Заметки русскоязычного
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2009
Публикуется при поддержке фонда “Русский мир”.
Казалось, обрели мы независимость, и никто — ни Персия, как называли когда-то, на русский лад, нашего южного соседа, ни сама Россия — уже не довлеют над нами. Но нет-нет да и слышишь: “Русские идут!” Так пугает нас нынче не только, по традиции, американская пропаганда, но и порой, глядишь, — мы сами себя! Имея в виду, в частности, русский язык и русскую культуру, которые, дескать, “не в меру распространены”, а посему мешают утверждению в новых независимых государствах своих национальных языков и культур…
Так ли это?
“Меняю Ленина…”
Я сохранил это любопытное объявление из газеты “Araba” (выходила такая в Баку) от 23 декабря 1992 года: “Меняю собрание сочинений В.И.Ленина на одну покрышку к а/м ВАЗ-2106. Телефон такой-то”. Когда оно попалось мне на глаза, я невольно вспомнил: “Я русский бы выучил только за то…”
Да, позиции бывшего государственного языка на постсоветском пространстве не усилились, а как раз, напротив, ослабли, что вполне объяснимо. Это результат не только краха СССР, но и, не исключено, даже является чем-то вроде “реванша” за те бытовые и карьерные трудности, которые люди, не владевшие русским, могли испытывать в недавние времена.
(Политолог Вефа Гулузаде, знавший приехавшего из глубинки Эльчибея со студенческой скамьи, как-то пошутил: нынешние национал-демократы оттого и стали национал-демократами, что… плохо знали русский. Как говорится, в каждой шутке есть доля правды.)
Более того. Нынешнее состояние умов в свое время (сто лет назад!) выразил еще Узеир Гаджибеков, автор знаменитой оперетты “Аршин мал алан”. Цитирую: “Коль скоро мы в таком совершенстве знаем русский язык, русскую историю, литературу, географию — довольно! Теперь постараемся немного и на себя обратиться…”
Все это естественно и понятно. Через сходный процесс прошли и другие страны и народы, скажем, Индия.
Но есть и другая сторона медали — свое национальное самосознание англоязычные индусы из интеллектуальной элиты (а другой тогда просто не было) искали с помощью того же английского!
А разве не было того же и у нас?! С той лишь разницей, что функцию языка самоосознания выполнял у нас русский.
“Русская оккупация имела и положительные моменты”, азербайджанцы осознали себя как нация, “приобщаясь через русских к европейской науке и технике, Азербайджан постепенно освобождался от пут восточного догматизма и мистицизма, вступал на новый путь развития, процветал и прогрессировал”, считал основатель Азербайджанской Демократической Республики (1918—1920 годы) Мамед Эмин Расулзаде.
И хотя исторический процесс в нашем случае шел несколько иначе, чем в Англии (факторы тюркского и исламского мира, уникальность России, да и самого Кавказа), тем не менее значение русского языка и русскоязычной элиты в деле становления, в частности, азербайджанской национальной экономики и культуры не следует преуменьшать.
Сами с усами
Правда, уровень национального самосознания азербайджанцев был, прямо скажем, не высок. Во всяком случае, мы уступали в этом отношении соседям по Закавказью, не говоря уже о Прибалтике, и если кого превосходили, так разве что Среднюю Азию. Почему на улицах Тбилиси или Таллина во все времена слышна была грузинская или эстонская речь, а на улицах Баку, Ташкента, Алма-Аты говорили больше по-русски? Ответ очевиден и связан с политикой СССР, а до этого Российской империи по отношению к мусульманскому населению.
С крахом Советского Союза условия стали равными. Однако — и повинна в том инерция рушащейся империи — провозглашение национального суверенитета происходило у нас, в Азербайджане, после Кровавого января, на фоне карабахского пожара, разгорающегося, как было убеждено большинство азербайджанцев, не без подачи из Центра. Происходило по существу не только на прокарабахской, что объяснимо, но и на антирусской волне.
И тем не менее… По словам поэта Вагифа Самедоглу, за вот уже почти два десятка лет независимости мы приобрели немало, но только не “чувство азербайджанца”. Причем, по его словам, боимся потерять даже то, что есть, поскольку в западном мире к нам относятся как к “исламской стране”, то есть — плохо…
А чтобы противостоять этому трижды несправедливому, но, увы, реально существующему отношению, нам ничего не остается, как быть вдвое-втрое активными, умными, талантливыми, работящими, а где нужно еще и изворотливыми, искать и находить себе везде, где это можно, если не сторонников, то хотя бы помощников и уж тем более — не отталкивать от себя сильных мира сего, в том числе того, кто ходил еще вчера в роли “старшего брата”…
Котлеты отдельно, мухи отдельно.
