С украинского. Перевод Татьяны Мартынюк
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2012
Владимир Даниленко
— прозаик. Родился в 1959 г. в с.Туровец под Житомиром в Центральной Украине. Окончил филологический факультет Житомирского пединститута и аспирантуру Института литературы НАН Украины. Автор книг повестей и рассказов “Город Наоборот”, “Сон из клюва стрижа”, “Тени в поместье Тарновских”, книги эссеистики “Лесоруб в пустыне”, романов “Газели бедного Ремзи”, “Любовь в стиле барокко”, “Шляпа Сикорского”, которые неоднократно входили в списки украинских бестселлеров. Лауреат национальных премий. Произведения переводились на польский, немецкий, итальянский, японский языки. Живет в Киеве. Преподает в Киевском национальном университете им. Т. Шевченко.В журнале “Дружба народов” печатается впервые.
Уши
Всю жизнь Зина Чечель стеснялась своих ушей. И не то чтобы они были у нее очень большие, нет. Просто уши оттопыривались. Поначалу Зина боялась, что с такими ушами на ней не женится ни один мужчина. А когда вышла замуж за Жору, начала переживать, что и ребенок родится с такими ушами.
“Хорошо, если мальчик, — думала Зина, — а если девочка?..”
Рожать она поехала к родителям в Овруч. Сначала небо сжалилось над ее страхом — и Зина родила мальчика. Жора в это время защищал в Киеве дипломную работу, и Зина сразу попросила маму отправить ему телеграмму: “Поздравляю с мальчиком. Похожий на тебя. Три пятьсот. Уши не торчат”. Малыша решили назвать Богданом. И как сглазила, потому что, отправив телеграмму, вечером, или уже на следующий день, заметила, что у ребенка оттопырились ушки. Зина прижимала их к голове — уши расправлялись, но сразу сворачивались, будто разваренные вареники. Завязывала на ночь косынку, бинтовала, но они все равно торчали.
“Что поделаешь?.. — думала Зина. — У моей мамы такие уши, у бабушки были такие уши, и у моего малыша будут такие уши”.
Так она с этим и смирилась, но не смирился Богдан. Как только подрос, стал ее спрашивать:
— Мама, а почему у меня уши торчат?
— Ну почему торчат?.. — отвечала мама Зина. — Просто у меня такие ушки, и у бабушки Гали, и у прабабушки Любы тоже были такие уши.
— А у папы не торчат.
— У папы не торчат, — погладила по голове мальчика, — но ведь у мамы торчат.
Богдан замолчал и долго смотрел, как ошалело ползает притравленный таракан.
Накануне дня рождения мама Зина поинтересовалась, что мальчику подарить.
— Запиши меня на какую-нибудь операцию, — нахмурился он.
— На какую операцию?!
— Уши подрезать.
— Ах ты ж Господи! — всплеснула руками она. — Что ты к этим ушам прицепился?
С трудом загладила этот неприятный разговор, купила Богдану роликовые коньки, и он перестал говорить об ушах.
А в преддверии Зеленого праздника1 мальчик разбил чашку из бабушкиного сервиза. И уж на что бабушка Галя благоволила к нему — и та вскрикнула:
1 Троица.
— Вот лопоухий!
После этого Богдана как будто сглазили. Он смотрел на лопухи под забором — и они напоминали его уши. Зашел в сад, а на вишне — деревянный гриб.
“И вишня ушастая”, — подумал мальчик.
В сумерках, не ужиная, уснул. Приснилась ему степь. Идут они с бабушкой степью, а бабушка Галя показывает палкой на небосклон:
— Во-о-он там взойдет солнце. Во-о-он там.
И тогда из-под земли во весь горизонт выросло огромное красное ухо.
С тех пор мальчик, когда смотрел на людей, сразу обращал внимание, у кого какие уши.
— Баб, — спросил однажды Богдан, — а почему у меня такие большие уши?
— Доверчивый потому что, — зевнула бабушка Галя.
Она сидела на крыльце и громко зевала.
— А расскажи мне, какие у твоей бабушки были уши.
— Сейчас я все брошу и начну тебе рассказывать, какие у моей бабки были
уши, — зевнула бабушка Галя и захрустела челюстями. — Пойди лучше собери груши.
“С такими родственниками разве поговоришь об ушах?” — подумал мальчик и отправился к дяде Коле. Его дом был заставлен книжками о войне, походах, политических интригах.
— Да не думай ты об этих ушах, — сказал дядя Коля. — Чем больше о них думаешь, тем больше они у тебя вырастут.
— Как же мне не думать, если каждый день вижу их в зеркале? И в школе пристают, выдумывают разное: “Богдан — лопоухий”.
— У гетмана Мазепы, — показал дядя книгу, — были такие уши. И у философа Сковороды не лучше.
— Так, может, у них они были не такие оттопыренные, — засопел мальчик. — А у меня — видишь?! — с обидой дернул себя за ухо.
Дядя Коля подарил ему книгу о выдающихся людях и посоветовал:
— Когда будет плохо, посмотри на уши этих достойных людей, почитай, чего они достигли, — и тебе станет легче.
Но Богдану от этого легче не стало.
Однажды он собрался с мальчишками на речку, но тут его окликнула бабушка Галя:
— Иди сюда, — поманила пальцем. — Так это ты на речку собрался? А знаешь, что сегодня купаться нельзя?
— Почему?
— Сегодня Илья. Искупаешься — из задницы верба вырастет.
— А что же я буду делать?
— Собери лучше груши в саду.
Богдан надулся, взял корзину и пошел собирать груши. По битым грушам ползали осы, и одна укусила его за руку. Он раскричался на весь двор. Сопя, бабушка Галя вытянула жало, приложила к ранке нож.
— Когда пройдет боль, прогуляйся. Но долго не ходи, придет мама — кричать будет.
Богдан не стал ждать, пока перестанет болеть распухшая рука, достал из пенала собранные деньги и отправился в город. Купил мороженое и, измазавшись, крутился между торговыми рядами на Житнем рынке.
После обеда, когда солнце зацепилось за самое высокое здание, Богдан увидел ушастого дядьку. Такого ушастого… О-о-чень ушастого! Из его оттопыренных мясистых ушей торчала жесткая черная шерсть. Толстый дядька в белых брюках и белой майке с большим херсонским арбузом напоминал белый дирижабль. Богдан очарованно брел за ним, пока тот не повернул на улицу Бориса Тэна. Около часа мальчик бродил возле его дома. Наконец отважился открыть железную калитку и зайти во двор. Во дворе хрипел и рвал цепь лохматый пес. Мальчик позвонил в дверь и смотрел, как лазят по крыльцу красные древесные клопы.
За дверью зашаркало, щелкнул замок, приоткрылась дверь. Из дома потянуло кислым воздухом, какой бывает в жилище одиноких мужчин. Дядька посмотрел на мальчика.
— Ну? — сказал и пошевелил ушами.
