Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2010
Волконский Виктор Александрович
— доктор экономических наук, профессор, главный научный сотрудник Института народно-хозяйственного прогнозирования, автор и соавтор более 200 статей и монографий. Среди них — “Драма духовной истории: Внеэкономические основания экономического кризиса” (М.: Наука, 2002) и “Смысл жизни и история” (Москва-Казань: Алтай-ТАУ, 2008). В “Дружбе народов” публикуется впервые.
Период безраздельного доминирования Запада во всех сферах жизни, начавшийся с крушения СССР, судя по многим признакам, может скоро окончиться. Наиболее вероятный прогнозный сценарий, по моему мнению, состоит в том, что на длительный срок установится ситуация, которую ныне называют многополярным миром.
Одно из главных изменений, которое должно произойти и уже происходит при переходе к новому историческому периоду, — значительный перенос внимания общества с практически-утилитарных проблем на духовно-идеологические, выход из тупика бездуховности, которым характеризуется период конца ХХ — начала ХХI века. Должно произойти повышение роли надличностных Смыслов, возникновение новых объединяющих символов и учений или оживление, обновление и оздоровление старых.
Пока этот сценарий не имеет никаких четких очертаний или серьезных теоретических проработок. C моей точки зрения, с наибольшей вероятностью картина мира на несколько десятилетий (а может быть, и столетий) после 2020 года будет характеризоваться повышением экономической, политической и духовно-идеологической значимости и независимости от западного Центра таких “полюсов”, как Китай, Россия, Индия, исламский мир, Латинская Америка. Естественно, пока в отношении этого нового мироустройства можно задать много вопросов и не получить ни одного достаточно убедительного ответа. Не понятно даже, приведет ли устранение монополии Запада и финансового капитализма на власть и влияние к сокращению или росту числа военных конфликтов, увеличится ли или уменьшится безопасность населения возрастет или сократится разрыв между бедностью и богатством в мире.
Мы верим, что многообразие жизненных укладов и верований, путей их совершенствования, которое сулит ожидаемый многополярный мир, будет благом для человечества и предпосылкой для его духовного объединения и окажется более успешным, чем безальтернативное доминирование одного Центра.
Но это в решающей степени будет зависеть от тех теоретических и идеологических концепций, которые окажутся наиболее привлекательными и соответствующими культурно-цивилизационным содержаниям и историческим традициям народов нашей планеты, а также современной экономико-политической и технологической реальности.
Человек обитает в двух мирах, в двух сферах — в сфере материального, физического бытия и в сфере духовных, смысловых реальностей. В разные периоды истории человечество и разные его части считали приоритетным или объективно первичным, определяющим исторические процессы сущности и явления то одной, то другой из этих сфер. Возникшая в Европе на рубеже Средних веков и Нового времени экономическая цивилизация, благодаря ее великим достижениям в развитии хозяйства, наук и технологий, поставила на первое, приоритетное место как для личности, так и для народов и иных человеческих общностей факторы материального и хозяйственного мира. Это был и великий поворот в духовной сфере — в сфере целей, ценностей и смыслов бытия, — поворот, сопоставимый со смещением земной оси и магнитных полюсов. С развитием человечества в этом материалистическом направлении все в большей степени происходило подчинение всех остальных целей и смыслов бытия целям технико-экономического развития. Остальные смыслы и ценности, заданные предшествующим периодом доминирования мировых религий, выветривались, обеднялись, теряли свою силу и действенность, замещались стремлениями к комфорту, власти, удовольствиям, к игре как смыслу жизни.
Может ли этот “сектор” смысловой сферы обеспечить развитие человечества на будущее? По-видимому, да. Еще, возможно, на десятилетия, судя по тому, что все новые страны вступают сейчас в клуб капиталистического развития. Однако представляется вполне возможным и обратный поворот колеса Истории — к обострению потребности в надличностных ценностях, возвращению к духовно-идеологическим поискам. Для верующего это означает поиск моделей поведения и мироощущения, которые в наибольшей степени отвечают духу его веры и священным текстам.
После крушения СССР, которое было тяжелым ударом для коммунистической идеологии, едва ли не наиболее активной духовной силой в мире, оппозиционной глобализму, становится ислам. По свидетельству многих политологов, для настоящего времени характерен процесс радикализации исламских движений во многих странах. В России — двадцать миллионов мусульман, и крайне важно сохранить духовно-идеологическое единство наших народов. Ислам часто называют самой социально ориентированной из мировых религий. Коммунистическая идеология во многом отвечала социальным установкам ислама. Теперь сохранение единства наших народов зависит в первую очередь от их способности создать новую идеологию, которая оживляла и укрепляла бы традиции нашей духовной близости, а как следствие и социально-политического единства.
В этой статье я рассматриваю три недавно опубликованных сочинения, в которых представлены две духовно-идеологические концепции, выдвинутые в рамках исламской традиции. Одна из них представлена книгой Г.Джемаля “Освобождение ислама”1, другая — произведениями А.Бахтиярова “Путь восприятия Сердца” и “Размышления о вере”2. Оба автора дают близкие оценки исторической ситуации, сложившейся в настоящее время в мире, однако их взгляды на задачи, стоящие перед человечеством, и на пути решения этих задач существенно различаются. Разумеется, я не считаю, что могу предложить приверженцам ислама пути решения мировых проблем, которые соответствовали бы их мировоззрению. Моя цель — обсудить упомянутые выше книги А.Бахтиярова и Г.Джемаля с точки зрения человека русской культуры, развившейся на базе православия. Речь пойдет о возможности применения живой духовности этих книг к нашим проблемам и общим задачам. В частности, попытаюсь оценить, насколько каждая из этих работ отвечает идее многополярного мира.
1 Джемаль Г. Освобождение ислама. — М.: УММА, 2004.
2 Бахтияров А.Р. Путь восприятия Сердца: от Сердца к Сердцу. — Москва — Казань: Алтай-ТАУ, 2007; Бахтияров А.Р. Размышления о вере. Зачем верующему Коран? — Казань: Алтай-ТАУ, 2009.
