Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2009
Большой и грузный “Кадиллак Эскалада” въехал в деревню. Небогатые дома слева и справа от главной дороги.
— Сюда, — показал на маленький проулок Олег.
— Я помню, — тихо ответил Алексей Николаевич, сидевший за рулем.
Машина свернула в узенький односторонний проезд, проехала несколько метров и остановилась около свежевыбеленного дома. Здесь жил отец Олега — садовника и домработника Алексея Николаевича. Калитка была приоткрыта, из-за забора слышался радостный лай.
— Батяня уже открыл, — Олег захлопнул за собой дверь “Кадиллака” и вошел во двор.
— Идем? — Алексей Николаевич повернулся к Димке, сидевшему на заднем сиденье.
— Ага, — Димка надвинул на лоб бейсболку и вышел из машины.
— Владимир Петрович, — отец Олега протянул руку Димке. Взгляд его небольших сухих глаз настороженно перебегал с Алексея Николаевича на Димку и обратно.
— Дима, — тот пожал маленькую ладонь.
Ростом Владимир Петрович едва достигал плеча Алексея Николаевича. Движения его щуплого тела были округлы и мягки. Он непрерывно улыбался, но Димке показалось, что он видит неприязнь и осуждение в его глазах.
— Очень приятно, — Владимир Петрович привычным жестом провел указательным пальцем по губам. — Проходите в дом. Обед на столе. Или сначала к собачке хотите?
На крыльцо вышла его жена — тоже невысокая, но полная, пышущая здоровьем и силой.
— Проходите, проходите… — Повторила она приглашение мужа, — у нас борщ, котлетки… Все горячее…
— Не беспокойтесь. Мы совсем ненадолго, — Алексей Николаевич предупредительным жестом отгородился от навязчивого гостеприимства хозяйки. — Собаку проведаем и поедем. Много дел.
Лай, доносившийся с задворок, сменился на радостное поскуливание. Димка и вслед за ним Алексей Николаевич прошли по тропинке в глубь сада.
— Да, там он, там. В загоне. — Проговорил им вслед Владимир Петрович. — Щеколду откиньте. Только… — Он хотел сказать что-то еще, но передумал и только досадливо махнул рукой.
Пуф — светло-рыжий “боксер” — появился в их семье одиннадцать лет назад. Димке тогда только исполнилось восемь. Необычное для собаки имя Димка и придумал — по аналогии с тем, как назвал знакомого лебедя главный герой книги “Винни- Пух” Кристофер Робин — если вдруг собака не откликнется, то всегда можно сделать вид, что у тебя просто усталая отдышка — “Пуф, пуф, пуф…”.
Со временем Пуф стал не Димкиной собакой, как задумывалось, а отцовой. С одной стороны, когда Пуф вырос и превратился из потешного щенка в большого и сильного пса с неуправляемым характером холерика, справиться с ним мог только Алексей Николаевич. С другой стороны, Димка начал лениться — убирать за Пуфом, ходить с ним гулять стало привычно и уже не так интересно. У отца же, наоборот, появилась какая-то внутренняя связь с Пуфом. Пес почувствовал в нем настоящего сильного хозяина, власти которого беспрекословно подчинился.
Они оба были счастливы на прогулках. Алексею Николаевичу очень нравилось необычное ощущение от общества собаки — одновременно и расслабляющее, дающее отдых от людей, и в то же время дарящее чувство живой и любвеобильной души рядом. А Пуф был чрезвычайно любвеобилен. Преданный взгляд, игры, облизывания, потоки слюны, остающиеся на брюках, рубашке… Позже, когда Алексей Николаевич увлекся охотой, они с Пуфом еще больше сблизились. У них появилось общее хобби, ставшее для обоих главным в жизни.
После развода Пуф остался с Алексеем Николаевичем, Димка — с мамой. Димка сначала скучал по добродушному слюнявому псу, но потом привык. Играл с ним, когда приходил к отцу в гости. Так ему даже больше нравилось. Было удобно — играл и развлекался с ним Димка, а кормил, выгуливал и ухаживал за псом Олег — садовник отца.
Потом Пуф неожиданно быстро состарился — поседела морда, сильно ослабело зрение, одряхлели ноги. Он стал часто мочиться под себя. Димка так и не узнал, чья это была идея — отца или садовника, но Пуфа отвезли в деревню, в дом к родителям Олега. У отца же появилась новая собака — теперь настоящей охотничьей породы Курцхаар.
Димка сначала обиделся на отца, хотел высказать ему все. В голове уже прокручивался гневный монолог: “Как ты мог?! Мы же в ответе за тех, кого приручаем. Неужели из-за своего бизнеса ты стал таким бессердечным и жестоким? Для тебя теперь только деньги и собственное удобство имеют значение? Все неприятные хлопоты хочешь переложить на окружающих — пусть они в грязи возятся за твои деньги, а ты весь чистенький останешься?”
Но Димка так ничего не сказал отцу. Понял, что не имеет права говорить. Во-первых, отец платил за его учебу, хорошо обеспечивал их с матерью, купил им квартиру. Во-вторых — и что гораздо важнее — Димка имел бы право высказать это все отцу, если бы сам забрал Пуфа домой и ухаживал за ним. Но он знал, что не сделает этого. У него и так постоянно не хватало времени — учеба, подработки, чтение специальной литературы, друзья. С засевшим где-то глубоко неприятным чувством приходилось осознавать, что он — такой же, как отец, и, возможно, на месте отца поступил бы так же. Поэтому все его возмущенные монологи ничего не стоили.
