Повесть
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2009
Александр Морев род. в 1976 г. Живет в гор. Анива Сахалинской обл. Фермерствует. Пишет прозу. Участник Форумов молодых писателей России 2003—2007 гг. Автор книги “Хряссь!” (Сахалинское книжное изд-во, 2004). Публиковался в журналах “День и ночь”, “Литературная учеба”. Лауреат премии Резервного благотворительного фонда “Вдохнуть Париж” (2005). Повесть “Ультиматум Ляпикова” — “ДН”, № 1, 2009.
Камнев не мог объяснить себе, зачем ему понадобились попутчики. Хотя ответ был очевиден, однако собственное самолюбие не позволяло не то чтобы вслух, но и в мыслях ответить на этот вопрос. Намного проще казалось не противиться своей трусоватой сущности и полностью довериться ей. На дорожном перекрестке у Камнева было еще немного времени, чтобы решиться и отправиться в дальний путь одному. Но… не решился… свернул на своей старенькой, ржавой “Ниве” в сторону привокзальной площади.
Автобус до Елочек задерживался на полчаса. Камнев подъехал и, опустив стекло, около минуты внимательно смотрел на шумящую толпу недовольных пассажиров. Юрка Лычагин, стоящий чуть поодаль сутолоки гомонящего люда, сразу приметил подъехавшую “Ниву” и обратил внимание на странного человека, сидящего внутри. Тут нечего было гадать, сразу было видно, что тот неспроста разглядывает толпу, а специально кого-то высматривает, если не сказать выбирает. Так и вышло. Камнев вылез из машины и неспешно, словно до конца еще не был уверен в своем выборе, направился к двум мужчинам. Они стояли особняком — высокий сухопарый старик с клинообразной бородкой и коренастый лысоватый мужичок лет сорока пяти. Неподалеку от них подрагивал от утренней стужи Юрка Лычагин; до него отчетливо доносился разговор двух последних, точнее, ворчливый монолог коренастого.
— Куда страна катится?! Куда? Совсем люди совесть потеряли… ну написано же в 7 00, а я тут стой, потей от холода, а из-за кого?.. Думаешь, водила виноват? Черта с два! Небось, так же мерзнет на остановке, маршрутку дожидается, до автобазы добраться не может…
Старик помалкивал, лишь изредка одобрительно кивал головой. Казалось, он не вникал в сетования собеседника, думал о чем-то ином, видимо, сложном и нерешенном в своей жизни. Ну а потом возник тип из машины. Подойдя к старику и коренастому, Камнев не сразу рискнул заговорить. Вначале он как будто пытался привлечь внимание к себе: глубоко вздохнул, потом кашлянул и напоследок громко высморкался в платок.
— Вижу, по-походному, с рюкзаками, ведрами… никак в лес, по грибы, по
ягоды? — наконец вымолвил он. В голосе его чувствовалось напряжение.
Коренастый тут же прервал речь и ядовито, взглядом, полным недоверия, посмотрел на незнакомца. Ему он не понравился: длинноволосый, с желтоватой кожей лица и подозрительным блеском в глазах. “Наркоман, — решил Коренастый и бросил взгляд на его одежду: темные вельветовые брюки и зеленую бундесверовскую
куртку. — Хипарь продажный. Кромсать таких надо”.
Старик по-прежнему молчал.
— А тебе какое дело? — выдавил Коренастый и сплюнул. — Небось, думаешь, не за грибами, — стал подозревать он. — Думаешь, мы браконьеры? За кетой собрались… Не угадал… товарищ инспектор!
— Да вы что! — возмутился Камнев. — Вы меня с кем-то путаете…
— Знаем мы вас, агентов, в доверие втираетесь. Только ошиблись адресом: мы сегодня не рыбаки, вот вчера… было дело, но за руку меня никто не поймал…
— Нет, определенно вы меня перепутали. Я такой же, как вы…
— Ясное дело такой же: голова, руки, туловище… а еще корочка красная в трусах спрятанная — в том-то и отличие…
Камнев нервно захихикал. Разговора у него не выходило.
— Вы, вы меня разыгрываете… точно разыгрываете, — теперь он громко засмеялся. — К вам ни с какого боку не подлезешь…
— Жизнь такая!
— Нет, в самом деле… я ведь с выгодным предложением, — он на секунду замолк. — Точно говорю: я не из рыбинспекции. По грибы еду. Хотел с другом, а его сегодня на работу вызвали. А там места знатные — не пожалеете! Только больно глухие, одному страшновато… — уговаривал Камнев и приводил всевозможные доводы: мол, незачем ехать, трястись в автобусе, лучше на машине да со всеми удобствами, и места он знает действительно грибные, даже грузди есть…
— Грузди? — Коренастый потер ладони; в глазах его, показалось, сверкнул огонек. — И впрямь грузди? А не врешь? Слышь, Хоттабыч, — окликнул он старика, — едешь?
— Я не Хоттабыч и с вами никуда не поеду, — огрызнулся старик.
— Не обижайся. Груздям все равно, кто их собирает, в паспорт они не заглядывают…
— Меня зовут Глеб Макарович!
— Глеб Макарович, так Глеб Макарович, только на Хоттабыча ты больше
похож, — Коренастый засмеялся своей шутке и кивнул в сторону машины. — Уговорил, инспектор, поехали.
Теперь колебался Камнев. Ехать в глушь с таким хохмачом и ворчуном ему уже не хотелось, а отвязаться от него — в этом он был уверен — было не так просто. Вдобавок ко всему из-за спины старика вдруг выплыл щуплый, сутулый подросток — жалкое зрелище. Насквозь продрогший, в худой курточке, он казался бледным, бестелесным существом, такого свалит с ног не только усталость, но и легкий ветерок.
— Я с вами, — твердо заявил Юрка Лычагин.
— Точно! Шперохеда с собой возьмем, а еще лучше ту старушенцию, вон ту кособокенькую, — кивнул в сторону толпы Коренастый. — И таскать ее будем с собой на горбу.
Камнев тоже был категоричен:
— Извини, но мы поедем слишком далеко.
— Мне уже тринадцать, — еще тверже заявил Юрка, выпячивая тощую грудь.
— В следующий раз, — попробовал отговориться Камнев.
— Вы не понимаете! Мне срочно нужно… я должен найти лимонник.
— В тех местах нет лимонника.
— Может, там и груздей нет? Пусть шперохед едет, — неожиданно заступился Коренастый.
— Я не могу взять с собой ребенка.
— Мне уже тринадцать.
— Я сказал, нет!
— Темнишь, инспектор, — Коренастый придвинулся к нему вплотную. — Ой, темнишь…
Камнев не выдержал взгляда.
— Хорошо, пусть едет, — бросил он.
Они расположились в кабине и уже было собрались отъезжать, как вдруг произошло совсем странное. У машины появился тот самый старик и отчаянно начал стучать в боковое окно. Лицо казалось сильно взволнованным, а морщин стало как будто вдвое больше. Его бесцветные губы что-то говорили, но из-за шума двигателя слов было не разобрать. Камнев опустил стекло.
— Я передумал, передумал! Возьмите меня с собой, пожалуйста, возьмите! — чуть ли не навзрыд просил он.
— О, Хоттабыч передумал, — прыснул Коренастый.
— Называйте меня кем угодно, только не оставляйте, умоляю, не оставляйте.
“Сборище психов”, — промелькнуло в голове у Камнева.
Старик устроился на заднем сиденье рядом с Юркой и тут же прильнул к окну. Машина медленно выезжала с привокзальной площади.
Южно-Сахалинск оставался позади. Все молчали, за исключением Коренастого. Он не переставал вставлять свои перченые фразы: то ему не понравится, что какой-нибудь автомобиль неправильно совершит обгон, то дом промелькнет с покосившейся крышей и скоро, по его мнению, завалится на проезжую часть… причин для ворчания хватало. Камнев первым решил нарушить гегемонию ворчуна.
— Меня зовут Сергей, Сергей Камнев — неожиданно представился он.
— Все в доверие втираешься, расколоть норовишь?.. — затянул прежнюю песню Коренастый. — Скользкий ты, инспектор, большие сомнения у меня на твой счет, а вопросов еще больше… вот хотя бы такой… — он неожиданно замолк.
В этой длинной, неспокойной паузе Камнев увидел для себя еще больший подвох, нежели в вопросе, который только зрел. Камнев вжался спиной в кресло, крепче вцепился руками в руль и почти перестал дышать. Коренастый по-прежнему молчал.
— Ну! Спрашивайте, черт подери! — не выдержав, вскрикнул Камнев.
— Так и спрашиваю. Вот ты мне скажи: разве вам на службе не запрещают отращивать волосы? А то ведь непорядок патлатому ходить.
Невинный вопросик скорее должен был вызвать вздох облегчения, но Камнев уже не владел собой и не скрывал своего раздражения:
— Хватит меня доставать! Я вам не инспектор, сколько можно?!
Коренастый залился мерзким, гортанным смехом. Юрка Хвостов не пропустил ничего из этой сцены. Видел, как жилистая шея Камнева то багровела, то вдруг становилась бледной. Замечал, как Коренастый потирал свои желтоватые, мозолистые ладони, придумывая очередную издевку.
Один только старик оставался безучастным. Глеб Макарович все так же сидел, прильнув к окну. Автомобиль несся вдоль скучной ольховой гущи, вдали от которой нескончаемой грядой тянулись округлые сопки, завораживая и радуя людской глаз. Зелень бамбука, ржа лиственниц и пунцовые кроны рябин чудно переплетались друг с другом, украшая холмы яркими затейливыми узорами. Макушки сопок касались осеннего неба, цепляли набитые дождями облака и те, будто в отместку за причиненные им препятствия, отвечали тихой, тоскливой моросью. Потом вдруг вспыхивало солнце, коротко светило и опять скрывалось за серыми тучами. Погода за окном менялась каждые пять минут. И, глядя на это, старику казалось, что с ним в глубине души происходит то же самое: горькая печаль настоящего вдруг сменялась мимолетной радостью прошлого. “Когда совсем плохо, вспомни о хорошем”, — учила его мать. Мокрые, соленые от слез щеки старика то и дело прорезала счастливая улыбка. Он вспоминал, но забыть настоящего не мог.
Юрка не видел слез старика, но догадывался, что тот плачет. Глеб Макарович тяжело сопел, шмыгал носом, а то и вовсе зажимал рот ладонью, чтобы не выдать себя гортанным всхлипом. Юрка терялся, не зная, куда обратить свой взор, все ему было интересно: и нарастающая перепалка между Коренастым и хозяином машины, и чудаковатый старик, который так и не проронил ни слова, оказавшись в машине. В каждом из этих людей скрывалась какая-то своя тайна, которую непременно хотелось разгадать. Ясно, как божий день, что Камнев чего-то недоговаривает и сейчас уже жалеет, что взял с собой попутчиков. А Коренастый… он хоть с виду и прост, но еще тот лис, ведь не называет своего имени и почему-то всех подозревает в заговоре против себя. Глеб Макарович — тоже загадка — будто убегает в никуда и уже не рад, что избрал такой путь. Интересное зрело впереди. Юрка ни капли не жалел, что отправился в такое приключение. Узнай его мать, что он окажется в одной машине с тремя незнакомыми мужчинами, да еще и забредет с ними в далекую глушь, наверное, с ней бы случился удар. Юрка тихонько стукнул три раза по обшивке сиденья, убеждая себя, что решился на такой проступок исключительно ради матери. И понимал, что обманывает себя, ведь по большому счету этот чудодейственный лимонник нужен был не ей, а только ему. У Юрки была своя тайна, с которой хотелось покончить раз и навсегда.