О том, что ценнее человеческой жизни
Что самое страшное для человека? Физическая смерь? Конечно, нет. Так много героев и мучеников, которые добровольно идут на смерть ради Высшего — ради Бога, Родины, чести, любви. Такое отношение к жизни и смерти — “естественный” атрибут многих религий. Есть ли что-либо, кроме веры, что стоит бояться потерять? Чего бояться человеку? А разве можно бояться смерти, когда умирает любовь?
Анна Ахматова в сборнике “Бег времени” пишет:
Что войны, что чума? — конец им виден скорый,
Их приговор почти произнесен.
Но что нам делать с ужасом, который
Был бегом времени когда-то наречен?
Почему бег времени — ужас? Что в нем ужасно? Ясно, что бег времени уносит то, что ценнее физической жизни, — то, что мы любим. И это относится не только к любимому человеку, к годам юности, которые никогда не вернутся, к усадьбе предков, о которой всю жизнь вспоминали наши эмигранты. Это относится к целым эпохам, которые уходят безвозвратно, как есенинская Русь, как видение эпохи красавцев-кавалергардов.
На смену эпохам красоты, любви, великих подвигов и славы приходят эпохи мещанства, предательства, безвременья. Народы сравнивают их с потерянным Раем и утрачивают смыслы исторического бытия. Человечество никогда не откажется от войн, революций, террора только из-за того, что физическая жизнь священна. Всегда найдутся люди, готовые идти на смерть и убивать во имя великих духовных смыслов. Иначе это будет уже не человечество.
Ты уже поняла?
Ад прорвался на нашу сторону.
И нет особого смысла
Бояться смерти
И вечной тьмы:
Все, что ждет нас там,
Уже случилось с нами здесь.
Не бойся, милая, ни старости, ни смерти.
Могила будет для нас надежным убежищем.
Нет, это не стихи исламского шахида. Это стих человека европейской культуры, сербского патриота Радована Караджича.
Здесь нас интересуют не те, кто убивает или подвергает себя опасности просто ради наживы или выживания. Наемник — это одна из профессий, она связана с повышенным риском. Нас интересуют те, кто готов жить и умирать во имя идеи, во имя Бога, во имя любви к своей стране, культуре, языку, религии, народу.
Эти элементы обобщает понятие Образ бытия, Образ жизни, он складывается из них. Комплекс впечатлений, отношений, писаных и неписаных правил поведения является духовной, психологической, культурной основой нации. Любовь к этому Образу своей нации и система поведения, из этой любви вытекающая, есть национализм. Это исключительно плодотворное “настроение души” (термин И.Ильина). В борьбе в конкуренции этических, политических, юридических и прочих систем чаще побеждают в стране те, кто соответствуют, созвучны национальной душе.
Что делать человеку, если он теряет то, что составляет смысл его жизни? Часто человек или целое сообщество людей попадают в ситуацию, “несовместимую с жизнью”, когда “дальше так жить нельзя”, но путей выхода — нет. И тогда вдруг становится очевидным, что смерть — готовность пожертвовать собственной жизнью и убить другого — это последнее и единственное средство Спасения. Ни угнетенный, ни угнетатель не может стать неуязвимым, ибо человек смертен. Бог, когда создавал человека, заложил в него способность умирать и убивать. Но и заповедал: знай, что убивать и других, и себя — великий грех. Если человечеству когда-нибудь удастся изменить свою природу так, что человек окажется неспособным убить, как описал Станислав Лем в повести “Возвращение со звезд”, — это будет уже не человечество, а иной вид. Это не оправдание террора. Это только констатация фактов.
Конечно, для экономического прогресса, а особенно для научно-технического, для реализации долгосрочных проектов необходима стабильность. Все революции неизбежно приводили — по крайней мере, на первых порах — к разрушению ценностей материальных и духовных, разорению и гибели людей, потере официальных и неофициальных институтов, которые создавались и совершенствовались десятилетиями и столетиями. К сожалению, все эти ценности, как и живые организмы, подвержены старению, и теряют силы со временем.
И это совсем не обязательно выражается в показателях экономической и социальной статистики. Во второй половине XIХ — начале ХХ века в России шло на редкость быстрое и мощное развитие как экономики, социальных отношений, так и культуры, образования, науки. Но почему же все чеховские герои — интеллигенты страдают и тоскуют, будто и впрямь “Россия — тюрьма народов”? Чего им не хватает? Ведь никто не мешает прекрасным младшим сестрам из “Трех сестер” “сеять разумное, доброе, вечное”, работая в школе, как их старшая сестра, или врачом, как сам Антон Павлович, и радоваться, что живешь в золотой век подъема России и русской культуры.
Почему крик “буревестника революции” “Пусть сильнее грянет буря” воспринимается словно радостная весть об освобождении от вражеской оккупации? Разве эти хорошо образованные люди не знали, что революция — это действительно разгул стихии, который несет смерть и разрушение?
Разве противоречит Божественному учению готовность очистить родину от несправедливости и угнетения, если социальный и политический гнет наглого меньшинства не позволяет большинству народа проявить свой гений, реализовать свой человеческий потенциал? Ситуация представляется безвыходной, если половина властвующей элиты опутана сетью коррупционных связей организованной преступности. Смириться с этим? Все религии указывают пути самосовершенствования. Но все религии также предписывают не смиряться со злом: вера без дел мертва. Надо уметь верить и ждать, еще раз ждать, сколько потребуется, и готовить силы для революции — для того дня, когда Бог придет, чтобы очистить землю от зла.
Но однозначного, простого ответа на эти вопросы, пригодного для всех ситуаций, — нет.
Когда ситуация представляется безвыходной, на самом деле, выход всегда есть. Он находится в сфере духа. Во времена Христа в Израиле, оккупированном всемогущей Римской империей, ситуация справедливо воспринималась как безвыходная. В пространстве материальных — военно-политических и социально-экономических координат любой “рывок” мог привести только к катастрофе (что и было в конце концов доказано, так сказать, экспериментально). Даже любая “идеологическая подготовка” жестко подавлялась. Но для Бога все возможно. Он говорит, что выхода нет в пространстве военно-политических или социально-экономических проблем (“кесарево — кесарю”). И даже не в подпольной подготовке идеологии восстания. Освобождение “из-под глыб” сковывающего господства римлян — в духовности, основанной на новом, неслыханном принципе ненасилия и всеобщей любви.
