(Нам татарам все равно)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2009
Был бы я Ходжа Насреддин, сказал бы так: “Нация подобна женщине — она серчает и сердится, когда на нее не обращают внимания. Кажется ей, что ее цветущие достоинства увядают, если нет к ним интереса со стороны”.
Этот интерес, однако, не должен быть ни сентиментальным, ни ханжески торжественным, ни игривым. У всего на свете есть обратная сторона, но во всем положена золотая середина — к ней и устремимся!
Татары — нация на одной шестой суши столь же привычная и примелькавшаяся, насколько — если, конечно, проявить интерес и внимательно приглядеться — необыкновенная и даже отчасти загадочная и таинственная. Даже сами татары — по мере любопытства к истории и своим ближним — продолжают постигать ее каждый день.
НАПРИМЕР: В шестидесятые-семидесятые годы собственно татарская культура существовала как-то параллельно многонациональной советской жизни, где в наших головах и душах главенствовала наряду с наукой и техникой всемирная, тогда еще исключительно книжная, во многом воображаемая культура. Насколько помнится, национальность вообще не была сколь-нибудь определяющим фактором в наших юношеских отношениях. И вот однажды, вполне нечаянно, попали мы, три
татарина — пишущий по-русски поэт, художник-график и основатель искусства цветомузыки, — за какой-то юбилейный стол к артистам Татарского академического театра. Этот торжественный ужин проходил в кафе казанского Дома актера, куда были приглашены ветераны сцены, в том числе те, кто еще до революции, в 1906 году, основал сам татарский театр — первый театр мусульманского мира, где, кстати, актрисы выходили на сцену вместе с актерами с первых спектаклей.
Это был удивительный мир — мир подлинно национального татарского искусства: мир старых актеров с дивной, богатой и изысканной татарской речью и не менее изысканных, царственных актрис в традиционных шитых жемчугами головных
уборах — калфаках. И такой глубокой, древней, преемственной культурой веяло от этого собрания, что один из нас, зачинатель искусства цветомузыки и сам впоследствии светило мировой культуры, Булат Галеев (кстати, внук великого татарского богослова-просветителя Галимжана Баруди), вдруг огляделся вокруг и ахнул: “Послушайте, это же какое-то Бангладеш!”
С одной стороны, про татар все и всем известно — в основном по присловьям и пословицам. “Незваный гость хуже татарина” (татарин, значит, все-таки лучше!); “Нам, татарам, все равно — лишь бы с ног валило” и все такое прочее из богатейшего межэтнического фольклора. Но фольклор — он и есть фольклор. Если и есть в нем правда, то и напраслины хватает — начиная с самого имени “татары”.
МАЛЕНЬКО ИСТОРИИ: Действительно, что уж тут поделаешь, если даже само слово “татары” не было самоназванием наших прямых исторических предков? В древности, в X—XII веках, они звались “волжскими булгарами”, а потом назывались казанцами (“казанлы”) — от Казанского ханства, получившего в наследство от средневековой Волжской Булгарии и сменившей ее в XIII—XIV веках Золотой Орды не только ислам в качестве веры и культуры, но и многовековую городскую, торговую и ремесленную цивилизацию. И вот с этими “татарами”, которые тогда и татарами еще не звались, русские княжества гораздо чаще торговали и добрососедились, чем воевали. Началось аж с Х века — с договора Киевской Руси и Волжской Булгарии 985 года, который позволил обоим государствам сто пятьдесят лет мирно развивать экономику и культуру. “Поскреби русского — найдешь татарина” — весьма тонкое, хотя и стороннее наблюдение (кажется, маркиз де Кюстин). Этот торговый мир был нарушен в 1236 году монгольским (а никаким не татаро-монгольским!) нашествием, разрушившим блистательную цивилизацию Волжской Булгарии. После этого завоевания и Владимиро-Суздальская Русь, и Киевская Русь, и Волжская Булгария стали частями нового составного государства, которое получило в истории название Золотой Орды.
