Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2012
Дарьяна (Дарья) Антипова
— родилась в 1984 г. около горы Белухи на Горном Алтае у родителей-альпинистов. Вскоре семья переехала в Красноярск. Училась в Литературном лицее (ныне — им. В.П.Астафьева) в мастерской В.П.Астафьева, а после его смерти — в мастерской Р.Х.Солнцева. Участница Форума молодых писателей в Липках 2001, 2002, 2005, 2006, 2007, 2010). Участвовала в литературных форумах в Красноярске, Новосибирске, Томске, Москве, Санкт-Петербурге, Праге (Чехия), Кельне (Германия), Лиссе (Нидерланды), Белграде (Сербия). Лауреат Англо-Сибирского общества в 2005-м, стипендиат Министерства культуры по результатам V Форума молодых писателей России. Член Союза писателей Москвы, член Байроновского общества в Москве. Переводит с английского и итальянского языков для различных детских издательств. Работала главным редактором детского приложения к газете “Городские новости” — “Детский район” и приложения “Блин-Дашь” к газете “Вечерний Красноярск”. В “ДН” печатается впервые.
— Девушка, закройте окно!
— Нет.
Мама очень любит свежий воздух. Она не любит, когда рядом с нами садятся цыгане. Она не любит людей, которые только что курили. Она не любит электрички. Но без папы — мы ездим на них в город и обратно.
Люди всегда что-то кричат нам. Обычно разные грубости. Мама кладет мне на уши теплые руки, но окно не закрывает.
Люди в электричках очень не любят маму. И меня. Я всегда молчу, хотя мне тоже нравится свежий воздух.
Мы долго идем по узкой дорожке к нашему дому. С мамой идти здесь совсем не страшно. Из-за высоких заборов видны огромные дома. Иногда оттуда кто-то кричит. Сначала нам нужно пройти между двух церквей. Одна — старая, мама говорит, что это самая старая церковь на много-много километров. Нам туда, за заросли папоротника и черемухи. Там — дома умных людей. У них дома низкие, и на участках много травы.
Если пойти за новую церковь, то высота домов увеличивается. А иногда сложно пройти по узкой дачной дороге. Там стоят большие черные машины. Мама не любит там гулять. А я не люблю то же, что и мама.
Наша улица — у родника. На заборах висят таблички “Я живу здесь” с изображениями добрых собак. А за новой церковью на заборах висят картинки злых собак. Там так и написано на калитках — “злая собака”. Будто больше в домах никто не живет, кроме собак.
Но и на нашей улице есть такой страшный человек — это наш Сосед. Я никогда не хожу в его сторону. Он живет у леса. На его заборе написано по-английски “Частное владение — держитесь подальше”. А чуть выше — “Не бойтесь собаки — бойтесь хозяина”. И я его боюсь.
Потом нужно повернуть к ручью. И оттуда мы с мамой слышим радостный визг наших собак. Их четыре. Это борзые. Папа привез их в подарок маме из Казахстана несколько лет назад. Я не помню, как это произошло. Мне кажется, что Карна, Желя, Лесси и Эзра Паунд всегда жили с нами. Больше всех я люблю Карну. Это большая и черная собака. Мама назвала ее так в честь славянской богини. Она сказала, что, если воин погибал или пропадал без вести вдали от дома, первой его оплакивала Карна. По преданиям, над полем битвы по ночам слышен плач. Это богиня Карна в черных длинных одеждах плачет за всех жен и матерей погибших воинов.
Желя — рыжая молодая сука. Она очень ревнует ко мне Карну. Лесси — белая, Эзра — серая. Но меня слушается только Карна. Я люблю по вечерам лежать у нее на животе и слушать, как мама рассказывает о поездках. Когда-то они с папой много путешествовали. Остальные собаки тоже лежат вместе с нами на диванах. Мы лежим на первом этаже дома и слушаем, что говорит мама. У Карны бок то поднимается, то опускается. Потом она вздрагивает и кладет мне на голову свою переднюю лапу. Это значит, что пора спать.
Мама смотрела зачем-то на деревья, на их верхушки, и торопилась домой. На улице быстро темнело, а мама, как и я, боялась темноты.
