингеру голой спиной. Ландертингер еще никогда не видел голой спины Язмины. Она показалась ему особенной, и возмущение угасло.
— Повернись, — сказал Ландертингер со специальной, низкой, особенно волнующей женщин интонацией в голосе.
Неожиданно появилась одна из девушек Господина Панцера и сообщила: Господин Панцер прибудет через пять минут.
Собравшиеся стали есть быстрее.
— Может, у тебя есть какая-нибудь таблетка? — спросил Франк.
— Нет, только шоколад, — сказала Язмина и повернулась голой спиной.
Два совершенно не нужных в данный момент удовольствия, подумал Франк.
Рядом от души ела одна из девушек Господина Панцера.
С набитым ртом она достала мешочек, полный лекарств: от кислотности желудка, от боли, от температуры, от низкого давления, от почечнокаменной болезни, от геморроя и еще одно.
— Это не бери, — сказала с полным ртом девушка Господина Панцера. — Это только для женщин.
— Могу превратиться в женщину? — спросил Франк.
Девушка Господина Панцера не ответила, потому что это могло быть опасно для жизни.
Шесть кусков застряли в горле.
— Это только хобби или немного больше? — спросил Франк.
Глаза у девушки Господина Панцера заблестели, зрачки расширились, губы приоткрылись.
В дверях стоял Господин Панцер!!!
Он не выглядел похожим на человека верхом на пони, но Франк понял: это лицо он уже видел.
И не раз.
Почему мультимиллионеры так любят костюмы чикагских гангстеров начала прошлого века? — подумал Франк.
Господин Панцер оглядел зал, потом обошел уже поевших участников праздника.
Что-то его не радовало.
Может, запах бассейна, может, недостаток еды, может, неживой оркестр.
Может, не все игрушки на своих местах, подумал Франк.
Буквально через секунду в зале появились две девушки Господина Панцера и Хильда.
— Где была? — спросил Ландертингер. — Прихорашивалась?
— Дежурила в окопах, — ответила Хильда, хотя версия Ландертингера была точнее.
На Хильде было потрясающее маленькое черное сами знаете что.
Ландертингер знал женщин лучше, чем они сами.
Все игрушки теперь уже сидели или стояли на своих местах, и праздник начался.
— Пожелания Господину Панцеру, — сказал человек с камерой, задев объективом Франка по лицу. — Не качайтесь. Это вам не праздник песни… Пожелания Господину Панцеру. Коротко.
Франк отвернулся. Он не любил попадать в кадр.
— Больше позитива, — с энтузиазмом сказал Король. — Все должны высказаться. И особенно ты, Франк.
Франк повернулся и сказал в объектив что-то похожее на регламентируемое министерством здравоохранения предупреждение о вреде курения.
Его слова напрямую транслировали на огромный экран.
Человек с камерой продолжал приставать к людям без камер, и они на большом экране желали Господину Панцеру любви, туманно говорили об огромных деньгах и двусмысленно упоминали о здоровье.
Женщины Господина Панцера, увидев, что их на самом деле будут снимать, бросились причесываться, красить губы, наводить блеск на зубы и тут же сочинять стихи.
По содержанию поэзии казалось, что стихи написаны по случаю окончания школы ими самими.
Они декламировали много и бурно, забывая старые слова и тут же придумывая новые, не рифмующиеся ни с предыдущими, ни с последующими.
Одна женщина, громко делая ошибки, читала цитаты известных и неизвестных людей из зеленой клеенчатой книжки.
Франк подумал, что апогей достигнут, и ошибся.
Неожиданно появились три крупноватые, одетые по-спортивному девушки Господина Панцера и внесли подарки.
Один треугольный, размером с собаку. Другой — четырехугольный формата А3.
Вперед вышла поэтесса и срифмовала что-то понятное всем о гигантах прошлого и подвигах будущего.
Господин Панцер развернул треугольный пакет размером с собаку, торжественно выбросил смятую бумагу и надел красную наполеоновскую треуголку.
Господин Панцер развернул пакет формата А3, торжественно выбросил смятую бумагу и продемонстрировал всем картину, изображающую Господина Панцера на пони.
Вышитую болгарским крестом.
Поэтесса вышла вперед и еще раз на поэтическом языке повторила, как она поняла смысл жизни.
Господин Панцер ответил прозой, которая была не лучше ее поэзии.
Речь вызвала эйфорию на фронте Господина Панцера.
— Где ковер? — спросил Король.
* * *
— Где ковер? — спросил Ландертингер.
Ковер лежал в том же пустом углу. Поодаль от стола с едой.
Господин Панцер, охваченный эйфорией, станцевал канкан, правой рукой вцепившись в крыло своих женщин, левой — в крыло своих девушек.
Императорский танец снимали два оператора: спереди и сзади.
Потом Господин Панцер фотографировался. С обоими крыльями сразу и с каждым крылом по отдельности.