Димка откинул щеколду, открыл калитку и прошел внутрь загона. Пуф — полуслепой, с поседевшей мордой — бросился к нему с облизываниями. Виляя маленьким хвостиком (обрубком хвоста, согласно стандарту породы) и всем задом, он уперся мордой в пах наклонившемуся к нему Димке.
— Пес… Хороший пес… — Подошедший Алексей Николаевич с улыбкой погладил Пуфа, потрепал его загривок, шею, передние ноги. Пуф плавно сдвинулся в его сторону, деля себя и свою любовь меж двух бывших хозяев — оставив Димке свой вихляющий зад с просаживающимися от слабости ногами и трясь головой о брюки его отца.
— Задние ноги совсем плохи, — проговорил Алексей Николаевич и мягко погладил рыжую ляжку.
Димка промолчал.
— И похудел… — Добавил отец.
— Кормлю его, как говорили. — С готовностью отрапортовал незаметно подошедший Владимир Петрович. — Шарики даю, которые Олег привез. Мясо на рынке нашем покупаю.
Алексей Николаевич ничего не ответил, почесывая живот улегшегося на землю Пуфа.
— Хорошо, что из загона не выбежал, — через некоторое время проговорил Владимир Петрович, — а то он в огороде посадки топчет. Я этого боялся…
— Спасибо. — Алексей Николаевич протянул руку Владимиру Петровичу, когда они прощались у калитки. — Вы хорошо за ним ухаживаете.
— Вы это… — Владимир Петрович смущенно провел указательным пальцем по губам, — ботинок свой старый какой привезите… Или штаны ненужные.
Алексей Николаевич непонимающе на него посмотрел, нахмурив брови.
— Ест плохо… Тоскует. А так у него рядом запах хозяина будет — успокоится пес, — объяснил тот.
— М-м, да, конечно. — Немного смутившись, Алексей Николаевич отвернулся к калитке. — У меня как раз с собой, по-моему, есть.
Пройдя к машине, он открыл багажник и достал из пластмассового ящика старые кроссовки и спортивные штаны:
— На рыбалку сменные брал. Подойдут? — Он протянул их Владимиру Петровичу.
— Подойдут. Главное, чтобы ношеные были. — Владимир Петрович взял одежду и обувь. — Порода такая… — Извиняющимся голосом добавил он. — Другие бы ничего, а боксеры… — Досадливо махнул рукой.
— Спасибо вам, — Алексей Николаевич снова пожал его руку.
— Не за что, — глазки Владимира Петровича опять забегали по сторонам.
Гости уехали. Владимир Петрович вернулся во двор и направился к загону, рассматривая штаны и кроссовки, отданные Алексеем Николаевичем. На крыльцо вышла его жена:
— Дай одежду глянуть.
Владимир Петрович протянул ей штаны.
— Хорошие какие… Совсем с жиру бесятся. Себе возьми. Собака перебьется.
— Обещал собаке дать. — Хмуро буркнул Владимир Петрович. — Да и большие они мне.
— Сама вижу, что большие. Продадим, может? Или Игорю отдадим — ему как раз будут.
— Обещал собаке, — Владимир Петрович забрал у жены брюки.
— Да, конечно, широко живем… — Желчно ответила жена. — А что за ботинки? — Показала на кроссовки в руке мужа.
— Для пса тоже.
— Может, ему еще и рубашечку, и галстук?.. Дай псу ботинки, а штаны Игорю подарим.
Владимир Петрович глянул на жену, на кроссовки, потом молча протянул ей штаны.
Подойдя к загону, Владимир Петрович бросил через забор кроссовки. Пуф радостно к ним подбежал, обнюхал и лег рядом, положив морду на обувь хозяина.
Владимир Петрович развернулся и пошел в дом.
Следующий день Димка провел в библиотеке. Читал книгу американского ученого Джеймса Уотсона об истории открытия структуры ДНК. Читатели за столами сменялись. Поднимая над книгой голову, Димка смотрел на них, останавливая взгляд на названиях книг, которые они брали. Почему-то в названиях большинства книг фигурировали слова, связанные с финансами, экономикой и менеджментом.
Через стол от Димки села красивая девушка с длинными вьющимися волосами соломенного цвета. Димка отвернулся, но тут же снова перевел на нее взгляд. “Если у нее голубые глаза — подойду познакомлюсь”, — пришло неожиданное решение. Девушка повернула голову и посмотрела на него каким-то не то задумчивым, не то растерянным взглядом. Димка быстро отвернулся. В груди тревожно похолодело, сердце забилось чаще. Он украдкой посмотрел на корешок книги, лежавшей на столе девушки. “Финансовый учет”. Димка уткнулся в чтение Джеймса Уотсона. “Оставался еще вопрос о том, что нейтрализует отрицательные заряды фосфатных групп в скелете ДНК…” Но теперь сосредоточиться было гораздо сложнее. Он снова украдкой посмотрел на девушку. Необыкновенное красивое и одухотворенное лицо. Странно, но он не смог определить цвет глаз, когда она посмотрела на него. Почему она читает “Финансовый учет”, а не о жизни животных или птиц, например? Или какой-нибудь хороший роман? В мире ведь столько вещей, гораздо более интересных, чем финансовый учет… Девушка бросила на него быстрый равнодушный взгляд. Теперь он рассмотрел — глубокие темно-голубые глаза. Но почему она читает “Финансовый учет”? “Может, она — одна из этих черствых блондинок-стерв; мечтает стать богатой и властной бизнес-леди, — облегченно подумал Димка, — тогда совсем не стоит с ней знакомиться”.
