Повесть
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2010
Казат Акматов — родился в 1942 году. Известный киргизский прозаик, драматург, киносценарист, автор пятнадцати книг, шести романов. Лауреат Государственной премии Киргизии. Лауреат премии Н.Островского, которую получил в 29 лет за повесть “Две строки жизни”. Произведения К.А. переведены на 19 языков. Живет в Бишкеке.
Журнальный вариант.
1.
Над уличным базарчиком Бишкека дул пыльный ветер из степи, от дынь и арбузов, лежавших прямо на земле, плыл дурманящий запах.
Эрика старалась не вспоминать о друзьях, о родителях, не одобрявших ее поездку: “Край света, очертя голову кидаешься в омут, сумасшедшая!”
В приграничный поселок Чет приехали поздним вечером. Довез на стареньком “Москвиче” какой-то парень, как показалось с первых минут, не испытывавший к ней ни малейшего интереса. На складе Минобразования загрузил машину учебниками. Там сказали, чтоб у здания Корпуса Мира захватил до Чета молодую иностранку — волонтершу.
Иностранка оказалась белобрысой девчушкой лет двадцати. Бледненькая, белесые волосенки… и эти выпирающие передние зубы! Глаза тревожные, недоверчивые.
Долго ехали молча. Эрика чувствовала себя неловко. По правилам ословского клуба “Эмо”, свобода выражения чувств считалась мерилом поведения. Жить так, как велит твоя натура, быть в согласии с собой.
“Москвич” кидало из стороны в сторону, водитель обеми руками сжимал баранку. Скалы нависали над дорогой. Эрике чудилось порой, вот-вот обрушатся, и делалось страшно.
— Могут упасть?
— Скалы не падают, — хмуро ответил водитель. — Бывает, камни срываются.
— О мама мия, убивают человека?
— Случается.
— Боже мой, как можно! Я не знала, что в Киргизии камни падают на человека.
Шофер рассмеялся:
— Не каждый же день! Вот если землетрясение…
— А почему ви не говорите мне свое имя?
— Советбек.
— Как, простите?
— Советбек.
— Хорошее имя.
— Глупое.
— О, почему?
— Наш народ страшно податливый. В советское время всех детей нарекали дурацкими именами. “Комбайн”, “трактор”…
— Ви не любите свой народ?
— А за что его любить? Много глупостей понаделал… Вас как зовут?
— Эрика Клаус.
— Красиво! — оживился Советбек. — В армии я переписывался с девушкой из Казани. Тоже Эрикой звали. Татарка.
— Я рада это слышать. А почему так долго ехать?
— Горы! А кто вам посоветовал Чет?
— Я сама выбрала.
Советбек снова похмурел. И в ущелье стемнело. Водитель зажег фары…
Переночевала Эрика у директора школы.
А утром во дворе такое солнце! Привязанная к кусту тальника собачонка разразилась неистовым лаем. Ветхая веревка едва удерживала. Эрику побыстрее увели в дом.
— Вот вы и познакомились, — рассмеялась завуч Самара Орунбаева. — Своих собака не облаивает.
В гостиной висело по стенам множество шкур. Иные лежали на полу. “За любую из них партия зеленых в Осло возбудила бы уголовное дело”, — подумала Эрика и спросила:
— Все это убил ваш муж или син?
— Остались от дедов! — объяснила хозяйка. — В доме теплее.
— Но здесь много солнца. Очень жарко, да?
— Да какое! Летом солнце всего два часа. А зимой почти не показывается.
Эрика поразилась:
— Почему так? Я приехала к солнцу. Читала, Киргизия очень солнечная.
— Верно. Но в Чете мало солнца. Ты приехала не в самое хорошее время. Тут все по-другому. Да еще Каган… Начальник погранзаставы. Он власть и кормилец. Не знаю, как будет дальше, но пока так. Ты, миленькая, учи наших детей английскому и ни о чем не думай. Так будет лучше. А когда Застава спросит о чем-нибудь, говори правду. Нас правда и кормит. И Каган говорит: “Мир спасет правда!”
Во дворе остановилась машина. Эрика выглянула в окно: вчерашний “Москвич”, на котором приехала из Бишкека.
— Это мой сын, — сказала Орунбаева.
2.
Как всегда, с одиннадцати до часу дня, по горной тропинке прогуливался начальник заставы полковник Бронза, прозванный местными киргизами “Каганом” — правителем. На нем были красные шорты, через плечо висел мощный бинокль. В настроении пребывал неопределенном… На поводке рядом вышагивал любимый кобель, по кличке Цербер.
Чтобы два часа солнечного времени не пропадали даром и покамест в голове нет дельных соображений, полковник внимательно осматривал тропинку: не уронили ночью солдаты свежевырытой земли? Пока было чисто.
Сторожевые псы из закрытого питомника учуяли Цербера. Облаяли. Тот не обратил внимания на брех: не чета любимцу полковника! Даже содержался и питался отдельно.
Дойдя до конца тропы, Бронза остановился у края глубокого оврага. В него солдаты ссыпали землю и прикрывали хворостом. Никаких следов. Наваленный хворост — больше ничего. Полковник удовлетворенно прикрыл глаза.
Одно волновало: поместится ли весь грунт, вырытый для Бункера? А если нет? Где искать подходящий овраг? Ничто не должно свидетельствовать о работе. Обнаружат — грош цена Бронзе! Бункер — штаб, центр, откуда будет править людишками. “Рожи моих офицеров и солдат заплыли жиром. Сволочи, пооткрывали зашифрованные счета в иностранных банках! У каждого по несколько бабенок. Безбедно живут… Все за моей спиной! А эти аборигены! Задницу мне лижут. Все — от мала до велика. Потому что кормлю!”
Над высокой скалой кружили птицы. Полковник поднял бинокль. Беркуты! Они всегда вызывали волнение, необъяснимое. Бронза нащупал в кармане флягу, глотнул виски. Шотландское, высший сорт… Кровь веселее ударила в голову. Бронза распластался на траве и долго лежал, подставив солнцу голую грудь.
Орлы поднялись над скалами и пропали из виду.
Полковник встал. В Чете — хорошо было видно в бинокль — шла обычная жизнь. Полеживали на солнышке в своих дворах, либо сидели на скамейках, разоблачившись до пояса. Называют себя “солнцепоклонниками”. Расхохотался, когда услышал об этом. Они же, мать твою, мусульмане! Не знают, какому богу молиться? В Москве твердили: изучай местные привычки, обычаи… Теперь знаю этих чертей как облупленных! Хитрющий народец, однако. Водку хлещут, а помыться недосуг. И работать не любят. Я их кормилец. И наверху это знают, держат язык за зубами. Повесил их государственный флаг рядом с российским. А то и переименую заставу в честь какого-нибудь бывшего их басмача да портрет очередного президента на стену в проходной… Но пока я с Россией. Моя часть расформирована? А кому известно? Расформировали и забыли. Что высоким чинам до таких мелочей! Их рожи каждый день вижу по телеку. Эх, матушка Россия! А я здесь как был, так и буду. Со всей своей заставой.
Между тем солнце зашло, завалилось за скалы. Почернела бегущая по дну ущелья речка Чет. Казалось, время летит стрелой. “Затянули с бункером!” — поморщился полковник. — Солдаты гниды, волынят!”
И тут, на тропе, истоптанной сапогами, заметил ошметки сырой глины.
Бронза допил виски, зашагал к заставе.
Солдат, которые ночью таскали на свалку грунт в мешках, приказал запереть в зимнем загоне для лошадей и как следует проучить.
— Отдать их подонкам!
В личном составе заставы были и алкаши, и наркоманы — самое “дно”, отребье. Полковник их так и называл — “подонки”. В детстве над самим издевались: слабак. Призвали в армию, и повезло — попал в сержантскую школу, далее в погранслужбу. Быстро продвинулся, звездочки на погонах одна за другой… Вот когда дал волю мстительному чувству!
“Подонки” были у него в особой цене. Мутузили штрафников без пощады. Зачем самому? Восстановит против себя офицеров. Пусть отребье работает.
3.
По особому Четенскому календарю летние месяцы были учебными, а зимние из-за глубоких снегов — каникулярными. Первый урок Эрике выпал в восьмом классе на четвертое июня — на день наступления Чильде. Самый жаркий сезон.
В школу с Самарой Орунбаевой пошли после обеда. Усатый директор Союзбек Чабанов ждал в своем кабинете.
— Нашу гостью вызывают в Заставу. Сводите ее. Это в первый раз. Потом сама дорогу найдет.
Эрика ничего не поняла.
— Сходит на заставу после урока, — ответила Орунбаева. — Дело не горит.
Директор замахал руками:
— Я не имею права навязывать им свой график! Мы и так на подозрении. Я уже написал им свое объяснительное.
— Ладно, — сдалась Орунбаева. — Отложим первый урок на завтра. Кто-нибудь из свободных учителей отведет Эрику на заставу. А ты, милочка, ради бога, пиши только правду! На все вопросы — честный ответ, чтоб потом всем нам не морочили головы.
Эрика недоумевала: какая застава, зачем застава?
Набрала из школы телефон в Бишкеке. Частые гудки…
Да и что ответят?
Застава ей представлялась конторой, где требуют неизвестно какой правды. Удивительно жалкий, беспомощный вид был у директора школы, которого тоже вызывают… Значит, там недобрые и властные люди. От них все зависят?
Она надавила кнопку звонка в металлической двери с пятиконечной звездой посередке.
Открыл солдат в камуфляже.
Эрика вошла в указанную комнату. По углам четыре стола и несколько стульев. Из коридора доносился громкий говор. Через минуту появился сержант и молча уставился на Эрику.