Апогей достигнут, подумал Франк.
— Разворачивайте ковер, — прошипел Король, толкая Ландертингера.
Иранский шелковый ковер развернулся у ног Господина Панцера.
Из ковра выкатилась Чумачанка с барабаном в посиневших руках.
— Мертвая, — громко констатировал Ландертингер.
Кто-то закричал, кто-то зарыдал.
Это была женщина, внутренне разбалансированная личной поэзией.
Чумачанка застонала, и все женщины, считавшие себя врачами, бросились к ней.
Франк отступил, чтобы не затоптали.
Ландертингер — чтобы не побили.
Раздался крик: Чумачанка открыла кошачьи глаза.
— Это такие контактные линзы, — громко объяснил Ландертингер.
Кто-то уже вызывал “скорую помощь”, но она не хотела ехать за город.
“Скорая” набивала себе цену, а женщины Господина Панцера торговались.
В паузах слышались бухгалтерские ругательства.
“Скорая” все же приехала, и стало совершенно ясно: для Чумачанки праздник закончился.
— Праздник не настоящий, если нет пострадавших. Если никто ничего себе не сломал… хотя бы руку или ногу, — оправдывался Ландертингер перед Франком. — Или не выбил себе зубы.
“Скорая” уехала, и стало ясно: для всех остальных праздник еще не закончился.
— Прошу во двор, — сказал Господин Панцер.
Во дворе Господин Панцер лично вручил каждому по факелу.
После церемонии зажжения пылающая процессия повернула к лесу.
— Керосин капает, — сказал Ландертингер.
Керосин капал на костюм Ландертингера. Он капал на костюм Франка и на костюмы других участников шествия. И не только на костюмы — и на платья.
Одно неосторожное движение — и начнется массовый фейерверк, подумал Франк.
— А теперь фейерверки, — сказал Господин Панцер.
Женщины Господина Панцера запели гарлемский спиричуэл.
— О чем поют? — спросил Король.
— Просят спасти наши души, — ответил Франк.
У него снова начался озноб.
* * *
Фейерверки закончились.
Пришло время для напитков, и все вернулись назад. В “Черепаший домик”.
Куда деть запачканные керосином руки?
— Помыть, — сказал Ландертингер.
Когда они оба вернулись в зал, людей уже почти не было.
Наверное, еда закончилась, подумал Франк.
— Смотри! — прошептал Ландертингер.
Рука Господина Панцера скользила по спине Язмины.
По голой спине Язмины.
Прошла минута, другая — рука не убралась.
Ландертингер почернел и закрыл глаза.
Заиграла музыка, и появились те же спортивные девушки Господина Панцера.
В олимпийских купальниках Китайской Народной Республики.
С громкими криками они попадали в бассейн и продемонстрировали номер синхронного плавания под “Женитьбу Фигаро” Моцарта.
— Идите переодеваться, — сказал Король, поворачиваясь к Франку.
— Я в воду не полезу… Болею, — сказал Франк.
— Современные люди не болеют, — сказал Король.
— У него камни в поджелудочной железе. Боится утонуть, — сказал Ландертингер.
— Не видно, — сказал Король.
Мокрые девушки Господина Панцера закончили номер и выкарабкались из бассейна.
И тогда на освещенную авансцену вышел Господин Панцер! В красных купальных шортах до колен.
В воду не полез, пошел к бармену.
Головы зрительниц синхронно повернулись в направлении бара.
Господин Панцер равнодушно разговаривал с барменом, почесывая пальцами левой ноги икру правой.
Без гангстерского костюма он был похож на боксера среднего веса, давно бросившего это грязное занятие.
— Иду переодеваться, — сказал Ландертингер.
* * *
Бассейн заполнили мальчики Господина Панцера.
Они прыгали в воде, демонстрируя торсы женщинам, стоящим на берегу.
Ландертингер вне конкуренции, подумал Франк. Ландертингер принадлежал к той особой категории людей, которые могут обходиться и совсем без одежды.
Нет, не из-за повышенной волосатости всего тела.
Ландертингер выбрал не ту профессию, подумал Франк.
Для заплесневелого бассейна “Черепашьего домика” Ландертингер был слишком красив.
Мальчики Господина Панцера раздали купальные шапочки двух цветов.
Ландертингеру досталась белая. Так решил жребий.
— Если что, бросай мне… Я десять лет играл в водное поло, — сказал мальчик Господина Панцера в белой шапочке.
— Бросай сюда!!! — кричал Господин Панцер.
Мальчик Господина Панцера в красной шапочке сразу отдал командору мяч.
Господин Панцер легко попал в ворота и вызвал радостные крики женщин.
Ни нападающие, ни защищающиеся таким правилам не сопротивлялись.
Не сопротивлялся и мальчик-мастер-спорта-по-водному-поло.
