Стихи. С кумыкского. Перевод Сергея Васильева
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2011
Багаутдин Аджиев
Волны Хазарского моря
С кумыкского. Перевод Сергея Васильева
* * *
Музейный сад еще в ночной росе,
А он, угромоздясь на ветке сливы,
Распелся так, что улыбнулись все
И стали все немножечко счастливы.
Благодарю тебя за выбор твой —
Музей ведь этот посвящен поэту.
Он тоже пел, пока он был живой —
О правде пел. Продолжи песню эту.
Пой, соловей, восторженно и всласть —
Такие песни нынче очень редки.
Но я прошу: не улетай во власть,
Чтоб в золотой не оказаться клетке.
Живи на воле, песнею гордясь,
Не посыпая голову золою
Сожженной чести, — и возникнет связь
С историей, народом и с землею.
* * *
Ученые, мыслители, поэты,
Живущие от родины вдали,
На многое пытались дать ответы —
На жизнь и на вращение Земли.
Им ведомо устройство мирозданья,
Они с рожденья космосу близки.
За что же, славой заглушив рыданья,
Терзали их и рвали на куски?
За то, что почву мыслью оросили,
Что крошку хлеба не могли украсть?
За то, что милостыни не просили
И не ходили никогда во власть?
Талант не нужен власти? Да, похоже.
И правда тоже — вот она, возьми!
И все же, Господи, скажи, за что же
Живьем содрали кожу с Низами?
А вот Алхин Марин — ей рот зашили,
Чтоб правду говорила мертвым ртом.
А вот ашуг Саид — и глаз лишили,
И бросили его в зиндан потом.
А вот вельможе голову на блюде
Опять несут, и плачет весь народ.
Они чужие? Нет, они-то люди.
А вы, цари, совсем наоборот.
Из цикла “Колокола тридцатых годов”
3.
Волны Хазарского моря прилежно
Лижут соленым языком прибрежные камни.
Им хорошо, камням этим круглым, —
Им не стреляют в затылок.
Хмурится древний Хазар —
Он единственный, может, свидетель
Того, что здесь было
В тех страшных и скорбных тридцатых.
Сейчас здесь красиво —
Цветут черноглазые маки,
И сладко прохожим
Миндальным дышать ароматом.
Ах, знал бы малыш босоногий,
Беспечно играющий в мячик,
Куда он пришел
И кто ему пятки щекочет!
Художник один,
Убеленный давно сединою,
Приходит сюда
Каждый вечер и каждое утро.
Он ловит тяжелые краски
Зари и заката,
Омытые чисто
Слезами овдовевших горянок.
И кровь проступает
На белом холсте, и какой-то подросток,
Взглянув на картину,
Воскликнет: “Так не бывает!”
“Бывает”, — ему отвечает
Неведомый голос —
То ль древнего моря,
То ли погибшего горца.
А мир опять окутывает мгла —
Динь-дон-динь-дон — гудят колокола.
5.
Говорят, что в своем отечестве
Нет пророка.
“Есть, — уверяю, —
Это наши отцы и деды,
Которые жили, влюбленные в жизнь,
Для того лишь,
Чтобы их детям и внукам
Жилось хоть чуточку лучше.
Они верили свято в то,
Что оно так и будет,
Что, кроме счастья,
Ничего не будет на свете,
Что Дагестан
Станет большой страною
И горцев никто
Даже пальцем не тронет.
И нам теперь,
Детям тех, кто пропал в тридцатых,
Скорбя и плача о них,
Великих страдальцах,
Приходится в явь претворять
Золотые их сновиденья,
И у нас это получится скоро,
Честное слово!
А мир опять окутывает мгла —
Динь-дон-динь-дон — гудят колокола.
* * *
Весна, как мужчина женщиной, овладевает миром,
А с небес синева долгожданная льется лунным сапфиром.
И цветет там и тут — не надышишься им! — миндаль,
А весна, как художник, с прищуром рассеянным смотрит вдаль.
По Хазару древнему куда-то плывут корабли,
В чайхане толстосумы считают свои рубли,
И глядит на все это с улыбкой мудрой весна,
Пробуждая земные пласты и людей от сна.
Но наш мир остается в старой своей рубахе:
Войны вспыхивают то в Чечне, то в Карабахе,
То в горах, то в долине, и что там душой кривить:
Даже весна их бессильна остановить.
А красота-то какая, ты посмотри!
Черноглазых маков скорей в степи собери,
Подари их любимой, и пусть поверит она
В то, что нашей земли не коснется больше война.
Время бывает дел и время утех,
Но хоть иногда надо бы помнить о тех.