Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2009
В дырах бараков, сараек, дровеников,
Пьяных хабзаек, дымков, снегов, синяков,
Над корявым ледком окраин — сонный мат работяг,
Новый хозяин, дымящийся ствол взатяг.
Думаешь, родина — это кричать ура,
Порванный рот, черная в нем дыра?
В наших краях родина — конура.
Где бревно и дерево между собой равны,
Ветер с севера, красные валуны,
Где в земле слежались две огромных войны.
Хочешь — давай, люби,
Но на натяг цепи.
Старых и молодых,
Всех — сапогом под дых.
Здравствуй, имперский рык,
Здравствуй, Железный Клык,
Новый хозяин, вырежи мне язык.
* * *
Бревна, мерзлая колонка,
Еле теплится ларек…
И по ком болит печенка
Заморозке поперек?
На витрине — стеклотара,
Строй паленого тепла.
И по ком хлебнуть водяры,
Не стесняясь, из горла?
Фонарей горелых спички,
Мерно лязгает завод.
Снег на белой рукавичке,
Снег вгрызается в живот.
Стынет блочная хрущоба,
Закемарил бедный людь,
Мохноногая чащоба
Приняла луну на грудь.
Север, зверь мой бесноватый,
Белоглазый Абаддон.
Серебристой стекловатой
Припорошенный бетон.
Стынет братская могила —
Наши, немцы, татарва…
И по ком звонит мобила,
Если родина жива?
София Киевская
Нерушимая Стена
Затянись незалежной шмалью
Из отеческих косяков,
Добивай золотинки смальты,
Херувимчиков-босяков.
Ведь по-прежнему тянет дымом,
Несгорающим угольком
В храме сумеречном и синем
С окровавленным уголком.
Раскаленные крылья фресок,
Очи черные, божья тьма.
А снаружи — базар, развесок,
Самостийная хохлома.
Звон мобилок, агиток рявки
Танцы-шманцы полит-орды,
Гонят глиняные малявки
Жыстяные свои понты.
Ах мы, сучьи и божьи детки,
Двадцать первая шантрапа,
Все равно у нее на ветке
Наши стакнутся черепа.
Время высосет сласти, страсти,
И останется лишь Она —
Красной бусиной на запястье,
Красной нитью с веретена.
* * *
Как хорошо, когда зима
По косточкам хрустит,
Когда нагуливает тьма
Зубастый аппетит.
Темно, темно, темно, темно
Дыханье из трубы,
И смерти в общем-то смешно
Стучаться к нам в гробы.
Эй, печку выстудил, аминь,
Дровишек-то подбрось!
Тулуп растрепанный накинь
И выйди на авось.
Прихватит кончики ушей
Колючий ветерок,
Для человечьих малышей
Затеяли пирог.
Лениво сеется мука,
И месяц в молоке,
И вдруг когтистая рука
Погладит по щеке…
* * *
Из медвежьей расшатанной речи
Подкрадешься к стишку…
Но летит многоточье картечи —
Разрывает башку.
Поднимаешь когтистую граблю
Доцарапать: “Живой…”
Золотого молчания капля
В бочке тьмы мировой.
На соленом, бухом, пэтэушном
Гомонят егеря,
И кровит недостреленный Пушкин
Посреди словаря.
Мать звериная, литература,
Здесь таких — до хрена.
Заскорузлые пальцы о шкуру
Оботрет тишина.
* * *
Глубокая настала заморозка.
Зачем лепить провинцию из воска?
Ей ближе глина — комканая речь.
Барачный хром.
Вонючий дым завода.
Репейники седого небосвода.
И на хрена нас, миленький, беречь?
А ты все лепишь, лепишь…
Ну, лепило…
Мерцало чтобы, плавилось, знобило…
Шершавый разжигаешь огонек.
Рюкзак, тулуп и валенки-растяпы,
И звезды с ледяной медвежьей лапы
В черничнике рождественских берлог.
Где прорубь открестилась от младенца,
Там Ладога расстелет полотенце —
Такого не покажут по ти-ви.
Звенящий пух, серебряная вата,
И с вечностью рифмуется — лопата,
И спички отсырели на крови.