Девушка переписывала что-то из книги в свой ноутбук.
“И ноут навороченный…” — Досадливо отметил Димка.
Через час девушка ушла.
“Ладно… Она, наверное, часто сюда ходит. Познакомлюсь в следующий раз”, — вздохнув, успокоился Димка.
Зато теперь, когда она ушла, он смог наконец вдумчиво перечитать фрагмент о нейтрализации отрицательных зарядов фосфатных групп в скелете ДНК и понять, что имел в виду автор.
Димка до сих пор был девственником. Иногда делал вид, что его интересует только наука. Иногда пытался познакомиться с какой-нибудь девушкой, пригласить ее на свидание, но осуществлял он это всегда настолько неумело и неуклюже, пытаясь при первой же встрече посвятить ее в увлекательный мир генной инженерии, что все потенциальные подруги сбегали от него в первый же день. Но чаще всего просто боялся подходить.
Иногда он думал, что у него серьезные психологические проблемы, и даже собирался обратиться к психологу. Иногда думал, что просто такова его ученая натура и судьба. “Я женат на науке”, — повторял чье-то известное выражение и с удовольствием слушал анекдоты про амурные отношения старых профессоров и молодых студенток. Представлял себе, что и он однажды, став знаменитым профессором, женится на какой-нибудь молодой, красивой и благоговеющей перед ним студентке.
Такие разные мысли, от самоуничижительных до самодовольно-мечтательных, непрерывно сменяли друг друга, терзая неокрепшее Димкино сознание.
Домой Димка вернулся поздно. После библиотеки гулял по улицам, сидел в сквере. Его наполняло какое-то странное чувство. Ожидание чего-то радостного и доброго и — в то же время — тревожное предчувствие неизвестного; как будто перед важным экзаменом, от которого будет зависеть его завтрашний день, а может быть, и вся жизнь. Хотелось продлить это состояние. И он сидел на скамейке, безразлично глядя на деревья перед собой.
Зазвонил его сотовый телефон. Достав трубку из рюкзака, он посмотрел на экран. “Мама”. Нажал на зеленую кнопку:
— Алло.
— Привет. Ты где? Ужин уже на столе.
— Я в сквере, — задумчиво ответил Димка.
— В каком сквере? Почему? Почему не дома до сих пор? — В голосе матери нарастало раздражение.
— Сейчас приду, — буркнул Димка и отключил телефон.
Он продлил свое странное состояние еще на три минуты, потом быстро поднялся со скамейки, закинул за спину рюкзак и направился к ближайшей автобусной остановке.
— Ты что, руки не помыл? — С подозрением глянула на него мама, держа в руках тарелку и половник.
— Помыл, — равнодушно ответил Димка.
— В городе опять кишечные инфекции. Уже несколько человек в инфекционку поступило.
— Мама, ты помнишь, у нас был старый коричневый плед?
Ирина Сергеевна на мгновение задумалась, налила Димке борща и поставила перед ним тарелку:
— Помню, конечно. Только не помню, где он сейчас. Может, во время переезда потеряли? А тебе зачем?
— Мне в горы нужно одеяло. С друзьями собираемся пойти.
— Жалко то одеяло. Оно такое хорошее, из верблюжьей шерсти.
— Ты даже не знаешь, где оно — может, действительно, потеряли — а тебе его жалко…
— Нет, найдем все-таки… — Ирина Сергеевна села за стол и уставилась задумчивым взглядом на Димку. — Может быть, оно у отца? — спросила через минуту.
— Не знаю. — Пожал плечами Димка.
— Позвоню ему, — Ирина Сергеевна встала со стула. — Но в горы тебе его все равно не дам. Испачкаешь его там и дымом пропахнет.
Она взяла телефонную трубку и набрала номер.
— Здравствуйте, Маша, — проговорила сухо.
— Меня зовут Мария, — ответил смешливый девичий голос на том конце провода.
— Я и говорю: Маша, позовите, пожалуйста, Алексея Николаевича.
— Сейчас. Но напомню еще раз, что меня зовут Мария, — смешливость исчезла из голоса невидимой собеседницы.
— Алло. — Трубку на том конце взял отец.
— Леша, привет. У тебя нет нашего коричневого одеяла, из верблюжьей шерсти?
— Оно у нас.
— Отдашь нам с Димкой? Димка в поход хочет идти, да и вообще оно нам нужно.
— Конечно. Вам завезти?
— Димка и сам может заехать. Все равно сейчас болтается целыми днями.
Димка слепил из куска хлеба мякиш, покрутил его в пальцах. “Фосфатная группа с отрицательными зарядами”, — проговорил тихо. Потом бросил мякиш в борщ, утопил его ложкой, смешал с капустой и картошкой, зачерпнул все вместе и отправил в рот.
Родители Димки были в разводе уже давно. Мать работала врачом в детской поликлинике. Отец был миллионером. Он стал им в некотором роде случайно — оказался в нужное время в нужном месте. Казахстан (как, впрочем, и многие другие республики бывшего Советского Союза) конца девяностых был щедр на таких “случайных” миллионеров. Димка жил с матерью в большой квартире в центре, недавно купленной для них отцом. Отец жил в новом особняке около парка Горького.