К сожалению, слишком часто ради того, чтобы сделать такой духовный прорыв из “безвыходной” ситуации, человек готов взять в сообщники Смерть, забывая, что она — изначальный враг Жизни. Так было чуть ли не с большей частью великих поэтов. Ради прорыва в мир Духа В.Высоцкий “с гибельным восторгом” над пропастью нагайкою стегает своих “привередливых коней”.
Гейдар Джемаль: идеология радикального ислама
Вот как трактует “чистый ислам” один из наиболее глубоких интеллектуалов — представителей радикального ислама — Гейдар Джемаль1: “Безусловное различение, проходящее внутри человеческой массы, красной нитью делящее человечество на несовместимые друг с другом половины”, — это “отношение к смерти. С одной стороны стоят те, кто носит свою смерть внутри себя, для кого она — реальный центр их существа, не то, что “случится” с ними когда-нибудь, в неопределенном витальном будущем, но то, что составляет именно суть актуального здесь-присутствия. Эти люди составляют кадровую основу религии единобожия, даже если они на данный момент по превратностям биографии, среды и т.п. являются атеистами или исповедуют какие-то случайные идеологии. Они по своей конституции предназначены для армии духа, именно их называют модным словом “пассионарии”…”.
1 В дальнейшем я привожу много дословных цитат из книги Г.Джемаля “Освобождение ислама”, поскольку боюсь исказить смысл его образных философско-теологических текстов.
“Для других же смерть есть нечто категорически внешнее… максимально виртуальная, “исчезающе малая” возможность. Мощной действительностью, вытесняющей смерть со всех горизонтов, для таких людей оказывается само общество, которое они воспринимают, как некий пир, праздник солнца. …Они верят, что даже самое ничтожное и заброшенное существо при определенном упорстве и везении может повысить свой уровень потребления. И тем самым внести свой вклад во всеобщее дело вытеснения смерти в полную невозможность…”.
По Г.Джемалю, “чистое христианство и чистый иудаизм — это ислам”. Суть авраамического монотеизма — противостояние Року. В этом, конечно, есть определенная правда. Но думаю, ни один христианин не согласится, что главный признак человека из “Армии духа” — то, что он “носит смерть внутри себя” и не пытается “повысить свой уровень потребления” и “внести вклад во всеобщее дело вытеснения смерти”. Если не знать, что автор — виднейший деятель ислама, то можно подумать, что это идеи гностиков или катаров.
Честь и хвала автору, который показывает нынешнему интеллектуалу, невежественному в духовной проблематике и религиозной истории, глубинный смысл центрального в исламе понятия джихада. Это “крайнее, напряженнейшее усилие преодоления инерции, борьба с ничтожным внутри себя и с агрессией ничтожного снаружи”. Г.Джемаль во всех аспектах вскрывает истину: мир плывет по течению, или безудержно катится к бездне, точнее, к “финальной битве двух полярных сил, расколовших человечество: силой нормального, подлинного, противостоящего гнилостным, распадным, энтропийным процессам, силой, направленной вверх на соединение с первым и единственным Принципом всего сущего, силой ислама, с одной стороны, и силой инерции, фальши, самодовольства, кощунственной арлекинады, демонической жажды контроля, иными словами силой кафирского неоглобализма — с другой”.
Перенос акцента с “внутренней священной войны” в Духе (Великий Джихад) на “священную войну” в физическом мире (малый джихад) — это признак фундаментальной причины нынешнего ослабления исламских стран — “ослабление самой веры”.
Большинство истинно верующих (и не только мусульман, но и всех авраамических религий), наверно, согласятся, что человечество — в кризисе. Доказательством этому служит то, что происходит ослабление веры: “для верующих стали возможными, терпимыми, даже привычными вещи, которые абсолютно несовместимы с исламом, что “арлекинада, кривляние, подмена и фальсификация — эти обязательные приметы Сатаны — стали доминирующим типом общественной жизни”.
Авраамическая традиция монотеизма дает альтернативу, оппозицию непреодолимому для человека причинно-следственному механизму (в древнегреческой культуре это Рок), то, “что идет против потока тварного существования”. Это воля Творца. Мученик, предавший себя воле Бога (шахид), своей смертью свидетельствует, что такая оппозиция существует.
Яркая и убедительная картина мира, представленная Г.Джемалем, не вызывает несогласия и отторжения у читателя, воспитанного на иной, не столь радикальной культурной и религиозной традиции. Безусловное неприятие вызывает то, что он главным знаком, главным символом Божественного послания считает смерть. “В центре исламского послания стоит Смерть”1.
1 Автора, видимо, вовсе не смущает, что его главный символ так напоминает символы и ритуалы, например, такого тайного общества, как американское братство “Череп и кости”, которое в свое время сотрудничало с нацистами и которое считается одним из четырех тайных или полутайных обществ, составляющих мировое правительство.
Отрицание жизни как противостояния смерти и прекрасного дара человеку от любящего Бога фактически означает полное отрицание ценности всего тварного мира. По Г.Джемалю, “История человечества начинается с пребывания Адама в раю, который он утратил. И с тех пор (в лице своих потомков) не перестает деградировать”. Абсолютный враг духа — диктатура слепой судьбы, это Рок. Две его ипостаси — власть времени и власть общества. Но враг — не только деградирующее общество. “Общество — это такой же страшный механизм, работающий по законам причин и следствий, как и весь физический космос”.
В христианстве и всей культуре, выросшей в христианской традиции, смерть — это враг (и именно поэтому врагом является власть времени). Преодоление
смерти — вот великая победа духа, к которой может причаститься (“приобщиться”) христианин. По Г.Джемалю, приобщение к Богу невозможно: “Разница между Богом и тварью бездонно велика… Между скульптором и его творением есть связь, общая основа. Между тварью и Творцом нет общей основы”.
