Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2012
Марк Григорий
— поэт, прозаик, драматург. Родился в 1940 г. в Ленинграде, печатается с 1987 г. Автор четырех книг стихов, в т.ч. “Оглядываясь вперед” (СПб.,1999) и “Глаголандия” (СПб, 2005), а также книг прозы: “Имеющий Быть” (М.,1996), “Возомнившие” (М., 2005)” (СПб., 2010) и “В?с?ё?” (СПб., 2010). Живет в Бостоне (США).
1.
огромным, грубым шрифтом для слепых.
И текст окаменеет в горельеф.
2.
Вертикально стоял небосвод
плохо вытертой классной доскою.
Мы за партами ждали учителя.
3.
Обострились черты. Похудел как-то вдруг.
И в глазницах на дно опустились зрачки.
Может, тело себе подбирает душа?
4.
Бесплотный кораблик, гружённый раскаяньем,
выходит из верфи поющего храма.
Молитва Коль Нидре в день Судного дня.
5.
Пауз звучанье слышней, чем слова.
Ритм перебоев и всплесков молчанья.
Чередованье потерь.
6.
Чревовещатель с говорящей куклой
на красной сцене, высеченной в мясе.
Ожившая фигура умолчанья.
7.
Оправдание жизни — слова.
Если в этом и есть весь ответ,
то какой на него был вопрос?
8.
Радение живоязычников.
Псалмы распевают нестройно
и молятся Слову слова.
9.
Лица кружатся роем вокруг.
Составляю свой список, кого бы
я увидеть хотел на том свете.
10.
Помирились.
Ломаются в голосе
первые льдинки.
11.
Воробышек чёрный над домом,
как сон, не нашедший сновидца.
Ожившие прикосновенья.
12.
Твоя линия сердца прижалась
недоверчиво к линии жизни моей.
Поздоровались за руку.
13.
В черепной коробке голый человечек
рассыпает искры, красной кочергою
ворошит уголья. Память о тебе.
14.
На оконном стекле отраженье дрожит.
Время жизни струится бесшумно.
Анодирует голову мне серебром.
15.
Похоже, что нажил себе врага
под собственной коробкой черепной.
Уж слишком много бисера мечу.
16.
Ослепительно красные брызги летят
во все стороны из-под раздавленных слов.
Я читаю, по буквам ступая глазами.
17.
Вещей холодных жалобное пенье
теперь в меня почти не проникает.
Оглох на душу, но осталась память.
18.
Весёлые искры танцуют на крышах.
Щепотки свечения в город швыряет
ребёнок, летящий на красном коне.
19.
Огоньки на краю небосвода.
Возвращаются души умерших
на летающих блюдцах домой.
20.
Выпил водки во сне — а наутро изжога.
Нутропламенный весь, неподвижно лежу.
И в озноб превращается слово “озноб”.
21.
Огромные, мёртвые мыши шныряют
по городу стаями в поисках пищи.
Такси пожирают крупу пешеходов.
22.
Язык мой — кусок побелевшего мяса —
при каждом дыханьи трусливо дрожит.
Чужие слова за меня произносит.
23.
Опутаны мёртвые вещи
паутиной придуманных слов.
Паук разбирает улов свой.
24.
Иголкою солнца, обмокнутой в тучу,
в небесном пергаменте каждое утро
царапает ветер посланье ко мне.
25.
Гирлянды из инея в чёрных стволах.
Ползёт, поглощая свеченье,
автобус пустой сквозь деревья.
26.
Ликующий псалом метели за стеной.
Стекают звёзды вглубь заснеженных дворов.
Ещё одна зима пришла по мою душу.
27.
Танцующей змейкой в столбе позвоночном
огонь поднимается вверх к голове.
Облепленный снами, стою у окна.
28.
И поющая лилия медленно в ночь
лепестки четырёх облаков распустила.
Колыбельную песню качает над люлькой.
29.
Может, именно этой ночью
мне приснится Господь.
Поскорей бы уснуть, наконец.
30.
На двери, ведущей сквозь землю на небо,
под смёрзшимся снегом табличка из стали.
Там чёрным по белому имя отца.
31.
Не я. Но мною говорящий.
И не дано узнать,
о чём он говорит… а жаль.
32.
Всё меньше встреч, всё больше расставаний.
Глаз, засорённый миллионом лиц,
уже не видит, но ещё слезится.