Принято считать, что едва ли не все российские грехи, недостатки и несуразицы берут начало в эпоху “татарского ига” Золотой Орды. Но вот русский историк Николай Карамзин свидетельствует: “Не татары выучили наших предков стеснять женскую свободу и человечество в холопском состоянии, торговать людьми, брать законные взятки в судах (что некоторые называют азиатским обыкновением): мы все то видели у россиян гораздо прежде. Татары не вступались в наши судные дела гражданские”. И далее: “Одним из достопамятных следствий татарского господства было еще возвышение нашего духовенства, размножение монахов и церковных имений. Ханы под смертной казнию запрещали своим подданным грабить, тревожить монастыри, обогащаемые вкладами, имением движимым и недвижимым. Владения церковные, свободные от налогов ордынских и княжеских, благоденствовали”. Золотая Орда, помимо всего прочего, была и государством удивительной литературы и поэзии, и сегодня потрясающих широтой кругозора и религиозно-культурной терпимостью, как, например, вот эти строки Хорезми из его великолепного дастана “Мухаббат-Наме”:
Зажги ж свечу во тьме и мусульманству
учись у христиан — в досаду чванству!
С распадом Золотой Орды, одной из главных причин которого стала эпидемия чумы — “черной смерти”, опустошившей в то же время и Европу, — наследие торговой государственности и развитого земледелия перешло к образовавшемуся в результате этого распада Казанскому ханству. Предпринимательская жилка, которая породила в конце XVIII — начале XIX веков целый класс крупных татарских купцов и промышленников, таким образом, вырабатывалась в национальном характере столетиями — наши предки испокон веку были вовлечены в мировую караванную торговлю. Впрочем, хватало среди татар и мечтателей-бессребреников, как и теперь хватает. Несмотря на все расхожие “очевидности”, которые вбивались, да и поныне вбиваются в головы со школьной скамьи, государственность Казанского ханства также носила по преимуществу торговый, промышленный и, чему свидетельством мемуары завоевателя Казанского ханства князя А.Курбского, сельскохозяйственный характер. По словам историка Михаила Худякова, “из тринадцати войн между Москвой и Казанью, в семи случаях инициатива войны исходила от русских и в шести случаях со стороны казанцев1 . Таким образом, обвинять Казанское ханство в завоевательных замыслах против России нельзя”.
Как бы то ни было, в “сухом остатке” всех этих войн и экономического соперничества образ казанцев подвергся такому многостороннему “черному пиару” и настолько слился с фольклорным образом “безбожных татар” эпохи монгольского нашествия, что примерно с этих времен их и стали на Руси кликать “татарами”. Окончательно же прозвище “татар” закрепилось за жителями бывшего Казанского ханства после того, как они упрямо воспротивились насильственному крещению и два века — до самого пугачевского восстания — предпочитали физические мучения и фактическое бесправие отказу от ислама. Право на свою веру татары, таким образом, воистину выстрадали. После екатерининского указа о свободе совести казанские татары стали главными проводниками мусульманского образования и просвещения по всей Российской империи. Практически все исторические мечети и мусульманские школы в России, а также многие очаги просвещения в казахской степи и киргизских горах обязаны своим появлением и материальным обеспечением именно казанским татарам, многие из которых, между прочим, еще лет четыреста считали свое прозвище обидной кличкой и предпочитали зваться просто российскими “мусульманами”.
Спросится, если татары — не самоназвание народа, что мешает отказаться от него в пользу хотя бы имени волжских булгар, с которыми не связано в памяти человечества никаких ненужных аллюзий? Каждый отвечает на это по-своему. Ученый ответ в том, что поволжские (казанские) татары — это сложившаяся в веках нация, тогда как волжские булгары нацией еще не являлись и были только союзом племен, среди которых были предки и других народностей Поволжья.
