Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2009
Муса Ахмадов — прозаик, поэт, драматург, главный редактор журнала “Вайнах”, постоянный автор “Дружбы народов”. См. рассказ “Чтобы свечу не задуло ветром” (№ 8, 2006), повесть “Дикая груша у светлой реки” (№ 3, 2008).
В настоящее время чеченское общество переживает глубокий духовный кризис, вызванный последствиями двух разрушительных войн, деградацией общественных институтов и тем, что значительная часть народа проживает вне своей исторической родины.
Многие представители чеченской интеллигенции выход из этого кризиса видят в возрождении родного языка и традиций. Безусловно, речь не идет о возврате к архаичным формам жизнедеятельности общества. Напротив, идет поиск методов вовлечения прогрессивных традиций народа в нашу сегодняшнюю жизнь, их переосмысления и применения в ненасильственном решении внутричеченских конфликтов и налаживании в республике процесса созидания.
Традиционное миропонимание чеченцев образуется из двух составляющих. Первая — это чувство ответственности: ответственность перед предыдущими поколениями (семь отцов); ответственность перед ныне живущими — семьей, родственниками, селом, народом; ответственность перед будущими своими потомками (только через семь поколений забываются поступки — и хорошие, и плохие). Такая соотнесенность с прошлым, настоящим и будущим делает психологическое состояние воспитанного в традиционном духе чеченца более устойчивым (он не чувствует себя одиноким), хотя ему порой и нелегко нести такой груз ответственности и долга.
Вторая составляющая миропонимания чеченца — это то, что он постоянно ощущает себя в ценностной системе своего народа. Как только человек начинает ощущать себя как личность, он попадает в жесткую систему морально-нравственных ценностей, в систему нравственных обязанностей и запретов. Благодаря этому он получает возможность контролировать свои эмоции и поступки, и у него вырабатывается высокая сопротивляемость жизненным бедам и невзгодам.
Но иногда, когда происходят социальные катаклизмы (например, выселение или война), традиционная система ценностей подвергается деформациям, происходит ее частичная переоценка. Хотя в том или ином виде она и продолжает существовать в сознании людей (вернее будет сказать, что они знают ее категории), отношение к ней меняется. Многие нравственные требования не выполняются, при этом в качестве морального оправдания используются сложившиеся неблагоприятные обстоятельства. Безусловно, условия проживания, к примеру, в лагере беженцев, затрудняют возможность жить в полном соответствии со всеми установками традиционной ценностной системы, но в основном внешние обстоятельства не являются непреодолимым препятствием для тех, кто хочет во что бы то ни стало жить в соответствии с традиционными нормами.
Чеченское традиционное общество изначально было предельно “жестким” при оценке человека, рассматривая, прежде всего, соответствие его поведения нравственным нормам. При этом не принимались во внимание ни прежние заслуги, ни громкое имя, ни способности. Все эти достоинства в глазах чеченцев могли быть обесценены и уничтожены одним недостойным поступком. Имя, известное всей стране, на глазах всей же страны могло пасть из-за одного-единственного проступка. Причем позор обрушивался не только на самого человека, но распространялся и на его родных, родичей, односельчан и семь поколений потомков.
Наличие столь высоких требований приводило к тому, что в традиционном чеченском обществе каждый старался не допустить ни малейшей оплошности. Нравственные обязательства, подобно ремню, опоясывали человека, держали его в постоянной готовности к совершению хороших дел и отстаиванию справедливости. Поэтому самые достойные мужи даже ночью не снимали пояса и постоянно держали наготове скакуна.
Осознание того, что никто не придет на помощь и не поможет подняться после падения, вызванного подчас вполне естественным желанием элементарного удобства для себя, — заставляло сохранять постоянную бдительность.
Эту чеченскую традицию хорошо знает казак, о котором говорится в “Илли1 об Ахмаде Автуринском2”.
Ахмад Автуринский отправляется в дальнее странствие. В одном неизведанном краю, стреножив коня и пустив его пастись, “черкесское тонкое седло положив под голову, накрывшись буркой, грозное оружие, как ребенка к себе прижимая”, заснул Ахмад Автуринский. В этом время появляется казак, также отправившийся в странствие. Также отправив пастись своего скакуна, казак ложится спать рядом с Ахмадом Автуринским, оттянув на себя половину бурки, которой тот укрылся. Проснувшийся от дурного сна Ахмад Автуринский видит рядом с собой казака и то, что жеребец незнакомца гоняет его скакуна. Не вынеся этого, Ахмад Автуринский говорит:
Не будь обездоленным, казак!
Ты не проявил вероломства ко мне,
И я не проявлю его к тебе!
Твой конь испугал моего молодого гнедого скакуна!
Меня испугает ли владелец того коня?
Теперь мы должны сразиться между этих невысоких хребтов!..
После того как завершились приготовления к поединку, казак говорит Ахмаду Автуринскому:
Не будь обездоленным, Ахмад Автуринский!
Внимательно выслушай, запасшись терпением:
Если первым тебе повезет и ты убьешь меня,
“Некоего казака убил Ахмад Автуринский”, —
Скажут, и этим все завершится, никто не поразится тому;
Если мне повезет и ты умрешь от моей руки,
А ты молодец, чье имя известно стране,
“Неким казаком был убит Ахмад Автуринский”, —
Скажут, и слава твоя падет, Ахмад Автуринский…
Смерть достойного мужа, как и его жизнь, должна была служить возвышенной и благородной цели. Как бы благородно ты ни жил, недостойная смерть могла перечеркнуть все прежние заслуги и “уронить” в глазах людей заслуженное имя. Поэтому человек должен беречь чистоту своего имени до самой смерти, после чего эта обязанность переходила к его потомству.
В чеченском обществе наибольшей степенью возвышения человека было славное имя, которым награждал его народ. Конечно, были и те, кто распускал различные слухи об известных мужах, желая им зла и стараясь доказать, что они пользуются незаслуженной славой. Об этом говорит народная пословица: “Высокий дуб страшен”. Однако никто не вправе отказаться от соблюдения норм нравственности из опасения людских сплетен. “Золото не потеряет цену, сколько ни валяй его
в грязи”, — говорит другая чеченская народная поговорка.
У разных народов существуют различные представления о культуре. Вместе с тем чеченская народная этика и культура обнаруживают присущее им своеобразие при сравнении с традициями не только христианских, но и других мусульманских народов. Например, по соседству с нами живут кабардинцы и балкарцы. У них с мусульманским приветствием “Ассаламу алейкум” друг к другу обращаются не только мужчины, но и женщины, а также мужчины к женщинам. А, как мы знаем, у чеченцев так между собой здороваются только мужчины, причем молодые люди не могут подобным образом обращаться к старшим по возрасту.
У всех народов известно почитание старших. Но не у всех народов существует обычай, согласно которому нельзя пересекать дорогу старшему. “Не пересекать дорогу” — понятие довольно своеобразное. От того, что мы пройдем перед идущим вдалеке человеком, ему не будет никакого вреда и путь его “не прервется”. Поэтому этот обычай есть не что иное, как проявление уважения к пожилому человеку, оказание чести ему самому и его возрасту. Это, безусловно, красивый обычай.
В старину чеченские девушки и молодые женщины проявляли уважение к пожилому человеку следующим образом: если возвращающаяся с родника девушка встречала пожилого мужчину, она опускала свой кувшин на землю, поворачивалась боком и стояла так, пока мужчина не пройдет. Если же это была молодая женщина с ребенком на руках, она опускала ребенка на обочину дороги, а сама отходила в сторону, подобным образом демонстрируя свое уважение к возрасту мужчины.
У нашего народа сохранился рассказ, повествующий об этом обычае. Дуда, сын Исмаила, ехал на коне, когда идущая ему навстречу молодая женщина, положив ребенка на землю, отошла в сторону и повернулась к нему боком. Сойдя с лошади, Дуда подошел к ребенку и, увидев, что это мальчик, положил рядом с ним подарок — семизарядный пистолет. “Да сделает тебя Бог полезным членом семьи, да продлит Бог твою жизнь”, — сказал Дуда и удалился. Позднее, узнав, кто именно проявил такую обходительность, отец мальчика прислал Дуде в подарок скакуна. Так благодаря красивому обычаю завязалась дружба между ранее незнакомыми людьми.
Надо сказать, что общие для многих народов обычаи — такие как, скажем, почитание старших, — чеченцы усложнили для себя, придали им большее значение и сделали их обязательными для соблюдения. Одна из особенностей нашей народной культуры — в соблюдении правил приличия и обычаев не допускаются послабления, а, напротив, требуются максимально возможное усердие и тщательность.
Среди чеченцев редко можно встретить человека, не знакомого с основными этическими нормами. Но их применение день ото дня сокращается, а некоторые из них отмирают. Например, из нашей жизни исчез обычай, согласно которому мужчины всегда ходили в головном уборе. Чуть больше двадцати лет назад ни один молодой человек без головного убора не вышел бы не только на улицу, но и к себе во двор или навстречу гостям. Также чрезвычайно редко случалось, чтобы мужчина отпускал длинные волосы. Сегодня и этот обычай исчез, словно его никогда и не было. Правда, и сейчас чеченские мужчины не пойдут с непокрытой головой выразить соболезнование родственникам умершего.
Обычай ходить в головном уборе связан не только с желанием красиво выглядеть, но и имеет глубокий смысл. Он означает — я пришел с чистыми намерениями, принадлежу к благородным людям и имею право носить папаху.
