Окончание
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2009
Окончание. Начало см. “ДН” № 9, 2009.
IV
Земля не всегда была таким сложным организмом, каким мы знаем ее сегодня: такой она стала по мере развития жизни. Неоднократно этому развитию грозила гибель: речь идет о больших оледенениях или периодах, когда возникала возможность “перегрева” планеты. Мы уже говорили об “эффекте Венеры”, но достаточно земным температурам в среднем опуститься всего на 8 градусов Цельсия, как начнется лавинообразный и необратимый процесс превращения Земли в мертвую планету типа Марса. Земля подходила к этому пределу многократно. Оледенения длились миллионы лет. Это было так давно, что тогда и жизни-то еще никакой не было: тело планеты справилось с ними само, при помощи внутреннего тепла и атмосферы. Земля как бы боролась за то, чтобы стать испытательным полигоном для жизни. Последнее, третичное оледенение было относительно мягким потому, что в это время на Земле была уже очень высокоразвитая жизнь, и прежде всего богатая растительность. А как писал академик В.Вернадский, с развитием ковра растительности Земля получила “блок управления”. Еще бы! Без растительности кислород, дающий жизнь животному миру, немедленно “вошел бы в соединение с водородом и углеродом органических соединений, серой и азотом вулканических выбросов и исчез бы, как исчез из атмосферы других планет” (см. А.Арманд. Эксперимент “Гея”. Проблема Живой Земли. М., 2001). Точно так же растительностью регулируются те самые доли процентов парниковых газов в атмосфере, которые иначе не отрегулировать бы никакими сверхточными приборами. Так что “под управлением” растительности Земля прошла долгий и славный путь. Появился человек. Началось и благополучно закончилось Плейстоценовое оледенение. Вымерли мамонты и саблезубые тигры. Родились и пали великие цивилизации Вавилона, Египта и Рима. Незыблемо стоял Китай. Человечество пережило инквизицию, эпоху великих географических открытий, конкисту, несколько десятков революций, индустриальный бум, две мировые войны, лагеря и концлагеря, взрывы и испытания атомных и водородных бомб и ежегодные чемпионаты по футболу. Живая Земля выдержала все это. В XX и XXI веке человек стал самой важной фигурой на Земле. Важнее, чем растения. Он заявил об этом, вырубая девственные тропические и таежные леса. Человек пришел к управлению планетой (как это предсказывал академик В.Вернадский) с автоматом в одной руке и заправочным “пистолетом” в другой. Как же Гея отреагировала на это? Честно говоря, она, кажется, восприняла “смену управляющего” как глубокий кризис: слишком еще эгоистичны его побуждения, слишком резки и агрессивны движения, да и разум, который должен был бы сказать свое слово, забрызган какими-то подозрительными синюшными пятнами. Что нам до представлений великих ученых о “ноосфере”, если чуть не половина человечества мечтает расправиться с другой половиной! Возможно, растения тоже когда-то спровоцировали кризис на Земле: они вылезли на сушу как простые захватчики, они наделали кислороду и буквально задушили все низшие, анаэробные формы жизни, “дышащие” метаном (которые в виде рудиментов давно минувших эпох сохранились лишь подо льдом некоторых озер в Антарктиде), но в конце-то концов они привели Землю к этому самому гомеостазу? А человек? Понимает ли он само слово “гомеостаз”? Да уж вряд ли! “Новые управляющие” как будто и не подозревали, что на них свалится такая ответственность — Живая Земля! Не школьный двор, не боксерский ринг, не Госдума и не другое какое-нибудь поле для мордобоя, а в некотором смысле уникальное живое существо, носитель всей этой, прости Господи, эволюции…
Будем строги, но справедливы: знания о Земле развивались очень медленно и вплоть до ХХ века не выходили за пределы физической географии; речь шла о климатах, розе ветров, штормах и течениях, землетрясениях и тектонике земных плит. При этом все эти вещи представлялись само собой разумеющимися и, конечно, в конце XIX — начале XX века никто бы не поверил, что решающую роль во многих процессах, которые мы привычно связываем с “земными катаклизмами”, может играть человек. Конец этому идиотическому неведению положила экология. Короче, в какой-то момент было замечено, что промышленная деятельность человечества достигла такой интенсивности, что начала заметно усиливать парниковый эффект, который, по тогдашним прогнозам, через 500—1000 лет должен был привести к гибели людей (так в начале 80-х заявил Шервуд Роуленд, химик из Калифорнийского университета). Потом оказалось, что дело гораздо хуже, что речь идет всего лишь о десятках лет, и к