— А мы тут заждались! Хотели посмотреть, что за птичка залетела в наши края. Ну, садись.
Эрика всегда остерегалась парней: лишь посмеются над белобрысой девчонкой. И по привычке приняла независимый вид.
— Вот ты какая! — хохотнул сержант. — Ну рассказывай, красавица, какими судьбами?
— Я не к вам приехала!
— А к кому же?
— В школу. Я волонтер. Учу английскому языку.
— Кого, учителей, что ли?
— Сначала детей.
— Тут не то что английский. Тут русский некому учить.
— Сейчас нужно английский.
— Кто тебе сказал? Английская королева?
— Эгрегор.
— Кто-кто? Какой Эгор?!
— Это коллективный разум. Идея.
У сержанта округлились глаза.
— С тобой не поговоришь. Возьми анкету-вопросник и заполняй.
В дверь заглянул солдат:
— Начались бои без правил!
Сержант заспешил и, уходя, бросил Эрике:
— Не спеши. На все вопросы — честные и подробные ответы. Приду, проверю!
Из Заставы выпроводил тот же солдат, что стоял у двери. Сунул бумагу и ушел. В машине, из которой еще не выгрузили учебники, сидели Советбек и Самара Орунбаева.
— Так и знали, что тебя задержат надолго, — сказала завуч. Погладила Эрику по плечу.
Та прижала ладони к лицу. Самара спросила шепотом: “Они тебя не трогали?” Эрика покачала головой.
— Мой паспорт взяли.
— Такой порядок, миленькая. Все наши паспорта у них. Правда, раньше этого не было. Нынче Каган ввел такой порядок.
— Я теперь никуда не поеду?! — возмутилась Эрика.
— Нет, почему? Если разрешат — поедешь.
Дома две девочки-подростки, похожие друг на друга, готовили ужин. Увидев Эрику, засияли улыбками, хотя немного робели перед иностранкой.
— Ви прекрасные девочки! Вас зовут… мм… сейчас скажу. Сайкал и Айчурек. Это имя уже киргизские. Ви их получили после независимости Киргизстана. Теперь я вас учу английскому, а ви меня киргизскому, — рассмеялась Эрика.
Самара Орунбаева, посмотрев на чистый листок вопросника, обеспокоилась:
— Эрика, когда эту анкету надо вернуть?
— Завтра после одного часа.
— Опять получается нестыковка! Завтра же в два тридцать твой первый урок.
— Я сейчас быстро пишу эту бумагу, потом утром им дам.
— Утром не примут. Отнести надо после часа дня.
— Ви думаете, у меня первый урок опять не будет?
— Если завтра сразу отпустят, то Советбек быстренько тебя подбросит в школу. Но, кто знает, отпустят ли?
Эрика запротестовала:
— Я им сегодня много-много писала. Хватит! Еще писать не буду! Я по-русски пока плохо говорю, а по-русски еще очень плохо пишу. Поэтому я им писала по-инглиш. А они порвали. Сказали, давай по-русски. Я им много писала по-русски. Они мне — давай еще пиши. Я еще писала.
Эрика показала Самаре Орунбаевой на графу “Цель приезда”.
— А что ты написала?
— Волонтер. Я приехала учить детей инглиш. Они мне говорили: “Это — повод. А пиши, какой цель приезда!” Я писала: моя цель — учить детей инглиш. Они смеялись. Это, говорили, повод. А что такое слово “повод”?
Эрика вопросительно уставилась на Самару Орунбаеву.
— Повод? Ну-ка, позовем Советбека. Эй, Совет, — крикнула она в открытое окно, — поди-ка сюда! Как понять слово “повод”?
Советбек, в черной футболке, с замасленными до локтей руками, встал у двери. Удивленно хмыкнул:
— А зачем это вам?
— Эрика написала в анкете-вопроснике, что приехала учить четовских детей английскому языку.
— В какой графе? — спросил Советбек.
— В графе “Цель приезда”.
— И что дальше?
— Сказали, что это лишь повод, а не цель приезда.
— Ну все, будут таскать.
— Таскать? — Эрика не поняла.
— Не верят вашему ответу. Повод — это повод, а цель может быть другая, считают они.
— Какой еще?!
Самара Орунбаева успокоила Эрику:
— Не расстраивайся, миленькая, лучше иди в свою комнату и не спеша заполняй бумагу. Вспомни, что писала в анкетах, которые днем заполняла.
4.
Самара Орунбаева чувствовала, что готовят неладное ей самой.
Дворняжка заливалась лаем, по двору кто-то бродил. Лежа в постели с дочерьми, женщина маялась: встать и посмотреть, что там во дворе? Слышны были голоса, потом стихли. Значит, кто-либо из знакомых сына…
Утром Самара нашла Советбека лежащим в своем “Москвиче” с открытыми дверцами в стельку пьяным. Двое его друзей спали за сараем.
Оставалось только горько вздохнуть. В Чете пили и женщины не меньше мужчин.
Пока соображала, откуда у парней деньги на водку, во двор верхом въехал поселковый аким1 и сообщил, что вызывают на Заставу. Добавил: заодно может получить свою “премиальную”2.
1аким — глава местной власти.
2 оплаты местным жителям за “сотрудничество” с Заставой.
— Вот оно что! Спасибо. Но что-то рановато стали выдавать.
— Зато мизер.
— Значит, мало получим, — заметила Самара Орунбаева.
— Ничего! Теперь на твоей “иностранке” заработаем, — ухмыльнулся Аким и пришпорил своего иноходца.
От топота копыт проснулся за сараем один из парней. Долго мял ладонью подбитый глаз. Попинал пустые бутылки.
— Чо, нашел? — поднял голову его дружок.
— Да не хрена! Пошли сдавать беркута.
— Пошли-то пошли. Но ты там поторгуйся.
Они поплелись через неухоженный яблоневый сад Советбека, и тот, у которого кровоточил глаз, буркнул:
— За это я еще больше запрошу. Беркут само собой, а мой глаз это тебе халява?
— А кто тебя просил глаз подставлять?
— Она же, падла, крыльями достала! Чуть со скалы не скинула!
Он покосился на вершину, где заранее натянутой сеткой накрыли орлицу, прилетевшую кормить птенцов.
— Пусть этот плешивый капитан сам попробует. В момент убьется нахрен!
Около полудня, с беркутом в мешке, добрались до Заставы. На плацу, заросшем жухлой травой, шло какое-то построение. Флаги у входа спущены. Поодаль от погранбатальона шеренга школьников. Обнажив голову, стоял директор Союзбек Чабанов, рядом Самара Орунбаева. Черные повязки на рукавах.
— Это че такое? — удивился парень с мешком на спине.
— А хрен его знает. По-моему, кто-то у них копыта откинул.
Сели в кустах и стали следить за тем, что происходит на плацу. Когда гроб, перетянутый красной лентой, вынесли из казармы и поставили пред начальником Заставы, тот произнес речь.
— Доблестный воин-первогодок погиб при исполнении служебного долга. Он был примерным солдатом — отличником боевой и политической подготовки. Всего себя рядовой Симонов отдавал служению великой Родине. Светлая память о нем навсегда сохранится в сердцах его сослуживцев, сержантов и командиров.
Трижды прогремел залп из автоматов. Солдаты понесли гроб к вертолету…
С лысым капитаном встретились в зарослях за казармой.
— Ну что, товарищ начальник, берем?
— Вот болван! Вертолет же улетел!
— Ну и что?
— Как ну и что! Не могу я птицу держать до следующего рейса.
— Товарищ начальник, дай аванс! — взмолился парень с мешком.
— А ты спустил цену? Или все просишь десятку?
— Да бери за сколько хочешь! — вмешался второй.
— Ну-ка покажи! — приоткрыл мешок. Орлица лежала со скрученной шеей и, когда мешок поставили на землю, затрепетала.
— Добре, — кивнул капитан. — В счет аванса налью по стаканчику первача. А птицу пока держите у себя. Скажу, когда принести.
— Может, еще наловить, товарищ начальник?
— Сколько угодно. И рубчиков добавим за голову орла. Но вы несите побольше “травки”. С ней мороки меньше. Да и получите прилично.
— Вчера дали всего по десять, товарищ начальник, — с обидой пробубнил один из парней.
— Кончай плакаться, жмоты! — капитан фыркнул и повел их в подвал хозпостройки.
В связи с трауром на Заставе, в школе Чета учеба в тот день была отменена.
5.
На зеленой лужайке в центре селения уже неделю не смолкал гвалт ребятишек, гонявших с утра до вечера футбольный мяч: школа на замке. Ни учителей, ни школьников это не волновало. Приняв в полдень двухчасовую солнечную ванну, четовцы сидели по домам…
Эрика растерялась, узнав, что ее уроки срываются, и неизвестно, когда состоятся. Заперлась в своей комнате и плакала.
Сорванные уроки, наглые требования Заставы…
Что делать дальше? Всегда была уверена, что сможет преодолеть невзгоды и трудности. Ведь ее цель — благородная. В клубе “Эмо” заезжие лекторы-психологи говорили прекрасные слова о смысле жизни. А молодежь видит его в получении удовольствий, впустую тратит жизнь. Человек же должен делать полезное для других, чтобы потом не мучила совесть.
“Как это верно!” — восхищалась Эрика.
Что-то неладное происходило в отношениях Самары Орунбаевой с сыном. Упрекала его за какие-то провинности. Советбек упорно отмалчивался. Мать плакала.
