Этнолирические заметки с отступлениями
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2010
Эмиль Агаев
— писатель-публицист. Был собственным корреспондентом “Литературной газеты”, заведующим Азербайджанским бюро АПН (РИА “Новости”). После распада СССР — “колумнист” ряда республиканских изданий, консультант независимого аналитического агентства MMC (Мюнхен, ФРГ). Автор ряда публицистических книг, кино-, телесценариев, путеводителя по Баку, вышедшего в Москве на иностранных языках, художественных переводов с азербайджанского. Член Союза писателей и Союза журналистов Азербайджана. Лауреат премии Золотое перо Союза журналистов Азербайджана.
Азербайджанцам не свойственно зацикливаться на истории. Мой отец вспомнил по моей просьбе — да и то не без труда — только своих прадеда и прабабку, не дальше. Но любопытно: не каждый из азербайджанцев знает происхождение своего рода, однако, откуда родом “они ВСЕ”, знает: конечно, от пратюрков! От кого же еще?!
Да, если рассматривать изначальную доминанту, консолидирующий фактор этноса — его язык, равно как зафиксированные в нем событийные и бытовые приметы давно минувшего, то для азербайджанцев, несомненно, такой доминантой является огузский эпос “Китаби-деде-Коркут”, 1300-летие которого было отмечено в конце прошлого века.
Не случайно автор перевода эпоса на русский язык (к слову, блестящего!) Алла Ахундова слово “деде” перевела не так, как это делалось до нее, не буквально, “дед”, а — “ОТЕЦ”, в смысле — отец тюрков, духовный отец. Как не случайно и то, что первопроходец изучения азербайджанского менталитета философ и публицист Гасан Гулиев свою первую книгу на эту тему назвал “Генотипы рода Коркуда”.
На основе тщательного исследования этого эпоса турецкий ученый Мухаррем Эргин делает однозначный вывод: он — “всецело творение Азербайджана”, поскольку каждая его строка “сталкивает нас с азербайджанским тюркским языком”. И не только языком — с жизнью, бытом, ритуалами и обычаями, наконец, с географией раннесредневекового Азербайджана. Так, живший в XIV веке Абу Бекр, перечислив страны, которые завоевал герой эпоса Баяндур-хан, добавляет: “…а сам он направился на зимовку в Карабаг и на летовку в Гекче-Дениз”. Упоминаются в эпосе и Барда, и Гянджа, и находящаяся на территории Нахчывана крепость Алынжа, и другие места Азербайджана.
Огузско-тюркское начало можно смело считать доминантой этногенеза азербайджанцев (и соответственно его ментальности), но в седой пра-пра-истории его были и другие составляющие, прошедшие длительную эволюцию, как и сама письменность: от пиктограмм Гобустана, древней клинописи Манны, тюркских рун и арабского письма до современной латиницы (древнейших текстов до нас, увы, дошло крайне мало: борясь с язычеством, ислам уничтожил практически всю рунику!).
Тут и Кавказ, прародина многих этносов, в том числе и азербайджанцев, тут и другая их прародина — за рекой Аракс. Тут и другие культуры, которые оказали на азербайджанцев воздействие и на которые воздействовали они сами. Тут и культура пришедших из южнорусских степей “коровьих пастухов”, как называли древнеиранские племена аборигены Передней Азии, испокон веков пасшие в основном овец (ну, и лошадей — по некоторым данным, они были приручены именно здесь, а не в степях Центральной Азии), которых тюрки сделали своими тотемами, причислив к ним еще и тотем своего мифического спасителя — волка, тут и арабо-исламская культура, и русская, а через нее — западная… Много было чего!
История водила на протяжении тысячелетий вокруг Азербайджана целый “хоровод культур”, время от времени впиваясь в него стрелами прямых вторжений — с севера, с юга, с запада; на востоке Азербайджан защищал “водяной ров” Каспия, ну и горы Кавказа в какой-то степени тоже помогали уберечься от иноземного размыва.
Умение сохранить себя и одновременно — открытость, образованность, живая восприимчивость родили в свое время феномен Низами, который, прожив всю жизнь в Гяндже, стал классиком одной из богатейших культур — персидской, и обратный феномен — Физули, всю жизнь жившего в Ираке, куда переселили его предков, и создавшего поэтические шедевры на родном азербайджанском языке.
Отступление археологическое
Вместе с Фарманом Керимзаде, писателем и знатоком этнографии, побывали в селе удин — одного из древнейших обитателей Южного Кавказа, входивших в союз племен Кавказской Албании, первое упоминание о которой относится к IV веку до н.э., потом посетили развалины находящейся рядом древней Габалы — столицы этого государства, существовавшего на территории нынешнего Азербайджана.
Наши ученые мужи долгое время не занимались им, ограничиваясь послеисламской историей, а зря! Недавно провели наконец раскопки и — сколько находок!
Долго ходили по котловине между остатками старых стен и фундаментов, собирая то, что не нашли или не сочли ценным археологи. Лично я накопал кучу осколков керамики, несколько кувшинчиков, предназначенных то ли для воды, то ли для масла (нефти), светильников — сохранились почти целиком.
Привезя находки домой, решил разместить эти реликты на полках недавно купленной “стенки” — где еще? — и, дабы отмыть от грязи, окунул черепки в ведро с водой. И вдруг послышался загадочный такой шорох, потрескивание, даже попискивание.
— Смотри, история подала голос! — удивился помогавший мне младший сын. — Наверное, это вода так заполняет поры сосуда!
— Читал где?
— Да нет. Это я так… Так думаю!
И как это я сам не сообразил: кувшин, сотни лет пролежавший на склоне горы под слоем пыли, настолько высох, что в его порах не осталось, видимо, ни капли влаги.
И тут же в голове промелькнула другая мысль: а ведь сегодня Мансур, мой сын, впервые произнес эти слова: “Я так думаю!”. История — надо же! — пробуждая воображение, заставляет соображать…
Черепки в ведре тем времени стихли. Только нет-нет да и на поверхности возникали пузырьки.
— Воздух десятого столетия, — подыграл я сыну. — Представляешь, тысячу лет назад этим воздухом дышали люди!
(Примечание автора. Упомянутого выше Фармана Керимзаде уже нет в живых. Сам переселенец из Армении в соответствии с постановлениями центральных органов 1947-го и 48-го годов о принудительном выселении с территории Армении азербайджанцев — было такое, под предлогом размещения в Армении армян-репатриантов! — с началом карабахских событий он принял живейшее участие в устройстве изгнанных из родных мест соотечественников и вскоре скончался — сердце не выдержало!)
Да, скажу так: Азербайджан БОЛЬШЕ, чем Азербайджан — исторически, географически, культурно, а азербайджанцы больше, чем азербайджанцы, будучи СВОИМИ не только в самом Азербайджане, но и на значительной части Кавказа (в Дагестане, в Грузии, до недавнего времени в Армении), и по ту сторону Каспия, и в Турции, и в Ираке, не говоря уже об Иране, где они — вторые после фарсов (а по некоторым данным, и не уступают им по численности).
Это и понятно. В силу религиозного (ислам) и языкового (тюрки) факторов Азербайджан был более естественно включен в историю всего региона Переднего Востока, Азии, чем его соседи.
Сыграли свою роль и переселения азербайджанцев внутри этого региона, переселения по разным причинам, но чаще — в результате нашествий. Помню, как, вернувшись из поездки в Ирак, поэт Расул Рза рассказывал о поразившем его сходстве языка и поэзии живущих ныне в Киркуке (Ирак) туркманов, как они называют себя, с языком и поэзией Азербайджана — некоторые из их песен исполняются на лад так называемых “карабаги”; равно как родом из Азербайджана и даже конкретно — “из племени Баят” (крепость Баят — первичный центр карабахского ханства, расположена на нынешней территории Агджабединского района АР) были и предки великого поэта Физули. А в поражающих своим величием минаретах мечетей и других исторических памятниках Стамбула есть доля труда и “уста”, мастеров, из Баку, всегда отличавшихся особым искусством резьбы по камню (достаточно увидеть Диванхане во Дворце ширванханов в Крепости).