Насколько большое место в жизни чеченцев занимали традиционная этика и культура показывают произведения народного коллективного творчества. Так, в одном народном узаме1 имеются следующие строки:
Ночью, когда нет гостей, чтобы сесть вместе с ними за накрытый стол,
Сладкое угощение, приготовленное на ужин, оставалось нетронутым;
Ночью, когда рядом не оказалось скакунов гостей, чтобы вместе пастись,
Конь хозяина ржал во дворе, не притронувшись к сену, что было брошено ему;
Не слыша в доме голосов гостей, не притронувшись к тому, что было им налито,
Во дворе выли собаки — столь дороги были гости достойных мужей
Не забывайте, друзья, пока топчете черную землю…
В этом отрывке лошади и собаки изображены обладающими человеческими нравственно-этическими качествами. Настолько высокие требования предъявлялись к культуре чеченского дома, что ее нормы должны были соблюдать и домашние животные.
Об этом в одном своем стихотворении так пишет Ахмад Сулейманов1:
От волка и вора отличить гостя
Обучен чеченский пес,
Издалека выйдя навстречу, ласкаясь,
Он нам указывает дорогу.
Еще более удивительная картина возникает в одной народной сказке. В ней нравственно-этическим сознанием наделен дракон, который свернулся вокруг единственного сельского родника и не давал сельчанам набрать воды без того, чтобы ему не выдавали по одной юной девушке. Но он дважды беспрепятственно позволяет набрать воду юноше из другого края. Когда юноша уходил, в третий раз набрав воду, дракон сказал ему:
— Поскольку ты гость, соблюдая приличия, я не тронул тебя, когда ты трижды пришел за водой, но больше не приходи. Появишься еще раз — живым не уйдешь.
Эти примеры показывают, что чеченский народ главный смысл существования видел не в том, чтобы увеличивать материальные богатства, или воздвигать каменные города, или завоевывать земли других народов, а в том, чтобы заниматься дозволенным трудом на своей земле и жить в соответствии с нравственно-этическими ценностями.
Чеченскую народную этику и культуру, образно говоря, можно сравнить с высокой башней. Она потому вознеслась столь высоко, что каждое новое поколение добавляло в нее свой камень.
Фундамент этой башни — уважение к человеку, которое является нравственной ценностью у всех народов. Но в некоторых обществах права человека напрямую зависели от его принадлежности к той или иной социальной группе. Например, в рабовладельческих государствах — назовем, хотя бы, Древний Рим — всеми правами пользовались лишь аристократы, а эксплуатируемые имели прав не больше, чем животные. Или другой, более близкий пример. В России крепостное право существовало до 60-х годов девятнадцатого столетия. Согласно этому “праву”, владельцы своих крестьян могли продавать, менять на собак или что-нибудь другое, по собственному желанию подвергать их наказаниям…
В чеченском же обществе, которое не знало подобного социального деления, любой человек, будь он беден, увечен, происходил ли из маленького тайпа2, — имел равные права со всеми, а уважение к нему и положение в обществе определялись его собственной культурой и личными достоинствами. Категорически не дозволялось порочить человека словесно, действием и любыми другими способами.
Позором, в большинстве случаев смываемым только кровью, считалось, если с мужчины срывали шапку или пояс, прикосновение к женщине и другие подобные действия. Причем словесное оскорбление расценивалось наравне с насилием, произведенным при помощи оружия. Поэтому любой человек держал данное слово и даже в разговоре со своим врагом избегал грубых слов и оскорблений.
То, что в последние годы по телевидению можно услышать чересчур непринужденную, а подчас и просто неприличную речь, — нельзя расценивать иначе, как свидетельство ослабления нравственных устоев нашего народа.
Чрезвычайно высоко ценилась чеченцами и человеческая жизнь, поэтому в случаях непреднамеренного убийства из многих селений собирались люди, чтобы просить прощения для виновного. Обнажив головы и став на колени, они просили прощения для него. Самого же кровника, на котором была вина за пролитую кровь, приносили на погребальных носилках, завернутого в саван. Что означало следующее: “Этот человек глубоко раскаялся в содеянном, отныне прелести этого мира утрачены для него и он подобен мертвому, хотя душа и не покинула его. Поэтому освободите его от вины”. В случае если кровники отказывались от дальнейшего преследования, они имели право получить “цену крови” — семьдесят или шестьдесят три коровы или их стоимость деньгами и золотом.
Столь высокая цена человеческой жизни полностью согласуется с мусульманской религией. В Коране сказано, что убийство одного человека есть грех не меньший, чем убийство всех людей, живущих на земле.
А в чеченской народной песне смерть человека сравнивается с гибелью целого мира:
Когда говорили, что мир погибнет,
Мне казалось,
Что синие небеса, растрескавшись,
Рухнут вниз.
Оказалось же, погибель мира есть
С сердцем горячо любимым —
Другом — расставание,
Когда ты остаешься в одиночестве.
У чеченцев существовала подробно разработанная система наказаний за проявленное к человеку неуважение. Например, была установлена определенная плата за словесное оскорбление. Отдельная плата полагалась за нанесение пощечины. За неуважение к дому (например, приставание к девушке из дома, оказавшего гостеприимство) наказывали публичным снятием штанов. Такое же наказание или нанесение ранения, а то и смерть полагались за приставание к замужней женщине или ее оскорбление.
Все, что было связано с женщинами, исполнялось чеченцами строго и неукоснительно. За гибель женщины убивали двух мужчин — настолько высоко ценились нашими предками ее жизнь и достоинство. Вероятно, это связано с тем, что, с одной стороны, женщина более уязвима, слаба и беззащитна по сравнению с мужчиной; а с другой стороны, женщина — это мать или будущая мать, а бесчестие, нанесенное матери, — одно из величайших зол.
Уважение к человеку, внимание к нему, защищенность человеческой жизни — самая главная ценность чеченской народной культуры.
В чеченской народной философии большое место занимает понятие “сий”, которое на русский язык можно приблизительно перевести как “честь”. В слове “честь” (“сий”) мы видим содержание понятий “душа” (“са”) и “кровь” (“ц1ий”) и слышим их звучание. И действительно, честь человека неразрывно связана с его душой и кровью. “Сий” — нечто, чем человек дорожит, что нельзя уронить и нельзя позволить уронить другому. Это нравственные обязательства, добровольно взятые на себя; бремя добрых дел, обязательных для надлежащего исполнения; доброе имя, появившееся после того, как люди оценили совершенные добрые дела и позволяющее “без черного лица” (с чистой совестью) ходить среди людей с высоко поднятой головой.
“Человек без сий” — это человек, лишенный качеств, определенных нами (нравственные обязательства, бремя добрых дел, доброе имя, чистая совесть).
Определение “человек без сий” означает у чеченцев наихудшую оценку. Например, в одной народной песне так говорится о врагах, пришедших, чтобы разрушить селение:
Мы проклянем, парни,
Утративших стыд врагов.
Мы уничтожим, парни,
Утративших “сий” врагов.
Попытка уронить “сий” человека (действием или словом) расценивалась чеченцами как преступление не меньшее, чем убийство. В большинстве случаев нанесение бесчестия, как и убийство, искупалось кровью. Но человек, ответственный не только за свою честь, но и за честь семи поколений своих предков и семи поколений потомков, никогда и не посягнет на честь другого человека. Потому что умалявший честь других никогда не добивался чести сам. Поистине, ни у кого нет права наносить урон чести другому, и пытающийся сделать это, на самом деле, роняет собственную честь.
Вокруг понятия “сий человека” (человеческое достоинство) существуют и другие нравственные ценности.
В первую очередь следует упомянуть “маршо” (свобода человека). О том, что эта ценность ставилась чеченцами превыше всего, свидетельствует традиционное приветствие, которым чеченцы обмениваются при встрече:
“Приветствую1 тебя!” (буквально — Свобода для тебя!) — говорит начинающий разговор.
“Приветствие от Бога да будет тебе!” (Свобода от Бога да будет тебе!) — отвечает другой.
“Приходи свободным!” — говорят гостю.
“Оставайтесь свободными!” — говорит уходящий остающимся.
“Иди свободным!” — слышит он в ответ.
Этот обычай показывает, что чеченцы ставили свободу, право собственного выбора и свободомыслие выше здоровья (русские, например, приветствуя друг друга, говорят “здравствуйте”), мира и других ценностей.
Однако свобода не означала для человека возможность делать все, что ему хочется. Свобода — это когда человек, не причиняя никому вреда, держит себя в рамках нравственных обязательств, которые он добровольно возложил на себя. Свобода творить добро — вот признак подлинной свободы. Свобода творить зло — это нарушение требований народной этики.
Свобода для человека — осознание того, что находящийся рядом с ним так же свободен, как и он сам, и его свободу необходимо беречь так же, как и свою.
Правда, полной свободы для человека быть не может. Потому что с момента своего прихода в этот мир человек находится в рамках различных (природных, временных, общественных, семейных и пр.) укладов: хочет или не хочет, но он не может выйти из-под их власти… Например, как бы ни хотелось человеку, но со временем он стареет, а по прошествии отведенного ему времени умирает…
Поэтому свобода — это постижение устоев (как сотворенных Богом, так и введенных людьми), а в соответствии с ними — собственных обязанностей и принятие их на себя. Не видеть на себе никаких обязательств — это не свободное сознание, а полная ему противоположность. Максимально ограничивая телесные желания, оставлять свободной душу — вот еще одна сторона настоящей свободы. Так, большинство чеченцев всегда ощущало себя внутренне свободными, какими бы суровыми ни были условия жизни, по крайней мере, даже в то время, когда во время выселения они жили в чужой стране, лишенные всяких прав:
“Но была одна нация, которая совсем не поддалась психологии покорности — не одиночки, не бунтари, а вся нация целиком. Это — чечены… Никакие чечены нигде не пытались угодить или понравиться начальству — но всегда горды перед ним и даже открыто враждебны”. (А. Солженицын “Архипелаг ГУЛАГ”).