Мальчик собрался с духом и громко закричал:
— Как вы живете с такими ушами?! Потому что я уже не могу!
— Тише, тише! — замахал руками дядька. — С нашими ушами глухих не бывает, — и защелкал языком: чмок, чмок, чмок. — Будешь арбуз? — Богдан кивнул. — Садись. Не бойся, — воткнул нож, арбуз хрустнул, и из него потек сок. — Хороший арбуз, сочный арбуз, — причмокнул дядька и протянул ломоть мальчику. — У тебя есть
уши, — сплюнул в раскрытую ладонь семечки. — Думаешь, эти уши у тебя просто так? Просто так ничего не бывает. Ты не такой, как все, — хрустнул арбузом и громко отрыгнул. — Посмотри на эти уши. Видишь: они выше бровей. Значит, тебя ждет хорошая карьера. А вот эта родинка говорит, что ты осел. Если тебе в голову что-нибудь взбредет, тебя не остановит никакая болячка.
— Не хочу я такие уши, — надул губы мальчик.
— Если у человека большие уши, — захрустел арбузом дядька, и сок потек у него по шее, — это не значит, что он некрасивый. Просто у него такая эстетика.
— Я хочу маленькие ушки, — всхлипнул Богдан.
— Маленькие, прижатые к голове ушки — у злобных людей, — выплюнул семечки дядька.
— А я такие хочу.
Дядька повернулся, заслонив собой окно, и стал похож на большого напыщенного ворона.
— Да кто ты такой — Бог?! — задохнулся от негодования. — Ты знаешь, что у человека каждое родимое пятно что-то значит? Я уже не говорю об ушах, где складка или мочка может рассказать, что тебе на роду написано. Твои родители могут заплатить — и тебе изменят уши. Но после этого тебя так жизнь накажет, что будешь не рад.
— Ну и пусть! — завизжал Богдан. — А я не хочу такие уши!
— Цыц, — рассердился дядька, — а то накаркаешь!
Они замолчали и смотрели, как становятся длиннее тени. Над арбузом кружилась надоедливая муха, и дядька прогонял ее рукой.
— Кто вы? — спросил мальчик.
— Хо-хо! — закряхтел дядька, и в его груди захрипела гармонь. — Может, я царь лопоухих.
— Тогда я пойду, можно? — тихонько попросил мальчик.
— Иди! — захрустел арбузом.
Дома Богдан долго сидел нахмуренный, а потом стал доводить маму Зину до белого каления.
— Да никто тебе в Житомире не исправит эти уши, — зашуршал газетой папа Жора.
— А в Киеве исправят!
— Как дам сейчас по ушам! — взвизгнула мама Зина и пожалела, но было уже поздно.
Весь вечер и следующее утро всю семью трясло от его истерики. Утром мама Зина не сняла с волос бигуди. На улице Восточной она заметила, что вслед ей оборачиваются мужчины, а красный автомобиль медленно едет за ней, и из окна высунулся мордастый дядька.
“Наверное, я сегодня очень красивая”, — подумала мама Зина и завиляла бедрами.
Она так бы и пришла на работу, если бы не продавщица, у которой она покупала лифчик.
— Женщина, — наклонилась к ней продавщица, — вы смотрели сегодня на себя в зеркало?
— Что? Где?! — испуганно завертелась мама Зина, одергивая себя со всех сторон.
Посмотрела на ноги: колготки целые, натянуты правильно — пятками назад.
— Да не там, — зашептала продавщица, — а на голове.
Она схватилась за голову — а там бигуди.
“Ну, все, — подумала мама Зина, — как он меня достал с этими ушами. Пора уже что-то решать”.
После этого она повезла Богдана в Киев, и там ему подтянули уши.
Мальчик не отходил от зеркала. Изменил прическу, стал зачесывать волосы назад. Правда, некоторое время в школе его называли Новые Уши, но потом оставили в покое.
А через год в семье произошли перемены. Начал спиваться папа Жора. Он приходил домой поздно пьяный. Курил, задевал на кухне стулья, ругался, бил посуду, а по ночам громко храпел и скрежетал зубами. Мама Зина перестала с ним спать и перебралась в комнату Богдана. И так продолжалось долго, очень долго. Со временем Богдан заметил, что мама Зина стала какая-то не такая. Она дольше крутилась перед зеркалом, у нее появилось красивое белье с кружевами и дорогие духи. Приходила домой поздно, пахла вином и сигаретами, довольная и ко всему равнодушна. Долго лежала в ванной, а потом при свете торшера листала в постели женские журналы и о чем-то мечтала.
После Спаса слегла бабушка Галя. От скандалов с папой Жорой у нее случился сердечный приступ. А еще бабушку Галю мучило удушье. Она тяжело дышала, мама Зина покупала ей гормоны и аэрозоли.
Однажды мама послала Богдана в аптеку за лекарствами, а когда он вернулся, то увидел, как бабушку выносят на носилках и заталкивают в карету скорой помощи. А мама Зина в черном платке занавешивает зеркало.
Два дня наблюдал Богдан, как одевают бабушку Галю, как капает со свечей воск, шушукается родня и соседи, как бабушку в желтом автобусе везут на кладбище, как надувает щеки духовой оркестр, плачет мама Зина и пьяно рыдает папа Жора, как передают за столом из рук в руки миску с кутьей.
Всю ночь шел дождь и выл ветер. Богдан жался к маме и со страхом шептал:
— Мама, верни мне мои старые уши.
— Зачем?
— Я хочу, чтобы была жива бабушка Галя, и чтобы не пил папа Жора, и чтобы у нас все было, как раньше.
— Молчи, — устало вздохнула мама Зина, — не возвращается то, что не возвращается.
Богдан всхлипнул и забрался под ее теплую руку.
— А почему так надрывается ветер?
— Это бабушка Галя по нас плачет.
— Так противно она воет, — испуганно дрожал мальчик.
— Спи, — охрипшим голосом сказала мама Зина.
А утром они увидели сломанную вишню, на которой сидел старый ворон и сердито кричал.
Киевский мальчик
Автомобильная пробка парализовала Большую Житомирскую. Сто клаксонов, будто стадо сумасшедших коров, ревело от Львовской площади до Владимирской. Автомобили сгрудились вокруг катафалка с никелированным ангелом на капоте. Хоронили Бальбузу — короля криминального мира, — его убили в разборках с пацанами Соломахи. Сто стволов, упрятав смерть, хмуро молчали в костюмах от Воронина1. Суровый кортеж с живыми цветами от “Нориты” и траурными надписями “От Кабинета министров”, “От федерации кикбоксинга” и просто — “От верных друзей” и “От любящей подруги” запрудил улицу возле дома с полинявшим от дождя и ветра безликим флагом. Милиционер испуганно приставил к виску ладонь в белой перчатке и дрожащим жезлом указывал в сторону Байкового кладбища.
1 Михаил Воронин — киевский модельер мужских костюмов.
“Круто, — подумал Мальчик, завороженный процессией, — меня так хоронить не будут. Не та весовая категория”.
