Социологическое эссе
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2011
Однажды Горбачева спросили, какие социальные слои общества являются движущей силой перестройки в СССР. Он сколь безапелляционно, столь и безответственно заявил: “Весь советский народ, ведомый коммунистической партией!” То, что заявление голословно, понимал и сам генсек.
Такие вопросы задаются не из простого любопытства или академического интереса. Ответы на него могут свидетельствовать о наличии внутренних оснований для преобразований в стране. Существование социальной группы, кровно заинтересованной в реформах, указывает на наличие в обществе предпосылок к восприятию новшеств.
В Грузии такими вопросами не задаются. Нельзя, конечно, сказать, что местные политики и политологи не учитывают такого фактора, как “народ”. Напротив, к нему они испытывают особый пиетет. Иногда оттого, что боятся его, как стихийного бедствия, которое по неосторожности или злонамеренности можно накликать. Бывает и так, что мы имеем дело с проявлениями мифологического сознания — народ всегда прав, он — носитель мудрости, вершитель справедливого суда.
Симптоматичны манипуляции с цифрами, которыми балуются политики. Некоторые из них хвастаются, что смогли набрать много людей на митинг. Те, кто основательнее, задаются вопросом: когда мы имеем толпу, когда народ, а когда массу? Для некоторых количество людей, собравшихся на политическую акцию, не может заведомо перейти в качество, для них толпа может развиться только в массу. Между тем принято считать, что политический спектр обусловливается многообразием социальных групп. Еще предстоит определить, насколько он соответствует истинному раскладу общественных сил. Пока этот расклад не изучен, в Грузии поступают просто (“по-горбачевски”) — любая политическая сила заявляет, что она выражает интересы всего народа.
Закрадывается подозрение, что в стране “по умолчанию” полагают, будто существование внешнего фактора — достаточное условие для преобразований в обществе и нет смысла заниматься самоанализом. Куда интересней сплетничать о передрягах в политэлите. Мало кто считает, что ограничиваться таким дискурсом неприлично. Ведь речь идет о демократических преобразованиях. Возможны ли они без участия широких народных масс?
1
Эффект разрушенной пирамиды
1
Как уже отмечалось, количество партий и содержание их программ обусловливаются многообразием социальных групп, составляющих социальную структуру общества. Ее обычно изображают в виде пирамиды. Революционеры всех времен пытались опрокинуть пирамиду, чтоб “тот, кто был ничем, стал всем”. Утописты — превратить ее в шар. Умеренные же политики стараются достичь баланса интересов как условия равновесия этой строительной конструкции и, увлекшись геометрией, ищут ее наиболее устойчивые формы.
Разделение общества на классы и последствия такого разделения долгое время были ведущей темой социальной науки. Марксизм-ленинизм почитал классовую борьбу за “локомотив” истории. С болезненной последовательностью он видел ее проявления везде и во всем. Почтения к классикам не стало, и к их теориям тоже. Теперь в Грузии нет партий, организованных по классовому признаку. Явно преобладает общедемократическая или националистическая тематика. Принадлежность индивида к классу рабочих и крестьян, к имущим классам, к прослойке интеллигенции стала политически и идеологически нейтральной и бессмысленной.
Правда, нет в стране такой партийной программы, которая не пропагандировала бы необходимость формирования среднего класса. Но грузинские политики понимают, что было бы натяжкой выдавать себя за выразителей интересов все еще не существующей общественной силы.
Грузия не является воплощением утопии бесклассового общества. Скорее всего она вернулась к своему “доклассовому” состоянию. Сработала простая закономерность, подмеченная социологами, — классовые противоречия присущи экономически развитым государствам. На сегодняшний день Грузия не принадлежит к их числу. Развал СССР, выход Грузии из народно-хозяйственного комплекса, экономический кризис вызвали разрыв общественных связей, крушение классовой структуры. Удивляет то, что это обстоятельство стало причиной некоторого снобистского довольства. Уж очень рьяно развенчивалось здесь наследие классиков, вплоть до соскабливания их барельефов с фасадов зданий. Дело, конечно, не в самоценности классовой структуры. Ее наличие делает социальную самоидентификацию как минимум более многообразной.