Кончилось тем, что Советбек взялся за ремонт заброшенной двухкомнатной времянки, которая стояла сбоку от дома. Работал не покладая рук, с каким-то даже исступлением.
— Будут жить квартиранты, — сказали Эрике. — Нам не помешают.
— Мне можно знать, кто они?
— Проезжие. Их стало очень много. Все ищут ночлег.
— Что такое “ночлег”?
— Это место, где можно переночевать. Комнатка, короче говоря.
— Извините, что я спросила.
— Ну что ты, миленькая, ты же у нас как член семьи.
— А собака не будет их кусать?
— Мы ее привяжем за сараем.
— А мне можно теперь с девочками на солнечный кровать Советбека?
— Конечно, миленькая. Она теперь ваша.
Прошел слух, что директора школы арестовали. И школа работать не будет.
— Нет, не арестовали, а вызвали на Заставу. Сидит и пишет объяснительную, почему без разрешения в пустующую половину школы поселили квартирантов. Вот и разбираются.
— Как разберутся, и школу откроют.
6.
Директор Союзбек Чабанов давно обдумывал план расправы со своим дружком Бронзой. Но не будет Бронзы, не будет и Заставы. “Это невыгодно! — рассуждал Чабанов. — Невыгодно для всех. Без Заставы — каюк всему Чету. Заставу вспомнят россияне и тут же прихлопнут! Ведь такие, как четовские, погранчасти давно дислоцированы или ликвидированы. А этот молодец! Башка работает, как Дом Советов. До ликвидации успел подписать с киргизским правительством договор о совместной охране теперь уже киргизской границы. Маломощная республика обрадовалась готовенькой погранзаставе и поспешила присвоить ее начальнику внеочередное звание полковника. Оно-то, считай, фиктивное. И восседает владыка Бронза как на троне. Каждый раз повторяет: “Нет приказа о ликвидации”. Еще добавляет: “Кто пустит слух о таком приказе и мне не вручит — накажу по всей строгости закона!” Хочет, чтобы такой приказ, если даже существует — не существовал. Твою мать! Это же Бронза! И накажет правдолюбцев. Дунет — и нет человека”.
Союзбек Чабанов прекрасно понимал, что ничего не сможет сделать с Бронзой, но размышлять о его уничтожении любил. Однажды до того размудрствовался, что, позабыв о предосторожности, поделился с Советбеком.
— Советбек, — сказал он, приложив палец к губам, — он ведь всеми отвергнутый режим хочет восстановить. Представляешь, вчера на плацу громогласно заявил: “Отныне вы, четовцы, являетесь винтиками единого живого организма”. Это чьи слова, прикинь?!
Они встретились верхом на конях посреди безлюдного поля. Но оба знали, что обязаны тут же друг на друга настучать в Заставу.
Советбек смотрел исподлобья недоверчиво и долго ничего не отвечал.
— Я знаю, ты у Бронзы на плохом счету как “афганец”. Очень мало стучишь, поэтому я доверительно с тобой разговариваю.
— Мало стучу, так же мало всем верю.
— Тяжко, когда не с кем поговорить по душам.
— Изнывает душа? — скривился Советбек.
— Будь благоразумней и не упрекай человека за прошлые поступки. Все делается в свое время, по обстановке. Я не исключение. Лучше давай подумаем, как всем выбраться из дерьма. Пока Каган владычествует, наше место в свинарнике.
— Деньги не пахнут, мы свое отрабатываем честно. Оба напишем друг на друга и получим зеленые. Надо будет и брата не пожалеем.
— Ты мне, конечно, не веришь. Ты моего имеешь в виду?
— Всех наших братьев, которых мы предали за восемьдесят лет.
— Это не наша с тобой вина. Коммунисты так сумели поставить дело, что не отвертеться. Предай кого угодно, и все тут.
— Павлик Морозов и рядом мы…
— Мало насчитал, — с упреком сказал директор.
— Нам сейчас лучше разойтись. В одну минуту не переродиться. — Советбек пришпорил коня.
Директор, хотя и был человеком робким, податливым, но мог проявить, когда припрет, ершистый характер. Поэтому, сидя в каталажке, терпеливо ждал встречи с Бронзой. Вину свою он признавал. Да, без разрешения полшколы отдал под ночлег так называемым “беженцам”1 из соседней страны.
1 под “беженцами” подразумевались наркоторговцы.
Да, он, директор, взял с них плату и готов поделиться с Каганом, отстегнуть положенные девяносто процентов, а самому, то есть якобы школе, остальное.
“Если кто арестован любой нашей службой и после того, как признает себя виновным (в письменном виде), то должен предстать перед начальником Заставы. Иное решение вопроса строго карается” — вписал Бронза в многостраничную
погранинструкцию.
Пользуясь положением Заставы, полковник сжег кучу приказов и инструкций Москвы. И на всякий случай составил акт о пожаре.
Хлебать жидкую просяную кашу усы мешали. К досаде, растут не по дням, а по часам. Еще до ареста хотел состричь, но не успел. Пробовал уложить по сторонам, скрутить “чапаевку” — не получилось: слишком жесткие. Вроде бы здесь свой человек, попросил ножницы или нож, чтобы подкоротить концы усов, но солдаты охраны даже ухом не повели. Попросил жену принести алюминиевую ложку: наточить ручку о бетон. Но ложку у жены отобрали. По инструкции в каталажке разрешалось пользоваться только деревянной посудой.
“Я ему выставлю претензию, какое он имел право опечатать школу, а не только пустующую половину!” — мрачно думал Союзбек Чабанов, устав от проблем с усами. Испугался этой мысли. Этим Бронзу не возьмешь. Заорет: “Он все делает в интересах защиты государственной границы и народа Кыргызстана! А может, так называемые квартиранты-бородачи заминировали школу?”
— Чабанов! К товарищу полковнику!
Союзбек в сопровождении солдата поплелся на второй этаж.
За столом кабинета восседал сухопарый, наголо выбритый Бронза. Зеленые глаза навыкате. На правом боку, на ремне, перекинутом через плечо, висела темно-коричневая кобура.
Чабанову был известен взрывной характер Бронзы. Шея становилась пунцовой, глаза наливались кровью. Но умел придерживать язык, обходился без мата, лишь, как бы невзначай, поправлял кобуру.
А в более мирной беседе с незнакомыми людьми время от времени изображал пугающую кривую ухмылку, и его взгляд делался загадочно-пытливым.
— Садись вон туда! — указал Бронза на стул сбоку, подальше от себя. — Сколько ты у меня сидишь, небось успел завшиветь?
— Не успел. Подержи еще. Тогда может быть…
— Не завшивел, значит. Тогда хоть одумался, дурак? Зачем самовольничаешь? Ты что, порядки забыл?!
— Не забыл.
— Зачем тогда меня нервируешь?
— Сам знаешь.
— Что я знаю?
Тут Бронза смекнул, что разговор может пойти по-иному, поэтому двух телохранителей выставил за дверь.
— Так ты говори яснее. Что я знаю?
— Я тоже могу иметь к тебе обиду.
— Какую обиду?
— Какую, какую… Айнура же мне почти жена. А ты таскаешь ее к себе.
Бронза расхохотался и встал из-за стола. Расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки, поправил на боку кобуру.
— Да сколько у тебя жен-то, сволочь? В советское время я расстрелял бы тебя за многоженство.
— Я тоже тебя расстрелял бы. У тебя же целый гарем!
— Это теперь. Теперь-то у нас демократия!
— Демократия демократией. Но ты моих жен не трогай.
Бронза посуровел.
— Давай сюда пакет и катись!
— Выручку-то дам, — вставил и Союзбек. — Но учти, мы растеряем квартирантов. Уйдут по частным домам.
— Частники честнее тебя! Я требую пакеты, а не жалкие гроши! Сколько ты снял? Только не ври!
Директор замялся. Нехотя вытащил из-за пазухи длинный, как нательный пояс, целлофановый пакет, набитый порошковым гашишем.
— Я спрашиваю: сколько?
— Ну, сколько можно? У них-то у самих мизер.
— Ну, смотри…
Выходя из кабинета, Союзбек Чабанов чувствовал, что Юронза на него, кажется, не очень зол, и ожидал: все-таки остановит, пару слов по-дружески.
Но полковник остался нем. Молчание напугало больше всего.
7.
Очередная бада1 у Советбека пришлась на воскресенье. Небо было безоблачным, за восточным хребтом пылало солнце. Но его еще не видно было в Чете. В ущелье сохранилась сырая прохлада, на траве блестела роса.
1 бада — договор между соседями об очереди пасти овец.
— Я тоже пойду Советбеку помогать? — спросила Эрика у Самары Орунбаевой за утренним чаем.
— Там ему самому делать нечего, — уклончиво ответила хозяйка.
— Тогда я буду смотреть, как играют козочки. Они очень хорошие.
Орунбаева посмотрела на своих дочерей, может быть, они тоже пойдут?
— У нас стирка, мама.
Советбек в старой широкополой соломенной шляпе шел за овцами, которых вели две белые козы с козлятами.
— Самара-апа меня отпустила, — крикнула Эрика, догоняя Советбека. — Я очень хочу пасти козочек.
— О, они такие шустрые — без нас обойдутся.
— Это первый день, когда я есть пастух!
— Поздравляю.
Эрика шла по траве в сандалиях, и в утренней росе они насквозь промокли. Кожа на ногах зудела от колючек.
Советбек вывел девушку на сухую тропинку.
— Уже не щипет?
— Очень мало.
— Ходи по росе — никакая болячка не прилипнет.
— Значит, роса тоже лекарство?
— Каждая травинка, каждый цветок. Только надо знать, что от чего лечит.