В его ушах еще стоял рев автомобильных сирен, когда возле ржавого мусорного бака он увидел старика в интеллигентном беретике и плаще цвета хаки. Тот что-то вытаскивал из картофельных очисток и увлеченно ел. Из дедовой авоськи торчали женские ботинки времен Центральной Рады и томик Грушевского.
“Опять невезуха, — подумал Мальчик, — неудачный поход с блошиного рынка”.
— Подкрепляемся, дедуля? — весело спросил Мальчик. — Возьми гривну на пончик.
Дед дожевал кусок заплесневевшей булки и раздраженно взглянул на незнакомца.
— Благодарю, — с достоинством спрятал гривну в карман.
Мальчик повернул на Ярославов Вал и зашел в кафе “Ярослава”. Больше месяца работал он в рекламном агентстве, куда его устроил старший брат — налоговый инспектор. Ежедневно обзванивал богатые фирмы. Его выслушивали уставшие директора и длинноногие киевские девочки, пристроенные папами и мамами, — и все ему отказывали или “варили воду”. У него уже был длинный список “водоваров”, которые никогда не говорили “да” или “нет”, только просили через недельку-другую напомнить о себе, когда поступит новая партия товара и, возможно, они запустят рекламу.
А еще работал в агентстве Виталик — сердцеед девушек и ас по выцыганиванию денег.
— Ты бы хоть голос изменил, — сипел Виталик Мальчику, — прямо тебе детский сад. На такой голос не клюнет ни один клиент. Учись у дяди, — набирал номер. — А где этот негодяй? — нежно спрашивал у трубки. — Привяжите его к проводу. Ну, здрасьте, негодник. Что ж ты меня подводишь, а? Да нет… Ну да… Конечно! Ну, дуй сюда, закроем вопрос, — и клал трубку. — Видел, как надо работать? — повернулся к Мальчику. — Только что договорился за пять тысяч баксов.
— Класс! — вырвалось у Мальчика, и он чуть не лопнул от зависти.
Мальчик прошел курс НЛП, где обучали, как с помощью построения фраз и вообще языка можно отобрать деньги у клиента. За курс Семен Борисович содрал с него триста баксов. Деньги конечно же заплатил старший брат.
— Я сделаю вас богатыми и счастливыми, — сказал Семен Борисович на прощание девочкам и мальчикам, которые слушали его с разинутыми ртами. — Вы будете долго помнить дядю Сему из Одессы.
Мальчик часто вспоминал Семена Борисовича и думал, что главный секрет он так и не раскрыл, ведь Виталик делает все наоборот — и у него получается, а Мальчик говорит по схеме Семена Борисовича — и пока еще не получил ничего, кроме язвительных насмешек Виталика. Может, оттого, что Виталик успел поработать в аппарате комсомола, и за это ему дали трехкомнатную квартиру возле Шоколадного Дома1? Значит, комсомол — круче, чем НЛП, — думал Мальчик.
1 Шоколадный Дом — памятник архитектуры в форме плитки шоколада в фешенебельном районе Киева.
— Не расстраивайся, — успокоил Виталик, — наешься мороженого — и получится.
И когда Виталик ходил в туалет, Мальчик украл у него визитку менеджера фирмы “Гренуй”, торгующей французской косметикой.
В “Ярославе” Мальчик заказал двойную порцию мороженного и пятьдесят грамм дешевого коньяку, прикончил все это за столиком с миниатюрной женщиной, похожей на болонку, и отправился в рекламное агентство, помня о наставлениях Виталика, а именно: что лучше раскручивать клиента после обеда, когда страх и злость переходят в желудок.
“В понедельник клиент с перепоя, он не готов к разговору, — вспомнил сентенции Виталика, — а в пятницу его тело еще в офисе, а душа уже в ночном клубе или в женской пазухе, поэтому не дрочи зверя”.
Мальчик взглянул на часы. Была среда, без четверти три — лучшее время для деловых переговоров. Он переступил порог рекламного агентства. Достал из кейса визитку фирмы “Гренуй”, прокрутил в уме возможные сценарии разговора с менеджером и набрал номер. В трубке жужжал факс. Мальчик набрал еще один номер.
— Але, это Алена Харахандюк? — замурчал в трубку Мальчик.
— Гав! — ответила Девочка.
И у Мальчика вылетело из головы все, чему учил Семен Борисович.
— А, а… — сказал Мальчик, собираясь с мыслями.
— А-а-атпустите меня в Гималаи, — пропело на том конце провода.
И Мальчик догадался, что это Девочка из мечты.
— Ты Девочка из мечты? — вскрикнул он.
— Эвс! — чмокнуло в трубке.
— Сойди со шланга, — заглянул в офис Виталик. — Дай поговорить с человеком.
У них были спаренные телефоны.
Мальчик погрозил ему пальчиком и освободил узел в галстуке.
— Але, — пропел он в телефон и рассказал анекдот про Вовочку, над которым сам долго и звонко смеялся. — Когда мы пересечемся?
Девочка замурчала.
— Безобразие, — замурчал и Мальчик. — Предлагаю в шесть в “Ярославе”. На Ярвалу.
Девочка снова замурчала.
— Никак-никак?.. — переспросил Мальчик и чуть не расплакался.
— О’кей! — неожиданно для себя и для него ответила она.
— То бишь?.. — растерялся Мальчик.
— Па-па! — пропела Девочка и положила трубку.
Девочка пришла, по совдеповскому этикету, ровно на полчаса позже.
— По тебе можно сверять местное время, — сделал ей комплимент Мальчик.
— Ха! — сказала Девочка, устраиваясь за столом.
— А как ты меня узнала?
— На тебе написано — Мальчик, — сложила губки бантиком Девочка.
— Я Мальчик, который играет в крутые игры, — уточнил Мальчик и налил в бокалы вино “Черный доктор”. — Динь-динь!
— Динь-динь! — сказала Девочка, чокаясь с Мальчиком.
Полтора часа наливались они вином, разговорами о рекламе и друг о друге. Мальчик подсовывал Девочке апельсины, шоколадки и прайсы своего телеканала. Они выпили еще по сто грамм коньяку и решили продолжить переговоры на квартире у Девочки. В киоске Мальчик купил шампанское, поймал такси, и они поехали на левый берег Днепра, где возле станции метро “Черниговская” жила Девочка.
Дома выпили бутылку шампанского, и Мальчику стало совсем хорошо.
— Классно! — сказал Мальчик и начал срывать с Девочки трусики.
— Т-ты крутой Мальчик! — вырывалась она.
Девочке было нехорошо: резало в животе и хотелось в туалет.
— Я сделаю тебя богатой и счастливой, — сипел Мальчик, путаясь в ее бретельках и крючочках.
С его рубашки отлетели пуговицы, галстук запутался в лифчике Девочки, а визитки рассыпались по всей постели.
— Бестыжий Мальчик, — отпиралась Девочка.