История случилась давно. В ту пору Юрка пошел в первый класс, и на удивление матери — ведь ни одной буквы прежде не мог запомнить — лихо взялся за учебу. В начале октября он уже вполне сносно читал, причем не по слогам и лучше всех в классе. Это возвеличивало его в собственных глазах, возвеличивало над всеми остальными сверстниками; он ощущал себя взрослее их. Была иллюзия, что теперь он выпрыгнул из ребячьего возраста и стал настоящим взрослым мужчиной, единственной опорой для матери. Она уже пять лет как была разведена.
Заметив, как меняется сын, мать стала подыгрывать ему: “Теперь ты у нас в доме хозяин, — говорила, — как решишь, так и будет”. Окрыленный такими словами, Юрка не только стал учиться лучше прежнего, а еще и в доме норовил помочь, а то и совет матери дать. Сморщит свой маленький лобик, шмыгнет носом и важно, степенно скажет: “Ты в “Звездочке” картошку не покупай, в “Крильон” ходи, там на рупь дешевле”. Она втихаря посмеется над ним, но указание выполнит. Однако игра во взрослую жизнь быстро закончилась. Во время осенних каникул, когда мать была на работе, Юрка решил подсобрать дровишек для титана, за тем и отправился на ближайшую стройку, где угодил в котлован с ледяной водой. Пробыл он там не больше пяти минут, но этого было достаточно, чтобы схватить двустороннее воспаление легких. Двое суток Юрка был в лихорадке, двое суток врачи боролись за его жизнь. Потом были долгие месяцы лечения. На следующий год ему снова пришлось идти в первый класс. Теперь это был не тот шустрый Юрка годичной давности, изменился он сильно: худой, бледный, весь укутанный и всегда под руку с матерью. Она и в школу его отведет и с работы убежит — встретит. “Берегите, мамаша, сына, — говорили доктора, — у него хронический бронхит и всякая простуда ему опасна”. Вот и берегла: до третьего класса по пятам ходила, потом вроде перестала, но все равно даже на минутку боялась сына одного отпустить. Юрку, конечно, тяготила такая забота, но спорить с матерью теперь было сложно, да и понимал, что мать ради него печется, стоит ему закашлять, так ночь не спит, присядет около него, по голове гладит, убаюкивает. А с лимонником вот как получилось. Он уже ходил во второй класс, и однажды мать не встретила его. В подъезде он столкнулся с соседом, тот как раз вернулся из леса. Его наплечный короб был полон больших красных ягод.
— Привет, малой! Угостить лимонником? Ты, поди, его не пробовал никогда.
Юрка протянул руку и сосед отсыпал ему пригоршню липких, сочащихся соком ягод.
— Пробуй, жуй… и на косточки, на косточки налегай… в них самый смак, самая ценность этой ягоды.
Юрка прожевал невыносимо кислую мякоть и добрался до двух косточек.
— Ты их сразу не раскусывай, по небу поваляй… вот так… так… правильно. А теперь разжуй и сразу не проглатывай, разотри по небу.
Юрка ощутил необыкновенный аромат и непонятный горьковатый привкус, и в этой горечи было что-то необъяснимо приятное, вяжущее, но не то чтобы каменел язык, а нечто другое, обволакивающее и обдающее мягким живительным теплом.
— А вот когда проглотишь… — продолжал сосед.
В эту самую минуту и появилась мать. В глазах ее был страх и даже какое-то отчаяние. Она вся тряслась и судорожно хватала воздуха, словно задыхалась.
— Выплюнь! — завопила она. — Выплюнь немедленно эту гадость!
И она, сама того не ожидая, ладонью ударила Юрку по губам. Он выплюнул. И, всхлипывая, заплакал.
— Вы что себе позволяете! Это же сильное тонизирующее средство и детям нельзя этой ягоды! — набросилась мать на соседа.
— Ну, одну же можно… с одной-то чего будет? — оправдывался тот.
— Моему сыну нельзя. Мой сын болен. Ему столько пришлось пережить, а вы его травите, — и она кинулась успокаивать сына. — Юрочка, сыночек, прости, погорячилась. Ну не плачь, не плачь. Нельзя тебе этой ягоды. Это ягода только для взрослых. Вот когда вырастешь, ешь сколько угодно, а сейчас нельзя, — она гладила Юрку по голове, а он не мог остановить слез.
— Да и вправду, забыл я совсем, — начал поддакивать сосед. — Ягода-то действительно не для детишек. Она ж и растет, знаешь как…
Юрка успокоился и стал вслушиваться.
— …это тебе не голубика, та на кустиках, кушайте, кто хочет, а природа умная, лимоннику место повыше определила, чтобы ребятишки не доставали. На самой сопке растет, в самом потаенном месте, да на лиане метров восемь вверх и грозди чуть ли не на макушке. А все специально, чтобы только взрослые лакомились. И то не каждый сможет добыть, только сильный и ловкий…
И уже потом, когда мать отвела Юрку домой, усадила на диван и, стоя перед ним на коленях, просила у него прощения и умоляла больше не есть лимонник, не ходить без шапки, не пить воду из-под крана, он стоял и языком выискивал во рту остатки косточек, растирал по небу, наслаждаясь волшебным вкусом. И этот вкус сопровождал его почти два дня, а потом исчез. Юрка силился его вспомнить, пытался извлечь из памяти, но напрасно. И тогда в его детской голове прочно обосновалась мечта когда-нибудь вновь отведать этих запретных плодов, и не просто отведать, а самому забраться на высокую сопку, найти лиану, опутывающую ствол чужого дерева, и взобраться наверх к самым гроздям.
Сейчас Юрка понимал: эта всего лишь давняя призрачная мечта и совершенно дурацкая, но он хотел ее осуществить.
— Перестаньте меня учить управлять машиной, — продолжали ругаться между собой Камнев и Коренастый, — это легковая машина, и здесь не нужен двойной отжим.
— Кто тебе такое сказал? Ты права купил, что ли? А может, у тебя их нет?
— Нам долго еще ехать? — вдруг спросил старик.
Коренастый и Камнев вздрогнули от его голоса. Оба на миг замолчали; они словно за время пути забыли, что в машине помимо них есть еще кто-то.
— Хоттабыч — птица говорящая, — не преминул съязвить Коренастый.
— Ну… — промедлил Камнев. — В общем, скоро.
— В общем? Это как понимать? Ты чего, инспектор, дороги не знаешь? Куда нас везешь, Корчагин?
— Обычно говорят не Корчагин, а Сусанин, — наконец-то и Камневу хоть как-то удалось зацепить Коренастого.
— Ты не отговаривайся.
— Смотрите на указатель. Через километр, на 79-м, свернем, там останется примерно час ходу.
Они свернули на размытую лесную дорогу. Судя по следам, здесь не так часто ездили. Старенькая “Нива” с трудом пробиралась по вязкой глинистой колее. Постепенно дорога превратилась в заросшую тропу, и они медленно, шурша колесами по листве, поползли в темную непролазную пущу. Когда продвигаться в глубь леса на машине стало невозможно, им пришлось оставить автомобиль. Они закидали его палыми ветками и высохшим одеревеневшим дягилем. Дальше пошли пешком. Сквозь тесную ольховую чащу первым пробирался Камнев. Шаг его был скор и уверен. Затем шли остальные. Юрка в этой веренице шел последним, то и дело наступая на пятки Глебу Макаровичу. Тот тяжело сопел. Казалось, еще немного и он, обессиленный, рухнет на землю, требуя привала. Однако старик упрямо ступал вперед, дыша в затылок Коренастому.
— Ну и где твоя тропинка? — тот по-прежнему не переставал ворчать. — В упор не вижу… здесь никто никогда не ходил, ни зверь, ни корова и уж точно ни человек… Глухое место!
— Что удивительного — заросла тропа. Я здесь уже три года не был, — не оглядываясь, отвечал Камнев.
— Врешь, поди. Где человек пройдет, всегда след останется. Порода у нас такая — гадить!
— Вы за всех не говорите. Я лес люблю…
— Как же любишь, а пачку пустую из-под сигарет кто выкинул? Она теперь десять лет гнить будет…
— Пятьдесят, — вставил старик и остановился. — Долго нам еще идти?
— Это не ко мне, а к любителю леса, — Коренастый прислонился к худосочной березке. Юрка присел на папоротниковую кочку.
— Только он вряд ли знает, — продолжал подначивать Камнева Коренастый. — Завел нас бог весть куда.
— Можете возвращаться назад. Я вас силой за собой не тянул.
— Ага, разбежались. Зря, что ли, сюда топали.
— Тогда перестаньте ныть.
— А чего побледнел-то? Может, заблудился, а сказать нам боишься?
— Я?! Да я эти места!.. — голос его предательски сорвался, и он, не глядя ни на кого, двинулся вперед. Как только его спина скрылась за деревьями, остальные тут же потянулись следом.
Теперь Камнев ступал еще быстрее, но не так уверенно. Он петлял как заяц и даже не пытался склоняться под ветками, шел напропалую, жадно хватая промозглый осенний воздух. Казалось, он пытался убежать от своих попутчиков. Упреки Коренастого зародили в нем сомнение. Он не мог избавиться от мысли, что действительно заблудился. Ориентиром должны были служить обрывки старой гужевой японской дороги; их видно только осенью, когда ложится трава, либо ранней весной. Но дороги нигде не было. А если так, то как ему признаться попутчикам, что он в самом деле заплутал? Не будь за спиной ворчливого типа, то проблем бы не было: со стариком и мальчишкой он нашел бы общий язык. Правильней всего в этой ситуации возвращаться назад; незаметно уходить в сторону, ведь они еще не знают, в какое место он их ведет. Сейчас, когда он сбился с пути, их группа запросто может натолкнуться на один из предупреждающих знаков, и тогда они все поймут. Знаков здесь много, они развешаны на деревьях.
Сколько Камнев ни пытался потихоньку повернуть назад, ненавистный знак все же замелькал впереди. И теперь нужно было постараться осторожно обойти его, да так, чтобы его не заметили другие. Спутники молчали. Даже Коренастый почему-то утихомирился. Камнев остановился, понимая, что так просто с пути ему не свернуть.
— Эээ… — он только придумывал что ему сказать. — Нам… нам нужно повернуть назад…
— Что еще? — пробасил Коренастый.
