Вступительная заметка Михаила Синельникова
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2009
Акиф Ахмедгил — родился в 1960 г. в Товузском районе Азербаджана, в 1983 г. окончил МГУ им. Ломоносова. Автор и переводчик около 20 сборников. Работает в азербайджанском парламенте.
Акиф Ахмедгил
Радость поражения
Успех давно с тобой заодно.
Куда девалось бремя невезенья?
Теперь тебе изведать не дано
Пронзительную радость пораженья.
Тебе не слышен совести укор,
Тебя безгрешней в целом мире нету…
И славословий приторнейший хор
Ты принимал за чистую монету.
Ты разучился дерзко рисковать,
Смирил души мятежные движенья.
Зачем они? Откуда ж тебе знать,
Какая сила в честном пораженье.
Провалов нет, сомнений тоже нет.
Такая жизнь давно тебе по нраву.
И радостей от маленьких побед
Вкусил сполна ты сладкую отраву.
Встряхнись! Рискни, не зная наперед,
Дождись судьбы громового раската.
И пораженье пусть тебя спасет
От тех побед, что потерпел когда-то!
Перевод Геннадия Калашникова
О, выпал чудный снег до метра высотой
Он хлопьями валил, к недоуменью птиц.
Как сдобу, над землей крошили облака…
Все дикторши твердят под хлопанье ресниц:
“До метра высотой в Баку стоят снега…”
Ах, если вышел в путь беспомощный старик,
Пусть молодежь проявит участие к нему:
Метровой высоты повсюду снег достиг…
Девчонки поднимают такую кутерьму,
Как если бы парили над городом такси,
На добрый метр вдруг поднявшись в синеву…
О, выпал чудный снег до метра высотой…
Весь город с толку сбит, и, кажется мне, зря.
Что ж, выпал странный снег до метра высотой, —
На метр к небесам приблизилась земля.
Перевод Ольги Ермолаевой
Гулу Агсес — поэт. Родился в 1969 г. Автор сборника стихов “В песчинке каждой…”, “Т.о.ч.к.и.” (на русском языке), новеллы “Набрань” и др. Переводился на многие языки. Зам. гл. редактора литературно-художественного журнала “Улдуз”.
Гулу Агсес
* * *
Ты
старательно избегаешь колючек,
опасаясь попасть в беду!
Я
прохожу между жизнью и смертью,
хотя по пустой дороге иду!
Ты
нюхаешь календарь как водку.
Выискиваешь поводы,
чтобы растекаться мыслью по древу.
Я
ищу во времени правое слово,
чтоб перо не свернуло налево…
Ты
купил себе место в раю.
Ангелы ожидают тебя
и не зададут вопросов.
Я
уподобляю кладбища
мусорным бакам земли
при виде человечьих отбросов…
Я и она
Я
Не смог обрадовать ее объятья.
Она
Не сделала меня отцом.
Бог увидел,
Что мы смиренны,
И не стал даровать боли кольцо.
Я
Полюбил ее всем сердцем,
Она
Меня всей душой.
На границу между нами
Мы бросаем петарды порой.
Я
Могу бросить ее, уйти,
Не ахти моя натура, знает.
Спрашиваю у нее:
— А ты?
Слезами мои
Очки омывает.
Ночь
Устал и присел
на краешке листа.
Сердце воет волчьим воем,
воем волчьим…
не могу сказать “баста”.
Стог стихов
собрал на зиму,
Строки, строфы вереницей.
Пусть взойдет на небе солнце…
Чтобы ночь
спугнуть как птицу…
Думаю:
Жить!
— Проще только умирать!
Жить!
— Прошлое вперед толкать!
Но…
Пусть в смертный час
Развеется предо мной все мнимое.
Пусть смерть позовет тихо-тихо,
Чтоб не проснулась любимая…
Мамед Исмаил
Полтора года назад я навестил Мамеда в Чанаккале, где он теперь живет и профессорствует в местном университете. Из окна аудитории видны Дарданеллы с медленно проходящими кораблями. Невдалеке от города — Гомерова Троя, раскопанная Шлиманом и его продолжателями. Серые оливы веют античной Грецией, и Мамед пишет: “Вот уже десять лет в Асосе старый Аристотель учит меня, давая уроки разлуки…” Немало времени занимают исследования в области стиховедения. Мамед работает над собственной монографией и попутно перевел известный труд В.М. Жирмунского о тюркском стихе… Все же знаменитому азербайджанскому поэту и на склоне дней не судьба стать кабинетным ученым. Новые стихотворные сборники выходят один за другим.
Мамед Исмаил народен и классичен. Нередко в его стихах простецкая разговорная интонация (в переводе практически непередаваемая) сочетается с глубиной выстраданной мысли и строгостью формы (с трудом выдерживаемой при попытке передачи на другом языке). Пишет Мамед о родной стране, с которой ему надолго пришлось расстаться. А еще — о любви и смерти, то есть о самом главном. Мне кажется, что в подлиннике эти строфы и строки сделаны “на разрыв аорты” (возьмем выражение у Мандельштама). Ничем не заменишь стиховой силы и подлинной страсти, а в преданности лирика избранной теме нет ничего необычного. Поскольку вся мировая поэзия родилась из безответной первой любви.