Для меня самого ответ прост: наши предки так настрадались из-за этого имени, что ни вера, ни совесть не позволят от него отказаться — и в память о былых невзгодах, и в честь великих дел, свершенных вопреки всем козням судьбы.
Казалось бы, кто прозвал соседний народ “татарами” ради его непохожести и иноверия — тот и отвечай за фольклор! Одна беда — историческая, “само собой разумеющаяся” напраслина, как репей, цепка и когтиста, за многие поколения не отцепишь! Потому и на бытовом, и на общественном уровне так важны имена, которые свидетельствуют об обратном. Тут для татар один поэт-герой Муса Джалиль чего стоит, а ведь его казнили в берлинской тюрьме Моабит вместе с десятком других подпольщиков — все они были татарами и шли на казнь с татарской песней на устах! Но предубежденность иногда просто до смешного доходит.
СЛУЧАЙ ИЗ ЖИЗНИ: Рассказывала мне одна моя киевская знакомая историю о своей матери, и по сию пору проживающей в одном из русских сел на востоке от Казани. Заболели у этой матери ноги, и отправилась она к врачу. Потом звонит дочери в Киев и жалуется: “Прихожу в кабинет — сидит там татарин, толстый, как медведь. Что он может понимать в болезнях? «Пройдитесь», — говорит. Вижу — издевается, однако прошлась. Выписал он таблетки, я и ушла восвояси”. “Но таблетки-то помогли?” — спрашивает дочь. “Представляешь — помогли. Что-то подозрительно”… Очень характерно. А между тем ей самой муж выговаривает: “Что ты все шумишь-ругаешься? Вела бы себя лучше, как соседка, татарская апа (тетя): всегда мужчине дорогу уступит, а на своем настоит”.
Как бы ни обижала предубежденность, но примеров добрососедства с татарами на самом деле гораздо больше. Мне довелось встречаться с татарскими общинами в буквальном смысле на краю света, например, в Японии и Австралии. Эти татары попали туда после 1917 года, и многие через Харбин, где татарские и русские эмигранты жили бок о бок в одном квартале. И русские, и татарские потомки этих эмигрантов рассказывали мне о том всегдашнем взаимном уважении, которое две соседние общины проявляли друг к другу: по соседским праздничным дням, например, белья не стирали и не вывешивали.
Вообще, о татарском национальном характере лучше всего свидетельствует, наверное, ТАКОЙ АНЕКДОТ: Пасха. Православные христосуются. Русский видит татарина и кричит ему: “Сосед! Христос воскрес!” Татарину не положено в это верить, но и соседа обидеть нельзя. Он и кричит в ответ: “Воскрес? Ай, молодца!”
Татарская женщина — особый разговор: тут наряду с сохранившимся еще родовым уважением к мужчине наличествуют такая работоспособность и такая воля к победному первенству, что всякий, кто знает об историческом главенстве татарских женщин в семье, не удивится их достижениям и в гораздо более требовательном и жестком окружающем мире. Как говорила моя мама: “Если быть — так быть первым”, имея в виду, что ко всякой способности и всякому таланту необходимо приложить неистовый труд, чтобы чего-то добиться всерьез. Невольно вспомнишь этот девиз, когда в самых разных областях жизни вдруг сверкнут имена: Софья Губайдуллина (композитор), Чулпан Хаматова (актриса), Динара Сафина (теннисистка), Эльвира Набиуллина (министр экономики), Алиса Галлямова (шахматистка), Алина Кабаева и еще с пяток-десяток имен в международной художественной гимнастике… — ну вот, не удержался-таки, назвал поименно. Впрочем, о женщинах, и не только татарских, не положено говорить голословно и всуе. Каждое из названных имен — целый мир, причем далеко не только “татарский”. Но последнее как раз менее всего удивительно: вклад татарского народа в мировую культуру чрезвычайно многообразен и порою весьма глубок, но происходит это еще и потому, что сами татары, подобно русским, народ этнически сборный, государствообразующий и поэтому весьма многоликий и разнообразный.