Политическая прихоть не позволяет местным идеологам осознать, какую неразбериху привнесли помянутые обстоятельства. Благодаря их “разборчивости” в обществе распространяются примитивные социал-дарвинистские теории. Они совсем не содействуют формированию в сознании граждан полноценных представлений о социальной справедливости. Ныне у политиков в почете правая идеология. Правда, ее ассоциируют только с традиционализмом и совсем не увязывают с интересами имущих классов. Зато стала непрестижной левая идеология. Ее даже чураются. Как выразился один из местных идеологов, — “она для лузеров”. Среди идеологов наметились признаки “детской болезни правизны”.
Симптоматично, что из социального дискурса в Грузии выбито понятие эксплуатации. Не существует гарантий того, что доморощенный капитал не позволяет себе произвола в отношении к наемному труду. Тем более что в Грузии принят трудовой кодекс, который разом перечеркнул некоторые завоевания трудящихся всех стран. Отсутствие возражений по этому поводу наводит на мысль о неорганизованности занятых в наемном труде людей или, того хуже, что эксплуатируемые массы разделили этос эксплуататоров.
Такое же разрушительное действие отмеченные катаклизмы возымели и на профессиональную составляющую социальной структуры. Профсоюзное движение, через которое она себя актуализирует, чуть было не приказало долго жить. Оно дает о себе знать только во время скандальных судебных процессов по поводу дележа собственности. Впрочем, как-то заявляют о себе представители массовых профессий — педагоги и врачи. Заметна их жизненная позиция, они наиболее активно выступают в защиту своих общественных и профессиональных интересов. Эти социальные группы остаются наиболее “замордованной” частью населения. Самые волюнтаристские реформы проводятся в сферах образования и медицины. И это при унизительно низкой заработной плате и слабых социальных гарантиях. Порой создается впечатление, что идет целенаправленная травля этих профессиональных категорий.
В свое время тенденциям люмпенизации общества Гамсахурдиа попытался противопоставить идею этнонационального единства. То есть акцент был сделан на этнической составляющей социальной структуры. Как заметил один остроумный политолог, из яиц этнонационализма вылупились драконы местечкового шовинизма. Разгорелись конфликты в автономиях, обострились проблемы с меньшинствами, особенно в районах их компактного поселения.
Наметились признаки дезинтеграции самого титульного этноса. Внутренне дремлющий импринт, который был наложен на общественное сознание в период феодальной раздробленности страны, снова стал подавать сигналы. Актуализировались этно-региональные элементы социальной структуры. Воспалились идиосинкразии типа “тбилисский шовинизм”, “сванский трайбализм”, “менгрельский сепаратизм”, “аджарский вилайет”.
В обществе и сегодня существуют фобии по части таких исторических атавизмов. Их или пытаются замалчивать или, в лучшем случае, разменивают на шутки. Даже такое благое пожелание, идущее от европейских структур, как потратиться на развитие одного из локальных языков, вызвало отторжение. Дескать, знаем, чем кончается такая благотворительность на примере абхазской автономии.
Шеварднадзе застал общество и государство в руинах. Ему удалось остановить броуновское движение, в котором оно пребывало, поставив себя в центр событий. Он пустил по кругу (вокруг себя), как на карусели, весь политический спектр. Его заслугой стало то, что Грузия обрела свою геостратегическую функцию, что упорядочило внутренние процессы. Но движение по карусели оказалось бесплодным. Привычка стареющего лидера балансировать между полюсами сил уже не казалась полезной. Ему удалось расправиться с криминалом, проникшим во властные структуры. Однако “Шеви” приходилось уживаться с энергетической и прочими мафиями. Чем еще объяснить тот вопиющий факт, что олигархические структуры на протяжении более десяти лет подвергали население пытке тьмой и холодом, держа его на голодном энергетическом пайке? И это в условиях вполне достаточного производства электроэнергии в стране. Надо отдать должное мафии, она вовремя спохватилась и не стала наживаться на поставках хлеба. Напряжение в километровых очередях за хлебом вот-вот могло разрядиться социальным взрывом. В значительной мере за счет кадровой политики Шеварднадзе удалось унять ненависть к нему крайних этно-националистских сил, что не уберегло его от террористического акта в феврале 1998 года. Политическое “великодушие” лидера было столь щедрым, что впоследствии он амнистировал террористов.