Михаил Синельников
Мамед Исмаил
Полтора года назад я навестил Мамеда в Чанаккале, где он теперь живет и профессорствует в местном университете. Из окна аудитории видны Дарданеллы с медленно проходящими кораблями. Невдалеке от города — Гомерова Троя, раскопанная Шлиманом и его продолжателями. Серые оливы веют античной Грецией, и Мамед пишет: “Вот уже десять лет в Асосе старый Аристотель учит меня, давая уроки разлуки…” Немало времени занимают исследования в области стиховедения. Мамед работает над собственной монографией и попутно перевел известный труд В.М. Жирмунского о тюркском стихе… Все же знаменитому азербайджанскому поэту и на склоне дней не судьба стать кабинетным ученым. Новые стихотворные сборники выходят один за другим.
Мамед Исмаил народен и классичен. Нередко в его стихах простецкая разговорная интонация (в переводе практически непередаваемая) сочетается с глубиной выстраданной мысли и строгостью формы (с трудом выдерживаемой при попытке передачи на другом языке). Пишет Мамед о родной стране, с которой ему надолго пришлось расстаться. А еще — о любви и смерти, то есть о самом главном. Мне кажется, что в подлиннике эти строфы и строки сделаны “на разрыв аорты” (возьмем выражение у Мандельштама). Ничем не заменишь стиховой силы и подлинной страсти, а в преданности лирика избранной теме нет ничего необычного. Поскольку вся мировая поэзия родилась из безответной первой любви.
Михаил Синельников
Любовь
Так случилось, что первой любовью моей
Стала ты по велению дальней весны,
И не знаешь, что, сколько б ни минуло дней,
Я в долгу пред тобой, ведь поэты верны…
Став чужой, ты ушла, ибо страсть тяжела,
Эту тяжесть со мной не могла ты пронесть.
Где тебя не бывало, тоской ты была,
Я не знаю, чем сделалась там, где ты есть.
Стало в мире, когда я расстался с тобой,
Больше сгинувших без вести — серая мгла.
Видно, я пошутил со своею судьбой,
А шутить с ней не надо — всю душу сожгла.
Но ведь время давно прочертило межу…
Если глупо любить безответно, как я,
Лучше мне замолчать. Если слово скажу,
То в глазах твоих память заплачет моя.
Обмело мои волосы долгой зимой,
Все случилось, как чуяло сердце мое…
Может быть, что прекрасней любимой самой
Отдаленная, смутная память ее.
Оказалось, не лечится рана любви,
Но мечта словно поезд летит скоростной
Между родиной, где ты на ней ни живи,
И чужбиной моей, меж тобою и мной.
Ненароком судьба жизнь спалила мою,
Дни растративши зря, ничего я не спас…
Нет у этого имени в нашем краю,
Я не знаю, как это зовется у вас.
Тебе
Мог бы я среди многих бед умереть,
Мог, всходя на скалистый хребет, умереть,
Мог бы я и в пятнадцать лет умереть,
Но я ждал — не мог упустить тебя.
Я, надежду теряя, тебя обрел,
Я, судьбу укоряя, тебя обрел,
Безнадежно мечтая, тебя обрел,
Чтоб и в этой стране находить тебя.
Хочет шалью твоею стать мягкая мгла,
Луговая трава для тебя расцвела,
Грустно солнцу, поскольку ты в тень ушла, —
Будут солнце и тень любить тебя.
Жизнь пройдет, но догонит прошлое нас,
Если хочешь, верну тебе каждый час,
Дай, умру за тебя, я еще не угас,
Ибо сердце не может забыть тебя.
Туча
Что же в рот набрала ты воды дополна?
Ты ль вопрос без ответа?.. Тягуча,
Почему, как поминки мои, ты мрачна,
Почему ты бежишь, становясь все черней, туча?
Срок мой, кажется, вышел, но дай еще срок!
Остальное — пустое, твой гребень высок…
Подожди, одолжи мне свой черный платок,
Чтоб глаза утереть, и меня пожалей, туча!
Или я побегу, или ты догони!
Ты — как выдох последний среди болтовни.
Если хочешь, поплачь в эти тусклые дни,
Я послушаю голос печали твоей, туча.
Тотчас все, что похитила, мне возврати,
А не то укажи мне концовку пути,
С высоты дождевую веревку спусти!
Может быть, я схвачусь и повешусь на ней, туча.
Разве ты из воды? Нет, скажи из чего?
Пустота превратилась в твое существо.
Может быть, ты — мой сон? Как понять мне его?
Как тебя мне постичь? Ты всего мне родней, туча.
Смотрит осень, с пустыми руками идя,
И зима появляется чуть погодя.
О, как сладко мне слушать молитву дождя!
Прочитай мне ее и на землю пролей, туча!
Да, куда бы тебя не отнес ветровей,
Все равно не уйдешь от отчизны своей…
Эта жизнь на чужбине… Что молвить о ней?
Что еще напишу до скончания дней, туча?
Перевод Михаила Синельникова