В это время две козы круто повернули в сторону каменистого предгорья, овцы дружно последовали за ними.
— Они неправильно пошли! — встревожилась Эрика.
— Козы знают свое дело. Поведут туда, где трава сочнее.
— Что такое “сочнее”?
— Сладко. Вкусно.
— Ого! Значит, козы умнее баран?
— Баран есть баран. Козы — девочки, а бараны — мальчики.
Насытясь, козочки, их было четверо, стали резвиться, прыгая с камня на камень.
— Они не побьются?
— Нет. У них копытки мягкие, как резиновые.
Из-за восточной горной гряды показалось солнце.
— Можно мне принимать солнце без одежды? — спросила Эрика.
— У нас полная демократия, — развел руками Советбек и отошел в сторону.
Эрика сняла футболку, лифчик и юбку. Оставшись в одних узеньких трусиках, легла на спину.
Когда солнце зашло, быстро оделась, окликнула Советбека. Он лежал неподалеку между кустарниками, раздетый до пояса. Волосатые плечи и грудь слегка покраснели. Отчего-то пришло в голову спросить:
— Советбек! Вы занимаетесь сексом?
Советбек промолчал.
— Вы меня хорошо слышали?
— Хорошо.
Эрика пожала плечами.
— Я очень плохо поступила. Шутила про секс. Ви можете меня простить?
Советбек лишь усмехнулся.
— У вас про секс запрещено говорить. Я забыла. Ви можете меня простить?
— Дело не в этом. Мы все перенимаем у вас, у Запада. Так что у нас — что и у вас: и хиты, и хопы, и эмовцы, и порноклубы, и наркобары — все есть. Так что я тебя понимаю.
— О, у вас — как у нас?! — удивилась Эрика.
— А что ты думала? Интернет, видеотехника, телевидение, сотовые телефоны у каждого. Всякие клубы, дискотеки! Все точно как у вас! Еще хуже!
— Ви все это не любите?
— Я — “афганец”. Покалеченный человек. Меня заботит другое. Лишь бы не было войн. Потому что сам убивал!
— Ви убивали человека?
— Не убьешь — убьют тебя. Люди стали хуже волков. Одна нажива! Угоняют скот на ту сторону, потом требуют выкуп.
— Люди?.. Как такой возможно?
8.
Облетев на вертолете контрольный маршрут, Бронза отметил у пропускных пунктов скопление легковых и большегрузных автомашин, лошадей, ослов. Пунктов было пять, три из которых находились под особым контролем: проверка на наркотрафик и взрывчатку. А также задержка работорговцев. Шли под видом нелегалов или трудовых мигрантов.
Проверка документов, личный осмотр клиентуры и сбор платежей проводились преданными Бронзе людьми.
Для сборов выручки Бронза снарядил инкассаторскую группу на трех мотоциклах “Урал” в сопровождении спецохраны из числа “подонков”. Кроме того, на всем пути инкассаторов располагались снайперы.
Нередко приходилось вступать и в перестрелки с бандитскими шайками. Все пограннаряды и иные службы получали приказы начальника Заставы в военно-уставном порядке — на плацу под государственными флагами двух стран. Здесь же каждый понедельник награждались отличившиеся. Был учрежден и нагрудный знак, который солдатами и офицерами особо ценился, потому что выдавалась и крупная сумма в заклеенном конверте.
Получить нагрудный знак было мечтой каждого четовца. Если преуспеют в стукачестве.
В грубой робе рядового, гладко выбритый, полковник Бронза крадучись шагал вдоль берега реки вверх по течению. Цветы ятрышника, как фиолетовые наконечники стрел, выглядывали тут и там из густой травы. Бронза из любопытства сорвал несколько цветов. И тут увидел, как по косогору через заросли спускаются женщины с мешками за спиной. Их было около двух десятков — обычный контингент — трудовые мигранты, либо “беженцы”. Полураздетые, взлохмаченные… Бронза, притаившись в кустах, высматривал: нет ли бабенки помоложе, поинтересней. Была! Кожа на загорелом лице и голых плечах лоснилась от пота и грязи. Потом на глаза попался стройный пацан лет двенадцати, идущий почти нагишом. Бронза ощутил прилив крови в паху…
“Заночуют в Чете и, наверняка, не в школе у ишака Союзбека. Но найти мальчишку можно”.
Полковник достиг пограничной полосы и притаился к арчевом кустарнике. В бинокль было хорошо видно, как работают его КПП. Некоторые посты слишком долго задерживали людей. Значит, торгуются, заламывают цену. Часть куша эти гниды, конечно, скроют.
Бронза сделал прикидки по всем постам и только потом взялся за дело, ради которого пришел сюда.
Поблизости была нора горных ядовитых гюрз. Весной, когда прогревается земля, они сотнями выползали в поисках пищи. Но большая часть оставалась у норы. Бронза срезал длинную рогатку из таволги и осторожно раздвинул молодые заросли.
Уже с неделю, как к Бронзе вернулась знакомая телесная хандра. Легким не хватало воздуха, руки и ноги ватные. И сам отяжелел. Казалось, что в жилах кровь застывает.
“Когда ты это ощущаешь, — учил его старый охотник — киргиз по имени Мерген, — нужно очищать и обновлять кровь. А когда тебя будет подводить мужская сила, надо прямо тепленькой принимать в желудок архарову желчь”.
Долго искать не пришлось. Бронза поймал за хвост и придавил рогаткой голову и окровавленное змеиное туловище поспешно затолкал в рот, чтобы ни капли крови не упало на землю. Зажмурив глаза, долго высасывал и глотал пресную на вкус змеиную кровь и с удовольствием ощущал, как она стекает в желудок.
Отужинав вечером, выпив стакан армянского коньяка, Бронза подумал о мальчике, которого в горах видел и о котором весь день не забывал. Найдут в Чете, приведут на Заставу, отмоют как следует. Для молодчиков Бронзы труда не составит.
Бритоголовый дяденька встретил мальчишку широкой улыбкой. Подарил сотовый телефон с наушниками. Но когда стал раздевать, заплакал, отбивался руками и ногами, даже головой врезал в подбородок.
Этого Бронза стерпеть не мог. Достал из кармана электрошокер и разрядил в грудь пацану.
Проснувшись среди ночи, полковник обнаружил, что лежавший рядом с ним на кровати мальчишка мертв.
Что делать?
Бронза сволок тело на пол, добрался до раскрытого окна и, раскачав, швырнул в сторону соседнего подъезда…
Проспав допоздна, встал с шальной головой. Потребовал кофе.
В глазах солдата, принесшего полную кружку, ничего подозрительного не заметил.
Заместитель по оперативным делам майор Сидоров утром доложил Бронзе, что ночь, между четырьмя и пятью часами, у второго подъезда дома номер один найден труп неизвестного мальчика без признаков насилия и ножевых ран…
— Что еще за мальчик?
— Видимо, из нелегалов. За ним пришла мать. Просится на прием.
— Где труп?
— Пока в холодильнике. Ждем ваших указаний. Как прикажете поступить с матерью мальчика?
— Предъявите обвинение в незаконном пересечении государственной границы. Когда одумается, пусть напишет объяснительную, что к Заставе не имеет никаких претензий. После этого перебросьте ее за кордон!
— А труп, товарищ полковник?!
— Неопознанные трупы подлежат уничтожению!
— Разрешите идти?
— Иди!
9.
В Чете, как и в любом селении, бывало всякое: похороны и свадьбы, пьянки и драки, веселье и праздники. И, конечно, унылые будни.
В один из таких серых дней неожиданная весть мигом разлетелась по аулу и всколыхнула людей. От соседа к соседу понеслось: ночью парень по имени Аскарбек откуда-то привез красавицу жену. Аскарбек сначала уверял: из соседнего села Покровка, потом якобы сказал другое: из самого Бишкека. Родители жениха отмалчивались.
Поступил сигнал и на Заставу.
От кого — неизвестно.
Там фиксировалось количество подобных сигналов. За месяц шесть “внешних” и три “внутренних”. “Внешние” сигналы касались фактов прямого нарушения границы. Будь человек или скотина. “Внутренние” служили оценкой “морально-политического” настроя приграничных жителей.
Аскарбек пять лет упорно добивался разрешения властей запредельной страны на въезд возлюбленной в Кыргызстан, а когда наконец получил, то поступил не по-умному. Сам был давнишним “сигнальщиком” и с горечью сознавал, что любой сержант расколет его в два счета.
Были, конечно, свои люди даже из числа офицеров. Но не стал домогаться “высокого” приема.
— Садись и выкладывай! — приказал ему незнакомый сержант. — Невесту умыкнул? В наше время воровать живого человека! Когда покончат кыргызы с дикими обычаями?
У Аскарбека просветлело на душе. Сегодня же принесет объяснительную от молодой жены: все по закону, никакого умыкания.
Вернулся домой в приподнятом настроении. Соседи и близкие родственники поздравили с невестой.
— Да пусть будет прочным поводок вашей соколицы! — сказала тетка Аскарбека, приобнимая сестру и ее мужа. Развернула дасторхан со свежеиспеченными боорсаками и топленым маслом. На голову невесте накинула белый шелковый платок. Счастья молодым, чтобы впереди у них всегда паслось несметно скота, а позади бегала целая ватага здоровых детей!
Поторопилась она с поздравлениями!
На Заставе снарядили конную опергруппу из двух солдат и “добровольца” — директора школы Союзбека Чабанова — родного брата Аскарбека.
— Байке!1 Я знаю, зачем ты едешь, — сказал Аскарбек, зайдя к нему в дом. — Когда вернешься, я тебя застрелю. Аллах меня простит.