Быть готовым к смерти во имя жизни, жертвовать собой во имя любви к Богу или к его творениям — это понятно. Но как жить и умирать во имя проекта Творца, цели которого принципиально непостижимы и недоступны ни для твоего интеллекта, ни для эстетического чувства? Богу не нужны ни твоя жажда познать его через его творение, ни потребность открыть его красоту и совершенство для тех, кто их не видит. Для “предавшегося (Богу)” (“муслима”) нужна только одна психологическая способность к безграничной вере. “Пророки напоминают человечеству, что оно есть только глиняное орудие в борьбе духа. И та часть человечества, которая поймет и примет свою глиняную функциональную природу, становится избранной”. Человек является только “инструментом Провидения” (раб Бога). Он создан ради осуществления провиденциальной цели Бога, ведомой лишь ему самому: “Поистине, Я знаю то, чего вы не знаете”.
Но такой ли нужен Богу инструмент, который “не имеет права давать волю сомнениям”? Ведь раб может быть не только исполнителем. Гораздо ценнее раб, который знает цель и вдохновлен величием проекта. Скорее всего, именно недостаток самостоятельного мышления и “центров по изучению лжеучений и духовных соблазнов” (это наше предложение) позволил Люциферу — Иблису — Деннице так мощно развить в современном мире технологии манипулирования сознанием — основное оружие сатаны. В современном, таком сложном мире вряд ли могут любые исполнители не делать ошибок при поисках пути. А если они не имеют права на сомнения, то раз уверовав в еретическое учение лжепророка, человек будет уверять себя, что он не должен нарушать верности.
Чтобы человек мог давать оценку и делать самостоятельный выбор, хотя бы в пределах определенных догматами его веры, он должен собственным разумом и сердцем различать добро и зло, красоту и безобразие. Чтобы действовать, он должен иметь образ цели, желаемого результата своих действий. Радикальная концепция Г.Джемаля содержит только “образ врага” — то есть современного процесса глобализации, подавляющего заложенные в человеке искры духовности и превращающего его в бесформенную “субстанцию, “протоплазму”, “глину, из которой он слеплен”. Она не предусматривает таких пособий и опор для самостоятельного различения, выстраивания стратегий и т.п. воинами Аллаха. Награда и оценка их усилий ждут их только после воскресения в день Страшного суда. Целью ислама является “установление закона Аллаха, высшей религиозной и политической власти на земле”. Для пассионариев армии духа эта концепция предусматривает как главную психологическую составляющую их деятельности — волю к власти: “Воля к смерти, которая является жертвенной, пассионарной моделью высшего религиозного типа, является и волей к власти”.
Такой взгляд резко противоречит лежащей в основе моей статьи гипотезе о том, что человечество входит в эпоху многополярного мира. Концепция Г.Джемаля ведет к продолжению двухполюсного антагонистического мира, под знаком которого прошел ХХ век. Не случайно он пишет, что в действительности существуют только две
партии — “партия Бога и партия сатаны”.
Несомненна заслуга автора в том, что он поднимает экономические и политические проблемы на метафизическую, религиозную высоту, дает им смысловое измерение, от которого отвык и о котором стосковался наш прагматичный и рациональный мир. Вот как он трактует разрыв богатства и бедности. “Человек, который принадлежит к полюсу “абсолютного богатства” в современном мире, не просто имеет деньги — он включен в смысловой луч истории, является участником проекта, определяет содержание и назначение человеческой жизни. Тот же, кто принадлежит к полюсу “бедности”, не просто ограничен в средствах, но лишен смысла как человеческое существо и не имеет доли в истории”.
Быть участником Истории — действительно очень важная часть смысла человеческой жизни. Но чтобы бедные обрели этот смысл, необходимы не только средства, но главное — представление (хотя бы схематичное) об устройстве общества, которое это обеспечит. Необходим образ того общества, к которому следует стремиться человеку, предавшемуся Богу, воину духа, готовому жить и умереть во имя исполнения Его воли.
“Наивный” исторический нигилизм
Отрицанию жизни как борьбы со смертью соответствует и отвержение Г.Джемалем основных исторически сложившихся социальных институтов. В “Манифесте нового Интернационала” он пишет: “Во все времена истории по отношению ко всем народам земли существует один и тот же тиранический субъект — организатор социальной макропирамиды. Это единый хозяин исторического процесса, который через все меняющиеся экономические формы, цивилизационные обличия, сословные модификации порождает одну и ту же несвободу и является онтологически преемственной корпорацией власть имущих…
Бюрократически-силовая структура государств, международная бюрократия, пестрая палитра государственных и частных спецслужб, масс-медиа — весь этот огромный аппарат защищает право нового “корпоративного фараона” на проектирование и воплощение судьбы всего человечества, как его собственной “фараонической” судьбы”.
Эту же тему продолжает и “Освобождение ислама”. Несомненное достоинство книги — яркое и квалифицированное описание мировой властвующей элиты с ее открытыми и секретными обществами и идеологиями, опасностей для мира, которые несет сложившийся процесс глобализации. Но одновременно столь же уничтожающей оценке Г.Джемаль подвергает и любые организации, которые реально противостоят гибельным мировым процессам. Прежде всего это относится к институтам государства и церкви.
Свою теологию автор называет “революционным исламом”. Достоинством его позиции является трактовка революции как духовного события: “революция — это действо Святого Духа, религиозная мистерия, которая невозможна вне религиозного контекста авраамизма”. В первую очередь это относится к большевистской революции 1917 года, значение которой он поднимает на по праву ей принадлежащую метафизическую высоту. К этой революции и к Ленину он относится положительно. И в то же время утверждает, что как победа коммунистической партии в революции и гражданской войне, так и развитие Советского государства — все это лишь один из проектов мондиалистских (глобалистских) сил. Советское общество “не только не противостояло мондиализму, но функционально обслуживало его”. И сама партия большевиков была “мондиалистской и безусловно управляемой”. По Г.Джемалю, “призывы к мировой революции, идея “всемирной советской республики” типологически ничем не отличаются от установки на новый мировой порядок”: это все — “пароли, позывные современного мондиализма”. С начала 30-х годов советская власть в СССР превращается в антисоветскую власть”. За период с начала 30-х до 1991 г. “скрытое сотрудничество тоталитарной советской империи с империалистическим лагерем … погубило тысячи борцов, многие партии и боевые организации антиимпериалистического сопротивления”.
