Стихи. С киргизского. Перевод и вступительная заметка Вячеслава Шаповалова
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2011
От переводчика
Жизнь поднимает глаза к предзимнему небу, а над нею, подобно стрелкам часов, трепещут крылья кочующих птичьих стай. В эти дни безвластье мироздания чувствуют и человек, и все его пространства, в которых совершается жизнь. Безвластье, но отнюдь не всегда — бессилье. У киргизской поэзии сегодня еще горит ее последняя осенняя заря — творчество Суюнбая Эралиева, классика ХХ века, рядового солдата Великой Отечественной. В 1970-е годы его называли крупнейшим поэтом тюркского мира, и он привнес в этот мир русскую есенинскую просветленность и поэтический простор Твардовского, выстраданную точность европейского свободного стиха и свободную стихию тысячелетнего кочевого Востока, новый взгляд на национальную историю как на многоголосье человеческих мыслей и чувств, надежд и утрат.
Последний сын эпохи, он доказал изначальную правоту поэта, дважды ощутив ветер бессмертия: его стихи и поныне живут в песенной горной стране; сам же он, с головой цвета серебряных ледников, твердо вглядывается в будущее.
Живите долго, Суюнбай-ага!
Вячеслав Шаповалов,
народный поэт Киргизской Республики
После войны…
Когда из окопов мы пулям навстречу рвались,
В бессмертье свое и страны так мы верили свято,
Что после атак — засыпали легко,
И снилась нам высь,
И видели мы бесконечную мирную жизнь,
Щекой ощущая
Холодную сталь автомата.
А после войны мы познали бессонницы шквал! —
Года проходили в ночном бесконечном мученье,
И каждый из нас, лишь глаза закрывал,
Воевал,
Он снова в атаку, в атаку, в атаку вставал,
И сердце рвалось и гремело в ответ наступленью.
А те, кто когда-то подняться уже не смогли
И юные головы в красном снегу уронили,
Чей голос звенит и звенит,
Не затихнув вдали,
Доносится к нам с запредельного края земли, —
Все с нами они,
Ибо их ни на миг не забыли.
Прошло через жизнь столько майских ликующих дней,
Но столько бессонных салютов мне сердце взрывают…
Проснитесь, друзья,
Поднимитесь с замерзших полей!
Я вижу их лица печальною ночью своей.
Смотрю им в глаза.
Только слезы мне взор застилают…
Наши реки
Киргизские реки!
На стыке земли и небес
Они рождены, чтобы ринуться к теплым долинам.
В заоблачной мгле ледников гипнотический блеск
Следит их исход немигающим оком орлиным.
В смятенье сметая препятствия, встав на дыбы,
И жалуясь, и торжествуя — и грозно, и грустно
Свергаясь сквозь створы нелегкой, несладкой судьбы,
Сквозь гордые горы — торят они честные русла.
Вот белая пена дрожит на губах берегов,
Вот слезы и смех, и прощанье с минутным минувшим,
Живое стремленье арчовых прозрачных ручьев –
Разбуженных вод — к нашим вещим всепомнящим душам.
Ущелье изранено — скал безымянный обвал
Грохочет внезапно над стылым безмолвьем природы,
И кажется, гром грозовой над землей прорыдал,
Колючая молния режет дрожащие своды.
Стою над величьем киргизских стремительных рек,
И слушаю сердцем кочевий напевы родные,
И знаю, что весь мой судьбою дарованный век
И плакать и петь суждено мне с тобою,
Стихия…
Бег времени
Упало дерево. Замерз родник.
И больше пустоты на свете стало.
Я слышу, как за мигом меркнет миг —
И время, как состав, прогрохотало.
Проникнись чувством перемены дней —
Лишь в ней вершится жизнь. Над нами всеми
Летит, невозвратимей и быстрей,
Пылающая колесница — Время!
Услышь напев, в ночи иной, чем днем:
О чем поют деревья-побратимы?
Здесь тоже жизнь, иная, чем в былом,
В ней — времени полет необратимый.
В осенних листьев кромке золотой,
В осенних мыслях прежних или новых,
И в скрипе снега под моей ногой —
Во всем бег времени без остановок!..
Я слышу, как несется сквозь меня
Незримый ветер будущих столетий,
За каждым мигом, каждым взглядом дня —
Я слышу поступь времени на свете.
Монолог поэта Касыма Тыныстанова
перед расстрелом. 1938
Честно жил на земле я, не нажил богатства,
Оклеветан, оболган был злобой чужой,
Лишь взошло мое солнце — и сразу погасло,
Все погибло, охвачено мутною мглой.
Жизнь мою отобрали — дабы расквитаться,
Честь и имя швырнули на откуп ворью,
И теперь суждено моей тени скитаться
И оплакивать нищую землю мою.
Горе мне — я своею эпохой расстрелян,
Что любя создавал из вселенской мечты.
Беззащитное сердце болит все острее
От бессильной, бессмысленной правоты.
Чингизу Айтматову
Меж земных пределов и горних сфер,
Как слеза на реснице — аил Шекер,
Благодатный мир в золотой дали:
Здесь ты был рожден, сын своей земли.
Ты к груди отчизны душой приник,
Путь твой так далек, дух твой так велик!
Ты веленьем века был окрылен,
Наставленьем предков благословлен.
Твой негромкий голос пронзал сердца,
Ты сиротской эпохе был за отца,
Вот и прячет мир золотой улов —
Груз высоких дум и бесценных слов.
Ты пророком слыть не желал никак
Или знаменем — но в чужих руках,
Зло тебя не щадило — и вот стоим
Перед тем, что было огнем твоим…
Но летит череда быстрокрылых лет,
В поколеньях юных — твой вещий свет,
В душах их — твоя доброта жива,
В них — твои надежды, твои слова.
За кочующими облаками
Я уйду за кочующими облаками —
Далеко, без возврата,
На прощанье со всем себя обрекая,
Что любил когда-то.
Пыль развеется по бездорожью,
Русла сменят реки.
И живые смутятся ложью,
Что ушел я навеки.
Миг прощанья беспечен и беспечален —
Только сердце заноет…
Не бесследно ушел — и крыла за плечами
Спорят с тягой земною.
Не бесследно ушел! — пусть вернусь не собою,
Но под пальцами внука
Зазвучат комуза живой струною
Мои счастье и мука.