Лишение человека свободы есть огромное зло: без нее жизнь человека не будет полной, наполняющей и очищающей его душу. Поэтому в вековых противостояниях чеченцы искали Свободу, а если она оказывалась недоступной — Смерть, но обязательно в борьбе. (Отсюда происходит лозунг “Свобода или смерть!”). Однако это не означало, что весь народ должен был физически погибнуть ради достижения этой цели. Смерть для народа — это перемена обычаев, внешних форм проявления культуры, верований, языка, даже если и останутся люди, произошедшие от прежнего народа. Не жалеть своей жизни в борьбе за свободу — это был выбор каждого отдельного человека, и человек был свободным, когда делал свой выбор.
Как кажется, огромную ценность имеет свобода вероисповедания — в первую очередь возможность служить Богу и соблюдать религию во всей чистоте.
Свобода — понятие не только философское, но и историческое. Если во времена Шейха Мансура1 чеченцы отстаивали свободу своей страны, то в советское время они боролись за свою личную свободу и свободу взаимоотношений внутри своей семьи. Для достижения большей степени свободы в то время не было исторических условий.
Свобода — это еще и психологическое понятие. Даже находясь в тюрьме, человек может сохранять внутреннюю свободу, если, конечно, у него хватит для этого ума и веры. Без этих качеств человек не будет свободен душой даже при максимальной внешней свободе. Большинство чеченцев всегда были внутренне свободными. Именно внутреннюю свободу (“свободу души”) увидел в чеченцах и упомянутый выше русский писатель.
Одним из главных устремлений нашего народа была “нийсо” (справедливость). Позором считалось оказание помощи своему родственнику в случаях, когда тот был не прав. Говорящего неправду останавливали, обращаясь к его родичам. Его вразумляли, если нужно — резко пресекали, а в тех случаях, когда ничего не действовало, — могли и убить. Чеченцы не могли себе представить человека, лишенного опекуна, к которому можно было бы обратиться с претензиями. Именно поэтому стало возможным то, над чем сегодня можно только посмеяться. “О недостойном поведении Гитлера надо сообщить его родичам — пусть они его остановят” — так говорили чеченские старики во время Второй мировой войны.
В прежние времена благородные люди (“оьзда нах”) старались соблюдать справедливость даже в самых острых конфликтах. Так, в народных преданиях сохранился некогда действительно произошедший случай. Однажды между двумя молодыми людьми произошла ссора. Вдвоем они удалились, чтобы разрешить спор поединком. Однако только один из них оказался вооружен кинжалом. Тогда владелец кинжала, нанеся своему противнику рану, протянул ему свое оружие со словами: “Возьми, теперь ты ударь”. Тот, приняв кинжал, нанес удар и вернул его хозяину. Так, передавая друг другу один и тот же кинжал, они наносили друг другу раны, пока, обессилев, оба не рухнули на землю. Один из них умер, другой (владелец кинжала) остался жив. Посовещавшись между собой, родственники убитого простили ему кровь за то, что во время ссоры он соблюдал справедливость.
“Справедливость должна быть и между двумя родными братьями”, — утверждает народная пословица. В случае если не было возможности отстоять справедливость ввиду явного превосходства сил угнетателей, чеченец никогда не принимал это как порядок вещей, который будет сохраняться всегда. Восстановление справедливости просто откладывалось им до того времени, пока у него не появятся для этого возможности. Не торопился, но и не забывал. Просто терпеливо ждал.
Терпение (“собар”2) — одно из наиболее почитаемых нашим народом нравственных достоинств.
Рассказывают, что некогда один человек пришел к Бейбулату Таймиеву3. “Я слышал, что ты очень храбрый человек, теперь мы должны помериться силами”, — сказал он. Однако Бейбулат, сын Тайми, не набросился сразу же на этого недалекого человека, а проявил терпение, которое помогло ему найти достойный ответ. “Я соревнуюсь с другими не в храбрости, а в следовании этикету, — сказал Бейбулат Таймиев, — к тому же я очень боязливый человек”. “Как это понимать? Кого может бояться человек с таким прославленным именем?” — удивился мужчина, пришедший соревноваться с ним в храбрости. “Я всегда боялся позора и недостойного поступка со своей стороны… Поэтому не пытайся соревноваться со мной в смелости”, — с этими словами Бейбулат Таймиев выпроводил неразумного человека.
“Торопливость лишила жизни, а терпение одолело гору”, — говорит народная пословица.
Вероятно, укрепление этой этической нормы в сознании нашего народа связано с укреплением исламской религии. Бог в Коране сказал, что Он на стороне терпеливых. Терпение — не отчаиваться, несмотря ни на какое бедствие или угнетение, не предпринимать ничего в спешке, не подумав, а, правильно поняв происходящее, найти верное решение (как говорят чеченцы, “найти брод в реке”).
Терпение проявляется по-разному. Поэт Ахмад Сулейманов говорил, что настоящий муж после того, как у него истощилось терпение, должен вновь обрести его.
Примером великого терпения может служить поступок Гази-Хаджи Зандакского. Сын Гази-Хаджи был убит на второй день после того, как женился. Жители селения схватили убийцу и, приведя его к Гази-Хаджи, спросили, как теперь надлежит поступить с ним.
“Почему ты убил моего сына?” — спросил Гази-Хаджи. Виновный, однако, не хотел отвечать на этот вопрос. Лишь после того, как Гази-Хаджи настоял на своем, он открыл причину: “Я любил девушку, на которой женился твой сын. Девушка отвечала мне взаимностью и согласна была выйти за меня замуж. Однако родители, против ее воли, отдали твоему сыну; отдали из-за тебя, приняв во внимание, что он сын известного авлия1. Я не мог вынести этого и потому убил твоего сына”.
Во имя Бога простив кровь своего сына, Гази-Хаджи оставшуюся после смерти сына девушку выдал замуж за своего кровника, устроил их свадьбу и построил для них дом в своем дворе, в котором они жили до самой его смерти.
Один этот поступок наглядно показывает, что Гази-Хаджи был истинным алимом, а его духовность была крепка. Поэтому в народе он известен под именем “Гази-Хаджи, сломавший хребет сатане”. Алим простил преступника не потому, что посчитал зло, совершенное им, оправданным. Приговор над ним он оставил за все видящим и все знающим Богом, который и есть Высшая Справедливость; а себе своим безграничным терпением он искал награду у Бога.
Такого рода удивительные поступки быстро становились известными по всей Чечне, они служили хорошим примером того, как следует улаживать конфликты тем, кто терпением стремится обрести благодать.
Собар — это не только проявление воли избежать непоправимого поступка, не соответствующего нормам оьздангалла2, но и нахождение в себе силы не впасть в отчаяние (в “отчаянное бездействие”). Поэтому традиционное пожелание тому, кого настигло горе, звучит так: “Пусть Бог даст вам собар с иманом (терпение с верой)”.
С терпением сопряжена “майралла” (храбрость). Это качество необходимо показывать лишь иногда и к месту. Если дальнейшее проявление терпения грозит вывести дело за рамки приличий и может обернуться победой безнравственности — храбрость есть мужество совершить поступки, которые не допустят этого. Но отсутствие терпения, а также искать ссоры или, не думая о последствиях, бросаться в конфликт — это не храбрость, а “сонталла” (безрассудство). Чеченцы считали его большим недостатком. Различие между храбростью и безрассудством, видимо, следующее: храбрость есть готовность восстановить справедливость и защитить этические нормы; а безрассудство — готовность открыть дорогу злу, развязать конфликт, не задумываясь ни о его причинах, ни о возможных последствиях.
Слово “терпение” и его полное содержание в сознании нашего народа еще более укрепилось с распространением исламской религии. А такая нравственная ценность, как “яхь” (приблизительный перевод — “гордость”)3, похоже, издревле являлась одним из качеств нашего народа, к тому же это своеобразная традиция, показывающая одну из особенностей духовной культуры чеченцев.
Чеченские народные героические песни в большинстве случаев завершаются такими или схожими словами:
Пусть не родит мать отцу сына без яхь,
А если родит — пусть он не доживет до полудня;
Пусть не родит мать отцу сына, которому нельзя доверять,
А если родит — пусть не вырастет он, чтобы вкусить этот мир!
С яхь девушка лучше не имеющего яхь парня,
Да не умрем мы, парни, не получив сказанного,
Да не умрем мы, парни, утратив любовь друг друга!
Пусть будет жизнь наша со справедливым согласием,
От нас дующий ветер пусть уносит горе и страдания,
К нам дующий ветер пусть приносит любовь!
Полосатая корова лучше парня без гордости,
Пестрая корова лучше парня, которому нельзя доверять.
Какой смысл имеет столь крепкое в сознании чеченцев слово “яхь”? Видимо, яхь — это постоянное стремление в хороших поступках и качествах (щедрость, храбрость и т.д.) быть не только не хуже окружающих, а, наоборот, превзойти их, постоянно находиться в состоянии состязательности. В этом состоянии человек пребывал с того времени, как начал осознавать себя, и до самой смерти. Очень много выдающихся способностей выказывал и много трудностей, которые казались непреодолимыми, преодолевал тот, кто вступал в состязание с окружающими или даже с одним определенным человеком. Причем, состязаться он мог как со своим современником, так и с известной личностью, жившей прежде.
В чеченском языке существует выражение “оьзда яхь” (благородная гордость). Это гордость, вызывающая стремление превзойти других в добрых делах и дающая силы восхищаться тем, кто превзошел тебя самого, признать это и поздравить его. Именно о такой гордости говорится в чеченских песнях, и именно она воспевается в них.
