Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2010
Юрий Поляков. Гипсовый трубач: Роман. — М.: Изд-во АСТ, 2010.
Дмитрий Стахов
Геометрия гипса:
записки из стеклянного дома-2
Юрий Поляков написал новый роман. Роман в трех частях. Опубликовал две трети: “Гипсовый трубач, или Конец фильма” и “Гипсовый трубач: дубль два”. В многообещающей серии “Геометрия любви”. Какая именно геометрия — эвклидова, Лобачевского-Римана, собственная, Юрия Полякова, — не понятно. Впрочем, какой геометрией ни пользуйся, а наука эта точная. В отличие от науки страсти нежной, наукой по сути не являющейся. По прочтении первых частей романа появляется робкая надежда, что в части заключительной параллельные прямые, главный герой — писатель Кокотов и предмет его интереса, Наталья Павловна Обоярова-Лапузина, все-таки пересекутся. Пусть не по Лобачевскому, а по какой-нибудь оригинальной, в духе Полякова (в романе часто скрывающегося под именем поэта и мыслителя Сен-Жон Перса), теореме. Должен же как-то быть отыгран подзаголовок, хотя, забегая вперед, надо сказать: Поляков не был бы Поляковым, если бы, приманив, не оставил с носом — скорее всего он разобьет наивные читательские надежды одним бурным аккордом.
“Гипсовый трубач” — роман плодовитого, заслуженно популярного писателя — жанрово лежит в общем “поляковском” русле: он игровой, плутовской, современный. Поляков описывает то, что происходит ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС, причем так, словно хочет охватить все проявления жизни во всем их многообразии. Пребывая при этом в русле давно сложившейся традиции, не принимая новомодных литературных течений и экспериментов с формой. И пусть один из критиков-почвенников в недавние времена и настаивал на том, что ирония якобы “не русская черта”, Поляков пишет, тем не менее, с нескрываемым чувством иронии.
К своим персонажам, к описываемым событиям, к историческим реалиям.
К самому себе, в конце концов.
Чего стоит пассаж, правда, заключенный в красноречивые скобки, в котором главный герой романа, Андрей Львович Кокотов, оценивает своего творца, то есть автора романа: “Кокотов, сказать по совести, не любил автора этой повести (“ЧП районного масштаба”. — Д.С.) Юрку Полякова, с которым однажды в хлам напился в нижнем буфете Дома литераторов, а потом долго обнимался в знак вечной литературной дружбы. Андрей Львович сердечно считал его бездарным конъюнктурщиком и удачливым приспособленцем”! Бардовская рифма “совести — повести” отсылает к незабвенным строкам Галича с очень похожей рифмой “повести — стоимости” и так и манит подобрать что-то на гитаре, но сам по себе ход — беспроигрышный.
Конъюнктурщиком, каковым писатель конечно же не является, Полякова считают откровенные недоброжелатели. У нас, к сожалению, принято наклеивать эту бирку на всех творческих лиц, кто так или иначе откликается на волнующие общество вопросы. Объяснять, что бирка эта прицеплена ошибочно, бессмысленно. Поляков и не объясняет, а, придав своему персонажу такие крамольные мысли, выставляет самого Кокотова в крайне ироничном, на грани неприглядности, виде. Тем самым как бы отправляя мяч на площадку недоброжелателей и завистников. Ведь писатель Кокотов на самом деле практически ничего стоящего не написал, кроме нескольких рассказов, в том числе — рассказа “Гипсовый трубач”, служащего, в сущности, скрытой пружиной сюжета всего романа, и на жизнь зарабатывает писанием якобы переведенных с английского “дамских” эротических романов под псевдонимом Аннабель Ли. Названия этих романов (“Полынья счастья”, “Плоть плотью поправ” и т.п.) постоянно используются автором. Они “снижают” героя, а также дают Полякову возможность поиграть со все тем же чувством иронии: “Эти радостные глаза, эта залихватски надетая кепка, эти счастливые женственные излишки, соединяясь, ударили автора «Айсберга желаний» в самое сердце”. Снижая, автор вносит в свой собственный роман воображаемый стиль пресловутой Аннабель. Местами настолько органично, что “Гипсового трубача” начинаешь воспринимать как какого-нибудь “Беса наготы”.
К “счастливым женственным излишкам”, а также к другим находкам Юрия Полякова мы еще вернемся, но нельзя не отметить, что Поляков “снижает” не только писателя (в результате “хлебниковских” игр со словом превратившегося в “писодея”) Кокотова, но и всех прочих персонажей своего романа. Его ирония временами перехлестывает через край, становясь уже не иронией, а взглядом энтомолога. Все, что волнует его персонажей, автор саркастически осмеивает, приглашая читателя посмеяться вместе с ним. Иногда это получается удачно, но всепоглощающая ирония постепенно становится несколько навязчивой.