20-м годам нашего века уже планировалось потепление в среднем на 9 градусов по Фаренгейту, и хотя это всего около 2 градусов по Цельсию, мы повторим, что Гея жизнеспособна в очень узком температурном диапазоне, к тому же эти показатели давно уже превзойдены, и все это не на шутку грозит “новым управляющим” полетом по венерианскому сценарию…
Обнаружились и стали объектом пристального изучения “озоновые дыры”, пропускающие “жесткое” космическое излучение, несущее гибель всему живому. Оказалось, что источником этих прорех в небе являются не только широко используемые в промышленности хлорфторуглероды (напр. фреон, который содержится в каждом холодильнике), но и космические ракеты, мощные современные турбореактивные лайнеры, которые попросту “пробивают дыры” в озоновом слое и даже… азотные удобрения, которые, входя в соединение с неустойчивым озоном, потихоньку “проедают” его! Лишь специалистам известно, что уже в 1992 году в южных областях Чили уровень канцерогенной радиации из-за озоновой дыры над Антарктикой в пиковые дни повышался на 1000 процентов. “Это можно сравнить лишь с высадкой марсиан на Землю”, — сказал тогда Хайме Абарка — единственный дерматолог в Пуэнта-Аренасе. Нельзя сказать, что эти слова не были услышаны. Напротив, они облетели весь свет, но… ничего не изменилось. Все попытки “затормозить” процесс разрушения озонового слоя пока носят примерно тот же характер, что и попытки “затормозить” разрушение жизни на Земле вообще: речь идет о чистоте вод, атмосферы, вырубке лесов, замене естественного ландшафта на современный урбанизированный на огромных, в тысячи квадратных километров, территориях, всеобщем усилении человеческой нагрузки на природу. Индустриальную цивилизацию нельзя остановить — так же, как нельзя развернуть вспять время. Может быть, через нее можно пройти. Может статься, только суперсовременные энергоемкие технологии вкупе с новым взглядом на мир подскажут человечеству выход из тупика, в который оно само себя загнало. В любом случае мы опять упремся в то, вокруг чего кружим и кружим: наше отсталое сознание вступило в острое противоречие с планетарной жизнью.
Не надо, думаю, говорить, насколько это серьезно. Ибо это значит, что человек со своим жадным умом силится противостоять Земной Жизни, имеющей за спиной миллиарды лет эволюции. Поразмыслив хорошенько, мы, разумеется, поймем, что силы не равны. Тогда что мы творим?! Вдумайтесь: “…Калифорнийский специалист по окружающей среде Дэвид Бауэр придумал весьма остроумную историю, сжав время существования Земли до шести дней библейского творения.
По сценарию Бауэра Земля была создана в воскресенье в полночь. Жизнь в форме первых бактериальных клеток появляется во вторник утром, примерно в 8:00. Первые два с половиной дня эволюционирует микрокосм; к четвергу, в полночь, он окончательно упрочивается, регулируя всю планетарную систему. В пятницу, примерно в 16:00, микроорганизмы изобретают половое размножение, а в субботу, последний день творения, начинают развиваться все крупные формы жизни.
Около 1:30 в субботу формируются первые морские животные, за ними два часа спустя следуют амфибии и насекомые. Без пяти пять пополудни (16:55. — В.Г.) появляются огромные рептилии, которые бродят по густым тропикам земли в течение примерно пяти часов, а затем, приблизительно в 21:45, внезапно вымирают. Тем временем к вечеру, около 17:30, на Земле появляются млекопитающие, а немного погодя, примерно в 19:15, — птицы.
Незадолго до 22:00 часть обитающих на деревьях тропических приматов эволюционирует в первых приматов, а через час некоторые из них эволюционируют в мартышек. Около 23:40 появляются человекообразные обезьяны. За восемь минут до полуночи первые южные обезьяны распрямляются и начинают ходить на двух ногах. Пять минут спустя они исчезают. Первый вид людей, Homo Habilis, появляется без четырех двенадцать, эволюционирует в Homo erectus через полминуты, а в архаические формы Homo Sapiens — за тридцать секунд до полуночи. Неандертальцы господствуют в Европе и Азии 9 секунд и исчезают за 4 секунды до полуночи. И, наконец, за 11 секунд до полуночи в Африке и Азии и за 5 секунд — в Европе появляются первые современные люди. Вся зафиксированная история человечества длится уже примерно 0,7 секунды”. На что мы рассчитываем в своей беспримерной гордыне, жалкие новорожденные планеты? Мы можем рассчитывать только на собственный мозг. На то, что он, помимо наших резонов, спасет и оттащит нас, дураков, от той пропасти, на краю которой мы стоим.