Поначалу язык носил общетюркский характер (как и этноним “туркман”). Однако после размежевания с анатолийскими турками и образования Османского государства азербайджанский язык все более шлифуется, стабилизируется и на исконно исторической азербайджанской территории выделяется в самостоятельный язык тюрко-огузской группы, на который “особо сильное воздействие оказывали сложившиеся почти неизменно враждебные отношения с султанской Турцией и Сефевидской державой” (академик А.С.Сумбатзаде).
“Начал учиться по-татарски (азербайджанцев называли в те времена кавказскими татарами. — Авт.), язык, который здесь, и вообще в Азии, необходим как французский в Европе”, — известные слова Лермонтова из его письма Раевскому. “…Почти во всем Дагестане тюркско-татарский язык считается, так сказать, интернациональным”, — отметит полвека спустя К.Ф.Ган.
* * *
И вот эти уходящие в глубь веков “пересечения” истории племен и народов начисто опровергают имеющий хождение, увы, и поныне старый миф, который разделяет народы на “древние аборигенные” и на так называемые “пришлые” — этот миф был в свое время порожден небольшими (“реликтовыми”) этносами, замкнутыми на себе и своей истории, он совершенно нелеп. Ведь в мире нет “не пришлых” — разве что какие-нибудь затерянные в дебрях Амазонки или на Крайнем Севере племена!
Азербайджанцы — наглядное и как нельзя лучшее подтверждение того, как так называемая “аборигенность” может органически сочетаться с так называемой “пришлостью”, в чем-то вбирая последнюю в себя, растворяя ее в себе и в то же время отчасти растворяясь в ней.
“Жители, населяющие этот край, суть потомки различных племен, почти всего рода человеческого” (А.Бакиханов, историк, ровесник Пушкина, с которым он, к слову говоря, встречался).
Отступление гипотетическое
…Нахчыван, Гями-гая (“Корабль-скала”). Согласно народным легендам, именно здесь остановился Ноев ковчег, затем поплыл дальше, к Арарату, а потом… потом вернулся обратно. Ведь, согласно Книге Бытия, ковчег остановился не на горе Арарат, как принято говорить, а “на горах Араратских”. То есть выходит — гора не одна! Вспомним, наконец, одно из толкований происхождения слова “Нах-чыван” — от слова “Нух” (так по-азербайджански называют Ноя).
А вот — Гобустан (“Страна оврагов”), близ Баку. Здесь сохранилось множество памятников, но главное — наскальные рисунки. В том числе — судов. Среди них “складные ладьи” из обтянутого кожей тростника, используя которые древние плавали по морям и рекам, а когда водный путь кончался, складывали их и, взвалив на себя, шли пешим ходом до “следующей воды”. Но самое главное — время, когда были начертаны на скалах эти петроглифы. Их датируют концом VII — началом VI тысячелетия до н.э. (!). Выходит, они… самые древние на Земле? То есть если предположить чисто гипотетически, что патриарх человечества сошел с первого на земле судна на Гями-гая, то его потомки, расселившиеся до самого Апшерона, первыми ступили здесь с земли на корабль! Красиво…
Гиперсенсация? Миф? Допустим. Хотя побывавший здесь (и не раз!) Тур Хейердал, изучив похожие петроглифы в разных уголках земного шара, признал датировку изображенных на скалах Гобустана судов верной. Более того, выдающийся норвежец пришел к выводу: именно Прикаспий, а не какой иной уголок Земли, не исключено, является очагом земной цивилизации!
Вопрос вопросов — каким образом на территории вокруг Аравийского полуострова, населенного дикими племенами, практически одновременно возникли три великие цивилизации? Тур Хейердал ответил на него так: их создали те самые первопроходцы с берегов Каспия, преодолевшие сотни и тысячи километров по суше и по морю, двигаясь на юг. Затем они двинулись и на север!
Подтверждение каспийской гипотезы Хейердала — исландские саги. В них упоминаются асы. Так древние скандинавы называли и своих богов, и некий загадочный народ.
Некий шведский король, повествуется в одной из саг, дал обет посетить страну асов — Асгард, где жил их правитель Один, и посетил для этого “страну турок”.
Про асов я читал, хетты называли их “азии”. Наконец, “азы” упоминаются и в “Древнетюркском словаре”, и еще ранее, в “большой надписи в честь Кюль-Текина”, как пишет ныне покойный историк, по национальности удин, Ворошил Гукасян (очевидно, имеется в виду знаменитая Орхоно-Енисейская надпись).
А сколько еще надписей и других свидетельств, относящихся к событиям древней, средневековой и даже относительно недавней истории Азербайджана, сокрыто от наших глаз! На древнееврейском — как память о походах сюда хазар, исповедывавших иудаизм, на языке итальянских купцов, приезжавших за коврами и шелком в Шемаху, на русском — языке староверов и молокан, первых переселенцев из России, на языке преследуемых у себя на родине и нашедших в Азербайджане вторую родину немцев-лютеран…
Еще одно любопытное открытие. В старом словаре казахский поэт и исследователь истории Азии Олжас Сулейменов нашел, что слово “албан” китайцы произносят как… “азебай-жень”. Перенесение названия Азербайджан, возникшее на юге, на северную его часть, в Албанию, объясняется, по мнению Сулейменова, просто: китайцы сохранили древнетюркское прочтение одного и того же понятия!
“Народ Азербайджана в своих традициях и культуре выразил всю многоцветную, многоголосую историю Евразии и ее кавказского региона, — пишет Олжас. — Вслушиваясь в речь простых азербайджанцев, я узнаю слова, звучавшие VI тысячелетий тому назад в городах и селах долин Тигра и Евфрата”.
(А вообще-то, как предположил в разговоре с автором этих строк писатель Иса Гусейнов, названия многих древних этносов, к примеру, скифы, гунны, нередко — это названия одного и того же этноса или совокупное название разных, даже разноязычных народов, объединенных в племенной союз, как это было, например, в Кавказской Албании. Ныне покойный историк Мирали Сеидов к указанным выше этносам добавлял и саков, оставивших память о себе в некоторых географических названиях Азербайджана, таких как Саки — ныне Шеки, Арсак — Арцах.)
* * *
Традиционно толкование названия Азербайджан — от имени правителя Северной Мидии Атропата. Как писал русский востоковед и этнограф XVIII века Ханыков, совершивший экспедицию в тогдашнюю Персию, в “Книге Бытия” — этом поистине этнографическом перечне известных древним евреям народов — о персах нет ни малейшего упоминания, а вот мидийцы (если так можно перевести слово “Mdi”) есть.
И, наконец, всем известное, переходящее из учебника в учебник объяснение: Азербайджан — “страна огней”.
Ну, не наивно ли было повеление победителя персов Александра Македонского сжечь текст “Авесты”, записанный на 12 тысячах коровьих шкур. Это все равно что сжечь на огне сам Огонь!
Отступление романтическое
Янар гая (“горящая скала”), ее называют и по-другому: Янар-даг (“даг” — гора). Очевидно, на этом месте, в центре Апшерона, когда-то возвышалась гора, но под влиянием нещадного южного солнца, ветров (“Азербайджан — страна ветров”, говорят и так!) от нее теперь только и остался вот этот скалистый холм.
От подножия и по всему склону этот холм усеян, словно красными тюльпанами, язычками пламени. Поначалу странно видеть эти огоньки, вырывающиеся не из привычной для нас газовой горелки, а из-под земли, без какой-либо надобности, сами по себе (как, впрочем, и все в природе — так текут реки, растут деревья, поют птицы). А потом приходит чувство восхищения независимостью огня, вырывающегося из недр “просто так”. Его может задуть, и нет-нет это делает неистовый бакинский норд — “хазри”, но через какое-то время огонь вспыхивает вновь; достаточно искры, которую выбьет несомый ветром камушек, ударившись о скалу или о другой камень.
Представляю, как, остановившись у Янар гая, дивятся на это легионеры Александра Македонского. Как, схватив пасущуюся овцу, прирежут ее мечом и зажарят на этом неизвестно кем и когда разведенном “костре”, дабы пополнить свой скудный, состоящий из горсти маслин рацион. А потом оставят надпись о своем пребывании здесь, правда, в другом месте Апшерона — в том самом Гобустане. Эта надпись: “Здесь был такой-то центурион…” сохранилась до наших дней.