Ну что ж, раз ни одна из противоборствующих исторических сил в принципе не может привести человечество к приемлемому общественному устройству, это, по крайней мере, делает более понятным превознесение автором смерти как единственной достойной цели.
Г.Джемаль фактически отвергает все реализовавшиеся в истории социально-политические организации, поскольку они порождают бюрократию и иерархию (которую он называет не иначе как “пирамидой”), т.е. систему угнетения и несвободы. Это относится как к транснациональным корпорациям, так и к противостоящим им национальным государствам. Любая клерикальная иерархия является для него “иерархией попов” или “муллократией”. Даже самая революционная партия — большевистская не смогла избежать превращения в великодержавную партию бюрократов. По Г.Джемалю, носителями пассионарного нонконформизма остаются теперь только “одинокие герои”, а наследниками воинской касты кшатриев — подпольные группы сопротивления Системе и полевые командиры.
Его “Манифест нового Интернационала” заканчивается стратегией “управляемой мировой революции, в ходе которой новый Интернационал берет власть в мировом масштабе, оказываясь впервые в истории человечества штабом управления миром со стороны униженных и обездоленных, не используя больше бюрократические государства как инструмент планетарной политики”. А в качестве первого этапа революции (или предварительного условия для ее начала) предполагается, что Интернационал нового типа должен добиться “влиятельности в мире, сравнимой с влиятельностью Коминтерна середины 20-х годов”, чтобы “разрушить контроль со стороны Системы над общим ходом мировой истории”. Это приведет к глобальному кризису, экономическому и социальному хаосу.
Возникает законный вопрос. Если ни один из реализовавшихся в истории типов организации общества не избег бюрократизации, клерикализации, угнетения, несвободы, то почему можно надеяться, что новая революция приведет к иному результату? И главное: что это за результат, какой тип общества достоин того, чтобы ради него создавать новую “армию духа” и новый Интернационал и подвергать мир разрушительному кризису и хаосу? Как стал бы управлять новый Интернационал — “штаб управления миром”, если бы “возрожденная героическая элита” воинов Аллаха (по выражению Г.Джемаля, “костяк будущего управляющего класса”) взяла власть? Разве этот новый класс избег бы участи любого правящего класса и любой властвующей элиты и не стал бы “корпорацией власть имущих”, то есть “субъектом угнетения”? Веру Г.Джемаля, что они приведут мир к обществу без бюрократии, без несвободы можно было бы назвать наивным нигилизмом. Но это не так. Похоже, что эти вопросы его не заботят. Почему? Потому, что он смотрит на человечество “с точки зрения чистого финализма, оппозиции всякому возможному бытию… Человек поставлен Богом… в роли конца всех вещей, в центре которых он поставлен”.
И тут же встает вопрос о самом понятии революции. Чем отличается позиция революционеров от позиций непримиримых борцов-одиночек или разрозненных групп сопротивления существующему режиму? К таким группам относились группы бомбистов-народников в России, сейчас — группы террористов в арабских странах, если они действуют не под руководством спецслужб или иных тайных руководящих центров. Их идеологии могут быть различны: от ликвидации наиболее ненавистных народу чиновников до идейно-религиозного отрицания любых бюрократических и клерикальных структур. По-видимому, главное отличие — в более глубокой проработанности целей борьбы, всей идеологии и как результат — в четкой и совершенствующейся организации партии.
Государство и революция
Г.Джемаль называет свою теологию революционным исламом. Я не случайно взял в качестве заголовка подраздела название известной работы Ленина (которого Г.Джемаль высоко ценит). В этой работе Ленин отстаивает значение государства для революционного марксизма против антигосударственной позиции оппортунистов. Концепция исторического материализма Маркса и Энгельса разрабатывалась в основном на базе опыта Европы, который отражал беспрецедентное развитие в течение нескольких столетий экономической цивилизации. В этот период безраздельно доминирующим фактором, определяющим большинство изменений в сферах политики, морали, даже мировоззрения и культуры, становилось развитие производительных сил и производственных отношений. Когда К.Маркс объявил государство только инструментом в руках господствующего класса (в Европе — капиталистов), он был сыном своего века — века Просвещения и масонских освободительных революций. Монархии вместе с церковью были главными защитниками докапиталистических, а затем и капиталистических укладов жизни. Это отразилось в известном положении Ф.Энгельса об “отмирании” государства в коммунистическом бесклассовом обществе.
Однако Маркс и Энгельс вовсе не были сторонниками анархической идеи ненужности и “реакционности” государства и иных социальных институтов самих по себе, приверженцами идеала бесструктурного общества, который восходит к гностическим сектам. В новое время идейную основу для отрицания государственной и церковной организации создал Руссо, утверждавший, что “естественный”, “природный” человек не нуждается в господствующих над ним и подавляющих его природные склонности социальных структурах. Эти идеи взяли на вооружение многие масонские общества и их наиболее активная ветвь — образ иллюминатов во главе с его создателем Адамом Вайсхауптом. Вполне в духе века Просвещения он говорил, что разумный и просвещенный человек не нуждается ни в каких социальных институтах. Масоны и иллюминаты использовали эти идеи как основу для провозглашения в качестве своей цели — разрушения монархий и христианской церкви.
К.Маркс боролся с анархистами Прудоном и Бакуниным и как теоретик, и как практический политик. Анализируя опыт Парижской коммуны, К.Маркс понял, что без устранения рациональной, хорошо отлаженной государственной машины профессионалов-бюрократов невозможна революционная перестройка общества. Он перечисляет как необходимые первые декреты Коммуны: уничтожение постоянного войска и замена его вооруженным народом; отмена всяких привилегий чиновникам, сведение их зарплаты до уровня заработной платы рабочего. Это действительно означало ликвидацию государства. И К.Маркс приветствовал эти декреты, но только как временные меры, необходимые для революционного момента. А Бернштейн принял этот тактический шаг революционной борьбы за теоретический принцип “упразднения, растворения” государства в будущем обществе, сближающий Маркса с основателем анархизма Прудоном.