Следующим вечером Димка впервые увидел любовницу отца. Она открыла ему дверь, когда он пришел к отцу за одеялом.
— Дима? — Улыбнулась Мария.
— Ага. — Он боялся переступить порог.
— Заходи. Я так и поняла. Твой папан к соседям зашел, сейчас вернется. Ну проходи же.
Димка вошел в дом. Женщин с такой идеальной внешностью он раньше видел только на глянцевых обложках модных журналов и на телеканале “Fashion TV”.
Он даже снял засаленную бейсболку и пригладил взъерошенные на голове волосы, за что в следующее же мгновение на себя разозлился.
— Кофе будешь? — Мария пригласила Димку в кухню.
— Буду. Спасибо.
— Ты ведь, наверное, уже знаешь, что меня Марией зовут?
— Да. Отец говорил.
— Так ты кофе любишь?
— Не очень.
— А я очень люблю. Без кофе для меня и жизнь не жизнь. Хотя мой личный врач и рекомендует его ограничить. — Мария разлила кофе по чашкам. — Чем ты занимаешься в жизни? Учишься?
— Ага. Учусь, в универе, на биологическом.
— На биологическом? Интересный выбор.
— Отец против был. Но меня генная инженерия очень интересует.
— Генная инженерия? — Со снисходительной улыбкой посмотрела на него Мария.
— А вы? Вы чем занимаетесь?
— Ты можешь обращаться ко мне на “ты”.
Димка кивнул головой и отпил глоток обжигающего кофе.
— Я разными вещами занимаюсь. Много различных дел, проектов бывает…
Жизнь Марии, оказалось, полна забот. Утром — шейпинг и бассейн, потом завтрак, косметолог, солярий. Почти случайный визит в магазин. Преднамеренный визит в “Рамстор” за продуктами. Обед, встреча с подружкой, портниха, парикмахерская. Еще один почти случайный визит в другой магазин. Ужин, статья в “Космополитене”, бар, отход ко сну. Иногда еще танцы. И совсем нет времени на любовь… Так она и жила без любви, но с Алексеем Николаевичем — отцом Димки. До неба было далеко, до звезд еще дальше. Она иногда фантазировала о них, но нечасто. Звезды ей нравились — маленькие и яркие. Но ни личный врач, ни личный косметолог не говорили ей, что смотреть на звезды полезно, поэтому она на них и не смотрела.
Алексей Николаевич вернулся от соседей.
— Привет, — взъерошил он Димкины волосы, вернув им обычное состояние, — уже кофе расселся пить? Ты же его не любишь.
— Я за компанию, — нашелся Димка.
— Ну что, поехали? Я тебя домой отвезу. Или еще компанию будешь развозить?
— Поехали, — Димка забрал с буфета свою бейсболку и направился к дверям.
— Заходи еще на кофе, — радушно улыбнулась ему вслед Мария.
Димка обернулся, и его невольно пробрал мороз по коже. Обложка модного журнала. Топ-модель с кофейником в руке. Реклама нового сорта кофе. Но самым шокирующим в этой законченной композиции была приветливая человеческая улыбка. “Искренняя”, — подумал Димка и нахлобучил на голову бейсболку.
В поход к пику Фурманова собирались восемь человек, но в конце концов пошли только четверо — Димка, Алекс с Викой и Жанат.
Днем на привале они смотрели на облака. Белые, большие и пушистые. Димка думал о том, что жизнь в облаках — совсем другая, не такая, как в городе. Тот, кто там живет, — парит и не замечает времени. Облака принадлежат к разряду тех материй, которые не умеют сохранять форму. Человек стремится к сохранению форм — природа стремится к их разрушению. Сохранность форм — признак развитой цивилизации… Так кажется людям. Но на самом деле вовсе нет. Стремление к неизменяемости форм, по сути, примитивно. Предметы, существующие в других мирах, непрерывно меняются. Возможно, по этой причине люди не могут их обнаружить, когда они случайно залетают в мир людей. Димка закрыл ладонями глаза.
На ночь палатки поставили в небольшой ложбинке под пиком Фурманова,
одну — для Алекса с Викой, другую — для Димки с Жанатом. По пути к месту ночевки Димка нарвал душицы, зверобоя и тысячелистника и теперь разбирал их и обрывал листья со стеблей.
— Чай заварим, — пояснил остальным.
— Конопли не набрал? — Усмехнулся Жанат.
Димка улыбнулся. Сидевшие в стороне Алекс с Викой тихо и нежно о чем-то переговаривались. Жанат посмотрел на них, потом повернулся к другу:
— Где твоя девушка, Димка?
— Там же, где и твоя.
Жанат рассмеялся и ничего не сказал.
— Классный чай, — похвалила Димкино творение Вика. Стемнело. Они сидели у костра и ужинали. Алекс рассказывал какие-то несмешные байки. Метрах в двухстах от них большая и пьяная компания горланила песни. Казалось, что там было гораздо веселее, чем у них.
— Ну что, спать? — Алекс посмотрел на Вику.
Та улыбнулась и молча кивнула головой. Они поднялись и прошли в свою палатку.
— Тоже спать пойдем? — спросил Жаната Димка.
— Послушаем сначала, как они трахаются, потом пойдем, — рассмеялся тот.
— Из палатки тоже будет слышно. — Вяло улыбнулся в ответ Димка. Сложив в рюкзак чашки и тарелки, он встал и направился к ближайшей сосне справить нужду. К нему присоединился Жанат.
