Мюнхенский договор и Европа во Второй мировой войне
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2008
Игорь Шумейко — историк, публицист, автор книги “Вторая мировая. Перезагрузки”. В “Дружбе народов” публикуется впервые.
Семьдесят лет назад 30 сентября премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, премьер-министр Франции Эдуард Даладье, рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер и премьер-министр Италии Бенито Муссолини подписали в Мюнхене соглашение о передаче Германии Судетской области, принадлежащей Чехословакии.
Сопротивление в макро- и микромире
Россия и Европа — тема, старая, если не как мир, то, по крайней мере, как сама Европа. Отношение европейских стран к России многократно менялось на протяжении многих веков. Ее то исключали из Corpus Christianum, числа христианских государств, а впоследствии — из Европы, то вновь включали. Разные государи, политики и мыслители видели в ней то страшную угрозу (“Сфинкс, который стоит перед современной Европой и дает ей задачу — истолковать загадку будущего. Глаза этого чудовища неотрывно направлены на Европу, львиные лапы подняты и изготовлены к удару”), то надеялись на нее, как на союзника…
Мало что изменилось в изменчивости этого взгляда и в наши дни. Вот один из последних примеров. По сложившейся традиции в Европе широко празднуются десятилетние годовщины открытия Второго фронта. В 2004 году на шестидесятилетие Россия была приглашена… Сложная гамма чувств вынуждает все же напомнить о коллизиях предыдущего юбилея, пятидесятилетнего. Тогда, в 1994-м, Россию не пригласили…
Что означала сия разница в списках участников парада? Вскрылись какие-то факты о той войне? Французы в период между 1994 и 2004 годами узнали про оборону Сталинграда? Или Россия-1994 была неприглядна, а они, эдакие интеллектуалы, эстеты, не желали глядеть, как пьяный президент-дирижер вдруг попробует себя на параде еще и тамбур-мажором? Или наоборот, они — прагматики. Полюбили Россию-2004 за ее нефтяную трубу, а при 150 долларах за баррель нефти пригласят на парад как “героев Второго фронта” и Кувейт с Эмиратами?
Да нет же. Претензия к России постоянна, почти монотонна, и в 1994 году, ретранслируя ее, только чуть-чуть довернули “ручку громкости”. Европарламентарии, правозащитники, СМИ: “СССР, изгоняя немцев, устанавливал господство, не лучше фашистского… а далее — Чехия, 68-й год, танки…”.
В общем, все раскрашено, замазано краской как на карте Европы в июне 1941 года. Оттенок потемнее — Германия и ее союзники: Италия, Финляндия, Венгрия, Румыния, Болгария. Краска посветлее — оккупированные страны: Франция, Польша, Чехословакия, Югославия, Греция. Особняком стоит непокоренный остров — Великобритания, а все остальное место занимает розовый восточный океан — СССР. И если представить эту карту в виде картины — “История Второй мировой”, то ее реставрация требует устранения нескольких слоев густой замазки.
Начнем с того из них, где Польша и Чехословакия окрашены одним цветом. Это подделка. Поляки дрались и оставили немцам руины. Чехи передали им свою страну и всех себя в целости. Одни только заводы “Шкода” и “ЧКД” удвоили мощность фашистского танкостроения. Сейчас наверняка мало уже кто помнит, что к 1938 году Чехословакия занимала первое место в мировой продаже оружия и военной техники (40 процентов общего объема).
Один цвет Франции и Югославии — тоже фальшивка. Французы передали Гитлеру весь свой военно-промышленный потенциал…
Это сегодня поощряется эдакое политкорректное, всех равняющее восприятие: “Франция, Чехия, Греция, Венгрия — все одно, все — Европа! Все в конкурсе “Евровидение” участвуют”! Но во Второй мировой войне стоят в разных графах баланса “Объединенной (Гитлером) Европы” сожженные и захваченные хутора Польши, Югославии и промышленные мегаполисы Чехии, Франции, целиком доставшиеся оккупантам.