Мы быстро пробежали мимо столба со страшным черепом и надписью “Не влезать — убьет!”. Завернули за угол и под жуткий лай собак открыли ворота нашей дачи.
Мы всегда живем на даче. Мама учит меня, а папа всегда путешествует. Иногда по два месяца, чаще — по полгода. Последний раз я видела его восемь месяцев назад. Я все пытаюсь вспомнить его лицо. Каждый вечер я закрываю глаза и представляю его усы, короткую бороду и широкие брови.
Я и сейчас повернулась на бок. Зажмурила глаза. Потом снова открыла их, соскочила с кровати, проверила, закрыта ли моя дверь. Задвинула занавески поплотнее, чтобы Сосед меня не увидел. И закуталась в спальник. Да, кстати, я всегда сплю под спальником. Как мама и папа.
Но как я ни терла глаза рукой, как ни ворочалась, я не могла вспомнить папиных глаз. Я видела перед собой только бороду, усы и брови. Вместо глаз были большие белые пятна.
Как у Эзры Паунд на спине.
* * *
Я проснулась очень рано. Только-только рассвело, я ежилась. Холод долетал из раскрытого окна. Но проснулась я не от холода. Я проснулась от непривычной тишины.
Ровно в четыре утра каждое утро меня будит попугай. Он живет в клетке. Клетка стоит на улице под моим окном. Попугая зовут Бронислав. Я не знаю почему.
И каждое утро он говорит сам с собой.
А сегодня было тихо.
Я соскочила с кровати, открыла первую дверь, прошла мимо бабушкиных полок с книгами. У бабушки было много книг. На русском, на французском и на английском языке. Мама говорит, что моя бабушка была самым умным человеком на земле.
Я живу в бабушкином кабинете на втором этаже. Раньше она здесь работала — писала свои научные работы. Теперь от нее остались только книги и пыльные письма.
По ночам я очень боюсь ее комнаты, в которой стоят книги. Мне кажется, что бабушка по-прежнему живет в них. В книгах много подчеркнутых фраз. Зачем она так делала? Может быть, она хотела, чтобы я прочитала какое-то тайное послание? Мама говорила, что бабушка очень любила меня и хотела научить меня всем языкам, которые знала.
Дальше идет гостевая комната. В ней две лестницы — наверх и вниз. Наверху — две комнаты моего отца. Там он ночует и проводит время, когда приезжает. Обычно на месяц или всего на несколько дней. Он очень не любит жить в городе. Мама постоянно говорит, что дача — не город, до нее на электричке ехать целый час. Но папе тесно даже на даче. Ему, как и мне, не нравятся соседи за деревьями и заборами. В его комнате есть балкон, на который опирается черемуха. Все, что связано с отцом, — здорово и необычно. Например, эта черемуха. Это не совсем нормальная черемуха. Папа привил к одной из веток ростки яблони. И теперь к нему на балкон свешивается большая ветка с яблоками. Да, кстати, о яблоках. Конец августа. И нужно собрать яблоки к приезду папы.
Я быстро спустилась вниз. Карна пошевелила тонким хвостом и зевнула. Все собаки лежали на диванах и креслах на первом этаже. Здесь была даже папина кровать. Дядя помог спустить вниз, чтобы собакам было где спать.
— Мама! — тихо позвала я.
Заскрипела кровать, но мама не проснулась. Мама спит за печкой — в своей маленькой комнате с тяжелыми шторами на окнах. Я не хожу к ней в комнату. Мама предлагала мне спать с ней, но я боюсь крыс. Они скребутся каждую ночь под полом. А еще больше я боюсь маминого шкафа. Шкаф стоит на входе в комнату. Он большой, до самого потолка. Я называю его “шкаф, в который нельзя смотреть”. Там лежат кости птичек, скелеты разных мелких животных. Мама говорит, что ей жалко выкидывать все это добро. Оно напоминает ей молодость и папу.
— Мама! — позвала я громче. И вспомнила, что не поздоровалась с Княжной. Я побежала обратно на второй этаж, заскочила в свою комнату и подошла к картинке, на стене рядом с моей подушкой. Картинка вырезана из журнала. На ней — красивая женщина в красном платье. Она стоит на кровати, прижавшись к стене. Вся ее комната в воде, и крысы бегают по ее кровати. Мне не нравится ее фамилия. И я зову ее просто — Княжна.