— Луна сегодня красивая… — Мечтательно проговорил он.
— Ага, — согласился Димка.
— Вообще, охеренное место наш мир. — Подытожил Жанат.
Они легли спать. Димка лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к звукам окружающего мира и, наконец, различил то, чего возбужденно ждал — приглушенные любовные стоны. Они были еле слышны, но наполняли его невероятным волнением, сладким и тревожным. Оно было похоже на то ощущение, которое он испытал в сквере три дня назад. Предчувствие чего-то важного, опасного и недоступного. Димка провел рукой по лбу, покрывшемуся испариной. Потом встал и выбрался наружу. Здесь стоны и шепоты были громче. Сунув руки в карманы брюк, Димка смотрел на палатку Алекса и Вики, освещаемую мягким лунным светом, который словно благословлял происходящее внутри. Димке стало холодно, тело била мелкая дрожь.
— Спаривание мужской и женской особи одного биологического вида, — еле слышно произнес он и вернулся в палатку.
Через несколько дней Димка пришел в гости к отцу, подгадав так, чтобы Алексея Николаевича не было дома. Ему открыла Мария, которая сама только недавно вернулась из солярия.
— Я на кофе, — пояснил Димка.
— Молодец, — улыбнулась Мария, — проходи. Я только переоденусь быстро, — и она забежала по лестнице на второй этаж, — посмотри пока телик, — крикнула уже сверху.
Димка не любил смотреть телик, но прошел в зал и нажал кнопку на пульте дистанционного управления. Шла прямая трансляция футбольного матча за Кубок УЕФА.
— Гол, забейте гол, забейте гол, забейте гол, — неожиданно для самого себя — словно заклинание — начал приговаривать Димка. Он вообще-то не был футбольным фанатом.
— Я не слышу, что ты говоришь, — Мария, переодевшаяся в белую блузку и голубые джинсы, спустилась со второго этажа. Ее босые ступни неслышно ступали по густому ковролину.
— Ничего. Болею за футбольный клуб, — быстро обернулся Димка.
— Ведь мы болели за один и тот же клуб. Словом, мы все больны гандболом, — напела Мария и улыбнулась.
Они прошли в кухню, и Мария достала из шкафа пачку кофе. Стоя спиной к сидевшему за столом Димке, она не спеша заливала в кофеварку воду, меняла фильтр, засыпала молотый кофе. Все это время они оба молчали.
Кофеварка зашипела, и Мария обернулась к Димке:
— Ты ведь не любишь кофе.
— Люблю иногда.
— Понятно, — лицо Марии как-то вмиг поскучнело, — правда, знаешь, у нас мало времени. Я, честно говоря, немного тороплюсь. У меня еще встреча с подружкой назначена. К кофе будешь что-нибудь?
Димка пожал плечами:
— Печенье, если есть.
Мария снова повернулась к буфету, снова медленно доставала печенье, медленно выкладывала его в вазу.
— Так, говоришь, генной инженерией интересуешься? — она заметила мутное Димкино отражение на стеклянной дверце буфета и теперь наблюдала за ним.
— Ну да, там некоторые моменты очень интересные.
Мария усмехнулась и незаметно расстегнула две верхних пуговицы блузки.
— Вот и печенье, — она порывисто развернулась и поставила на стол вазу, — и еще шоколадка.
Разлив по чашкам кофе, Мария села рядом с Димкой:
— Слушай, Дим, а у тебя девушка есть?
Он чуть покраснел и невольно бросил быстрый взгляд на приоткрывшиеся из-за ненадежных пуговиц формы. Идеальный золотистый загар, приобретенный от регулярного посещения солярия, усиливал ощущение здоровой упругости грудей.
— Нет, у меня нет девушки. А что?
— Так, ничего, — улыбнулась Мария, — ты такой смешной, — она отпила кофе. Димка тоже радостно вспомнил про кофе — есть на что отвлечься. С минуту они молчали, после чего Мария встревоженно спросила:
— У тебя голова не болит? Ты как-то испариной покрылся, — она приложила ладонь к его лбу.
— Нет, не болит.
— Как будто небольшая температура, — Мария плавно перевела ладонь со лба на щеку, — горишь немного.
Задержав руку, она словно чуть поглаживала его мягкую кожу. При этом золотистое заблузочное пространство приблизилось к Димке настолько, что можно было увидеть светло-коричневый ореол соска. Димка поцеловал Марию в ладонь. Мария улыбнулась, подставила к его губам тыльную сторону ладони, потом запястье, потом снова ладонь. Сама поцеловала его в щеку. Димка попытался прижать ее к себе, но мешал стол. Они поднялись и прошли в спальню.
— А я беременна от твоего отца, — с легкомысленной улыбкой сообщила Димке Мария, когда они, уставшие, лежали рядом на постели и смотрели в потолок, — но он еще не знает.
— К-как? — У Димки перехватило дыхание, он начал заикаться.
— Ты что так побледнел, словно я от тебя беременна? — Рассмеялась Мария.
— Беременность — это же серьезно.
— Серьезно. Но тебе-то что волноваться?
— Все равно… Мы занимаемся сексом, когда в тебе уже ребенок моего отца?
— Ну и что? А, ну да… У тебя будет братик.
Они замолчали, потом Мария прервала паузу:
— Тебе сколько лет?
— Девятнадцать.
— Точно? Я думала — лет семнадцать.
— Нет, девятнадцать. В мае исполнилось.