Например, возьмем “Песнь о Курсолте Кабардинском”. В ней рассказывается, как молодой сын вдовы, к которому приехал его друг Курсолта Кабардинский, отправил со своим гостем красавицу, дочь Дады, на которой “остановился светлый взор” Курсолты Кабардинского, скрыв от него, что он сам любит ее больше жизни. Однако, вернувшись к себе домой, Курсолта замечает печаль привезенной из Чечни невесты и после расспросов узнает всю правду. Тогда он, желая состязаться с чеченским молодцем в проявлении “яхь”, привозит обратно в Чечню красавицу, дочь Дады, заключив свою любовь в рамки этики и благородства. Но молодой сын вдовы, твердо решивший превзойти его в благородстве, той же ночью возвращает невесту в дом Курсолты.
В таких случаях говорят: благородная гордость.
Еще более удивительный пример обнаруживается в древнем предании, записанном ученым Шаарани Джамбековым.
Некогда в горах существовал обычай, согласно которому несколько раз в год на рассвете всех боеспособных мужчин с оружием и на конях созывали к подножию одной горы. Прибывшему самым последним отрубали голову, поскольку считалось, что он поступит так же и в том случае, если страну постигнет бедствие. После одного из сборов старейшины спросили молодого человека, прибывшего последним, о причине его опоздания. Тот ответил: “Вчера я женился. Поэтому не успел вовремя выехать”. “Делать нечего, мы не можем не исполнить обычай отцов”, — решили старейшины. Но не успели привести приговор в исполнение, как появился еще один опоздавший всадник. Поэтому на него выпал теперь жребий умереть, а уже приговоренный к смерти был спасен.
Вновь опоздавшего старейшины также спросили о причине опоздания. Он ответил: “Вчера моя любимая девушка вышла замуж. Я боялся, что юноша, за которого она вышла, опоздает на сбор, и, выехав пораньше, ожидал его у подножия горы… Я не хотел, чтобы моя любимая осталась с разбитым сердцем… А я готов к вашему приговору”.
Пораженные его словами, старейшины долго обсуждали произошедшее. И, наконец, приняли решение: “До тех пор пока среди нас есть столь благородные (“имеющие яхь”) молодцы, нам не страшен ни один враг. Поэтому с сегодняшнего дня мы отменяем древний обычай наших отцов”.
Последний из юношей выказал столь большое достоинство и благородство, что в это даже трудно поверить. Не важно, было это все на самом деле или нет. Главное, что наш народ создает предания, исполненные благородства, света и милосердия. Это показывает, что большинство представителей нашего народа с древнейших времен всегда стремилось к светлому, жизненные устремления были направлены к духовным высотам.
Наряду с благородной гордостью “яхь” среди чеченцев живет и гордыня (тщеславие). Она проявляется в тех случаях, когда из страха перед народной молвой человек совершает неправильные, вредные поступки. Тщеславие хорошо показано Саидом Бадуевым1 в рассказе “Баудди”. Его герой, не сдержавший данного слова и опасающийся, что люди назовут его недостойным мужем, разводится с только что приведенной в дом женой без всякой на то ее вины. По этой причине гибнет Кулсам, которую муж выгнал из дома в метель, темень и холод.
Ярким примером гордыни и тщеславия стало событие, произошедшее несколько лет назад во время сбора средств на одном из телемарафонов. Поначалу все шло хорошо: люди соревновались в проявлении милосердия. У ящика для сбора средств образовалась длинная очередь. Однако, как только завершилась телетрансляция и камеры прекратили работу, очередь исчезла, словно и не было ее вовсе. Те, кто был согласен пожертвовать на виду у всей страны, не захотели проявить “невидимое” милосердие.
Рядом с гордыней стоит “хьаг1” (приблизительный перевод — “зависть”, “неприязнь”). Это тоже соперничество, причем с пожеланием зла своему сопернику: не имея благородства принять его победу, человек готов пойти на подлость, пустить в ход клевету и все что угодно. Очевидно, что это огромный недостаток среди людских качеств и большой грех. В этом мире зависть впервые проявилась в убийстве Каином своего брата Авеля. Он не вынес, что Бог принял жертву Авеля, а также, что их отец любил его больше. Не подумав, вместо того чтобы сравняться с ним, он отдает сердце зависти к своему брату. С тех пор зависть живет среди людей, являясь причиной многих преступлений.
“Яхь” и “хьаг1” хотя и являются противоположными друг другу понятиями, все же имеют некоторую связь между собой. В основе их — соперничество. Поэтому человек должен быть постоянно настороже, чтобы его гордость не превратилась в зависть и чтобы его желание не превратилось в желание сатаны (ибо зависть — сатанинское желание). В прежние времена, чтобы избегнуть этой опасности, мужи брали себе нравственного стража (стража нравственности).
Воистину, понятие “гордость” сыграло огромную воспитательную роль в жизни нашего народа, особенно в период до принятия ислама. В жизни народа это было нечто, не позволявшее на весах добра и зла перевесить чаше зла и постоянно укреплявшее сторону добра.
Однако с более глубоким познанием исламской религии, с увеличением числа истинных мусульман пришло понимание того, что должно исчезнуть и сотворение добрых дел из чувства соперничества. Истинно верующий в Бога человек должен творить возложенное на него Богом добро независимо от того, соперничает он с кем-либо или видит ли его кто-нибудь. Он будет поступать точно так же и очутившись на необитаемом острове, или если не будет рядом человека, который, взяв с него хороший пример, вступит с ним в соперничество в добрых делах, или если окажется среди людей, закореневших в служении злу.
Это не означает, что понятие “гордость” должно исчезнуть из нашей жизни. Ни в коем случае. Соревновательность “яхь” должна быть направлена на совершение добрых дел. Так, у чеченцев существовал обычай совершать поступки во благо народа, оставаясь при этом никому не известным и не вступая ни с кем в соперничество: проложить дорогу, построить мост, благоустроить родник, посадить дерево… Поступающие так, без стремления обрести известность, обладают наивысшей культурой и религиозным смирением.
В культуре нашего народа большое место занимает “къинхетам” (милосердие). Быть милосердным не только с людьми, но и со всеми окружающими живыми существами — самая первая обязанность человека. Проявление жестокости в любой ситуации всегда было свидетельством слабости.
Даже тогда, когда казалось, что вообще не может быть милосердия — на войне или в поединке между двумя врагами, ставшими друг против друга с целью убийства, существовала граница милосердия, которую нельзя было переступить, — запрещалось кинжалами наносить колотые раны. Потому что рубящая рана не так опасна, ее можно залечить. А колотая рана не только болезненна для раненого, но и из-за внутреннего кровотечения очень опасна для жизни. Поэтому традиции нашего народа запрещали нанесение колотых ран. “Кинжалом колет только незаконнорожденный”, — утверждает народная пословица.
Милосердие к людям в нашем народе проявлялось в уважении к появляющимся в обществе сиротам, вдовам, сестрам без братьев, не имеющему сына отцу, пожилым людям. Это мы хорошо видим после близкого знакомства с содержанием чеченских илли: из угнанных благородными молодцами табунов или других военных трофеев большая часть предназначалась для упомянутых выше обездоленных людей.
Милосердие связано с другой нравственной ценностью — щедростью (“комаьршалла”). Или, иначе говоря, щедрость — это одна из форм проявления милосердия. Чеченское слово “комаьрша” — щедрый — означает буквально “держащий ладонь открытой”. Оно означает человека, который не прячет от людей в кулаке то, что у него есть, а, наоборот, показывает его людям, как бы заранее выделяя им долю. Щедрость человека прежде всего проявляется у него дома, в отношении к родным, а затем и к соседям. Наши предки чрезвычайно высоко ценили умение ладить с соседями и быть щедрыми по отношению к ним. Поэтому они создали такую поговорку с глубоким смыслом: “Близкий сосед лучше далекого брата”.
Щедрость особенно полно проявляется в угощении, которое ставится перед гостем. Щедрость хозяина — поставить перед гостем все, что он имеет. Как говорил Магомед Мамакаев, достаточно “предложить кукурузную лепешку с кислым творогом, если это сделано от чистого сердца”. У чеченцев существовал обычай, согласно которому для гостя забивали последнюю овцу или быка, что не имели сами — просили у соседей и любыми способами старались угодить гостю. О щедрости чеченских семей другой поэт Ахмад Сулейманов сказал:
Лучше огня очага
Согревает гостя
Чеченцев щедрость,
Чеченцев благородное слово.
Наибольшее уважение чеченцы оказывали прибывшему издалека гостю, тем более гостю другой национальности. “Гость не из нашего края” — так называли прибывшего издалека человека. Охрана и удовлетворение его потребностей становилось делом не только хозяина, но и всего селения. Потому что ущерб, нанесенный гостю из другой страны, ложился позором на все село.
Ценность гостя показывает следующая быль. Однажды в горы пришел человек, преследуемый по праву кровной мести. Пришедшие следом кровники настигли его и во время их перестрелки погиб сын хозяина, у которого остановился преследуемый. Тогда хозяин сказал им: “Охрана гостя есть моя обязанность, поэтому моего сына, убитого вами, засчитайте за жизнь человека, убитого моим гостем”. Таким способом хозяин избавил от кровной мести своего гостя.
Чеченцы завязывали дружбу, не различая национальности. Так, в наших илли часто говорится, как одинокий молодец отправлялся в путь, чтобы найти себе друга, и прибывал к человеку из другой нации.
В упоминавшейся выше “Песне о кабардинском молодце” молодой сын вдовы, поскольку он одинок, отправляется в Кабарду, чтобы найти себе друга. Там с этим предложением он обращается к Курсолте, известному своим благородством и молодечеством. Тот принимает предложенную ему дружбу. В тот же вечер, несмотря на то, что его дожидалась невеста, он ушел из дома заниматься делами своего нового друга, оставив его в своем доме. Ночью, приняв молодого сына вдовы за своего жениха, к нему приходит “белая невеста” Курсолты, но гость избегает ее, а два пальца руки, которые случайно коснулись чужой невесты, он, отрубив кинжалом, оставляет на окне. Этот поступок объясняется тем, что дружба — это в первую очередь доверие (“тешам”). Поэтому даже случайное прикосновение к любимой своего друга благородный чеченец посчитал недозволенной слабостью. В возмещение этого он отрубает пальцы, проявившие “слабость” и “оказавшиеся ненадежными”.