Все в воде и все на берегу поняли: нельзя отнимать мяч и мешать Господину Панцеру играть.
Результат стал 1:6 в пользу красных резиновых шапочек.
— Что ты делаешь? — спросил Ландертингер мальчика-мастера-спорта.
— Играю. Такая игра.
— Бросай сюда!!! — закричал Господин Панцер.
Ландертингер ощутил панцеровский удар коленом в живот и нырнул. Когда он, кашляя, вынырнул, результат стал 1:7 в пользу красных.
Господин Панцер махал руками голосившим на берегу девушкам и женщинам.
Язмина голосила среди них.
Мяч, попав Ландертингеру в лицо, вдруг оказался в руках, и он поплыл в сторону ворот красных.
Ближайший водный путь загородил Господин Панцер.
Франк применил силу. Господин Панцер нырнул.
Результат стал 2:7.
Господина Панцера мальчики вытащили на берег, и только теперь Франк его узнал.
Эту рысью гримасу.
Господин Панцер был похож на… человека с пулеметом.
9
Внутри что-то горело.
Легкие или трахея, подумал Франк.
“Мир в представлении варвара, очевидно, равноценен пиру”, — непрерывно скандировал его мозг.
Автора фразы Франк не помнил.
За мысленно украденные мысли не наказывают.
Франк думал о человеке, который на работе становится прирученным животным.
И даже варвары это понимали… более умные варвары…
О корпоративном празднике как репрессии против индивида и о грубых механизмах объединения думал Франк.
Чтобы через запах пота и близкие телесные контакты… в шуме исчезло “я” и сформировалось “мы”… — думал Франк.
И в жару бредилось:
праздники — расплата? За работу и подвиги?
Нет. Праздник — для того, чтобы заставить людей взяться за руки. В такой позиции они забываются и легче соглашаются жертвовать собой.
На пирамидах, строительстве национального небоскреба или в каком-нибудь исторически незначительном проекте по защите государства.
Что означают слова “мыслить позитивно”? Перестать думать?
Потому что за это платят деньги?
Когда внутренняя речь человека в горячечном состоянии стала похожа на антипрезидентский пресс-релиз, зазвонил телефон.
Франк вылез из постели.
Звонила бабушка:
— Не забыл?
Она спрашивала, не забыл ли Франк второй самый важный день в году.
Нет, Франк не забыл.
Через неделю предстояло праздновать 53-ую годовщину смерти прадеда.
10
— Мы решили с Ландертингером попрощаться, — сказал Король, обводя взглядом понедельничный стол. — Чумачанка попросила несколько отгулов, — сказал Король, — она должна была подготовить презентацию, но, вижу, придется подготовить самому.
Король говорил о самопожертвовании.
Ради команды и ради будущего.
И о “позитивном мышлении”, которое очень помогает общей работе.
И о том, что главное — взяться за руки и крепко держать друг друга.
Ему постоянно не хватало существительных. Недостатка в прилагательных не было.
В неясных местах мысли он постоянно пытался вплести неизвестные международные слова и туманные фигуры речи.
— Чумачанка должна была подготовить презентацию, — оправдывался Король.
* * *
— Знаешь… может быть, никакого синего ведерка и не было, — сказал Франк.
Ландертингер перестал складывать вещи в картонную коробку.
— Как не было?
— Нам сказали, что оно есть, но его могло и не быть, — сказал Франк. — И мы искали несуществующую вещь. И эта несуществующая вещь засела и все еще сидит у нас в мозгу.
Пришла Хильда, и Франк замолк.
Ландертингер снова стал складывать вещи в картонную коробку.
— Только не рассказывайте мне легенды об администраторше… которую несправедливо уволили с работы… а она спустя полгода устроилась на работу в Национальную филармонию, а через год вышла замуж. За дирижера и руководителя самого знаменитого симфонического оркестра страны… Не нужно, — сказал Ландертингер, складывая в коробку книги. — В субботу, как всегда. Встречаемся на стрельбище, — сказал он, поворачиваясь к Франку.
За двадцать пять лет дружбы они никак не могли избавиться от любви к оружию.
Ландертингер отдал честь и ушел.
Франк и Хильда остались совсем одни.
У компании Господина Панцера были все свойственные варварам признаки: она воняла, устраивала шумные пиры и разрушала все вокруг.
* * *
— Кролика в траве, — сказал Франк.
— Кролика в траве, — сказала Хильда.
Официантка принесла только одного кролика и сказала: другого нужно подождать.
— Знаешь, иногда животные могут больше, чем люди, — сказал Франк, глядя на кролика. — В мире животных, если ты откусываешь противнику уши, сдираешь когтями чешую, противник опускает голову и удирает. Или хотя бы тихо покидает территорию. Тогда ты его догоняешь и кусаешь за хвост! И все самки смотрят на тебя полными любви глазами! В мире людей за такие вещи тебя приговаривают… если не по закону, то просто выбрасывают на бетонный тротуар… а та, из-за которой произошла схватка… из-за которой ты плюешь кровью… смотрит на тебя, как на помешанного.
