Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2012
Бруштейн Ян Борисович — поэт и прозаик. Родился в 1947 г. в Ленинграде. Кандидат искусствоведения. Работал журналистом, преподавателем, возглавлял региональный медиа-холдинг. Автор книги компьютерной арт-графики и стихов “Карта туманных мест” (2006), поэтических сборников “Красные деревья” (М., 2009), “Планета Снегирь” (М., 2011), “Тоскана на Нерли” (М., 2011). Живет в г. Иваново.
А птицы забыли…
А птицы забыли взять пеленг на юг,
Хрипели, хотели любви и признания,
Над ними всходили снега мироздания,
Казалось, что в глотках ледышки поют.
Под ними — деревья, деревни, и тут,
В тоске, в глубине, где не верится в бредни,
Где тонущий след по тропинке последней,
Неспящие дети за песней бегут.
И взглядом пытаются выследить птиц,
Так счастливо стынущих в небе предзимнем:
“Куда мы летим, для кого же мы гибнем…”
И только мазки запрокинутых лиц.
Завьюжит. И мир, возмутительно чист,
Не будет запятнан ни шагом, ни криком,
И слабо мелькнет над простором великим
Шальное перо или гаснущий лист.
Шестьдесят пятый
У памятника Пушкину я Соню ждал и Лену,
У памятника Пушкину я вкусный пил “Агдам”…
Как говорится, было нам и море по колено,
Мальчишки этих странных лет — умны не по годам.
Не отломила нам судьба элитного лицея,
Но воздух века был шипуч, куда “Вдове Клико”!..
И мы пьянели без вина, смешные лицедеи,
Стихи читая до утра, свободно и легко.
У памятника Пушкину чудил Губанов Леня,
И все тянул безмерных строк серебряную нить…
Каким же был я в те года живым и окрыленным,
И стоило, признаюсь вам, тогда на свете жить!
От порога до побега…
Алексею Ивантеру
От порога до порога, от побега до побега
Хороша моя дорога, не видна моя победа.
Путь от храма до притона, жуть от хохота до стона —
Только тихая протока остановит непреклонно.
Нет лекарства от ухода, кроме совести укола.
Жаль, что вывелась порода, эту помнящая школу.
Можно босыми по снегу, можно с криком: “Стыдно, братцы”…
От порога до побега главное — с крюка сорваться!
В мире шатком, в мире гулком — опрокинутые лица…
А приходишь — на могилку, поклониться, поклониться.
Пианино
Добрая учительница Нина Ростиславна —
Как она старалась, даже плакала порой.
Говорила: “Умничка”, ободряла: “Славно!”
Юного оболтуса, голова с дырой.
Пальцами корявыми “Черни” я уродовал,
В детском подсознании злое зло храня.
Нина Ростиславна называла родами
Все свои попытки выучить меня.
Только не рождался я, хоть отрежь да выбрось,
Ваном типа Клиберном, признаю вину.
В клетчатой рубашечке и в штанах на вырост
Убегал до вечера, слушал тишину.
Милая, очкастая, золотая Нина…
С прошлым веком мы росли, с ним же и умрем…
Черное, огромное это пианино
Называлось “Красным Октябрем”.
Далеко пiд Полтавою
Лубны, Миргород, Диканька — ты попробуй, чудик, встань-ка на забытые следы.
Девочкой была бабуля, и степные ветры дули, и стихали у воды.
Принимала речка Сула все, что смыло и уснуло, уносила до Днiпра —
Все испуганные плачи, все девчачьи неудачи, все побеги со двора…
Лубны злые, золотые, в прежнем времени застыли, словно муха в янтаре,
Вместе с криками погрома, вместе с ликами у дома, и с убитым во дворе.
Миргород, Диканька, Лубны… Снова улицы безлюдны, только ходит в тишине
Николай Василич Гоголь — вдоль по улице убогой, в страшном бабушкином сне…
Миф о красных деревьях
К реке шагали красные деревья,
К воде спешили красные деревья,
По шагу в год — но все же шли деревья,
Надеясь, что когда-то добредут.
А впереди лубочная деревня,
Красивая и прочная деревня,
Волшебная и хлебная деревня
Ждала, когда поближе подойдут.
Точила топоры она и пилы,
Железами по воздуху лупила,
И удалую пробовала силу,
Которая всегда одержит верх.
Деревья же не ведали испуга,
И, землю бороздя подобно плугу,
Поддерживая бережно друг друга,
Брели они к воде за веком век.
К реке спустились красные деревья,
К воде припали красные деревья…
Навстречу вышла целая деревня
И предъявила древние права:
На то они на свете — дровосеки,
Зимой хотят тепла и скот, и семьи,
И вот срубили красные деревья
На красные прекрасные дрова.
Кораблики из них строгали дети,
И, у огня играя, грелись дети,
И в том, что нет чудес на белом свете,
Не видели особенной беды.
А корабли куда-то плыли сами,
Бумажными мотая парусами,
И вздрагивали красными бортами,
Достигнувшие все-таки воды.