Кто бы ни пришел к власти после Алиевых и кто бы ни возглавил Россию после Путина—Медведева, независимо от того, как будут складываться отношения между официальным Баку и официальной Москвой, для тех, кто проходил географию, очевидно: мы — соседи. Когда-то жили в одном государстве, теперь — просто соседи. И останемся таковыми, даже если в России (или у нас) вдруг воцарится монархия или, напротив, Россия вдруг распадется, а Азербайджан, напротив, окрепнет, воссоединившись — иногда высказывают и такое гипотетическое предположение — со своими южными (иранскими) соотечественниками. Уйти из соседского окружения мы можем только в том случае, если начнется новый дрейф материков и нашу страну, как льдину, унесет куда-нибудь в Мировой океан. Но, поскольку дрейфа пока не предвидится, соседство с Россией, а также с Ираном, Грузией, Турцией, странами Закаспия, в том числе и с Арменией, остается постоянным фактором.
Единственное, что здесь имеет значение, — какие мы соседи? Хорошие или плохие. Выбор заключается только в этом, и ни в чем другом.
И здесь крайне опасно путать две совершенно разные вещи. Отношения дипломатические, внешнеполитические (отношения суверенных государств) с отношениями духовно-гуманитарными. Отношения между государствами как таковыми (переменная составляющая) и отношения между культурами и людьми (составляющая постоянная).
А эти отношения нередко смешивают и путают. Пускай, не только мы путаем, но и мы тоже! В полемическом пылу, в бесконечных спорах и дискуссиях политика и геополитика подавляют все прочее.
В то время как в извечном геополитическом и культурном вопросе “Запад или Восток” русские — как русофилы, так и западники — под Востоком понимают саму Россию, ее историческую и национально-географическую “самостность”, для новых независимых государств, вышедших “из шинели” Российской (советской) империи, тот же вопрос звучит в иной плоскости — “Запад или все та же Россия?”
Даешь деколонизацию!
Такое можно услышать не только в связи с военными базами РФ, ее топливно-энергетической экспансией или, скажем, силой российской флотилии на Каспии, довлеющей над морскими силами других прикаспийских государств…
…На телеканале АНС столкнулись два депутата в споре по поводу ратификации соглашения об азербайджано-российских гуманитарных связях. Уж, казалось, о чем тут спорить… И тем не менее Насиб Насибли возмущался: “Зачем нам посылать студентов в Московский университет? Есть Оксфорд, есть Кембридж”. (Будто там ждут не дождутся, пока азербайджанский парламент примет соответствующее решение о гуманитарных связях с Великобританией, дабы распахнуть нам свои объятия.) “Зачем совместная работа ученых РФ и АР по осмыслению новейшей истории, в то время как нам нужна деколонизация?” На что его коллега по парламенту Захид Орудж возразил: “Что же тут плохого? Ведь наши историки получат возможность работать в российских архивах, в том числе закрытых, и смогут опубликовать — причем и в российской прессе тоже — новые данные о той же самой колонизации. Разве известный историк Джамиль Гасанлы, презентовавший в Санкт-Петербурге свою фундаментальную работу о российско-иранских отношениях — в том числе и о разделе Азербайджана между Россией и Персией, — хоть на йоту поскупился своими всем известными патриотическими убеждениями?”
Что до деколонизации, то этот процесс не просто идет, он практически уже завершен. С сохранением, к примеру, после распада Британской империи Британского содружества наций (вместе с сохранением за Англией чайных плантаций в Индии, и не только плантаций — самого английского).
Не случайно Бродский в своем эссе об Одене назвал Англию империей слова и, более того, считал, что империи вообще — это культурные образования и ведущее в них — язык.
Да, империи уходят, язык остается! Однако происходит это не всегда столь же цивилизованно…
Запрет
Национальный совет по телерадиовещанию Азербайджанской Республики еще в прошлом году решил закрыть — во имя национального прогресса и процветания — лучший, во всяком случае, самый популярный в Азербайджане отечественный телеканал — АНС и плюс к тому прекратить вещание на территории республики каналов иностранных (в том числе российских1 ). И это несмотря на то, что далеко не все жители страны могут пользоваться кабельным или спутниковым ТВ. Последовал и запрет, который не касался, правда, чисто информационных программ, употреблять в национальном эфире русский язык (при этом самая высокопрофессиональная и патриотическая по духу передача на всем азербайджанском телевидении — “Бакинские тайны” — выходила как раз на русском!). Ну и, конечно, все кинофильмы должны быть обязательно дублированы.
Что ж, дубляжем на азербайджанский мы теперь “наслаждаемся” от души! Неряшливый перевод, крикливые актеры. А ведь нетрудно понять: дублирование фильмов требует высочайшей культуры — и языковой, и переводческой, и актерской. У русских (англичан, немцев, французов, турок) за техникой перевода стоят поколения мастеров этого дела. И в Азербайджане нужно ее развивать — слов нет! Но не в таком же суетливо-директивном, административном порядке: бац, с такого-то числа и все! Глупо!