— Да-а… — несколько разочарованно протянула Мария. Они снова замолчали, потом Димка вдруг вспомнил:
— Маша, а ты про встречу с подружкой не забыла?
— Меня зовут Мария, а не Маша. Не забыла. Ничего, подождет немного да уйдет.
На Димку снова, как и полчаса назад, накатила волна необъяснимого страха.
Димка один, голый, в ванне… Не мог узнать свой запах, смешанный с запахом любовницы. Смывал с себя пот свой и Марии. В этом было что-то завораживающее, приятное и неприятное одновременно. Слишком явственное присутствие другого человека в его жизни. Димка медленно водил струей душа по груди и рукам. Вдруг радостно воскликнул:
— Мля!
Когда на следующий день Димка снова пришел к Марии на кофе, она торопилась в парикмахерскую.
В четверг — спешила на урок танцев.
Все последующие дни — на встречу с подружкой, в магазин, к косметологу.
Вечером Димка, сидя дома на кухне, читал книгу по генетике. Мама варила компот.
— Ты новую диву отца-то видел? — Вдруг спросила Ирина Сергеевна.
— Видел, — медленно ответил Димка.
— Фотомодель какая-то молодая, да?
— Не очень молодая, — Димка задумчиво посмотрел в окно.
— Понравилась тебе?
— Так себе. Обычная.
Мать хотела спросить что-то еще, но передумала.
В жизни Марии произошли изменения. До этого ее жизнь кардинально менялась два раза. Первый раз — когда умерла мать, второй — когда она поступила в школу фотомоделей. Нынешнее, третье по счету, изменение пока еще трудно было как-либо идентифицировать и охарактеризовать: оно никак не проявляло себя ни в обычном течении дней, ни в окружающем ее пространстве. Но внутри нее переключился какой-то тумблер, и она очень четко осознавала это переключение.
Мария пока ничего не говорила Алексею Николаевичу. Ей хотелось подольше побыть наедине с собой в этом новом для нее состоянии.
О будущем она совсем не волновалась. Прекрасно зная, как заставить Алексея Николаевича поступить нужным ей образом, только иногда прокручивала в голове составленный план. Хотя понимала, что даже в этом нет необходимости — за два месяца она слишком хорошо изучила своего любовника, который был на два года младше ее отца.
Поэтому о завтрашнем дне она не задумывалась. Наслаждалась настоящим. “Я беременна”, — говорила с улыбкой своему отражению в зеркале.
Димка три раза пытался выследить Марию около дома отца. Просто для того, чтобы увидеть ее. Все три раза — неудачно.
“Только бы увидеть… Хотя бы из-за угла”, — сверлило мозги. Подрагивали скулы, сжималось и кололо в груди, болело горло. “Хотя бы сфотографировать и смотреть на ее лицо”, — он сжимал в кармане свой сотовый телефон с фотокамерой.
Генетика неожиданно отдалилась от Димки. Уже несколько дней он не читал книг. Ходил по городу, сидел в сквере, прогуливался по улицам около дома отца, лежал дома на диване. “Только бы увидеть, один раз…”
Димка хорошо знал о последних исследованиях в генетике, согласно которым мужская хромосома Y в гораздо большей степени, чем женская X, поддается разрушениям и мутациям. Велика вероятность того, что через десятки тысяч лет мужская хромосома разрушится окончательно. В необычно прохладные для Алма-Аты августовские дни Димке казалось, что это разрушение начинается прямо сейчас с его личности и с его набора хромосом.
Мария за эти дни посетила женскую консультацию, центр психологической помощи беременным, магазин “Для будущих мам”, магазин детской одежды и больного раком горла отца. Она все еще ничего не сообщала Алексею Николаевичу, который уже и не успеет ничего узнать о своем будущем ребенке, погибнув на охоте в ближайшие выходные.
Три дня после гибели отца для Димки прошли словно один час. Слезы, хлопоты, множество людей, которых он не знал, священник с низким голосом и красными глазами. Цветы, ленты, деньги. Стерильный поцелуй в холодный лоб отца.
“Маша…” “Меня зовут Мария…” — услышанное краем уха.
Она была очень красива в черном платье. Несмотря на заплаканное лицо и покрасневшие глаза. Очень красива. Но они не обменялись ни одним словом. Мария держалась вместе с людьми, которых Димка не знал, но еще чаще была одна.
На следующий после похорон день к Димке пришло очень четкое и ясное осознание того, что он больше никогда не увидит отца, не сможет с ним поговорить, попросить помощи, совета, денег. Но главное — никогда его не увидит, не пожмет его руку…
Димка не плакал. Он не чувствовал горя в общепринятом понимании этого слова. Просто в нем и вокруг разливалась какая-то тягучая и липкая тоска. Ощущение бессмысленности и бесцельности, а вслед за ним — безразличия и легкости. Можно делать что угодно. Как угодно двигать телом и нести его в любом направлении. Можно заниматься генной инженерией, а можно — играть в настольный теннис. Не имеет значения — все равно в конце смерть. Он гулял по улицам и даже получал некое удовольствие от свободы, которую давало безразличие. Звонили Алекс, Жанат, но Димка не брал трубку. Так шли дни. Справили девять дней, потом сороковины. Жизнь продолжалась. “Невыносимая легкость бытия”, — вертелось у него в голове.