Впрочем, дураков не оттащит. Ну, а остальных, за вычетом погибших и пропавших без вести, очевидно, ждет еще один виток эволюции, в результате которого мы, наконец, превратимся в разумные существа. И тогда — о! — многие “тайны” станут обычным знанием для нас. Разумеется, если мы сумеем успешно преодолеть еще одну нешуточную ловушку, которую человечество уготовило себе на пути прогресса.
Проблема № 3: демографический взрыв, или
Конец истории
I
Когда я возвращался с интервью, у входа в метро “Чистые пруды” чернокожие парни раздавали прохожим рекламные буклеты. Никогда прежде не видел их здесь: буклеты всегда раздавали студенты или женщины пенсионного возраста. Я зафиксировал чернокожих, потому что они ложились точно в тему нашего разговора с директором Института демографии Высшей школы экономики А.Г.Вишневским: мир меняется ежедневно и необратимо. Эти перемены глобальны, они начались давно, но мы предпочитаем их не замечать или реагировать примитивно-раздраженно, чем, однако, проблемы не снимаются. Раздражение лишь мешает взглянуть нам правде в глаза. И демографический взрыв, о котором мы говорили, — невероятный, никогда не бывалый за всю историю человечества рост населения земного шара — он, значит, добросил до павильона метро “Чистые пруды” этих вот трех, черных, как антрацит, парней из Африки. Ну а дальше все пошло как нарочно. В метро на станции “Парк культуры” дружное скандирование: “Чурки — вон!” “Чурки — вон!” Тоже в тему. Поздняя электричка: первый человек, которого я вижу в тамбуре, — здоровенный мулат, покуривающий сигарету. В вагоне — полный пасьянс национальностей, которыми столица обеспечивает строительный бум, уборку улиц и павильонов гипермаркетов, обслуживание бесконечных потоков посетителей в пищевых сетях “Му-Му”, торговлю в палатках, на рынках и другие свои надобности: молдаване, среднеазиаты, выходцы с Северного Кавказа. Движение электрички сопровождается разговорами по мобильникам на дюжине неизвестных мне языков. В чьих-то наушниках звучит музыка: абсолютно восточная музыка со словами на каком-то мяукающем русском. Вот это что-то новенькое! Это вам не Земфира с ее изысканными восточными голосовыми намеками. Это культурный продукт нового времени: интонационное освоение в азиатской музыке русского языка, максимально приближенного по звучанию к языку тюркскому… Две студенточки, отгородившиеся от мира втиснутыми в ушки наушниками с ритмами “техно”. И, наконец, еще один персонаж: офицер, капитан, пытающийся удержаться в реальности с помощью газеты международного союза советских офицеров. Это было непросто. Чуждая реальность давила его со всех сторон. И только плакат 1941 года “Родина-мать зовет!”, помещенный на первой полосе газеты, казалось, вселял в него силы. Несуществующая более Родина звала его. Несуществующая, она в него верила. Виски капитана были влажны от пота. В Переделкино я вышел на платформу и с удовольствием вдохнул прохладный воздух, оставшись в одиночестве. Тем не менее где-то глубоко в душе таилось чувство, будто я только что узнал от врача неприятный диагноз о состоянии небезразличного мне больного и рано или поздно придется выкладывать близким все, что я узнал.
Больной — это наша страна. Вернее, мир. Весь мир. А близкие — это вы, дорогие читатели. Обычно мне, как журналисту, прежде чем выкладывать тему перед читателями, удается как-то гармонизировать ее, выстроить в свете надежды. Причем довольно быстро. И каким-то чудесным образом быстро прихожу к убеждению, что, как бы ни были сложны и глобальны (читай: завязаны друг на друга) проблемы современного мира, все устроится, люди поймут и договорятся, время простых решений прошло, мы научимся принимать сложные… Наверное, это просто пофессиональная привычка или самоцензура: чуть-чуть подслащивать пилюлю. Но эти крики в метро… Эта электричка… Вот, эти люди в вагоне — они-то хотя бы сумеют договориться между собой? Сомневаюсь. Они разобщены, разноязыки, напряжены. Необходимо мощное смысловое вливание, мощная духовная доминанта, пассионарий, пророк, которому они поверили бы и через это стали бы восприимчивы к проблемам более важным, чем их собственные невзгоды, поверили бы в то, что они — братья. Это важнее всего. Братья по земной юдоли. Но, возможно, прав А.Г.Вишневский, и человечеству придется пережить 150—200 трудных лет, чтобы осознать это. И тогда диагноз, который я вынужден буду сообщить вам, читатель, может быть просто сформулирован словами моего собеседника: “Есть вещи, которые кажутся. Есть вещи, которые не хочется, чтобы они были, а они есть. Что поделаешь? Наша задача не в том, чтобы хотеть или не хотеть, а в том, чтобы видеть то, как оно есть…”
II
Я — коренной москвич в четвертом поколении по отцовской и в третьем — по материнской линии. И прожив в городе, где я родился, 48 лет, крики “понаехали!” слышал, разумеется, не раз. И всякий раз мне было стыдно: потому что “понаехали” орали труженикам Тулы, Калуги, Ярославля и вообще всея Руси, когда они приезжали за продуктами в единственный снабжаемый “по первой категории” город СССР; “понаехали” кричали выходцам из наших русских деревень, превращенных в бесправных “лимитчиков”, которых десятками и сотнями тысяч употребляли стройки, ЗИЛ, АЗЛК и бесчисленные номерные ЖБК нашего растущего города, то же самое кричат сейчас мигрантам из СНГ — лишь с большей злостью, с большим остервенением. Но речь не об отношении к мигрантам.
