Рассказ. С эстонского. Перевод Ирины Ступчей
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2012
Армин Кыомяги
— прозаик. Образование — высшее экономическое. Автор трех книг:романа и двух сборников новелл. Печатается в эстонских литературных журналах “Творчество” и “Радуга”. Новеллы переведены на английский, венгерский и русский языки. Живет в Таллинне. Публикуемая новелла представляет эстонскую короткую прозу в сборнике The Best European Fiction 2012. В “ДН” печатается впервые.
Это началось четыре года назад, когда я вдруг очутился на курсах по основам логистики. Моя тогдашняя работа вызвала во мне некую потерянность, объяснение которой я пытался найти, записавшись на всевозможные курсы. Помню овладевшее мною волнение, когда с безупречной осанкой лектор скользнул хлестким взглядом по диагонали через весь зал и произнес:
“Здравствуйте”.
Ну что еще проще, понятнее и гениальнее можно было придумать? Здравствуйте. Прямо в десятку! Предыдущие курсы, на которые я отходил неделей раньше логистики, начались с какой-то малосодержательной болтовни небритого типа в свитере о том, что, мол, утро сейчас, день или ночь — в известном смысле совсем не важно, и поэтому он не собирается нас приветствовать, используя какое-то определенное обозначение времени суток, а если на это дело посмотреть еще шире и глобальнее, то к чему тогда вообще приветствовать, если данная формальность вряд ли может кого-то осчастливить или, наоборот, сделать кого-то более несчастным. Ох, я помню, как эта самая первая фраза вызвала у меня такую головную боль, что дальнейшее сосредоточение на теме стало совершенно невозможным. Основы философии. Какая польза от предмета, если к нему прилагаются полное смятение плюс двухчасовая головная боль? Я посидел немного для приличия и удалился.
А вот лектор по логистике не забудется никогда. То, как он вышагивал, срезая путь от двери до стола; каким отточенным движением он помещал материалы слева на угол этого стола, откуда их потом можно было свободно прихватить с кафедры; как он с привычной легкостью расстегивал на пиджаке две пуговицы и как затем пиджак в мгновение ока оказывался на спинке стула и повисал там без единой складочки, нигде не замявшись. Как он ступал на кафедру, очаровывал нас своей мимолетной улыбкой и начинал лекцию. Я помню, как капелька слюны упала мне на руку, и только тогда я, изумленный таким блистательным началом, сообразил захлопнуть свой нараспашку раскрытый рот.
Сегодня, четыре года спустя, я и сам бы мог поучить этого лектора по части того, как сделать жизнь еще более эффективной и отлаженной. Вот как далеко я зашел. И это, должен признаться, в определенном смысле — проблема.
Теперь, когда у меня достаточно времени для размышлений, я понимаю, что началось-то все значительно ранее упомянутого мною курса логистики. Помню лето в стройотряде. Для меня это был уже второй стройотряд. Безумно веселая группа: славные остроумные ребята и озорные красавицы-девчонки.
Во второй половине лета, когда отношения в отряде успели зайти уже куда дальше дружеских, у нас, у парней, появилась мода ходить в девичью с поцелуями на ночь. Как-то раз, когда июльской полнолунной ночью в одних трусах мы пробрались в спальню девчонок и, с необузданным аппетитом глазея на них, обсуждали, кто кого поцелует, я вдруг осознал, что направляюсь прямо к ближайшей от меня кровати. И, поскольку все девицы в отряде были как на подбор, то я не видел особой разницы, с кем целоваться. Так был выбран самый короткий путь, и с этой ночи я всегда целовался с самой близкой от меня девушкой. Это не была одна и та же девушка. Нет. Они время от времени менялись кроватями. Не знаю, почему. Мой разум не смог уловить в этом какого-либо смысла. И когда однажды у костра какая-то из девчонок поинтересовалась, мол, что это у меня за такая географическая стратегия вечерних целований, то я ответил, что это самая короткая дорога к поцелую. Все захохотали, и многие стали относиться ко мне по-особенному тепло. Но я не шутил.