Очередной день проходил легко и бездумно. Но вечером нестерпимо захотелось секса. “Зачем? — спрашивал сам себя Димка. — Зачем этот инстинкт? Зачем давать жизнь другому существу, если оно все равно умрет?” Но желание игнорировало его мысли. Идущие по улице девушки притягивали взгляды. Декольте, полупрозрачные блузки, округлые формы, обтягивающие джинсы, распущенные или, наоборот, собранные в хвостик и оголяющие шею волосы. Он жаждал. Проносив с собой по улицам города это возбуждение, он пришел с ним домой. Переоделся и прошел на кухню. Ирина Сергеевна провела рукой по его взлохмаченным волосам и улыбнулась:
— Когда у тебя уже человеческая прическа будет?
Поставив на стол тарелку с макаронами и нарезанными огурцами, она ушла в комнату. Через минуту Димка услышал голос матери, разговаривающей по телефону:
— Маша, дом теперь принадлежит Диме… Вы сами понимаете… Когда можно будет забрать ключи? Я понимаю… Когда можно будет забрать ключи?
Димка с остервенением хрустел огурцом, заедал макаронами. Ему нравилось набивать полный рот, методично двигать челюстями. Вкусно и питательно, но он почти не замечал вкуса.
— Я думаю, нужно продать дом отца, а деньги положить на депозит. Я посчитала — проценты по депозиту будут в десять раз больше, чем моя нынешняя зарплата. Будем на это жить, — глядя в пол, сообщила мама после того, как вернулась на кухню и подсела к Димке. Он молча пожал плечами, сунув в рот вилку с тремя последними макаронинами. Его тело все еще распирало от неопределенного вожделения.
Он избавился от этого тянущего сексуального напряжения через полчаса, в ванной комнате.
“А если душа отца витает сейчас здесь, с нами, и он все видел?” — Вертелось гадливенько в голове, когда он расслабленно и неподвижно лежал в ванне. Эта мысль отравляла долгожданное чувство покоя и гармонии.
Четырнадцать недель беременности. Мария смотрела в зеркало на свой животик. Почти не видно.
Ее мир разрушился в одно мгновение. Уже две недели она не ходила ни на фитнес, ни на теннис. Она думала о том, как родит ребенка, у которого не будет отца. Никто не сможет оплачивать многочисленные расходы на содержание и воспитание маленького человечка. Сама же она растолстеет, станет рыхлой и некрасивой, с отвисшей грудью.
Разрушилась и только появившаяся надежда на операцию отцу. В Казахстане его оперировать не брались, рекомендовали ехать в Израиль или Германию. Но денег на это не было.
В столе у Алексея Николаевича она нашла только три тысячи долларов. Кроме этого, у нее оставалось чуть меньше тысячи. Все расходы, связанные с похоронами, оплатил Тулеген — партнер Алексея Николаевича по бизнесу. Мария была не очень хорошо с ним знакома, но чувствовала, что он симпатизирует ей. Значит, можно было ему позвонить, поговорить о финансах Алексея Николаевича. Она несколько раз брала телефонную трубку, внимательно изучала цифры его номера — так, что в конце концов запомнила наизусть. Вспомнила нумерологию, о которой ей рассказывал психолог. Набор цифр обрел для нее некую магическую силу, стал таинственным кодом. Она начинала нажимать кнопки на трубке радиотелефона, но каждый раз сбрасывала звонок.
“Я делаю это не для себя, а для будущего ребенка; его ребенка”, — повторяла она себе, стоя перед зеркалом. Но набрать семь цифр полностью так и не смогла.
Через пару дней Тулеген позвонил сам:
— Привет, Мария.
— Здравствуйте, — она немного растерялась (в это время была дома у отца).
— Как дела, Мария?
— Спасибо, более-менее. — Она вышла из комнаты на кухню. — Как у вас?
— Ничего. Жизнь продолжается. Заботы, потери, обретения… У Леши остались одни долги после его ухода. Больше ста тысяч долларов. У богатых всегда остаются долги… Ну да что об этом… Мы с партнерами покроем из компании. Мария, может, нужна какая-то помощь? Чем ты собираешься заниматься?
— Н-ну… — Мария замялась. — Хочу открыть свое модельное агентство, — вдруг соврала она.
— Да? — Удивился Тулеген.
— Да. — Уверенно подтвердила Мария. — Сейчас со знакомыми переговоры веду.
— Это хорошо. Желаю тебе удачи. Если что-то будет нужно — ты обращайся. Жизнь продолжается. Жизнь проходит.
— Спасибо. До свидания, — Мария повесила трубку. Потом вернулась в комнату к отцу. Он смотрел телевизор.
— Хрто звонил? — С трудом спросил он, обернувшись и глядя на нее бесцветными глазами с маленькими зрачками-точками.
— Так… С работы… — Отмахнулась Мария, глянув мельком в зеркало. “Ты располнеешь, у тебя появятся растяжки, отвиснут груди…”
Вечером того же дня Мария нашла в сотовом телефоне Алексея Николаевича номер Димки, набрала его на своей Нокии, но кнопку “Позв” не нажала. Прошла в гостиную, нашла диск “Blondie”, вставила его в музыкальный центр и запрограммировала на постоянное проигрывание двух песен — “Call me” и “Maria”. Включила громче, поднялась обратно в спальню, взяла мобильник и теперь нажала “Позв”.