Мигранты в России — лишь маленькая часть мировой проблемы, имя которой — “Демографический взрыв”, или, как предложил профессор С.П.Капица, “Демографическая революция”, результатом которой станет полное изменение привычной нам демографической картины мира, а также, по-видимому, государственных границ, если к концу эпохи Взрыва границы вообще будут нужны.
О чем речь?
В ХХ веке мир пережил невероятное изменение, подобного которому, повторюсь, в человеческой истории не было и, очевидно, не будет: за сто лет население мира увеличилось в четыре раза. До этого оно росло очень медленно и только в конце XIX века достигло 1 миллиарда человек. А в ХХ веке картина полностью изменилась, и даже “корректирующая” двух мировых войн, нескольких революций, холокоста и сталинского геноцида, в сумме стоившая человечеству 250—280 миллионов жизней, никак существенным образом не повлияла на рост мирового населения, которое к 2000 году достигло 6,5 миллиарда человек при суммарной рождаемости в 240 тысяч человек в день. Собственно, демографический взрыв был обусловлен успехами в медицине и, как следствие, снижением смертности. Когда из развитых стран лекарства (прежде всего антибиотики, победившие детскую смертность) и некоторые выработанные европейской культурой правила гигиены достигли стран “третьего мира”, началась неуправляемая цепная реакция, поистине “взрывной” рост населения, поскольку там высокая рождаемость традиционно была запрограммирована на высокую смертность. В развитых странах к этому времени городская культура с ее ориентацией на малодетную семью полностью победила и там начался демографический спад. Это породило разные разбалансы и диспропорции, мощные миграционные процессы во всех бывших метрополиях (Англия, Франция), а также в Германии, США и других развитых странах, где прирост населения был уже примерно равен нулю. Россия в меньшей степени ощущала эти проблемы, пока не откачала все человеческие ресурсы из деревень, после чего проблема притока рабочей силы могла решаться только за счет мигрантов из бывших республик СССР.
Но демографический взрыв породил не только проблему мигрантов. Экономический вызов — это главное и первейшее следствие демографического взрыва: ибо за очень короткое время, за один век, потребителей стало на 5 миллиардов (или в пять раз) больше. Промышленное и сельскохозяйственное производство в это время шло вперед семимильными шагами, но почти весь “прирост” съедал рост населения. Но чем больше нужно было производить товаров, жилищ, энергии, тем масштабнее и жестче воздействовал человек на природу, что привело к глобальному экологическому кризису и, в конечном счете, к глобальному потеплению. Наложившись друг на друга, потепление и перенаселение создают целый куст трудноразрешимых проблем, первая среди которых — “переселение народов”. Вообще, в эпоху демографического взрыва масштаб существенных социальных изменений, происходящих в течение жизни одного человека, стал столь значительным, что ни отдельная личность, ни общество в целом не успевают приспособиться к стрессам перемен миропорядка. Отсюда — целая цепочка проблем второго ряда: разрыв связи времен, распад сознания, моральный кризис, эрозия власти, коррупция, наркотизирующая роль культуры, “позволяющей людям существовать… подобно узникам в технически оснащенных тюремных камерах с виртуальным удовлетворением всех жизненных потребностей”. Если добавить к этому межнациональную и религиозную напряженность, растущую безработицу, наркотики, терроризм и т.д., мы получим довольно исчерпывающую картину того, чем обернулась для человечества “победа над смертью”.