Слой второй. В историях Второй мировой зафиксировано: “во всех оккупированных странах развернулось движение Сопротивления”. По многим политическим резонам важно было подчеркнуть: “все народы поднялись…”. Странная все же вещь — инерция восприятия! Даже в наших отечественных исторических трудах в обязательной, дежурной главе: “Движения Сопротивления в Европе” числится “забастовка французских шахтеров 1943 года”. И уже несколько поколений читателей принимают это утверждение машинально, не задумываясь о том, что забастовки возникают и могут быть угрозой для работодателя только там, где хорошо налажена совместная работа сторон. Только на исправно работающих шахтах! С объективной точки зрения, нынешние юноши-арапчата, жгущие парижские машины, — участники “Сопротивления”, более высокого градуса, чем то, шахтерское. Им, не включенным в “хозяйственный механизм”, — как бастовать?
Еще удар по этому штампу: самое мощное по нанесенному Гитлеру урону Сопротивление существовало… не где-нибудь, а в Германии. Вот лишь пара свидетельств. Военный историк Жак Бержье: “»Красная капелла» определенно уничтожила более 200 000 солдат фашистского блока”. Геринг, в Нюрнберге: “Она («Красная капелла») погубила по меньшей мере 10 наших дивизий”. Но кроме “Красной капеллы”, ориентированной на Москву, была и “Черная капелла”: дипломаты, высшие чиновники, фельдмаршалы, генералы. В 1938 году она, “Черная капелла” во главе с Беком, Браухичем, готовила свержение Гитлера. Фельдмаршал Вицлебен, командир 3-го берлинского военного округа, репетировал захват рейхсканцелярии. Даже СС заняли выжидательную позицию. Выразительная деталь, схваченная историком Марабини: летом 1938 года в Берлине перестали отдавать “Хайль”. Два месяца “монета стояла на ребре”, и, как признались перед казнью заговорщики 1944 года, только “Мюнхенский саммит”, главный внешне- и внутриполитический козырь, спас Гитлера. Им, немецким Сопротивлением, “выбито из строя” четыре генерал-фельдмаршала (арестованы, казнены, покончили с собой): Клюге, Вицлебен, Роммель, Бек! А еще: шеф разведки адмирал Канарис, начальник Генштаба 30-х годов, генерал-полковник фон Хаммерштайн-Экворд, командир 4-й танковой группы Гепнер, военный советник Гитлера Вильгельм Шейдт (неоднократно передавал союзникам секретнейшие планы), Эдуард Вагнер (обер-квартирмейстер, начальник отдела снабжения генштаба), посол в Риме Хассель, глава военной администрации Франции
Штюльпнагель…
И все это давно подсчитано, доказано, просто это… разные инстанции. Одни историки калькулировали реальный урон, другие выдавали всей Европе справки об участии в движении Сопротивления, каковые теперь и красуются в рамках на стене у Француза и Чеха. Да, “Свободная Франция”, герой Сент-Экзюпери и прочее — все это красиво. Но “на германской войне только пушки в цене”… Мощь концернов, государственные потенциалы и мощь любых самых благородных организаций — вещи несопоставимые. Чешские и французские военно-промышленные комплексы, переданные фюреру, — это из макромира. Чешские и французские подпольщики — из микро.
Колонны танков и колонки цифр
Соотношение сил в 1938 году. Чехи: 1582 самолета, 469 танков, 2 миллиона человек. Немцы: 2500 самолетов, 720 танков, 2,2 миллиона человек.
После аншлюса Австрии Чехословакия, возможно, и выглядела беззащитной, полуокруженной противником страной. Но это — для любителей одних лишь “политических карт Европы”. Потрудившийся заглянуть и в физические карты убедится, что выкрашенное в коричневый цвет пространство меж Чехией и Германией — это не “коричневая чума фашизма”, а горы. Пограничные хребты, Судеты.