Некоторое время Шеварднадзе полагался только на свои силы. Позже им была создана партия — “Союз граждан” — типичная партия власти, более того, власти одного человека — самого ее основателя. Как бывает в таких случаях, она кишела разного рода “царедворцами” и вещала от имени народа.
После Революции роз произошел прорыв. При Саакашвили развернулось государственное строительство. За короткий срок властям удалось создать по-настоящему сильные государственные институты, чего Грузии на протяжении всей ее истории хронически недоставало. Окончательное поражение потерпел криминал, вытесненный не только из структур власти, но и из грузинского общества.
Между тем “административный восторг” сослужил медвежью услугу рефор-мам. Власть сама не раз покушалась на институты частной собственности. Одно из обвинений в адрес правительства состоит в том, что в стране затерт крупный бизнес, произошло приручение богатых сословий. Они вынуждены подчиняться административному нажиму и спонсировать начинания правительства. С другой стороны, дело не только в том, что еще свежи воспоминания о морально небезупречных капиталах, и, соответственно, по-прежнему актуален компромат на сословие магнатов. Они остаются изолированными друг от друга люмпенами, ищущими каждый по отдельности “крышу” у власти.
Аналогична ситуация и с трудящимся сословием. Характерно, что именно при правлении Саакашвили был принят помянутый трудовой кодекс. Общественность, долго терпевшая унижения со стороны энергетической мафии, без особого сопротивления приняла этот кодекс. Страх перед безработицей не сплотил ее, а разобщил.
Саакашвили как реальный политик, заинтересованный в электорате, платит немалую дань этнонационалистическим элементам. Однако, держа в памяти недавнее правление Гамсахурдиа, он избегает ультранационального дискурса и держит баланс: в Грузии мы строим гражданское общество, и все граждане страны без какой-либо дискриминации принимают участие в этом строительстве.
Интересный факт: первая леди, и так известная своими лингвистическими способностями, во время выборов исполняла в Менгрелии песни на местном языке, что, естественно, было не единственным средством “задабривания” региона, некогда предельно лояльного Гамсахурдиа. Мало кто верит, что километровые караваны из определенного региона, вовремя прибывшие в Тбилиси, где происходила Революция роз, были влекомы идеалами демократии, прозападным выбором. На поверку оказалось, что большую опасность для правящей партии составляет не политическая оппозиция в Тбилиси, а недовольство субэтнических региональных элит.
1
Явление нового класса?
1
В социологии есть понятие “ювентизация”. Это благозвучное понятие обозначает снижение возрастного порога социального созревания молодого поколения. Задействованным оказывается такой элемент социальной структуры, как возраст. Подобное происходит в переломные моменты развития общества. В истории можно наблюдать “чистые” типы ювентизации. В ее наиболее рафинированных разновидностях проступают контуры так называемого “молодежного класса” с его четко осознанной возрастной идентичностью, с претензиями быть субъектом социальных преобразований. Наиболее яркий пример — события 60-х годов на Западе. Подрастающее поколение наотрез отказывалось принимать “свинские буржуазные ценности”.
Но самостоятельность молодежной субкультуры была относительной. Социологи назвали эти революционные выступления “бунтом на коленях”, “дебошем в детской”.
События, происходящие в Грузии, весьма далеки по сути от чистой ювентизации. В реальности мы имеем дело с ее смешанной формой – в сочетании с социализацией. Как известно, в рамках социализации молодежь не рассматривается как самостоятельный субъект развития, а является объектом воспитания, и ее претензии на автономию не принимаются. В нашей стране ювентизация стала проводником ценностей западных образцов социализации. Первые ее признаки наметились в период правления Шеварднадзе. Однако для стареющего лидера привлечение молодежи к кормилу власти было своего рода политическим кокетством. Юные кадры только украшали придворную камарилью.