Но есть еще одно немаловажное последствие, которое нужно научиться воспринимать спокойно: демографическая картина мира полностью изменилась. И прежде в развитых странах жила меньшая часть мирового населения. Но все же значительная. В 1900 году — одна треть. А когда начался демографический взрыв, то доля развитых стран, пресловутого “золотого миллиарда”, стала скукоживаться. Сейчас она уже меньше 20%, а в 2050 году по прогнозу ООН составит всего 13,5%. Все остальное — нынешние развивающиеся страны. При этом еще в 70-х годах СССР был третьей по количеству населения мировой державой после Китая и Индии. А теперь Россия в нынешних ее границах со своими 148 миллионами занимает девятое место после США, Индонезии, Бразилии, Пакистана, Бангладеш, Нигерии. Весьма скоро ее обгонят Эфиопия, Конго, Филиппины, Египет, Мексика…
В европейских странах (включая Россию) рождаемость будет низкой, население — сокращаться (по последнему прогнозу ООН — до 116 млн к 2050 году). В то же время в Азии и в Африке население еще будет расти, хоть и не столь быстрыми темпами, как прежде. Тогда какова перспектива, простите за выражение, “белого меньшинства”? Отвечу словами А.Г.Вишневского: “Не отрицая совершенно того, что нужно проводить продуманную демографическую политику, полагать по нашим внутренним соображениям, что мы этот мировой расклад можем изменить, сохранив себя как сообщество “белых людей”, — нереально. Не надо смешивать то, что мы хотели бы, с тем, что ждет нас в действительности. Если вы меня спросите, хотел бы я, я бы сказал — да, хотел. А если вы спрашиваете, реально ли это, я думаю, что это нереально. Поэтому нужно изменить саму оптику…”
III
Легко сказать: “изменить оптику!” За это и в глаз можно получить от рьяного патриота — вот и будет вам “оптика”! И вы думаете, я не понимаю этого патриота? Я его прекрасно понимаю. Потому что я сам рос во времена, когда “Правда” печатала — “Нас 250 миллионов!” — а мы радовались и ликовали, что в Штатах только 205. И после этого — даже непонятно, как это мы оказались в ряду вымирающих стран рядом с Белоруссией, Болгарией, Грузией, Германией, Латвией, Литвой, Польшей и Румынией? И почему у нас коэффициент рождаемости 1,3—1,4 ребенка на одну женщину, в то время как во Франции 2,0, а в США, с учетом мигрантов, и того выше? Ведь в начале ХХ века Россия была самой “рожающей” страной мира… Правда, это утверждение обычно забывают дополнить сведениями о смертности: в дореволюционной России из десяти родившихся на первом году жизни умирали трое; до двадцати лет доживали лишь 60% появившихся на свет, а средняя продолжительность жизни была 32 года. Но рождаемость! Вот что не дает покоя современным политикам и демагогам от науки. И честным обывателям тоже не дает. И мне не дает. И я, извините, со всей прямотой спрашиваю А.Г.Вишневского:
— А как же, мол, так, Анатолий Григорьевич, были же страшные ямы, одна Смута чего стоила — я читал: в городе моих предков, Весьегонске, осталось всего девять дворов — и ничего, возродились. В XIX веке там крупнейшая на Среднерусской возвышенности зимняя ярмарка была…
— Ну да, — говорит Анатолий Григорьевич, клоня красивую, кудрявую с сединой голову свою. — И в Европе треть населения вымерла от чумы — и тоже ничего.
А все дело в том, что биологические механизмы восстановления популяции — это совсем не то, что социокультурный механизм “демографического взрыва”, который, вообще-то говоря, есть аномалия…
И тут я многое понял в пафосе ученых, которые хотят аномальный рост населения привить сегодняшней России, которая и на простое воспроизводство неспособна. И даже приводят для этого аргументы. Вот, мол, в начале ХХ века экстраполяцию численности населения Российской империи на 60-е годы делали независимо друг от друга французы и Д.И.Менделеев, и несмотря на все несовершенство их счислений, результат они получили одинаковый — 500 миллионов человек. Вот это как-то греет слух. Солидно звучит. Поэтому все, кто исходит из решения демографических проблем России “внутренними силами”, невольно от этой цифры отталкиваются. Ну, не 500 миллионов россиян, так 200 к 2050 году, как будто Россия та же, что в начале ХХ века. Но такую рождаемость может дать только сильная аграрная страна, которой мы давно не являемся, пройдя через такое разорение деревни, которого не знало ни одно государство мира.