— Это называется культурой, — ответила Хильда.
Официантка принесла второго кролика.
Звери не были голодны.
* * *
Франк закрыл окно.
В коридорном зеркале он увидел Панцера. Панцера и Хильду.
Он показывал ей книгу о… Франк наклонил голову, но о чем — не увидел.
Оба стояли очень довольные.
Двадцать сантиметров, подумал Франк, прикинув на глаз расстояние между телами.
На кухне бесцельно торчала Язмина. Вся ощетинившаяся.
— Хочешь чаю? — спросил Франк.
— Куда ушел Господин Панцер? — спросила Язмина.
— Он уехал. На неделю, — сказала Хильда.
Хильда торжествовала в дверях в обнимку с книгой о японском дизайне.
— Куда уехал? — грубо спросила Язмина.
— Тебя интересует Господин Панцер? — с иронией спросила Хильда.
Феномен закрытого пространства, подумал Франк, неся чай.
Долго работая на закрытой территории, люди вдруг начинают влюбляться на работе.
Выбирая из того, что есть.
Из-за недостаточно широкого человеческого контекста в головах деформируется реальность.
Нужно чаще проветривать кабинет, подумал Франк и снова открыл окно.
* * *
Интересно, если бы Панцер выбрал Хильду, какого продолжения можно было бы ожидать?
А если Язмину? Или Чумачанку?
Чумачанка, конечно, отпадает, подумал Франк.
Если очень постараться, получился бы сценарий для средней по цене компьютерной игры “Господин Панцер и десять утопленниц”.
В кабинет Франка засунул голову Король, тем самым напомнив: “Мы тут ни в компьютерные игры создаем”.
— Чумачанка с претензиями, — сказал Король.
— Надоело пахать? — спросил Франк.
— Нет.
— Так чего она хочет?
Король молчал. Франк поднял голову от схемы игры.
— Быть тобой, — сказал Король, не глядя ему в глаза.
— Раньше хотела быть Хильдой.
— Я не заметил.
— Повторяла слова, манеры, копировала интонации, платья.
— В этом нет ничего плохого, — сказал Король, — женские дела. Теперь как-то все так обернулось…
Люди, желающие стать другими людьми, часто поначалу выглядят немного смешными, а потом мутируют в опасных, подумал Франк.
— Я только хотел, чтобы ты знал, — сказал Король и убрал голову.
Все люди постоянно что-нибудь делают, чтобы стать кем-нибудь другим.
Только одни работают по воображаемому, другие — по конкретному примеру.
РЕМЕСЛЕННИКИ, или нет… ИМИТАТОРЫ, подумал Франк.
Второе слово понравилось ему больше.
Неожиданно окно стало стучать.
Когда закончится этот ветер? — подумал Франк.
— Язмина уходит, — сказал Король, всовывая кроме головы и руку с исписанным листом бумаги.
— Почему?
— Что-то с головой.
— Ударилась? — спросил Франк.
— Нет, внутри что-то оборвалось, — сказал Король без сочувствия.
— Жаль, — сказал Франк.
Новые обстоятельства убивали людей одного за другим.
— Но если подумать… работник из нее был очень… так себе… — Король долго подбирал слова. — Совсем без огня.
Сказал и исчез.
Зачем нам этот огонь, мы ведь с бумагами работаем, подумал Франк.
11
Годовщина смерти прадеда ничем не отличалась от его дня рождения.
Бабушкин дом снова встретил шелковыми обоями в вертикальную полоску, бюстом Отто фон Бисмарка и вазонными пальмами.
Паркет приятно пах.
Обед начался с австрийского минестроне в тарелке со стершимися арфами.
На этот раз Франку достались столовые приборы с выгравированной цитатой Бонапарта:
“В моем лексиконе нет слова НЕВОЗМОЖНО”.
Потом подошла очередь венского шницеля.
Под шницелем, на дне тарелки Франк нашел стершегося Ганнибала.
По случаю торжественного обеда бабушка надела бусы из горного хрусталя.
Есть они не мешали, но она все равно не ела и следила, прямая ли у Франка спина.
Говоря об этом вслух.
Все происходило по расписанию дня рождения, только без танцев.
После торжественного обеда пришла очередь песен.
Прадеда все вспомнили только тогда, когда спели.
Прадед был самым знаменитым человеком их семьи.
Как писали газеты в конце войны,
“Он навлек позор на всю нацию”.
Когда на поле боя их окружили, прадеда произвели в фельдмаршалы и объяснили: новый ранг обязывает в критическом случае умереть от собственного оружия.
Прадед медлил. Потом присоединился к всеобщей капитуляции.