Между прочим, привычку побеждать обстоятельства и первенствовать отмечал я во многих татарах, чего-то в жизни добившихся, но привычка сия по временам приводит к весьма неумеренному честолюбию и ревности к чужим успехам, а тут уж недалеко и до того, чтобы ножку подставить тому, кто чересчур быстро или просто быстрее тебя бегает. Если бы не борьба мелких тщеславий и не зависть к чужим успехам, история Казанского ханства могла бы, наверное, повернуться по-другому. Да вот не повернулась — сшибка честолюбий помешала.
Отмечу тут и другую, совершенно противоположную черту: смиренную скромность и сдержанность людей воистину состоявшихся, что можно иногда принять за скрытность. Казанские татары в Европе народ восточный, а в Азии — западный: они знают, что мудрый человек не станет направо и налево хвастаться тем, что имеет: отымут. А похвастать иногда так хочется, ведь есть чем! Нынче в Лондоне, например, впервые выходит в английском переводе первое письменное произведение татарской литературы — эпическая поэма булгарско-татарского поэта Кул Гали “Сказание о Юсуфе”. Приятно же думать, что она завершена в 1233 году, а “Кентерберийские рассказы”, с которых началась английская художественная литература, вышли в свет лишь полтора века спустя! И потом, хвастаться собственной культурой — это не ныть и не сетовать, как казанская сирота, на несправедливость исторических судеб.
Татарам в общем-то всегда удавалось побеждать превратности истории.
Ведь не зря унаследовали мы с братом от мамы и другую выстраданную татарскую пословицу: “Если даже твой рот полон крови — на людях не сплевывай”. И далеко не мы одни воспитаны на этих постулатах.
А вообще, попытки в одиночку объяснить народный характер всегда тщетны — у каждого татарина и каждой татарки будут к этому свои замечания и примечания. И хорошо еще, если доброжелательные. Есть у нас, у татар, как у всякого народа, самозваные судьи, которым, видишь ли, виднее, кто “настоящий” татарин, а кто — нет. И то — народ-то не маленький, второй по численности в России. К тому же у этой татарской “известности” есть другая отличительная сторона — эта известность хоть и фольклорная, зато — вселенская.
СЛУЧАЙ ИЗ ЖИЗНИ: Сидели это мы однажды, группа путешественников из Казани, в персидском городе Исфагане — в старинной чайхане внутри каменного моста Шахрестан. Пили чай, пробовали курить яблочный кальян над журчащей водою реки Зайяндеруд, обтекающей быки древнего моста, и тут оказавшийся рядом местный старожил, беловласый старик, спросил нашего переводчика, откуда мы тут взялись. Услышав, что мы — татары из Казани, он не проявил никакого ненужного изумления, но мгновенно продекламировал такие стихи:
Даже если в груди у тебя сердце татарина,
На голове твоей колпак дервиша.
И, когда мы уходили, благословил нас.
А ВОТ ЕЩЕ СЛУЧАЙ ИЗ ЖИЗНИ: В 1992 году оказались мы с великим знатоком татарской книги, академиком Абраром Каримуллиным и известным татарским поэтом Разилем Валеевым в Кембридже. Идем это мы по дорожке, проложенной через широкую лужайку, и встречается нам другой участник нашей конференции, британец, который вдруг и говорит нам: “Я вижу, вы русские. Как поживаете?” Услышав это, академик Каримуллин как пламенный патриот татарского народа (а таким он и был) тотчас начал горячо и активно рассказывать этому первому встречному британцу историю татарской нации: мы, дескать, не русские, а как раз татары, и мы совсем другой народ и все такое прочее. Увы, академик не знал, что и в английском языке есть ироническое выражение “Ну, ты настоящий татарин! (You are a real Tatar!)” И по эту сторону Ламанша, как в российских просторах, имя “татары” было известно каждому, но и здесь не вызывало в памяти людей ничего, кроме исторической путаницы. А ведь сюда никакой Батый вообще не заглядывал!