С 1919 года чехи здесь вели беспримерную работу. Сочетание горного рельефа и современных средств фортификации позволило им создать уникальную линию вооруженных укреплений, неизмеримо превосходящую общеизвестные “Мажино” и “Зигфрид”. Часть чешских горных укреплений была просто неприступна, часть — требовала более полугода штурма. Вильгельм Кейтель писал впоследствии: “Мы были необычайно рады тому, что дело не дошло до военной операции, поскольку… мы всегда придерживались того мнения, что наших наступательных средств недостаточно для штурма пограничных сооружений Чехословакии. С чисто военной точки зрения у нас просто не было средств для атаки, которая разбилась бы как волна о волнолом пограничных укреплений в Судетах”.
Теперь бы и узнать, почему эта самая оборонительная система оказалась так и не испытанной практически? Но прежде все же уточним соотношение чешских и немецких сил. В частности — реальную танковую мощь Германии и Чехословакии на тот момент.
Начнем с атаковавшей стороны. Вот факт, который на многое проливает свет. Триумфальное вступление в Вену было мечтой “австрийского ефрейтора”. В ночь на субботу 12 марта 1938 года нацистская партия намеревалась устроить факельное шествие в честь героя-победителя… О причинах срыва стало известно не скоро. Несмотря на отличную погоду и хорошие условия, большая часть танков вышла из строя. Были обнаружены дефекты тяжелой самоходной артиллерии. Дорога от Линца до Вены оказалась забита остановившимися машинами. Ответственность за затор, который показал, что на данном этапе своего восстановления германская армия находится отнюдь не в полной готовности, была возложена на фаворита Гитлера, генерала фон Рейхенау. Гитлер сам увидел этот затор, проезжая на машине через Линц, и пришел в бешенство. Легкие танки беспорядочно вошли в Вену в воскресенье. Бронемашины и тяжелые самоходные орудия были доставлены по железной дороге. Фюрер был разъярен явными недостатками своей военной машины и обрушился на своих генералов, но те не остались в долгу. Они напомнили о его нежелании принять к сведению предупреждение о том, что Германия не готова к большому конфликту…
А что на другой стороне? О мировом лидерстве Чехословакии 1938 года по экспорту военной техники я уже упоминал. Чешские танки той поры были лучшими в мире, они-то и являлись “фактурным” наполнением первенства страны в экспорте оружия. Одни лишь заводы “Шкода” Черчилль называл “вторым по значению арсеналом Европы”. Но кроме “Шкоды” был еще завод “ЧКД-Прага”, чей танк TNHP-S в тридцатые годы успешно экспортировался в Латинскую Америку, Иран, Швецию, Швейцарию, Румынию…
Теперь остается лишь сопоставить две даты. Давление на Чехословакию, приведшее ее к решению капитулировать, началось в мае 1938 года — тогда, собственно, и сопоставлялись эти “колонны и колонки”. Парад, выявивший неспособность немецких танков в абсолютно мирных условиях дойти до Вены по шоссе, имел место в марте. Никаких других танков за эти полтора месяца у Гитлера не появилось. И сегодня, вспоминая Мюнхен, надо помнить, что немецкие танки, подсчитываемые англо-франко-чешскими генштабистами, — это те самые… м-м… изделия, которые, оказывается, надо было перевозить на парад по железной дороге. Движение своим ходом по шоссе — недоступный для них маневр. А по пересеченной местности? По Судетским горам? По укрепленным рубежам на этих горах?..
Немецкая “бронированная мощь” — некая историческая аберрация. Все эти ужасные “тигры”, “пантеры”, “фердинанды” — появились только на русских полях, в 1943 году! “Мюнхен” удержал Гитлера у власти и дал ему другие танки, под которые другим людям пришлось бросаться с гранатами.