Я уже не помню, когда я в последний раз целовался. Я не могу делать бессмысленные вещи. Я занимаюсь только тем, что на самом деле необходимо. Я шевелю только нужными частями тела, напрягаю только нужные мышцы, думаю только нужные мысли. В правильное время, в нужном месте, в нужных количествах. Всегда. Но одна вещь меня очень смущает. Я не понимаю своих чувств и эмоций. Иногда я вдруг замечаю, что я раздражаюсь, что я возмущен, разгневан или что я нахожусь в каком-то упадке духа. Если бы было в моих силах, я удалил бы у себя ответственные за все эти глупости гены. Всякого рода переживания есть бесполезная трата времени. И я не только о негативных эмоциях. Почему обязательно нужно радоваться победе? Какой смысл, например, в победном ликовании? Урррра! Ну что “уррра”? Что толку? Что такого в этой победе, чтоб так с ума сходить? Есть результат, то есть счет, есть промежуточные итоги. Естественные составляющие процесса. И к чему эти восторги?
Я удивлялся своему деду с самого детства. Для него, девяностолетнего человека, было привычным сидеть за столом и гонять в голове свои складные думы. За спиной деда на книжных полках красовались лучшие произведения инженерно-технической мысли вперемешку с дневниками путешествий. Только рациональная информация. И никакой там художественной бессмыслицы. Когда я уже достаточно подрос, дед посвятил меня в мир своих расходов и доходов. Начиная с 1938 года на каждый год у него был заведен блокнот, который содержал подробный обзор поступивших доходов и совершенных расходов. У нас была такая игра: я с потолка называл год и месяц, а дед открывал соответствующий блокнот и зачитывал вслух движение финансов на данный период времени. С точностью до сента. Иногда здесь же были отмечены рост и вес деда. Он смотрел на меня торжествующим взглядом, и я понимал, что я — внук гения.
Помнится, однажды дед взял меня с собой в церковь. В этой церкви я никогда не бывал. В то время я вообще как-то в церковь особо не ходил. И когда он меня туда позвал, я, признаюсь, сильно удивился. Мой дед и церковь? Нет, я знал, что ему время от времени хотелось послушать умиротворяющую музыку органа, но как человек рациональный он это делал, сидя за своим рабочим столом и слушая настроенное на волну классической музыки радио. Итак, мы пришли в церковь. Церковь эта была какая-то необычная, непохожая на все другие. Что в ней особенного, я сразу не понял, но потом сообразил, что в ней нет той характерной помпезности и символики, которую обыкновенно можно встретить в молитвенных местах. Это была простая церковь. Простые скамейки, простые окна, простой алтарь, простые росписи на стенах, простой потолок. Дед огляделся по сторонам, постучал по стенам, пощупал двери и скамейки, внимательно осмотрел стропила. Удовлетворенно кивнул, после чего мы ушли. По дороге домой дед рассказывал мне о своей работе. Он спроектировал много мостов, жилых и производственных зданий. А еще он спроектировал одну церковь. Вот как раз в этой церкви мы только что и были.
На финишной прямой своего жизненного пути дед попал под машину. Для нас было совершенно очевидно, что, лежа в постели со сломанными голенями и размозженными ступнями, он дальше жить не собирается. Так и вышло: накануне Рождества дед известил нас о том, что в нынешнем году подарков от Деда Мороза он не ждет. К счастью, все поняли положение дел и избавили деда от вороха бестолковых шерстяных носков, линеек и блокнотов для финансовых заметок. В “этот” день мы все собрались у его смертного одра, и каждый что-то произносил на прощание. Очередь дошла до меня. Я посмотрел на обрубки дедовых ног. После несчастного случая ноги у деда стали короче почти на двадцать сантиметров, и я поинтересовался, как он относится к тому, если бы мы поместили его в гроб покороче, поскольку покупать длинный гроб физической надобности уже нет и можно было бы обойтись более коротким, а, соответственно, и более дешевым экземпляром. Я помню, как все испуганно на меня посмотрели. Но в глазах деда мелькнул расчет, и слабым пожатием моей руки он благодарно одобрил эту идею. Так мы и сделали.