— Мы… мы прошли сосну… да, точно, там была сосна, такая маленькая, корявенькая… может, видели?.. — Камнев встал так, чтобы спиной закрыть знак, который был в каких-то трех метрах от него. — Я хотел свернуть, но мне показалось, что это не та сосна, а теперь… теперь я понял, что та…
— Не видел я никаких сосен!
— Тут кругом одна ольха и мало-мало березок, — добавил старик.
— Нет, там была сосна, — продолжал настаивать Камнев.
— Да и черт с ней… давай повернем здесь. Плюс-минус двести метров разницы не играют. Это лес, а не город.
— Нет! Вы ничего не понимаете. Там особое место. Таких мест больше нет! — Камнев слишком разгорячился и сам не заметил, как сделал шаг в сторону.
— А это что такое? — Юрка ткнул пальцем в воздух, указывая на криво висящую табличку, прибитую к дереву.
Вокруг не было ни столбов, ни колючей проволоки, только это угрожающее предупреждение; выцветшее, подернутое ржавчиной, оно настойчиво приказывало остановиться:
“Стой! Запретная зона!
Опасно для жизни!
Объект МО РФ”.
Все замерли. Около минуты длилось это напряженное молчание. Вокруг тоже, казалось, все замолкло. Первым заговорил Коренастый:
— Ты куда, гнида, нас привел? Это же военный полигон? Смерти нашей хочешь?! — и сделал шаг в сторону Камнева.
— Ух, ты! — радостно воскликнул Юрка. — Полигон?! Он взаправду военный?
— Полигон, — почему-то шепотом сказал старик.
— Нет-нет, все не так страшно, как кажется, — Камнев стал пятиться назад от наступающего на него Коренастого. Тот, отбросив в сторону ведра, шел на него с вытянутыми вперед кулаками.
— Что ж ты, сука! Я из-за тебя, получается, день вхолостую потратил.
— Прекратите вы! Еще мордобоя нам здесь не хватало, — вмешался старик и попытался придержать Коренастого.
— Не мешай, Хоттабыч! — он оттолкнул его и продолжал наступать. Лицо его перекашивала злоба. — Я день потратил, понимаешь, целый день!
— Успокойтесь… вы даже слушать не хотите… не понимаю, что вы так взбеленились… — беспорядочно лепетал Камнев, по-прежнему отходя назад.
— Сейчас поймешь, морду тебе начищу и враз поймешь!
— Вот это да! — опять почему-то радостно вскликнул Юрка и, оббежав Коренастого, опередив его метра на три, стал идти сбоку. Словно болельщик на футбольном поле он ворочал головой то влево, то вправо. Глазенки его горели, казались недвижны, рот раскрыт. Юрка целиком был заражен предстоящей схваткой.
Камнев прибавил шаг назад. Он то и дело спиной натыкался на тонкие стволы молодой ольхи. А Коренастый упрямо, как медведь, тяжело сопя, надвигался на него.
— Да развернитесь и бегите уже от него. Что вы как овца на заклание, — сказал старик. Он следовал чуть поодаль за Коренастым.
— Заткнись, Хоттабыч! Я проучу этого гада.
Камнев по-прежнему пятился, словно и вправду уходил от разъяренного медведя и боялся под удар подставить свою спину.
— Осторожно! Бревно! — крикнул Юрка.
Камнев оглянулся, но поздно. Он потерял равновесие и плашмя спиной упал в жухлую сырую траву.
— Не бейте меня, — он закрыл лицо руками.
Коренастый, полусогнувшись, как бы навис над Камневым, беззащитным и насмерть перепуганным.
— Ну, вставай, — процедил он ему.
Тот не шелохнулся; лишь его тело от страха было тронуто дрожью.
— Вставай! — Коренастый слегка подтолкнул Камнева ногой.
— А вы… вы меня бить не будете? — выдавил он из себя.
— Буду!
— Тогда не встану. Уж бейте так.
— Вставай, говорю! — и вновь ногой. — Вставай! Что ж я тебя лежачего буду бить!
— Бейте, — дрожал Камнев.
— Сука! Сука! Не могу я так! — и со всей силы стал пинать трухлявое дерево, на котором запнулся Камнев. Он будто пытался всю свою злость вымести на этом бревне. — Сука! Тварь! — твердил он и уже было не ясно, для кого именно были предназначены эти слова. — Вся жизнь сучья! — он остановился.
Казалось, остановился от собственного бессилия, от какой-то смертельной усталости, словно сама жизнь только что окончательно добила его. Юрка глядел на него во все глаза и не мог понять, что случилось с этим человеком, которому лишь миг понадобился, чтобы стать совершенно другим — не твердым с виду, не повидавшим в жизни всякого, а таким же беззащитным и упавшим духом, как Камнев. Тот до сих пор лежал в траве, трусливо пряча руками свое испуганное лицо.
Коренастый выставил вперед указательный палец и обвел всех взглядом.
— Это для вас цветочки, грибочки, ягодки, — хрипло проговорил он, — а для меня жизнь! Не ради забавы ползаю по этим лесам. Чуть выдастся время и сюда, сюда! А времени нет, совсем нет. У меня детей трое, жена с младшим сидит — инвалидом-церебральником. Он на ножки едва встает. Еще теща полуживая со своей фиговой пенсией. А я на двух работах, как пчелка, а затем сюда, где рыбу, где ягоду, где черемшу с папоротником, чтоб дочь старшая потом вместо уроков на рынке стояла, копейку для семьи лишнюю зарабатывала… и ничего сделать не могу, бьюсь изо дня в день, а впереди все так же глухо. Сердце заходит, стыдно в глаза родным смотреть. Они вроде все понимают, но я-то ни хрена не понимаю: отчего все так?..
Юрка ловил каждое сказанное им слово, не отпускал от себя его взгляда, воспаленного и вместе с тем потерянного. Пробовал понять, но не понимал, как возможно, чтобы такой человек, никому не доверяющий, даже не назвавший имени своего, вдруг вот так вот раскрылся и стал лить душу, словно что-то внутри у него надломилось.
Коренастый сел на палое дерево и, закрыв лицо руками, продолжал говорить:
— У меня старшие две дочки, а я сына хотел, жену доставал. Она будто наперед знала, все отговаривала, а я, твердолобый, настоял. Вот родила, четыре года уже прошло. А с пацаном беда, не сын, а растение какое-то… два шага сделает — ножки ватные, трясутся, худенькие как веточки — и падает. Его на материк надо везти — на обследование, а на что… на какие шиши… — Коренастый замолк.
Глеб Макарович, стоявший все это время в стороне, подошел к Коренастому и присел рядом. Скинул с плеч рюкзак и, развязав его, выудил оттуда фляжку.
— Глотните. Здесь коньяк.
Тот отхлебнул.
— А я ведь даже пить перестал, два года уже как. Про сына как узнал, так пить по-черному начал, вроде как с горя… даже от жены уйти хотел, семью бросить… — он еще раз глотнул и передал фляжку старику.
— Вы… вы так не расстраивайтесь, — никто не успел заметить, когда Камнев успел подняться с земли. Руки его еще дрожали. — Вы все не так поняли. Это заброшенный полигон. Он давно уже не используется и про это мало кто знает, так что места здесь и вправду заповедные, с лихвой хватит и ягод и грибов.
— А раньше что? — оживился Юрка. — Тут учения были?
Камнев перевел взгляд на него.
— Раньше были. Раньше и опасно было: под огонь можно было попасть. А сейчас нет, — он опять посмотрел в сторону Коренастого. — Я не обманываю…
Коренастый как будто и не слушал его, глядел на рюкзак старика. Его взгляд привлек край веревки, выглядывавшей оттуда.
— Хорошая веревка.
— Веревка?.. ах да… в лесу все пригодится, — Глеб Макарович насилу улыбнулся. — Вот и нож с собой всегда беру, — он приподнял край куртки, показывая нож на поясе.
— И коньяк пригодился, — усмехнулся Коренастый. — Жаль, толстовата веревка, на сеть не годится.
— Ну, так мы идем? — Юрке не терпелось уже оказаться на настоящем военном полигоне.
— Идем, куда ж теперь деваться, — вздохнул Коренастый.
Впереди опять шел Камнев, а рядом с ним сбоку, отставая на полшага, почти вприпрыжку шагал Юрка.
— А патроны там можно найти? Вот здорово было бы! А лимонки? — сыпал он вопросами.
Коренастый со стариком шли позади.
Наконец они пробрались через лес, переправились через горный ручей и оказались в лощине между сопок. Она уходила вдаль на север и терялась в молочной дымке тумана. Кругом стоял одурманивающий запах багульника; ноги утопали во влажной перине мягких кустарников и осоки; идти было тяжело.
— И какой же здесь полигон?— хмыкнул в недовольстве Юрка. Он ожидал увидеть тут что-то более грандиозное: выстроенные руками людей доты, блиндажи, окопы.
— Это бывшее артиллерийское стрельбище. Все фортификационные сооружения там, — Камнев кивнул вдаль в самую глубь тумана. — А мы как раз находимся в зоне поражения, здесь устанавливали макеты-мишени и стреляли по ним на точность.
Юрка встрепенулся, засиял улыбкой и ринулся вперед, пытаясь увлечь попутчиков за собой.
— Так идемте скорее туда, что мы тут возимся, — звонко призывал он.
— Стой! — глухо вскрикнул ему Камнев; губы его отчего-то задрожали. — Не надо туда идти.
— Почему? — Юрка остановился.
К этому времени их нагнали Коренастый со стариком.
— И впрямь, чего туда идти, — поддержал Камнева Коренастый. Он огляделся вокруг и, глубоко вдохнув хмелящий воздух, зачем-то топнул ногой. — И куда нас привел? Тут почти болото — низина. Разве что клюкву поискать.
— Ну… — замялся Камнев. — … не только клюкву… тут и… — глаза его забегали, словно выискивая ответ. — Нужно к склонам сопок идти… точно, я вспомнил, туда нужно идти, — и он быстрым нервным шагом пошел вправо к пологому перелеску.
— По-моему, он водит нас вокруг пальца, вы так не считаете? — шепотом поделился с Коренастым Глеб Макарович. Юрка хоть и стоял поодаль, однако смог это расслышать. Он на секунду, как бы задумавшись, замер, бросил короткий взгляд в завесу тумана и шустро, опять вприпрыжку, помчался за Камневым.
— А я сразу говорил, что он темнит, — сплюнув, ответил Коренастый. — Но он прав: идти нужно как раз туда.
В предгорье, в редком перелеске, они сразу же наткнулись на богатый брусничник. Спелой крупной ягоды было так много, что она даже закрывала собой свои листья. Здесь стоял более опьяняющий воздух, чувствовался аромат багульника, брусники и душистый запах молодых лиственниц. Коренастый, тут же скинув рюкзак и отбросив одно из ведер, словно изголодавший хищник бросился на добычу.