Я провела рукой по ее лицу.
— Доброе утро, Княжна! — прошептала я, и мне почему-то стало грустно.
Я каждое утро здороваюсь с Княжной. А мама — с Бронькой. А попугай молчит, значит, маме теперь будет не с кем разговаривать.
Я выглянула на улицу. Клетка была пустой. А дверца распахнута настежь.
— Алена! — раздался мамин голос. — Спускайся вниз, детка!
Я гладила Карну, а мама сонно сидела на кровати и теребила свои светлые волосы. Волосы у мамы, как солнышко, желтые и блестящие. Она вся похожа на одуванчик.
— Как тебе кажется, сегодня будет так же жарко, как вчера?
— И как всю неделю, — кивнула я. Нужно было сказать ей про попугая.
— Тогда нужно полить сад, Аленушка. Пока солнце не выглянуло.
Я вскочила на ноги, собаки зашевелились и тоже попрыгали на пол.
— Мама, давай заведем котенка.
Мама удивленно посмотрела на меня, развела руками.
— Тебе не хватает животных в этом доме?
Я пожала плечами и умоляюще показала на пол.
— У нас крысы!
— И что? Я их не слышу… Лесси так храпит, что крысы разбегаются по соседям. Лучше еще одну собаку завести.
Мама улыбнулась, накинула халат — было видно, что сегодня ей лень заниматься собой.
Сначала мы покормили жаб — они живут у нас в бочке в ванной. Папа привез их из Вьетнама. Мама любит жаб и считает, что они приносят в дом деньги. Что, если бы не жабы, папе бы платили меньше. И маме пришлось бы работать. А меня бы отдали в жуткую общественную школу.
Затем мы нарезали овощей, нарвали травы, положили их в тарелку и понесли к кустам смородины. Старая смородина от жары попадала на землю. Собаки давили ее, и вся тропинка от кустов у бани до крыльца была черной от смородины.
Мама протягивала шланг и пыталась включить воду, а затем направить струю на кусты и на яблоню одновременно. А я осторожно открыла дверцу загона. У бани, которую никто никогда не использовал, стоял огромный загон-сетка. Здесь жили две ящерицы из Таджикистана и три черепахи из Лаоса.
Я осторожно закрыла за собой дверцу, пытаясь не наступить на сонных черепах. Поставила тарелку с овощами на пол и оглянулась. Ящерицы — опасные животные. Они любят ползать по стенам и иногда падать на голову. А они тяжелые и толстые.
Точнее, толстыми они были, когда папа привез их из Лаоса. Мне и маме было их очень жалко. Мама долго кричала, что папа снова уедет, а ей придется все лето кормить их в одиночку. Но потом папа что-то тихо сказал ей на ухо, и мама стала кормить ящериц и черепах.
Итак, я не увидела ящериц. Ни одной.
Мама бросила шланг на землю и посмотрела на меня.
Почему-то я удивилась ее взгляду. Она смотрела сквозь меня.
Наверное, она поняла, что папины ящерицы сбежали. Я никак не могла взять в толк, как им это удалось. С другой стороны, на то они и ящерицы, чтобы просачиваться сквозь сетку. К тому же они теперь были не такими толстыми, как в первые дни после приезда.
Я подумала, что ящерицы решили убежать на родину. И теперь они умрут в лесу.
— Ай! Бронька!
Мама наконец-то заметила пустую клетку. Теперь ей нельзя говорить про ящериц, иначе она совсем расстроится.
— Алена! Вылезай, иди сюда! Смотри!
Мама выглядела очень уставшей, хотя было раннее утро. Иногда мама напоминает мне наш пруд у дороги. Там много густых елей, прозрачная вода и спутанные водоросли на дне. Пруд мелкий, но очень красивый. А еще теплый.
— Нет, я так больше не могу… — она, забыв про шланг с водой, ушла в дом. А я решила во что бы то ни было найти ящериц.
Сначала я обошла вокруг весь дом. А вдруг они греются на солнышке? Но на крыльце лежала только Карна и довольно почесывалась. И тут я поняла, что нужно спешить. Борзые — охотники. Они могут сожрать ящериц. И тогда папа на меня рассердится. А еще он рассердится на маминых собак. А затем на маму.