Доверие более всего необходимо в дружбе, и без него дружба невозможна. Ненадежный друг может стать опасным врагом. Об этом говорит поэт Мусбек Кибиев1:
Некоторых друзей
Достойней убийца твоего отца:
Когда он берет свою кровь,
Кровник не насмехается.
Иной же друг
Оказывается лучше брата:
Где тот останавливается,
Он выходит вперед.
Настоящий друг своим телом защитит друга от пули. Настолько велика цена дружбы. С другом человек чувствует себя более непринужденно, чем отцом или братом: то, что он не расскажет им (сердечную боль и печаль), обязательно поведает другу. “И брат не брат, если он не друг тебе”, — говорит народная мудрость.
В нашем народе существует понятие “побратимы”. Так называют неразлучных друзей.
В связи с тем, что друга часто искали среди других народов, следует упомянуть еще об одной особенности чеченцев. Чужеземца, прибыл ли он гонимый кровной местью или другими бедствиями, или потому что ему казались близкими чеченские обычаи и традиции, или покинул свой край по причине бедности, — не только принимали, но и выделяли пай из принадлежавшей селению общественной земли. Переселенец же, дабы его новое место обитания было благополучным для него, приносил в жертву быка.
Прибывшего таким образом человека один или два односельчанина, отдельная семья или род брали под свою опеку, включая ответственность за совершенные им проступки. Со временем потомки переселенца смешивались с односельчанами и они становились членами принявшего их рода. Уважение к ним полностью зависело от их поступков и культуры поведения, а происхождение из другой нации во внимание не принималось, хотя и не забывалось.
Чеченцы выделяли и прославляли благородное поведение, мужество и молодечество человека из любой нации. Это подтверждают чеченские героические песни — илли. В них с хорошей стороны упоминаются представители различных народов: грузин, кабардинцев, кумыков, ногайцев… В некоторых илли они оказываются даже лучше чеченских молодцев (например, в “Песне о Черном Ногае”), в тех случаях, когда они правы.
Все это показывает, что чеченский народ (его думающая и культурная часть) был открыт для всех народов, а не пребывал в самодостаточности и изоляции; главным для него было не национальное, чеченское, а общее для всех людей, общечеловеческое. Чеченское было лишь одной частью ценности под названием “человечество”.
Обязательны для чеченца национальная этика и культура благодаря понятию, постоянно находящемуся у него в сердце, — долг (“декхар”). Долг — жить, отвечая всем упомянутым здесь нравственным устремлениям, долг — прежде всего перед своим отцом, матерью, семьей, сельчанами, народом. Но самый главный долг — Долг перед Богом.
Осознавать на себе все эти обязанности, свой Долг — значит иметь “иэхь-бехк” (совесть; буквально — “стыд-вина”). Бессовестному человеку кажется, что все вокруг должны ему, а сам он никому не должен. Как видим, это понятие состоит из двух слов.
Стыд — это падение уважения к человеку, который не исполнил свой долг или допустил нечто недостойное. Стыд роняет имя человека, обесценивает его добрые дела, лишает человека покоя, если, конечно, у него есть это чувство, как говорится в народе, если у него “лицо огнем горит”.
Вина — это слово, с которым обращаются к человеку, не осознающему свой долг перед родными, соседями, односельчанами, народом. Обвинение — есть моральное осуждение за допущенный проступок или неоправданные ожидания. Однако это не приговор и не проклятие, это гораздо более легкая оценка, и за нее полагается нравственное наказание; существует надежда, что человек все же исполнит свой долг, а также наложенное на него взыскание и загладит причиненную другим обиду.
Необходимо отметить, что все упоминавшиеся нравственные ценности взаимосвязаны и ни одна из них не может существовать без других. Например, у бесчестного человека не может быть совести, с недостойным доверия не может быть дружбы, с тем, кто не водит дружбу, не может быть состязания в совершении добрых дел…
Человек, обладающий всеми описанными выше нравственными достоинствами, в нашей народной культуре почитался достигшим наивысшей степени — къонах.
В буквальном переводе это слово означает “молодец, принадлежащий народу”. Къонах — это созданный народом идеал человека, наделенного всем необходимым, образ, отвечающий всем требованиям, предъявляемым к мужчине. Это было наивысшее устремление каждого чеченца, которого он пытался достигнуть всю свою жизнь и которое было для него наивысшей ценностью. Такое имя нельзя было получить по решению людей, собравшихся в каком-либо месте, его нельзя было получить, как, например, сегодня вручают медаль. Это имя само собой возникало среди людей в соответствии с делами и общественным поведением конкретного человека и точно так же само собой могло быть утрачено, если человек допускал проступки.
Имя “къонах” не приносило его обладателю никаких преимуществ или материальной выгоды от общества и людей. Наоборот, обязанности и ответственность перед людьми только возрастали. Правда, уважение к “къонаху” широко распространялось, о нем сочиняли песни и предания.
Сайдула Успанов, один из наибов Шамиля, когда его спросили, что труднее всего, ответил: “Труднее всего быть къонахом”. Когда же его спросили о том, что еще труднее, он сказал: “Еще труднее оставаться им всегда”.
То же самое, только несколько другими словами, говорил Ахмад Сулейманов: “Труднее всего быть чеченцем, но еще труднее жить и умереть чеченцем”. Однако здесь слово “чеченец” приведено в смысле “къонах”, потому что были и есть немало людей, чеченцев по национальности, которые живут, не утруждая себя; для любого нетрудно быть чеченцем, но тяжело стать “чеченцем-къонахом”. Такой смысл имеет слово “чеченец” в известном стихотворении Магомеда Дикаева:
Я — чеченец,
Которого родила чеченская женщина
В ту ночь, когда волчица щенилась,
Которого тигр своим ревом
Разбудил ото сна.
Я — чеченец,
Который не имеет неприязни
К къонаху любого народа и
Который не может быть
Счастливым вне своей родины и народа.
В полном соответствии с проявляемыми къонахом достоинствами среди людей распространялись перенимаемые от него нормы поведения и сказанные им мудрые слова. Они становились примером для подражания всем людям.
Так, с Дудой, сыном Исмаила, связано одно народное предание. Говорят, что один раз Дуда пас сельское стадо. В это время он обратил внимание на молодую женщину, которая шла, громко вздыхая и плача. Остановив эту женщину и поговорив с ней, он спросил о причине, по которой та плачет. Женщина рассказала: “Недавно я вышла замуж и впервые побывала в доме своего отца. Сейчас я возвращаюсь в дом своего мужа, и, как ты сам видишь, у меня нет с собой ни одного подарка. Как я встану перед родственниками мужа? Я плачу от стыда перед ними…”.
Исмаилов Дуда, сказав, что все это стадо принадлежит ему, самую лучшую корову отдал женщине, которую до этого никогда не видел.
Сегодня сравнительно редко говорят о военных подвигах Дуды, сына Исмаила, зато прекрасные поступки, подобные этому, вспоминают вновь и вновь.
Понятие “къонах” никогда не пребывало в одном и том же состоянии. В соответствии со временем менялось и его содержание. Это хорошо видно при чтении чеченских народных героических песен-илли.
Так, в одной из наиболее древних из них — “Песне о сыне вдовы и вероломном Монце” къонах отстаивает свои права и справедливость в отношении себя. Главное содержание этого илли — не уступать надвинувшейся несправедливости и находить в себе достаточно мужества и храбрости, чтобы довести до конца начатое дело. Эти качества и показывает сын вдовы, противоборствуя вероломному Монце и сказочному герою Черному Хоже, пытающимся уничтожить его и отнять у него “сладко любимую” девушку.
В “Илли о Шихмирзе, сыне Зайта”, къонах предстает в несколько другом обличье. С риском для жизни он участвует в состязании, которое происходит в чужой стране (владении Тарковского Шовхала1). Трижды с полной чашей подходит к молодцам из разных народов дочь Шовхала, предлагая выпить тому, чей конь — самый резвый, оружие — самое точное, а жена — верная. Трижды Шихмирза, сын Зайта, выпил чашу, которую не решился выпить никто из присутствующих (выпившего чашу и затем проигравшего в состязании — казнили). Выпил с вежливыми словами, не роняя достоинства стоявших рядом с ним:
Не имея ничего, превосходящего ваши достоинства,
Пью за то, чтобы вы не чувствовали неловкость…
Несмотря на эти слова, Шихмирза побеждает во всех трех состязаниях. Мы видим, что, создавая образ къонаха, повествователь выделяет следующие его качества: обладает быстрым конем, метко стреляет, имеет верную жену (“Половину мужчины делает жена”, — говорят в народе), умеет обращаться с людьми, воспитан.
Находясь у Тарковского Шовхала, чеченский къонах защищает не только свою честь, но и честь своего народа. Потому что, если бы он там опозорился, кавказцы говорили бы не о Шихмирзе, а о том, что “чеченец допустил оплошность”. Правда, никаких нежелательных последствий ни для самого Шихмирзы, ни для чеченского народа не было бы в том случае, если бы он отказался участвовать в состязании, напоминающем современные спортивные соревнования. В данном случае герой добровольно участвуют в играх, устраиваемых Шовхалом, принимая его условия и рискуя своей жизнью.
В несколько другом затруднительном положении оказался къонах из “Песни о предводителе Балу”. Восстав против князя, несправедливо поступающего с людьми, Балу убивает его. Здесь необходимо отметить, что къонах один ведет противостояние, хотя и борется против гнета, касающегося всего народа.