Небольшое отступление. Приведу фрагмент из официальной истории завода “Шкода”:
“В феврале 1934 года представлен военному руководству страны макет легкого танка SU, весной изготовлен прототип. Танк имел броню 15 мм, развивал скорость 30 км/час, запас хода составлял 150 км. К окончанию испытаний первой модели “Шкода” разработала улучшенный образец S-II-a с увеличенной до 25 мм броней корпуса и башни. На танки устанавливались 37-мм пушки, которые производила та же “Шкода”. До 1939 года заводом “Шкода” было выпущено 295 танков. К несчастью, после оккупации Чехословакии ее танки были включены в состав немецко-фашистских частей и участвовали в захвате Польши, Франции, в войне против Советского Союза. Последний танк чешского производства был уничтожен 10 декабря 1941 года при освобождении подмосковного города Клин”.
То, что старый запас танков (сделанный еще для чешской армии) закончился к 10 декабря 1941 года, — это самая обычная практика, реальность войны, ротация. “Расход” и собственно немецких T-II был примерно такой же. А вот с 1939 года компания ASAP Skoda стала частью немецкой промышленной группы Hermann-Goering-Werke (Герман Геринг Верке) и всю войну выпускала немецкий легкий танк Pz Kpfw135. На базе “Шкода Суперб”, “Шкода 900” выпускались внедорожники для армии. Газогенераторные грузовики, тяжелые гусеничные тягачи (RSO — Raupenschlepper Ost, “ползающий трактор “Восток”). В августе 1940 года с разрешения немецких властей “Шкода” продала Венгрии лицензию на производство Т-22. Только отчаянные бомбежки союзников весной 1945 года вывели из строя 50 процентов ее мощностей. Но это все, по мнению шкодовцев, — это уже ответственность Hermann-Goering-Werke…
А “ЧКД-Прага” вошел в другой немецкий концерн — ВММ. Все специальные энциклопедии называют лучшим среди легких и средних танков вермахта Pz Kpfw-38. Это чешский танк TNHP-S, мировой лидер экспорта. Сразу же после присоединения Чехии последовал заказ вермахта на 350 машин, всего их было изготовлено 1411 штук. Еще, на базе чешского танка LT-38, разработали самоходное орудие “Мердер” и лучшую противотанковую самоходку той войны “Хертцер”. Ее тираж — 2584 штук. В общем, “чешская семилетка” работы на Гитлера была выполнена и перевыполнена.
Вопрос к чешским историкам: сколько простояли (может, пробастовали) заводы “Шкода” и “ЧКД”, в связи со сменой флага? Неделю или меньше?
Выбор — сдаться или сопротивляться — имелся не только у Чехословакии. Выбирала вся Европа. Яркий пример — линия, расколовшая Югославию. Сербы (правда, с хорватом Тито во главе) организовали партизанскую армию, притягивавшую на себя 12 и более дивизий Германии и ее союзников. Хорваты создали государство, давшее фашистскому блоку 5 дивизий.
Интересно проследить, как на этот выбор 1930-х накладывается выбор Европы 1990-х: за кого “болеть” во вновь расколотой Югославии? С обеих сторон — террор, этнические чистки. Но кого же в итоге бомбить будут?..
Еще одна, совсем недавняя, 2004 года, коллизия — выборы в Верховную раду на Украине. Кто, по мнению европейских “болельщиков” правильнее посчитал голоса? Львов или Донецк? И там, и там — лишь юридически равноценные протоколы тамошних избиркомов и взаимные обвинения. Другой исходной информации в принципе нет. Какой из протоколов поддержит ЗАО “Европа”? И опять мы видим явное подыгрывание тому краю, где формировалась дивизия СС “Галичина”. На той стороне, где партизаны, Краснодон, “Молодая гвардия”, — там конечно же хуже считают. Сменилась лишь “политкорректная колеровка”: теперь их “западенци” — не “коричневые”, а “оранжевые”. Тенденция!..
А вот выбор французов 1940 года. Рейху на баланс поступили французские стратегические запасы: 8,5 тысячи тонн нефти, десятки тысяч тонн цветных металлов, 5000 паровозов, 40 000 автомобилей (правда, это совокупно с бельгийскими и нидерландскими). Кроме французских заводов, работавших на рейх, была еще и спецпрограмма Шпеера: партии по 50 000 французских рабочих замещали на немецких заводах уходящих на фронт.