“Если показывать фильмы на русском языке, то с таким же успехом можно показывать фильмы и на вьетнамском, китайском и других языках. Другими словами, нужно в одинаковой степени соблюдать права всех языков (?!)”, — заявил председатель указанного выше Совета, между прочим, — выпускник МГУ.
Вот такой перл! Что такое “права языков” — один бог знает. Ведь речь идет не о том, какой язык хорош, а какой плох, речь о телерадиовещании в стране, где распространение русского — общеизвестный культурно-исторический факт. Независимо от того, нравится ли он кому-то или нет!
Земная любовь и любовь к земле
Сейчас уезжают те, кто еще не уехал. По принципу — родина там, где лучше. Но ностальгия, ох, мучит! Как гласит пословица, и кости по родине плачут…
Скажут, это проблема старшего поколения — отнюдь, уезжают и молодые. Дело в другом. Изменилось, дало трещину само чувство родины. Оно все меньше живет в нас, вытесняемое повседневными заботами и картинками иноземной жизни. Его место в нашем сердце и сознании сокращается, как шагреневая кожа из известного произведения Бальзака.
“Выпав из истории своей страны — исторического процесса, человек немедленно впутывается в свою личную историю. Для этого не обязательно эмигрировать — по крайней мере, в буквальном смысле” — так еще в 1991-м сказал в интервью “ЛГ” писатель Зиновий Зиник.
Это естественно. Любовь к Отечеству не может существовать вне нас, как не может существовать Любовь вообще. Разница в том, что “земная любовь” — отношения мужчины и женщины — это личное дело каждого; она разделяет людей на любящие пары с тем, чтобы через свое потомство продолжиться в будущем. Любовь к земле, напротив, людей объединяет, обращаясь к прошлому. К предкам, корням.
Преграда или мост?
…Я бы мог написать (и, даст Бог, напишу) целый роман о том, как шел к своему чувству родины. И как его обрел. Вовсе не в силу одного только рождения — никакого геройства в том, чтобы родиться, нет. Это, как говорится, дело родителей (вот и известный азербайджанский кулинар и философ Таир Амирасланов рассказывает, что собственный день рождения отмечает как праздник своей матери). Чувство родины я обрел сам, сознательно.
Хрестоматийное понятие Родины как “места, где ты родился” верно не всегда. Точно так же и понятие “родной язык” не всегда определяет национальная среда, из которой человек произошел. Если говорить обо мне, то родился я в Казахстане, будучи по отцу азербайджанцем, по матери украинцем. Где моя родина и какой язык мне родной? Казахский, украинский, азербайджанский? Ни тот, ни другой, ни третий. Мой родной язык — русский, на котором говорили мои отец и мать. Кстати, говорили с акцентом — бакинец, которого занес в Казахстан призыв партии строить колхозы, и потомственная полтавчанка, семья которой, из переселенцев, оказалась в Казахстане еще с царских времен. К более или менее литературно грамотному русскому, как и — к Родине, я шел сам. Сначала в школе, потом в университете. Шел через образование, через книги…
То есть выходит, что и моя Родина, и мой родной язык, не сочтите за нескромность, — это мое собственное, личное обретение, и никто не может это у меня отобрать. Я имею в виду как русский язык, так и язык азербайджанский…
И что же теперь? С распадом СССР существовавшие и прежде, хотя формально, границы между республиками вдруг проросли колючей проволокой, прошлись через сердца.
Помните, как в стародавние времена казнили? Привязывали одной рукой и ногой к одному коню, другой рукой и ногой — к другому, а потом кони разбегались.
Больно, дико? Разумеется, даже подумать об этом страшно! Хотя существует и другой, спасительный образ, — образ моста, соединяющего оба берега.
Правда, и мосты можно сжечь — с той же жестокостью. Предварительно перебежав на одну из сторон.
Три пути
Одна бакинская журналистка, пишущая по-русски, но известная своей русофобией, разразилась памфлетом, в котором представила русскоязычных сограждан инфантильными мальчишками, укрывшимися от азербайджанской действительности в танке (параллель с танками, которые въезжали в Баку в январе 1990-го). Хлестко! Не буду вступать в перепалку с коллегой по перу, но как-то, встретив ее, я высказал свое удивление: как человек, выросший на великой русской культуре, может вот так, с презрением вдруг к этой культуре относиться? Можно ли столкновение Кремля и Вашингтона, Москвы и еще какой-нибудь столицы — то есть политику, политическую конъюнктуру — переносить на всю сложную и противоречивую палитру языковых, культурных, нравственных, чисто человеческих связей в отношениях двух стран? Ответа я не услышал.
Впрочем, в чем коллега права, так в том, что есть и те, кто, родившись и выросши в Азербайджане, не понимают и даже не хотят понимать по-азербайджански, говорят и пишут только по-русски, смотрят только русскоязычные телевизионные каналы и живут замкнуто у себя в стране, как бы выпав из нее, из ее истории и культуры. Есть и такие…
Но ведь жизнь берет свое, и осталось подобных людей не так много, чтобы тратить на них чернила!
