Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2011
Игорь Панин
Спасительное неумение жить
Анастасия Ермакова. Точка радости: Повести и рассказы. — М.: Молодая гвардия, 2010.
Много нынче в России разных прозаиков, да мало стоящих. И дело не в кризисе литературы (который, как известно, случается в нашей многострадальной словесности чуть ли не каждое десятилетие; в начале ХХ века, к примеру, критики тоже вовсю кричали о том, что нет у нас приличных писателей, хотя в то время творили Горький, Бунин, Куприн, Белый), и не в рыночных отношениях, когда автор вынужден со скоростью конвейера выдавать все новые и новые книги, мало заботясь о качестве продукта. И даже не в падении нравов, случившихся под влиянием “тлетворного Запада” (да простят меня славянофилы). На мой взгляд, во многом проблема лежит в развитии компьютерных технологий и Интернета. Я вовсе не хочу уподобляться одному заслуженному прозаику РСФСР, утверждающему, что в Интернете сидит дьявол. Я-то как раз обеими руками за IT (информационные технологии). Но то, что компьютер серьезно упростил труд писателя, — неоспоримый факт. И то, что, упростив этот труд, открыл просторную дорогу халтуре, — тоже.
В прежние времена прозаику приходилось сначала писать черновой вариант. Потом начисто переписывать (или перепечатывать на машинке) текст, который снабжался дополнениями, подвергался сокращениям и т.д. А потом еще нужно было вносить исправления в гранки… Нередко сочинение и издание книги растягивалось на годы. Действительно титаническая работа. Теперь же автору нет нужды столько корпеть над текстом. Сел за компьютер, включил приятную музыку — и вперед. Word исправит ошибки, подскажет, где допущено неправильное словосочетание (хотя зачастую как раз неправильно и подсказывает), выделит нужные куски курсивом, в общем — все условия для создания шедевра. Вот только шедевра ли? Именно эта “скорострельность” вредит многим авторам, кои, при более серьезной отделке произведений, могли бы писать куда глубже и пронзительней, раз за разом “пропалывая” текст, шлифуя его.
Не удивлюсь, если выяснится, что Анастасия Ермакова пишет свои повести и рассказы обыкновенной шариковой ручкой. И лишь потом, когда они приобретают окончательный вид, переносит их в компьютер. Настолько отточены фразы, настолько плотен, насыщен язык, что в его “электронное” происхождение не верится. После выхода “Повестей Белкина” один из знакомых Пушкина поинтересовался у него, кто таков этот Белкин? На что Александр Сергеевич, не моргнув глазом, ответил: “Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно”. История эта невольно приходит на память при чтении книги Анастасии Ермаковой, которая не стремится эпатировать читателя и умеет доходчиво и без всякого наносного пафоса излагать свои мысли.
В чем же особенность прозы Ермаковой?
Ответить на этот вопрос достаточно трудно. У нее нет лихо закрученных сюжетов, зубодробительных диалогов, сверххаризматичных героев, обличительного пафоса. Все, на первый взгляд, совсем просто. Однако эта простота дорогого стоит.
В рассказе Василия Шукшина “На кладбище” старушка роняет сакраментальную фразу: “Вот и знают много, и вроде и понимают все на свете, а жить не умеют…”
В чем-то с этим рассказом перекликается и “Псевдоним” Анастасии Ермаковой, где молодая женщина сразу же после развода едет на кладбище и беседует среди могил со случайным знакомым — вроде бы ни о чем, но на самом деле о главном, о жизни. Вот это “главное”, мерцающее в этом, и не только в этом диалоге, и создает смысловую плотность, этическое напряжение прозы Ермаковой. Беззащитное и обаятельное “неумение жить” — отличительная черта ее героинь. Они не хотят вырывать у судьбы свое счастье, а пытаются нащупать его в самом обыкновенном и неприметном дне, в обыденных и не важных на первый взгляд вещах. Это “неумение” от ранимости, и в нем — своего рода спасение от равнодушия, от банальности мироощущения.
Вообще, основная проблема современной прозы, на мой взгляд, — проблема героя. Если точнее — положительного героя. Немало можно встретить в книгах умных и душевно тонких, но разочарованных, депрессивных, уставших от жизни людей. Гораздо меньше чудаков, почти юродивых, безобидно-беззащитных. И еще меньше адекватных, добрых и чутких, духовно сильных. При этом не защищенных броней своей собственной правоты, а таких же растерянных, но не озлобившихся и не утративших способности отзываться на чужую боль, а главное — на радость.
Именно таковы героини повестей Анастасии Ермаковой из книги “Точка радости”. В одноименной повести героиня работает психологом в доме престарелых, помогает старикам полноценно жить, а не доживать свой век, пытаясь одновременно справиться и со своей личной драмой — будущий отец не готов к рождению ребенка, которого она ждет. У нее своя собственная теория — жизнь любого человека может измениться в любой момент, если он найдет, отыщет в рутине обыкновенных дней некую точку радости. И здесь даже не важно, утопична эта идея или реальна, важно то, что даже поиск этой самой точки помогает преодолеть ужас, отчаяние, разочарование. “Точка радости — особое душевное состояние, когда тебе хорошо, когда любишь все на свете: человека, с которым разговариваешь, скамейку, на которой сидишь, облака, деревья… Труднее всего сделать так, чтобы это состояние теплилось как можно дольше. Причем необходимо вызвать его в себе именно в настоящем, а не в прошлом. Вы ведь наверняка замечали, что прошлое кажется нам всегда чуть-чуть лучше, чем было на самом деле?.. Так вот — эта самая точка радости может внезапно открыться в самых обыкновенных вещах: во время прогулки, еды, даже во сне…”
Пытаются найти свою мировоззренческую, хоть и хрупкую, опору и герои рассказов. Старуха из рассказа “Пусть живут со мной”, похоронив единственного сына, подбирает, одну за одной, бездомных собак, находя для себя, таким образом, смысл дальнейшего существования: есть, кого любить, есть, о ком заботиться. Героиня рассказа “Стойте справа, проходите слева” сидит целыми днями в стеклянном стакане в метро и, чтобы не сойти с ума от своей муторной работы, придумывает любовь к незнакомому пассажиру…
Что роднит всеми забытую старуху Мамаиху из одноименного рассказа, толстую некрасивую Таис, придумавшую себе ироничное прозвище “Стамбульская”, и одинокую, обаятельно чудаковатую молодую писательницу из “Инверсии”? Крепкий духовный стержень, помогающий преодолеть разочарование.
Все героини этой книги вызывают симпатию и сочувствие, а после прочтения остается печальное послевкусие. Но не темное и давящее, а катарсическое, просветленное пониманием и приятием.
Если угодно — вот он, положительный герой. Не идеальный, а именно положительный, порядочный — образ, так редко удающийся в искусстве.
Попытайся мы найти литературного родственника героине Ермаковой, то, пожалуй, ближе всего — князь Мышкин: та же обаятельная потусторонность-отрешенность и полноценное здесь-и-сейчас-присутствие. Не равнодушное, а отзывчивое присутствие. Та же трагедия безусловной доброты.
Несмотря на щемящие темы, интонация прозы Анастасии Ермаковой не сентиментальна, скорее наоборот — сдержанна. Эмоционально тугой сплав горечи и надежды. Образ автора, несомненно, близок образу героя, и интонационно, и лексически.
Думается, Анастасии Ермаковой явно по силам сказать в литературе свое, интонационно своеобразное слово. Эмоционально теплое, душевное слово. Способное наполнить, а не опустошить. Сегодняшней прозе так этого не хватает.