Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2011
Формула роста
Отец, который прежде — сын,
Я прорастаю из бумаги,
Ростком засохших древесин.
Из бересты гудящей пущи,
Зажатый в цепкий клюв клеста,
Не умерший и не живущий
В прожилках клейкого листа.
Побегом старого набега,
Хазарских стрел, копыт, огня,
Я — из земли, куда телега,
Как пресс впечатала меня.
Я — корешок в глухом овраге,
И до рождения продрог.
Я — из густой полынной влаги,
Архивной пыли всех дорог.
Из неоформленного где-то,
Я — тот, кого пока что нет,
И не тянусь к теплу и свету,
Но чувствую, как тянет свет.
Расту сквозь сон слепой дворняги,
Пронизан болью сквозняка,
Я прорастаю на бумаге
Забытого черновика
Поэтом, лекарем, прохожим,
А может, пьяненьким дьячком,
Я — буква с тонкой нежной кожей,
И непослушным языком.
Я — слово первое до срока,
Начальных букв случайный стык,
Пока еще не видит око,
И зуб неймет — молчит язык.
Не понимая назначенья
До взмаха старенькой косы,
Я наклоняюсь, как растенье,
Под светлой тяжестью росы.
* * *
Ни в Юрьевце и ни в Кировограде
Следы его… нет, шел он босиком
По льду, по снегу собственной тетради,
Где смерть с бессмертьем рыщут косяком.
И вот смеется, шрамы расправляя,
И не рифмует всуе: боль — юдоль,
Он стрекозой влетает в грозы мая,
Кузнечиком садится на ладонь
Земного бога, что отстал от свиты
Богов небесных, здесь на пикнике…
Он из бересты держит древний свиток
В мужицкой крепкой, поднятой руке.
В другой руке — крутящийся подсолнух;
Лучи мелькают, скачут по лицу,
Он знает: триединство — это воздух
И сын, входящий в зеркало к отцу.
Эшелон
В тесноте одного из вагонов
Слышен шепот: “Она в положенье,
Вы подвиньтесь, пусть ляжет удобно”.
И внезапно, средь белого поля,
Возглас: “Воздух!” И мессер все ниже,
Сжалось поле, как будто от боли,
Чтобы людям до леса поближе.
Словно яблони в год урожайный
Тяжела была матери ноша,
Но она, спотыкаясь, бежала
И шептала: “Держись, мой хороший”.
От пожарищ пурга почернела,
Мать просила фашиста: “Не трогай!”
Словно вынести плод свой хотела
Из того — сорок первого года.
И в немыслимой той круговерти,
На глазах у суровой отчизны,
У нее, незадолго до смерти,
Умер он, незадолго до жизни.
Колыбельная
Я песню колыбельную спою.
Не хватит слов? Я разведу водой,
Как чистый спирт какой-нибудь бурдой.
Наполовину, может, и на треть,
Как, может, жизнью разводима смерть.
Как, может, смертью разводима жизнь,
— Держи стакан и за стакан держись…
Я обойду знакомые места,
На каждом перекрестке тень креста.
Пух тополей, как пламя белых лиц,
Моих свечей вокруг моих больниц.
И я иду вперед и вверх, туда,
Где в спирте плачет белая звезда,
И белый день вздыхает и молчит,
Пока моя мелодия звучит,
Пока я колыбельную пою
О тех, кто пал в сегодняшнем бою.
Имя женщины
Или жаркой крови…
У любимой нет имени.
Ты ее назови.
У любимой нет имени,
Хоть и много имен —
Только сильное-сильное
Чувство стран и времен.
Что живет между вечностью
И огромным Ничем,
Между женской беспечностью
И вопросом “Зачем?”.
Но услышишь: “Ищи меня!”
И найди, назови…
Сколько женщин без имени,
А имен без любви.
* * *
Повторяю тебя, словно чиркаю мокрые спички…
И не то чтоб костер, — прикурить и тобой затянуться,
Дымкой глаз и волос… И заснуть, или снова проснуться.
Составляю тебя, как таблицу твоих повторений:
Вычитаний, сложений, делений и вновь умножений…
Повторяю тебя от вчера до осеннего сада,
Легкой ряби сейчас — до глубинного, темного взгляда.
И опять, и опять:
по причине…
кручине…
привычке…
Тишина.
Пустота.
Лишь разбросаны
мокрые спички.
Палимпсест
бретелькой лунного луча,
знак послесловья.
и продолжением тебя
есть огнегривая свеча
у изголовья.
и тишина — не просто фон.
на паузе магнитофон,
как звук зависший.
и продолжением тебя
вишневой яблони наклон,
сливовой вишни.
с балкона воздуха поток,
шепнувший окончанье …ок,
прошел сквозь тело.
и продолжением тебя
пусть на мгновенье стать я смог.
…свеча горела
Дельфины
Пены, брызги и раздолье,
Траектория дельфина:
Море — небо, небо — море,
Траектория дыханья:
Выдох — в волнах, вдох — на ветре,
Словно сквозь две тонких ткани
Он наметывает петли…
Чтобы двум стихиям слиться
Неразрывной светлой глыбой, —
Вверх взлетает рыбо-птицей,
Опускаясь птице-рыбой…
Он — все выпавшие звенья
Заполняет в мире сущем,
Траектория мгновенья —
Между прошлым и грядущим.
Тайный знак перворожденья
Плавником прочертит резко —
Символ жизни, притяженья —
Звезд морских
И звезд небесных.
* * *
Миг, как крошку пирога,
Вечность тихо годы косит,
Собирая их в стога.
Тяжелы и невесомы,
По порядку, в аккурат…
Время сена и соломы,
Караваны круглых дат.
* * *
Дыхание вещей, сердцебиенья дня,
И я молчу в ответ с улыбкой тугодума
И жду, когда заполнит звук всего меня.
Я вижу чей-то взгляд, я стал мишенью тира,
И жду удара в грудь, но чувствую спиной
Смотрящее окно и око неба, мира,
Глядящее в меня, следящее за мной.
Я знаю, чья-то мысль в меня проникнет ночью,
Я знаю, что готов услышать приговор,
И с крестика сниму ненужную цепочку,
И, думаю, поймет меня полночный вор…
И если кто любил, а может быть, и любит
Заранее простит напраслины стерню,
Когда молчат глаза, то в небо смотрят губы
И день ругает ночь и ночь перечит дню.
Ответьте за меня улыбкой расставанья
Скажите за меня, смолчите за меня,
Когда нема любовь, как сердцевина зданья,
И Слово — только дым, грядущего огня.
* * *
Пусть путь — подобие игры.
Когда идешь все время в гору,
То сам уже — как часть горы.