Итак, рациональное — у меня в генах. Оно было и в моем деде, который построил такую толковую церковь, что священная мистическая аура чувствовала себя там не вполне уютно. Оно было и в моем отце, который купил четыре пары лыжных ботинок, потому что стоили они просто до умопомрачения дешево. Оно есть и во мне: я взвешиваюсь до и после поедания киви и вычисляю вес съеденного плода с точностью до грамма. Это есть и в моем сыне, который, перед тем как наложить в штаны, всегда предупреждает об этом точно за две секунды. И так далее. Но гордиться этим я уже не горжусь. Ну, по крайней мере, уже не так чтобы.
На протяжении своей не очень длинной, но насыщенной и плодотворной карьеры я сумел преобразовать шесть фирм в такие идеально функционирующие проекты, что если бы дело касалось каких-то глобальных предприятий, то каждый житель из числа шести миллиардов ощущал бы от этого неподдельную радость. Вы только подумайте сами: только нужные вещи, и при этом никакой рекламы и прочей рыночной галиматьи. На своем последнем рабочем месте я зашел с оптимизацией так далеко, что в конце концов должен был уволить самого себя. Перед этим я доказал совету фирмы, что ни исполнительный, ни коммерческий директора уже не будут привносить в дело сколь-нибудь значимой пользы, если затеянные мною изменения будут реализованы на сто процентов. Будучи людьми жадными, после недолгих сомнений они все же согласились с моими доводами. И как честный человек я взял с них согласие на мое увольнение не ранее, чем по истечении двадцати шести дней. Именно столько потребовалось времени на осуществление предложенного мною плана реорганизации.
Пока я жил сам по себе в своей однокомнатной, все было просто.
В квартире я создал такую превосходную логистическую систему, что запросто мог бы быть удостоен Нобелевской премии за достижение инженерно-технического совершенства в области формирования бытовых условий. Этакий милый, абсолютно автоматизированный, крошечный рай. Положение стало меняться, когда я решил жениться. Ну, как-то надо же было продолжать свой род. Тем более если в венах твоих течет в нескольких поколениях до безупречности отфильтрованная кровь законченного рационалиста. Итак, в жизнь мою вошла женщина. Хоть я и был в курсе, что женщина — это все что угодно, только не существо рациональное (я никогда не забуду сборники стихов своей бабушки и бесконечные мамины телефонные разговоры), моя жена бросила мне по-настоящему серьезный вызов. То, в каком порядке я складывал вещи на стул перед сном, с какой точностью каждое утро выдавливал на щетку из тюбика строго выверенное количество зубной пасты, как взвешенно подходил к процессу складывания туалетной бумаги для подтирания задницы, как в холодильнике расставлял продукты в логическом порядке, и то, каким образом я выуживал кетчуп из бутылки — подчистую, до последней капельки, — все это не нашло ни малейшего признания в душе моей жены. Да и бог-то с ним, с этим признанием. Пустое чувство. Мне было совершенно ясно, что жена моя просто-напросто меня не понимает. Она, которая насыпает в стиральную машину такое количество стирального порошка, что им можно было бы обстирать три футбольные команды. Она, чьи волосы засоряют ванну и раковину, потому как ей и в голову не приходит причесываться над мусорной корзиной. Она, которая выбрасывает картофельные очистки в то время, как ими можно было бы досыта накормить всех четверых соседских детей. Она, которая тоннами скупает в косметических магазинах кремы, чтобы затем, не используя и половины, с презрением (фу, дрянь какая-то) отправить их в помойку. Она, которая, щелкая пультом, переключает каналы с такой скоростью, что я не понимаю, что делают телепузики в передаче Урмаса Отта1 и в составе какого гоночного экипажа будет выступать в следующем году Марье Аунастэ. Она меня не понимает. Мама мия!