Ну, а все остальное, на что опираются наши “нацпроекты”, — это чистой воды демагогия. Для того чтобы реально повысить рождаемость россиян, нужно вложить огромные средства в перепрофилирование экономики и развитие сельского хозяйства, увеличить зарплаты минимум в 2—3 раза, создать дешевый жилищный фонд, нормальный пакет соцуслуг, а в конечном счете отказаться от роли страны — экспортера нефти и газа и создать для населения возможности “конкурентного взаимодействия с верхушкой иерархии и выяснения истинного рейтинга особей, образующих эту верхушку”, т.е. реальную демократию. И несмотря на то, что слова о “конкуренции особей” с головой выдают авторов этих строк, как биологов-эволюционистов, в конечном счете, и как обществоведы, они правы. До тех пор, пока наше государство будет защищать интересы сырьевого олигархата, все его призывы “повысить рождаемость” остаются демагогией, в действительности обрекая большую часть населения на безработицу, политическое бесправие и нищету. Немудрено, что в таких условиях население по-своему отвечает на призывы “роди патриота!”: на 100 рожденных детей у нас приходится 100 абортов — это самый высокий показатель в Европе.
IV
Уже было сказано, что демографический взрыв является аномалией. Естественные биологические законы и экологически-отрицательные обратные связи, определяющие в природе численность вида, очень медленно работают в современной человеческой популяции. Равно, как и социальные механизмы. Сдержать рост населения до сих пор удалось лишь Китаю при помощи очень жестких мер (один ребенок на семью), что привело к новым проблемам: например, значительному преобладанию мальчиков над девочками и, попросту говоря, “нехватке невест”. В Индии попытка обуздать рост населения была, по-видимому, одной из главных причин, которая вывела из политической игры партию Индийский национальный конгресс, возглавляемую Индирой и Радживом Ганди. Взрывом трудно управлять: точно так же, как трудно, в условиях взрыва, говорить об экологии (все ресурсы “съедаются” подчистую, лишь бы выжить) и правах человека. Какие, к чертовой бабушке, “права человека”, если в Бангладеш, с ее колоссальной плотностью населения, мощные наводнения ежегодно лишают это население крова, а площадь обрабатываемых сельскохозяйственных земель медленно, но неуклонно приближаются к 6 соткам на человека? Здесь не до прав человека, это, извините, Апокалипсис здесь-и-сейчас, и единственное, что хочется знать в этой связи — что будет дальше, если сейчас уже так?
Профессор С.П.Капица произвел любопытные подсчеты: Древний мир длился около трех тысяч лет, Средние века — тысячу лет, Новое время — триста лет, а новейшая история — чуть больше ста лет. Сколько же продлится постновейшая история и не будет ли она концом истории вообще, как предположил американский футуролог Фрэнсис Фукуяма? Но понять феномен “сжатия времени” невозможно без сопоставления с динамикой роста населения. Максимальную скорость роста — 2% в год — человечество миновало в 1960 году. С тех пор население земного шара многократно увеличилось, но чем дальше, тем этот рост медленнее. В развитых странах рождаемость не обеспечивает даже нулевой баланс; она сокращается даже там, где население растет — в Африке и Азии. Это — новая культурная парадигма, рожденная катастрофой, которой стал демографический взрыв. Прогнозы ООН близки к оптимизму: “пик” взрыва пройден и при благоприятном для человечества раскладе к 2050 году население Земли стабилизируется на максимальном уровне в 9—9,5 миллиарда человек, после чего начнется спад. Аномалия — она на то и аномалия, чтобы не продолжаться слишком долго. Да и “взрыв”, как метафора, подразумевает бурное расширение — и довольно скорое исчерпывание породившей этот взрыв энергии.
Что значит “скоро” на языке человеческой цивилизации? Есть экстремисты, полагающие, что уже сейчас можно приступить к планомерному снижению рождаемости вдвое (один ребенок на семью), а то и в пять-десять раз (один ребенок на 5—10 женщин). Это чисто формальный подсчет, который идет вразрез с самой биологической природой человека. Поэтому процесс займет скорее всего пару столетий. Если на это время придется пик “глобального потепления”, человечеству, как говорил А.Г.Вишневский, придется пережить “трудный” период, затрачивая всю свою экономическую мощь на переустройство мира: создание местообитания и рабочих мест для сотен миллионов мигрантов, напряжение всех ресурсов земли для того, чтобы прокормить человечество: сейчас мы, по счастью, можем только догадываться, что там еще может быть. Возможно, искусства и науки придут в упадок и, как в период раннего Средневековья, человечеству предстоит пережить “темные века” своей новейшей истории, занимаясь на практике стратегиями выживания. В случае если кому-нибудь придет в голову, что война — это самый простой и эффективный выход из сложившейся ситуации, будет еще хуже. “Война” — непопулярный бренд в цивилизованном мире, но вполне “политкорректный”, скажем, в африканских странах, где людям, как говорится, “терять нечего”. Кроме того, например, нынешний кризис неожиданно обнаружил мощные потенции китайской экспансии. И куда, казалось бы? — В Африку! Пекин не страдает никакими политическими комплексами по поводу “демократии” и готов сотрудничать с любыми режимами, устанавливая с ними откровенно коррупционные связи: нынешним кризисом он воспользовался для того, чтобы буквально “скупить на корню” природные ресурсы “Черного континента”. Китайцы работают в Африке так же, как и в России, варварски эксплуатируя отданные им “в аренду” природные ресурсы и завозя сотни тысяч своих рабочих. Но главное, что Китаю удалось начисто вытеснить США, “по умолчанию” считавших Африку “своей”. Вопрос о том, куда в случае чего азиатский гигант направит свои экспансионистские устремления, всегда был небезразличен США. И коль Поднебесная подводит под свой купол “зоны влияния”, которые американцы считали своими, в политике возникает старая тема — дать Пекину понять, что, если он отступится от Африки или Латинской Америки, Вашингтон не будет возражать против того, чтобы Китай прибрал к рукам Россию со всеми ее богатствами.