По-настоящему ювентизация проявила себя в сфере неправительственных организаций (НПО), где создавались зачатки гражданского общества. С его активизацией прекратилась спокойная жизнь для официоза. В деятельности НПО начали искать происки масонов. Кончилось тем, что после Революции роз самые “крутые” НПО и их лидеры пришли во власть, полностью вытеснив шеварднадзевскую синекуру, что ознаменовало новый виток ювентизации.
Другая ипостась ювентизации в Грузии — “испившие вод океана”, молодежь, получившая образование на Западе (по аналогии с термином “испившие воды Терека”, к которым в XIX и в начале XX века причисляли грузин, получавших образование в России). Они — более позднее явление, чем активисты НПО сектора. Запад готовит для нас респектабельных “яппи”1 . Им более приличествуют посты в истеблишменте, а не в неправительственном секторе. Большинство здесь составляют представители НПО-сектора, многие из которых прошли те или иные виды обучения и тренинга за рубежом и имеют многочисленные сертификаты, но не дипломы.
Предметом изучения должно стать, представляют ли собой “грузинские яппи” сформировавшуюся социальную группу или они — лишь статистически фиксируемый слой ориентированных на карьеру прагматичных молодых людей, страта без сложившейся идеологии. “Социальный заказ” на формирование этой категории молодежи исходил от властных структур. Ее ангажировала та часть властной элиты, которая состояла из бывших членов Союза граждан, взбунтовавшихся против Шеварднадзе и из перешедших во власть наиболее узнаваемых лиц НПО-сектора. После чего НПО-сектор заметно ослаб. Оставшаяся часть оказалась обделенной вниманием международных организаций и иностранных фондов, которые уполовинили их финансирование. Государственных фондов по поддержке НПО никогда не было, и трудно представить, что они когда-нибудь будут созданы.
По существу, это крыло ювентизации заметно сдало свои позиции, тогда как другое, наоборот, усилилось. Процесс омоложения кадров принял настолько повальный характер, что дал повод разговорам о молодежи как “гегемоне” демократических преобразований. Из-за перегибов в кадровой политике пошли разговоры о таком виде дискриминации, как возрастной. Весьма неприглядное изобретение XXI века: одни виды дискриминации искореняют и здесь же изобретают новые.
Сейчас общество в ожидании, когда растущее количество молодых кадров с западным образованием приведет к радикальным качественным изменениям, когда многочисленные молниеносные карьеры начнут пропорционально соотноситься с темпом и результативностью реформ. Однако нельзя сбрасывать со счетов то обстоятельство, что полученное на Западе образование может оказаться избыточным для неразвитых условий Грузии. А также то, что получать его приходится в совершенно чуждой в культурном и языковом отношении среде. В обществе шутят по поводу качества приобретенных за рубежом дипломов: молодой человек, который на Западе должен доказать свое право быть принятым на работу в банк на должность клерка, в Грузии с легкостью становится банкиром. Бывшие молодые министры уезжают на Запад, “доучиваться”.
Следует отметить “гламурное обаяние” ювентизации. Среди новых кадров в правительстве все чаще мелькают миловидные лица молодых женщин с подиумной внешностью. Если раньше почиталось за правило назначать такой контингент на должности, ведающие связями с общественностью и прессой, помощниками начальствующих лиц, дабы навести марафет на фасад ведомства, то теперь ему доверяют целые отрасли — в том числе такие, как экономика, внешние отношения, пенитенциарная система и даже контрразведка. Никто не против политики гендерного равноправия, но в ее резонности начинаешь сомневаться, когда она проявляет специфичную избирательность, как если бы речь шла о конкурсе красоты, а не о назначениях в системе власти. Уже в пределах самой гендерной политики проступает двойная дискриминация — возрастная и гламурная. Ко всему этому надо присовокупить необходимость наличия иностранного диплома.