А печально знаменитый “Фокке-Вульф-189” производился на заводах “Верк-3” в Бордо (привет нынешним “аэробусам”!) и “Аэро” в Праге. А еще — ежегодные французские поставки рейху: 750 000 тонн пшеницы, 140 000 тонн мяса, 650 миллионов литров молока, 220 миллионов литров вина…
Как складывалась “Объединенная Европа-1”
Индексация введена, дабы не путать с нынешней “Объединенной Европой-2”, совпадающей с Европой-1 по географии, набору наций и, как видим, по некоторым политическим предпочтениям. Возможно, и даже наверняка, нынешним политикам, столь торжественно провозгласившим “ОЕ-2”, будет и неприятно напоминание об этом предшественнике. Да что ж поделаешь, была ведь Объединенная (Гитлером) Европа. И к рождению ее, оказывается, тоже были причастны либералы и даже — лауреаты Нобелевской премии мира.
Сегодня сложилось уже целое направление: критика глобализма и политкорректности. Эпоха и мир кажутся странными и зыбкими, а глупость сегодняшних политиков — уникальной. Но нет же. Вот портрет времен между мировыми войнами в мемуарах Черчилля, так сказать, “Выбранные места”:
“Немцам навязали то, что было идеалом, к которому стремились либералы Запада. Франция требовала границ по Рейну, но Англия и США полагали, что включение районов с немецким населением противоречит принципу самоопределения наций. Клемансо пришлось на это согласиться в обмен на англо-американские гарантии. А позже сенат США, не посчитавшись с подписью Вильсона, не ратифицировал гарантийный договор…Заявили, что нам нужно было лучше знать конституцию США. На Вашингтонской конференции 1921 года внесли далеко идущие предложения по морскому вооружению, и англичане с американцами начали рьяно топить свои линкоры и разрушать военные базы. Это делалось на основе странной логики, согласно которой аморально разоружать побежденных, если победители тоже не лишатся оружия. Вплоть до 1931 года победители концентрировали свои усилия на том, чтобы вымогать у Германии ежегодные репарации. Но платежи могли производиться только благодаря американским займам, так что вся процедура сводилась к абсурду. Результат конференции (Локарно, 1925 г.) — общий гарантийный договор и арбитражные договоры между Германией и Францией, Германией и Бельгией, Германией и Польшей, Германией и Чехословакией. Остин Чемберлен получил орден Подвязки и Нобелевскую премию мира”.
Иными словами, “нобелевку мира” дали не кому иному, как человеку, проторившему дорогу к Второй мировой войне и — так уж получается — именно за это деяние. Факт этот не очень афишируем, наверное, дабы не дискредитировать премию, которую в последние годы получили… ну, просто святые люди, ангелы политкорректности… Мемуары Черчилля заполняют исторический вакуум. Политика Англии 30-х годов нуждается все же в каком-то истолковании — его и дает Черчилль. Он, кстати, свою Нобелевскую премию в 1953 году получил не как Чемберлен и Горбачев — “за мир”, а “по части литературы”. Его воспоминания о Второй мировой войне отличают почти честертоновское изящество плюс причастность ко всем подробностям политики. Хотя политикой предстающую картину 1920—1940-х годов и назвать трудно. Двадцатилетняя оргия пацифизма. Для английского политика тех времен не поддержать британское разоружение значило гарантированно проиграть выборы. Союз студентов Оксфорда приносит публичную клятву: никогда не сражаться за свою страну.
Во Франции коммунисты Мориса Тореза имеют, говоря по-современному, “блокирующий пакет”. Чтобы провести закон о двухгодичной воинской службе, министру Лавалю приходится лететь в Москву. Черчилль: “Только Советы могли позволить значительной части французов, питавших к ним доверие, оказать поддержку этому закону”. И вот “добро” Сталина получено. Французская армия теперь может достичь планки 100 дивизий. Над всем этим, согласитесь, уже витает сквознячок абсурда. Но Черчилль элегантно избегает оценок и продолжает: “После Лаваль спросил Сталина: «Не могли бы вы сделать что-нибудь для поощрения католиков в России? Это бы так помогло мне в делах с папой». «Ого! — воскликнул Сталин, — Папа! А у него сколько дивизий?»”.