Словом, объяснять весь этногенез казанских или волжских татар первому встречному надо было бы от царя Гороха. К этому полагалось бы присовокупить объяснение различий между татарами поволжскими и крымскими, а заодно и тонкости различий между татарами казанскими (они же поволжские), сибирскими, нижегородскими, саратовскими, астраханскими, узбекскими, а еще и белорусскими, литовскими, финскими, польскими и еще многими другими. А заодно объяснить, почему до революции 1917 года многие кавказские и закавказские народы тоже звались татарами, тогда как даже многие казанские татары до революции предпочитали называться волжскими булгарами и отказывались от навязанного им имени “татар”… И это заняло бы только малую толику летописи тысячелетней татарской истории.
Тогда я и понял, что истории татар и татарской культуры (которую впору назвать и цивилизацией) нужно либо посвятить всю жизнь в надежде, что твои негромкие труды сыграют хоть какую-то роль в установлении исторической истины о твоем собственном народе, либо просто хранить достойное молчание, понимая, что многого объяснить просто нельзя. Если бы можно было — давно бы объяснили. Не стоит посему ввязываться ни в пустые споры о необъяснимом, ни в базарные свары, до которых столь охочи радетели чистоты татарских кровей. Я с тех пор написал о татарах, их прошлом и настоящем, около десяти монографий по-английски и по-русски, но в отношении “исторической истины” воз и ныне там, ну, может, слегка стронулся с места. Во всяком случае, эти монографии3 теперь есть в главных библиотеках мира: дело за малым — за интересом и вниманием. Ведь оказалось, что дело не только в наличии книг и источников — дело в простой любознательности, которой все меньше в мире изобильной, но при этом крайне поверхностной и ненадежной теле- и компьютерной информации. На этом фоне замечательный пример подлинного интереса к самобытности другого народа — только что изданный в Лондоне татарско-английский разговорник (авторы Ник Оуд и Гульназ Валеева)2.
И вообще — кто ведь чего ищет. В интернете можно нарыть кучу анекдотов о татарах, но можно найти и исторические факты, свидетельствующие о самой главной черте татарского народа как исторической нации. Это, безусловно, упрямое стремление к знаниям и образованию, которые отмечали у татар еще наблюдатели XVIII и XIX веков. Профессор Казанского университета Карл Фукс, всю жизнь посвятивший изучению этнографии казанских татар, в начале XIX века с удивлением замечал: “Всякому заезжему, без сомнения, странно покажется найти в казанских татарах, говоря вообще, народ более образованный, нежели некоторые, даже европейские. Татарин, не умеющий читать и писать, презирается своими земляками и как гражданин не пользуется уважением других”.
Если же зрить в корень, то вспомнится, что весь культурный этногенез татарской нации и начался-то с Книги, а именно, со Священного Корана. Отсюда и пошло, думаю, у татар стремление, посильно идя в ногу со временем, деятельно осмысливать Божий мир и заниматься его устроением. Приняв в 922 году ислам как государственную религию, предки современных татар сначала построили знаменитое государство Волжская Булгария, потом облагородили своей религиозной и экономической культурой государство Золотая Орда, а уже в пятнадцатом веке восставили на руинах Золотой Орды Казанское ханство. То есть до взятия в 1552 году Казани Иваном Грозным в течение шести веков татары, хоть и под другими, и более точными именами, занимались именно государственным и экономическим строительством, передавая эти вековые навыки по наследству не только своим мусульманским потомкам, но — посредством аристократических родовых связей — и православным строителям Государства Российского.