Вместе с тем грузинская ювентизация показала довольно крутой нрав. Идет ли он от ее неопытности и низкого профессионализма, но некоторое время “милой особенностью” здешней политики было неприкрытое пренебрежение к общественному мнению. Грузинская общественность, долго терпевшая унижения от энергомафии, не смогла вынести колкостей со стороны дурно воспитанных знаменитых юношей. Наиболее одиозных из них пришлось задвинуть на задний план и меньше показывать по ТВ. Недавняя история с новым институтом уполномоченных в школах вообще была воспринята как проявление чуть ли не намеренного морального террора против педагогических кадров. Пошли даже разговоры о “заговоре” ювентизации против старшего поколения. На некоторое время система среднего образования превратилась в зону повышенной нервозности, местом, где “страшно бывать”. С введением института уполномоченных в ней воцарилась атмосфера страха и доносительства — и никаких тебе признаков “счастливой школы”, которую здесь всячески пропагандируют.
На все случаи жизни у властей имеется отговорка — идут реформы, они болезненны. Между тем почему-то не допускается, что болевой эффект может быть смягчен, а за грубые просчеты надо отвечать.
Один убеленный сединами политолог призвал не судить строго об ошибках молодежи. Дескать, она набирается ума-разума. Однажды он позволил себе такое верхоглядство, когда речь зашла об отсутствии диалога между властями и обществом. Тогда это кончилось глубоким политическим кризисом. Во второй раз, совсем скоро после его “мудрых” изречений, страна оказалась вовлеченной в военный конфликт с РФ. Тот убеленный сединами политолог по-прежнему в фаворе.
Не дожидаясь, пока в стране накопится критическая масса “испивших вод океана”, власти форсируют события и инициируют приглашение в Грузию тысячи учителей из стран Запада. Они должны обучить население английскому языку. Но истинная цель этого десанта шире — культуртрегерская. Он должен помочь населению воспринять требования модернизации.
Еще одна новость. Из Южной Африки приглашают семьи буров. Не разобравшись в ситуации, население запаниковало, дескать, везут племена из Южной Африки.
1
Энтузиасты идеи или месть маргинала
1
Было бы опрометчиво не допускать наличия в обществе групп людей, для которых идеи вестернизации не связаны с соображениями личной пользы-выгоды.
Симптоматично, что среди наиболее последовательных адептов этого направления “испивших вод океана” не найдешь. Среди энтузиастов идеи как раз преобладают те, кто не получал образования на Западе, а если и имеет какие-то сертификаты, полученные за западным кордоном, то это не суть важно. Характерно, что никто не спрашивает с них качества знания культуры и языка новой метрополии.
В этом отношении характерна деятельность Института Свободы и его руководителей. Институт — авангардная группа энтузиастов вестернизации и ее ценностей, пропагандистов идей либеральной демократии. Он не ограничивается функцией “НПО”. Масштаб его деятельности простирается от обогащения лексики политических лидеров вплоть до формирования политики. Институт активно участвует в кадровой политике государства, претендует на авторство важнейших законопроектов, на формирование идеологии реформ. Симптоматично, что во время проигрывания одного из сценариев государственного переворота по ТВ среди первоочередных жертв путчистов назывался руководитель этого “НПО”. Сценарий был, очевидно, подготовлен в самом “НПО”. Его первому лицу было лестно поместить себя в число ВИП-персон — первоочередных жертв переворота. Во всяком случае, он не был исключен из этого списка.
Наиболее заметных представителей этого института обвиняют в попытках разрушения основ национального сознания, в покушении на авторитет православия. В деятельности института оппозиция усматривает народофобские элементы. Из его недр вышел тот самый одиозный трудовой кодекс. Некоторые его представители преисполнены желания перевоспитать нацию по западным образцам. Не исключено, что идея пригласить в Грузию буров принадлежит именно им.