Перед теми, кто вырос в русскоязычной среде, получил соответствующее образование, но живет в национальной республике, есть три пути. Первый, ясное дело, — уехать. Второй путь — остаться, но с ощущением “комплекса неполноценности”, стесняться собственного русскоязычия и демонстрировать свой “патриотизм”, критикуя русских, превознося все национальное — больше на словах! — и, как водится, восхваляя Запад. Наконец, третий путь — это тот, что я выбрал для самого себя (разумеется, не я один). А именно — остаться на этой, своей земле, оставаясь самим собой.
“Счастье — это жить на Родине, оставаясь самим собой” — так я прочту много лет спустя и в эссе такого национального, известного далеко за пределами своей страны писателя, как Анар.
Другую сторону той же проблемы выразил живущий в Москве композитор Дога. Когда азербайджанский тележурналист задал вопрос о его отношении к Приднестровью, композитор ответил: “Это оскорбление для меня” (имеется в виду раскол страны — оскорбление для него как молдаванина). Однако в ответ на вопрос, считает ли он себя молдавским композитором, Дога сказал: “Хотя я родился в Молдавии, духовное принадлежит всем. Я против приватизации меня”. Он, разумеется, знает молдавский и, по его словам, перед женой, москвичкой, даже поставил условие — изучить язык. “Ребенка родила только через четыре года, после того, как освоила сначала испанский, потом румынский, молдавский”.
Думаю, для наших дней — это самый честный и оптимальный вариант.
Сам я, правда, отказался от привлекательной для многих, в том числе моих земляков, жизни в Москве, хотя и работа была, и есть где жить. Москва для меня — хороший, перспективный, но не мой город, хотя я и проработал в нем без малого тридцать лет в качестве собственного корреспондента “Литературки”, а затем АПН (РИА “Новости”).
Для меня нет места лучше Баку, как бы он ни изменился за последние годы. А он изменился, очень изменился, и не в лучшую сторону…
Отделить зерна от плевел
Решительно не согласен с автором одной из статей четвертого тома антологии “Современное русское зарубежье” (издательство “Серебряные нити”, Москва, 2008) Анатолием Зубаревым, который утверждает, что Казахстан сделал неверный шаг, когда, объявив о своем государственном суверенитете, стал “восстанавливать прежде существовавшую государственность казахов” (цитата из Назарбаева). Как считает Зубарев, построение собственной государственности “на этнической основе” — путем “дерусификации” и “деколонизации” казахского народа от Российской империи — было сделано “в ущерб демократическим нормам и принципам”, поскольку Казахстан — многонациональная страна.
Но что иное можно было взять “в качестве объединительной идеи для консолидации титульной нации”, как выразился сам Зубарев? Идею федерализма? Спорная идея, если учесть неравные в этом случае “стартовые возможности” казахов, не имевших опыта государственного строительства, и русских, живших на протяжении многих веков в “собственной” империи.
Все сделано было правильно! И у нас, в Азербайджане, и в Казахстане, половина населения которого — русские. Иначе как можно было обеспечить необходимое национальное развитие страны?
Другое дело — как это делалось…
Служившая на протяжении двух столетий русификация стала механически заменяться “азербайджанофикацией” — зачастую неумело, спешно, торопливо. Без учета нашего собственного исторического опыта, в том числе советского (а в нем немало и полезного), без использования в национальном развитии страны того же русского в качестве не только языка общения (хотя и это немало), но и средства выхода в мир всего нашего, национального.
Миссия
Азербайджанским я владею; после университета поехал учителем в сельский район, хотя и мог бы “зацепиться” в Баку, как делали многие мои сокурсники. Письменным, правда, владею лучше (учился по книгам, первой из которых, по счастью, мне попался сборник новелл прекрасного писателя Энвера Мамедханлы). И все же мое владение письменным языком не настолько совершенно, чтобы писать самому (кстати, пробовал). Да и зачем? Пишущих по-азербайджански и без меня хватает!
Так в каком качестве я могу быть полезен Отечеству? Да как раз в качестве человека, соединяющего в себе две культуры и занимающего тем самым некую “нишу”, я бы даже сказал — в идеале выполняющего определенную миссию. В чем она состоит? В том, чтобы плюсы и минусы каждого из народов, к которым оказался приобщен, видеть более ясно и четко, чем видятся они человеку, причастному лишь к одной из культур. С одной стороны, это требует погруженности в свой народ, при которой не теряется способность взглянуть на него со стороны, видеть как его достоинства, так и недостатки и открыто, порой даже резко говорить о них. С другой стороны, такая погруженность дополняется чувством русской культуры и способностью видеть плюсы и минусы самого русского народа… Это рождает осознание необходимости одновременно просветительства, популяризации азербайджанской истории и культуры, чрезвычайно интересной и богатой.