И неожиданно для себя они уснули.
Среди ночи Мальчика стошнило, он добрался наощупь в туалет, обнял унитаз и долго блевал, а потом умывался и застирывал испачканный галстук.
На рассвете Мальчик полапал Девочку, но понял, что у него там ничего не шевелится, поцеловал обнаженную шею и на цыпочках пошел к двери.
— Па-па… — сонно прошептала она.
Он что-то неразборчиво буркнул и захлопнул за собой дверь.
Около таксофона Мальчик долго рылся в карманах в поисках телефонной карточки и минут десять пытался дозвониться к брату.
— Бодя! — крикнул в трубку. — Одолжи сто баксов. Вчера раскрутил Девочку с фирмы “Гренуй”. Заработаю — отдам.
— Ты где?
— На “Черниговской”.
В трубке молчало.
— Через час у Золотых ворот.
— О’кей! — повесил трубку Мальчик и спустился в метро.
От шума электропоезда закладывало уши, Мальчик боялся проспать свою станцию и щипал ногу. Напротив дремал мужчина в очках. Поезд раскачивал на полу шелуху арахиса.
Через час он взял у брата деньги и пошел на работу.
По телефону Девочки долго отвечал автомат, но потом послышался ее голос.
— Але! — обрадовался Мальчик. — Как дела?
— О’кей, — ответила Девочка.
— Пересечемся? — предложил Мальчик. — Как у тебя насчет времени?
Девочка мурчала в трубку и собиралась с мыслями. После ночи у нее была замедленная реакция.
— В пять с прайсами в офисе, — сказала Девочка и назвала адрес.
— О’кей, — улыбнулся Мальчик и положил трубку.
Без пяти пять он стоял возле черных бронированных дверей и давил на кнопку звонка. Дверь открыл человек в сером костюме, под пиджаком которого оттопыривалась кобура.
— Я к Алене Харахандюк, — сказал охраннику.
Он набрал номер и сообщил в трубку о приходе Мальчика. Его провели в офис, где у компьютера сидел плешивый мужчина, а другой разговаривал по телефону.
— Итак, — сказал мужчина в трубку, — у нас шестьдесят роликов в прайм-тайм. Да, на втором канале. Извините. Пока!
Мальчик заслушался и не заметил, как возле него появилась Девочка.
— Говори по-украински, — сказала тихо. — Шеф не любит… — и громко спросила:
— Чай? Каву1?
1 Кофе (укр.).
— Каву, — ответил Мальчик и перепуганно оглянулся.
Когда он, размешав сахар, пригубил чашечку, рядом появилась Девочка с мужчиной среднего возраста, который представился и дал визитку. Мальчик суетливо начал искать в карманах свою, затем протянул мужчине. Визитка была мятая, и Мальчик почувствовал, как липнет к телу рубашка.
— У этого пана, — сказала Девочка, — есть предложение, которое может представлять для нас интерес.
Мужчина, заученно улыбаясь, смотрел на Мальчика, который доставал из папки свой прайс. Читая прайс-лист, он задавал вопросы, а Мальчик отвечал, как на уроке украинского языка. Экзекуция длилась долго. Мальчик успел выпить две чашки кофе, его носовой платок в руке стал мокрым от пота.
— Хорошо, — сказал мужчина, — ваше предложение может быть интересным. Перезвоните в среду.
Его проводили к двери. По дороге Девочка успела шепнуть:
— Позвони в среду утром.
— Завтра пересечемся? — шепнул Мальчик.
— Па-па, — вытолкала его в спину Девочка.
Дома Мальчик застал заплаканную маму.
— Где тебя носило? У нас такое горе. Арестовали Богдана. Что нам делать?
У Мальчика отвисла челюсть, он засуетился, схватил телефон, начал набирать номер.
— Сейчас мы решим этот вопрос, — горячился он. — Влад Козленко — влиятельный человек. У него денег — не пугано.
— Что ты дергаешься? — рассердилась мама. — Да сбрось ты с себя эту маску киевского мальчика. Хоть раз поговори с матерью по-человечески.
— Надо нанять адвоката, — взял себя в руки Мальчик. — Деньги я заработаю на рекламе, а еще немного у кого-нибудь одолжу. Все будет хорошо.
К концу пятницы они нашли адвоката, старого, с лицом, похожим на сушеную грушу.
— Плохи дела, — помял адвокат заросшее ухо. — Его подставили. Подослали человека с записанными номерами банкнот и тут же их у него нашли. Пятьсот гривен.
— Зачем им мой ребенок? — заплакала мама. — Только выучился. Зачем было идти на эту работу? Пошел бы в школу, а я бы детей нянчила. Двое ведь у него.
— Мама, — рассердился Мальчик, — ты знаешь, почему бастуют учителя?
— Денег не дают потому что. А зачем эти деньги, если вот тюрьма? — заплакала мама.
— Я вижу, живете скромно, — захрустел пальцами адвокат. — Я с вас много не возьму — все равно вряд ли смогу помочь. У вашего сына такая работа, где берут все, и берут много, а его подставили, потому что за ним никто не стоит. Потребовался им жертвенный ягненок — вот они его и выбрали. Такова теперь наша жизнь, — причмокнул дырявым зубом и стал собираться.
Всю ночь слушал Мальчик, как скрипит в квартире паркет и шепчет молитвы мама. В среду утром он позвонил Девочке. Они договорились встретиться на Подоле в кафе “У тети Сони”.
На Верхнем Валу он увидел, как одновременно загорелись три светофорных огня.
“Это напоминает наше время, — весело подумал Мальчик, — бес-пре-дел”.
“У тети Сони” он заказал два стакана вина “Венок Дуная” и апельсины.
— Как там наши общие проекты? — поинтересовался Мальчик.
— Будем с вами сотрудничать, — ответила Девочка.
На лице Мальчика расцвела улыбка, он поцеловал Девочку и взял еще по ликеру. Девочка отказывалась, но он заставил ее выпить, и они вышли в сумеречный город.
Теплый вечер соблазнял красивых женщин. Они стояли на залитых электрическим светом остановках, таинственно молчали, и только открытые ноги манили в теплую ночь.
— Я провожу, — терся он возле ушка Девочки.
— Хорошо, но домой тебя не пущу.
— О’кей!— коснулся ее носика.
Возле подъезда поцеловал Девочку взасос, а она оттолкнула его от себя, но руки ее стали нежны, и Девочка подставила длинную шею под горячие губы Мальчика.
— Только на пять минут, — зашептала Девочка и потянула Мальчика темными ступеньками.
С порога они начали срывать с себя одежду, упали в постель, путаясь в ее рассыпавшихся волосах и расстегнутых рубашках, но внезапно зазвонил телефон.
— Алле! — тяжело дыша, схватила трубку Девочка. — Одна. А що? — перешла на украинский. — Через двадцять хвылын?!
Девочка сорвалась с постели и забегала, подтягивая колготки и трусики.