— Вот нарвались-то, — приговаривал он, ловко срывая ягоду, — я такой халявы давно не встречал.
— А лимонник где? — Юрка только сейчас вспомнил, зачем отправился в лес.
— Успеет, успеет твой лимонник. Тут нахватаем и в сопку пойдем, — не глядя на него, жадно загребая бруснику, ответил Коренастый.
Юрка сидел на коленях, лениво кидал по ягоде в ведерко и краем глаза наблюдал за Камневым и Глебом Макаровичем. Ни тот ни другой вовсе не походили на грибника или ягодника. Юрка только сейчас обратил внимание, что у них с собой не было даже ведер. Если старик был с рюкзаком, то Камнев с небольшой спортивной сумкой через плечо — с такой разве что в спортзал ходить, но никак не за грибами. Глеба Макаровича еще можно было принять за пенсионера, которому тоскливо сидеть в четырех стенах и хочется хоть как-то разнообразить свои дни. Он неспешно прогуливался между деревьев, глубоко вдыхал лесной воздух, жевал бруснику с лиственничными иголками и, казалось, наслаждался жизнью. Камнев, напротив, был взвинчен и явно ощущал себя здесь не на своем месте. Вначале он суетливо рылся в своей сумке, потом, вынув оттуда смятый черный пакет, присел на корточки и стал собирать в него бруснику. От Юркиного глаза не ускользнуло, что он не просто собирал, а рвал ее судорожно, как попало — вместе с листьями. Потом вдруг на какие-то секунды замирал, оглядывался по сторонам и перебирался на другое место. Постепенно он все дальше и дальше уходил в сопку, теряясь в лиственницах и зарослях бамбука, пока и вовсе не пропал из виду.
Юрка, убедившись, что за ним никто следит, поспешил вслед за Камневым и вскоре почти нагнал его, но обнаруживать себя не стал — крался сзади.
Юрку выдал шорох бамбука. Камнев замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Было слышно, как он тяжело дышит. Друг друга они не видели. Юрка замер.
— Кто здесь? — тихо спросил Камнев и, не дождавшись ответа, сделал несколько шагов назад и вновь остановился, вслушиваясь в тишину. Юрка присел на корточки, спрятавшись за огромной лиственницей, и затаил дыхание.
— Малец, ты? Не прячься, — и вновь в его сторону. Теперь он был рядом.
— Я хочу идти с вами, — Юрка вылез из укрытия.
— Тьфу, на тебя.
Камнев закурил. Он быстро затягивался и почти не выпускал дыма.
— Что ты ко мне привязался?
— Я знаю, куда вы идете…
— Что?!
— Вы к блиндажам идете …
— Послушай, — он выкинул сигарету и схватил Юрку за грудки. — Отстань от меня! Иначе зарою тебя здесь.
Юрка даже не дрогнул.
— Не зароете, — голос его был твердым. — Слабо вам.
Камнев отпустил его и закурил очередную сигарету.
— Я не к блиндажам.
— А куда тогда? — Юрка обошел его и встал у него за спиной. — Еще и прячетесь.
Камнев повернулся к нему. Юрка опять обошел его.
— Да не вертись ты! — сорвался Камнев. — В туалет я иду. Живот у меня крутит. Или хочешь, чтобы я при всех? Хочешь при тебе? Валяй, смотри! — он быстро стал расстегивать куртку, затем ремень на брюках.
Юрка не шелохнулся.
— Что, и вправду будешь смотреть?
— Хорошо, уйду. Но потом все равно пойду за вами.
В эту минуту снизу под сопкой послышался треск веток и голоса Коренастого со стариком. Они искали их. Юрка заметил на лице Камнева выступившую растерянность. Он был так взволнован, что забыл про свои расстегнутые штаны и перестал их придерживать. Брюки сползли вниз, оставив Камнева в одних трусах. Юрка не выдержал и звонко рассмеялся.
— Тихо, — прошипел Камнев, но уже было поздно.
Коренастый со стариком услышали смех и теперь поднимались к ним.
— Вот они куда запропастились, — увидев их, сказал Глеб Макарович. Он шел первым.
Коренастый брел позади, разгребая толстой веткой заросли бамбука.
— Без нас хотели все грузди захапать?
— Да нет, я это… — начал оправдываться Камнев, застегивая обратно
ремень. — Мне, в общем, приспичило… — он поймал взгляд Юрки и подмигнул ему. — Живот крутит, а малец… малец за лимонником пошел.
— Малой, я ж сказал, вместе пойдем, — недовольно пробурчал Коренастый.
— Он врет, я не за лимонником шел….
Лицо Камнева побледнело, а в глазах его как будто появилась мольба. Он всем своим видом просил Юрку не выдавать его.
— …я за ним шел, — Юрка ткнул на него пальцем.
— Ну да, ну да, — зачастил Камнев. — Я ему и говорю: лучше лимонник поищи… у меня ведь живот крутит, а он как банный лист…
— Не верьте ему.
— Ну-ка поподробней, малой. — Коренастый вплотную подошел к Юрке.
— Он тайком к блиндажам пробирался. Я это еще внизу понял, когда он запретил мне туда идти. А потом вижу, что в сопку крадется, ну и я за ним. А потом за грудки меня взял. И про живот все придумал.
— Не слушайте его! Мальчишка все насочинял…
— Заткнись! — оборвал Камнева Коренастый. — Что еще знаешь? Рассказывай.
— Что тут знать. Вы на сумку его поглядите. Кто ж с такой сумкой в лес ходит. И в сумке он что-то прячет.
Камнев в ту же секунду обеими руками прижал сумку к себе и стал пятиться назад.
— Давай-ка сюда! Поглядим что в ней, — потребовал Коренастый.
— Не дам!
Коренастый в этот раз не стал церемониться: в два прыжка он настиг Камнева, одним ударом сбил его с ног и стал вырывать сумку.
— Отдай, говорю.
— Не доводите до греха: отдайте ему вашу сумку, — поддержал Коренастого Глеб Макарович. И тут же шепотом, наклонившись к Юрке, спросил: — Зачем ты его выдал? Он же тебя просил, а ты выдал… нехорошо это…
— Потому что он врет, — не глядя на старика, бросил он. Все его внимание было нацелено на Камнева с Коренастым. Никто из них не хотел уступать друг другу.
Камнев в этой стычке уже не был так беззащитен, как прежде: он не сдавался, вцепился в сумку с такой силой и яростью, что, казалось, готов был биться за нее на смерть. Коренастый все же оказался упорней и не без помощи кулаков вырвал-таки сумку.
— Верните ее мне, — кричал Камнев, поднимаясь на ноги.
— Верну. Только узнаю, что там такое, чего нам видеть не положено.
— Ничего секретного нет!
Коренастый расстегнул молнию и, покопавшись внутри, извлек оттуда большой фотоаппарат с огромным объективом.
— Ух, ты! — восторженно вскликнул Юрка.
— Профессиональная камера, — со знанием дела добавил Глеб Макарович.
— Шпионская морда… я сразу его вычислил. Еще ни разу в людях не ошибался, — улыбался Коренастый, разглядывая трофей.
— Я не шпион. Верните мне, пожалуйста, камеру.
Камнев стоял в шаге от Коренастого и уже боялся пошевелиться. Из его губы сочилась кровь, руки дрожали.
— Ага, разбежались и вернули. Разобью ее сейчас вдребезги, чтобы неповадно было за людьми следить, — Коренастый подкинул фотоаппарат и, ловко поймав, замахнулся им, словно и впрямь хотел разбить.
— Не надо! — Камнев упал на колени и закрыл лицо ладонями.
— Боишься? Зачем тебе это барахло? Отвечай!
— Я… я…
Глеб Макарович протянул ему свою спасительную фляжку:
— Сделайте глоток…
— Обойдусь. Так все расскажу. Я фотограф. Меня наняли японцы…
— Бляха! — прервал Коренастый. — Мы что, получается, и вправду шпиона поймали? — он взглянул на старика.
— Если учитывать, что он шел на полигон…
— Классно! — камера уже была в руках у вездесущего Юрки.
— Вы.. вы не так все поняли, — оправдывался Камнев. — Это другие японцы. Они вышли на меня после выставки молодых фотохудожников. У японцев какая-то своя ассоциация вынужденных переселенцев с Северных территорий. В общем, им понравились мои работы. Они предложили одно дельце, совсем не пыльное — всего-то сделать снимки того, что осталось от их пребывания на Карафуто1, и вознаграждение приличное…
— Вот она, правда-матка, где кроется,— победоносно засиял Коренастый. — Ты, значит, свою грязную работенку прокручиваешь, нас для этого втемную используешь, а все денежки себе заграбастать удумал? Черта с два, Малевич! Поровну все отдашь!
— Какие деньги? — растерянно пробормотал Камнев. — У меня же их нет. Они все здесь, — он показал на камеру.
Коренастый только сейчас заметил, что фотоаппарат как-то незаметно оказался в руках у Юрки.
— А ну, малец, гони фотик! — он забрал камеру. — Где тут деньги, куда заныкал?
— Я не об этом! Не сломайте камеру. Она тысячи стоит. Японцы сразу заплатили большую часть гонорара. Остальное я подзанял и купил этот Canon, — Камнев вдруг счастливо улыбнулся. — Я давно о нем мечтал… такое качество изображения! моя прежняя полупрофессионалка рядом не лежала…
— Постойте, — перебил Глеб Макарович, — а в этих местах-то какое наследие от японцев? Здесь, кроме болота, леса и брошенного военного полигона, ничего нет. И вправду попахивает шпионажем.
— В том и дело, что этим япошкам не угодишь. Полгода мне мозг парят. Краеведческий музей, военный госпиталь и прочее раскрученное их не интересует. Им эксклюзив подавай. Чего я им только не наснимал: останки синтоистских храмов, японское кладбище в Корсакове, развалины бумзавода в Холмске, всякие там мосты, тоннели… А им все не то, — Камнев сплюнул. — В Золоторыбном дот нарыл, монолитный, в два этажа, толщина стен чуть ли не метр… Опять мимо! С месяц назад япошкам, видно, надоело ходить вокруг да около, и они сами сюда меня направили. Точно ничего не объяснили, дали лишь направление, а ориентиром должна быть проклятая дорога, точнее, то, что от нее осталось. Столько лет прошло, природа все переменила. Там, на подходе к полигону, мне показалось, что я видел кой-какие обрывки, а здесь она должна идти где-то по сопке. Только ни черта здесь нет!
— А куда она ведет? — в один голос спросили Юрка с Коренастым.
— Если б я знал. Они сказали, что дорога сама покажет и все, что я увижу, должен заснять подробно. Один, правда, мимоходом обмолвился, вроде как источник там горячий или гейзер…
— За нос водят узкоглазые. Откуда в наших краях гейзер? — Коренастый замолк и неожиданно вернул Камневу фотоаппарат. — Может, и вправду? Ну их, эти грибы! Поищем дорогу? — обратился он к старику и Юрке. — Чувствую, дело денежное. Сколько они еще обещали заплатить?