Это была ужасная мысль. О том, что папа мог на нас рассердиться. И наша с ним жизнь теперь зависела от ящериц.
Папа всегда мне говорил, что с животными можно разговаривать. И что животные могут отвечать. И они мне отвечают. Я вернулась к черепахам, присела на корточки и внимательно посмотрела в глаза одной из них.
— Привет, — прошептала я.
Черепаха медленно повернула голову и приоткрыла рот.
— Мама ушла, мне нужно найти ящериц. Вы не знаете, куда они могли убежать?
Черепаха задумчиво поползла ко мне. Остановилась.
— В лес?
Черепаха наклонила голову и наступила на листок капусты, который мы нарезали с мамой утром.
— Так куда же? — взмолилась я.
И черепаха показала на соседский забор.
* * *
Мама распечатала объявления. В них говорилось о пропаже Броньки. И ушла развешивать их на чужие заборы.
Я же забралась к ней в шкаф и достала самый любимый мамин костюм. Точнее, не весь костюм, а только его верх. Для моего роста — как раз как короткое платье. Его рукава мне до локтей. Я посмотрела на себя в большое мамино зеркало. Бисер на этой накидке мне к лицу. Хотя…
У меня самое обычное лицо на свете. Веснушки и коричневые волосы. Я вообще вся какая-то коричневая. И волосы, и веснушки, и глаза. Только кожа белая. Но если поставить всех девочек с дач в один ряд — меня среди них никогда никто не найдет. Я просто сольюсь с остальными.
На голову я положила венок со свисающими с него травами. Особенно много я нарвала крапивы. Мне нужно было слиться с зеленью. Так, чтобы ящерицы меня не испугались. И чтобы Сосед меня не увидел на своем участке.
Я снова взглянула на себя в зеркало и почувствовала себя страшно загадочной. Не удержалась и надела мамино зеленое ожерелье. Написала сообщение на листке бумаги: “Ушла искать Броню. Не волнуйся. Скоро вернусь”. Потом подумала немного и дописала: “А еще исчезли ящерицы. Их я тоже буду искать”.
Я вышла из дома — как на тропу войны.
Для начала я обошла весь забор, поросший вьюном. Снизу доверху. Наш участок находится на холме. Весь участок зарос лесом — это дача папиного папы, которого я никогда не видела. Он умер до моего рождения. Еще раньше моей бабушки. Он тоже был ученым-зоологом. А у мамы есть в городе квартира. Но мы там никогда не жили. Потому что папа и мама решили, что раннее домашнее обучение пойдет мне на пользу.
Наверное, они правы. Я умнее всех сверстников, которых встречала. И в свои восемь лет знаю два языка.
Я дошла до угла забора, оглянулась вокруг и полезла на него.
На даче у страшного Соседа не оказалось страшной собаки, о которой он писал на заборе. И правда, я же никогда не слышала лая.
Я по земле пробралась к кустику смородины, пробежала к облепихе и застыла там. Соседский дом хранил молчание. Я провела рукой по лбу и затаила дыхание. Дверь в доме хлопнула, и я вдруг услышала мамин голос.
— Спасибо огромное! Вы не представляете себе, как я вам благодарна!
— Простите, что мы не познакомились раньше, как-то недосуг было. Вы же знаете, что в больших городах не принято знакомиться с соседями.
— Как вам удалось его поймать?
— О, попугай просто сидел на ветке, Альгис пытался его поймать, но он ему чуть не откусил палец…
— О, Господи! Какой ужас, да, Броня очень нервный, он никогда не улетал дальше комнаты в доме! Простите моего попугая!
— Не нервничайте, у Альгиса остался кусочек пальца, мы накинули на дерево сетку, теперь попугай не улетит.
Я услышала нервный смех мамы. Броня тоже засмеялся, как закаркал. Звучало жутко.
Пока мама и Сосед громко разговаривали и хихикали, я тихо позвала ящериц. Мне казалось, что они должны услышать, как мне плохо. Они должны понять, как будет плохо папе, когда он приедет. Они должны вернуться.