Как писала послевоенная печать: не застрелился, потому что верил в Бога.
Конечно нет, говорила бабушка. В нашей семье никто не верил в Бога.
После поражения в войне прадед стал критиком войны, а потом возглавлял военную полицию.
Он не хотел вспоминать прошлое, говорила бабушка, когда Франк спрашивал, почему у прадеда развился рассеянный склероз.
Жизнь фельдмаршал закончил в постели, слушая рассказы о бабушкиных делах.
12
Франк удивился.
На собрании присутствовал сам Господин Панцер!
Он пребывал в самом дальнем правом углу вместе с надувшейся Чумачанкой, бросившей эту неприбыльную позицию Ненастоящей Правой.
Главная тема за столом — Третья зона.
— Я бы хотел, чтобы ты, Франк, взялся за этот проект, — сказал Король.
— Я не могу, — сказал Франк.
Франк не хотел убивать бабушку.
— Нет ничего, чего не может человек, — сказал Король и обрадовался тому, что сказал.
— Что будет с жителями? — спросил Франк.
— Там одни пенсионеры, — ответил Господин Панцер.
История гласит, что только избранным богам древности судьба предопределила быть и строителями, и разрушителями.
Франк не отличался склонностью быть богом.
* * *
— Все имеет свое начало и свой конец, — поделилась народной мудростью Чумачанка, громко размешивая сахар.
— Я хочу с тобой поговорить, Франк, — сказала Хильда.
Почему эти много раз слышанные от женщин слова всегда вызывают у мужчин внутреннюю дрожь и означают катастрофический конец? — подумал Франк.
— Ну что? — сказала Чумачанка, покидая недружественную территорию.
— О Третьей зоне? — спросил Франк.
— О втором плане, — сказала Хильда.
* * *
— Кролика в траве, — сказал Франк.
— Кролика в траве, — сказала Хильда.
— Чумачанка уже примеряет главное кресло, — сказала Хильда.
— Самое главное?
— Самое главное.
— Откуда такая информация? — спросил Франк.
— Из засекреченных источников, — сказала Хильда и не покраснела.
— Может, это так… ее иллюзии? — спросил Франк.
Чумачанка может отнять кресло у Короля? Мысль казалась в лучшем случае глуповатой.
Хильда потрясла головой.
— Ты ничего не заметил? — спросила она.
Вот что означает рокировка за столом, подумал Франк.
Третий брат-дурак никогда не был любимым героем Франка.
Он всегда болел за Короля.
Франк был монархистом со времен чтения сказок.
Короли чаще всего проигрывают, потому что им никто не помогает, подумал Франк.
Нужно предупредить Короля, подумал Франк.
Официант принес двух кроликов в траве и попросил заплатить сразу.
Социалист.
13
По улицам города маршировали парады: бастовали строители небоскребов.
Остальным жителям радио рекомендовало не выходить на улицу и следить за событиями на экране телевизора.
Конфликт с властями развивался постепенно.
Строители никогда не верили политике властей.
Потому что политика была туманной, и никто не мог объяснить, какая она.
Даже строители.
Когда им сообщили: Заха Хадид уезжает, они не прореагировали.
Когда им сообщили: проект национального небоскреба остановлен, они не прореагировали.
Когда пришлось месяц торчать дома, они торчали месяц дома, пока не разозлились.
Теперь они стягивались к правительству и собирались там что-то строить.
Грузовики с кирпичом и цементом непрерывной цепью ползли к зданию парламента.
Часть членов правительства оставила форпост, другая — готовилась к обороне внутри.
Жители соседних домов, измученные шумом от строительной техники, бросали в окна ненужные вещи жен и подруг жизни и лили кипяток.
Когда прибыли организованные отряды полиции, строители надели противогазы, включили бетономешалки и выставили отбойные молотки.
Не начавшуюся атаку прекратили жены обеих сторон с бутербродами и кофе.
Полицейские поняли, что могут пострадать невинные женщины.
Неожиданно зазвонил телефон:
— Бабушка получила письмо. Их выселяют, — сказала мама.
— Когда? — спросил Франк.
— Не знаю, она сильно плачет, — сказала мама.
Появилось духовенство и хотело обратиться к строителям именем Бога, но поевшие строители снова надели противогазы и включили отбойные молотки.
Телевизор сообщил две новости: по мнению журналистов, хорошую и плохую.
Хорошая: полиции удалось прервать цепь грузовиков.
Плохая новость звучала так: строители планируют накрыть здание парламента куполом.
Новая форма забастовки, подумал Франк.
По этой модели бастующие врачи должны насильно лечить всех членов правительства?
Телевизор сообщил: идея строить купол из кирпича из-за прекращения поставок материалов изменена на более современную: парламент собираются накрыть надувным куполом, а сверху залить бетоном.
Как утверждают специалисты, он застынет за три часа.