Сюжет же романа первоначально кажется многообещающим. Кокотов получает приглашение от режиссера Дмитрия Антоновича Жарынина написать сценарий по мотивам рассказа “Гипсовый трубач”. Для этого “соавторы” отправляются в Дом творчества, он же — ветеранов работников театра и кино “Ипокренино”. Однако “Ипокренино” собираются прибрать к рукам беззастенчивые рейдеры, и соавторам не остается ничего другого, как грудью встать на защиту ветеранов. Перемежающееся байками, которые режиссер рассказывает писателю, и воспоминаниями самого Кокотова действие летит по накатанной: тут и интриги среди ветеранов, тут и попытки проникнуть в поисках помощи и защиты от рейдеров на “высшие этажи власти” и т.д. Энтомологический подход к героям здесь будто бы как нельзя кстати. Поляков словно держит в руках заранее заготовленную иглу, собирается, по примеру Салтыкова-Щедрина на известной карикатуре, добавить очередное “насекомое” в свою коллекцию. Но, несмотря на все усилия, роман никак не выходит за рамки фельетона. ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС поворачиваются изнанкой, не пускают автора дальше. Или же — сам автор не может их преодолеть. То есть наблюдается довольно обыденное явление: стараясь попасть в традицию Салтыкова-Щедрина, современные авторы держат в уме щедринскую сатиру на “злобу дня” или “сатирические рассказы”, а не великий роман “Господа Головлевы”. Видимо, потому, что подняться до уровня “Господ…” им что-то мешает. Недостаток таланта? Быть может, но скорее всего недостаток смелости…
…Но вот неустроенный и одинокий Кокотов встречает в “Ипокренино” Наталью Павловну, когда-то, в бытность Кокотова пионервожатым, одну из девочек в его отряде. Наталья Павловна пронесла через годы и два замужества любовь к нынешнему “писодею”, а “писодей” очарован ею теперешней. Романтизм, одним словом, словно серная кислота, словно ветер и дождь воздействуют на выдувающего иронию гипсового трубача, и суровый мир постепенно приобретает инфантильно-милые оттенки. Кокотов и Наталья Павловна, то ли Обоярова, то ли Лапузина, вот-вот должны соединиться в порыве страсти. Не соединяются. Да, самое волнительное и интересное автор оставил на третью часть. Как и сам процесс работы режиссера и писателя над сценарием. Вот только по подготовительным страницам начинает складываться ощущение, что и сценарий, и любовь в их развитии окажутся порушенными. Соавторы или разругаются, или увидят бесперспективность своей работы, или — что скорее всего — окажется, что на будущее кино нет средств и слова Жарынина “Ах, как я это сниму!” останутся только словами. Да и любовь Натальи и Андрея ни к чему не приведет. Им не судьба соединиться. Не судьба обрести счастье. Поляков дает во второй части намек — маленький, подозрительный прыщик в носу несчастного Кокотова. С этого прыщика уже был сделан соскоб, результаты станут известны в третьей части. Что-то подсказывает — они будут неутешительны. Геометрия любви рассыплется…
Возвращаясь к самому стилю “Гипсового трубача”, надо отметить пагубность позиции “большого” писателя, человека и функционера. Неряшливость, неточность языка сначала удивляет, потом — раздражает, потом появляется мысль, что Поляков как думает, так и пишет. Не видя в странных образах, сравнениях, деталях ничего особенного. Но, как известно, в деталях и прячется враг рода человеческого. Автор же считает их незначащими, мелкими в сравнении с той мыслью, которую он стремится донести до читателя. То есть допускает обычную ошибку, вообще свойственную литературе “больших идей”. Те, кого автор не любит, могут “суггестивно блеять”, его персонажи “проползают” по коридору “шаркая большими белыми кроссовками”, то есть осуществляют одновременно два несовместимых действия, говорят “костяными голосами”, а также стучат в дверь, “сердито вздрагивая бедрами”. Юный, тогда еще — будущий писатель Кокотов, влюбленный в одноклассницу, “воображал иногда голую Истобникову, востря перед сном свое мужское достояние для грядущих взаимностей”. Орденская колодка оказывается “многослойной, как хороший бекон”. Похмельный режиссер Жарынин “вшатывается” в комнату Кокотова и т.д. и т.п., вплоть до того, что “писодей” бредет в столовую “опустив лицо”.
На этом фоне политические, идеологические инвективы автора кажутся вполне невинными, полуанекдотическими прибаутками. Однако и они не дотягивают до уровня сатиры, оставаясь по сути байками, только изложенными с излишествами стиля и многословно. Может быть, сатира для Юрия Полякова просто не его жанр? Та сатира, которая требует безжалостности. Горечи. Ирония может быть использована как ее облегченный, а потому — безопасный вариант. Да и читателю легче. “Улыбнуло!” — как пишут в интернет-дневниках. “Гипсовый трубач” вполне может улыбнуть. Не более того. Единственная надежда на заключительную часть. Удастся ли Юрию Полякову побороть самого себя и устами кого-то из своих героев задать один из самых серьезных вопросов, тот, что мучил на смертном одре Иудушку Головлева: “Где все?” Подождем…