— Ну, — Камнев замялся. — Где-то около тридцати.
— Всего-то?!
— При последней встрече пообещали еще сверху десятку накинуть.
— Так не пойдет, — покачал головой Коренастый. — Я решил так: сфоткаем этот гейзер и слупим с них восемьдесят косарей, как раз по двадцать на брата.
— Меня можете в долю не брать, но поискать дорогу я не против, — сказал Глеб Макарович.
Юрка на какую-то секунду закрыл глаза и тут же объявил:
— Тогда на троих выходит по 26 тысяч 666 рублей и 66 копеек. Я согласен.
— Во дает! — только и вскликнул Коренастый.
— Да вы с ума все посходили! — Камнев нервно стал засовывать камеру обратно в сумку. — С какой стати они должны увеличивать гонорар, и почему это я с вами должен делиться?
— Не зарывайся! Япошки никуда не денутся, увеличат. Раз они полгода тебе мозги пудрили, значит, для них это важно.
— Разумно, — поддакнул Глеб Макарович.
— И с нами поделишься. Или думал, наши услуги бесплатные? Я все просек: ты, видно, вначале сюда один ходил, да только со страху в штаны наделал, косолапого напугался. Нынче нас решил с собой взять для подстраховки. Думал, на простачков нарвался? Выкуси-ка кукиш!
— Да не тычьте мне в лицо! Согласен я, согласен.
— И ладненько.
Коренастый замолк. Разговор и споры в один миг прекратились. Тихо шуршал бамбук, а где-то вверху над головами поскрипывали тяжелые ветви лиственниц. В этой мелодии леса слова людей, казалось, были бы абсолютно лишними, и Юрка внезапно это ощутил, хотя еще мгновение назад хотел прервать наступившее молчание, зазывая попутчиков на поиски таинственной дороги. Глеб Макарович и Камнев также затаились; наслаждались ли они шумами природы, либо терпеливо ждали, что скажет Коренастый, — Юрка не знал.
Коренастый по-прежнему, сморщив лоб, стоял в раздумье, впервые с самого утра он так долго безмолвствовал.
— Дорогу искать не будем, — вдруг ошарашил он.
— Почему? С чего это ради? — загомонили Камнев со стариком.
— Не кипите. Времени с тех пор сколько прошло?
— Шестьдесят три года, — быстро сосчитал Юрка.
— Верно, — Коренастый на удивление был слишком спокоен. — Все бамбуком поросло, так что искать дорогу — пропащее дело. Но есть идейка: горный ручей, который мы перешли, судя по всему, огибает противоположный склон сопки, так вот мы сейчас туда спустимся и пойдем вверх по ручью. Улавливаете мысль?
— А ручей-то тут при чем?! Что за самодеятельность? — попробовал возмутиться Камнев, но тут же был прерван стариком:
— Тише, молодой человек. Кажется, мне понятен замысел. Но только не уверен, что так мы найдем источник.
— Найдем! Все, что бьет из-под земли, куда-нибудь да впадает.
— Мало ли родников впадает в ручей, как мы определим, что это именно тот?
— Не дрейфь, Малевич. На Кунашире почти все горячие источники аккурат возле ручьев. И носом почуем, по запаху вычислим.
— По запаху? — удивился Юрка.
— Так точно, малец. Как вдарит в нос запах тухлых яиц, сразу говори мне.
— Вы сейчас про сероводород? — спросил Глеб Макарович.
— Не знаю, как он там называется, но вонять будет — мама не горюй!
Юрка рассмеялся. Коренастый начинал ему нравиться все больше, не то чтобы он уже целиком доверял этому человеку, просто его бескомпромиссная самоуверенность необъяснимо завораживала, притягивая к себе.
Камнев еще с минуту пробовал спорить, однако его уже никто не слушал. Коренастый, а вместе с ним Юрка и Глеб Макарович, хватаясь руками за упругие стебли бамбука, медленно побрели в сопку. Камнев тихо матюгнулся и, недовольный, потянулся за ними.
Взобравшись наверх, они совсем недолго передохнули и осторожно стали спускаться по противоположному склону. Путь хоть и лежал под горку, но идти было так же сложно, как и подниматься вверх: при быстрой ходьбе ноги заплетались, и была опасность свалиться и покатиться кубарем вниз, оттого шли очень медленно. Когда осилили большую часть склона, им послышалось глухое журчание воды.
— Я ж говорил, — обрадовался Коренастый. — Чуток осталось.
Спустя пару минут они очутились в узкой расщелине между смотрящих друг на друга сопок. Руслом для шумно бегущего ручья служил горный каменистый разлом. Ручей хоть и был мелким, но в нем чувствовалась неудержимая сила и какая-то первобытная, не знающая страха напористость. Казалось, что именно он когда-то и разделил сопку надвое, проделывая свой вечный безустанный путь.
— Матерь Божья! Адово местечко. — Камнев вытащил из сумки камеру и стал фотографировать.
— Что вы? Напротив, красотища, — не поддержал старик.
— Не расслабляйтесь, так мы и засветло не успеем, — пробурчал Коренастый, и они отправились дальше — вверх по руслу.
Теперь Юрка шагал первым, точнее, прыгал по ручью — как будто игрался, перескакивая с одного каменного голыша на другой.
— Ну, прямо заяц, — смеялся ему вдогонку Коренастый. — Смотри не поскользнись, камни-то замшелые.
— Будь мы в его возрасте, наверное, так же сигали, — вздохнул Глеб Макарович, но без всякой грусти; напротив, в уголках его губ мелькнула улыбка, словно он вспомнил себя в детстве, таким же озорным, пытливым и бесстрашным.
Камнев молчал. Всю дорогу он едва плелся сзади. В лице его по-прежнему читалось недовольство, но оттого, что никто этого не замечал, недовольство перерастало в раздражение, высказать которое вслух не представлялось случая. Это задевало его самолюбимие. Камнев ощущал себя пешкой в игре, которую затеял сам. Хотелось перевернуть все с ног на голову, дождаться хотя бы самого малого просчета Коренастого и заслуженно поддеть его, а потом с громким плеском опустить в лужу.
Юрка так увлекся прыжками, что потерял из виду остальных спутников. Хотя он особо в них не нуждался. Лишь одно страстное желание владело им: первым обнаружить источник! Казалось, еще чуть-чуть и он станет таким же первопроходцем, как Атласов и Лаперуз. Однако мечты разбились за очередной петлей ручья. Юрка встал, как в той сказке о камне и трех дорогах. Ручей раздваивался, образуя теперь две горные расщелины. В какую сторону сейчас надо было идти, становилось абсолютно непонятно. Сзади послышались шаги и голоса Коренастого со стариком.
— А дальше-то куда?
— Ты о чем, малой? — спросил Коренастый и, увидев развилку, тут же замолк.
— Шутки природы, — улыбнулся за его спиной Глеб Макарович.
— Да-а… шуточки. Завел я вас. Кто ж знал, что два ручейка в один вольются.
Последним подошел Камнев.
— Что? Приплыли? — ухмыльнулся он. — А я говорил, что нечего этой самодеятельностью заниматься, нашли кого слушать…
— Не бреши, как шавка, — перебил Коренастый. Он сосредоточенно вглядывался то в один ручеек, то в другой.
Вновь, как прежде на сопке, возникло молчание. Никто не решался оборвать хода мыслей Коренастого; даже Камнев теперь робел проронить слово, хотя внутри так и саднило высказаться на сей счет. Вот если бы этот самозваный предводитель вел себя как-то иначе — оправдывался либо искал виновных в своей осечке, то резонно было бы поставить прохиндея на место. Но его внешнее спокойствие, твердый взгляд словно гипнотизировали, убеждая, что он знает, куда идти дальше.
— Может… пойдем по левому, — неожиданно для всех предложил Юрка.
— Влево? — оживился Коренастый. — А почему так решил?
— Ну… — казалось, Юрка сам до конца не мог объяснить причину. Он ступил влево, перепрыгнул ручей и оказался вплотную у крутого склона сопки. — Мы же с этой сопки спустились, а на ней вроде как и была дорога. Вот я и подумал.
На какие-то секунды его попутчиков охватило оцепенение, словно они устыдились, что сами не смогли додуматься до такой простой вещи; а тринадцатилетний мальчишка взял и обскакал их. Глеб Макарович раскатисто рассмеялся:
— И впрямь, устами младенца глаголет истина.
Коренастый лишь крякнул, поправил рюкзак на плечах и, ни слова не говоря, пошел по левому руслу.
— Молодец, малой, — одобрительно хлопнул по Юркиному плечу Камнев. — А то зазнались тут некоторые.
Юрка брезгливо встрепенулся и помчался вперед. Какое-то мгновение — и он уже был первым, так же лихо скача по скользким камням.
Через сто метров пути они заметили, что сопка с правой стороны постепенно стала уходить вглубь. Чем дальше они шли, тем шире становилось появившееся предгорье; вскоре оно и вовсе развернулось чудесным распадком, поддернутым изумрудными альпийскими лугами. Трава здесь росла на удивление мелкой, будто кто-то специально выстриг ее газонокосилкой, а самое странное, что она была слишком зеленой для этого времени года. Они остановились, оглядываясь по сторонам. Тут было настолько живописно, что дыхание их — от увиденного, — словно замедлилось. Камнев судорожно вытащил камеру и безостановочно, как сумасшедший, принялся щелкать. Коренастый весело подмигнул Юрке:
— Приготовься, малец, мы почти пришли — источник рядом.
— А с чего вы взяли? — поинтересовался Глеб Макарович.
— Трава… смотри, какая… не просто так: источник бьет горячий и климат от него теплей.
В распадке было необыкновенно много света, и кожей ощущалось приятное согревающее дуновение, исходившее, казалось, со всех сторон. Поражало небо над головой: чистое, голубое — без единой тучи; а ведь совсем недавно оно пропадало за серыми давящими облаками.
— Погодка наладилась, — глядя ввысь, проронил Юрка.
— Не верю я во всякие чудеса, но мне кажется, что в этом месте всегда так — по-райски светло, тихо и благостно. — Старик дышал полной грудью.
— Еще скажите — Эльдорадо, — махнул рукой Камнев. — Это мы в глазу циклона. Везде мгла да морось, а тут просвет. Вон и радуга нарисовалась, — и вновь принялся суетно, беспорядочно щелкать.
Вдруг где-то близко раздался глухой одиночный выстрел и эхом отозвался высоко в сопках. С лиственниц спрыгнули вороны и, каркая, вразброд разлетелись по сторонам.
— Охотники? — предположил Глеб Макарович.
— По звуку не скажешь, что это дробовик, — осторожно проговорил Коренастый.
Они с минуту стояли беззвучно, почти не дышали, только переглядывались друг с другом, как вдруг прозвучала короткая очередь, затем еще одна… и еще одна…
— Ложись! — скомандовал Коренастый.