И тут я увидела, что к облепихе идет Альгис. Альгис — сын Соседа. И этим все сказано. Ему уже девять. Я грохнулась в траву, перекатилась по земле к кустам крыжовника, подняла камень и бросила его в забор. Я чувствовала себя настоящим шпионом.
Альгис посмотрел в мою сторону, хмыкнул и повернул к забору.
А я побежала в противоположную сторону сада к сливе. Не удержалась, сорвала несколько сливин и съела их. На нашем участке нет слив. На нашем участке вообще ничего не растет. Мама совершенно не умеет ухаживать за растениями. Она любит только собак. И папу.
Альгис скрылся за домом, и я наконец-то спокойно оглянулась.
Вдоль забора стояли скамеечки и спортивный уголок. За забором возвышался лес. Грядок не было. У Соседа была такая же заросшая лесом и кустами дача, как у нас с мамой. Неподалеку я заметила небольшой искусственный пруд. Ящерицы могут быть там. Я подошла туда, заглянула под траву. И вдруг меня кто-то толкнул так сильно, что я упала в воду.
Из воды выбираться было страшно. Из воды я видела, кто это сделал. Это был Альгис.
Он сидел на корточках у воды и улыбался.
Меня поймали. Меня опозорили. Надо сбежать отсюда.
Мокрая трава прилипла к лицу. Я пыталась выползти на берег, а Альгис внимательно смотрел, как я цепляюсь за водоросли.
— Твое лицо мне знакомо, — сказал он и протянул руку.
Нет уж. Сама выберусь.
— Ты откуда? Ты местная?
Я помотала головой и показала на лес.
— Ты в лесу живешь? Маугли, что ли? Говорить можешь?
Вот дурак.
— Я… в Камбодже живу. С папой.
— А… — сказал Альгис и посмотрел на дом. — Пап!
— Не кричи! — сейчас с Соседом придет мама, и мне конец. Она расскажет об этом всем своим подругам. Те разнесут эту новость по всем своим подругам. А когда приедет папа, он подумает, что его дочка сошла с ума. — Ты не видел здесь ящериц?
— Не-е… — усмехнулся Альгис. — Я видел только попугая. Он мне чуть палец не откусил. Во!
Альгис снова протянул мне руку и показал палец в пластыре.
Я вежливо улыбнулась.
Надо убегать.
И я побежала к лесу. Но у меня ничего не вышло. Альгис схватил меня за плечи и больно развернул к себе.
— Не… Так не пойдет. Сначала я покажу тебя папе. И дам полотенце. А то увидят пацаны такое чучело мокрое в моем доме, и все… Придется школу менять!
И он повел меня в дом. Мама с Соседом куда-то ушли. С дороги доносилось ворчание Броньки.
Если у нас дом деревянный и старый, то у Альгиса — кирпичный и совсем новый. Во дворе вода бьет из земли и поливает короткую траву. Дом большой, хотя в нем всего два этажа, поэтому из-за деревьев его не видно с дороги.
Альгис кинул мне большое полотенце. На стене в гостиной висело много оружия. Винтовки, карабины, револьверы… Может быть, что-то еще висело, но я в оружии не разбираюсь. Папа говорит, что люди, у которых есть оружие, плохие. Потому что они ездят в лес и убивают животных.
А Сосед еще хуже, чем я думала.
В дверь постучались. В гостиную вошли два мальчика того же возраста, что и Альгис. Я думала, они будут надо мной смеяться. Альгис тоже напрягся. Он сидел напротив меня на деревянном стуле. Я сушила полотенцем волосы, вытаскивая из них траву.
Но мальчишки не смеялись. Они сели на диван и посмотрели на Альгиса.
— Что у вас?
— Можно мы снова у тебя переночуем?
Альгис пожал плечами.
— Думаю, отец будет не против. Так что у вас случилось?
И тут они сказали что-то странное. Они будут ночевать у Альгиса потому, что их “папа пьет и бьет ногами холодильник”.
Я подумала, что лучше, если папа далеко. Наверное, это ужасно, когда он близко и бьет ногами холодильник.