ЕЩЕ МАЛЕНЬКО ИСТОРИИ: После взятия Казани Иваном Грозным в 1552 году татары, под страхом смертной казни изгнанные из своих городов и практически лишенные права исповедовать собственную религию, смогли выжить и сберечь родной язык и свою духовную культуру. Но — не только. За два века направленных на них религиозных гонений — до екатерининского указа о свободе вероисповедания — они сумели превратить глухие деревни, куда их выслали, в поселения городского типа с выдающимися учебными заведениями, развитой торговлей, горными и рудными промыслами и крупными мануфактурами. Вынужденные из-за гонений и нужды переходить с места на место, татары оказались рассеянными по всем великим просторам Российской империи, а впоследствии в поисках работы и свободы вероисповедания дошли на восток до Японии и на запад до стран Балтии, где тоже построили первые в этих краях мечети. Татары, кстати, не отшатнулись от России ни в Смутное время, ни в наполеоновские, ни в другие войны. В отношении восточной торговли и дипломатии Российского государства татары были тоже совершенно незаменимы. Именно с их помощью экономический прогресс и духовное просвещение продвигались на юг и восток от национального маяка всех татар России, бывшего СССР и мира — тысячелетнего города Казани, столицы республики Татарстан, где ныне в силу вышеназванных обстоятельств истории проживает едва ли не четвертая часть всего татарского народа.
Но не зря отмечено, что все в мире, кроме разве что математической фигуры “лента Мебиуса”, имеет свою обратную сторону. То, что татар можно встретить по всему бывшему СССР и по всему миру (я ведь и сам пишу эти заметки в Лондоне!), можно объяснить не только историческими обстоятельствами, но и примечательной авантюрной жилкой татарского душевного устроения. Эта вечная пытливость — а что там, за горизонтом? — проистекает, наверное, от далекого караванного и практически забытого кочевого прошлого, но благодаря этой любознательности где только не приводилось мне встречаться с татарами: в дикой пойме Оби — с забичевавшим рыбаком Фаридом, а на Чукотке — с занесенной сюда с Урала Фаридой, которая была поваром в ресторане “Золотинка” и звалась в тех краях Фаей (мою бабушку Латыфу русские соседи тоже звали в Казани “теть Лелей”). Кстати, вслед за Фаей-Фаридой в Билибино перебралась с Урала ее многая родня, и местные старожилы дивились тому, как дружно они все жили и как по-родственному помогали друг другу. Помнятся мне и мои замечательные друзья — поэт и драматург Роман Солнцев из Красноярска, который был в родной Казани Ренатом Суфеевым, и писатель Альберт Мифтахутдинов из Магадана, и другой Альберт — вдохновенный певец Альберт Асадулин из Питера.
Кстати, Альберты, Мараты и Роберты в большом числе появились среди татар после того, как в тридцатые годы в ходе борьбы с мусульманскими “религиозными” именами татарским родителям ненавязчиво предлагали называть детей именами русскими. Татар с русскими именами в России тоже немало, но все же татарские родители чаще выбирали иной компромисс и называли мальчиков, скажем, Марселями, а девочек — Венерами. Впрочем, за советские годы татары так свыклись с этими “заграничными” именами, что уже и не чувствуется разницы между именами Венера и Чулпан, хотя Чулпан — это тоже Венера, только по-татарски. Вот только одно непонятно — почему из татарских фамилий, в которых составным корнем является слово Алла (Аллах), так часто выпадает за пределами Татарстана второе “л” (это когда Ахмадуллина становится Ахмадулиной)?
Ладно, где наше не выпадало…
Как говорится, что сказалось — то сказалось, а что не сказалось — и за то простите. На фоне всей татарской истории и современности для меня самого все же самое духоподъемное — это вечное стремление к новому знанию и умение строить жизнь под себя вопреки всем ее превратностям. Ведь академик Абрар Каримуллин мог бы безо всякой горячности сказать случайному кембриджскому собеседнику только одно, и это одно было бы, как говорится, “томов премногих тяжелей”: весь XIX век типография Казанского университета и другие типографии Казани сводили концы с концами в основном благодаря частным заказам татарских меценатов. В отдельные годы второй половины XIX века общий тираж книг на татарском языке достигал двух миллионов экземпляров! И поныне в музеях и библиотеках всего мира можно найти многие исторические книги казанско-татарского происхождения.