Не пререкаясь, не задавая вопросов, они все вместе упали на землю. Юрка зарылся лицом в траву; сердце отчаянно колотилось, но страха не ощущалось, только мальчишеское любопытство, а внутри тела что-то приятно покалывало и щекотало. Он поднял глаза. Камнев лежал неподвижно ничком, закрыв головой и руками фотоаппарат. Коренастый и Глеб Макарович вглядывались вдаль распадка и шепотом переговаривались.
— Кто-то с АКМ шмаляет.
— Думаете, они в нас целят?
— Сомневаюсь, что они вообще нас видели; но сдуру могут и зацепить.
— И что… что нам делать? — старик был бледен, беспокойство чувствовалось в его голосе.
— Сейчас тормошим этих двоих, резко бежим в сторону ручья и лезем на ту сопку, с которой раньше спускались. А там уже решим, что делать дальше. — Коренастый повернулся к Юрке с Камневым. — Вы готовы?
Они кивнули.
— Тогда на три…
В этом месте вход в сопку был не таким пологим, так что пришлось оставить ведра внизу и напрячься, взбираясь на крутой склон. Быстрей всех вскарабкался Камнев, он даже не оглядывался назад; за ним чуть поодаль полз Коренастый. Старику подъем дался тяжелей всех: он несколько раз срывался и скатывался вниз. Юрка не сразу, но заметил, что Глеб Макарович отстал. Не говоря ни слова, он вернулся назад. Старик, задыхаясь, цеплялся за бамбук, но ногами никак не мог укрепиться на склоне и скользил по зарослям, как по льду.
— Давайте руку, я помогу вам, — предложил Юрка.
— Не удержишь.
— Удержу. Я сильный.
— Нет, сынок. Ты лучше сзади подталкивай, так будет больше пользы.
Юрка скатился вниз и, кряхтя, краснея от усилия, стал придерживать ноги старика, не давая им соскальзывать, при этом едва удерживался сам.
— Ну! Ну! Давайте, чуть-чуть осталось. Дальше плавней будет.
Глеб Макарович, наверное, из последних сил поднатужился и смог-таки одолеть эту кручу. Он едва брел за Юркой, с хрипом хватая воздух.
Коренастого с Камневым они отыскали чуть выше, в небольшой ложбинке. Те молча сидели и курили и даже не задались вопросом, где они пропадали.
— Ты говорил, что полигон заброшенный, — сплюнув сквозь зубы, сказал Коренастый.
— Я… я солгал.
— Так я и думал.
Камнев поднялся с места и попытался на ком-нибудь из них задержать взгляд, но не смог, потупил глаза.
— Вы были правы тогда. Я уже был здесь, но не медведя испугался. Сердце екнуло, когда увидел предупреждающие знаки. Даже думал отказаться от халтуры, продать камеру и вернуть япошкам деньги, но… мне нужна эта камера! Я так долго о ней мечтал, я не мог отказаться…
— Вы даже хуже, чем я думал, — глухо процедил Глеб Макарович. Он по-прежнему тяжело дышал. — Подло ради собственной выгоды рисковать чужими жизнями. Вы должны были сказать правду, а вы не оставили выбора, обрисовав все как увлекательное приключение…
— Хватит поучений, — жестко оборвал его Коренастый. — Что случилось, то случилось. А раз мы здесь, то и смысла нет отступать…
— Вы предлагаете дальше идти под пули?!..
— Именно это и предлагаю. Или день коту под хвост, а это не в моих правилах. Идемте к источнику, — его слова прозвучали как приказ.
— А вдруг нет никакого источника, — тихо и даже с какой-то надеждой произнес Глеб Макарович.
— Тут он! Нутром чувствую. Нам лишь чуток на север по хребту и аккурат у места окажемся, — заметив в глазах Камнева испуг, Коренастый хлопнул его в плечо. — Не дрейфь, Малевич; без тебя никак нельзя, ты же у нас фотограф.
— И я пойду, — заявил Юрка.
Коренастый одобрительно кивнул. Камнев нервно покусывал губы; казалось, все его существо объято страхом. Глеб Макарович, чувствуя это, обратился к нему:
— Хоть вы объясните им, что это небезопасно.
Снова раздалась автоматная очередь. Камнев заметно дрогнул и, силясь, выдавил:
— Я знаю… но… но я не могу без камеры, честно не могу, — он на секунду замолк и, словно успокаивая себя, добавил: — И потом, стреляют же где-то внизу.
— Это безрассудство! — покачал головой Глеб Макарович. — Ради дурацкой авантюры вы готовы обречь себя на гибель…
— Хоттабыч, давай без моралей, меня сейчас стошнит, — сморщился Коренастый.
— У вас ведь семья… сын…
— Не дави на больное! Прошу.
— Нет, вы послушайте: сыну вы нужней живой! Мертвого вас вряд ли пожалеют и попомнят добрым словом; после себя вы ничего не оставите, кроме вороха
проблем, — не останавливался, торопился старик. — Вы, может быть, и талантливы, — глядя уже на Камнева, воспаленно, с надрывом говорил он, — но вам нужно это доказывать, а не искать причин, мешающих этого достичь. Вы уже зациклили свою жизнь на этой камере, не понимая главного, что это всего лишь средство, а важнее усердие и трудолюбие…
Теперь был черед Юрки. Он ждал этого; но Глеб Макарович на какой-то миг замешкался, будто не знал подходящих слов для него.
— Еще и мальчишку за собой тянете, — только и сказал…
— Я сам за себя решаю! — со злостью парировал ему Юрка; и даже с досадой оттого, что старик не смог найти хоть какую-то правду о нем, словно он — Юрка — был пустышкой для него.
— Не торопись жить, сынок. У тебя еще будет миллион возможностей и миллион более важных дел, чтобы доказать себе, что ты мужчина. А сейчас совсем не тот случай, поверь мне.
— Выговорился? — Коренастый стиснул зубы. — Плевать я хотел, каждый мне указывать будет. А коли со страху в штаны наложил, так сиди здесь, не рыпайся. Айда, ребята! — махнул он рукой. — Нечего бредни слушать.
— Подождите.
— Что еще?
Глеб Макарович скинул с себя рюкзак и стал лихорадочно, хрипло дыша, развязывать узел, словно там, внутри, был последний его аргумент. Коренастый, а вместе с ним остальные замерли, завороженно глядя на старика, который никак не мог справиться с узлом.
— И чего там у тебя.
— Сейчас, сейчас… — тревожно, как заклинание, шептал старик. — …Когда стоишь на краю, не в том смысле, что пальцами держишься за карниз или ощущаешь нож у горла, а когда все внутри тебя умирает и думаешь, пришел твой черед, нужно лишь сделать короткий шаг… тогда появляется прозрение, насколько жизнь дорога. Вот она, — он вытащил из рюкзака веревку и кинул к ногам Коренастого.
— Ну, веревка, — пожал тот плечами, — та самая, на сеть не годится. — Он поднял ее и стал перебирать в руках и вдруг на какую-то секунду застыл, а потом с ужасом отбросил от себя. На конце веревки находилась удавка. — Ты чего, батя?
Глеб Макарович попытался улыбнуться, но смог лишь скривить губы.
— Все утро вязал. Мучился. Хотел, чтоб петля живенько… хоп… и затянулась, — он насилу ухмыльнулся. — Приходят однажды такие мысли в жизни, что существовать дальше не только бессмысленно, но и невыносимо…
Старик говорил тихо, нервно тиская в пальцах застежку от рюкзака. Юрка встал как можно ближе к нему, вслушиваясь в каждое сказанное им слово. Теперь он знал, почему тот плакал с утра в машине. Глеб Макарович говорил о ненависти, которая его окружала, о ненависти, которая концентрировалась во зло и душила его изо дня в день. Самое чудовищное — порождением всего этого были собственные дети.
Старик, вполне обеспеченный человек, в прошлом директор одного из СМУ, ныне хозяин собственной строительной фирмы, бывшей на хорошем счету у местных градоначальников. Проблем с подрядами не было. В успешности его жизни, как казалось ему, и заключалась трагедия. Сын с дочерью уже сейчас, не скрывая этого, делили будущее наследство. В завещании он отписал им поровну, но каждый из них считал такое решение несправедливым.
Его семья распалась давно. Детей поделили: дочь с матерью; сын с отцом. Теперь любимые чада тянули одеяло на себя, прикрываясь абсолютно разными мотивами: одна думала, что была обделена в детстве, не живя с отцом; другой, напротив, жил с ним бок о бок и поэтому имеет больше прав на значительную часть наследства. Они ненавидели друг друга. Он пытался их примерить. За это они начали ненавидеть его.
— …терпеть стало просто невыносимо. Их злоба перешла все границы. А что если все перерастет в беду? — Глеб Макарович на секунду замолк. — Я же тогда не смогу простить себя. Я их одинаково люблю и деньги проклятые зарабатывал ради них… — он жадно отхлебнул из фляжки. — Если бы вы знали, насколько неразрешимо сделать так, чтобы все получили по своей серьге и остались довольными…
Юрка непроизвольно глянул на валявшуюся веревку.
— Да-да, веревка… — кивнул старик. — Вот такой выход, а моя жизнь, стало быть, как жертва. Осталось только уйти глубоко в лес, в самый отдаленный уголок и наложить на себя руки. Об этом никто бы не узнал, я просто пропал бы без вести. Пять лет по закону мое состояние не доставалось бы никому. Волей-неволей им пришлось бы смириться с таким положением и стать терпимей друг к другу, более того, опека и управление моей фирмой легли бы на их плечи. Весь мой капитал там: в обороте, в недвижимости, — старик сейчас говорил спокойно и вместе с тем жестко, словно на совещании в своем офисе. — Чтобы не развалить за пять лет бизнес, который принесет дивиденды, им придется работать рука об руку, жить одним организмом, доверять друг другу. И прежняя вражда — так мне казалось — ушла бы в прошлое, они вновь стали бы единой семьей, как в далекие годы.
Дослушав откровение Глеба Макаровича, Коренастый хмыкнул и смачно сплюнул, скривив губу. Взгляд его был полон возмущения и даже непонимания. Старик уже не вызывал жалости и был ему неинтересен.
— От нас-то что надо. Голодный сытого не разумеет. Мы последний хрен без хлеба доедаем, а вы с жиру беситесь.
— И зачем вообще было выдумывать такую сложную комбинацию? — пожимая плечами, добавил Камнев, но куда-то в пустоту, словно говоря самому себе. — Отдали бы все свои сбережения в какой-нибудь благотворительный фонд и дел-то.
Старик встрепенулся.
— Я не для этого зарабатывал деньги, чтобы их налево-направо! — вскрикнул он раздраженно. — И к чему бы я пришел? Они бы еще больше стали ненавидеть меня.
Коренастый ядовито рассмеялся:
— Вот он экспонат! Не знаешь, что тебе надо, зато нас учишь, стыдишь. А у самого жизнь настолько никчемная, что не остается ничего, как также никчемно ее окончить. Еще разыграл тут целый спектакль, чтобы тебя пожалели и посочувствовали. Так это не к нам, а к вашим расфуфыренным психологам.