Я почему-то вспомнила, как год назад папа вернулся из поездки больной, с поломанной ногой. Он месяц лежал в городе. В больнице. Мама говорила, что это какая-то странная восточная болезнь. И ее не могут опознать. Но он выздоровел. А потом снова уехал в горы. Или в степь. Там, где чистый воздух и нет людей. Зато есть животные. Папа занимается разными змеями, ящерицами, черепахами и их поведением. Он написал по ним докторскую.
— А я папу уже год не видела, — вдруг сказала я.
Мальчики и Альгис обратили на меня внимание.
— Он остался в Камбодже. И не хочет возвращаться ко мне.
Мне казалось, что мальчикам стало немного легче. Я поджала ноги и укуталась в полотенце. Дом Соседа теперь не казался таким уж страшным. А Альгис был не таким уж дураком. Хотя, наверное, он пишет с трудом. И делает много ошибок.
— А ты тоже жила в Камбодже? — спросил один из мальчиков.
— Нет, я была однажды в Киргизии. И на Лаосе. Но я этого не помню. Это было давно. Когда мама еще меня ждала.
— Ты родилась на Лаосе?
— Нет, здесь. Но папа остался на Лаосе, и меня родили без него.
Мне почему-то хотелось, чтобы Альгис меня пожалел. Но вместо этого он спросил:
— Так это был твой попугай?
— Нет, это мамин попугай. Она с ним разговаривает, — ответила я и вздохнула.
Я увидела, что Альгис ничего не понял. Это и хорошо.
— А где твоя мама? — спросила я.
Мальчики смотрели то на меня, то на стену. Они о чем-то думали.
А Альгис на меня не смотрел. Потом сказал:
— Она живет с другой семьей.
И я поняла, что мне пора уходить.
Я показала в сторону своего дома.
— Если хочешь, забегай к нам. У нас редко гости бывают.
— И ты приходи, — сказал Альгис и забрал полотенце.
Когда я наконец перелезла через забор и открыла дверь в нашем доме, то увидела маму. Она стояла посреди комнаты. И у нее были черные волосы.
* * *
Когда я просыпаюсь, уже жарко. И солнце пробивает тяжелые шторы насквозь. Я слышу, что мама с кем-то разговаривает и смеется. Мама смеется? Я скидываю одеяло, невнятно здороваюсь с Княжной и бегу к лестнице. Слышу, как бабушкины книги шепчутся друг с другом. Как будто они тоже чувствуют, что скоро что-то случится.
* * *
Мама в ярком красном платье стояла у забора и улыбалась Соседу. Он высокий, у него очень светлые, почти желтые волосы. Как у мамы раньше. Я и раньше встречала его у магазина, но никогда не смотрела ему в лицо. Всегда отворачивалась. А его глаза, оказывается, похожи на сливы.
— А вы никогда не думали отдать Алёну в нормальную школу?
— Нет, что вы. Мы с Лешей всегда считали, что для нее будет лучше учиться дома.
— Но как же вы одна справляетесь со всем?
Мама улыбалась, но ее спина напряженно пошевелилась. Сосед этого, конечно, не заметил. К нему-то она стояла лицом. Мама просто откинула волосы с голых плеч.
— Вы знаете, я решила даже имя поменять. Я больше не могу так…
— Волосы, теперь имя… Вы скоро всю свою жизнь поменяете?
— Как вы думаете, какое имя мне подойдет больше?
— Вам нужно что-то… экзотическое!
— О, нет, хватит с меня экзотического… — И мама вновь засмеялась.
Это так странно. Обычно мама по утрам говорит с попугаем. А я говорю с Княжной. А по вечерам мы говорим друг с другом. А теперь все изменилось.
Я разозлилась и пошла кормить жаб и разговаривать с черепахами.
* * *
— А ты знаешь, что наш сосед — киллер?
Мама довольно ежится, когда видит мои глаза. Я так и думала, что с ним не все нормально.
— С чего ты так решила? — спрашиваю я и сцепляю руки.
— Все сходится! — мама вытаскивает из холодильника курицу и уходит на кухню.
Я молчу. Я знаю, что мама не выдержит и расскажет все, что она знает.
Так и есть. Мама выглядывает из-за угла, ее странные черные волосы свешиваются вниз. С золотыми волосами она мне нравилась больше. Ее руки в соли и выжатом лимоне.