Разумеется, подобного рода просветительство должно быть направлено не только на русских. Но поскольку русский язык — один из мировых языков, он служит еще и мостом, связывающим нас с миром…
Выполнить такую просветительскую задачу — чем не миссия?
Или — или?
Перспективы русского языка на Южном Кавказе. На “радиомост”, где обсуждалась эта тема, я был приглашен радиоканалом “Спейс” в качестве участника от азербайджанской стороны. Армянская сторона была представлена женщиной-профессором, ну а вел передачу журналист из Тбилиси, выполняя роль посреднической стороны. До розовой революции дело тогда еще не дошло, но прозападные настроения уже чувствовались. Грузинский коллега то и дело перебивал участников “моста” вопросом: “Но вы согласны с тем, что на смену русскому идет английский?” Я, когда очередь дошла до меня, пытался “выторговать” для русского еще энное количество лет. “Да что вы говорите! — услышал в ответ. — Молодежь тянется к английскому куда больше, чем к русскому”. Коллега из Еревана — ох уж это женское лукавство — ловко маневрировала между нами.
“Русский язык, конечно, нужно сохранять и не вытеснять искусственно. Но будущее все же за овладением английским языком” — это провозглашает уже наш, азербайджанский политолог Расим Мусабеков.
Что будет в будущем, никому не известно. Но то, что в ближайшие десятилетия — а скорее всего, вообще никогда — английский у нас не заменит русский, — это, на мой взгляд, однозначно. Даже если в перспективе английским и станет владеть в Азербайджане достаточное количество людей, то это едва ли будут простые граждане. Английский был и всегда останется для нас иностранным просто потому, что у нас нет общей с англичанами истории — причем достаточно протяженной во времени: два века, — нет общей культурной и бытовой памяти, общей в прошлом жизни…
А вообще-то, конечно, английский — язык века техники, бытового общения (отели, отдых за границей и пр.), наконец, ведущей политической силы в мире — это реальность. И, конечно, плюс английский — просто замечательно! Если бы… не минус русский.
Но в том-то и дело, что “плюс” пока что не так уж и виден, а вот “минус” уже проглядывает. Большинство беженцев из Армении, из Карабаха и вообще люди из сельской глубинки не говорят по-русски.
Культуры, которые в нас пересекаются
А ведь двуязычие (даже многоязычие) — типа набоковского — было свойственно и нашим предкам. Так, образованные азербайджанцы владели, помимо родного, еще и как минимум арабским, фарси, не говоря о турецком.
Что касается нас, не получивших такого образования, то меня и моих современников можно относить скорее к маргиналам.
Термином “маргинальность” (от латинского мargo — край) в социологии обозначают “пограничность”, промежуточность положения человека или социальной группы в обществе. Обычно маргинал не может стать “своим” в некой группе, которая его полностью не принимает, и одновременно отчуждается от своей прежней группы, которая отторгает его как отступника. Такой человек оказывается, по выражению американского социолога Р. Парка, “культурным гибридом”, разделяющим жизнь и традиции двух различных групп.
С моей точки зрения, в позиции маргинала есть и свои преимущества. Если трактовать это слово применительно к нам, то нам как бы отпущено право о культурах, которые в нас пересекаются, судить предельно откровенно, резко, даже жестко (другое дело, что редко кто этим правом пользуется, предпочитая осторожный нейтралитет).
Да, крайности могут не только отскакивать друг от друга, противостоять, но и жить друг в друге.
Как хорошо сказал философ-публицист Мурад Байкал, “суть в том, чтобы соединить самый шиpокий космополитизм с самым глубоким патpиотизмом”.
Увы, нам это не очень-то свойственно.
Миграция
Сколько уж времени муссируется тема непрофессионализма тех, кто дорвался до власти во времена Народного фронта. Тут есть о чем поспорить. Например, по своему личному журналистскому опыту я знаю, что в президентском аппарате при Эльчибее сидели не одни только бездари и самоучки, была и грамотная, патриотически настроенная интеллигенция. Однако в целом знания и опыт в те годы действительно отступили перед до боли обнаженной, как оголенный нерв, национальной идеей, которая с распадом СССР хлынула на свободу, как вода через разрушенную плотину, отторгая все, что ей мешало.
Последовавшие затем трагические события (особенно январь, Ходжалы) и общая убежденность в причастности к ним Москвы рикошетом ударили — не могли не ударить — и по отношению к русским и, в частности, к русскому языку.
Правда, даже в те годы в Азербайджане дело не дошло то запрета говорить по-русски в общественных местах. Однако подхлестнуло с новой силой миграцию — уже не армян и не только русских, а всех русскоязычных, в том числе азербайджанцев… Уехало много высококвалифицированных специалистов, инженеров, врачей и учителей, деятелей науки и искусства, просто рабочих, мастеров “золотые руки” — одним словом, бакинская элита.