Ленину приходилось отстаивать революционную теорию Маркса, так сказать, на два фронта: 1) от оппортунистов-государственников, которые фактически отрицали положение, что государство, несмотря на успехи его демократизации, остается классовым и элитарным, и 2) от антигосударственников, которые упрекали революционных марксистов в утопизме и демагогии, когда те предлагали использовать государство для экспроприации капиталистической собственности в пользу государства трудящихся.
Ленин в этой полемике оставался убежденным государственником. Он твердо отодвигал обещанное классиками “отмирание” государства на далекий период “высшей” фазы коммунизма, когда общество станет действительно бесклассовым. А на период социализма требовал “строжайшего контроля со стороны государства над “мерой труда и мерой потребления”, но только государство должно быть не государством буржуазных чиновников, а государством рабочих”1. Ленин не мыслил революции без государства и без теории, описывающей цель переворота.
1 Ленин В.И. Сочинения, том 25. Изд. 4-е. — Политиздат, 1949. С. 441.
Идея ненужности и реакционности государства и других социальных институтов может быть эффективным идеологическим оружием в руках революционеров (а также и контрреволюционеров) для разрушения старого строя, после которого предполагается создание новой (более справедливой, более эффективной) системы институтов и нового государства. А Г.Джемаль рассматривает любое государство, любую социальную иерархию только как аппарат господства верхушки этой иерархии и угнетения остального человечества. Понятие “революционный ислам” по Г.Джемалю, видимо, ближе к нигилизму гностиков и иллюминатов.
О субъекте сопротивления Системе
Исторический нигилизм Г.Джемаля, не желающего различать советскую власть 30—80-х годов и мировой империалистический лагерь, приводит его к вопросу о субъекте оппозиции, субъекте сопротивления Системе. Когда бросаешь вызов всему миру, этот вопрос становится очень непростым. Кто те угнетенные и обездоленные, которые должны управлять миром после победы мировой революции? Пролетариат мечтает только об улучшении своей экономической ситуации и делегирует свои политические полномочия профессиональным революционерам. Массы “люмпенизированы”, и марксистский проект солидарности обездоленных становится химерой.
С точно такой же трудностью столкнулся в 60-е годы идеолог “новых левых” Г.Маркузе. В своей наиболее известной работе “Одномерный человек” он писал: “Самый слабый пункт Критической теории (так он называл свою теорию. — В.В.) — ее неспособность указать освободительные тенденции внутри существующего общества” (т.е. внутри развитых стран “мирового сообщества”), иными словами, в развитых странах трудно найти те социально-политические силы, которые хотели бы “освобождаться от Системы. Единственный резерв сопротивления, который он может указать, — “под покровом консервативно настроенной основной массы народа скрыта прослойка отверженных и аутсайдеров, эксплуатируемых и преследуемых представителей других рас и цвета кожи, безработных и нетрудоспособных”.
Г.Джемалю в 2004 году удается уже определить более политически значимую силу в качестве субъекта сопротивления Системе. Это диаспора — те люди, которые, “с одной стороны, противопоставлены среде, а с другой — не изолированы от нее, принуждены с враждебной средой взаимодействовать, конкурировать”. Для автора важно, что они вырваны из всех “почвенных, этнических, клановых и даже семейных связей”.
Диаспора — это наследник цивилизации кочевников. Вот как характеризует Г.Джемаль роль этой цивилизации. “В земледельческой оседлой культуре человек фиксирован на земле, двигаясь во времени. Для него существует история, существуют перемены… Кочевник, будучи человеческим перекати-поле, свободно перемещается в пространстве, но, наоборот, фиксирован во времени. Оно для него не движется. Кочевые племена находятся вне истории”. Что же, автор готов приветствовать победу диаспоры, несмотря на то, что она чужда истории, что она не знает и не хочет знать культуры и традиции того народа, куда закинул ее поиск несметных богатств (как конкистадоров в Америку или мигрантов на Запад в ХХ веке)? Да, именно так. По его мнению, диаспора — идеальный субъект для существования конца истории, “конца всех вещей”. (Правда, никак уж нельзя согласиться, что монотеизм — это “перестройка сознания, в которой в качестве приоритетного центра, смысловой оси, выбрана оппозиция всякому бытию”.)
“Преимуществом диаспорного варианта (мировой революции. — В.В.) является отсутствие угрозы перерождения партийной государственной бюрократии из революционеров в национал-большевиков”. Очевидно, сильнее кошки зверя нет.
Можно предположить, что на идею назвать диаспоры лучшей силой для революции навела автора известная роль диаспоры в российских революциях 1905 и 1917 годов. Однако и в создании современной финансово-империалистической
системы — главного врага джемалевского Интернационала XXI века — роль диаспоры в Европе и Америке огромна. На наш взгляд, исторический опыт свидетельствует, что местные (Г.Джемаль предпочитает термин автохтонные) элиты оказываются более последовательными субъектами сопротивления, в то время как представители диаспоры гораздо более активно начинают искать возможность приблизиться к “центру силы и богатства” и обслуживать Систему.
Ответ тех, кто не отвергает мир
Как уже было сказано выше, по нашему мнению, теология Г.Джемаля и его социально-политическая идеология базируются на радикальном противостоянии “миру и всему, что в мире”. Он и Ленина ценит только за то, что для него (по мнению Г.Джемаля) “сущее есть ложь, а единственная истина — это революция против лжи”, он — “духовная линза, в фокусе которой горит луч всей русской культуры и истории, прожигающий “свинцовую мерзость” любой жизни в любую эпоху (выделено мной. — В.В.)”.
Вопрос отвергнуть ли мир как порождение злого Бога или принять земную жизнь, несмотря на все “свинцовые мерзости”, как Божий дар, как великую возможность видеть, чувствовать, бороться, участвовать в его сотворении, — это главный духовный вопрос, который так современно поставил Ф.М.Достоевский в образе Ивана Карамазова: принять ли мир как дар Божий или гордо отказаться от него и “почтительно вернуть билет”? Я верю, что будущее за теми, кто мир принимает1.
1 Подробнее об этом в моей книге: Волконский В.А. Смысл жизни и история. — Москва — Казань: Алтай-ТАУ, 2008.