— Уходи! Быстро! — крикнула Мальчику в приспущенных брюках, который сидел в смятой постели.
Девочка подрисовала губы, стянула с постели Мальчика и вытолкала в коридор.
— Шеф? — спросил он и почувствовал, как пересохло в горле.
— Цем, па-па! — протянула ему кейс Девочка.
— У тебя с ним?.. — попробовал подыскать деликатное слово Мальчик, но так и не нашел.
— Ты просто Мальчик, — вздохнула она, — а он меня содержит. Иди, — поцеловала и вытолкала за дверь.
Без копейки в кармане двинулся Мальчик через мост. Над Днепром висел молодой месяц, похожий на ломтик дыни. По реке медленно плыл освещенный катер. Возле речного дворца, словно уснувшие тараканы, стояли автомобили. Влажный ветер катал по асфальту пустую пивную банку. На колокольне Печерской лавры светились красные сигнальные огни, мимо проносились вечерние автомобили, и вдоль трассы стояли выпитые бутылки из-под шампанского.
Утром позвонила Девочка. Она ждала его возле галереи “Ателье Карася”.
— У меня выгодное дельце, — взяла под руку Мальчика. — Предлагаю нал под двадцатипроцентную скидку.
— Черный нал? — ехидно переспросил Мальчик.
Он не мог простить ей вчерашний вечер.
— А налоговая?
— Не твои проблемы, — буркнула Девочка.
— О’кей, — сказал Мальчик, — я переговорю с Владом Козленко.
— Это твой шеф?
— Да! — сердито засопел Мальчик. — Но он не лазит к девочкам в постель.
— Фу, противный, — щелкнула его по носу Девочка. — Па-па! В пять с мешком в офисе.
— Каким мешком?..
— Какой непонятливый Мальчик, — показала язык Девочка. — Для денег который.
У Мальчика сразу возник план. Он скажет Владу о наличных под двадцать пять процентов. Влад согласится, его аппетиты растут, а рекламное агентство за ними не успевает.
В офисе Мальчик отрепетировал перед зеркалом, чтобы не бегали глаза, когда будет говорить о процентах. Главное — не суетиться.
Влад оживился, повеселел, закряхтел.
— Жду с деньгами, — похлопал Мальчика по плечу. — Сразу и рассчитаюсь.
В фирме “Гренуй” ему дали деньги и кассету с роликом. Мальчик напомнил график выхода рекламы и покинул офис. В ботаническом саду он пересчитал деньги, вытянул из пачки триста шестьдесят гривен, зашел в “Эдем”, выпил яблочного сока и отправился в рекламное агентство.
Когда Влад пересчитывал деньги, его пухлые руки дрожали.
— Это тебе, — протянул Мальчику.
Дома Мальчик отдал маме пятьсот гривен, а триста оставил себе. За два дня мама осунулась. Она надолго уходила из дому, разговаривала с адвокатом, слонялась по квартире, перебила много посуды и сожгла чайник.
У Мальчика уже выветрился вкус первого рекламного оборота, когда после работы Влад предложил подвезти его домой. Мальчик сел на заднее сиденье между двумя незнакомыми мужчинами, и перламутровый “опель” помчал его через весь город. Мальчик весело рассказывал Владу, как у деда в Железном Хуторе лазил за яблоками в чужой сад, и собака стащила с него брюки.
— А триста шестьдесят гривен из конверта ты вытащил тоже весело? — спросил Влад.
Мальчик что-то залепетал и попросился выйти, но твердый локоть толкнул под ребра, он закашлял и заплакал.
Влад Козленко сидел возле водителя спиной к Мальчику и курил сигару.
— Дело не в двух сотнях баксов, — сказал Влад, — дело в принципе. Ты оказался нечестным Мальчиком, а я этого не прощаю. Ты же заработал свои двести пятьдесят баксов на процентах, но захотел еще меня надуть.
Двое бычар в кожанках крепко держали Мальчика за руки. Они выехали на мост. Автомобиль притормозил и притиснулся к бордюру. Мальчик укусил мужчину, который сидел справа, и попытался открыть дверь. Брыкаясь, они выбили у Влада сигару.
— Бросьте этого делягу в воду, — гаркнул Влад, — пусть остынет!
Двое мужчин схватили его за руки, за ноги, раскачали и перебросили через перила. В воздухе Мальчик перевернулся и сильно ударился о воду, но обжег не так удар, как ледяная вода. Холодные иглы впились в тело. Он вынырнул, хватая ртом воздух, и по-собачьи погреб к берегу. Где-то рядом плюхнулся в воду кейс, и с моста послышался крик Влада:
— Слышишь, ты! Если выплывешь, больше не приходи! Я тебя уволил!
Кейс Мальчик не искал, вода была темной. Он греб под мостом, похожий на испуганную мокрую мышку, вдоль бетонных опор к освещенному речному дворцу, откуда долетала музыка. От холода и отчаяния стучали зубы, мокрые волосы залепили глаза, и стыла кровь. Грести становилось все труднее, тело уже едва подчинялось. Мальчик почувствовал, что не доплывет до берега и попробовал кричать. На мосту кто-то пьяно выругался и громко захохотал. На набережной, опершись локтями на перила, стояла светловолосая девушка и одиноко курила. Обостренное зрение Мальчика ухватило огонек ее сигареты и длинные ноги. Он пожалел о своей беспомощности. Девушка была совсем рядом, громко звенело на воде эхо от музыки ночного клуба, через мост загремел электропоезд, и тогда правую ногу свела судорога. Он снова крикнул, захлебнулся водой, взмахнул руками, посмотрел на освещенный речной дворец, на уже недостижимую девушку, на машины, пролетающие в сиянии фар, на безумный вечерний город, на усеянное звездами апрельское небо — и почувствовал легкость и безразличие, и вода уже не обжигала холодом. Стайка рыбок проплыла над ним, касаясь волос, которые раскачивались, словно водоросли. Изо рта вырвался воздух, а один воздушный пузырек раздувался и раздувался. В пузыре он увидел лицо Влада, услышал смех Девочки, молодая мама несла его на руках, а он держал голубой шарик и смотрел на праздничных людей, на еще живого отца, на Бодю в школьной форме, с шоколадным мороженым на палочке, на портреты серьезных мужчин над колонной, слышал воодушевленные марши, радостный смех и усиленный динамиком торжественный голос, видел тесную гостинку на Ветреных Горах, свою маленькую коляску, улыбающаяся мама протягивала к нему руки, такая молодая и похожая на Девочку, видел отца, который обнимал маму и отбирал у него пустышку, но темная рыба пошевелила губами, и большой хрупкий пузырек лопнул, разбрызгивая на тысячи капель его маленькую и грешную жизнь.
След среди листьев кувшинок
Змея появилась перед закатом солнца. Марк сидел, свесив голову, на скамейке под грушей. Его длинные узловатые пальцы в веснушках, будто отполированные водой и ветром корни деревьев, свешивались с колен.
— Сидишь? — спросила Элла.
