Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2009
Мария Галина
. На двух ногах: Четвертая книга стихов. М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2009.
Книга Марии Галиной “На двух ногах” вышла в книжной серии журнала “Воздух”. Хотя для этой книги подошла бы серия “Земля” — если бы таковая существовала.
Потому что “две ноги” этих стихов не просто стоят на земле, почве, песке, но врастают в нее, продолжают ее, односоставны ей — как кость, персть, прах…
…Что за баба в резиновых сапогах
Через двор шагает на двух ногах,
Кто сидит в тепле, кто не спит в дупле,
Что тут делается на земле.
(“Инопланетянин”)
Думаю, “земля” здесь должна была быть с прописной — “на Земле”: ведь речь идет о взгляде пришельца из космоса (сам сюжет стихотворения “Инопланетянин” напоминает рассказик Лема “Вторжение с Альдебарана”, а, возможно, и навеян им).
Но величина буквы здесь не важна — важна плотность земного вещества, проникающего сквозь всякое тепло и дупло.
Они уходят туда, где путевка в Ессентуки
С их именами уже заполнена от руки.
И портниха Зина, что два года как умерла,
Там отрез крепдешина раскраивает у стола…
И на голубом экране Пахомова и Горшков
Чертят лед остриями фигурных своих
коньков.
………….
— Где мои очки? — Да вот они, на столе.
— Вымой руки, они у тебя в земле.
(“Филемон и Бавкида”)
У героев книги не только руки в земле — они сами в земле, в постоянном соприкосновении с ней.
Запекая картошку в золе,
Ты не думай о том, что в земле.
Мошкара возле речки хлопочет,
И трава неприятно мокра,
И вчерашний укус комара
Все зудит, заживать не хочет.
Как безрадостна эта заря,
Забываешь в конце января,
Мокрый снег убирая с балкона…
Отнеси эти тапочки в дом,
Неприятно сидеть на живом,
Неприятно на липком, зеленом.
“Живое” — липкое, зеленое — все равно тревожно, поскольку прорастает из земли, а “ты не думай о том, что в земле” — заклинание, близкое гоголевскому “Не гляди!” из “Вия”. Даже строка “мокрый снег убирая с балкона” звучит светлее — балкон и снег причастны стихии неба, удалены от темного, порождающе-убивающего лона земли. Лона, в которое уходят и “портниха Зина”, и престарелые “Филемон” и “Бавкида”, трясущиеся в поезде сквозь страну конца семидесятых (“За окном, точно свиток, разворачивается страна, // Ее огни, транспаранты, здравницы, города…”) — да и сама страна со всем этим — уже археологическим, ископаемым — богатством.
Баба Катя, хорошо поворожив,
может видеть на три метра в глубь земли,
утверждая, что покойники ушли
строить светлую покойницкую жизнь,
что могилы лучших отпрысков страны
телевизорами все оснащены.
(“Баба Катя”)
Не случайно книга начинается со стихотворения “Гульбище бессмертных”, а заканчивается — “Этот человек мертв…” Бессмертие и смерть, живое-мертвое — все в земле смешано-намешано. И “две ноги” бабы в резиновых сапогах, идущей по двору, оборачиваются то ногами Синей Бороды: “Ноги его в земле, // замок его в огне”, то лапками муравья: “Лапки вязнут в сыром песке…”, — а то и ногами утопленника: “Его босы ноги стоят в песке…”
В отличие от предыдущей книги поэта — называвшейся, кстати, “Неземля” — в которой было больше от морской и воздушной стихий — нынешняя книга “плотнее”, “хтоничнее”.
“Неземля”, казалось, еще несла в себе память Черного моря, Одессы, в которой раньше жила Мария Галина. В “На двух ногах” — книге уже более московской, континентальной — море словно отодвинулось, отступило:
Что-то мы никак не можем добраться до моря,
Куда ни едем — кругом равнины и горы,
Какие-то срединные земли…
Его почти нет даже в стихотворении “Черное море” — где оно присутствует одной строчкой: “Море фосфоресцирует, как мертвец”. Это, скорее, не Черное море, а “Черная простыня” из детских страшилок:
Черная Простыня идет по городу,
истыканному дождем,
девочка-девочка, Черная Простыня
уже нашла твой дом.
……………
…и видит девочку-девочку, не спящую на боку,
и она протискивается под дверь, подобно
какому-то презренному половику,
берет девочку за руку и говорит: пошли,
есть другая земля, помимо этой земли…
(“Вызывание пиковой дамы”)
Снова проступает стихия земли — земли как места, как вещества. Если в “Неземле”: “Что океан, что суша — все едино”, то в нынешнем сборнике все же больше “суши” — причем не только на уровне образов и архетипов, но и на уровне самого поэтического письма. Правда, судить на основе этого об изменении образности у Галиной сложно, поскольку в книгу вошли и некоторые стихотворения из “Неземли”, и некоторые — возможно, еще более ранние.
И все же… Помню, как понравились в “Неземле” — своей музыкальностью, образной яркостью — строки:
И в железнодорожном мраке
ломая черные суставы,
порожняком летя в овраги,
сады грохочут как составы.
Гудит железо листовое,
на пир последний созывая,
и свет последнего трамвая
бредет чертой береговою.
В “На двух ногах” письмо суше, тверже, прозаичнее. Отказ от импрессионистической текучести компенсируется большей точностью, более зрелым мастерством, не изменяющим автору ни в одном стихотворении. Замечу лишь, что некоторые тексты, мастерски написанные, могли бы и не входить в книгу: я имею в виду ориентальные и скандинавские стилизации (“Восток”, “Газели”, “Север”) — в них больше интеллектуальной игры, нет того хтонического нерва, оживляющего другие тексты. Или — славное, но выросшее на эстетически другой, условно говоря, бардовской, “щербаковской”, делянке стихотворение “Мореплаватель”:
Ах путники, ну почему вы кажетесь угрюмы,
и медлите взойти на бриг иль, скажем,
на корвет…
Медлим — поскольку корвет этот в нынешней поэтике Галиной кажется несколько бутафорским, псевдо-романтическим… Лучше на земле постоим.
Итак, земля. Не текучее, а плотное, изредка сыпучее вещество. (Вспоминается мандельштамовское: “Океан без окна, вещество…”). Даже если речь о реке, то — дно, если о руке, то — грязь, если о небе — то луна (земля неба): солнца — не считая закатов — в стихах почти нет, зато луна, звезды — почти в каждом четвертом. В чем-то продолжая балладный жанр (восходящий к Жуковскому с его “Лесным царем”, “Ундиной”, “Светланой”…), “баллады” Галиной тяготеют к сумеречному, ночному освещению, создающему зыбкую границу между явью и мистикой. Кстати: я не большой охотник до числовой символики, но такое обильное присутствие в названии книги и выходных данных чисел, кратных двум, не может не обратить на себя внимание… Впрочем, это совпадение, скорее, для любителей нумерологии; я же рекомендую книгу любителям поэзии — современной русской поэзии, открытой для поиска и эксперимента (со строфикой, стилями) и в то же время помнящей о традиционной “почве” поэзии — о том, что в земле…
…и тогда
он видит:
сколоченный из досок
на веранде
стол под старой клеенкой (все той же),
смех, голоса,
конус света, падающий наискосок,
кто-то звякает ложкой,
над вареньем гудит оса,
и вечерняя птица устраивается на ночлег.