Стихи. С грузинского. Перевод Алексея Цветкова и Максима Амелина
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2011
Джорджанели Ника — поэт, переводчик. Родился в 1978 году в г. Тбилиси. Окончил Тбилисский ун-т им. Ив. Джавахишвили, ф-т западноевропейских языков и литературы по специальности германистика. Преподавал немецкий в школе, грузинский в Московском лингвистическом ун-те. Автор книги стихов “Раздражение от бархата” (2003). Лауреат международной премии “Содружество дебютов” (2008).
Цветков Алексей Петрович — поэт, прозаик, переводчик. Родился в 1947 году на Украине. Учился в Одессе и Москве, в МГУ. Один из основателей поэтической группы “Московское время”. Арестован и депортирован из Москвы (1975). Работал на радио “Свобода”. Автор нескольких книг стихов, прозы и эссе. С 2009-го живет в Нью-Йорке.
Амелин Максим Альбертович — поэт, переводчик, издатель. Родился в 1970 году в
г. Курске. Учился в Литинституте в 1991—94 гг. Печатается с 1995 года. Автор книг стихов: “Холодные оды” (1996), “Дивiа” (1999). Издал сборник переводов Катулла “Избранная лирика” (1997), а также книгу стихов, переводов и эссе “Гнутая речь” ( М., 2011). Живет в Москве.
Условное наклонение
Выходит в конечном счете,
что условное наклонение выбилось в лидеры.
Оно, если речь о несбывшемся счастье,
пребывает в своей стихии.
Если о неминуемом несчастье —
то и тогда приоритет за ним.
Оно бестелесно как воздух и заметней огня.
Оно притупляет поступок и сбивает с толку субъекта.
Оно патрулирует перепутья содержания.
Оно — сердце языка и мера реальности.
Оно большей частью монолитная правда.
Как убедительно звучит, например, такое:
“Случись взрыв на несколько секунд раньше,
жертв бы не было”,
или, допустим, это:
“Если бы у тебя были деньги,
мы непременно были бы вместе”.
Условное наклонение!
Желательность, предположение, возможность…
Пусть так. Но и одно: Истина!
То, чего мы хотим, но не происходит,
и то, чего не хотели, но произошло —
и первое, и второе
под контролем условного наклонения.
Оно ставит нам условия,
слишком сложные условия,
нам, стремящимся к счастью.
Им явлено на свет изъявительное наклонение,
им обусловлено,
оно лишь сопутствующее событие.
Если вдуматься толком в изъявительное наклонение,
то оно, мы заметим в момент констатации счастья,
по сути малодостоверно,
и это — результат несоблюдения условий,
поставленных условным наклонением.
Воспоем же условное наклонение!
Смягчим его суровость!
Расслабим его бдение
вялым и валким изъявительным наклонением!
Во избежание подозрений с его стороны
временами развеем его и убогим повелительным!
Да не расстроим этот мрачный контекст событий.
Да не прогневим его всуе.
Да не погибнем.
Перевод Алексея Цветкова
* * *
Там, в полусумеречном углу вечера,
ты поешь колыбельную запряженному веревкой,
уже наполовину сомкнувшему глаза дракону.
Звезды, эти междометия вселенной,
рассыпаются в небе над тобой.
Твоя неприступность несравнима
с неприступностью сказочных темниц,
ты куда дальше, чем они,
за морями в нескончаемых волнах
по ту сторону песочного детства,
там, куда даже свет, зажженный тобой для меня,
долго не попадает своим ходом,
и куда тянутся из теплых стран,
в обход родимого края,
перелетные птицы.
Там,
у ворот
кладбища,
ты стоишь с ветром в волосах в ожидании меня,
не желая ничего, кроме
моего выхода.
Перевод Алексея Цветкова
Стансы
I
Мозг мой разлука гложет:
справиться — не способен;
вечности день, что прожит
мной без тебя, подобен, —
выпь голосит средь нощи
воплем о том гортанным.
Мне ж обернуться проще
каменным истуканом.
II
Я не терял рассудка, —
жаль его непотерю!
Страсть ожививший, чутко
вслушиваюсь и верю
той тебе, что как совесть
вечно казнит, коль плохо
мной творимое, то есть
стук о стенку гороха.
III
Отдаленная, лучше
мой раскрываешь дар ты, —
сам себя, как заблудший,
я при помощи карты
одиночества к цели
вывожу. — К стихоплету
проявляешь ужели
сквозь пространство заботу?
IV
В предстоящем зерцале,
праведном и глубоком,
жрицей ты через дали
зришь всевидящим оком,
где я, силен ли, слаб ли,
мучишь, коришь как хочешь, —
скоро меня по капле
каменного источишь.
V
Я коробок размокший
спичек в осенней луже
вспомнив, пою. — Потекшей
вниз по щеке, снаружи
мертвенной, той подобно
счастье одной слезинке, —
ведомо нам подробно,
наизусть, без запинки.
VI
Что поделать, я — тот, с кем
тяготишься союзом
и духовным, и плотским
ты, как ненужным грузом.
Ни меж собой мы сами,
ни с отчизной — не родня,
разве став мертвецами,
в зазеркальном “сегодня”.
VII
Времена не похожи
друг на друга нимало, —
хладнокровней, до дрожи,
прежних — то, что настало:
шум его беспрестанен;
жаром страсти объятый,
я амуровой ранен
не стрелой, а гранатой.
VIII
В мыслях твое насто[ль]ко
мной изласкано тело,
что от удара тока
кто другой, оголтело
тронув тебя, отпрянет,
но, себе разъяренно
боль причиняя, станет
ждать ответного стона.
IX
В лед обратиться, в иней
жилам, суставам, коже,
ведь без тебя — с пустыней
хладной пространство схоже,
но лежать, снегопадом
тешась, как бы хотела
ныне с тобою рядом
каждая клетка тела.
X
Воздух порвать бы в клочья! —
Нас представить в пределах
розных не мню точь-в-точь я
черными клавиш белых,
ангелов ли хохмящих.
Хлопьев ты кружишь ватой
в поле зренья, маячишь,
словно кадр двадцать пятый.
XI
Саваном плотным скрыты
у надежды, у счастья
и чело, и ланиты, —
пульса ни у запястья
пальцами, ни губами
не прощупать на вые.
Рвешь ты сердце, как знамя,
на лоскутья живые.
XII
Мрак. Пустынные виды.
Я по гиблому краю
не планеты — планиды
астронавтом ступаю,
но, зане не разъемлю
яви с вымыслом звенья,
некому ждать на землю
моего возвращенья.
Перевод Максима Амелина