Существование подобного рода энтузиастов подтверждает тот тезис, что в обществе всегда существует среда для формирования социально-психологических типов, которые с готовностью принимают перемены. Они представляют собой “чистую форму”, которую можно наполнить разным содержанием. На этот раз — идеями вестернизации и модернизации. Такие типажи занимают маргинальное положение не в отношении официоза, общества, а в отношении традиционной социализации. Речь идет о типажах, не вписавшихся в ее контекст в силу каких-то индивидуальных особенностей (факты биографии, травматические переживания детства). Обычным для них является низкий статус в группе сверстников; в лучшем случае это может быть компенсировано ускоренным взрослением такого типа личности и ее выходом из молодежной субкультуры.
Такие индивиды могут ходить в фаворитах у взрослых, но не пользуются успехом среди сверстников. Признание дается таким субъектам авансом, требующим возврата, к тому же в отношении их часто складываются завышенные ожидания. У таких людей раньше развивается индивидуальное начало. Форсированный профессиональный выбор дает им определенную фору. Комплексы неполноценности у них причудливо сочетаются с комплексами превосходства, особенно в профессиональной сфере.
Вместе с тем отсутствие социальных навыков, вытекающее из отсутствия опыта общения в молодежной субкультуре, затрудняет им карьеру, и завышенные ожидания не всегда оправдываются. Дело в том, что в традиционных обществах (таких как Грузия) молодежная субкультура повторяет, по сути, порядки и обычаи общества “взрослых”. В ней проигрываются роли, которые надо будет исполнять в будущем. В том числе вырабатывается чутье на конъюнктуру, прагматизм. Неразвитость этого “ролевого” опыта обусловливает склонность к догматизации, к максимализму, который может быть выражен тезисом: “Реальность не принимает идею? Тем хуже для реальности”.
Характерно, что ранняя индивидуализация подобной категории личности порой основывается на негативизме, вызревающем в мизантропические установки. При этом негативизм проецируется не на конкретных виновников, “мучителей” из группы сверстников, а на все общество, и в крайних случаях это выливается в народофобию. Иногда не различить, чего больше в интенциях подобного субъекта — стремления служить идее или желания мести. Вестернизацию он противопоставляет грузинским ценностям как провинциальным и ущербным и таким образом мстит за обиды, то есть месть, а не вестернизация становится для него самостоятельной ценностью.
Даже в борьбе с криминальными авторитетами оппозиционные “психоаналитики” усмотрели жажду мести, которую “ботаны” устроили “крутым ребятам”.
Родство судеб, как ни странно, не объединяет их в группы, если только в этом не заинтересовано какое-нибудь селекционное агентство. Ведь именно западные фонды во многом содействовали становлению Института Свободы. Эта теза имеет право на существование, ибо она содержательно корреспондирует с распространенным в обществе мнением об осознанной специфической селекции новой номенклатуры, которую проводят западные агентства. “Избранники” укрепляются в своем комплексе превосходства над “массой” и становятся наиболее рьяными и искренними проводниками вестернизации.
Оппозиция не скрывает своей обиды: дескать, благородную функцию культивирования идей либеральной демократии вдруг взял на себя Институт Свободы. Она считает, что такая персонификация только дискредитирует западные ценности. Как прямую противоположность персонажам из Института Свободы она, вольно или невольно, вдвинула в свои лидеры Левана Гачечиладзе — настоящего “тбилисского парня”, в меру богемного, в меру прозападного. Среди оппозиционеров было немало ярких респектабельных личностей, но выбор был сделан в его пользу. Этот политик стал главным и в какой-то степени небезуспешным кандидатом в президенты от оппозиции.
1
“Процесс пошел”
1
Мы уже отмечали мнение социологов, которые считают, что классовые противоречия присущи экономически развитым странам. Теперь добавим, что, согласно их теориям, для бедных стран более характерен конфликт между традиционными ценностями и ценностями либеральной демократии как одним из компонентов модернизации. Степень свободы, которую она несет с собой, как правило, воспринимается традиционалистами всех стран и народов как излишняя и развращающая.
Сегодня невозможно определить, насколько глубоко в Грузии зашел процесс адаптации западных ценностей и насколько основательны конфликты, которые он вызывает.