V
Четыре года назад я проехал по трассе Чита—Хабаровск (представляющей собой самую плохую дорогу в мире) и могу засвидетельствовать иррациональное, цепенящее ощущение пустоты, которое преследовало меня на протяжении всех этих 2 тысяч километров. Потом крошечный островок цивилизации — Хабаровск — и опять пустота, почти до самого Владивостока. В Хабаровском крае и в Приморье сейчас живет всего 7,5 миллиона человек. А на том берегу Амура, в Китае, — больше 100 миллионов. При этом число китайских мигрантов, работающих в России, давно перевалило за несколько миллионов, и сколько их в точности — не знает никто. Однако известно, что китайцы “скачали” из России все что могли. Прекрасные кедровники в бассейне Бикина, на родине малого народа удэгейцев, сведены с циничным равнодушием не только к протестам удэгейцев, но и властей. Местные браконьеры работают на “китайскую медицину”, поставляя сырье — уссурийских тигров и амурского леопарда. Все идет в дело: папоротник, женьшень, металлолом, русские женщины. Сейчас границей активного проникновения Китая в Россию является Екатеринбург. Прокитайские сайты в интернете пропагандируют экспорт китайской рабочей силы в Центральную Россию и при этом откровенно пренебрежительно говорят о мигрантах из Средней Азии, которые “по сравнению с китайцами”, мол, плохие рабочие.
И тут мне вновь хочется вспомнить тот вагон электрички, с которого мы начинали свое путешествие, и помянуть тех самых “понаехавших” мигрантов добрым словом: они, по крайней мере, не посягают на нашу государственность. В случае с китайцами так просто не отделаешься. Китайская идентичность — одна из самых крепких в мире, и если в Средние века китайцам удалось ассимилировать даже евреев (а это крепкие орешки, стоит признать), то в случае серьезной экспансии “переварить” нас (при численном соотношении 1:100) им, я думаю, не составит труда. Так что всякий разговор о мигрантах вообще я считаю бессмысленным. Весь мир переживает эпоху миграций — это не просто настоящее, а уже в некоторой степени прошлое — и я не понимаю, почему Россия должна вставать в какую-то особую позу по отношению к этому процессу. Потому что никакой позиции здесь быть не может, границы фактически сметены в мировом масштабе. И, следовательно, позиция может быть только в том, как строить миграционную политику, как вовлекать мигрантов в нашу культуру, как сделать так, чтобы наша культура заработала в них. Не думаю, что это слишком сложно — еще недавно мы были частью единого целого и русская культура, худо-бедно преподанная в школе, была не пустым звуком.
А.Г.Вишневский: “Когда в свое время в Советском Союзе в 20—30-е годы шла массовая миграция сельского населения, оно тоже было не совсем того качества, которое хотели бы иметь ленинградцы или москвичи, но тогда действовали механизмы — начиная от ликбезов и кончая системой образования, которые крестьян “перерабатывали” в горожан. А по отношению к мигрантам никто не считает нужным это делать. Они чужие. И за это равнодушие можно потом поплатиться. У мигрантов должен быть свет в конце туннеля — российское гражданство, если они хотят здесь жить. Для этого должна быть система, аналогичная американской “green card”, — сначала вы получаете право на жительство и на работу в стране, причем любое правонарушение для вас — крах, запрет на гражданство. Армия, школа, работа — это мощные интеграционные системы. Нам надо как-то выстраивать свою линию в современной мировой ситуации. Мы все-таки принадлежим к не самым бедным странам и в этом смысле со своими огромными пустыми территориями и огромными богатствами представляем собой лакомый кусок. Отсюда вопрос: как должна вести себя Россия в клубе “Золотого миллиарда”? Мы выходим из этого клуба и уповаем на наши хорошие отношения с Китаем? Это очень опасно. Или мы остаемся? Тогда с одной стороны — США, с другой — Евросоюз. Если мы претендуем на то, чтобы быть третьей и весомой силой, то Россия должна стать на путь какой-то реинтеграции бывшего советского пространства, не в плане восстановления СССР, а в плане создания чего-то похожего на Европейский союз. В основу этого пространства можно положить общий рынок труда”.