— Нет! — вновь, но с надрывом, вскрикнул старик; в глазах его появились
слезы. — Я просто хочу жить! С утра я уверен был, что сделаю это, но на вокзале во мне что-то надломилось, вдруг стало жутко страшно. А оказавшись с вами здесь, я будто вздохнул какой-то свежей тяги к жизни. Я очень сильно хочу жить! Лишь не знаю как; но даже эта неопределенность меня не пугает так, как близость смерти, которую я вдруг ощутил после этих выстрелов и уже потом, когда вы убежали, а я остался бороться с этой сопкой. Я боюсь идти с вами туда и боюсь остаться в лесу один. Что тут непонятного?!
— Ах, вот оно что! В няньки нас к себе подбиваешь?! Так, может, еще и возблагодаришь — рубликами?
— Перестаньте! — неожиданно для всех заступился Юрка. Неожиданно и для самого себя; он даже вздрогнул от собственного голоса так, словно не узнал его, как будто вовсе не он говорил, а что-то чужеродное внутри него. И уже тихо добавил, опустив глаза вниз: — Плохо смеяться над старыми и больными.
— Спасибо, сынок, — шмыгнул носом старик. — Я могу и вправду заплатить.
Коренастый подался вперед и, казалось, готов был пойти на сделку, но тут же резко мотнул головой, как бы приводя себя в чувство.
— Нам подачки не нужны! Пойдем, Малевич, а пацан пусть нянчится.
Он дернул Камнева за плечо, тот кивнул, и они пошли вверх, скрываясь в лесу. Юрка стоял на месте, не отводя глаз от колыхавшихся макушек бамбука. Глеб Макарович присел на рюкзак.
— Не мучайся. Иди за ними, — спустя минуту сказал он.
— А можно? — тут же повернулся Юрка.
— Я же вижу — ты хочешь.
— А вы? Как же вы?
— Я вас тут подожду.
Лицо Юрки скривилось в счастливой улыбке, глаза засияли. Он рванул вперед, потом остановился.
— Я махом, туда и обратно. Вы только ждите. — И ринулся дальше вверх.
Он нагнал их быстро. Коренастый с укоризной посмотрел на него и промолчал; Камнев лишь усмехнулся. Юрка пошел сзади, не решаясь, как прежде, обогнать попутчиков. Ни слова ни от кого, ни маломальского вздоха не слышалось за время пути, лишь шорох бамбука под ногами — и в этом ощущалось навалившееся на всех напряжение, веяло какой-то жуткой подозрительностью. И причину этого Юрка искал в себе. Казалось, он был лишним в этой компании: уже не испытывалось прежней атмосферы; не было того пусть хлипкого, — тогда все портил Камнев, — но чувства плеча и сплоченности. Юрка понимал, что отношение к нему теперь иное, для них он если не предатель, то недруг точно. Тяжело было идти с такой мыслью, а еще тяжелей было, когда он невольно оглядывался назад и начинал думать о старике, который остался позади наедине с собой… и своей веревкой. В такие минуты Юрке казалось, что Коренастый читает его мысли и гневно, с презрением плюет под ноги.
— Вы слышите? — сказал вдруг Коренастый.
Они остановились.
— Вы о чем? — спросил Камнев, вслушиваясь.
— Музыка, что ли? — пожал плечами Юрка.
— Правильно, малой. Аккурат под сопкой играет.
— Не слышу я ничего.
— Зато мы с мальцом слышим. Давайте туда. Только тихо.
Музыка доносилась глухо, с перепадами, словно накатывалась волнами, то ее слышно, а то и совсем исчезала, теряясь где-то по пути. Коренастый шел первым, вернее, крался, как охотник за добычей, как будто боялся спугнуть эту льющуюся неизвестно откуда музыку. Еще чуть-чуть на север, и она уже была слышима отчетливо, а с каждым шагом все громче и разборчивей. Сама сопка, неожиданно для них, пошла на склон. Они оказались приблизительно на углу хребта.
— Идемте вниз, а там, глядишь, будет просвет, и все станет ясно.
Пройдя немного, сквозь ветви деревьев они увидели тот самый ручей, по которому еще недавно шли. Оказывается, он огибал сопку с запада, прорываясь с той самой болотистой лощины, где они были с утра.
— Черт! — шепотом чертыхнулся Коренастый. — Столько времени впустую. Надо было сразу идти по низине вдоль сопки и уже давно были бы здесь.
— А там еще какая-то дорога. — Разглядел Юрка.
Узкая дорога, уложенная стальными армейскими фашинами, шла с запада, переваливалась через ручей и уходила на восток в живописный распадок, откуда сейчас лилась музыка, откуда раньше доносились выстрелы.
— Так это та японская дорога? — оживился Камнев.
— Как бы не так, — возразил Коренастый. — Дорога нашенская — чистый совок, японцы таких не строили.
— Так давайте вниз и по дороге, — позвал Юрка и уже было ринулся на спуск.
Коренастый придержал его:
— Стой, шантрапа. Незачем светиться, еще неизвестно, что там за люди. Давайте чуть вниз на восток и сверху разглядим, что там за концерт.
Идти долго не пришлось. Распадок почти сразу открылся их взглядам — лежал как на ладони. Внизу бежал ручей, а дальше, у противоположной сопки, они разглядели нечто похожее на охотничью заимку — там стоял большой рубленый дом с пристройками. Чуть поодаль располагался флигель и шатер, крытый камуфлированной армейской сетью — такой обычно маскируют боевую технику. Тут же они заметили несколько машин: японский внедорожник (музыка раздавалась из его раскрытого окна), УАЗ и военный ГАЗ-66 с фургоном. Ни одного человека поблизости, но присутствие людей было очевидно: у шатра догорал мангал, а из печной трубы курился дымок.
— Вот тебе и военный полигон, — цокнул языком Коренастый. — Чую, нарвались мы на генеральскую баньку — блядский домик, ек-макарек.
— А кто-то обещал нас привести к источнику, — съязвил Камнев.
— Не суши весла раньше времени, Малевич. Надо осмотреться…
— Гляньте, — вмешался Юрка и указал пальцем на противоположную сопку.
С середины склона вниз спускался желоб, по которому была проложена труба, собранная из почерневших от времени бетонных цилиндров, вдетых друг в друга.
— Это, по-моему, и есть родник, — предположил Коренастый.
— Думаете? — Камнев достал фотоаппарат и щелкнул несколько раз.
— Так и есть. По всему горячий ключ бьет именно оттуда, а водопроводом его направили в нужное место. Ручаюсь, это японцев рук дело — конструкция мудреная. Наши на их месте с дуру приарканили бы сюда железную трубу — примерно так стошестидесятку и длиной, не соврать, метров двадцать, потом бы корячились, устанавливали. А Япошки привезли заготовки — хоп-хоп и собрали за пять минут, как конструктор. Их рук дело, — подытожил он.
— И где ж это нужное место, куда его направили, — с насмешкой спросил Камнев.
— А ты сам покумекай. Вон, избу бревенчатую какую отгрохали — никак баня. Вот за ней и стоят, наверное, ванны, скорее всего многосекционные с переливами друг в друга — тут тебе, пожалуйста, кипяток, тут горячая, тут потеплей, а тут и остывшая — я такие на Курилах встречал.
— Вы прямо сквозь стены видите.
— Не вижу, а предвижу. Входа в баню с нашей стороны нет? Значит, с обратной. А коли б там не было ванн, то вход непременно был бы здесь, чтоб с парной и прямиком в ручей. Улавливаешь мысль?
— Логично, — сдался Камнев и, ухмыльнувшись, добавил: — Интересно, а во времена японцев эти ванны тоже только генералы принимали?
— Черт его знает. Только туда нам не подойти. Чтобы остаться незамеченными, надо слишком большой крюк сделать, а уже скоро смеркаться начнет. И сопка противоположная слишком реденькая на деревья. Не знаю, как японским генералам, а нашим точно не понравится, если заметят, что за ними кто-то наблюдает.
— Получается, зря сходили. Хм, сомневаюсь, что япошек устроит снимок одной водопроводной трубы.
— Да, не удалась затейка — обидно.
— А вот и наши генералы, — смотря через объектив, улыбнулся Камнев.
С обратной стороны бани, качаясь, выплыло несколько мокрых, распаренных мужчин, обернутых простынями. За ними в таких же одеяниях семенили три молоденькие девицы. Все они зашли в шатер и расселись за столом. Одна из девушек тут же запрыгнула на колени какому-то толстяку. Музыка из машины все еще продолжала громко играть; нельзя было разобрать, о чем говорила эта беззаботно отдыхающая компания.
— Вот тебе вотчина пьянства и распутства — защитнички Отечества, — зло проговорил Коренастый и высморкался на землю. Потом вдруг загадочно улыбнулся, улыбка так и застыла на его лице, словно он думал о чем-то приятном.
— Слышь, Малевич, а на черта нам этот родник с ваннами?
— Не понял вас.
— Ты сможешь их сейчас сфоткать, а лучше попозже, когда эти толстопузы с девками выползут оттуда, чтоб крупным планом?
— Зачем? — не понял Камнев.
— Да ты что? — Коренастый потер ладони.— Япошки такие фотки с еще большим аппетитом слопают. С удовольствием будут смаковать: мол, русские их райский уголок в бордель превратили. А представляешь местным газетчикам подкинуть?.. Тут же наверняка большие чины отдыхают, как армейские, так и гражданские. Хорошие деньги сможем заработать! — По его светящемуся и в то же время взволнованному взгляду было понятно, что он целиком охвачен этой идеей.
— Меня это не интересует, — неожиданно омрачил его планы Камнев.
Коренастый от недоумения лишь раскрыл рот, не сказав ни слова.
— У меня есть свой внутренний кодекс — я фотохудожник, а не какой-нибудь дешевый папарацци.
— Ты сейчас сам-то понял, что сказал? Какой к черту кодекс, какой папарацци? Пеки калачи, пока жар в печи!
— Не пытайтесь уговаривать. Грязью не занимался и не занимаюсь — это не в моих принципах, — не отступал он.
— Ты… ты чего…
Камнев, не желая его слушать, демонстративно отвернулся. Коренастый нервно сглотнул; он выглядел сейчас полностью обескураженным. Юрка поймал его взгляд и не отпускал от себя, а тот словно ждал этого.
— Малой, может, ты мне разъяснишь, — спросил он, — отчего меня весь день чему-то поучают, талдычат о каких-то принципах, о жизни как о чем-то ценном? А какая может быть ценность, какие могут быть принципы, когда вся эта постылая жизнь только и держится на проклятых деньгах. Все, что было хорошего, давно променяли на джинсы и колбасу. А я теперь землю рою, семью стараюсь прокормить; о всяких высших материях мне думать некогда, иначе с голоду сдохнем. Не убиваю разве что и не ворую, если не считать у государства, так оно меня само заставляет лезть к нему в карман. Ничего ведь страшного не случится, если мы подпортим жизнь этим зажравшимся чинам и при этом еще немного заработаем. Сам Бог велел наказать их…
— Только не надо прикрываться Богом, — морщась, перебил Камнев. — И уж подавно своей семьей. Никакую мерзость нельзя ничем оправдать.