Ладно уж, даже с этим тихим непониманием можно было бы смириться, но как-то вечером и эти границы были дерзко нарушены. Я сидел на диване и смотрел передачу о подготовке каскадерских трюков. Лихие они все-таки парни, эти каскадеры, но иногда вот забудут как следует закрутить какой-нибудь там болтик или гаечку, а потом приходится закатывать каскадеру пышные похороны. Так вот, сидел я и ощущал две вещи: желание сходить по-маленькому и жажду. Я дождался рекламы, встал, левой рукой прихватил со стола более чем наполовину опустошенную кружку с пивом и направился к туалету. Кухня находилась метром дальше от туалета. По дороге в сортир правой рукой я расстегнул ширинку и извлек оттуда свой член. Поскольку дверь туалета была приоткрыта, я заметил, что стульчак находился в поднятом положении. Это дало мне существенное преимущество во времени, потому как я смог расслабить мышцу уретры еще за пару шагов до того, как пристроиться к унитазу. Еще добавлю, что во время всей этой процедуры я на ходу выхлебал из кружки остатки пива. Естественно, расчеты мои оправдались. Струйка из моего конца начала фонтанировать как раз на последнем шаге, достигнув в точный момент нужной цели, не оставив по краям унитаза ни единой отметины халатного промаха. Когда я, удовлетворенный, выходил из туалета, я увидел жену, стоявшую в дверях кухни. Челюсть отвисла, взгляд помутненный. Я миновал ее, чтобы премировать себя прохладненьким пивком из холодильника. Жена стояла, остолбеневшая, ко мне спиной. Я мастерски налил себе пива в кружку, строго блюдя, чтобы толщина пены не превышала двух — двух с половиной сантиметров. И тут она начала говорить. Она сказала, что смотрела на меня словно сквозь лупу времени. Как я шел — нос в кружке и как в то же самое время мой зоркий глаз замерял туалет, как я доставал свой пенис и как, о Господи, из него брызнула желтая струя, и как она боялась, что я залью весь пол, стены и ее тоже, и как эта струя в последний момент выгнулась крутой дугой и зажурчала в унитазе. Она была настолько потрясена, что весь вечер не могла вымолвить ни слова.
Я воспринял ее реакцию как комплимент и похвалил себя за то, что наконец-то мои мучения стали приносить плоды. Ночью я, недолго думая, взобрался на жену сзади и отметил свое маленькое достижение быстрой поощрительной верховой ездой. Признаюсь, я сильно удивился, когда наутро она собрала свои манатки и сгинула. К счастью, оплодотворенной.
В следующий раз я услышал о ней спустя примерно девять месяцев. У нас родился сын. Я могу его видеть каждое воскресенье. И для меня это весьма отрадно, поскольку для того, чтобы затевать новое приключение с еще какой-либо представительницей иррационального женского пола с целью воспроизведения потомства, я не ощущал достаточной мотивации.
И вот я здесь. Своеобразное место. Мы сидим полукругом, нас пять человек, четверо из них больны. По крайней мере, так считает тот пятый, который мнит себя вполне здоровым.
Я не помню точно, как я сюда попал, но в памяти моей запечатлелся самый первый раз. Занятие должно было начаться “около шести вечера”, как было указано в буклете. Такая неопределенность в обозначении времени нас конечно же возмутила. В 18.00 мы, все четверо, незнакомые друг другу люди, были на месте, и выражение наших лиц выдавало, что того, по чьей воле мы здесь собрались, среди нас нет. Обстановка в помещении была исключительно неприятная: какие-то пестрые безумно яркие шторы, по комнате хаотично расставлены абсолютно разного типа стулья, в одном углу свалены в кучу цветастые подушки, полка с каким-то барахлом и грудой бесполезных журналов. На потолке несуразная люстра, в которую были вкручены поглощающие в сумасшедших количествах энергию самые неэкономичные лампы из всех тех, какие мне довелось когда-либо видеть. Мы все чувствовали себя неловко. Переминались с ноги на ногу, не осмеливаясь присесть или к чему-нибудь прикоснуться. Наконец-то в комнату вошел пятый. Точнее, пятая. Женщина. Она улыбнулась нам, невинным тоном сказав, что зовут ее Катрин. В ответ каждый из нас демонстративно посмотрел на свои часы. На часах было 18.18.