Впрочем, как любил говорить Горбачев, “процесс пошел”. Он развился до такой степени, что можно говорить о борьбе “старого” и “нового”. Сформировались типажи, олицетворяющие эти тенденции. Пальцем можно показать: вот этот из “упертых” традиционалистов, а вон тот — масон, “племянник дядюшки Сороса”. Тематика дискуссий ограничивается коллизиями религиозного порядка, причем не столько богословского, сколько бытового.
Так объектом критики “прогрессистов” все чаще становится ритуал застолья, столь почитаемый в Грузии. Для них он — проявление концептуального поклонения лодырничанью и чревоугодию. Как говорят злые языки, в их пренебрежительном отношении к ритуалу застолья на самом деле мало пуританизма. Идет оно от отсутствия вкуса к вину и тяжести похмелья, что сильно вредит их мужскому имиджу. Совсем по-другому к этому ритуалу относится оппозиция. Был случай, в “знак протеста” у резиденции президента был накрыт стол 100 метров длиной. Протестующие выражали свои требования в форме тостов.
Имидж Грузии на Западе сильно портила нетерпимость, которую проявляли некоторые представители православной церкви по отношению к “нетрадиционным” конфессиям. Имелись в виду экзотические для Грузии протестантские конгрегации. После того как в тюрьме оказался Басилий Мкалавишвили — скандально агрессивный радетель чистоты устоев православия, страсти на долгое время притихли. Однако трения, опять-таки на религиозной основе, продолжают спорадически возникать.
Наиболее крупный за последнее время инцидент случился прямо в эфире, в телестудии компании “Кавкасия”, где шла дискуссия вокруг одной скандальной книги. Произошла стычка между традиционалистами в лице активистов Союза православных родителей и представителями Института Свободы. Автор книги на передачу предусмотрительно не явился. Приметной особенностью скандала в эфире стало то, что уже после передачи главный зачинщик рукоприкладства со стороны “обскурантов”, дабы избежать уголовной ответственности, нашел укрытие в столице сепаратистского режима Цхинвали, в штабе российских войск. Вторая особенность заключалась в том, что в кутузку были определены только ретрограды, “прогрессистов”, радетелей свободы слова полиция не тронула. Это вызвало кривотолки в обществе: дескать, защитников православия затирают.
Как реванш традиционалистов можно расценить отмену гей-парада в Тбилиси. После этого, по слухам, “антинациональные силы” пытались провести его в одном из спортивных залов. Однако можно предположить, что парад проводился для галочки и что гомосексуалистов на нем, вероятно, и не было, не исключено, что присутствовали только гомофобы. Тем не менее возможность отчитаться перед иностранными фондами упущена не была. Те почему-то упрямо считают, что для полной победы демократии в Грузии проводить такое шоу очень полезно.
Пришлись ко двору в неумеренно большом количестве и дивы с подиума. Не является ли расширение рамок гламура в Грузии признаком того, что здесь уже готовы поступиться даже неприкосновенным институтом девичества?
Впрочем, страну и народ ждут более серьезные испытания. Рыночная экономика здесь еще не сложилась. Конкуренция больше напоминает толкотню бизнесменов у парадных подъездов государственных учреждений. Цель — заручиться протекцией для своих капиталов. В результате в стране возникли монополии, но нет среднего класса. Как нет и рынка. Между тем полноценные рыночные отношения есть необходимая предпосылка для реальной трансформации образа жизни в стране. Слышатся требования крайне правых либерализовать рынок. Как ни странно, это требование идет от наиболее успешного олигарха-монополиста.
1
Так кто же у нас гегемон?
1
Как было сказано, классовая и профессиональная составляющие социальной структуры о себе заявляют крайне слабо. В этом смысле общество остается люмпенизированным. Что касается ювентизации, то фактор возраста является лишь условием, но не сутью процесса преобразований.
Существует схема социума: “государство — общество — индивид”. Как она работает в Грузии?