— Заговорил-то как. Отчего тебе можно, а нам нельзя. Не ты ли сюда нас вытащил?
— Это совсем другое!
— То же самое. И принципы твои — дешевый фарс! — воспрянул духом Коренастый. — Не хочешь сам, давай фотик, я нащелкаю, уж возьму грех на душу, чтоб твоя лощеная задница не измаралась.
Камнев, еще недослушав его, начал быстро прятать камеру в сумку и одновременно пятиться назад. Коренастый, не медля ни секунды, как прошлый раз настиг его. Вновь завязалась борьба…
— Тихо вы! — прошипел им Юрка. — Нас, по-моему, заметили.
Они замерли, испуганно глядя на него.
Внизу один из отдыхавших, стоя возле шатра, махал рукой в сторону сопки и о чем-то встревоженно говорил остальным. Кто-то уже выскочил из-за стола и, подбежав к машине, выключил музыку. Еще несколько человек устремились в баню. Теперь отдаленно, но было слышно, чем они были так обеспокоены.
— Ты видел его? — спрашивал толстяк.
— Вроде как только пятно темное и кусты ходуном ходили.
— Обнаглел косолапый, покоя не дает. Вроде шуганули его выстрелами.
— Надо еще. Эти твари быстро привыкают.
— Сейчас. Постреляем.
Из бани с автоматами наперевес выбежали люди.
— Это уже слишком, — прошептал Коренастый и выдавил из себя ухмылку. — Уходим, но ползком, иначе покосят. Вверх, а там по противоположному склону и до болотины.
Последние его слова слились с автоматной очередью. Пока только стреляли в воздух. Что есть сил, суматошно перебирая руками и ногами, они поползли в гору. Деревья и бамбук скрывали их от ненужных взглядов и вместе с тем выдавали.
— По зарослям лупи, глянь, как шевелятся, — слышалось снизу.
Вновь, но уже под громкое развеселое улюлюканье и истошный девичий визг, раздалась короткая очередь. Сверху на их головы посыпались срезанные пулями ветки.
— Давай, давай! — галдела толпа.
В этот раз уже выстрелили из нескольких стволов. Юрке показалось, что пули просвистели совсем близко от него. Страха он не чувствовал, одно только чувство опасности и щекочущий нервы азарт; а главное — никакой усталости, напротив, все новое и новое дыхание открывалось в нем — Юрка будто бы парил над землей.
— А может, из подствольника долбануть? — предложил кто-то.
— Тогда беги за гранатами, — отозвался другой.
Коренастый неожиданно остановился. Он что-то хотел сказать, но по его перекошенному от ужаса лицу и так все было ясно.
— Не стойте на пути, — задыхаясь, прохрипел ему Камнев и, встав в полный рост, побежал.
— Вижу, вижу, бей!
Веер пуль пустился ему вослед. Стрелявшие даже не разглядели, что от них убегает человек, или не пытались разглядеть — так силен был кураж сразить медведя.
— Вроде проскочил, — облегченно выдохнул Коренастый. — Наш черед, малой, иначе останемся здесь — заместо удобрения.
Синхронно, словно читая мысли друг друга, они сорвались с места и побежали в гору. Позади них оставался распадок, окутанный беспроглядной пороховой
дымкой — видимо, это и спасло их: под прикрытием завесы они преодолели последние метры и перекатились на безопасный склон. В ту же минуту за спинами прозвучало два коротких взрыва, а потом еще несколько глухих очередей.
Камнева они отыскали почти сразу. Тот сидел на корточках, глядя перед собой, его била дрожь; он даже не среагировал на них.
— Ух… надо бы… дух… перевести, — вздыхая через слово, проговорил Коренастый. — Садись, малой…
— …давно я так не бегал, — продолжал он, — даже от рыбинспекции. А ты, смотрю, даже не взмок. Не испугался совсем, что ли?
— Не-а, — покачал головой Юрка.
— Что ж и о матери даже не подумал? А вдруг что случилось бы…
— Вы издеваетесь?! — неожиданно вмешался Камнев. — Из-за вас нас заметили и чуть не убили! А теперь пацана упрекаете в том, что он о ком-то забыл подумать, как будто у него в ту минуту был выбор и он мог решать — подставлять себя под пули или нет.
— Выбор у него был раньше. — Коренастый крепко сжал кулаки; было слышно как хрустнули косточки.
— Не спорю — был! Как был и у всех нас. Но раз мы пошли на эту авантюру, то, считайте, встали в одну упряжку; пока вы не начали брыкаться! Это вы прежде всего ни о ком не думали, кроме самого себя.
— Может, уже пойдемте, — робко предложил Юрка.
— И вправду. — Коренастый ослабил руки. Ему нечего было ответить Камневу. — Идемте, а то вдруг эти горе-охотники захотят поискать добычу.
Пока они спускались к низине, ни одного выстрела не прозвучало. Это их успокоило, даже в какой-то мере расслабило. Коренастый пробовал шутить, вспоминая, как они убегали от пуль; Камнев нехотя, но улыбался.
Очутившись внизу, они вновь услышали автоматные очереди. Юрка только тогда вспомнил о старике.
— Какой к черту старик! — всполошился Коренастый. — Не слышишь, там стреляют.
— Я обещал. Нельзя его оставлять.
— Не геройствуй, пацан, — вторил Камнев. — Дед сам выберется.
— Конечно, выберется. И вообще — сам слышал — старик в лес вовсе не по грибы шел…
— Он сказал, что хочет жить! — стоял на своем Юрка. — Я обещал!
Они не стали с ним больше спорить, махнули рукой и пошли по лощине вдоль склона.
Как и утром, здесь по-прежнему властвовал тяжелый сырой туман. Шаг за шагом его попутчики растворялись в молочной дымке, пока совсем не исчезли. Юрка остался один. Только сейчас, впервые за день, он вдруг ощутил страх, преодолеть который, казалось, было невозможно. Страх дрожью и холодом вонзился в его тщедушное тело; разбросом мыслей и непониманием того, как выбираться одному из сложившейся ситуации, сверлил сознание. Сердце бешено колотилось, и он слышал его биение. Еще немного и Юрка бы сдался, плюнув на старика, но, видимо, внутри него было что-то посильнее страха. Он громко выдохнул и, развернувшись, силясь не оглядываться назад, пошел обратно в сопку.
Уже смеркалось. Найти старика было не так просто. Кликнуть? Опасно: выстрелы до сих пор нет-нет, но раздавались из распадка. Тем не менее, полагаясь на свою память, ориентируясь по запомненным ранее деревьям, Юрка все же отыскал ложбинку, в которой оставался Глеб Макарович. Здесь никого не было, лишь примятый бамбук в том месте, где сидел старик. Юрка, не понимая, что ему делать дальше, стал бегать по этой небольшой выемке.
— Ау-ау, — шепотом кричал он и злился, как на себя, так и на старика.
— Куда же… куда он делся, — метался Юрка, пока не заметил чуть поодаль от ложбины накрененную на бок ольху.
Сам не зная зачем, он пошел к ней, и интуиция не подвела. За склоненными к земле ветвями, прижавшись спиной к толстому стволу, сидел Глеб Макарович. Старик вначале вздрогнул, но тут же облегченно выдохнул:
— Это ты, а я уж было подумал…
За то время, что их не было, Глеб Макарович совсем расклеился: его знобило, а лицо как будто почернело.
— Я ждал вас… ждал… — в голосе его чувствовалась слабость. — А потом услышал выстрелы… потом взрывы. Хотел уйти, но подумал, вдруг вы вернетесь. Я спрятался, а вас все нет и нет, нет и нет… а выстрелы, выстрелы до сих пор… — он достал из кармана флакончик, на дрожащую ладонь высыпал одну таблетку и слизнул языком. — Вот, нитроглицерин. Скажи, чудак дед, пошел вешаться и про нитроглицерин не забыл. А где остальные?.. Неужто?.. — в тусклых глазах старика мелькнул ужас.
— Нет, все живы, — успокоил Юрка. — Нам надо идти. Темнеет. Заблудимся.
— Да… конечно… сейчас, — Глеб Макарович, попытался встать, но тут же рухнул. Силы покинули его.
Юрка помог ему приподняться.
— Подожди, подожди, сынок. Сейчас постою немного. Ноги затекли, опоры не чувствую.— Старик как-то странно дышал: он будто бы захлебывался воздухом и только через долгую паузу выдыхал обратно.
— Все, можно идти.
Юрке пришлось его придерживать. Глеб Макарович едва шел, хватаясь левой рукой за сердце. Через каждые пять минут они останавливались.
— Видимо, и впрямь — мне на роду написано умереть в лесу, — бормотал он себе под нос.
— Не говорите так. Вы от этого только силы теряете.
— Оставь меня здесь. Только никому не говори. Умереть так — я еще согласен.
— Нет, — не сдавался Юрка.
Скоро Глеб Макарович уже не мог идти. Тьма окончательно опустилась на лес. Юрка посадил старика у огромной приметной ели.
— Вы посидите, посидите здесь. Я за помощью. Я приду.
Он бежал, даже не надеясь нагнать Камнева с Коренастым. Бежал, как не бегал никогда в жизни; ни секунды не думая о том, что будет делать, если его попутчики уже уехали. Просто бежал — это было единственное, пусть самое малое, что он мог сейчас сделать для обессилевшего, упавшего духом старика. Его даже не остановил сверкнувший впереди луч фонаря, он будто его не видел, продолжая исступленно бежать и бежать.
— Э-э! Кто впереди?! — послышался крик Коренастого.
Пронзительный свет ударил Юрке в глаза. Он остановился и истомленный упал.
— Малой, ты?
— Что случилось?— Камнев подлетел к нему.
— Там… — Юрка махнул рукой. — Глеб Макарович… ему плохо…
— Он там же?
— Нет. Но я заприметил место.
…Спустя два часа они ехали в машине, возвращаясь в город. Старик постепенно приходил в себя. Камнев не отводил напряженного взгляда от дороги. Коренастый что-то искал в своем рюкзаке. Юрка глядел в окно. Его ломила усталость; он очень хотел домой.
— Малой, держи, — Коренастый протянул ему небольшой пакет. — Там лимонник. Успел немного нарвать.
Юрка закинул пару ягод в рот, разжевал косточки и почувствовал далекий вкус из детства, приятный и вместе с тем горьковатый.
— Спасибо вам.
— Держи пять, — подал ему руку Коренастый. — Меня Владимиром зовут… можешь звать Володей.
— А меня Юра… Юрий, то есть.
Южно-Сахалинск, 2009