Она загремела цепью возле колодца, поскрипывая, закрутилась ручка, плюхнулось в воду ведро, и снова протяжно заскрипел ворот с цепью. Расплескивая воду, женщина прошла мимо мужчины, и под ее платьем угадывались тяжелые бедра.
— Ты бы дала чего-нибудь перекусить, — попросил Марк. — Уже солнце
садится.
Женщина не ответила, но через некоторое время, когда он наблюдал за май-ским жуком, кружившим над цветущей сливой, позвала с крыльца:
— Иди ужинать.
Была Навская Пасха1. Но в селе не было могил их родных, и Марк с Эллой не ходили на кладбище. С утра Элла испекла в печи пасхальный кулич и сварила крашенки, а он смотрел телевизор и играл с ребенком. В этот день нельзя было работать.
1 Навская Пасха — Чистый четверг, поминальный день.
Элла накрыла стол новой скатертью, поставила крашенки, кулич, ветчину, кислую капусту, картошку в мундирах и графин со сливовой наливкой. Они выпили наливки, поцокались крашенками, Марк очистил картофель и дул на горячий клубень, а Элла кормила дочку, которая сидела у нее на руках и махала ножками. Потеки молочной каши стекали по ее подбородку на фартук, когда Элла испуганно вскрикнула, прижимая к груди ребенка:
— Смотри: змея!
Марк глянул, куда показывала жена, и увидел под печкой гадюку. Гадюка была черная, с широким телом и маленькой изящной головкой. На мгновение он оцепенел, а затем вышел во двор, вытянул из метлы древко и вернулся в дом, чтобы убить змею, но она уползла.
— Ты бы подольше искал палку! — сердито крикнула Элла.
Марк посмотрел под печку и увидел прогрызенную мышами нору, через которую уползла змея. Нашел во дворе камешек, забил дыру и замазал глиной.
— Не убил — так будешь жить со змеей! — упрекнула Элла, и у нее на руках заплакал ребенок.
Он отвязал пса Жука и пошел в поле. Появление змеи испортило праздник, и Марк внимательно смотрел под ноги, боясь наступить на гадюку. Солнце еще не зашло и висело над лесом. Возле Марка суетился пес, черный, будто нарисованный углем, радостно и шумно дыша, он заглядывал в мышиные норы. Под ногами вязла прелая прошлогодняя трава. Над головой трепетал и заливался жаворонок. В болоте раскачивались на ветру молодые побеги желтых касатиков, пускающих по воде круги, когда о них терлась рыба. Среди пробудившихся растений, насекомых, диких птиц и зверей Марк почувствовал, как где-то глубоко внутри зарождается тревожное волнение, которое надвигалось вместе с предвечерними облаками, выползающими из-за леса. В пруду плавали два белых лебедя, из воды торчали таблички с предупреждением, что водоем — частная собственность. Пронзительно гудела выпь — словно кто-то дул в пустую бутылку. Темнели норы, между ними цвели фиалки. Под кваканье лягушек и чириканье воробьев Марк рвал дикий щавель. Над ним с тяжелым свистом и вытянутыми шеями пролетели лебеди. С высунутым языком пробежал Жук и остановился перед болотом.
С Эллой Брижук Марк познакомился на вечеринке у старого приятеля Матвея Пазинюка. Это случилось более трех лет назад на Жилистый понедельник1 , который они отмечали с компанией студенток, и Пазинюк подносил на блюде облитый свекольным квасом корень хрена с пожеланиями, чтобы у каждой девушки всю жизнь был такой упругий и жгучий корень, и заставлял каждую надкусить его и запить вином.
1 Жилистый понедельник — Чистый понедельник.
Элла Брижук как раз переживала разрыв виртуального романа. Она выросла в семье, где отец гулял и каждый день возвращался домой поздно, в помаде и с запахом женских духов. Дома его ждал скандал с криками, битьем посуды и хлопаньем дверей. Из-за всего этого Элла выросла инфантильной и боялась мужчин. Когда все девчонки влюблялись, она включала компьютер и уходила в мир другой реальности. Жизнь в Сети казалась ей интереснее, чем разговоры с подругой о том, как ее предал парень. В одиннадцатом классе Элла потеряла невинность на дне рождения своей школьной подруги Ляли Негоды, где ее соблазнил старший на два года Мирослав Кодий. Но первый интимный опыт не оставил ярких впечатлений. После дня рождения Ляли они встретились в городе, и Кодий предложил прийти к нему днем, когда никого не будет дома, но Элла отказалась, и Мирослав процедил сквозь зубы:
— У тебя маленькая грудь.
— Зато у меня большая душа! — сердито крикнула она, вырываясь из его рук.
После Кодия она ни с кем больше не встречалась, считая, что у нее рыбья кровь. А на третьем курсе познакомилась в Интернете с Костиком и почти год с ним переписывалась. Сначала харьковский студент писал ей приятные слова, а потом начались признания в любви. Она сидела в Сети до трех часов ночи, а через несколько часов просыпалась и шла в университет. Однажды Костик три дня ей не отвечал, и Элла не находила себе места. Она ужинала, мылась в ванной, спала с мобильным телефоном. Костик прежде писал, что об Элле знают его друзья и что скоро он приедет к ней в гости, и Элла потеряла голову от своей виртуальной любви. Но вскоре ей пришло длинное письмо, в котором Костик сообщал, что нашел другую девушку и собирается на ней жениться. От отчаянья Элла забросила занятия в университете и целыми днями сидела у компьютера. В таком состоянии ее увидела университетская подруга Тина.
— Тебе нужна веселая компания, — сказала Тина, забирая ее на вечеринку к Матвею Пазинюку.
И возможно, Элла одиноко просидела бы на вечеринке с бокалом вина, но попалась на глаза Марку Янкевичу, и между ними проскочила искра. Он сыграл в ее жизни роль спасателя, вернувшего Эллу в реальный мир. Они сидели на вечеринке в разных углах, а потом оказались рядом. Марк принес ей бокал глинтвейна, они выпили, и неожиданно она почувствовала, что ее увлекает флирт с этим взрослым мужчиной. Элла положила ногу на ногу и игриво раскачивала туфельку. В тот вечер она совмещала наглость вульгарной девицы с застенчивостью невинной девочки. А он был простой, как черно-белая фотография. Сначала они сидели в углу, сплетя ладони, но девушка почувствовала, как жадно ее желают его руки, говорящие больше, чем губы, и они оказались в маленькой, загроможденной книгами комнатке, где он придвинул к двери стол, на котором Элла сначала целовалась, а потом не заметила, как ему отдалась, а в это время в дверь стучала с веселыми криками пьяная компания.
Ей нравилась его простота, за которой пряталась глубина его внутреннего мира, дна которого она не могла прочувствовать, боясь утонуть в бездне.