А Сурхо, сын Ады, герой другого илли, уже не одинок — он предстает перед нами как народный предводитель. В этом илли Сурхо, сын Ады, демонстрирует своеобразные черты истинного къонаха. Он вовсе не стремится возглавить людей и не жаждет героических дел. Предводители села сами вспоминают о нем:
Конь хороший у Сурхо, сына Ады,
Оружие хорошее у Сурхо, сына Ады,
Сердце храброе у Сурхо, сына Ады,
Сурхо попросим мы у матери, родившей его…
Так руководители села просят Сурхо у его матери. Мать отдает им сына:
Если попросят они у тебя сладкую душу,
От тела отделив, отдай им сладкую душу…
Сурхо говорит своим односельчанам, что готов умереть, если это надо, но не торопится возглавить их, осознавая связанную с этим ответственность. Потому что от него, от каждого его шага, каждого его слова будет зависеть судьба этих людей, возможно, что он сам и все они погибнут, но возможно и добьются победы. Поэтому, проверяя, насколько велико их желание противоборствовать князю Мусосту, он вежливо говорит:
Не будьте обездоленными, предводители села,
Много братьев у князя Мусоста,
Осмелюсь ли я
Сокрушить Мусоста господство?
Однако убедившись, что желание односельчан велико, поняв, что он им действительно необходим, Сурхо, сын Ады, соглашается выступить вперед.
Назовем самые важные качества къонаха, которые показаны в этом илли:
— становиться во главе людей только по их собственной просьбе, сознавая, что это огромная ответственность;
— удовлетворять желание матери;
— быть готовым умереть самому, чтобы снять гнет с народа;
— не быть чересчур самоуверенным, безрассудным, заносчивым;
— обладать выдержкой, терпением (собар), но при необходимости проявлять проворство, храбрость и мужество.
Такими качествами должен был обладать къонах в то время.
Чеченские писатели создали разнообразные произведения, раскрывающие образы къонахов. По нашему мнению, лучшее из них написано Ахмадом Сулеймановым. В нем он раскрывает понятие “къонах” таким образом, как это до него не делал никто:
“Кто есть “къонах”? Сколько он живет?” —
Спросил ты меня, когда мы сидели на пиру.
Весь этот мир по цене равен къонаху!
Ведь этот мир держится на плечах къонахов.
Конь не может двигаться по горам, если нет у него подков,
Как только они стачиваются, останавливается скакун…
Так же и къонахи поддерживают этот мир,
Когда къонахи уйдут — он рухнет…
…На весах он не взвешивает золото и имущество,
Цену достоинствам определяют трудности.
Сложит свою голову, ценой в половину мира,
Себя самого пожертвует там, где защищается наша свобода.
Воистину, выдержка къонахов есть высокая гора,
Терпение велико их, не имеет конца!
Воистину, если кончится терпение къонахов,
Этот солнечный мир рухнет!..
Данное стихотворение показывает нам, что къонах — это человек, действующий во имя не одного только народа, одной только страны, но и всего мира, оберегающий его, готовый взять на себя его заботы и готовый умереть за него (“пожертвовать собой”).
С укреплением исламской религии в народном сознании несколько изменилось и содержание понятия “къонах”. Некоторые обычаи, казавшиеся ранее достойными уважения, в сиянии ислама обнаружили свою порочность. Например, поиск военной добычи. Не существует “белой” или “черной” добычи… Обе они темные, поскольку запретны. Присвоение чужого, какими бы причинами ни оправдывалось и как бы ни приукрашалось, есть воровство.
Настоящими къонахами были жившие среди чеченцев устазы1. Обращая людей к религии и очищая их сердца, они трудились во имя Бога, связав желания своего тела и не ища для себя облегчения. Благодаря их благодатной разъяснительной деятельности, чеченский народ постепенно приходил к взаимному согласию, оставляя греховные обычаи и уменьшая раздоры. Однако иноземные власти прервали их благородный труд.
Необходимо отметить, что вайнахские устазы не только вели в народе просветительскую и разъяснительную работу, но и при необходимости демонстрировали лучшие качества воспетых в народных песнях героев: храбрость, мужество, умение воевать… Например, проповедник шейх Мансур был не только распространителем религии, но и военным предводителем; наибом Шамиля являлся Ташу-Хаджи из Саясана; постоянную борьбу с теми, кто захватывал чеченские земли и нес угнетение, вел шейх Дени; гойтинским боем против деникинцев руководил Ибрагим-Хаджи; против установления советской власти вместе со своими мюридами боролся Юсуп-Хаджи из Кошкельды…
Однако в отличие от песенных героев, война и военные победы не были главной целью устазов, они также не соперничали друг с другом и не стремились к увеличению своей популярности. Их цель и их путь были иными.
Таким образм, понятие “къонах” имеет чрезвычайно важное значение для того, чтобы новое поколение росло культурным и развитым. Каждый чеченец, пока он жив, должен стремиться к славной высоте по имени “къонах”.
К сожалению, небольшой объем журнальной публикации не дает возможности подробно разобрать, как изменялась народная культура на протяжении веков, и потому обратимся лишь к некоторым узловым моментам. Сегодня из-за отсутствия фундаментальных трудов, написанных самими чеченцами, очень трудно восстановить полную картину общества, существовавшего в Чечне до ее насильственного присоединения к Российской империи. Однако достаточно много можно понять, сопоставляя исторические события с письменными свидетельствами представителей других народов, а также с произведениями устного народного творчества самих чеченцев. Не углубляясь в исторические дали, начнем с XVIII столетия.
Чеченскую государственность того периода можно уверенно отнести к типу демократических, хотя тогдашнее общество конечно же не могло в то время иметь всех тех черт, что свойственны современным демократиям. Главной ее особенностью являлось отсутствие специализированных органов власти, работники которых получали бы содержание за счет разнообразных повинностей, возложенных на население. В Чечне не было чиновников, получавших плату за выполнение обязанностей по управлению внутренними делами. Однако имелись специально выделенные люди, выполнявшие эти обязанности.
В основе своеобразной государственности, сложившейся в Чечне, лежал институт тейпов. Тейп брал на себя заботу о своем одиноком или увечном родиче, защищал его от посягательств со стороны и одновременно не позволял ему самому выходить за рамки принятых норм поведения.
То, что тейпы сохранились до наших дней, — вовсе не является признаком отсталости нашего общества или, наоборот, особой его продвинутости. Это особенность образа жизни нашего народа. Чеченцы видели, как соседние народы, отказавшись от кровнородственных связей, разделились на группы и классы в соответствии с имущественной дифференциацией. В таком обществе не только социальный статус отдельного человека, но и уважение к нему определяется его материальным достатком, каким бы ни был уровень культуры этого человека и семи его предков. Чеченцы не приняли общественное устройство, согласно которому богатый становился князем, а не бедный — подвергался эксплуатации. Правда, в те или иные исторические периоды возникали движения, пытавшиеся навязать чеченцам подобное устройство. Как считает ученый Сайд-Магомед Хасиев, люди, пытавшиеся стать князьями над чеченцами, были буквально истреблены в XV столетии и тогда же все чеченцы были провозглашены князьями.
Начиная с этого времени собирание богатства не почиталось в нашем народе. Чеченцы считали вполне достаточным располагать только тем, что необходимо человеку для поддержания жизни. Умение довольствоваться малым (можно даже
сказать — аскетизм) отчетливо было видно во всех сторонах жизни чеченца: в пище, одежде, жилище и в лаконичности речи. Все это ограничивалось самым необходимым и не содержало в себе ничего, способного привлечь завистливое внимание.
В чеченской среде существовал обычай, препятствовавший чрезмерной концентрации богатства и не позволявший кому бы то ни было возвыситься над своими родичами или односельчанами — изъятие материальных излишков. У человека, чье состояние превышало определенный уровень, определенная часть имущества отчуждалась в пользу бедных, а сам он выселялся из села. Иногда случалось так, что такой человек, при поддержке семьи или своей дружины, отказывался подчиниться решению совета села или страны. В таких случаях против него поднимался целый тейп или селение, что обычно завершалось его гибелью.
Разрешением вопросов, касающихся отношений между тейпами и селениями, а также затрагивающих интересы всего народа, занимался своеобразный государственный институт — Совет страны (“Мехкан кхиэл”). Он состоял из выборных представителей от каждого тейпа, и в него, по мнению ученых, входило около сотни человек. В каждом селе или городе имелся свой совет, состоящий из девяти членов.
Человек, избираемый в Совет страны, проходил тщательный отбор. Он должен был отвечать всем народным представлениям о къонахе и иметь чистое происхождение; не только он сам, но и семь его предков не должны были иметь ни одного недостатка. Однажды избранный в состав Совета страны должен был выполнять эти обязанности до самой смерти.
Как происходили эти выборы, хорошо показывает приводимое ниже народное предание: “Однажды старейшины вознамерились подыскать нового человека на место выбывшего члена совета. Они направились к человеку, о котором в народе шла хорошая молва. Однако дома его не оказалось, так как он ушел на пастбище за своей лошадью. Выйдя на окраину села, старейшины увидели, как он подзывал лошадь, приподняв подол своего бешмета, словно в нем что-то лежало. Конь, решив, что хозяин хочет дать ему зерна, подошел, но старик, отпустив пустой подол бешмета, схватил его за гриву. Увидев это, старейшины вернулись обратно, так и не открыв тому человеку причину своего прихода. Они посчитали недостатком то, что он обманул животное. Поэтому его и не пригласили в Совет страны”.
Совет страны принимал постановления о внутреннем положении и войне, о сооружении холма проклятий — карлага — или изгнании виновного, разрешал споры между тейпами или селениями, вводил новые обычаи, приглашал иноземных князей или, наоборот, изгонял их и т.п. В случае совершения непреднамеренного убийства Совет страны назначал посредников, которые должны были добиться примирения сторон. Если не удавалось добиться примирения, то пострадавшая сторона могла преследовать виновного по праву кровной мести.