Схлестнулись два потока миграции — приток в Баку сельского населения из Армении, Нагорного Карабаха и одновременно отток из Баку горожан, в основном русскоязычных.
“Мы — тоже беженцы”, — вздыхая, прощался со мной мой двоюродный брат Эльдар Гасанов, работавший главврачом одного из медицинских заведений МВД. Сейчас его, увы, уже нет в живых. Как нет в живых и бывшего редактора “Бакрабочего” Гены Глушкова, многих других. Уже не нужные Азербайджану, не нужными они оказались и России.
Две ошибки
Первой ошибкой изначально было сведение проблемы только к языку, второй ошибкой — к одному языку.
А ведь точно так же, как русскоязычным мало одного изучения азербайджанского, чтобы стать полноценным гражданином Азербайджана, необходимо еще и приобщение к национальной истории и культуре, — точно так же азербайджанцам в современном мире недостаточно знания только своего родного языка, только своей культуры.
“Человечество не может обходиться без опорных языков, на которых покоятся мосты культур и цивилизаций, языков, суммирующих мировую мысль”. Эти слова Чингиза Айтматова весьма злободневны и сегодня, тем более — для новых независимых государств, которые пытаются строить свою государственность с учетом мирового опыта.
Да и сама глобализация, с одной стороны, требует широты взгляда на вещи, выхода из территории обитания в “пространство мира”, а с другой — унифицирует, упрощает, выбирает, отсеивает… Это актуализирует роль как мировой культуры, так и — культур национальных, которые во все обостряющейся борьбе культур и цивилизаций должны взаимно развиваться и обогащаться, иначе могут не выдержать конкуренции и просто исчезнуть с лица земли.
Вместе с тем если говорить о нынешних временах, о нашем новом поколении, то дело не только в том, что стал забываться русский, что появилось стремление к английскому и другим языкам. Стали “забывать”, увы, и свой родной, если иметь в виду язык грамотный, литературный.
“То, что происходит с азербайджанским сейчас, это ужасно”, — говорит писатель Сейран Сахават. Причем происходит не только на бытовом уровне… Послушайте, как говорят на нашем телевидении и радио, причем не только гости и “люди с улицы”, а сами ведущие и дикторы. Так что Сейран Сахават ничуть не преувеличивает — положение, в самом деле, катастрофическое.
Язык мой — враг мой
Впервые я испытал это — испытал не в переносном, а в буквальном смысле — в конце 80-х годов прошлого столетия. Жил я тогда в доме рядом с площадью Ленина; тогда уже на ней полыхали первые митинги, связанные с Карабахом, и на устах витало ее новое название — Азадлыг. Я не пропускал ни одного митинга — было это ново, рождало в душе чувство национального подъема и духовного единства, совсем не похожее на то, какое мы испытывали ранее, идя в колоннах праздничных демонстраций. Еще не выходила двуязычная, ставшая общенациональной газета “Азербайджан” (лучшее детище поэта и публициста Сабира Рустамханлы), но я писал про все, что видел и чувствовал для “Литературки”, затем для РИА “Новости”, хотя выходило не все, что я посылал в редакцию, что было естественно, — страна распадалась.
Однажды на митинг я взял с собой сына, которому тоже все это было жутко ново и интересно. Как вдруг, при входе на площадь, нас остановили провинциальные на вид люди с красными повязками, устроители митинга, и попросили… показать паспорта. Я не сразу понял, в чем дело, а потом сообразил — говорили-то мы между собой с сыном по-русски. И, видимо, в нас заподозрили чуть ли не лазутчиков, тем более что в руках у меня был диктофон, а на плече — фотоаппарат.
И вот в этом море людей — родных, азербайджанцев — на минуту я вдруг испытал не недавнее чувство единства, а, напротив, ощутил себя каким-то инородным телом, чужаком… Это было так неожиданно и страшно!
Протест
Второй раз я испытал это на полуподпольной конференции Народного фронта, куда меня пригласил, позвонив по телефону, Иса Гамбар (в те времена еще не лидер партии “Мусават”). Мы встретились в условленном месте, сели в машину, долго куда-то ехали, как вдруг Иса-бей машину остановил, мы пересели в другую. Попетляв по городу, наконец, вышли в 8-м микрорайоне. Потолкались среди кучки людей около одной из просторных беседок между домами. Затем по чьей-то команде пошли куда-то и оказались в другом квартале, в такой же, как прежняя, беседке, занавешенной брезентом и со скамейками внутри… Началось собрание. Вскоре после Абульфаза Алиева (он сидел рядом в защитного цвета летнем костюме — тогда еще никакой не лидер, не Эльчибей) на импровизированную трибуну вышла одна из активных создателей Народного фронта Лейла Юнусова, ныне Лейла Юнус. И как только она стала говорить по-русски, я увидел, как в заднем ряду кто-то встал на скамейку, широко расставив ноги и руки. В знак протеста. Лейла споткнулась на какое-то мгновение, но тут же, упрямо встряхнув головой, продолжила свое выступление. На русском.