Учитывая, что царское государство никак не помогало татарскому образованию и просвещению, один тот факт, что к 1917 году число татарских школ на душу населения в четыре раза превосходило число русских, тоже подтверждает: стремление к новым знаниям и новым навыкам — одна из главнейших черт татарской нации.
Думается, что успехи Татарстана как президентской республики в последние десятилетия можно объяснить в числе прочего и этой наследственной чертой татарского народа.
Что же объединяет всех татар — от Чукотки до Балтики? Вопрос на самом деле непростой, и ответ на него неочевидный. Мой однокашник по мехмату Казанского университета Рафаэль Тябишев в статье под очень точным названием “Татары должны быть вместе не только на кладбище” приводит слова татарского религиозного просветителя Шигабутдина Марджани, имя которого вот уже больше века носит старейшая мечеть в Казани. Марджани писал, что татар объединяют три вещи — язык, вера и одежда. Вольно было ему так писать — в его эпоху, во второй половине XIX века, еще не было русских школ для татар (первую такую школу с большими трудностями в то время затеял другой татарский просветитель — Каюм Насыри) и каждые татарин и татарка в совершенстве знали родной язык. Спустя полтора века, увы, это не так (в советское время татарский язык не был обязательным предметом в школе), хотя сдвиги есть: сам слышал, на улицах Киева реже говорят сегодня по-украински, чем в Казани — по-татарски. Но ведь, как было справедливо отмечено, татары живут не только в Казани и Татарстане, и у этих татар мало условий для изучения и сохранения языка на надлежащем уровне. Язык, даже “кухонный”, знают далеко не все, а про национальную одежду вообще говорить не приходится — мы видим ее разве что на театрально-концертной сцене. Неужели же и вправду татар объединяет теперь только мусульманский способ похорон, от которого и татарские коммунисты не отрекались?
ПРИМЕР ИЗ ЖИЗНИ: Как и во многих республиках бывшего СССР, на (или в?) Украине землячество поволжских татар очень многочисленное и самобытное. Здесь, между прочим, силами самих татар в 2007 году выпущен в свет двухтомный татарско-украинский словарь. А в Киеве есть Татарский дом под руководством очень умелого и заводного организатора, деятельного патриота Украины, России и Татарстана Канафии Мисбахетдинова. В этом доме, где есть и мечеть, и картинная галерея, регулярно встречаются местные татары, и не только встречаются, но и выпускают — на русском языке — свой журнал “Дуслык (Дружба)”, тут же устраивают художественные фотовыставки (например, замечательного фотографа Фарида Сейфуллина), а также с охотой занимаются в ансамбле татарской песни и пляски. Опять же, по-татарски они знают не отчетливо, но для желающих здесь организованы уроки татарского языка, и завсегдатаи Татарского дома усердно учатся, а также затевают всякие праздники для соседей — например, день национальной кухни!
Обратимся же и мы от высоких горних размышлений — к земному. Феноменально разнообразная и вкусная татарская национальная кухня воистину объединяет всех татар, хотя и с многими региональными вариациями. Среди любимых блюд — токмач (домашняя лапша), шурпа (суп), пельмени и пироги, всяческая выпечка, которой все мы, татары, вскормлены сызмальства и потому питаем к таким вещам родственную нежность. Вспомним из великого многообразия пирогов хотя бы перемяч (круглый с защипами по кругу пирожок с мясом; по-русски они еще зовутся беляшами, от татарского “бэлиш” — “пирог”) и эчпочмак (дословно, “треугольник” с картошкой, луком и мясом; кстати, его начинка потрясающе схожа с начинкой корнуэльских пирожков в Англии!).