1 байке — уважительное отношение к старшему брату.
Союзбек вывел коня. Садясь в седло, крикнул:
— Аллаха вспомнил? А когда на моей беде зарабатывал куши — не вспоминал! Так что заткнись!
Оперпогрангруппа установила, что жену Аскарбек привез не из Бишкека, а из соседней страны, нарушив границу. В кустах, недалеко от горной речки Чет, был найден плот из надувных мешков…
Уличенные в нарушении границы, Аскарбек и его жена (успели обвенчаться по мусульманскому обычаю у местного муллы) были арестованы и заключены в каземат Заставы.
“Паршивец, — презрительно подумал Бронза о Чабанове. — На родном брате гроши хочет заработать. Жен, блядей своих, ревнует, а невестку подсовывает под меня!”
С Аскарбеком быстро расправились: он во всем признался, а вот с его молодой женой вышла волынка: не понимает по-русски.
— Что вы с ней цацкаетесь! Давай ее ко мне! — приказал полковник.
— Переводчик заболел.
— Да вы что, твою мать, тут весь аул готов стать переводчиком. Зови любого! Или давай я сам!
Оставшись один, вынул из бокового шкафа саблю с золотой рукоятью, инкрустированной бриллиантами. Саблю изъяли у крупного китайского коммерсанта, пытавшегося попасть в Россию через Кыргызстан. “Хорошую цену дадут”, — подумал Бронза.
10.
Все последние дни ныла душа. Тоска, чувство беспомощности. Эрика недоумевала, что это за пограничники. Уму не постижимо, взяли и закрыли школу. И никого это нисколечко не волнует! Все, как одурелые, заняты погоней за деньгами. Или нравы здесь такие?
Вспомнила о Советбеке. Надеялась на его помощь, на дружбу. И кажется напрасно.
— Самара-апа, — обратилась она к Орунбаевой. — Советбек есть не киргиз?
— Почему не киргиз?
— Он сказал, что афганец.
Глаза Самары Орунбаевой посуровели.
— Об этом не стоит говорить. Была война. И он воевал.
В школьном дворе ребятня гоняла мяч. Эрика понаблюдала за игрой. Пыль, веселые крики… Увидев училку, мальчишки остановились.
— Хочете учить английский язык? — спросила Эрика.
— Ага! Хотим! — ответили вразнобой.
— Тогда откроем школу! Кто умеет открывать замок?
— Это запросто!
Отомкнуть старый висячий замок действительно оказалось делом не сложным, и вскоре все сидели за партами.
— Это мой первый урок. Мне очень, очень хорошо! Меня называйте Эрика, Эрика Клаус. Я буду спрашивать теперь ваше имя по-инглиш. Я очень быстро помню ваше имя. Ми будет очень дружить. Я люблю моих учеников. Очень люблю…
В июльской ночи пели свои песни цикады. Их стрекотания клонили ко сну, и солдаты ночного караула дремали.
Беглецов первыми учуяли сторожевые собаки.
Погоня вначале шла по пойме реки против течения, потом собаки рванули на косогор. Следы повернули в сторону глубокого оврага, с темнеющими на дне кустарниками. Старший из солдат, задыхаясь, скомандовал: “Фас!”
Человеческих голосов не было слышно, выстрелов тоже. Слышались злобное рычание и отрывистые хрипы. Вскоре все стихло. Солдаты застали на краю обрыва лишь одну собаку, зализывающую рану в боку…
Наутро четовцы узнали о смерти Аскарбека и его молоденькой жены: сорвались со скалы вместе со свирепым пограничным псом по кличке “Добряк”.
11.
Временами Бронзу посещали головокружительные идеи. Строительство Бункера было закончено. Послужит надежным укрытием валюты и наркоты. А пока в бункере можно размещать девочек на продажу и нелегалов, торговавших оружием.
На день пограничника стоило пригласить одного из претендентов на пост президента “барановой” республики. Прибежит, на баксы нюх отменный. Повесить его портрет в Бункере, рядом киргизский флаг — на колени упадет. Только вот попадет ли в президенты? Я бы помог, подкинув деньжат. И мне хорошо и ему хорошо!
Но главное даже не в этом. Бункер — выход в Европу. Там день ото дня растет спрос на девок и наркотовар. Гони туда “смуглянок” и “целлофаны”!
Бронза решил немного вздремнуть, но позвонил дежурный офицер и доложил о прибытии какой-то комиссии из республики.
— Спроси, по какому вопросу?
— Говорят, по жалобам, товарищ полковник!
— Гони вон!
На спутниковой связи сам Марленов, министр погранслужбы.
Бронза потянулся к аппарату.
— Слушаю!
— Товарищ полковник, предупреждаю в последний раз! Неподчинение приказу министра карается по законам воинской службы. Вы пока еще на территории Кыргызстана! Знайте свое место! Немедленно допустите моих людей к проверке жалоб. Их уже целый ворох. Так что на этот раз, полковник, вам несдобровать!
— Застава засекречена, дорогой министр, — ответил Бронза.
— Я прекрасно осведомлен, чем занимается ваша Застава вот уже несколько лет. Если Москва про вас забыла, то мы ей напомним. Я далее не собираюсь церемониться с вами!
Министр бросил трубку.
“Сволочь!” — выругался полковник сквозь зубы.
Поразмышляв, позвонил напрямую члену правительства.
— А, товарищ Каган! — заворковали в трубке. — У Кагана власть выше, чем у президента. Ха-ха, шучу… Я подумаю насчет твоего приглашения.
Спустя пару дней из Бишкека сообщили: член правительства наметил облет горных районов республики в связи с селями. Облет завершит посадкой вертолета на территории Заставы.
Бронза вспомнил русскую поговорку: “На ловца и зверь бежит”. И подмигнул самому себе.
Да, эти двое понимали друг друга с полуслова.
Прибытие важного гостя приветствовал весь личный состав, выстроившись на плацу. Пригнали и местное население, заставили принарядиться. Трепетали на ветру флажки России и Кыргызстана.
— Благодарю за прием! За достойный уровень организации и качества работы заставы! — пробасил гость.
— Рады стараться! — вытянулся Бронза и щелкнул каблуками.
Вечером состоялись торжественные проводы. С рюмкой в руке, нахмуренный, важный, отъезжающий сызнова благодарил за прием. Обращался к офицерам, в голосе звучали металлические нотки. А вот на полковника даже не взглянул. “Ну козел! — озлился Бронза. — Ведь и шубу из меха пятнистого барса, и золотую саблю получил. Каков аппетит! Придется добавить. Этот жулик чует, где пожива!”
Но когда гость садился в вертолет, заметил на лице улыбку блаженную и умиротворяющую.
У трапа обнялись.
Под утро, когда член правительства очнулся от короткой дремы, помощник доложил, что ночью неизвестные застрелили министра погранслужбы.
— Марленова?!
— Выстрелом в затылок. У своего дома.
“Шестой по счету за каких-то полгода. Ах сколько жертв в борьбе за власть, за передел собственности. Президент не может остановить. Держат вооруженную охрану за счет госбюджета. Ездят на бронированных машинах, и все равно… Теперь вот Марленов — осторожнейший офицер, воспитанник Москвы. Правда, на язык был остер”…
12.
Внешне было похоже на футбол. Игроки сидели на лошадях, а вместо мяча обезглавленная туша козленка. Под ударами камчи лошади остервенело бились крупами, топтали копытами тушу козленка, валявшуюся в пыли. Игрок должен был с седла поднять тушу и домчаться до ворот.
Это редко кому удавалось. Кончалось ушибами, кровью, а то и переломами.
“Какая жестокая игра!” Эрика поискала глазами Советбека. Среди собравшихся его не было. И вообще последнее время вел себя непонятно. Хмур, молчалив. Исчезает куда-то на несколько дней…
Кто-то ее окликнул. Оглянулась: Самара Орунбаева.
— Тебя срочно вызывают в Заставу. Почему не явилась вчера? Так нельзя, миленькая! Из-за тебя попадет и мне!
— Вам?
— Из-за тебя накажут. Живешь в моем доме. Значит, за тебя в ответе.
— Я не хочу в Заставу.
— Как это не хочу? Обязана!
— Они меня хочет сделать доб-ро-вол-цем.
— Здесь все добровольцы. Иначе нельзя. Кругом нарушители, шпионы, диверсанты. Мы должны помогать Заставе. Это же дело государственное!
— Я не хочу стукать.
— Надо, миленькая. Иначе как они соберут нужную информацию? Зато платят за каждый “стук”.
— Я не умею стукать.
— Сегодня же сходи. Дадут бумагу на “добровольца”, не отказывайся, подпиши! Поняла?
— Я вас очень не поняла, — возразила Эрика.
Орунбаева возмутилась:
— Не навреди себе и мне!
Эрика впервые увидела Самару Орунбаеву сердитой. Считала доброй, ласковой. А она оказалась…
— Стукать — очень сильно плохо, Самара-апа.
— Ничего в этом плохого, еще раз повторяю. Возьми бумагу и напиши, что видела и слышала. Или позвони, дадут номер телефона.
Эрика ушла к себе в комнату и закрылась изнутри.
— Ты сюда не настырничать приехала! — крикнула Орунбаева.