* * *
Существует мнение, что автор “Китаби-деде-Коркут” жил предположительно в VII—VIII веках, то есть являлся современником пророка. И распространение эпоса одновременно с распространением ислама, возможно, объясняется желанием тюрков, поклонявшихся богу Гек Танры (Богу Неба), противостоять новой религии, а что может быть при этом лучше, чем обращение к своему богу, к своей истории и быту, к подвигам своих героев. Однако позже, после того, как турки-огузы приняли ислам, в эпосе появляется упоминание Аллаха, и — более того — в одном из его сюжетов рассказывается о наказании, постигшем вероотступника.
По другим источникам, появление огузов на Кавказе произошло за семь веков до появления ислама, когда “Иисус, мир ему, вознесся в небо” (“Новости истории” турецкого историка XVI века).
Так или иначе, но до ислама предки азербайджанцев были и идолопоклонниками, и зороастрийцами, и буддистами, и христианами.
Албанский историк Моисей Каланкатуйский назвал церковь в селе Киш (северо-запад Азербайджана, недалеко от Шеки) “матерью церквей восточных”. Раскопки, проведенные норвежскими учеными, подтвердили: эта церковь была построена… в
I веке (!), то есть является одной из первых церквей в мире. В настоящее время эта албанская церковь реставрирована, при ней создан музей.
Но ранее всего предки азербайджанцев поклонялись окружающей природе — существовал дошедший, к слову, и до наших дней культ святых мест. В том же историческом заповеднике Гобустан сохранились камни, под которыми женщины пролезали, дабы избавиться от бесплодия. Но чаще эти места (“пиры”) связаны с неким конкретным чудотворцем.
Наиболее популярное из них находится недалеко от моей дачи, в апшеронском поселке Шувелян, и, что интересно, оно связано с именем человека, который жил сравнительно недавно. И сейчас, когда пишу эти строки, я вижу в окне переливающуюся на солнце глазурь минаретов сооруженного над его могилой величественного мавзолея.
Отступление духовное
“…В детстве я часто встречал на лобовых стеклах автомобилей черно-белые фотографии худощавого человека в темном пиджаке и в каракулевой папахе, сидящего на стуле и опирающегося на его спинку. Когда я обратил внимание, что фотография на комоде в нашем доме идентична этим фотографиям, я обратился к маме с вопросом. «Это святой человек, сынок, Сеид (так называют особенно уважаемых мусульман, считающихся потомками самого пророка Магомеда. — Авт.) Его все любят и уважают», — ответила она, поцеловав фотографию.
Спустя годы я узнал, что Сеид в раннем детстве заболел церебральным параличом и не мог передвигаться. Он был крайне немногословным, добрым и удивительно душевно щедрым человеком. Потому за ним ухаживали не только родные и близкие, но и самые разные люди, считавшие своим долгом и честью для себя быть в чем-то полезными Сеиду, всеобщему любимцу в Баку.
Его дом в Ичери Шехер был полон приношений, а ручка на дверях всегда пестрела от завязанных разноцветных ленточек, обрывков ткани и одежды. В него так верили, что хранили даже кусочки колотого сахара с его стола. У вкусившего этот кусочек сахара или хлеба всегда исполнялось желание.
По воспоминаниям Г.А.Алиева, в 1943 г. его семья испытывала особенные трудности. Ему самому исполнилось 20 лет, и мать специально послала его в Баку к Сеиду поклониться и попросить о помощи. Молодой Гейдар Алиев работал в госбезопасности в Нахчыване, чтобы пробраться к дому Сеида, за которым была установлена круглосуточная слежка НКВД, ему пришлось прибегнуть к хитрости. Но мольба о помощи была услышана”.
(Из последней публикации поэта Валеха Рзаева в газете “Азербайджанский конгресс”.)
* * *
Итак, фактор ислама — это вторая доминанта формирования азербайджанцев как этноса.
Не зная Корана и мусульманской культуры в целом, невозможно понять до конца не только творчество Низами, Физули, но даже и Насими, которому принадлежат знаменитые строки: “В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь”, который исповедовал еретическое с точки зрения мусульман течение — хуруфизм и который подвергся мучительной казни в сирийском городе Алеппо: на площади с него, живого, сняли кожу. Азербайджанский ренессанс — хоть и своеобразная, но составная часть мусульманского Ренессанса в целом, на века опередившего европейский.
Я не говорю уже о том, что без знания ислама не понять психологии, некоторых обычаев и взглядов азербайджанцев, равно как и сформировавшихся под влиянием малограмотных мулл предрассудков и предубеждений, которые в результате просветительской деятельности “могучей кучки” европейски ориентированной национальной элиты в конце XIX — начале XX века пошли было на убыль, а затем, после советизации и в результате гонения на религию, законсервировались в “чистый быт”.
А потому азербайджанский ислам, я бы сказал, — это больше ислам “народный”. О мулле у нас вспоминают обычно на похоронах. А в день свадьбы, когда приданое невесты вносится в дом, по старой традиции, первым вносят зеркало, вторым подсвечник и только затем Коран.
Отступление эпистолярное
“С Рождеством, сына! Поздравляю тебя не просто так, а как человек, так сказать, “крещеный” (ставлю тут кавычки, поскольку сделано это было помимо моей воли, когда я был еще неразумным младенцем!). Ну, помнишь, я тебе рассказывал, как в Чимкенте, где я родился, когда отец-мать были на работе, домработница, верующая старушка, организовала — во имя спасения меня от «басурманства»! — крещение на дому с приглашением, как рассказывала моя мать… аж игуменьи Ленинградской лавры, сосланной в годы гонений на религию в Казахстан. Когда мать подоспела, возле нашего дома стояла толпа молящихся, а из открытого окна валил дымок. Дымок ладана (меня уже успели окунуть в священную воду и наречь… Емельяном!). Но, увидев это, мать подумала — пожар, бросилась в дом… Надо ли говорить, что после этого случая домработницу тут же уволили, но, как говорится, что было, то было…
Так что считай, что твой отец — Эмиль-Емельян-Эмин (созвучное имя в азербайджанском, нередко меня так именуют сейчас. — Авт.). Не правда ли, готовое название для сентиментальной такой книги с подзаголовком — “Записки маргинала”? Обнимаю, папа”.
Это — письмо сыну Новрузу, которого я назвал так потому, что родился он 20 марта, в день Новруз-байрама, праздника Нового года, отмечаемого во всем тюркско-мусульманском мире (с нынешнего года, по инициативе Азербайджана, ЮНЕСКО признала его международным). Сыну, к слову, приобщенному мною к мусульманству: когда ему делали операцию по удалению грыжи, я попросил сделать заодно и обрезание (можно считать, мой ответ на мое “крещение”!). Сейчас оба мои сына живут в Москве, а Новруза в шутку иногда кличут “Нов-рус” (в смысле “новый русский”).
А вообще-то лично у меня верующими были обе бабушки — как со стороны матери, так и со стороны отца. Одна — украинка с Полтавщины, семья которой была переселена в Казахстан еще при царе, другая — азербайджанка из апшеронского села Тюркян. Одна христианка, другая мусульманка. Одна верила в Бога, другая в Аллаха. И все это СОШЛОСЬ ВО МНЕ, что, я думаю, даже символично, поскольку Бог один, или един, как едина и породившая всех нас, живущих на земле, Матушка Вселенная.
Я даже как-то написал эссе с революционной такой гипотезой. О том, что когда-нибудь, в далеком будущем, Азербайджан может стать первой в мире… биконфессиональной страной! Учитывая, с одной стороны, то, что здесь представлены обе ветви ислама и среди наших мусульман появились хорошо знающие Коран, по-современному мыслящие юноши и девушки, а с другой — возможное развитие в Азербайджане также и христианства, которое когда-то здесь было (деятельность иностранных компаний, среди работников которых большинство носят нательный крест, плюс учеба азербайджанской молодежи за рубежом и пр.). Последнее, как я сам понимаю, крайне маловероятно, учитывая, что в самой Европе христианство переживает не лучшие времена — если верить Би-би-си, закрываются церкви. Но идея мне показалась красивой. Хотя я оговорил и возможные при этом негативные последствия — разрыв традиций и т.д.