Публика в беседке была пестрой. И “работяги” по виду, и люди, приехавшие из провинции, и средний слой интеллигенции, в основном академической. Из творческой интеллигенции, из тех, кто был приглашен на это собрание в качестве “гостей”, были только мы двое — автор этих строк и кинорежиссер Октай Миркасимов. Оба русскоязычные.
Рецидив
Так что же это? Все повторяется — уже в третий раз?! Я имею в виду закрытие русских теле- и радиоканалов, недавнюю, не отгремевшую и поныне ожесточенную кампанию против Рустама Ибрагимбекова из-за его очередного, в интервью “Правде.ру”, совершенно бесспорного утверждения, что Азербайджан покидает национальная элита, и потоки никак и ничем не регулируемой миграции изменили интернациональный и интеллектуальный облик Баку. О чем тут спорить? Так нет же, Рустама обвинили в том, что он чужд своему народу, далек от его традиций, искажает и унижает образ азербайджанского народа и родной земли…
Надо же!
Казалось бы, с приходом к власти Гейдара Алиева эта проблема была снята. Помню, сколь долго, и в том числе в академической среде, обсуждался вопрос, как назвать наш язык в подготавливающейся тогда новой Конституции — азербайджанским или тюркским и что следует делать для его дальнейшего обогащения и развития в качестве государственного и как при этом избежать ущерба другим языкам. Гейдар Алиев восстановил добрососедские отношения с Россией и даже стал выдвигать русскоязычных азербайджанцев на руководящие посты, вплоть до должности премьер-министра.
И вот — спустя двадцать лет! — те же речи. Не утихающие дебаты. Предложения от вполне здравомыслящих людей — в том числе, к слову, русскоязычных — перевести всю систему образования на государственный язык.
Не знаю, может, это и верно. Но доросли ли мы до этого? Я имею в виду уровень школ с азербайджанским языком преподавания, уровень педагогов, не говоря уже об учебниках, масштабах и уровне переводной литературы… Не случится ли в этом случае броска не вперед, к прогрессу, а назад, в прошлое?!
Ведь проблема многогранная, сложная. И, как говорится, — с бородой.
Еще сто лет назад Мирза Джалил, “Молла Насреддин”, написал свою знаменитую “Книгу матери” — про мать, которая не понимала приехавших своих родных сыновей, один из которых был пантюркистом, другой русофилом… В наши дни происходит все то же, что и столетие назад, с той лишь разницей, что место турецкого языка, о котором писал классик, ныне занимает английский.
Об ассимиляции
Приведу цитату из статьи философа Рахмана Бадалова с очень точным заголовком “Россия все дальше, все ближе” (заранее прошу у читателя прощения за ее пространность, но речь идет о принципиально важных вещах):
“Чингиз Гусейнов пишет: “Земляки в Москве озабочены, как и я в недавнем прошлом, возможной ассимиляцией огромной азербайджанской диаспоры, и отдельные факты такой перспективы наблюдаются, когда кое-кто из азербайджанцев готов отказаться от своего азербайджанства, и язык азербайджанский не нужен”. И сам же отвечает, какая же “ассимиляция”, когда в самой России происходит разделение на “чистокровных” и “не наших”. Добавлю свои доводы.
Какая “ассимиляция”, когда совершенно серьезно обсуждается в России, можно ли добиться того, чтобы китайцы в России стали православными, и будут ли россияне в таком случае лучше относиться к китайцам (“НГ”, 2006, 12.07). В той же газете выражается озабоченность тем, что “закон о миграции, еще не вступивший в силу, вновь ужесточается” и что “значительная часть населения [России] не слишком радостно отнеслась к попыткам власти привлечь в страну работников из других стран”.
Одним словом, ассимиляция нашим “рыночникам” не грозит… Радоваться? Не будем торопиться. Мудрый Чингиз Гусейнов в уже цитированной статье считает, что ничего плохого в ассимиляции нет, что ассимиляция — это выработка некоего в широком плане культурного, территориального и языкового единства, при сохранении бытовых, “художественных”, зачастую и языковых своеобразий.
Опасность следует искать не в ассимиляции и не в потере национальной идентичности, а совсем в другом. В том, что прячешься в собственный кокон, в свою субкультуру, и выдаешь ее за общенациональную. В том, что привыкаешь жить как изгой в чужой стране (возможно, и в собственной), что люмпенизация становится твоей привычной формой жизни в глобальном мире”.
Комментарии, как говорится, излишни…
Тенденция
Да, в широком общекультурном контексте языки не соперничают — сотрудничают.