Вольно или невольно государственное строительство заметно опережает в развитии гражданское общество.
Хуже обстоит дело с индивидуализацией. Считается, что большим динамизмом и инновационным потенциалом обладают системы, перестраивающиеся на уровне развитого индивидуализма. Индивиды строят свои отношения на основе свободного выбора в пользу участия той или иной группы, этнической в том числе. Для грузинского индивида принадлежность к группе (особенно этнической, кровнородственной) остается сверхценностью, что не всегда увязывается с его развитым гражданским самосознанием.
То есть у нас схема приняла вид: “государство—общество—община (этническая)”.
В этой схеме фактически ведущим звеном преобразований является номенклатура, созданная Саакашвили и прошедшая смотрины на Западе.
Вместе с тем происходящие в Грузии процессы нельзя назвать “верхушечной революцией”, навязываемой официозом и внешним фактором. Народ тоже участвует в этом процессе. Надо только отдавать себе отчет в том, что “эри” (народ) в данном случае выступает в качестве этнической, а не гражданской (народ как нация) целостности и этническое начало проявляет большую активность, чем общественное.
Это обстоятельство наложило отпечаток на текущие процессы. Они носят характер первичной адаптации и не предполагают существования внутренних предпосылок для выбора. Глубинной трансформации общины не происходит. Народные массы проявляют свою активность в текущих преобразованиях лишь в той мере, в какой грузинская этническая община приспосабливается к новым условиям. Насколько хватит у грузинского этноса сил для мимикрии, пока он не воспротивится реформам?
Между тем способность этноса к внутренней трансформации не только повышает его приспособляемость к меняющимся внешним условиям, но и содействует становлению гражданского общества. Общины поставляют рекрутов обществу, но они не должны подменять его собой. Общество же, обладая большей внутренней свободой и мобильностью за счет большей индивидуализации своих членов, есть основа более высокого адаптационного потенциала всего социума. Здесь речь идет уже не о простой адаптации, а об интеграции в новый контекст.
Во времена Гамсахурдиа имела место попытка подмены общества общиной, что в грузинском быту называется “гоимизация”, причем с выраженной тенденцией к охлократии. Происходила “гоимизация” всего грузинского социума. Шеварднадзе привнес импульс в развитие гражданского общества, но после Революции роз он ослаб. Важно отметить, что в Тбилиси, где еще существуют начатки гражданского общества, позиции правящей партии слабее, чем в регионах, где влияние традиционных структур преобладает. То есть налицо дисбаланс социума. Это обстоятельство увеличивает риски, связанные с его вестернизацией.
Благо западные ассимилирующие агентства, видимо, не проявляют себя слишком жестко. Возникающие конфликтные ситуации не носят характера “культурного” шока. “Ужасы” капиталистического отчуждения, которыми коммунисты пугали население СССР в течение десятков лет, не дают еще о себе знать.
“Не тот уровень инвестиций, чтобы засылать сюда войска — защищать их или наводить здесь свои порядки. Следовательно, до полной интеграции в западные структуры далеко”, — заметил один публицист в личной беседе со мной.
Ориентация на Запад была естественной реакцией на резко изменившуюся геостратегическую ситуацию. В любом случае, отсутствие в Грузии научного дискурса в этой области может служить подтверждением тому, что весь социум все еще находится на стадии первоначальной адаптации. Мы имеем безапелляционную однозначность ориентации на Запад, в то время как рефлексия идет от развитого общественного сознания, от институтов гражданского общества. Если первая предполагает простое приспособление традиционных структур к новому миропорядку, то вторая — творческий синтез традиционного и нового. Пока единственным аргументом, которым у нас пользуются, является мифологема о принадлежности грузинской культуры к культуре европейской. Хочется верить, что общество не обделено потребностью в самопознании. Самопознание есть не признак великой мудрости, а проявление инстинктивной потребности общества. В противном случае мы получили бы совершенно апокалипсическую картину.
1
1 Яппи — (yuppies) — элита молодых технических специалистов: программисты, маркетологи, рыночные аналитики, консультанты и др.