* * *
И, наконец, третья — после языка и веры — этническая доминанта Азербайджана — это, безусловно, присоединение к России. С несколькими оговорками — если не считать: а) разделения азербайджанского народа по реке Аракс; б) переселения армян на азербайджанские земли; в) политику русификации, неофициально проводившуюся обеими империями — и российской, и советской — по отношению к мусульманскому (тюркскому) населению. Ну, а так…
Мамед Эмин Расулзаде, лидер партии “Мусават” и просуществовавшей неполные два года (1918—1920) Азербайджанской Демократической Республики: “Русская оккупация имела и положительные моменты”, поскольку, “приобщаясь через русских к европейской науке и технике, Азербайджан постепенно освобождался от пут восточного догматизма и мистицизма, ступал на новый путь развития, процветал и прогрессировал”.
С развитием российского капитализма нефтяной бум вызвал появление в Баку (и не только в Баку) национальной буржуазии и европейски ориентированной элиты, что привело к бурному культурному росту Азербайджана и азербайджанцев, сформировавшихся именно тогда, по мнению историков, как нация (если прибегать к традиционной для Европы этнотриаде: народность—народ—нация).
“Если я скажу, что М.Э.Расулзаде и его сподвижники «сконструировали» не только Азербайджанское государство, но и создали азербайджанскую нацию, меня обвинят в отсутствии патриотизма, скажут, что я лью воду на мельницу наших врагов. Но в этих словах нет большого преувеличения”. Это — писатель Чингиз Гусейнов. Полемизируя с теми, кто обсуждает сейчас в Азербайджане имеющую право на жизнь, но больше, по его мнению, надуманную проблему (кто мы: азербайджанские тюрки или азербайджанцы?), писатель пишет:
“Мы азербайджанцы, каковыми представлены всему миру… Так что следует не дискутировать по поводу единого самоназвания, а радоваться трехименности, исторически выпавшей на нашу долю: языковой (тюрки), религиозной (мусульмане) и общечеловеческой (азербайджанцы)”. Указывая при этом на то, что эта трехименность зафиксирована и в трех цветах нашего флага: синий — символ тюркизма, зеленый — мусульманства, а красный — современного мира.
Эта триада, добавлю, впервые была провозглашена еще в начале прошлого века азербайджанским публицистом и политическим деятелем Али беком Гусейн-заде — “тюркизироваться, исламизироваться, европеизироваться”. При этом какое-то время, поначалу, азербайджанские публицисты и просветители (в отличие от своих кавказских соседей) допускали возможность существования своей национальной республики в качестве автономии обновленной России.
Мелкая, но любопытная деталь: среди азербайджанских пословиц и поговорок существует много критических по отношению к мулле, беку, шаху, однако не встречается ни одной в адрес русского царя. Этому есть такое объяснение — мол, сказалась сила запретов! Но не следует преувеличивать “властобоязнь” азербайджанцев, да и народу на язык замок не повесишь.
Вскоре после завоевания русскими Гянджи, несмотря на героическое сопротивление ее жителей во главе с Джавад-ханом, которого азербайджанцы по праву относят к своим национальным героям, город переименовали в Елизаветполь. При этом установили штраф в один рубль серебром для каждого, кто назовет город по-старому. Так вот. На следующий же день после объявления запрета перед городской управой выстроилась очередь из местных жителей. Входя, каждый произносил: “Гянджа!” и молча клал на стол перед русским чиновником рубль!
Ахмед бек Агаев, публицист того времени, в одной из своих статей приводит мнение некоего русского интеллигента: “Знакомство с жизнью природы, с идеалами и интересами других народов, с научными приемами в деле мышления и воспитания совершает медленный, но радикальнейший переворот в каждом народе. Через одно или два поколения вы будете неузнаваемы, ибо я знаю ваш народ, знаю его любознательность, его восприимчивость” (газета “Каспий”).
Данный процесс наверняка пошел бы дальше по нарастающей, не случись большевистского переворота, в результате которого, вырвавшись из “тюрьмы народов”, как называли в советские времена Российскую империю, азербайджанцы вновь оказались в “заточении”, на этот раз — в “новой исторической общности” людей, советском народе.
В ранней своей статье, опубликованной еще в 1904 году, Сталин писал: “Никакого национального духа не существует и существовать не может”. И, изложив байку про одного “мудреца-анатома”, который оскандалился, не сумев собрать части скелета, сделал вывод: “»Национальный вопрос» исчерпан! Наша партия расчленила его на отдельные части, извлекла из него жизненные соки, разлила их по венам своей программы…”.
Вот ведь, оказывается, с каких, еще досоветских, времен берет начало эта байка! С вытекающими из нее обезличкой и обезнационаливанием.
Отступление географическое
Вот письмо, полученное мной вскоре после Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве в 1957 году, на котором я побывал в составе коллектива художественной самодеятельности Бакуниверситета.
“Здравствуйте, господин Агаев, — читаю. — У нас в Советском Союзе люди живут хорошо, дети бесплатно учатся и хорошо себя ведут. А как живут дети у вас, в вашей стране?”
Ничего не понимая, я еще раз глянул на конверт — такой красивый, продолговатой формы, на хорошей бумаге, явно предназначен для корреспонденции за рубеж. Вроде бы и фамилия моя, и адрес: Баку, улица Рылеева — все правильно… И не сразу сообразил: по-видимому, после какого-то из выступлений нашего ансамбля в одной из московских школ я оставил свой адрес (эпистолярная дружба народов в те годы очень приветствовалась!), и вот — весточка “издалека”. Может, подумал я, тех, кто написал это письмо, сбило с толку европейское мое имя — Эмиль, не знаю. Но следующей мыслью было: ладно, дети могли быть двоечниками по географии, но ведь письмо-то наверняка читали (а скорее всего, и организовали — иначе не делалось тогда!) люди взрослые, учителя! Вот так…
Конечно, многое изменилось с моих студенческих времен. Но, увы… Много позже, когда я, будучи в Москве уже в качестве собственного корреспондента “Литературной газеты”, то ли в гостинице, то ли в магазине, стоя в очереди, на вопрос: “Откуда вы?” отвечал: “Из Закавказья”, то обычно слышал: “А, грузин…”, а когда я отрицательно мотал головой, говорили: “Значит, армянин!”.
Нас не знали!
Возникший в XIX веке в России интерес к Кавказу удовлетворялся, с одной стороны, поисками любви и взаиморасположения с проживающими здесь христианами — грузинами и армянами, с другой — борьбой против воинственных горцев, в основном мусульман. Азербайджанцы (при Петре Первом “персияне”, затем “кавказские татары”, затем “тюрки”) играли при этом малопонятную роль полудрузей-полуврагов, народа, который ушел в своем развитии дальше диких горцев, но не достиг уровня своих соседей — православных христиан. Своего рода островок Северного Кавказа на юге или островок Средней Азии по ту сторону Каспия — как смотреть. Иначе говоря, роль чего-то несамостоятельного, непонятного, неясного… Они и на самом деле сочетали в себе — в соответствии со своей историей и местом обитания — самые разные черты. Это и затаенно спящая, но при случае взрывная воинственность горцев, и созерцательно-добродушное спокойствие обитателей равнин, и постоянная готовность к риску и подчинению слепой стихии жителей приморья.
Ну, а что они сами? В очередной раз на протяжении долгой своей истории они ушли в быт, в себя.
“Гостеприимство, радушие, образованность для чужих, кротость и неусыпное внимание к детям — словом, все достоинства общительности и домашнего быта вместе”, — отмечал Александр Бестужев-Марлинский, долгие годы живший на Кавказе и изучивший азербайджанский язык.
Да, так же, как скромна и неброска природа заповедного Гобустана, скромна и неброска природа характера азербайджанцев, избегающих громких слов, предпочитающих промолчать там, где другие хвалят себя, а то и подтрунить над собой (не зря в азербайджанской литературе столько блестящих сатириков!). Но говорят же: не все то золото, что блестит…
Готовые как никто другой прийти на помощь, спасти, принять гостя, азербайджанцы иной раз беспомощны в сколько-нибудь организованном спасении самих себя, предпочитая смело с кинжалом, а то и с голыми руками бросаться на до зубов вооруженного врага и мужественно принять смерть. С тем, чтобы, предавшись на какое-то время глубочайшей скорби, затем снова вернуться к прежней жизни. Не держа зла и, в отличие от горцев, не будучи способными долго — а тем более жестоко! — мстить.