Власть не управляла, она не была “орудием подавления” в руках одной группы. Она в первую очередь занималась согласованием, разрешением противоречий между отдельными людьми, тейпами и селениями, соблюдая баланс их интересов.
Особый круг управленческих обязанностей лежал на приглашаемых чеченцами князьях из соседних народов — кабардинцев, кумыков. Они выступали в роли посредников между чеченцами и русскими, а также другими народами, кроме того, выполняли отдельные поручения, возложенные на них Советом страны. За это каждый материально обеспеченный житель Чечни выплачивал князьям определенную меру зерна или других натуральных податей. Им также выделялась часть земли. В случае недовольства князем его изгоняли, а при попытке оказать сопротивление — и убивали.
Приглашенные чеченцами князья не обладали над ними властью и не принимали на себя обязательство хранить им преданность — князя приглашали для исполнения определенных обязанностей, его брали на работу и, если были недовольны тем, как он работает, изгоняли.
Чеченцы часто восставали против иноземных князей, которые пытались распространить свою власть, опираясь первоначально на свои силы, а затем и на поддержку русского царя. Большинство этих восстаний завершалось изгнанием князей. Иногда, правда, случалось, что побеждали чужеземные князья. В таких случаях, не желая уступать и подпасть под их власть, чеченцы на время оставляли равнины и возвращались в горы, чтобы при первой же возможности вернуться и вновь завладеть своей землей.
Совокупность традиционной культуры и этики чеченского народа в рассматриваемое время в первую очередь показывает представления чеченцев о религии.
Как считают некоторые наши ученые (например, историк Муса Багаев ), чеченцы приняли ислам примерно четыреста лет назад. Однако необходимо отметить, что чеченские тейпы принимали исламскую религию не все сразу, а разновременно, и первое время новая религия уживалась с языческими или христианскими традициями.
Одним из первых авлия, живших в Чечне, — Ушурма из Алдов (родился, вероятно, около 1760 года, умер в 1797 году), который обратился со своими проповедями к чеченцам в чрезвычайно сложный и наряженный период нашей истории. После очередного чеченского восстания были изгнаны приглашенные и самовольно явившиеся иноземные князья, пытавшиеся укрепить свое господство над народом, но наступившей свободой поспешили воспользоваться умножившиеся разбойничьи шайки и секты заблудших. Некоторые из них, вступив на путь неправды и став слугами тьмы, подвергали разбоям и воровству всех без разбора — как состоятельных, так и бедных.
День ото дня увеличивавшиеся шайки угрожали нашему народу новой формой рабства — рабства перед злодеями, ни в чем не знавшими ни меры, ни предела. В это время и появилось устойчивое словосочетание, оставшееся в произведениях нашего устного творчества: “На помощь! Шайка идет!” Так кричали, обнаружив шайку, которая собиралась напасть на село. Эти банды проносились подобно смерчу, разрушая, калеча и убивая все, что оказывалось на их пути. Они не только посягали на имущество, но и похищали людей, чтобы затем продать их как рабов подобным себе или же состоятельным лицам в чужих странах.
Главная причина распространения этого бедствия среди чеченцев состояла в том, что во время господства чужеземных князей ослабли власть Совета страны и основы народной культуры и этики. Благодаря проповедям Ушурмы из Алдов жители Чечни на какое-то время очистились от преступлений, воровства и пьянства и, посещая Ушурму, давали обеты послушания ему. Ушурма вновь восстановил ряд обычаев, уже забытых чеченцами: установление карлагов для преступников, публичное проклятие в их адрес и изгнание. Люди, обнаружив потерянную вещь, объявляли об этом, а если хозяин не объявлялся — оставляли ее на виду у дороги и никто не присваивал ее.
Позже, когда наш народ был обессилен и обескровлен Кавказской войной, поставившей его на грань полного уничтожения, со своими проповедями выступил Кунта-Хаджи, сын Киши.
Его учение призывало людей вернуться к служению Богу, избегать крайностей, бороться с надвигающимся злом или врагом не силой оружия, а укреплением исламской религии, повышением уровня своего сознания, очищением сердца. Помимо выполнения обязательных требований ислама и сунны Пророка (да благословит его Аллах и приветствует!), Кунта-Хаджи возложил на своих мюридов обязанность прославления Бога — путем исполнения зикра. Он в первую очередь стремился установить среди людей мир и согласие, а главным средством достижения своей цели считал чистое слово и просветительскую работу.
Шамилю, который не видел другого пути, кроме войны против врагов, не могло понравиться содержание проповеди Кунта-Хаджи. Он попытался воспрепятствовать ее распространению. То ли потому, что Кунта-Хаджи был истинным авлия, то ли по какой другой причине, но Шамиль не слишком сильно помешал ему. А учение Хаджи распространялось по Чечне, смягчая ожесточенные войной сердца, словно благодатный дождь, ниспосланный на выжженную солнцем землю. День ото дня росло людское море его последователей. Своими чистыми проповедями он сделал то, чего не мог добиться силой имам Шамиль: ингуши полностью обратились в ислам.
Призывы Кунта-Хаджи к миру, согласию, служению Богу, смирению перед Божьим судом показались чрезвычайно опасными царским приспешникам. После того как Хаджи был арестован, они обошлись с ним хуже, чем с воинами, которые открыто воевали против них. Однако начатую им в Чечне деятельность по очищению сознания людей успешно продолжили его мюриды и другие устазы.
После завершения Кавказской войны из среды чеченского народа выделяется круг людей, получивших русское образование, занимавших должности в органах власти и получавших в награду за службу земельные участки. В их образе жизни, одежде, взаимоотношениях появляются особенности, выделяющие их из среды остального народа. Например, новые родственные связи путем сватовства устанавливались лишь с теми, кто был равен им по своему состоянию. Дома строили не только большими, но и придавали им необычную для чеченцев форму. Если до этих пор чеченцы стремились не отличаться друг от друга состоянием или одеждой, то в нравах представителей вновь образовавшегося слоя появилось стремление выделиться во всем и демонстративное выставление напоказ своего богатства.
Культ денег и почитание богатства отодвинули на второй план культурно-этические ценности, традиционно занимавшие главенствующее место в народном сознании. По этой причине происходят вещи, до тех пор немыслимые среди чеченцев: например, чеченцы начали охотно отдавать своих девушек в жены представителям власти или богачам из других народов. Как мы видим, деньги и богатство заставили забыть и мусульманскую веру, и чеченские адаты.
Чеченские богачи посылали своих детей (чаще всего мальчиков) учиться в русские школы и высшие учебные заведения. Многие из них стали чеченскими учеными, писателями, композиторами, художниками. В свет начали выходить статьи, книги, написанные чеченцами по-русски и описывающие народные обычаи, жизнь и общественные проблемы.
Необходимо указать, что до Октябрьского переворота проникновение русской культуры коснулось по большей части не широких слоев народа, а лишь вновь образовавшейся верхней прослойки. Но, по сравнению с основной массой народа, эта прослойка была весьма немногочисленна.
После революции для народа начался самый тяжелый этап истории, связанный с сохранением своей культурной самобытности. Можно выделить несколько этапов уничтожения властью духовной культуры чеченского народа. Первый этап — период установления советской власти, когда она еще недостаточно укрепилась; второй этап — с двадцатых годов до выселения; третий этап — период депортации и последующее время.
Когда в России произошел Октябрьский переворот и огонь Гражданской войны начал собирать обильную жатву — среди наиболее видных людей Чечни также произошел раскол и они не могли прийти ни к единому мнению, ни к единому решению. Единства не было и среди чеченских устазов и духовных лиц. Если Сугаип-Мулла Шалинский и Ибрагим-Хаджи Гойтинский призывали признать советскую власть, то Юсуп-Хаджи Кошкельдинский и другие авлия противодействовали ей. Одни поверили обещаниям большевиков вернуть утраченную свободу и отнятые ранее земли. Для других очевидными были их двуличие и безнравственность.
После завершения Гражданской войны советская власть действительно выполнила некоторые из своих обещаний: чеченцам вернули часть земель, наряду с новыми судебными учреждениями продолжали действовать суды, руководствовавшиеся нормами шариата и традиционного адата, одновременно со светскими школами существовали религиозные школы при мечетях… Однако со временем эта власть, как только она достаточно окрепла, с необычайной жестокостью и вероломством расправилась с устазами, авлия и просто благородными людьми. Именно тогда окончательно прекратилась благотворная деятельность устазов по приведению чеченских народных обычаев в соответствие с требованиями исламской религии, начатая еще во времена шейха Ушурмы Алдынского.
Главной опорой новой власти стали люди, не слишком утруждавшие себя работой на земле, не способные блюсти собственные семьи; люди без выдающихся способностей и не почитаемые в народе. Неожиданно оказавшись у власти, они мстили за все прежние обиды, неудовлетворенные желания и неудовольствия, арестовывая и уничтожая по ложным наветам. Чеченский народ, лишившийся своих устазов и авлия, остался без стражей высокой нравственности и культуры.
Обязанность уберечь народ от гибели должны были взять на себя представители вновь нарождающейся интеллигенции: писатели, ученые, специалисты в различных областях. Однако у них не было возможности сделать это. Поскольку та же самая болезнь поразила и их самих — взаимное навешивание ярлыков. В результате большая часть работников, подвизавшихся в сфере духовной культуры, была либо расстреляна, либо отправлена в сибирские лагеря.