— Ну… — она прислоняется спиной к печке и задумывается. — Он не ездит каждый день в город. Значит, не офисный служащий. Он говорит, что работает этим… как его… — мама взмахивает руками. — В тире! Да! У него собственный тир!
Я вспоминаю стену с револьверами в его доме. И во рту появляется противный вкус, будто я облизала собственную царапину, чтобы из нее не шла кровь.
— И — ву-а-ля! Я — гений! Он скрытный, следит за собой, у него почти никогда не бывает дома гостей. Он ничем не выделяется. Но у него всегда много денег.
— У него есть противный сын, — говорю резко я, хотя понимаю, что мое мнение сейчас ничего не стоит. И разве я сама вчера не пригласила Альгиса в гости?
— И что? — мама засовывает курицу в печку. — Все мужчины такие. Вспомни папу, когда он живет в городе больше двух суток! Ррр…
Мама умолкает и уходит к себе в комнату.
* * *
Я чувствую, что начинается гроза. Ветер бьется к нам в окно. К нам снова заходил Сосед. Его зовут Лев. Дурацкое имя. Он сказал, что огромное дерево упало в овраг и его корни разрыли асфальт. И дорога обрушилась вместе со старым мостом. Там, где родник. И теперь к нам никто не сможет проехать на машине. Потом Лев ушел.
Когда папы нет — все рушится и ломается. Если бы он был здесь, то закопал бы дерево, выгнал всех собак, кроме Карны, из дома. Забрал бы к себе наверх свой диван. Он бы отремонтировал дорогу и нашел ящериц.
* * *
Мама сидела у шкафа, разбирала черепа и засушенных мышей. Когда-то она училась в университете и даже закончила аспирантуру. И ездила с папой по всему свету. Но появилась я. И мама решила остаться дома. А папа должен был ездить по свету с их общими друзьями и зарабатывать деньги.
Вдруг моргнул и потух свет. Мы зажгли свечи. Мама выскочила на улицу, чтобы занести Броньку в дом, и вымокла. Она распустила волосы и снова села разбирать свои старые сокровища.
Крыша гудела. Крысы бегали под полом. Собаки лаяли на каждый удар грома. Я со страхом смотрела в окно. В нашем дворе, на склоне, растет столетнее, почти тысячелетнее дерево. Собаки каждый день играют — роют под ним норы.
Мама подумала о том же, о чем и я.
— Боюсь, дерево упадет, — сказала вдруг мама, отрываясь от коробок с мышами.
— Куда? — спрашиваю я, откинувшись в кресле.
— На туалет. — Одна из коробок падает у мамы из рук, и оттуда вываливаются чьи-то длинные тонкие хвосты.
— А мне кажется, что дерево упадет на мой второй этаж и ночью придавит меня.
Мама удивленно выглядывает из-за шкафа и смеется. Что-то она сегодня много смеется.
— Тогда спи внизу, на диване.
— Здесь спят собаки. — Я протягиваю руку за яблоком, половину съедаю сама, а другую половину кидаю Карне.
Мама вдруг мрачнеет, устало кладет голову на руки и замирает.
Я спрашиваю то, о чем боялась ее спросить весь день.
— Зачем ты покрасила волосы?
Мама издает глухой и непонятный звук.
— Я еще и имя поменяю.
— А если… А если папа тебя не узнает, когда приедет?
Мама долго молчит, потом тихо говорит:
— Он и так нас не узнает.
Я чувствую, что у меня дрожит голос, но я все равно продолжаю спрашивать ее.
— Когда он вернется?
— Я не знаю, Алена… Но мы должны это выяснить. А вообще… — она разводит руками и смотрит на собак. — У нас нет места для папы, — говорит она со вздохом. — Тогда негде будет спать собакам.
— Какие собаки? — Я вдруг замечаю, что кричу. — Когда папа вернется? Мама, когда вернется папа?
Мама так громко шуршит костями животных, что я все понимаю. Она не хочет отвечать. На улице грохочет гром.
— Я нашла! — Мама вдруг радостно бросает что-то мне на диван. Это — белая плоская косточка.
— Белка?
— Ты что? — Мама сгребает оставшихся мышей в большой пакет и вытаскивает их за дверь. — Дочь зоолога путает белку с зайцем? Скоро гроза кончится, и мы пойдем на холм.