Новый феномен, подумал Франк: строя, строители выполняют работу по разрушению основ государства.
Подумал, но не успел записать.
Поиски карандаша прервал телефон:
— Бабушка упала, — сказал дядя Генрих. — Инсульт.
* * *
Франк открыл дверь палаты.
Бабушка лежала с закрытыми глазами, из носа торчал белый зонд.
— Сейчас не часы посещения, — прошептала Эва Краус.
Имя было написано у врача на бейдже.
— Франк, — сказал Франк, — Франк Бург. Это моя бабушка. Единственная бабушка.
14
На глазах у Франка формировалась новая галактика.
Формирование новой галактики, по словам очевидцев, — самая страшная и самая красивая вещь одновременно.
На местах Чумачанки и Того, Которому Король Редко Подает Руку сидели две девушки Господина Панцера. Обе с трудом помещались в тонких свитерках.
Никто вам не говорил, что на работу не надо ходить в слишком тесной одежде? — подумал Франк.
Господин Панцер на собрании не присутствовал.
А куда исчезла Чумачанка?
Оказалось, что не исчезла. Она явилась позже и равнодушная.
И села прямо напротив Короля.
Когда жополизы сталкиваются с равнодушием Короля, они с таким же энтузиазмом становятся его врагами, подумал Франк.
Девушки Господина Панцера сидели и нервничали, готовясь сделать презентацию на двадцати листах.
— Намечается праздник… мероприятьице, — объяснил перед началом Король.
Презентация начиналась с:
фотографии Господина Панцера на фоне моря.
Далее следовала:
сложная диаграмма “Где мы находимся и где мы должны быть”.
Предложенное место Франку не понравилось.
Далее следовал тезис:
“Еще есть время спастись и стать душой п.лн.ц.нн.й команды”.
Когда Франк слышал это слово, ему всегда хотелось достать саблю прадеда.
Презентацию венчала тема нового праздника:
“ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ НА ЗЕМЛЕ”.
— Все должны одеться зверюшками или домашними животными, — объяснила главная и, наверное, потому более толстая девушка Господина Панцера.
— Коровами и скунсами? — спросила Хильда.
— Почему коровами и скунсами? — не поняла главная девушка Господина Панцера. — Зайцами, белочками, ежиками… Главное, чтобы всех было по два.
— И что? — спросила Хильда.
— А тогда поплывем в море, — объяснила неглавная девушка Господина Панцера.
* * *
Чумачанка гордо вошла в кухню.
Жалко, что в двадцать первом веке люди утратили способность ежедневно пользоваться кинжалом, подумал Франк.
— Ну что? — сказала Чумачанка, покидая после паузы территорию холодильника, фильтра с водой и испорченного кофейного аппарата.
— Выглядишь, как Нюрнберг, — сказала Хильда.
— Знаю, — ответил Франк.
— Может, поехали куда-нибудь? — спросила Хильда.
— Не хочешь играть дикобраза, блюющего через борт? — с грустной иронией спросил Франк.
— Категорически, — категорически ответила Хильда. — Меня рвет от одной открытки с морем.
— Есть хочешь?
— Нет, — ответила Хильда и после паузы сказала то, что ее больше всего угнетало и портило профиль лица: — Не понимаю я этих мужчин…
Если бы женщины больше интересовались астрофизикой, им было бы понятнее, подумал Франк.
Если два тела сильно притягивают друг друга, но не падают друг на друга, значит, на них действует гравитация и других тел.
А чем слабее притяжение между телами, тем меньше каждый объект страдает от губительного воздействия астероидов.
* * *
— У нас проблемы, — сказал Франк, входя к Королю.
Говорю, как астронавт, подумал он.
Хотя верность Королю — средневековая категория, никакие средние века Франка остановить уже не могли.
Король удивился. Какие проблемы? Проблемы могут подождать до следующего понедельника.
Не могут подождать.
Франк вошел и закрыл дверь.
Он говорил, запинаясь, останавливаясь и объясняя: факты туманны, первичные источники непроверенны.
В головах у людей стала формироваться виртуальная реальность, и теперь главное — проверить факты, подытожил Франк.
— Какие факты? — разозлился Король.
Выйдя из кабинета, Франк повернул за угол и уперся лицом в грубую стену, но внезапно вспомнил: здесь его снимают камеры видеонаблюдения.
Зорге, подумал Франк. Так, наверное, чувствовал себя Зорге, сообщив Сталину о намечающемся начале Второй мировой войны.
15
Франк столкнулся с коровой.
— Прошу прощения, — сказал он и повернул в свой кабинет.
Панцеристы примеряли костюмы зверюшек, загромоздив одеждой весь периметр офиса.
Минуту спустя в кабинет Франка без предупреждения ворвались со списком заяц и индюк.
— Что ты тут один делаешь? — спросил индюк.