ДРУГОЙ АНЕКДОТ: Попали на необитаемый остров татарин и француз. Неделя проходит, другая, француз томится без женского общества и говорит татарину: “Давай сделаем плот и сплаваем на соседний остров — вон он виднеется на горизонте”. Татарину лень — плыви, дескать, сам, если хочешь. Француз сделал плот и уплыл, а через неделю вернулся весь зацелованный, счастливый. Татарин спрашивает: “Ну, и что там есть?” Француз отвечает: “Да все что только душе угодно”. Татарин дальше и слушать не стал — прыгнул в воду и, разгоняя акул, поплыл на далекий остров с криками: “Эчпочмак, эчпочмак!”
Да, настоящий домашний эчпочмак никакими корнуэльскими пирожками не заменить! Национальная кухня — важнейшая черта, которая сплачивает татар в единое целое. Но и это — не главное.
А главное, по крайней мере на общественном и родственно-семейном
уровне, — это, наверное, все же татарская, особенно народная, песня…
О язык родной, певучий, о родительская речь!
Что еще на свете знал я, что сумел я уберечь?
Когда думаешь о татарской песне, непременно вспоминается еще одно имя тысячелетней поэзии татар — имя гениального поэта Габдуллы Тукая. Тукай во многих стихах и поэмах сатирически обличал недостатки земляков, но он же за свои неполные 27 лет сумел выразить в своих стихах огромную звездную печаль и благородство земных чаяний своего народа. Поэзия Тукая, сокровенная суть ее, непереводима на другие языки. Нельзя перевести ее так, чтобы, как в татарском, отозвалось все сочувственной болью, родственным восторгом и слезами сострадания.
Так же непереводим и Сергей Есенин, с которым Тукай более всего схож золотым певческим даром.
И если в татарине или татарке осталось что-то татарское, они не смогут слушать народные песни, в том числе и песни на стихи Тукая, без душевного трепета, волнения, а то и нечаянной слезы. В этом и есть, наверное, самая суть сокровенного национального единства, принадлежность к которому и делает тебя частицей твоего родного народа.
И тут уж ни притвориться, ни ошибиться невозможно: родное — и все тут.
Лондон. Март 2009
1 В годы соответственно 1467, 1478, 1487, 1530, 1545, 1549, 1550 со стороны русских и 1439, 1445, 1505, 1521, 1523, 1536 — со стороны казанцев.
2 Например, “Казань — зачарованная столица”, на рус., англ. и тат. яз., “Flint River Press”, London, 1994; “Модель Татарстана”, на англ. яз., Curzon Press, London and St Martin’s Press, New York, 1999; “Ислам в России. Четыре времени года”. Curzon Press Ltd, London and St Martin’s Press, New York, 2000; “Историческая антология казанско-татарской поэзии” (with D. J. Matthews), Curzon Press Ltd, London, 2000; “Президент Минтимер Шаймиев и модель Татарстана”, Блиц-Курзон, Санкт-Петербург, 2001; “Казанский Кремль сквозь века”, на рус. и англ. яз., London, Curzon, 2002. “Ностальгия по Откровению”, Наталис — Рипол Классик, Москва, 2005; “Поэзия Золотой Орды”, предисловие, перевод, Наталис-Рипол Классик, Москва, 2005; “Сказ о Казани”, на рус. и англ. яз., Славия, Санкт-Петербург, 2005; “Татарстан: Мы — можем!”, на рус. и англ. яз., Global Oriental, London, 2006—2007; “Золотые ступени”, антология татарской поэзии, Магариф, Казань, 2007; “Татарская поэзия. Вторая половина XX века”, Магариф, Казань, 2008.
3 Tatar Phrasebook (Romanised), by Nicolas Awde and Gulnaz Valeeva, Bennet & Bloom, London, 2009.