Может, все дело в снижении, если вспомнить теорию Гумилева, пассионарности? Есть такое мнение. Читаю: “Тюрки из воинов превратились в поэтов, ученых, зодчих, дипломатов и купцов. Они создали блестящий стиль в архитектуре, построили благоустроенные города, наладили ирригацию и вырастили прекрасные сады, обеспечивающие пищей растущее население. Но защищать себя от врагов тюрки разучились” (выходящая в Баку газета “Ежедневные новости”).
Не соглашусь! А как же тогда расценивать всплеск пассионарности в 1988-м, во время знаменитой сидячей забастовки на главной площади Баку в знак протеста против вырубки деревьев на историческом месте Шуши — Топхане, и невероятные даже в масштабах СССР накануне его краха митинговые страсти на той же площади Азадлыг, собиравшей сотни тысяч людей? Я жил рядом, наблюдал этот потрясающий всенародный подъем и как-то вернулся домой даже в сопровождении кого-то из ребят: от перенапряжения и холода — дело было зимой — у меня случился приступ аритмии… Выйдя на балкон, я увидел, как колонна танков остановилась внизу — ей преградила путь цепочка взявших друг друга за руки юношей и девушек.
Речь о другом. Тая в себе огромный протестно-боевой, скажем так, потенциал, азербайджанцы редко “выходят из себя”. Разве что в такие вот переломные моменты истории или в случае личного оскорбления или оскорбления семьи: защита чести — namus! — на Кавказе, не только в Азербайджане, дело святое. Но и, “выходя из себя”, они обычно действуют разрозненно и не очень эффективно.
Речь об организованных, коллективных действиях, для которых нужны навыки владения оружием, воинская выучка и тому подобное, чего у азербайджанцев не могло быть, поскольку они не знали “солдатчины” (как и, к слову, крепостного права!), их не брали в царскую армию (благо теперь у них — армия своя!).
Впрочем, миролюбием и веротерпимостью азербайджанцы отличались и раньше.
Да, “огузы “Китаби-деде-Коркут” являются коренным населением Азербайджана, поддерживающим сложные отношения с соседями”, — пишет автор предисловия к переводу эпоса на русский язык профессор Х.Короглу, отмечая, что, как правило, захватнические набеги на огузов совершали соседи (в основном из Грузии), встречая каждый раз сопротивление; и хотя последние называли противников гяурами, “нет даже намека на то, чтобы бои велись во имя торжества какой-либо из религий”.
А это — спустя тысячелетие: “Азербайджан может экспортировать не только нефть, но и толерантность”. Символично, что слова эти принадлежат послу Германии — страны, извлекшей уроки из ужасов нацизма.
Откуда она, эта черта в характере азербайджанцев? Да все оттуда же, как я думаю, — от проникновения, столкновения, соперничества, растворения друг в друге разных культур в истории Азербайджана. А там, где есть конкуренция, есть соперничество, там неизбежна и терпимость!
Отсутствие природной агрессивности, скажем так (нападали не они — на них, хотя, думаю, были и исключения), равно как и нежелание навязывать другим силой что-то свое — одна из главных особенностей национального характера азербайджанцев.
Созерцатели и гурманы (влияние персидской культуры с ее культом наслаждения, отдыха!), погруженные в повседневные свои заботы и многочисленные обязанности, наипервейшая из которых — дети и семья, азербайджанцы не умеют ненавидеть. Точнее, их ненависть носит, повторю, вспыльчивый, взрывной характер и обусловлена, как правило, необходимостью защиты ближних.
Не переходя временных границ, границ национальных, не превращаясь в злопамятство, она вскоре уходит и забывается.
И это аукалось — им самим, азербайджанцам! — на протяжении истории не раз (аукается и поныне!).
Так, только в конце прошлого века, то есть спустя 80 лет (!) после мартовских событий 1918 года — массового насилия, погромов и мародерства, совершенных в отношении мусульманского населения Азербайджана, в результате чего погибли тысячи мирных жителей, в республике был на государственном уровне объявлен День геноцида азербайджанцев. Но даже эти погромы и убийства, поданные, к слову, в советской историографии как подавление “антисоветского мятежа”, не изменили в дальнейшем отношения азербайджанцев к соседям. И не только потому, что эти преступления долгие годы утаивались. Сказалась опять-таки природа азербайджанцев, не знающих того, что они сами называют deve kini (то есть “верблюжьей ненавистью”).
Из интервью Гарри Каспарова агентству “Trend Life”: “У моего дедушки Шагена Мосесовича было три дочери, так вот, мама — старшая сестра — вышла замуж за еврея, средняя — за армянина, младшая — за азербайджанца…”.
А вот слова Армена Джигарханяна, которого в Азербайджане особенно любят: “Я не могу представить себе армянина, который не включил бы у себя в машине азербайджанский мугам!”.
…XIX век. Шуша. Водопровод, построенный внучкой последнего карабахского хана, поэтессой Натаван (“Родник ханской дочери”, как его назвали в народе), тянулся в армянскую часть города, и только часть его — в ханский дворец. В свою очередь, три части второго водопровода, купца Татевоса Томирова, вели в азербайджанские кварталы и только одна — в армянский. На вопрос, почему так, армянин отвечал: в моем магазине азербайджанцы покупают чаще и больше!
Чисто человеческий, лишенный национализма, прагматический, как мы назвали бы его сейчас, подход. В средние века было написано целых восемь историй азербайджанского края — “Карабахнаме”!
И еще о Шуше, откуда происходят многие знаменитые музыканты, особенно певцы, от знаменитого Бюль-Бюля (отца нынешнего посла в РФ Полада) до Рашида Бейбутова. Почему именно здесь рождались такие голоса? Как сказал мне один ларинголог, формированию таких голосовых связок способствовали чистейший воздух Шуши и отсутствие влажности.
Отступление музыкальное
На вопрос, почему он не исполняет мугам, знаменитый художник (а также, что не все знают, и певец) Тогрул Нариманбеков ответил так: “Не могу… Начинаю петь и… хочется плакать!”.
Восприятие мугама как плача испытал и я сам, когда после университета поехал в район в качестве сельского учителя с целью увидеть Азербайджан из глубинки, развить свой азербайджанский.
Так вот. На первую свою получку я купил приемник и каждое воскресенье в два часа дня — в святой для всех азербайджанцев час, “час мугама”, — садился и пытался понять эту непривычную для меня музыку, которая поначалу не столько нравилась, сколько удивляла, порой даже наводила тоску. Так продолжалось месяца два-три. Тем не менее с немецкой педантичностью каждое воскресенье я совершал это “окунание” в незнакомую для меня музыкальную стихию. Как вдруг однажды… Однажды я почувствовал, как тепло разлилось по телу, к горлу подступил ком. Даже слезы выступили на глазах! От неожиданности в первый миг я даже испугался. Но потом пришло чувство удовлетворения, удовольствия. А через какое-то время, еще через неделю-две, — наслаждения!
Конечно, в иных, упрощенных формах мугам (или что-то похожее на мугам) исполняют и другие народы. Но азербайджанский мугам, несомненно, — корона, венец жанра; некоторые мелизмы, их называют “zengule”, не исполняют — не могут исполнять — никто, кроме азербайджанцев.
И еще. Мугам и ашугская (народная) музыка, которая, так же, как и азербайджанский язык, распространилась по всему Южному Кавказу (знаменитый армянский ашуг Саят Нова большую часть своих песен пел по-азербайджански!), когда-то были близки. А потом разошлись. Ашуг (или правильнее “ашыг”) с его сазом словно бы остался под открытым небом, а “ханенде” (мугамист) вошел в дом (а потом — во дворец); этого требовала и сама хрупкость тара, кожа на котором не любит солнца и влаги.
Наконец, мугам — это и духовное пение (его связывают со словом “маги”). Так, недавно по заказу ЮНЕСКО был снят фильм о мугаме как родоначальнике духовной, а равно и мирской музыки. Не случайно тот же Бюльбюль начинал свое музыкальное образование в специальной школе исполнителей мерсийе (школе религиозного пения) в Шуше.
Да, в Азербайджане любят и умеют петь. По разным случаям и поводам, иногда и забавным.