Что можно ответить в целом на “тотальный исторический нигилизм” в отношении таких социальных институтов, как государства, церкви, а также господствующие теперь в мире глобальные финансово-политические группы (ФПГ) и корпорации? Представитель марксистско-ленинского социализма скорее всего скажет, что как государства на протяжении тысячелетий человеческой истории, так и крупные промышленные и финансовые организации, появившиеся в период индустриального общества, являются необходимой формой, в рамках которой развивались наука, экономика и культура. Они создавались и создаются трудом (а часто и жертвами) в течение десятилетий или даже столетий, аккумулирующих бесценный опыт поколений. Их рост обычно связан с определенной системой ценностей и с возникновением иерархии — иерархии ответственности, влияния, знаний и опыта, харизмы и власти.
Двадцатый век прошел под знаком борьбы за статус и роль государства. Будет ли государство реальным представителем народа, выразителем интересов страны или станет лишь инструментом в руках крупных ФПГ и мировой финансовой олигархии1?
1 Подробнее об этом в книге: Волконский В.А., Корягина Т.И. Современная многоярусная экономика и экономическая теория. — М.: Институт экономических стратегий, 2006.
Представитель православной традиции, вероятно, согласился бы, что государство может играть важную, необходимую роль в человеческой истории и играло ее, когда государство освещалось и одухотворялось Священным Духом. Для России сильное централизованное государство — одно из ценнейших богатств, буквально выстраданное народом в периодически возникавших смутах и междоусобиях. И дальше добавил бы, что в человеческом обществе любые, самые высокие социальные идеи, самые рациональные структуры и самые справедливые институты — не совершенны и не вечны.
Со временем идеи перестают соответствовать своему назначению и фальсифицируются, пассионарный революционный подъем сменяется временем циничных практиков, “привилегированных плебеев, которые всплывают на исходе революции, когда над огнем затвердевает лава…” (это цитата из романа “Полдень века” Виктора Сержа о событиях в России конца двадцатых — начала тридцатых годов, которую приводит Г.Джемаль). Но весь опыт истории свидетельствует, что человечество не может обойтись без крупных организаций и их бюрократии. Без них оно вернулось бы в эпоху, когда разрозненные группы наших предков тряслись от холода и страха в пещерах. Выход состоит в том, чтобы терпеливо и последовательно совершенствовать такие институты, как государство и церковь, преображать и просветлять их изнутри, внося в их устройство рационализм и духовность. Помните, как говорил Маленький принц у Антуана Сент-Экзюпери: баобабы надо выпалывать каждое утро на всей планете!
Это, конечно, не революционная идеология. Но это не означает, что я отрицаю революции в принципе. Просто сейчас нет идеологии: нет концепции, определяющей, к какой цели может и должна привести социально-политическая революция. Предстоит период теоретической и духовной работы, который, возможно, приведет к очевидности для многих, что такая революция человечеству необходима. Но, возможно, период затянется надолго, даже если эти поиски будут проходить в общественно-политической и экономической ситуации в мире, которую значительная часть человечества будет оценивать как противоречащую достоинству и призванию человека.
Многие верующие считают, что ответы на все вопросы заложены в Священных книгах. Но ведь в них не говорится об устройстве общества в современном мире, о необходимой его структуре. Какая экономика, какое государство угодно Богу? Чтобы получить ответ на этот вопрос, необходимы, по крайней мере, объяснения, комментарии к текстам Корана и Евангелий (комментарии, столь презираемые Г.Джемалем).
Ведь с тех пор, как были даны Откровения Пророков, очень много воды утекло. В тысячи раз увеличилось число верующих и число неверующих. А такие понятия, как демократия (в том числе и столь важная для Г.Джемаля военная демократия), олигархия, единство народа — это, как известно, понятия арифметические. Если в древнегреческом полисе все взрослое население могло собраться на главной площади и решить все главные вопросы власти, то в современном обществе народ может узнать что-либо о своих правителях только через газеты и телевидение. А сколько их, непубличных политиков, чиновников, финансистов, а главное — советников, которые готовят и принимают важнейшие для страны решения. Народ не знает даже имен!
Разве не очевидно, что нас, людей, стало “слишком много”, чтобы можно было обойтись без хорошей организации, структурирования общества, политической и хозяйственной иерархии? А крупная организация не существует без бюрократии и без иерархии.
Теология “разделяющая”
и теология “объединяющая”
Г.Джемаль, как уже отмечалось, подчеркивает задачу разделения верных и неверных, поляризацию сил ислама и сил инерции, фальши бездуховности. В недавно вышедших книгах Айрата Бахтиярова “Путь восприятия Сердца: от Сердца к Сердцу” и “Размышления о вере. Зачем верующему Коран?” раскрывается другая сторона, другая ипостась ислама. Это “объединяющая” идеология и теология. В этих книгах дана общая концепция развития и совершенствования человечества как единого сообщества, как процесса “обучения объединяющему способу мировосприятия” для поддержания “гармонии всех частей Единого, Единой жизни”. Концепция физического и метафизического космоса в их взаимодействии проецируется на проблемы мировосприятия и поведение отдельного человека. Подробно описан путь развития у себя восприятия и осознания любви, даны даже методики, “технологии” такого самовоспитания на основе Корана и других священных текстов.
А.Бахтияров пишет: “Мы поначалу не видим разницы между целостным самоосознающим существом, каковым по сути являемся, и выделением нашего самосознания в виде разделенного “я”. Рассудку кажется, что если мы откажемся от разделяющего взгляда на мир, то погибнем, исчезнем как самоосознающее существо. В этом проявляется фундаментальная особенность разделяющего человеческого эго… Для того чтобы знать реакцию частичек Единого по отношению к нам, мы должны научиться ощущать их изнутри, воспринимать как бы “их взглядом”, постараться понять, почему, каким образом они с нами взаимодействуют”.
Осознание ценности и эффективности духовного единства, отождествление своих интересов с интересами Целого — этот путь открывают и проповедуют в своих Откровениях все монотеистические религии.