Со времен варваров главной задачей коллектива было не оставлять индивида одного.
От человека, у которого есть склонность оставаться в одиночестве, можно ждать только всяческих злодейств.
За эти слова следует еще раз поблагодарить Жака Ле Гоффа, и неважно, что он француз, подумал Франк.
Пауза затянулась, и индюк забеспокоился:
— Так кем вы с Хильдой будете?
— Егерями, — ответил Франк.
Заяц и индюк задумались.
— Это такие птицы? — спросил заяц.
— Егери — это охотники, — ответил Франк.
— Собаки? — спросил индюк.
— Люди.
Заяц и индюк посмотрели в список.
— Тут нет егерей, — сказал заяц. — А людей — только двое. Ной и его жена. Ноя будет играть Господин Панцер.
Если бы в ересях Господина Панцера не нужно было участвовать, а только наблюдать, поедая конфеты, они выглядели бы даже милыми, подумал Франк и спросил:
— А кто будет играть его жену?
— Это для всех секрет, — сказал индюк.
— Насколько мне известно, последний день на земле связан с Апокалипсисом. Там совсем другие герои, — сказал Франк и процитировал Откровение Иоанна: — “И увидел я выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами…”
По побелевшему лицу зайца можно было понять: эти слова он слышит впервые, и эти слова его очень пугают.
— Не знаю… Так хочет Господин Панцер, — пробормотал заяц. — Так кем вы будете? Можете быть лошадьми или собаками.
— Господин Панцер уже объявил себя Альфой и Омегой и велел переписать Новый Завет? — спросил Франк.
Заяц и индюк пришли в замешательство и ничего не ответили.
Удовольствия, развлечения и праздники не расслабляют, а разрушают мозг человека, подумал Франк и отвернулся.
Ему было неприятно смотреть на жертв.
Результаты его теста на толерантность были ниже среднего.
Пара зверюшка-птица переглянулась, нервно фыркнула и вышла за дверь.
Заяц вернулся.
— И еще… Забыл сказать… Каждое животное должно вручить Господину Пан… то есть Ною и его жене подарок.
— Иначе их не примут на корабль, — сказал индюк.
От такого количества сумасшедших животных корабль не утонет? — подумал Франк.
Франк любил быть один.
Высказывание “От человека, у которого есть склонность оставаться в одиночестве, можно ждать только всяческих злодейств” ему очень нравилось.
Вот почему у народов столько претензий к неженатым или разведенным президентам.
И поэтому в современных офисах стараются всех посадить в один зал: чтобы члены коллектива сами контролировали друг друга: “Куда идешь?”, “Не слишком ли рано?”
Франк любил быть один, но нужно было идти к Королю.
— Где? — спросил он у секретарши.
— Болеет… В больнице лежит.
— Долго будет лежать?
— Не знаю. Кажется, — ответила секретарша и зашептала: — Говорят… его заставляют продать акции.
Разговор прервал назойливый звонок его собственного телефона, и Франк вернулся в кабинет.
Звонил дядя Генрих:
— Бабушка тебе все письма пишет.
— Говорить еще не начала?
— Нет, только составляет из букв предложения и показывает твою фотографию.
— Так пришли эти предложения.
— Врачи говорят, кровь залила определенные области мозга… поэтому в словах не хватает букв.
— Неважно, пришли. Я расшифрую, — сказал Франк.
В кабинет вошла Хильда.
— Как ты думаешь, — спросила она немного небрежно и немного равнодушно, — гены каких людей в ходе эволюции имеют больше всего шансов сохраниться?
— Или очень известных или тех, которые легче всего интегрируются, меньше всего бросаются в глаза и у которых пятеро детей, — ответил Франк.
— Насколько я понимаю, не мы, — сказала Хильда и ушла.
Франк вдруг остро почувствовал: его костюм слишком дорог, слишком элегантен, слишком черен и на этом празднике жизни слишком бросается в глаза.
Пришло записанное дядей Генрихом бабушкино сообщение:
Лчше бть жвым псм че мервы лом. Еь л у фрак что сть. |
16
На письменном столе, под фотографией прадеда, между карточками с французскими словами и открытками, изображающими актеров театра кабуки со злыми раскосыми глазами, словом, во всем этом беспорядке, прижатая стеклянным розовым пресс-папье — лягушкой, лежала бабушкина шифровка, переписанная рукой Франка:
Лчше бть жвым псм че мервы лом. Еь л у фрак что сть. |
Второе предложение было понятно:
Есть ли у Франка, что поесть? — спрашивала бабушка.
Питание Франка было постоянным объектом ее интереса.
Он вспомнил, что не помнит, когда ел.
Лег голодным.
Уже засыпая, внезапно увидел лицо дьявола.
Дьявол наклонился к его левой щеке, и Франк понял, что лицо — без кожи.
Кроваво-влажное.
