Стихи. С украинского. Перевод Натальи Бельченко
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2012
Лаюк Мирослав Николаевич — поэт. Родился в 1990 г. в Прикарпатье. Студент национального университета “Киево-Могилянская академия”. Автор книги стихов “Самому стать миром” (К., 2008). Лауреат фестивалей и конкурсов “Молодая Республика Поэтов” (Львов, 2011), “Ватерлиния” (Николаев, 2011), “Cambala” (Донецк, 2011), “Турнир поэтов. Лови момент” (Киев, 2011) и др. В журнале “Дружба народов” печатается впервые. Живет в Киеве.
деревья
твои деревья — они живые
корнями сшиты с телами предков
а на страстную стволы бьют кровью
выходят лики
твои деревья — они живые
в их кронах птицы как инструменты
без дирижера на скрипке иволг
играет липа
твои деревья — они живые
окошкам в лица скрипеть готовы
кусают локти ломают руки
детей теряют
твои деревья — они живые
внезапно стукнут в пустые двери
и на пороге воды попросят
попросят душу
мой дед вернется танцевать аркан
мой дед вернется танцевать аркан
ведь иволга! ведь скрипкой зазвучала
ведь горные уступы — барабан
а мошкара травы и крон — цимбалы
кобыла неба прянет где-то там
где горы отряхнут свои вершины
и танец разрастется словно храм
ведь куполами вспыхнут полонины
мой дед вернется танцевать аркан
мой мертвый дед поднимется из глины
и будет биться сердце — как баран
зазеленеют патиной долины
и нет конца ведь лето — хоровод
когда в кругу срослись навечно руки
по венам горла в небо кровь течет
и только стуки
никола
он выгонял бурьян и воробьев с огорода
словно торгашей из храма
он шел к картошке кукурузе редиске укропу с такой улыбкой
с какой идут в церковь
а баба аня всегда жаловалась
что он никого так не любит как грушку им когда-то посаженную
посреди сада
между орехом и ранетом
и та грушка давала самые лучшие груши
а когда в ее дупле поселились шершни
дед вывел их заиграв на волшебной флейте
он учил меня неприличным коломыйкам и посылал петь их бабе
за что выдавал мне сырного конька1
он будил меня ночью
посмотреть на ежа который шуршал возле колодца
или на сову ухавшую на верхушке черешни
или на лису которая не замечая нас паслась в саду
дедушка когда мы встретимся
я вам за сырного конька спою еще много неприличных коломыек
а грушка ваша засохла
сразу после вас
всякая куница
всякая куница знает что сквозь нее проходит флейта
штрихи черной и блестящей воздушной флейты
всякая куница может сыграть на ней так
чтобы от восторга закрутились в спирали
ветки граба лещины и липы а листья скрутились в трубки
чтоб грибы сняли шапки а трава стала как натянутые струны
но всякая куница молчит
ведь как только будет открыт орнамент ее тела
в этой последней из африк
ветер смерти уничтожит всех свидетелей
сонет о конце
этот сонет не о том как бежать —
он про момент добегания момент почти
когда воздуха остается на один глоток
а мышц на два шага
этот сонет не пренебрегает формой
просто он знает другую форму
форму скакуна он как полная луна на полнеба овладел картинкой
его мускулы горят кожа мокрая и сейчас что-то должно произойти
по дороге к городской площади с ратушей и голубями
на мостовой я видел перевернутую бричку и окровавленного возницу
а в конце улицы слышались крики людей
на которых мчал перепуганный конь
этот сонет не о том как на последнем шаге бегун ломает ногу
он про финиш который оказался миражем в глазах ошалелого бегуна
оправдание
все это оправдание
мне подарили прекрасного фарфорового снегиря
которого я случайно разбил
но было больно а боль это оправдание
я потом сразу же склеил птичку
она теперь блестит на почетной полке
хотя на самом деле не блестит
и снегиря я не склеивал — просто тебе соврал
и разбил я его специально
и все вышесказанное — оправдание