А.Бахтияров верит,что “наступит миг, когда наши “жертвы” будут приняты — Он откроет наши сердца и поселит в них свою Любовь. Тогда мы в единстве Любви сможем дарить Ему, предлагая всего себя, любовь своих сердец и быть благодарными, не забывая просить у Него прощение за всю “ту боль, которую мы Ему причинили”.
Общение с Богом, к которому стремится верующий человек, учит глядеть на любой конфликт с точки зрения Творца, который отвечает за все мироздание. Если ты любишь Господа, ты должен подумать: “А каково Ему управляться со всем этим сложным миром, со всеми нами — часто такими глупыми и злыми? Неужели я доставлю Ему еще дополнительную печаль и трудности своим своеволием и нарушением Его учения?”
Г.Джемаль, конечно, понимает необходимость единства мировой исламской общины как теолого-политического субъекта, а затем и всего протестного движения. Однако трудно представить такое единство на основе его “разделяющей” финалистской теологии. Гораздо более вероятно, что такой основой станет принцип любви, к которому призывает и которому верит А.Бахтияров. Во всяком случае, к единению мусульман с христианами его установка гораздо ближе: “Милосердный взыщет любовью всех верующих и делающих добро” (Коран, 19:96).
Западная и восточная формы мышления
Ряд культурологов (в частности, Освальд Шпенглер), характеризуя особенность западной цивилизации, указывают на тип ее духовной экспансии: стремление устанавливать свой порядок, те принципы и правила жизни, которые обитателям западных “развитых” стран представляются нормальными, а обычно и единственно разумными, и само собой разумеющимся. Этот тип отношения к иным культурам вовсе не является обязательно характерным для всех здоровых и “растущих” цивилизаций. В частности, для православной российской цивилизации в гораздо большей мере характерны способность и стремление к сосуществованию с иными культурами с постепенным, все более глубоким пониманием, “вживанием” в их образы и смыслы, “впитыванием” и усвоением их. Православию свойственна анонимность, способность взглянуть на противостояние двух с точки зрения целого, учитывающего интересы обоих.
В интерпретации Г.Джемаля подлинный “чистый” ислам должен быть наделен тем же типом духовной экспансии, который характерен для Запада. На вопрос, должна ли быть вера духовно агрессивной, он отвечает: “Бесспорно”… Она должна стремиться к власти. Вопрос: “Но тогда уверовавший должен находиться если не в конфликте, то в антагонизме с другими?”… Ответ: “Обязательно должен находиться в антагонизме”.
Сошлюсь на Андрея Девятова, который в своих книгах и статьях для изложения политических теорий и идеологических позиций с великолепным успехом использует магию символов, чисел и иных “признаков тайны замысла”. Обратимся и мы с его подачи к символике “двоичности” и “троичности” как доминирующих “фигур” мышления в цивилизациях Запада и Востока. Согласно А.П.Девятову1, для Запада характерна “двоичность” мышления, для российской и китайской культур — “троичность” (символ православной Троицы, “Бог любит троицу”, китайские описания перемены стихий и космических начал в циклах времени — не как борьбы противоположностей, а как связки трех сил). Попробуем предложить свою гипотетическую (возможно, излишне “рациональную”) логику этого признака различения цивилизационных кодов.
1 См., напр.: Девятов А.П. Китайский путь для России? — М.: Эксмо, Алгоритм, 2004. Подробнее — в кн. Девятов А.П. Практическое китаеведение. Базовый учебник. М.: Восточная книга, 2007.
Гегелевская диалектическая триада “тезис — антитезис — синтез” более характерна для азиатского Востока, чем для Запада. Недаром К.Маркс сказал, что для него смысл жизни — борьба. Духу Запада важнее первая фаза диалектического движения — борьба тезиса и антитезиса. Заповедь формальной логики — “третьего не дано”. Для Востока борьба антагонистических начал — только момент, этап движения, важен результат, синтез.
Осознание ценности и эффективности духовного единства, отождествление своих интересов с интересами целого, взгляда на каждое противоречие тезиса и антитезиса с позиции их синтеза — этот путь открывают и проповедуют в своих откровениях все монотеистические религии.
В западной культуре доминирует приоритет будущего, даже если это будущее неизвестно и неопределенно. “Новое” имеет магическую власть над человеком Запада. Как говорится в образной украинской шутке: “нехай гирше, да иньше”. Идея прогресса возникла в Европе не раньше XVII века. Для восточной философии, как и для мифологического мышления, обычно золотой век находится в прошлом, для них характерны циклические схемы истории. Идея Ф.Ницше о “вечном возвращении” — это не западная идея, так же как его попытка обожествить “мгновение”, это поиск спасения от разрушительности “вечного боя” и “бега времени”, поиск выхода из сферы временного и ничтожного в сферу Вечности и Духа.
Для духа Востока немыслима вечная конфронтация. В “Вечности” — только Великая Гармония и Великий Покой. Лозунг “Разрушим до основания, а затем” — этот лозунг мог возникнуть лишь в молодой (по сравнению с Востоком) западной цивилизации. Запад ушел от предпочтения стабильности, покоя, сохранения прошлого, характерного для традиционных обществ.
В концепции А.Бахтиярова символом идеального, “целевого” состояния служит не прошлое, или покой, но гармония, гармоничное единство Жизни.
Радикальная концепция Г.Джемаля не вписывается в нарисованный выше образ духа Востока. Она гораздо ближе к западной “двоичности”
Хочу в заключение подытожить отношение к теологии Г.Джемаля, которое возникает у меня, человека христианского мировоззрения и христианской культуры. Я высоко ценю тот героический пассионарный пафос, который несет своими работами Г.Джемаль. На мой взгляд, этот героический дух в большой мере присутствует в изначальном христианстве. Но в последнее время из-за доминирования практически-материалистического мировоззрения и буржуазной (точнее, мещанской) морали этот героический дух в христианских обществах во все большей степени утрачивается.
Однако у Г.Джемаля отсутствует то, без чего теряет смысл человеческая жизнь и героическое противостояние злу, что дает возможность принять земную жизнь как великий дар Бога. Это Любовь, о которой апостол Павел говорит: “Если имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы” (1Кор. 13: 2, 3).