“Все против меня!” — подумала Эрика. Она чувствовала себя одинокой и несчастной. Стало страшно: козленок, которого бросают под копыта взбесившихся лошадей…
Местная власть держала в своем штате одного милиционера. В ведомости на получение на получение зарплаты проходил как “участковый”. Щупленький холостой паренек носил милицейскую униформу с сержантскими тремя лычками на погонах и не испытывал удовольствия. Его, прежде безработного, на милицейскую должность устроил по знакомству Аким Чета. Но сразу предупредил: “Работа не легкая, будешь иметь дело с хулиганами, ворами и алкашами”. С этим “контингентом” Чета участковый плохо справлялся, больше молил Бога о помощи.
На этот раз поручение Акима воспринял с облегчением: всего лишь вручить иностранке-волонтеру письменное предписание и привести на допрос к следователю погранзаставы.
— Что такое пред-пи-са-ние? — спросила Эрика.
— Приказ-предупреждение.
Пока девушка читала бумагу, участковый, его звали Сталбек, с любопытством разглядывал иностранку. Шорты, легкая футболка. Он был уведомлен, что в Чет прибыла с далекого Запада, что за ее безопасность несет ответственность акимиат1, то есть он сам — участковый милиционер.
1 байке — уважительное отношение к старшему брату.
— Я не хочу этот приказ, — заявила Эрика.
— То есть как это не хотите? Там, видите, стоит подпись самого Бронзы.
— Что такое Бронза?
— Начальник Заставы. Вам надо явиться, иначе будут осложнения.
Эрике показалось, что милиционер ей сочувствует.
— Очень не понимаю. Почему я обязана?
— Граница. Законы военные. Все тут подчиняются Заставе.
— И школа?
— И школа. Даже я не имею права не подчиниться приказу Кагана.
— Что такое Каган?
— Да это так народ прозвал Бронзу. Каган у кыргызов то же самое что хан.
— Хан — это Чингисхан? — спросила Эрика.
— Точно! Чингисхан. Бронза — наш Чингисхан, — засмеялся Сталбек.
— Я не хочу к Чингизхану! Я не виновата.
— Надо — приказ!
Эрика решила, что подписывать никакую бумагу не будет.
— Ви поможете мне позвонить в Бишкек, в Корпус Мира? — спросила она.
— Только из Погранзаставы. Другой связи с Бишкеком нет.
— Ви мне помогите?
— Помогу.
Постовой сержант проводил Эрику до кабинета следователя, майора Нигматулина.
— А, козочка! Заходи, дорогая. Понимаю, ты у нас человек еще не адаптированный к правилам жизни пограничной зоны и успела завести на себя “дело”.
— Дело?
— И оно у меня лежит в производстве уже неделю. Почему не являлись?
— Я — волонтер. Учу детей инглиш.
— Ловко. Слушай внимательно. Тебе ставят в вину, что ты, Эрика Клаус, гражданка Королевства Норвегии, прибыв в Кыргызстан, граничащий с Китаем, под предлогом волонтерства скрываешь свои истинные цели. Это во-первых. Во-вторых, совершаешь действия подрывного характера. То есть подбиваешь школьников к взлому замка опечатанной школы и ее захвата. В-третьих: Эрика Клаус с помощью электрика Чета Советбека имеет несколько выходов в пределы государственной границы с целью их изучения. Я требую именем Закона “О государственной границе Киргизской Республики” письменного ответа на эти обвинения. Тебе все понятно?
— Мне ничего не понятно.
— Вот тебе ручка, бумага и кабинет. Пиши правду и только правду. Иначе сама себя затащишь в болото.
Поздно вечером Эрику завели к Бронзе.
— Ты что, красотка, ерепенишься почем зря! — крикнул Бронза. “Красотка” вырвалось машинально. Соплячка белобрысая. Тьфу ты, черт!
— Можешь с нами не дружить, зато примешь участие к конкурсе красоты! — и заржал.
Нажал на кнопку вызова.
— Готовьте ее к конкурсу! — приказал он лейтенанту.
Лейтенант жестом пригласил Эрику к выходу. Она запротестовала:
— Я очень не понимаю, почему не работает школа? Почему теперь на меня писали “дело”? Почему мой паспорт не дают?
— Тебя, красотка, приглашает лейтенант. Иди, он скажет, что тебе делать. Иди, иди, вон какой тебя красавчик ждет!
— Вы будете звонить в Корпус Мира? — спросил Сталбек, ожидая Эрику в коридоре.
— Какой тебе Корпус Мира! Будем готовиться к конкурсу красоты! — буркнул лейтенант.
“Конкурс красоты” состоялся на следующее утро в красном уголке. На сцене сидели Бронза и двое иностранцев. Один был представителем шейха из островов Бахрейн, другой — европеец, прибывший из Вены. Перед ними поочередно выводили девушек из содержащихся в бункере “нелегалов”. Несколько изящных телодвижений, потом снимали бюстгальтер и называли имя и возраст. Имена понравившихся покупатели заносили в блокноты. Девушки старательно улыбались и строили глазки.
— Кто еще остался? — крикнул Бронза, когда “конкурс” подошел к концу.
— Волонтер. Но она ни в какую, товарищ полковник. Кусается! Так что пришлось связать.
— Посмотрим на месте, — сказал Бронза. — Экземпляр на любителя! Такой волчонок понравится самому шейху! Ему нужна и прислуга. Вы забраковали троих, а это четвертая. Так что берите каждый по две штуки, они в любом хозяйстве лишними не будут.
Эрика действительно напоминала волчонка. Глаза блестели, искусала себе руки, билась головой об стену…
Европеец смутился:
— К сожалению, я не маклер, поэтому мне трудно принять решение. Посоветуюсь. А как, между прочим, господин Бронза, эта европейка попала сюда?
— Сейчас, дорогой мой друг, все шастают по всему миру. Лишь бы поймать случайную удачу.
— Понятно, господин Бронза. А когда вертолеты?
— Сегодня ночью, в двенадцать ноль-ноль. Будьте готовы к отлету. “Козочек” мы упакуем сами. Вертолет подбросит вас к самолету Ташкент–Стамбул–Вена.. Все документы в порядке. Ради бога, только не прошлепайте таможни. Везде наши молодцы. Не перепутайте их с чужими.
— Я тоже очень хочу вертолет! — прокричала Эрика.
— Вишь, че хочет? Забирай! — усмехнулся Бронза.
— Сколько за нее просите?
— Недорого. Те пошли по сорок тясяч, а за эту прошу тридцать. Давай лапу!
Бронза протянул руку.
— Нет-нет. Сейчас я не в состоянии расплатиться. Если надумаем купить — сообщу.
— Тогда хай с вами. До встречи!
Участковый Сталбек, стоя в приемной Бронзы, старался унять волнение. Но был полон решимости идти напролом. Только вот больно долго Бронза не принимал. Ожидает уже битый час. Казалось, что у начзаставы уже побывал весь личный состав. А его не звали. Наконец лопнуло терпение.
Сталбек отмахнул дверь кабинета.
— Разрешите войти!
— Ого! Сам главный мент пожаловал!
— Товарищ полковник, — начал сержант. — Я вынужден написать рапорт Корпусу Мира о волонтере Эрике Клаус.
— Не понял.
— Незаконно арестована. Она пользуется защитой Корпуса Мира.
— Кто?
— Волонтер Эрика Клаус.
— Я спрашиваю, кто такой Корпус Мира?
— Это… — сержант замялся.
— Корпус Мира, это — я! — крикнул Бронза, ткнув себя в грудь. — Ты не знал?! Весь Запад со мной считается. И кое-кто в России у меня в кармане. Должен знать об этом, сержант! Должен знать, кто Корпус Мира.
— Это международная организация…
— Да хрен с ней. Я тебе толкую другое. Надо знать людей. Все по натуре трусы. Вот и в твоей тощей груди, доблестный милиционер, тоже трепещет заячья душа. Вами надо командовать, направлять как незрячих. Особенно толстопузых начальников.
Бронза вытащил из ящика стола чью-то фотографию.
— Узнаешь?
— Кто он?
— Бен Ладен.
— Космонавт, что ли?
— Дура! Это террорист. И скоро у нас будет встреча.
— Вас же арестуют, товарищ полковник!
— И ты выдашь?
Сержант растерялся.
— Что такое “мементо мори”? — вдруг спросит Бронза. — “Помни о смерти”. Можешь идти!
Милиционер вспомнил, зачем пришел, и нерешительно спросил:
— А волонтер? Что с ней?
— Она, сучка, не прошла торги. Хочешь, отдам тебе в жены?
— Она же волонтер…
— И что еще за волонтер! Они везде только хахалей ищут. Бери бесплатно. Потом отработаешь. Дам спецзадание.
Сталбек поднялся со стула.
— Учти, выпустишь из Чета, тебе — хана. Из-под земли достану. И держи язык за зубами! Понял?!
— Понял.
— Отвечать по Уставу!
— Так точно, товарищ полковник! Разрешите через спецсвязь позвонить в Бишкек.
— Кому?
— Волонтеру.
— Господин мент! На нее заведено серьезное дело. Отказывается сотрудничать с Заставой. Вот когда будет все в порядке, тогда, может, разрешу. Вообще, за нее ответишь головой. Да трахай ее чаще. Добрее будет.
— А школа будет работать?
— Зачем тебе школа?
— Некоторые родители жалуются.
— Гони их подальше!
13.
Через зарешеченное окно виднелось заходящее солнце. Злое, холодное.
Эрика отвернулась от окна. Ей не хотелось жить. Она пошарила глазами по камере. Вот железная тахта с матрасом. Тумбочка, кружка с водой, табуретка и складной столик, прикрепленный к стене…
Под вечер загремели дверные засовы, и к Эрике впустили милиционера Сталбека.
— Прошу простить меня, — убито сказал сержант.
Эрика равнодушно отвернулась.