Со временем мы получше узнали друг друга. Я нашел невероятно интересных знакомых, с которыми чувствую себя по-настоящему хорошо. Например, Арвед. Арвед всегда сидит слева от меня. Каждое утро и вечер он измеряет рост и вес у себя, своей жены и двоих детей-подростков. За восемнадцать лет у него накопилась такая подборка статистических данных, благодаря которой он вычисляет динамические показатели тела всех членов семьи в будущем с периодичностью в три года. При этом, принимая во внимание тенденции на рынке мировых трендов, индексы удорожания жизни и прогнозы конъюнктуры центрального банка, он составил математическую модель бюджета семьи, с помощью которой способен предсказать, сколько придется затратить денег на одежду и питание в году этак в 2014-м. С вероятностью 98,5 процента. Мы все очень уважаем Арведа. Все, кроме Катрин.
Или, к примеру, Мартин. Мартин — отличный малый. В результате основательных расчетов он обнаружил кое-что интересное. А именно: он выяснил, что восемьдесят процентов траектории перемещений, осуществляемых членами его семьи внутри дома, лежит только на двадцати процентах от общей площади строения. Он прибавил к нужным для хождения метрам еще и метры, занятые мебелью, и спроектировал для своей семьи новое жилье. На площади, примерно в четыре раза меньше предыдущей, семье удалось сохранить проживание с более-менее прежними стандартами. А какая экономия в строительных расходах! Какая выгода при эксплуатации! Уже не говоря о том, что дом Мартина стоит на тридцати восьми квадратных метрах земли, которую он приобрел по цене бутерброда у одного мужика, когда у того от старости издох цепной пес и собачья будка естественным образом превратилась в ненужный хлам. Мартин для нас — просто гений. Но эта Катрин опять-таки другого мнения.
И, наконец, Отть. Отть заслуживает всяческого уважения хотя бы уже за то, что проявил недюжинную изобретательность и поменял свою фамилию на Котть, став таким образом Отть Котть. Родители нарекли его Отть Готлейб. Ну послушайте! Имя Отть Котть с инициалами О.К.— это же мечта всякого рационально мыслящего человека. Отть был водителем такси. Он развил в себе потрясающие способности и направил их на то, как в условиях минимализированного такси предложить максимально удобные услуги. Отть отключил и демонтировал два цилиндра из четырех, поскольку, учитывая среднюю скорость движения автомобиля в городе, которая составляет всего-навсего 27 километров в час, надобность в четырех цилиндрах отпадает сама собой. Цилиндры Отть реализовал на авторынке Кадака, а вырученные деньги отправил в конверте руководству таксофирмы по почте. Расход бензина у Оття был и вовсе пустяковый. Вдобавок к экономии, полученной путем уменьшения кубатуры мотора, у себя в гараже он разбавлял бензин дешевым керосином в припасенной для этих целей бочке, тем самым уменьшая себестоимость топлива ни много ни мало в три раза. При выборе маршрута Отть всегда исходил из оптимального километража, не брезгуя окольными улочками, порой пренебрегая дорожными знаками и срезая путь по зонам озеленения. И все ради того, чтобы клиента доставить на место самой короткой дорогой. Приборы на панели он заменил бутафорией из картона, после чего вырученные от продажи датчиков деньги, все до последнего цента, перевел на счет фирмы. Вот такой изобретательный тип этот Отть.
Теперь мы все сидим здесь: Арвед, Мартин, Отть и я. Четыре одаренных человека. И делаем вид, что внимательно слушаем эту Катрин, которая полагает, что лечит нас от страшной болезни. Она зовет нас анонимными логистиками. В душе мы этим даже гордимся. Логистика. Это ж как звучит! Логистика — это совершенство. Она делает человека человеком. Отделяет нас от животного мира. Мы способны объединять все рациональные теории, производить расчеты и измерения, делать закономерные выводы. Терпеть не могу расточительства. Мы воспроизводим жизнь одним-единственным зачатием. А ведь в каком-то смысле — и это перевод добра. Так, так… Какое там было количество сперматозоидов в семенной жидкости, выделяемой при эякуляции? Надо будет обязательно разведать это дело. Я просто уверен, что и здесь кое-что можно рационализировать, при этом успешно разрешив проблему прироста населения планеты. Видите, какие у меня замечательные мысли? Ну, не может это быть болезнью.
1 Урмас Отт (1955—2008 ) и Марье Аунастэ — популярные эстонские телеведущие.