Большая часть народа прекрасно осознавала, какое великое зло творили те, кто, оказавшись на государственных должностях, использовали их для сведения счетов и уничтожения всех тех, кто был не угоден им. Однако чеченцы где-то сами способствовали распространению зла, не захотев совместно выступить против
него — каждый стоял в стороне, оправдываясь тем, что “пришли не за мной, а за другими”. Эта ситуация, когда народ, будто впав в какой-то противоестественный транс, утрачивает способность к действенному сопротивлению, время от времени повторяется в нашей истории. Те самые люди, что в самые тяжелые периоды войны с внешним врагом проявили невиданные мужество и героизм, в мирное время показали полное бессилие, столкнувшись со злом, тихо входящим в их дом — совсем как это случается с теми, кого гипнотический взгляд змеи лишает возможности даже пошевелиться. В этой связи необходимо указать на одну характерную особенность нашего народа.
Чеченцы не способны принять что-то среднее, но всегда выбирают одну из двух крайностей. Они либо начисто отвергают власть, либо принимают ее целиком, со всеми ее пороками; либо проявляют подлинный героизм, либо полное безразличие; либо белое, либо черное… Иначе как объяснить безнаказанность, с которой в Чечне власть имущие, словно бешеные собаки, уничтожали всех и вся вокруг себя, пока более высокая власть не уничтожила их самих?
После того как власть истребила физически или загнала в лагеря стражей народной нравственности — устазов и авлия, обязанность оберегать народ перешла к представителям мирской науки — интеллигенции. Однако эта “обязанность” недолго лежала на них: власть жестоко расправилась и с учеными, писателями, работниками культуры.
Так чеченский народ уподобился стаду, оставшемуся без присмотра заботливого пастыря, понимающего, что творится вокруг, и заботящегося о его сохранности. Пребывавший в таком состоянии народ в один из суровых зимних дней погрузили в вагоны и вывезли с родины.
“Постигшее всех — все равно, что веселье”, — гласит чеченская поговорка. Это следует понимать так, что даже самую страшную беду можно пережить вместе с людьми. Как бы то ни было, этот ужасный день “примирил” между собой всех чеченцев, поставив их на одну ступень: начальников — с рядовыми жителями, верующих — с неверующими, умного — с недалеким, доносчика — с его жертвой.
Чтобы не сгинуть в чужом краю, люди вместе, плечом к плечу, боролись с голодом и холодом, поддерживая друг друга религиозным пением или простой песней и музыкой. Общая беда многим очистила сознание, и чеченцы вновь стали друг другу братьями и сестрами.
Старики рассказывают, что, когда чеченцев вывезли из их селений, они верили, что из города их повезут обратно; когда их везли в вагонах и на очередной станции паровоз перецепляли сзади, появлялась надежда, что вагоны повернули обратно; уже на месте ссылки люди отказывались сеять выданное им зерно, так как верили, что вернутся домой еще до того, как посеянное зерно поспеет (по этой причине голод среди выселенных свирепствовал еще сильнее); каждый раз, когда на близлежащей станции раздавался гудок паровоза, люди устремлялись туда, полагая, что наконец-то пришел состав, который увезет их обратно; при встрече вместо обычного приветствия друг друга спрашивали: “Не слышно ли, что нас домой отправляют?” — настолько сильной была вера в возвращение на родину.
Эта удивительная вера является еще одной характерной особенностью нашего народа: не принимая во внимание очевидное, вопреки всему верить в то, во что верить хочется. При этом чеченцы очень мало делали для того, чтобы их ожидания сбылись. Хотя, по правде говоря, очень часто у них просто не было для этого никакого реальной возможности.
Очевидно, что выселение причинило большой вред чеченской традиционной культуре и этике. Большинство народа жило, свято оберегая их положения, выбирая первое в тех случаях, когда необходимо было выбрать между честью и жизнью, готовые уступить ближнему еду, которой не хватало самим, заботясь о стариках, оставшихся без попечения. Но немало было и случаев, когда отец оставлял семью, а взрослые дети выгоняли своих родителей.
Выселение стало этапом, когда у каждого выявилось его истинное “я”, его подлинная культура и этика. В те годы погибло немало благородных духом людей, во что бы то ни стало стремившихся пройти через все испытания с высоко поднятой головой. Вместе с ними исчезли и некоторые обычаи, свойственные чеченцам. У них не было возможности передать их своим детям и внукам, поскольку все их силы ушли на то, чтобы уберечь их от голода. У тех же, в свою очередь, не было возможности перенять отцовские традиции все по той же причине — все силы уходили на борьбу за выживание. Так ослаблялась культурная связь между различными поколениями чеченской нации.
Целое поколение, выросшее в постоянной нужде и голоде, на всю жизнь сохранило постоянное чувство голода, а потому его усилия оказались направлены прежде всего на достижение материального благополучия. Так появилось поколение, для которого вопросы этики и морали имели второстепенное, а то и третьестепенное значение.
Условия существования в сочетании с давлением, оказываемым властью и образом жизни других народов, в корне изменили сознание и жизненные позиции многих чеченцев. Не понимая до конца всю глубину многих традиций, некоторые легко расставались с ними. Если до этих пор в народной философии ведущее место принадлежало сознанию духовному (“синкхетам” — “мудрость души”), то теперь это положение, без лишнего шума, постепенно было пересмотрено. Это было самой большой бедой, случившейся с народом.
После тринадцати лет тоски по родине чеченцы наконец получили возможность вернуться домой. Однако родина совсем не радостно встретила своих детей. Их встретили обветшавшие, заросшие селения, разрушенные надмогильные камни, одичавшие родники. Старшее поколение, успевшее познать сладость общения с авлия и духовными лицами, искало прежней жизни, оно пыталось восстановить прежние отношения в обществе. Но это было уже невозможно. Былая жизнь ушла навсегда, как сгорела, и от нее осталась только зола.
Жизнь и сознание людей менялись, все больше проявлялось двойственности. С одной стороны, часть чеченцев принимала те “традиции”, что навязывала власть. С другой стороны, сохранялся и традиционный образ жизни, основанный на нормах шариата и национальных адатах.
К началу семидесятых годов большая часть чеченского народа уже успела переменить образ жизни, а также и форму культуры, к моменту крушения советской власти чеченский народ подошел с ослабленной национальной культурой и раздвоенным сознанием. Когда эта власть рухнула и люди получили свободу в выборе образа жизни, очень быстро обнаружилось, что болезнь, поразившая традиционную народную культуру, зашла очень далеко. Обнаружилось то, что раньше не было свойственно чеченскому национальному характеру, появилось немало новых и вредных обычаев:
— Чеченцы начали разъединяться на отдельные группы, преследующие собственные (исключительно мирские) интересы. Как мы знаем, это прямо противоречит традиционной народной культуре и этике, нацеленным на воспитание не члена какой-то отдельной социальной или политической группы, а на воспитание личности (къонаха), ответственной за судьбу всего народа. Без сомнения, это результат воздействия советской идеологии, всегда рассматривавшей человека как винтик в государственной машине.
— Вооруженное противостояние по политическим мотивам (чего никогда прежде не было в чеченской истории). Это был еще один страшный удар по традиционной культуре.
— Чересчур свободное обращение со словом, которое в последнее время часто становится поводом к проявлению зла.
— Политики ради достижения своих целей с готовностью бросили народ в огонь войны, проливали людскую кровь.
— Множество людей восприняли свободу как возможность творить что угодно. А традиционная культура и этика однозначно оценивают такую свободу как величайшее зло.
— Чисто внешнее следование обычаям, чаще всего с целью произвести благоприятное впечатление или получить конкретную выгоду.
— Забвение дозволенного труда, обращение к недозволенной деятельности и стремление к быстрому обогащению самым легким и доступным путем.
Все это объяснимо. Народ, с эпохи шейха Мансура лишенный возможности самостоятельно определять свою судьбу, неожиданно обретя свободу, просто не может сразу же встать на путь истинной культуры. После того как пали внешние ограничения, стали очевидными все скрытые болезни. Но наш народ не успел найти лекарство от них, так как на него обрушилась война.
В этот тяжелейший период чеченский народ вновь проявил лучшие качества, свойственные его традиционной культуре: готовность перетерпеть любые испытания ради обретения права на свободную, достойную жизнь, героизм, мужество, терпение. Немало прекрасных парней и девушек ушло из жизни в противостоянии во сто крат превосходящим силам, пытаясь спасти раненых, помочь обездоленным, подрываясь на минах, чтобы проложить путь для идущих следом и проявляя многие другие достоинства. На этой войне народ еще раз показал, что у него достаточно душевных сил, чтобы с честью пройти через самые суровые испытания.
Мирная пауза, наступившая после окончания первой войны, обернулась тяжелыми бедами для народа. Появилось множество банд, промышлявших воровством нефти — общенародного достояния, разбоем и другими преступлениями. Самое постыдное — похищение людей с целью получения за них выкупа. Новое распространение этого преступного обычая, идущего из языческих времен, стало возможным только потому, что резко увеличилось число тех, кто на самом деле не являлся истинными мусульманами (хотя на словах все твердили о приверженности к исламу, на деле же у многих было языческое сознание). Более того, чеченцы разучились давать точную нравственную оценку тем, кто встал на этот гибельный путь; разучились пользоваться многими механизмами нравственного воздействия на личность (например, сооружение карлага или публичное провозглашение проклятия с упоминанием семи предков).
Если чеченские ученые, учителя, писатели — все те, кто способен повлиять на мировосприятие широких слоев населения, при широкой поддержке государства (в том числе финансовой) не предпримут соответствующих усилий, существует реальная опасность, что основы чеченской народной культуры и этики претерпят необратимые изменения, возникнут новые традиции, направленные на достижение личного успеха любой ценой, всеми доступными способами, включая силу и оружие. Если это произойдет, то с переменой национальной ментальности сам чеченский народ превратится в нечто иное. Чтобы избежать такого развития событий, требуются усилия всех чеченцев.
Есть немало свидетельств тому, что эти усилия приведут к желаемой цели, ибо вплоть до сегодняшнего дня чеченскому народу удавалось сохранять главное содержание своей культуры, ее главное направление.