Франк грубо его послал.
В это мгновение… внизу что-то хлопнуло.
Ушел, подумал Франк и открыл глаза.
Посередине улицы валялись два помятых автомобиля.
Неверующему человеку невозможно жить в мире верующих, подумал Франк.
Постоянно лезут эти их персонажи. И мешают.
Часы показывали: 02:02.
* * *
В пути он встретил усталого Воина, возвращавшегося с поля боя.
Он знал: нужно его убить.
Франку было очень жалко Воина.
И он только поздоровался.
Потом Франк встретил Зверя.
И Зверя ему было жаль меньше.
Франк не успел понять, какой это Зверь.
Был ли он похож на леопарда или ноги у него были как у медведя, а пасть — как у льва?
Соответствовала ли его внешность описанию из Откровения Иоанна или зверь был похож всего лишь на простого обитателя зоологического сада?
Зазвонил будильник, и Франк проснулся.
Часы показывали: 07:09.
Пока он лежал в постели, ему казалось:
чтобы потопить этот корабль животных, нужен всего один катер.
Организуем им небольшой морской бой.
Надо поговорить с Ландертингером, подумал Франк.
Утренние мысли были опасными.
Посмотрел в зеркало, и ему показалось… на лице стало больше волос.
Зверею, подумал Франк и открыл рот.
Зубы были те же.
Он давно их никому не показывал.
Конечно, людей очень интересуют истории о Воине, выходящем на битву с целой армией, подумал Франк, глядя в зеркало.
— Vergangenheitsbewдltigung? — cказал Франк зеркалу.
Это длинное слово немцы постоянно таскают с собой, вечно пытаясь где-нибудь приспособить.
Оно означает борьбу немца с прошлым.
Точнее, с тем, что во время Второй мировой войны натворили их деды и прадеды.
И еще.
Чтобы смыть плевки и проклятия других народов, каждый немец должен убить своего Воина и заняться бытовой деятельностью.
Франк понял: корабль животных он топить не будет.
Vergangenheitsbewдltigung не позволяет.
* * *
Нет инструкции, как убить своего Воина.
Но каждый немец инстинктивно знает: есть одно необходимое условие.
Нужно Его встретить.
Как и где?
Личное дело каждого.
Есть люди, которые всю жизнь встречают только крестьян и крестьян.
И кто мог подумать, что в поисках своего Воина Франк встретит своего Зверя?
Что борьба с прошлым достигнет глубин естества?
Воина ему было очень жалко, Зверя — меньше.
Первое предложение бабушки вдруг показалось Франку понятнее:
| “Лчше бть жвым псм че мервы лом”. |
Живым псм? А-а… Живым псом! — прочитал Франк и ощутил во рту вкус крови.
Еще раз открыл рот.
Показалось, подумал Франк.
Неужели есть только два пути: или быть животным — или стать зверем? — злился он.
И внезапно почувствовал: в голове формируется и буянит полтергейст, разрушающий все структуры его мышления.
Там создавался параллельный мир, не имеющий ничего общего с реальным.
Раньше у него в голове формировался только параллельный город — здание за зданием, квартал к кварталу.
Это была часть работы.
Город в своей голове Франк называл Франкбургом.
Может ли быть, что то, что происходило у него в голове сейчас, тоже называется Франкбургом?
Это было мгновение, когда Франк больше не был Франком.
Он посмотрел в зеркало, и зеркало ему сказало: слишком много милитаризма.
Иди переодеваться!
От переодевания его удержала и вернула в реальный мир бабушкина шифровка:
Мертвым лбом? Мертвым лохом?
Лучше быть живым Псом, чем мертвым Львом!!!
Мюллер, подумал Франк.
У Франка не было тяги к смерти.
Он хотел остаться живым…
Но псом быть не хотел.
Нежелание прервал телефон. Звонил мужчина:
— Франк? Франк Бург?
— Да, — сказал Франк.
— Вам звонит Клаус Краус.
— Да.
— Я о вас много слышал, — сказал голос.
— От кого? — спросил Франк.
— От нескольких людей.
— Я о вас тоже, — сказал Франк
Что именно слышал, Франк не сказал.
— Может быть, вы бы хотели встретиться? — спросил голос.
Лучше быть живым Псом, чем мертвым Львом.
Франк не хотел быть ни Псом, ни Львом.
Он хотел начать сначала.
* * *
В XXI веке люди все реже и реже верили в Бога, но возмущение, что в их жизни не хватает чудес, от этого только росло.
1 Сядь в любой поезд, будь ты как ветер,
И не заботься ты о билете… (искаж. польск.)
2 Что ты там ищешь? (искаж. польск.)
3 Злато колечко, злато колечко — на счастье.
Злато колечко с камешком синим — на счастье… (искаж. польск.)
4 Янтарь? Нет… не янтарь… (искаж. польск.)