Поэт, уроженец Южного Азербайджана, Сохраб Тахир в разговоре со мной как-то рассказал такое. В советские годы, когда границы — особенно на юге — усиленно охранялись, азербайджанцы нашли оригинальный способ общения с родными по ту сторону Аракса (который разделяет некоторые села и города Азербайджана, например, Астару). Выходили на берег реки и начинали петь, перечисляя по ходу пения сельские новости: у такого-то корова отелилась, тот-то скончался, да упокоит Аллах его душу, тот-то обручился… Пограничники, в основном русские ребята, не понимая, не придавали этому значения — человек поет, ну и пусть себе поет…
Так вот. Шуша, мугам, пение, друг армянин — “kirve”…
И вдруг, как снег на голову, изгнание азербайджанцев из родных мест в Армении, в том же Карабахе, трагедия Ходжалы (помню, как навзрыд плакал в эфире первый независимый телерепортер первого независимого агентства АНС Чингиз Мустафаев, снимая страшные кадры этой трагедии.
* * *
“…Азербайджан, Азербайджан!”. Этот рефрен, которым завершается каждая строфа знаменитого стихотворения Самеда Вургуна, считают намеком на разделенный на две части Азербайджан, но кто-то, помню, с иронией и не без горечи сказал мне во время торжественного заседания в бывшем Дворце Ленина, что это… и желание растолковать вождям (повторение — мать учения!) правильное — не “Адирбижан”, не “Адырбыжан” и не “Азебарджан” — название страны. Если Брежневу это можно было простить — дефект речи, то другим генсекам сам бог велел отработать произношение названия одной из самых богатых (только Азербайджан и не то Россия, не то Белоруссия, точно не помню, были в СССР не дотационными!) и к тому же одной из самых стратегически важных (ее называли не иначе как “врата Востока”) республик.
Но если бы дело было только в произношении!
Азнефть — корова дойная,
Доходней нет статьи —
Покорная, спокойная,
Кто хочет, тот дои.
Так писал пролетарский поэт Демьян Бедный, после того как Красная армия положила конец Азербайджанской Демократической Республике, а замерзавшая от холода Красная Россия получила наконец доступ к бакинским промыслам. “Мы вам нефть качай-качай, вы нам политику качай-качай!” — эта нехитрая формула, прозвучавшая из уст Мирбашира Гасымова, малограмотного бакинского рабочего-большевика, привела Ленина в восторг, поскольку полностью соответствовала отношению Москвы к своей сырьевой окраине.
“Нефть качай-качай” — это пожалуйста, с превеликим удовольствием. А вот кто они там, эти “качальщики”, выдающие на-гора уже не только нефть, но и рекордные урожаи хлопка, винограда, тех же ранних овощей для Москвы и Ленинграда, никого не интересовало… Это не жалоба задним числом. Это я так, наболело…
(Хотя то, что нас не знали и не очень-то любили, — проблема, конечно, куда сложнее и глубже, чем просто большевизм. Последняя работа Льва Гумилева /в соавторстве/, опубликованная в 1989 году в двух номерах выходившего в Баку журнала “Хазар”, посвящена развенчанию существующего в Европе опасливо-негативного отношения к “азиатской” России и соответственно — отношению самой России к татаро-монголам, тюркам. Этот историко-психологический этюд под названием “Черная легенда” на большом конкретно-историческом материале разбивает эту легенду, не оставляя в ней камня на камне! Но это — другая тема.)
Не помог даже “цветочный бум”, когда на рынках и возле станций московского метро появились мои соотечественники, как правило, парни молодые да пригожие (кровь с молоком!), выкрикивающие: “Девушка, ты только посмотри, какие гвоздики — пах-пах! Э-э, уходишь? Ладно, зачем тебе цветы, ты сама цветок!”
И надо же — ирония судьбы! — на эти цветы я, как и многие другие бакинцы, после “черного января”, когда столицу советской — еще советской! — республики советские же войска взяли штурмом, как какой-нибудь Берлин, — на эти цветы я смотреть не могу. Тогда, на следующий день после штурма — против безоружных людей! — на политых кровью улицах везде и всюду оказались рассыпаны миллионы… нет, не алых роз, как поется в известной песенке, а кроваво-красных гвоздик. Те самые рыночно-назойливые и внешне вроде бы не очень патриотичные продавцы все как один срезали с немалыми трудами выращенные в парниках цветы и, не обращая внимания на вооруженных солдат, охапками несли и несли их, возлагая везде — на асфальте, у стен домов, на раздавленных танками автомашинах, с которых еще не были смыты следы крови!
Да, нас не знали, не очень знают и сейчас. Ну, а мы-то что?
Шутим-с.
Отступление юмористическое
Только в Азербайджане иностранцы, приземлившиеся в бакинском аэропорту, думают, что попали не в ту страну, потому что первое, что они видят, сойдя с самолета, это реклама — “Welcome to Azercell”.
Только в Азербайджане полицейские при прощании могут целовать друг друга в щеки.
Только в Азербайджане Дед Мороз может на глазах у детей флиртовать со Снегурочкой.
Только в Азербайджане человек, просящий милостыню, может вернуть ее обратно, недовольный пожертвованной суммой, и т.д. и т.п. (портал Day.az).
А вот — анекдоты.
Грустный
На традиционный вопрос: “Харалысан (откуда ты родом)?” ребенок беженца может ответить так: “Я? Я родом из палатки!”.
И вправду в его метрике записано: “Азербайджанская Республика, скажем, Билясуварский район, Третий палаточный городок…”.
(Правда, уточню, палаточных городков в Азербайджане больше нет, беженцев переселили в новые дома, но без права на жилье, поскольку беженцы должны — иншаллах! — вернуться в родные места.)
Бытовой
Отец с ребенком идет за покупками. Ребенок, видя надпись: “Насиминский базар”, спрашивает:
— Папа, а что — это здесь содрали кожу с поэта Насими?
— Нет, сынок. Здесь сдирают кожу с нас, покупателей!
(Поясню: базар назван по имени района Баку, носящего имя знаменитого поэта XVI века, подвергнутого ортодоксальными исламистами мучительной казни, о чем я упоминал выше.)
“Сексуальный”
Как сообщил агентству “Туран” источник в одной из иностранных делегаций, в ходе приема глава государства стал рассказывать о достижениях страны. Один из гостей заметил, что не может судить о других областях, но в области секса Азербайджан точно не имеет аналогов. На вопрос удивленного главы государства, что он имеет в виду, гость пояснил: вдоль всех дорог он видел объявление: “Sexi”. То, что это слово по-азербайджански означает “цех”, знаем только мы, иностранцы не знают, ведь на английском “sexi” — однозначно “сексуальный”!
Такие объявления и вправду одно время висели у нас здесь и там. После того случая их сняли!
* * *
На вопрос: “Как дела?” с некоторых пор (то ли возраст, то ли нынешний кризис виноваты) я стал отвечать так: “Жив!”. Максуд Ибрагимбеков прореагировал на такой ответ в свойственном ему юмористическом стиле: “Это немаловажно!”.
Вместе с тем рождение и смерть (с пиковой точкой между ними — свадьбой) и вправду составляют своего рода философию азербайджанца. По натуре он жизнелюб — крепкий сон (шутка того же Максуда: когда иду к кровати, главное — не промахнуться!), после пробуждения — стакан хорошо заваренного чая, на обед — долма или плов, ну, а если вечером случится еще и приглашение на свадьбу в один из расплодившихся сейчас Домов торжеств, то можно считать, что день прошел — супер!
Разумеется, я утрирую. Если и выпадает кому такой образ жизни, то не многим. Просто я хотел обозначить одну из тех особенностей традиционных азербайджанцев, которую упомянутый мною ныне покойный философ и публицист Гасан Гулиев в своей книге “Архетипичные азери: лики менталитета” назвал “амнезией памяти” или “культом настоящего”. То есть из-за погружения в текущие дела и заботы — в основном бытовые, семейные — у людей почти не остается “времени на изучение прошлого и проектирование будущего”.
Если смотреть философски, то сегодня каждый переживаемый нами миг (“Остановись, мгновенье, ты прекрасно!”) по сути — это и есть жизнь!
А погружение по уши в собственную историю не лучше, чем игнорирование ее, даже в каких-то отношениях хуже. Вот как писал об этом “мудрец из Гянджи”, как называли поэта Мирзу Шафи Вазеха:
Коль хочешь мир познать, что скрыт в тени,
Ты в собственное сердце загляни.