— Простите, пожалуйста. Я не знал, что они такие. Зря вас сюда привел. Но могло быть еще хуже. Пойдемте, — он взял Эрику за руку. — Провожу вас домой. Или ко мне. На это я получил разрешение.
Эрика подняла голову:
— Каган очень преступник. Надо позвать полицию.
— Да все они повязаны одной веревкой. А я всего лишь сержант.
— Веревка? — Эрика встрепенулась. — У вас есть веревка?
— Зачем вам?
— Мне очень нужен веревка.
14.
В то утро орлы летали над низинами, охотясь на зайцев. Птенцы выбивались из рядов, пикировали на ворон и сорок. Те пугливо шарахались в кустарники.
Молодняк учился охоте.
Мелкой живности в ущелье Чет было много, однако брать ее слету орлам удавалось не часто. Жертва ловко ускользала от когтей. Неопытные орлята могли и разбиться. Иногда даже взрослые орлы калечились. Зайцы, чувствуя, что враг настигает, замирали у камня или у скалы и в последний миг резко отскакивали в сторону. Сурков, сусликов орлы выгоняли из нор на равнину, и там их настигали орлята.
Бронза и Советбек шли к далеким остроконечным скалам, где располагались орлиные гнездовья. В рюкзаках веревки, кошки, скальные крючья, ножи. У Бронзы за пазухой еще и пистолет.
Давние враги… И вот идут бок о бок, каждый думает о своем.
Напиться свежей орлиной крови, довольно змеиной. Пресытился. А к орлиным гнездовьям Бронзе нужен был опытный проводник из числа местных охотников.
— Берите “афганца”, Советбека, — посоветовал первый зам по оперативным делам майор Сидоров.
Бронза засомневался: бывший “афганец” наверняка контуженный, хотя это скрывает. И всегда смотрит волком. Почему? Ответа не находил. Раз нет ответа — убрать человека! Конечно, не надо бы самому идти на мокрое дело… А кому? Да, задел на тропе локтем — и человек камнем летит вниз, костей не соберешь. “Несчастный случай”!
В кажущемся вечном и безмолвном царстве горных вершин, которые возвышались над ледниками, “кипела” своя жизнь. Здесь господствуют две могучие силы: палящее солнце и ветры.
Чуть ниже, под снежными и ледяными покровами, — благодатные воды. В камни въелись мхи, растет горный лук, алыча, можжевельник.
Бронза и его проводник шли узкой тропой, внизу пропасть. Связались страховочной веревкой. Советбек, идущий впереди, мог резко ее отпустить, и Бронза, потеряв равновесие… Так же мог сделать и Бронза.
“Снимем орлицу — вот тогда”, — думал он, глядя в перетянутую ремнями спину Советбека.
У того, чем выше поднимались, сердце колотило все сильнее. Покончить с Бронзой здесь же, потому что знал: может опоздать.
Он не убийца, он накажет по справедливости, и чтобы Бронза понял: это праведная кара. Прокричать в лицо: “Тебе, Бронза! Твоей проклятой Заставе за кровь и горе моих соплеменников, за поруганную честь сестер и матерей. За все твои гнусные преступления тебе, Бронза — смерть!”
— Ты че, бля… не держишь веревку!
Советбек оглянулся. Бронза шатался на краю отвесной скалы. Советбек разжал обе руки, скинул конец веревки со скального крюка. Бронза упал грудью на гранитный выступ. Ноги отчаянно болтались в воздухе. Он протянул Советбеку руку — тот ногой толкнул в плечо.
Короткий вскрик, и тело Бронзы скрылось за отвесной скалой…
Советбек увидел перед собою живую, извивающуюся змейкой струю снежной пороши. Начиналась обычная в этой местности снежная буря. Надо поспешить в укрытие. И, как только шагнул в обход скалы, услышал подряд несколько пистолетных выстрелов.
Стрелял Бронза!
15.
Ушлая четовская детвора уже знала, что учительница английского языка хотела наложить на себя руки, и смотрели на нее со странным, смешанным чувством. Одни жалели несчастную чужестранку, другим было интересно, как эта маленькая, белобрысая девчушка могла решиться на такое. В Чете бывали суициды, но по основательным причинам, и хоронили самоубийц отдельно от общего кладбища без жаназы1.
1 жаназа — мусульманское моление по усопшему.
А тут: сразу в петлю! Кто-то из старшеклассников даже настрочил письмо на Заставу. Ответа, правда, не получил.
Зато все четовцы узнали, что Каган отдал Эрику участковому милиционеру в жены.
Старшее поколение четовцев восприняло эту весть с удовлетворением, кто, мол, пойдет за бедолагу? Век бобылем останется. Молодые же заняли позицию выжидания.
— Посмотрим, как поведут себя помолвленные!
— Может вранье, что Каган их помолвил?
— Не вранье, люди от самого Кагана слышали.
— Значит, жениться заставил.
— Или сам ее натопчет.
— Прям! У него столько красавиц!
16.
Лежа в госпитальной палате Бункера, Бронза вспоминал подробности своего чудесного спасения: болтался на застрявшей в скальной щели альпинистской веревке, стрелял в воздух… И пока его снимали оперотрядовцы, подлетев на вертолете, по дороге к Заставе не проронил ни слова. Пустые глаза, дрожащие пересохшие губы…
Молчание грозного начальника пугало. Особенно майора Сидорова. Чувствовал себя виноватым: он посоветовал проводника. И терялся в догадках: как все произошло? Неужели “афганец”? Может, полковник оступился?
“Афганец” же как в воду канул. Никаких следов. Поиски Сидоров взял на себя.
Над хребтами, где парили орлы, весь день кружил военный вертолет…
Лишь на третий день Бронза очнулся от шока.
— Алена, я голос слышал, — прошептал он.
Женщина погладила его по холодному лбу.
— Чей это голос? Мой? Нет, это был его Голос.
— Не пойму, дорогой, о каком голосе ты?
— Свыше. Он спас меня.
— Голос, что ли, тебя спас?
— Да.
— Бог, получается?
— Именно! Всевышний. Веление Божье! Все мои дела — от Господа. Аленушка моя! Тебя я не брошу.
— Точно не бросишь? — неуверенно усмехнулась женщина.
— Всех брошу, а тебя нет. Принеси кальян, покурим с тобой…
— Просили передать: ждут какие-то большие люди. Оба иностранцы. Один назвался генералом, другой муллой.
— Приму завтра утром, чую, кто такие! Один — из главарей, кто командует, между прочим, и российскими скинхедами. За ним миллиарды долларов! Другой никакой не мулла. Крупнейшая фигура “Аль-Каиды”. Ты знаешь, что это такое?
— Не-а!
— И не надо знать.
Сердце бешено стучало, в ушах все еще звенели пистолетные выстрелы. Советбек, перемахнув голый хребет, забежал в глубь невысокой арчевой рощи на противоположном крутом склоне горы. Локтями, рюкзаком задевал ветки, это могли заметить на вышках солдаты.
“А может, стрелял не Бронза? Кто тогда? У солдат автоматы. Значит, Бронза. Его ТТ. Как он, сволочь, мог уцелеть? С такой высоты? Что делать? Он же меня, падла, достанет из-под земли! Надо было мочить его по-другому”.
Хорошее знание горных тропинок помогло Советбеку избежать дозорных, их собак.
Под самое утро добрался до границы с Китаем, залег, затаился в нескольких сотнях метров от КПП, где служили верные друзья из Заставы. Пропустят по известной им одним лазейке. Уже светало, поисковая команда могла поставить на КПП своих солдат.
Но Советбек почему-то медлил. Да, перейдет границу, и его днем с огнем не сыщут. И вдруг озлился на себя. Как трус! Какова же ему цена?!
Вспомнил, что рядом “Змеиное гнездо”. Встретиться здесь с Бронзой, когда тот придет за змеиной кровью, и рассчитаться с ним окончательно.
Но Бронза — не простак! К нему надо суметь подобраться! Чтобы ойкнуть не успел!
Если придет, то когда? Придет! Потому что еще не напился орлиной крови. Завтра, завтра…
17.
Советбек лежал в густых зарослях рядом с посадочной площадкой вертолета. Ночной иней, осевший на густых бровях, таял и застилал глаза. Вертолет на месте, значит, Бронза дома и вот-вот выйдет. Сколько лет Советбек был холуем, прислужником этому хаму! Покончить с ним теперь уже ценой жизни! Аллах поможет. Главное, выбрать момент. Ножом в самое сердце! Ни телохранители, ни Бронза ведь ни о чем не подозревают…
Из центрального корпуса Заставы стали выходить. Бронза под руку с Аленой. Улыбался. Вертолетчики запустили двигатели. Ветер от лопастей неистово валил все вокруг. Несло песком и пылью.
Советбек с ножом выскочил из кустов. Вихрь ударил в лицо. Наперерез бросился сержант охраны. Советбек вновь замахнулся, но успели выбить нож из руки.
Советбека связали.
— Майор, до моего приезда займись лично! Никакой пощады! Но оставить в живых! — приказал Бронза.
Проводив полковника на десятидневное лечение за рубеж, майор Сидоров пребывал в скверном расположении духа. Бронза поступил с ним коварно: на время своего отсутствия возложил обязанности начальника Заставы на второго зама, хотя было не по Уставу. Ничего хорошего Сидорову это не сулило. Тем более после сегодняшнего покушения!
А тут еще идиотское поведение “афганца”! На допросах молчит. Сидоров пробовал с ним иначе:
— Тебя в проводники рекомендовал я. Так что мне можешь рассказать. Что произошло в горах? Ты единственный свидетель. Рассказывай!