Русский — да, уходит, и уходит без каких-то там “оргмер”. Несмотря на то что ситуация с языковой проблемой в Азербайджане несравненно лучше, чем в соседних республиках или в Прибалтике. Несмотря на наличие в республике русских школ и русскоязычных отделений в вузах, на давно уже открытый в Баку Славянский университет и недавнее решение открыть еще и отделение МГУ. Не говорю уже о русскоязычных вывесках ресторанов и кафе — таких, как “Чудо-печка”, “Трын-трава”, “Русская изба” и прочих в этом же роде — в азербайджанской столице.
Об его уходе свидетельствует, к примеру, казус, случившийся во время пресс-конференции приехавшего с визитом в Баку Сергея Миронова — скандально опозорилась одна за другой две переводчицы: спотыкались, путались в словах…
Вспомнился полуанекдотический случай, когда, переводя с азербайджанского на русский Эльчибея во время его визита в Москву, переводчик из народнофронтовцев вместо “Дамы и господа” сказал “Господа и госпожи” и далее в том же духе.
“Русский язык — слишком большой барин, чтобы навязываться”, — сказал некогда Вл.Соловьев. Увы, сейчас, в нынешней ситуации, эти слова звучат скорее самонадеянно. Пропагандой русского надо заниматься в том числе, к слову, и самой Москве, так, как это делает применительно к английскому Лондон и Вашингтон, но это — другая тема.
“Молодое поколение в массе своей не знает русского языка — оно моноязычно, потому что не владеет рекламируемым английским. Как итог — массовое двуязычие сменилось моноязычием (выделено мной. — Э.А.): родители нынешней молодежи более грамотны, обладают более широким кругозором — явление абсолютно безотрадное, прямо ведущее к деградации общества, к потере им культурной однородности”, — считает азербайджанский политолог Талят Алигейдар.
Да, в настоящее время мы видим у себя (да и на всем постсоветском пространстве) откровенные признаки отката к одноязычию. Даже хуже того…
Уровни
Самый высший — многоязычие, как, скажем, у писателя Анара (вариант в наше время, увы, редкий, хотя, учитывая мировые тенденции, перспективный). Второй — одноязычие, свойственное выходцам из сельской глубинки, беженцам из Армении (вариант наиболее распространенный). Но есть еще и один, третий, вариант, который я назвал бы “никако-язычие” (или “полуязычие”). То есть человек плохо владеет языком вообще. Даже — родным. Он может изъясняться и на каком-то другом, на уровне “моя-твоя”. Такой человек может быть, к слову, и русскоязычным, понимающим или как-то говорящим даже по-азербайджански, но по существу не знающим ни азербайджанского, ни русского. И таких в Баку становится все больше! Безграмотность, малообразованность отдельной части общества, имевшие место и в прежние времена, сейчас приобретают характер чуть ли не катастрофы, поскольку нет ни былого уровня образования, ни государственной программы борьбы с безграмотностью, как в первые годы советской власти. Более того, падает престиж образования вообще. Зачем учиться, тянуться к знаниям, когда они — сами по себе — не приносят денег.
В умы, особенно молодежные, вместе с другими лжезападными “ценностями” внедряется сугубо прагматическое, “практическое” отношение к жизни, выражаемое известной тирадой: “Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?” Если что-то не дает выгоды, денег, то зачем оно?
Я назвал не случайно это отношение “лжезападным”, потому что западное общество “многоуровневое”, в отличие от нашего постсоветского, в котором внедрялись — и, увы, внедряются и сейчас — усредненные ценности, моральные и материальные. И, наряду с упомянутой выше установкой на бизнес, на успех, на Западе существует и социальная политика, препятствующая опасному расслоению общества, и элитарность самого высокого полета — на мировом уровне, и свобода выбора… Там, в западной цивилизации, много чего есть…
Да, против русского языка выступают сейчас не только отдельные чиновники, которые опасаются “прихода со стороны”, из диаспоры, способных людей, не только ультрапатриоты, сторонники обрубания культурно-языковых связей, видя в этом исключительно наследие колониального прошлого, но и Запад, заинтересованный в вытеснении России с постсоветского пространства…
А поэтому надо, просто надо всячески защищать русский.
“Не надо искусственно нагнетать противостояние русского и азербайджанского языков. Отнесемся к русскому как к нашему огромному историческому завоеванию”, — пишет тот же Рахман Бадалов.
От себя добавлю только одно.
И защищать это наше огромное историческое завоевание мы, русскоязычные, живущие в национальных республиках, должны не боясь лжепатриотов (как своих, в своем Отечестве, так и чужих, за пределами оного) и уж тем более не пытаясь подстраиваться под них, дабы казаться “святее папы римского”.
И делать это в первую очередь и прежде всего мы должны просто и естественно.
То есть, повторю, — оставаясь собой.
1 В настоящее время дебатируется и закрытие также каналов западных.