Марк был старше ее на пятнадцать лет. Он остался в восьмидесятых с их дешевым портвейном и наивной простотой. За его плечами был неудачный брак и столь же неудачный бизнес, но Марк не отчаивался, считая: чтобы подняться, надо остановиться. Он хотел вернуться к живой природе и в это путешествие взять с собой Эллу. Они поспешно женились, Элла взяла его фамилию, перевелась на заочное отделение и убежала с ним от городской суеты в далекий от цивилизации мир в двадцати пяти километрах от города.
За три тысячи гривен они купили дом на краю села, где их увлекла непознанная городскими жителями стихия дикой природы. Они ложились вместе с солнцем, ходили босиком по земле, пили холодную колодезную воду и ели сорванные в своем саду яблоки. Молодая семья отличалась от сельских жителей тем, что наслаждалась каждым мгновением, проведенным среди деревьев, растений и животных, тогда как люди, рожденные среди дикой природы, воспринимали себя ее частью, а не гостями.
Через год у Янкевичей родился ребенок. Элла устроилась на работу в сельскую школу, а Марк — в лесничество, считая, что мужчина должен трудиться физически. Чтобы человек был внутренне богат, думали они, ему необходимо свободное время для размышлений о жизни. В деревне, где все свободное время поглощала борьба за выживание, человек грубел и терял свойственные интеллигенции рефлексии, поэтому работу они старались чередовать с чтением книг и вечерними беседами у домашнего очага. Эти разговоры под гул огня в печке были самыми приятными мгновениями в их жизни. Они укладывали дочку спать и долго сидели, обнявшись, возле огня. Мобильный телефон служил у них лишь для вызова скорой помощи и для других непредвиденных случаев. Они не смотрели телевизионные новости, которые несли негативные эмоции, а только наполненные любовью фильмы и передачи о природе, зная, что гармония в душе настанет, если они смогут установить равновесие с землей, лесом, животными и птицами.
Марк вышел на плотину. Вдоль пруда густой стеной желтел прошлогодний камыш. Шумела, падая с плотины, вода. Он перебрался по наклонному бревну через лесной ров. Пес боялся прыгать, отбегал, примеряясь, а Марк ждал, когда он отважится. Наконец Жук перепрыгнул ров, они пробрались сквозь сухой ежевичник и вошли в лес. Кричала кукушка, из хвои торчал нераспустившийся ландыш, скрученный в трубочки, будто кто-то по всему лесу забил зеленые колышки. Под ногами что-то зашевелилось и прыгнуло на Марка. Он вскрикнул, отскакивая от змеи, но это оказалась ветка. Солнце уже запуталось в верхушках сосен. Влажный воздух был насыщен запахом черемухи. Марк с собакой пересекли старую просеку и пошли лесом. Под ногами прогибалась мокрая прошлогодняя листва, хрустели ветки. Около лесного болота земля была влажной — ноги увязали. В болоте лежала вывернутая с корнем ольха, росла чемерица и водяные лилии. Разило илом и прелой хвоей.
В зарослях что-то тяжело захрустело: наверное, дикий кабан. Жук залаял, подбежал к Марку, и мужчина почувствовал, как его наполняет тревога. Он догадывался, что с ним должно что-то случиться, и его угнетало непонятное предчувствие. Мужчина с собакой обошли болото и вышли возле следующего пруда, ближе к железной дороге. Возле плотины лежала перевернутая лодка с пробитым дном. Заунывно квакали лягушки. Накрапывал дождь, и на воде расплывались водяные круги. Шатаясь от ветра, старые сосны терлись верхушками и жутко скрипели. И под этот тревожный скрип Марк понял, что закончилась его сельская идиллия, к которой он бежал из шумного города. И где-то в глубине души промелькнула тень предчувствия, что причиной всего станет змея, которая появилась в доме.
Тревога не оставляла Марка, когда после прогулки он открыл дверь на крыльце, вошел в коридор и остановился перед чуланом, чтобы убедиться, в том, что мир, который он строил более трех лет, не изменился. Возле чулана висела керосиновая лампа на случай, если не станет электричества. Он включил свет и по деревянным ступенькам поднялся в чулан, где стоял большой сундук со старой верхней одеждой, переложенной от моли багульником. Он любил свой чулан, в котором чувствовал себя собственником этого патриархального мира, купленного за три тысячи гривен. На одной стене висели деки для выпечки, вощина для ульев, старая крепкая обувь, хозяйственные сумки, зеленый брезентовый дождевик, корзина. На деревянных полках стояли банки с медом, вареньем, козьим и барсучьим жиром. А на другой стене — связанный чеснок, резиновые сапоги и валенки, на полке лежали паяльник и олово, стояли бутыли с черничной и вишневой наливкой. Весь чулан был завален вещами. Марк стоял и вдыхал приятный домашний запах. От перепадов напряжения на стене мигала лампочка, за стеной тикали ходики. Было спокойно и по-домашнему уютно среди хаоса безмолвных вещей, которые еще помнили тепло его тела.
И убедившись, что его мир не разрушен, а предчувствия тревоги напрасны, он зашел в гостиную, снял сапоги, куртку, жена налила ему в миску горячей воды, и с удовольствием мыл руки, умывался, а потом разделся, жена налила в лохань горячую воду, развела холодной и долго терла мочалкой ему спину, вытерла его большим лохматым полотенцем, подала чистое белье, он переоделся, вылил мыльную воду в борозду под забором и налил чистой воды для жены. Ребенок спал. Потрескивая, в печке горели сосновые поленья. Женщина сняла с себя одежду и ступила в лохань с теплой водой, а мужчина поливал ее водой из ковша и мылил спину, в подмышках, живот и пушистый холмик между ног, а она тихонько постанывала, обняв его за шею. Нежно вытер ее тело, подхватил на руки и понес в постель. Прикоснулся губами к ее груди, ощутил вкус сладкого молока, упругие колени и влажную нежность плоти, когда женщина с рассыпанными по подушке волосами вскрикнула, вырываясь из-под него:
— Змея!
Он глянул туда, куда с ужасом смотрела женщина, и в отблесках огня из открытой печи встретился со взглядом змеи. Мужчина схватил тапок, швырнул в змею, но пока зажигал свет, она уползла.
— Извини, но только дурак может бросить в гадюку тапок, — надевая на голое тело ночную рубашку, сказала женщина.
Всю ночь им казалось, что в кровати змея. Женщина вскрикивала, включала ночник, перекладывала подушки, ощупывала одеяло и засыпала, вздрагивая во сне.
Проснулся Марк от слепящего света. Эллы в постели не было. Ребенок спал, сладко посасывая пустышку. Марк оделся, сунул ноги в ботинки и распахнул на крыльце дверь. Двор был выложен камнем. Возле порога стояли трое козлят и куры, которые крутили головами и ждали, когда их покормят. Элла хозяйничала на грядках. Гудели пчелы и мухи. На электрических проводах стрекотали ласточки. Марк накормил козлят. Они пили суп с молоком, стонали от удовольствия, чавкали и тыкались в него мокрыми носами. Козлята пытались на него выскочить и жевали брюки. Летали бабочки, радостно чирикали воробьи, над лугом кружил аист.