Уже сегодня ясно, что без мигрантов “проваливаются” целые отрасли российской экономики. С другой стороны, жители СНГ, работающие в России, переводят в свои страны столько денег, сколько поступает в эти страны по каналам официального партнерства. Все очень связано. Если сегодня выдворить всех нелегальных мигрантов за пределы России — это будет означать начало войны в тех странах, в которые они вернутся, — потому что это будет 10—12 миллионов мужчин, оставшихся без денег и без работы. В результате к власти придут режимы откровенно антироссийские. Нужно нам это? Нет. Зачем нам лишние враги? Мы и так наплодили их без счету, как будто нарываемся на ссору. А нарываться нам не нужно, нам нужно осторожно и умело прокладывать курс, чтобы не посадить свой корабль на рифы. Ибо знаете, что самое обидное? Опьянив себя ура-патриотическими лозунгами, так и остаться дураками, ничего не понять и в конце концов столкнуться с такими проблемами, которые поставят под сомнение само существование России как государства.
VI
Знаете о чем я вдруг вспомнил? О парижском метро. Как из освещенного мира ночных улиц и площадей, по которым едут сонмы автомобилей, в которых сидят французы, спускаешься вниз, будто в темную подземную реку: это возвращаются в свои пригороды невидимые днем грузчики и посудомойки, курьеры, бебиситтеры и прочие представители непрестижных профессий: темнокожие французы, пока еще занимающие нижние этажи социальной лестницы. Когда-нибудь, лет через двести, эти потоки сольются, и тогда французы будут такими, ну, как кофе с молоком, с легкой африканской припухлостью губ. Вам это кажется ужасным? А вот им, я убежден, не будет казаться. Ведь вам же не кажется слишком драматичным исчезновение кельтов и римлян, которые когда-то пытались научить тогда еще диких франков своей латыни… Вот, и у нас будет что-нибудь в этом роде, и мигранты, впрыснув свежей крови в усталый пьяный генофонд, будут называть себя русскими, потому что будут смотреть телевизор и слушать “авторадио” на русском языке, ходить в российскую школу, служить в Российской армии. И вам, и мне при определенных обстоятельствах это может показаться ужасным, но и в вас и во мне слишком много прошлого, слишком много того, что хочет, чтобы все осталось, как есть, а еще лучше — как было. Но спросите детей, поделитесь с ними ностальгией о своем “как было” — и они не поймут вас. У них общие кино- и мультгерои, общие компьютерные игры, общие джинсы, топики, фенечки и диджеи на весь мир. И я даже подумал, что современная масс-культура — она, быть может, выполняет мощную цивилизационную функцию, объединяя — на примитивном, конечно, уровне, но как иначе поймут друг друга русский, японец, удмурт и индеец-кечуа? — разноплеменную молодежь в ЧЕЛОВЕЧЕСТВО. Универсальное человечество конца информационой эпохи. Все, разумеется, может быть и не так, для преодоления глобального кризиса необходимо понимание не на примитивных, а на самых высоких уровнях, уровнях, лежащих в основании любой человеческой культуры, всех мировых религий. Масс-культура может оказаться очередной ловушкой, усыпляющей человеческую бдительность, способность к конструктивному общению и состраданию, — тогда, увы, помимо всех уже известных аспектов глобального кризиса, нам придется преодолевать еще один: информационный. Масс-культура может оказаться просто-напросто спамом современной цивилизации потребления, которая забивает информационные каналы, с помощью которых людям действительно предстоит выработать коллективное новое понимание ситуации. Без этого — я уже говорил — решение современных глобальных проблем невозможно…
Надеюсь, когда-нибудь, в конце “трудного времени”, когда население Земли снизится до… ну, до скольки бы вы хотели? Во времена Пушкина русских не было и сорока миллионов — и это не казалось мало. Так вот, хорошо бы, чтоб снизилось миллиардов до двух — встанут, обязательно встанут перед людьми и серьезные вопросы, которые так грубо и оголтело человечество пытается решить сейчас, оглушенное ударной волной демографического взрыва: о глобальном контроле над ресурсами, об ответственности культуры и носителей информации, о качестве жизни и, главное, — о качестве человека. И задача мыслящих людей — пронести накопленное на рубеже XX—XXI веков высокое знание о мире и о человеке сквозь “трудное время”, когда людям действительно придется непросто.