Советбек сидел на полу карцера в наручниках, привязанный к водопроводной трубе. Было видно, что ему все равно. Понял, что не жилец на этом свете.
Сидоров махнул рукой, оставив пленника в распоряжении одного из “подонков”. Тот был обучен, как выбивать из “молчунов” признания.
“Подонок” дубасил Советбека резиновой дубинкой и никаких вопросов не задавал. Молча, методично бил. Бил по спине, по ногам, по голове. Не спеша.
Советбек лежал, не издавая ни звука.
Коли так, прибегнуть к другой процедуре. Но требовалось добро от майора, ибо клиент мог испустить дух. Видя безразличие начальника, солдат решил действовать самостоятельно. Получится — хвала ему!
Приготовил шприц, закатал Советбеку рукав, перевязал бицепс резиновым шлангом и уверенно ввел иглу во вздувшуюся вену. Советбек откинулся на спину и застыл. По телу пробежала судорога. Потом еще и еще. Глаза закатились. Голова, задергавшись, безвольно отвалилась набок, изо рта, пузырясь, потекла пена.
— Ты как сюда попал? Скажи, как сюда попал? Как ты сюда попал?
После скополамина у человека появляется тяга к общению. Препарат проверенный, сбоя не должно быть. Однако Советбек по-прежнему молчал. Глаза вроде бы оживились, вопросы скорее всего понимал, но губы плотно сжаты.
Обо всем этом “подонок” доложил майору. Тот решил допросить сам:
— Ты знаешь, кто такой Бронза? — вкрадчиво спрашивал он. — Кто такой Бронза? Ты же ведь его хорошо знаешь? Отвечай!
У Советбека вспыхнули зрачки, но тут же погасли. Губы сомкнулись плотнее.
— Какие еще у тебя методы? — крикнул Сидоров “подонку”.
— Скополамин — последний, товарищ майор!
— Не надо! Думай до завтра дурьей башкой!
— Есть, товарищ майор! Думать до завтра!
— Смотри, сука, чтоб живой был!
Однако на завтра Советбека не стало.
Смерть “афганца” привела в ужас майора Сидорова. Вбежал в карцер и остолбенел.
— Где бля… этот сука! — закричал он дневальным.
Те быстро привели солдата.
— Я же тебе талдычил, падла, чтоб живой был!
Он четко представил себе как будет орать на него Бронза. Был приказ: оставить в живых. Для чего? Но приказ есть приказ!
— Этого “подонка” наказать!
И распорядился, чтобы тело “афганца” отнесли в морг, состоящий из двух промышленных холодильников, да еще поставили усиленную охрану. Чутье подсказывало, труп могут выкрасть. Это было бы для майора смерти подобно. Главком обвинит в чем угодно. Даже в сообщничестве с “афганцем”.
Он отказал просьбе Самары Орунбаевой выдать тело сына для похорон. Причину не стал объяснять. А когда обратилась к местному мулле, тот возвел очи к небу:
— Твой сын, Самара-ханум, не может быть похоронен на мусульманском кладбище. Убийц шариат запрещает хоронить с правоверными.
— Но он же никого не убивал!
— Хотел убить. На самого Кагана поднял руку.
— Но не убил.
Мулла отвернулся.
В доме Самары Орунбаевой воцарился траур. Она и ее дочери плакали, сидя лицом к стене. Близкие и родственники, вопреки обычаю, обходили дом стороной. Боялись доноса. Пришла только Эрика с участковым Сталбеком. Он рисковал всем: будущим званием, работой. Эрика поочередно обнимала своих учениц и плакала вместе с ними навзрыд. Советбек для нее был, пожалуй, самым уважаемым человеком в Чете.
— Почему ви очень грустный? — однажды спросила она.
— Таким мать меня родила, отшутился Советбек.
— Ви боитесь, я напишу донос?
— Донос?.. Вас я не боюсь.
— А почему тогда ви мне не говорите правду? Я хочу вам помогать.
Вы мне уже помогаете.
— Как?
— Учите моих сестер английскому. Причем бесплатно.
— Это разве помогаю?
— Конечно. Мои сестренки вырастут образованными людьми.
— Очень хорошие девочки. И очень красивые.
Это был их предпоследний разговор. Видела его еще раз, когда забежал к ним со Сталбеком, чтобы поздравить с женитьбой.
— Ми еще не муж и жена. Ми думаем, — рассмеялась Эрика, краснея.
— Обязательно поженитесь!
И вот этого человека уже нет.
— Пойдемте все вместе и просим тело вашего сына, — обратилась она к Самаре Орунбаевой.
— Бесполезно!
— Как может такое?! Это неправильно. Бронзу надо судить. Советбек был очень правильный. Бронза бандит!
Эрика, доченька, осторожней! — всхлипнула Самара Орунбаева, прикладывая платок к глазам. — Глупышка!
18.
В ночь на восьмой день отъезда главкома раздался внезапный звонок по спутниковой связи. На проводе был Бронза. Переговорив с замом, временно исполняющим его обязанности, потребовал майора Сидорова:
— Что у вам там?!
— Товарищ полковник, прошу прощения, “афганец” умер. Сердце не выдержало.
— Это ничтожество передо мной должен был предстать живым. Мог выдать кое-какие сведения. Теперь их потребую от тебя. Не вздумай удрать. Сам знаешь, достану. Лучше подумай о моем предложении. У тебя нет другого выхода. Или есть?!
Майор Сидоров оторопел: неужто пронесло?
— Так точно, нет другого выхода, главком! Согласен!
— Кажись, не дурак! Пойдешь на самые высокие мокрухи. Но на праведные. Так что перед Богом будешь чист. Понял?!
— Понял, главком! Простите, как быть с трупом убийцы?
— У тебя есть крематорий?
— Найдется!
Кажется, избежал кары. Но киллер это — канатоходец надо рвом! А в России жена, дети…
Шли последние занятия в школе. Лето в Чете кончалось. Солнце склонялось над ущельем, становилось чужим и далеким. От этого больше всех страдала Эрика.
Хмуро шла она в школу. Выгоревшая, жухлая трава под ногами.
— Эрика! — вдруг окликнул кто-то.
Впопыхах подбежал Сталбек и схватил за руку:
— Есть срочный разговор!
— Почему срочный?
— На тебя настучали. Надо бежать. Тебя вот-вот арестуют. Написали, что ты говорила про Бронзу и Советбека.
— Самара и ее дочери?
— Да.
— Может ли это быть?
— Может. И еще как! Собирайся скорее. По моему удостоверению проскочим КПП в сторону Бишкека. Твой паспорт выкупил у сержанта.
Бишкек был когда-то становищем кочевников. Кое-где сохранились руины каменных ограждений для скота и глиняных жилищ. Но за последние полтораста лет он быстро вырос и теперь выглядел типичным среднеазиатским городом с уличными шумными базарами.
Сталбек взмок от пота, простояв очередь к кассе в душном зале аэропорта. К счастью, достался транзитный билет Бишкек–Москва–Лондон.
— Сталбек, это правда, да? — спросила Эрика. — Самара-апа, Сайкал и Айчурек на меня писали?
— Зачем мне врать? Хорошо, что донос попался моему знакомому сержанту.
— Тебя Бронза арестует, ты теперь не пойти в Чет.
— Я ему не подчиняюсь. Я официальный представитель власти, — слабо запротестовал Сталбек.
— Я прошу тебя. Он не боится власти.
В огромном зале аэропорта “Манас” объявили посадку. Люди, дремавшие на диванах, зашевелились.
— Пора! — заторопил Сталбек.
В стороне от людей, в тени за колонной, они обнялись.
Эрика скрестила руки Сталбека на его груди.
— Скоро позову тебя в Осло. Ты будешь мой муж.
Сталбек угрюмо молчал. Да, он любил ее, очень любил, впервые было это в его жизни. Но понимал, и сердце страдало: расстаются навсегда.
Длинная вереница пассажиров уже стояла у трапа трансконтинентального авиалайнера.
К Эрике подошла контролерша с красной повязкой на рукаве и пригласила в служебный микроавтобус. Машина помчалась по боковой дорожке из аэропорта. Сталбек не успел сообразить, что произошло.
“Куда увезли Эрику? Что за ерунда!?” Побежал к выходу на посадку. Но двери были заперты. В милицейском участке посоветовали обратиться к таможенникам.
Те пожали плечами: у них с пассажирами все в порядке.
Сталбек поднялся на второй этаж и увидел рюкзак Эрики на бетонной площадке…
“Застава!” — пронеслось в голове. А ведь предчувствовал неладное. Перехватили Эрику! Повезли к Бронзе! Самое худшее, что могло быть. В любом другом месте человека из беды можно вызволить, а в Заставе — нет. Там свои законы.
Сталбек — маленький милицейский чин. Что он может? Стоять за стеклянной стеной аэровокзала и смотреть на одинокий рюкзак?
Но вскоре и рюкзак погрузили в дежурную мотоколяску и увезли…
19.
У орлиной стаи заканчивались дни учебной охоты. Сегодня они снова парили над низинами и предгорьями.
Подросший к осени, но все еще шаловливый молодняк, пролетая над деревней Чет, выглядывал деревенских кошек и курочек.
Один из матерых орлов медленно кружил почти под облаками и пристально следил за идущим по дну глубокого оврага человеком. Человек шел, спотыкаясь, прыгая с камня на камень. Шел в сторону Заставы.
Это был Сталбек.
Он знал, чем грозило возвращение в Чет, но не мог иначе. Спасти Эрику! Отступили все страхи — перед Заставой, перед Каганом Бронзой, перед самой смертью…