А если сам себя познать захочешь,
Смотри, собой себя не заслони1 .
Впрочем, тема эта непростая. А если говорить об упомянутой выше книге, то разошлась она мигом. Правда, как сказал мне сам автор, главным образом раскупали ее… работники иностранных посольств! То ли по причине нашего хронического нежелания копаться в себе, то ли в подтверждение слов, которые я услышал однажды на мероприятии, организованном каким-то НПО: “Разведка сегодня, — сказал тогда в своем выступлении, как видно, человек компетентный, — это не разузнавание, не выпытывание чего-то (из космоса и так все как на ладони плюс — всепроникающая телефонная «прослушка»). Разведка сейчас — это изучение менталитета народа!”.
* * *
Да, Азербайджану “было суждено на протяжении столетий периодически погружаться в иные цивилизации, участвовать в их становлении, расцвете, а затем, обособляясь, следуя центробежным тенденциям, возрождаться вновь. Неся при этом неизбежные потери, но и обогащаясь”, — пишет в своей книге “Национальная идея и этничность” академик Афранд Дашдамиров.
А что дальше? Каковы перспективы существования “традиционного азербайджанца”, каким его описал в той самой книге философ?
Глобализация как явление не новость в истории. Она имела место — пусть в иных масштабах — и раньше. Тут и языки, охватывающие целые континенты (будь то романские, славянские, тюркские), тут и религии, которые не зря называют мировыми. Просто какие-то народы раньше вышли из своих этнокультурных “колыбелей”, раньше сделали первые шаги к взрослой жизни, какие-то — позже.
А потому не существует древних и не древних народов. Есть просто разные степени (темпы) их “ВЗРОСЛЕНИЯ”, а затем — способности к развитию, росту.
Еще в годы перестройки, которую, как известно, поддержала если не вся, то большая часть либеральной интеллигенции, филолог и большой умница Айдын Мамедов (погиб позже, в 90-е, при загадочных обстоятельствах) призывал “перестроить в целом тип мышления нации”, имея в виду “сказочность”, “восточность нашего мышления”. Утверждение спорное, хотя в чем-то и справедливое, но — как это сделать?! Призывая не утрачивать азербайджано-русское двуязычие, Айдын хотел “сделать так, чтобы и азербайджанский язык был так же развит, как русский, поскольку это «язык поэзии». Но сегодня он должен быть и языком экономики, дипломатии, технической информации…”. Что верно, то верно. Одно время, работая в аппарате Милли меджлиса (парламента) в качестве старшего референта издательско-редакционного отдела, я не раз сталкивался с трудностями перевода законодательных текстов. Однако с тех пор минуло более десяти лет, и сейчас — хвала Аллаху! — я все чаще слышу прекрасную, богатую новыми терминами и оборотами, азербайджанскую речь некоторых наших депутатов и экономистов.
А там, кто знает, может, произойдут какие-то сдвиги и в “типе мышления
нации” — в сторону большего практицизма, рациональности.
Политолог Зафар Гулиев: “Несмотря на то что первоначальная романтическая эйфория в обществе от завышенных нефтяных ожиданий постепенно испарилась, было бы крайним упрощением говорить об отсутствии позитивов в этой сфере… Азербайджан в определенной мере уже вернул себе роль своеобразной «нефтяной Мекки», что способствовало успешному вхождению страны в мировое сообщество”.
Рустам Ибрагимбеков, в шутку: “В неделе три дня мы европейцы, три дня азиаты, а в оставшийся день мы садимся и думаем — что лучше?”.
Листаю русско-английский разговорник “Hello Amerika”, включающий главу “Американский характер”. Хотя в смысле “мечты” — дом, машина, счет в банке — сходство полное, в путях достижения этой мечты — полная противоположность американского характера характеру азербайджанцев. В самом деле. В первом случае — индивидуализм, культ равенства, безусловный приоритет бизнеса, доходящий до “трудоголизма”, традиционный оптимизм. Во втором — семейно-родственные устои, подчинение авторитету старших, культ не столько работы, сколько досуга, от чайханы и нард до утонченной музыки и кулинарии, наконец, уходящий корнями в шиизм культ скорби (по имаму Гусейну). Азербайджанец, как и любой бывший “хомо советикус”, привык жить в мире возможностей, пускай зачастую иллюзорных (коммунистический рай!), американец — в мире реальностей.
Могут ли азербайджанцы, не теряя своего лица, приспособиться к этим и другим требованиям современного образа жизни? Это очень непросто. “Почти двести лет нам удалось в «скорлупе традиционности» отстаивать как-то свою самость. Но теперь на нас надвигается более сильная цивилизация, основанная на истории и прогрессе — технологии новаций” (Гасан Гулиев).
И, тем не менее, возможности для адаптации есть.
Как сказал мне один уста-“папахчи” (мастер по пошиву головных уборов), папаха находится “выше головы, но ниже Бога”. Когда призывают подумать, поразмыслить, не случайно прибегают к фразе: “Положив папаху перед собой…”. Только сняв папаху, можно думать. Когда папаха на голове, не думают — действуют, ведут себя решительно, по-мужски.
Так вот. Сейчас время как раз положить папаху перед собой…
…Иду по улице. Сидит, положив шапку перед собой, явно сельского вида пожилой человек. Бросаю монету и вдруг замечаю: коврик, на котором этот человек сидит, прекрасной ручной работы. Предлагаю ему продать его и слышу:
— Не продается!
— Почему?
— Как почему? — с удивлением поднял голову старик. — Понимаешь, его соткала своими руками еще моя бабушка! Разве его можно про-да-вать?! — с иронией передразнил он меня.
Честь превыше желудка!
Безусловно, народ, который так думает, не очень вписывается в нынешнее прагматическое время. Но у этого народа есть будущее. Поскольку у него, этого народа, есть свой внутренний стержень.
Отступление праздничное
Внутренний дворик нашего дома (его называли “итальянкой” из-за многонаселенности и публичности нравов) не казался нам, детям, тесным. Может, оттого, что жизнь в нем протекала одновременно на разных уровнях. Помимо собственно двора, заасфальтированного и вымытого, был уровень пересекавших его в разных направлениях лестниц, ведущих к обитателям верхних этажей и на крышу. Был уровень крыши, где гоняли голубей — не только мальчишки, в безветренные дни, когда было особенно душно, здесь же, на крыше, играли в нарды, пили чай, даже спали. Наконец, ступеньки, которые спускались вниз, в полуподвальные квартиры. Двери туда постоянно были открыты, а на табуретках напротив или прямо на ступеньках сидели женщины, перебиравшие рис для плова и вязавшие носки-джорабки. Здесь — своя жизнь.
Эти женщины, плов…
Первое соприкосновение с “азербайджанизмом” (сейчас это термин, означающий суть идеологии независимого Азербайджана!) у меня, еще ребенка, связано с азербайджанской кулинарией, а она, в свою очередь, — с тем же Навруз-байрамом. Официально он не отмечался, сам праздничный ритуал во всей его многокрасочности я увидел только много лет спустя — выстрелы с Девичьей башни, возвещающие начало весеннего равноденствия, цоканье лошадиных копыт по мостовой — на улицах Баку появились первые фаэтоны, всенародное гулянье в Крепости с театрализованными представлениями: в газете “Вышка”, где я тогда работал, нам разрешили подготовить целую полосу, посвященную всему этому, с шапкой: “Праздник Весны” (название Навруз тогда, в тот первый раз — было это в 1967 году, — в ЦК “не прошло”!).
И, тем не менее, в быту этот праздник отмечался всегда — с разжиганием костров во дворах, к возмущению работников жэка, и прыганьем через них (означающим очищение!).
А тогда, в детстве, повторю, Навруз запомнился мне только сластями — тем более восхитительными, что это было в первые послевоенные годы. Сидя за столом, из блюда (xoncha) в центре стола, перепоясанные красной ленточкой, мы угощались орешками, сушеным инжиром, урюком, фисташками, “стукались” выкрашенными в разные цвета яйцами. Ну и, конечно, печености. Пахлава, сладкий хлебец на молочной основе, карабахская кята. Но апофеозом казались мне shaker-bura — пирожки из тончайшего пресного теста, начиненные мелко перемолотым фундуком и украшенные снаружи тончайшим узором, который делали щипчиками вручную, и еще — shor-gogal. Последняя сласть — собственно, и не сласть даже, поскольку была она на вкус пряно-солоноватой, с начинкой из смешанного с топленым маслом шафрана, перца и еще чего-то, чего — я так и не понял.