Он позвал жену, и она разогнулась, стягивая перчатки.
— Пора завтракать!
— Ты должен найти ее нору, — сказала жена.
Она не выспалась и была раздражена.
— Поем и найду.
Элла молча поставила на стол буженину и жаркое с грибами. Змея внимательно следила за ними с выступа у печки.
— Убей эту гадину! — закричала женщина, испуганно отскакивая от печки.
Он выбежал на двор, схватил лопату, но змея уползла под печь. Женщина засыпала в нору горячие угли, залила кипятком. С норы потянуло едким угаром. Она замазала глиной дыру и сердито сказала:
— Может, гадина, ошпарится и подохнет.
Марк обследовал пол, забил и зашпаклевал в доме все дыры и решил осмотреть погреб, где было сыро и могла жить змея.
“Наверное, там есть тайная нора к печке”, — подумал он, прихватив с собой ольховую палку.
Он включил в погребе свет и, держа наготове палку, ступил на грубую деревянную лестницу. Его отделяло от пола три ступеньки. На бетонном полу блестела вода. Когда в марте вода заливала погреб, он откачивал ее насосом и выводил через весь двор в огород длинный пластиковый шланг. В погребе на кирпичах стояли бочки с квашеной капустой и яблоками, с деревянными крышками, прижатыми белыми камнями. На подвешенной полке тускло поблескивали банки с маринованными помидорами, огурцами и засыпанный сушеными яблоками и грушами березовый сок. Он посовал палкой под бочками, но гадюки там не было. Из погреба на свет вылетела большая жирная муха и назойливо жужжала.
До вечера он обследовал весь дом, зашпаклевал все дыры и перевернул пустые бочки и ведра — все, где могла прятаться змея.
Когда стемнело, жена покормила и уложила спать ребенка, они помылись и легли в кровать. Но женщина была напряжена, и когда мужчина начал гладить ее бедра, она вздохнула, раздвинула тяжелые ноги — и вскрикнула, прячась под одеялом:
— Снова выползла! Убей ее! Убей!
Голый мужчина сел в кровати и со страхом и интересом посмотрел на змею. Она наблюдала с середины комнаты, и отблески огня плясали в ее глазах. Мужчина встал с кровати, а змея уползла.
— Вот растяпа!
— Мне что, брать в постель палку?
— Может, мне отсюда уехать, а ты впустишь в постель змею?
Она сказала это, чтобы нарушить тишину.
— Ты что, ревнуешь?!
— Не знаю, — сквозь зубы прошипела она. — Если бы ты ее не жалел, то убил бы.
Мужчина уснул, а женщина прижалась к стене, съежилась и лежала с открытыми глазами. Отблески огня танцевали в комнате. Она вспомнила город, свой роман с харьковским студентом. Таким смешным он теперь казался, когда у нее есть муж, ребенок и свой дом. В селе к ним относились с подозрением, наблюдая, как она хозяйничает на грядке в белых перчатках или идет с мужем за руку к пруду, где купаются летом только дети. Элла всегда причесывала волосы кверху и надевала обруч в стиле шестидесятых. Обручи у нее были разные: красный, зеленый, сиреневый, черный — под цвет кофточек. Она следила за собой, чтобы в сельских хлопотах не потерять женственности. Наливала в формочки для льда воду, засыпала цветки ландыша, лепестки фиалки, ромашки, ставила в холодильник и по утрам протирала лицо кубиками льда, и ее кожа всегда была матовая.
Они могли оценить жизнь на земле без асфальта, понимая, насколько обделен городской житель, оторванный от общения с природой. Элла всегда просыпалась счастливой с восходом солнца, под пение птиц, а теперь чувствовала, как пробуждается в ней раздражение и отвращение к мужу, дому, саду и домашним животным.
За окном начался дождь, над лесом вспыхивали молнии, освещая комнату и обнаженного мужчину. И в этих вспышках грозы она увидела неприглядность своего существования, оторванного от цивилизации: без водопровода, ванной комнаты, с отхожим местом за домом, куда ходила вечером с фонариком в резиновых сапогах, чтобы не наступить на стекло или змею. На змею?!
Посмотрела на пол и в отсвете тлеющей печки и вспышках молнии увидела гадюку. Она лежала на полу и наблюдала за женщиной.
— Иди отсюда, — зашептала с кровати она. — Чего ты приползла? Живи в лесу, рожай змеенышей, а ко мне не лезь. Слышишь?
Змея лежала на полу и следила за сонным мужчиной и испуганной женщиной.
— Ты разрушаешь мою жизнь, — зашипела женщина, вслушиваясь в ночное шелестение своего голоса. — Я бы тебя уже давно могла рассечь лопатой. Поставила бы лопату возле стола и ждала, когда ты вылезешь.
“Странно, — подумала она, — как я до этого раньше не додумалась?”
Утром женщина внесла на кухню лопату, но ни к завтраку, ни к обеду змея не появилась. А когда вечером легли в кровать, она опять выползла и стала за ними наблюдать.
— Сделай же что-нибудь, — заплакала Элла. — Я уже не хочу ни твоих ласк, ни дома с гадюкой.
Мужчина протянул руку к ночнику, включил свет, увидел, как уползает под стол змея, посмотрел на сонного ребенка в кроватке, который чмокал пустышкой, и ему показалось, что он лежит в постели между двумя женщинами, каждая из которых не хочет его уступать.
А женщина почувствовала, что с этой минуты их с мужем дороги должны разойтись. Он пойдет вглубь диких болот со змеями и водяными крысами, а она вернется в город. И от этой мысли ей стало легко — она догадалась, как найти выход из безнадежного тупика, в котором оказалась.
Утром Марк собрал рюкзак, завел мотоцикл и уехал в лесничество.
А через несколько дней он пилил бензопилой сосну, которая упала на него, искалечила, он долго лежал в больнице, похудел и перед смертью попросил Эллу похоронить его в селе.
— У тебя здесь никого нет, — сказала женщина. — За твоей могилой некому будет смотреть — я возвращаюсь в город.
— Но я так хочу, — настаивал он. — На краю, возле болота…
И в этом упорстве было что-то непостижимое, то, что она так и не смогла в нем понять.
Он умер, когда зацвели яблони. Похоронили Марка на сельском кладбище, как он и просил: на краю, возле болота.
Сажая на могиле барвинок, Элла увидела под земляным холмиком дыру, словно проколотую колом, наняла двух крестьян и попросила раскопать могилу. Когда раскрыли гроб, на груди мертвого мужа лежала свернутая змея и смотрела в его закрытые глаза. Высокий грузный мужчина ударил гадюку лопатой плашмя и выбросил в болото.
До сих пор слышно, как вечерами возле болота кто-то плачет, — наверное, кричит птица или водяной зверь, а утром на песке между широкими листьями кувшинок видны следы босых ног, будто в воду зашла женщина и исчезла в камышах.