Call me… — взывала певица, — Call me on the line,
Call me call me any anytime
Call me…1
Мария подтанцовывала в такт музыке, держа трубку у уха. Но из трубки шли безразличные длинные гудки. Она отключила телефон и бросила его на кровать, продолжая танцевать под заигравшую на смену “Call me” “Maria”:
She moves like she don’t care
Smooth as silk cool as air
Ooh it makes you wanna cry
She doesn’t know your name
And your heart beats like a subway train
Ooh it makes you wanna die
Ooh Don’t ya wanna take her
Ooh Don’t ya wanna make her all your own
Maria…
You’ve got to see her
Go insane and out of your mind
Regina1
Димка терпеть не мог ситуации, в которых окружающие люди словно что-то ожидали от него, каких-нибудь слов или поступка. Когда, например, человек, с которым он разговаривал, вдруг замолкал и выжидающе смотрел на него, словно Димка был обязан как-то прореагировать на его слова, что-то сказать или сделать. В разговоре сразу же возникало какое-то напряжение, и получалось так, что Димка должен был его снять.
Точно так же он не любил отвечать на звонки с неизвестных номеров. И в большинстве случаев не отвечал. Убавлял звук и прятал телефон в карман. Так же сделал он и в этот раз. Сунул телефон под подушку и продолжил читать очередную книгу по генетике. Но через минуту он вдруг достал телефон и еще раз посмотрел на номер пропущенного звонка. Набор цифр был почти полной копией номера отца — отличались только последние две цифры. Алексею Николаевичу нравилось, чтобы телефонные номера его близких походили на его номер. Он специально подбирал их в салонах мобильной связи и дарил симки родственникам и друзьям.
“Может быть, она?” — Подумал Димка, не решаясь позвонить. Снова открыл книгу, но читать дальше было невозможно. “Черт!” — Он отбросил книгу, встал с дивана и взлохматил свои волосы. Потом взял телефон и перезвонил на неизвестный номер. На том конце послышалось задорное “Maria… You’ve got to see her…”
— Алло?
— Здравствуйте. Вы мне звонили?
— Привет, Дима. Это Мария.
Музыка стихла.
— Как у тебя дела? — спросила она.
— В порядке. Как у тебя?
— Давай встретимся? Можно я приглашу тебя в кофейню? Хотя… ты ведь не любишь кофе…
— Можно.
Когда Димка вошел в кофейню, Мария уже сидела за столиком у окна, смотрела на улицу и теребила сережку.
— Привет, — подойдя к ней, он не мог решить, поцеловать ее в щеку или пожать руку, и в результате просто сел на стул напротив.
— Привет, — улыбнулась она. — Закажешь что-нибудь?
— Ага, — он мельком глянул в меню. — Чай с лимоном и морковный пирог, — продиктовал подошедшему официанту. Тот записал заказ в блокнот и ушел. Мария молча, с усмешкой оглядывала Димку. Потом вдруг достала из сумочки сигареты и закурила.
— Тебе же нельзя… — Обеспокоенно проговорил Димка.
Мария затушила сигарету:
— Дима, давай поженимся.
У него в глазах потемнело, кровь отлила от лица.
— Без дураков… Серьезно… — Мария было потянулась за другой сигаретой, но остановилась. — У меня в животе ребенок твоего отца. Мне сейчас некуда идти. На работу в таком положении я фиг устроюсь. Твоя… — она остановилась на полуслове, но потом продолжила: — В общем, у меня не очень хорошее положение сейчас. А мы с тобой почти семья. Я тебе нравлюсь. Ты мне тоже нравишься. Я обещаю быть хорошей женой… Бля… Что я несу… — Вдруг рассмеялась она и закрыла лицо руками. — Нет, серьезно. — Мария выпрямилась и положила руки на колени. — Смешно звучит, да?
Димка через силу усмехнулся:
— Ага.
— На самом деле… Я знаю, что буду хорошей женой и хорошей матерью. У нас с тобой будут еще дети… — Она взяла сигарету и закурила. — Все, в последний раз, клянусь.
Официант принес чай и морковный пирог. Димка отпил из большой кружки, потом вдруг резко встал:
— Пойдем в ботанический сад — погуляем.
— Пойдем, — Мария с готовностью затушила сигарету и поднялась со стула.
В следующий вторник Димка с Марией договорились о встрече с Тулегеном. В счет долгов отца (которых оказалось значительно меньше, чем Тулеген сообщил Марии) Димка отдал его Кадиллак Эскалада. После этого оформил на себя долю отца в компании.
— Ты — молодец! Уважаю. — Прощаясь, Тулеген с улыбкой похлопал Димку по плечу. — Только когда теперь у тебя будет время генетикой заниматься?
Димка ничего не ответил.
Через две недели Димка переехал к Марии в дом отца, сообщив матери, что Мария ждет от него ребенка. После двух невероятных скандалов — во время каждого Димке казалось, что апокалипсис начинается именно сейчас, в эту минуту, — мать перестала с ним разговаривать. Но Димка почему-то был уверен, что через некоторое время — может, через пару месяцев, или через полгода, или через год — они помирятся.
— Она обязательно захочет увидеть внука, — тихо сказала Мария, обняв Димку.
— И никогда не узнает, что он — не ее внук, — так же тихо ответил он.
— Никогда не узнает, — подтвердила Мария.
Они полулежали на диване в гостиной и смотрели футбольный матч по телевизору. У их ног примостился сипло дышавший Пуф, которого Димка в тот день привез из деревни.
Зимой Димка завалил сессию, после чего с помощью связей Тулегена перевелся на экономический факультет.
Весной родился Никитка. Двумя неделями раньше не стало Пуфа.