Сколько веков и тысячелетий этим кулинарным чудесам, как и самому Наврузу? Бог весть! Как и крепчайшим узам семьи, взаимной помощи. Все это, как мне кажется, будет жить и дальше!
Такая байка:
— Сколько ты зарабатываешь? — спросили у одного человека.
— Три маната.
— И как тратишь?
— Один манат оставляю себе, второй — возвращаю в счет долга, третий — даю в долг. Ведь у меня родители и дети.
…Исторический въезд в Крепость — стрельчатые ворота сейчас перекрыли шлагбаумом, дабы уменьшить количество машин на ее узких улочках. С началом нынешнего, второго нефтяного бума Баку стал еще более европейским, ухоженным. Украсилась набережная, которую можно назвать главной улицей города или развернутым в одну линию общим двором старого дома. Город стал благоустроеннее, светлей, особенно по вечерам, когда его исторические здания, очищенные от вековой пыли и копоти, благодаря искусной подсветке блистают своим декором.
Что ж, можно говорить о феномене Азербайджана, соединившего в себе запад и восток. Можно говорить о вещах, составляющих не слабость, а, наоборот, силу национального характера азербайджанца, о его преимуществах (семейные традиции, отношение к матери, к старикам), во многом объясняющих выживаемость этноса на протяжении истории, о достоинствах его культуры, приводящих в восторг иностранцев.
Три опасности, как кто-то сказал, угрожают Азербайджану. Водка с севера, исламский радикализм с юга, американская масскультура с запада. Думаю, с этим можно сладить (хотя если водка и ислам взаимно нейтрализуются, как кислота и щелочь, то с поп-культурой сложней!).
Трансконтинентальное положение Азербайджана на карте мира позволяет ему смотреть как на запад, так и на восток (можно привести в качестве примера проект “Великий шелковый путь” и другие). Не так, как смотрит двуглавый орел на иных гербах, сверху вниз, держа в хищном поле зрения оба подвластных направления, а без имперских амбиций, просто и естественно, как естественны для природы две руки, два крыла…
Это — возможность обратиться, с одной стороны, к вечным ценностям, к своим корням, припасть к матери-Азии, что, к слову, пытается сделать и переживающая духовный кризис западная цивилизация, а с другой — выйти в Новый и Старый Свет, приобщиться к демократии и европейской культуре, к информационно-техническому гению той же Америки. Это одна сторона вопроса. Другая — приметы исламской реформации, наблюдающиеся в Западной Европе и США, что немаловажно для Азербайджана, подавляющее большинство жителей которого мусульмане. Так, в книге Хишам Аль-Талиба (“Руководство по искусству управления”) прямо говорится о “необходимости исламизировать американский опыт и облечь исламское содержание в современную форму”.
Внешне менее четкая, чем, скажем, у христианских соседей, проявленность национальной природы компенсируется у азербайджанцев большей вариативностью в построении собственного будущего благодаря большему числу необходимых для такого конструирования “кубиков”. Как у любого “срединного” этноса, пришедшего в мир на пересечении культур и не “окостеневшего”, более того, только начинающего по-настоящему развиваться и расти.
Это, впрочем, уже было. Появление в Азербайджане первого среди мусульманских стран театра, национальной оперы и оперетты, кинотеатра, публичной библиотеки, сатирического журнала, бичующего отсталость мусульманских масс, школ для девочек-мусульманок и тому подобного — все это происходило в пору бума, когда Баку “сначала стал «русским городом» (хотя сюда стекались люди со всего света. — Авт.), а потом — городом русскоязычных азербайджанцев”, которые в то же время, как справедливо отмечает философ Рахман Бадалов, никогда не были русско-имперски ангажированными. И хотя возникло определение бакинцев как “особой нации”, не все были космополитами. Более того. При недостаточной связи с национальной историей и культурой, они, тем не менее, внесли в них весомый вклад (подобно получившей европейское образование интеллигенции Индии, Африки, Латинской Америки). И хотя количество русскоязычных после объявления Азербайджаном независимости и в результате притока в столицу из Армении и Карабаха беженцев, в своей массе крестьян, и соответственно оттока городской элиты уменьшилось, они все же сохраняют свою нишу.
Все эти процессы, происходящие на фоне интернационализации и маргинализации — развития на стыках идей! — придают понятию “маргинальность” в куда большей степени значение “сложения”, “синтеза” (назовем это значение гуманитарным), чем распространенное в бытовой сфере, как и в сфере науки и техники, значение “неопределенный”, “пограничный”, “предельный” (marginal analysis — анализ по предельным показателям и т.д.).
И хотя рано говорить о движении мирового общественного сознания от конфронтационности (понятий, идеологий) к симбиозу (явлений, культур) — что органически свойственно Азербайджану на всем протяжении его истории! — какие-то приметы этого есть.
В этом, как я думаю, — основа надежд (и перспектив на будущее) азербайджанцев как нации (нации XXI века, как ее иногда называют!).
Отступление заключительное
Одна из ярких картинок детства. Поезд, сказка дороги. Я сижу в вагоне, смотрю в окно и со сладостным нетерпением жду, когда же появится загадочная страна моего отца с длинным и непривычным для уха названием — Азербайджан.
Поезд останавливается. Высокий, как дом, черный паровоз на соседнем пути шумно дышит, выпуская белесый пар. Помню, как меня не удивило даже — потрясло гигантское, возвышавшееся, казалось, до самого окна нашего купе колесо. Это огромное, с красной поперечной чертой колесо с натугой вращается и никак не может сдвинуться с места. Но вот паровоз, стоящий на соседних путях, дрогнул, по всему составу прокатился металлический лязг, и… Мы медленно поплыли назад.
Только тогда, когда, быстро постукивая на стыках, прокатился последний вагон, я увидел: мы находимся на том же самом месте. По-прежнему стоим. Ждем. А уехал влекомый паровозом с гигантским колесом соседний состав…
Устав от обилия впечатлений и послевоенного недоедания, я на минуту задремал. И во сне снова увидел, как прокручивается огромное, с красной чертой колесо и… я медленно, медленно плыву назад.
Следующее за этим потрясение: мой отец вдруг заговорил… на неведомом мне языке. В пестрой шумной толпе на перроне встречавшие нас незнакомые люди обратились к моему отцу, издавая совершенно непонятные для меня звуки, и — что поразительно — отец понял их! Внутренним слухом я уловил мелодию, интонации незнакомого языка и сообразил: язык встречающих нас людей и язык, на котором стал отвечать им отец, это ОДИН И ТОТ ЖЕ язык.
Но почему, почему не понимаю этого языка я, если на нем говорит МОЙ отец?
…С того памятного для меня дня минуло шестьдесят лет, в течение которых я жил и пока еще живу — хвала Аллаху! — на этой благословенной, щедрой, теперь уже и МОЕЙ земле. Вроде знаю и язык, знаю и народ — вот, набравшись смелости, даже рискнул написать о нем. Одним словом, чувствую себя азербайджанцем, так сказать, и телом, и душой.
Но… Хотел было поставить точку, как вдруг в голове промелькнула мысль. А что, подумал я, если бы колесо судьбы забросило меня не в Азербайджан, на родину отца, а в Украину, на родину матери? Что тогда? Стал ли бы я тогда полноценным украинцем?
Может быть, да, а может, и нет. Нет — хотя бы потому, что сама мать родилась не на родной Украине, а в Казахстане и во время гражданской войны потеряла всех родных и близких…
Вместе с генами мне как бы по наследству досталась и вот эта национальная маргинальность…
А потом я подумал. Да что голову ломать? Это и неважно — смог бы, не смог бы. Важно не оказаться перекати-полем, важно зацепиться за клочок земли с тем, чтобы пустить СВОЙ корень. И пусть это будет не так, как в живой природе, где рост идет от корня к стволу, пускай я произрасту наоборот, от ствола к корню. Важно обрести свою, свободную от хворей и вирусов, как считают ученые, точку роста, расположенную на самом верху, на “макушке” побега.
Лично я ее, эту точку роста, обрел…
1 Перевод Наума Гребнева.