* * *
Гроза кончилась только под утро.
Весь день дул ветер и что-то рассказывал нам с черепахами. Я сидела рядом с ними. Весь день мне было очень грустно.
А вечером мама подняла руки к небу, постояла так немного и кивнула мне.
— Пора!
Мы взяли с собой только Карну и Желю. Мы долго шли по тропинкам на холм. Это старый холм. Мама говорит, что это самый высокий холм на реке. И когда-то люди совершали на нем обряды.
— Что они делали?
— Вызывали духов. — И засмеялась.
Ветер в долине постепенно стихал. Но он все еще дул на нас с мамой, стоящих на холме.
— Для чего вообще нужны папы? — спросила она меня. Ее волосы развевались на ветру. И я увидела, что у мамы темные глаза. Когда у нее были светлые волосы, у нее были рыжеватые глаза, как у кошки.
Ее красное платье тоже развевалось. Оно металось то вбок, то оплетало маме ноги.
— Алена, скажи, для чего нужны папы?
— Чтобы зарабатывать деньги?
Я не знаю, почему я так ответила ей. Я боялась ее темных глаз и того, что солнце такое красное, а ветер так внезапно стих.
Ветра не было совсем. Он улетел с холма и оставил нас в покое. Была только красная поволока над деревьями и поднимающийся над полем туман. Куда делся ветер?
Когда есть ветер, не хочется думать ни о чем, кроме него.
А в тишине становится очень одиноко. И холодно.
Мама подняла лопатку зайца и посмотрела сквозь нее на солнце.
— Смотри, Аленушка. И загадывай желание. Пусть нам позвонит папа. Пусть он найдет спутниковый телефон и позвонит нам с гор. Пусть он вернется к нам.
Я молчала. И чувствовала, что сейчас заплачу. Я обняла маму и прижалась к ее животу.
Я видела, какой красивой была мама в этом красном платье. Закат обнимал ее, делал ее кожу бархатной. И папа должен увидеть красное солнце и вспомнить о нас и о доме.
Я посмотрела вниз, на поле.
Карна и Желя мчались к реке. Они кого-то увидели. Они охотились. Я дернула маму за руку и показала пальцем вниз.
В этот момент они кого-то поймали. Мама побежала к ним, размахивая руками. Заячья лопатка упала в траву. Я подняла ее и положила в карман. Я поняла, что случилось что-то страшное.
Потом мама сказала мне, что они убили кошку. Они приняли ее за дичь.
* * *
“Бронька — хороший! Бронька, доброе утро!”
Я потянулась в кровати, открыла глаза и посмотрела на Княжну. Сняла ее со стены и положила на подушку. Распахнула дверь и увидела маму.
Она сидела на полу и собирала в большие чемоданы бабушкины книги. На них были даты — 1892, 1901, 1928. Но они теперь лежали молча. Наверное, мама сильно связала их веревками.
Я поднялась на третий этаж. Посмотрела на карты Казахстана и Киргизии на стене. На оленьи рога в углу. На гитару, забытую на кровати. На чучело хорька.
Я села на ступеньки и обняла перила.
Чучело хорька. Вот и все, что останется в этом доме от папы.
Я вышла на улицу. Я подошла к черепахам. И спросила их, что же будет дальше? Вернется ли папа? Будет ли мне хорошо в городе? Примут ли меня в школе? Но черепахи не ответили мне. Они жевали помидоры и смотрели в другую сторону.
Я подошла к большой сосне, которая так и не упала ни на меня, ни на туалет. Погладила ее кору и спросила: вернется ли папа? Или он решил остаться в Китае? Но сосна молчала. И даже ветви теперь не разговаривали со мной.
Еще через несколько дней мы уехали с дачи. Дорогу отремонтировали. И Лев вызвался нас отвезти, потому что мама отказывалась таскаться с жабами по электричкам. Я сидела на заднем сиденье и крепко держала клетку. Бронька чесал клювом под крылом. Мама, сжав руки, смотрела на дорогу. Лесси ворочалась под ее сиденьем. Эзра Паунд лизала морду Желе. И только Карна смотрела на меня так, будто все понимала.
— Оля, закрой окно! — попросил маму Лев.
И мама молча закрыла окно.