Выбор был и у Дании, Бельгии, Голландии — передавать свои государственные потенциалы немцам или нет. А сейчас саму постановку подобного вопроса они назовут дикарством, фанатизмом. И уже как-то невежливо напоминать, что кто-то должен был все же начать настоящее сопротивление, как в Варшаве, Сталинграде, Ленинграде. Миллионы пленных, действующие заводы захватывали и у нас, но на нашей стороне это рассматривали только как преступную ошибку или предательство. И как следствие — СМЕРШ, заградотряды, репрессии. Такой выбор определяет все, от политики до послевоенной психики. Но только ли послевоенной? Многие некрасивые действия Советского Союза накануне 1941 года — это ведь приготовления человека (если уподобить государство отдельной личности), сузившего глаза, решившегося защищаться до конца. “Пакт о ненападении” — это фактически был выбор места и минуты предстоящей драки…
Да ведь и раздел послевоенной Европы, и танки в Праге в 1968 году — действия того же самого порядка. Рузвельт и Черчилль, разделяя со Сталиным Европу на сферы влияния, совместно конструировали систему гарантий. Многоуровневую ООН, Совет Безопасности с пятью постоянными членами, раздел Германии, сферы влияния, а можно сказать — сферы собственной безопасности, буферы. И поскольку против СССР выступала не только Германия, но и Европа (как именно выступала — уже сказано выше: делала танки, самолеты, кормила, поила агрессора), то, значит, советской сферой должна по справедливости стать не только Восточная Германия но и Восточная Европа. Так что танки в Чехии 1968-го — это следствие того, как закончилась, как проходила и как затевалась война. Следствие Мюнхена…
О “праве ведущих Большую войну”
Многие готовы поставить знак равенства между пожаром и пожарной командой.
У.Черчилль
“Ну, хорошо, — можно сказать, — допустим, что для послевоенного раздела Европы были основания… Но вот “пакт Молотова — Риббентропа”, “агрессия СССР в Прибалтике”. Это вы тоже собираетесь оправдывать?”.
Ответ будет подробным, но прежде — маленькая викторина.
Вопрос 1. Назовите самое значительное морское сражение Второй мировой войны на Европейском театре военных действий.
Вопрос 2. Назовите его участников.
Ответ 1. Сражение 3 июля 1940 года у Мерс-эль-Кебиры (побережье Алжира).
Ответ 2 (удивит, наверное, многих). Англичане и французы.
И это тоже — никакая не “военная тайна”, не страшный, погребенный в архивах секрет. Стратегическая операция ВМФ Великобритании (кодовое наименование “Катапульта”) у Мерс-эль-Кебиры — исторический факт, но факт, лежащий на какой-то забытой полочке, не вводимый в нынешний геополитический контекст.
Франция еще не капитулировала, но британцы уже озаботились (и справедливо!) судьбою ее флота. Командующий соединением “H” вице-адмирал Джеймс Сомервилл предоставил французским кораблям, находившимся в портах Северной Африки, выбор:
присоединиться к британскому флоту;
выйти в море с уменьшенными экипажами для следования в британские порты, корабли сохранят для Франции до окончания войны (за потери и повреждения — полная денежная компенсация);
выйти под английским эскортом во французские порты в Вест-Индии (например, в Мартинику) или в порты США;
затопить корабли в течение шести часов…
Ультиматум заканчивался предупреждением: “В случае отказа от вышепредложенного я имею приказ правительства Его Величества использовать все необходимые силы для предотвращения попадания ваших кораблей в руки немцев или итальянцев”.
Теперь представьте все “опции” французского адмирала Женсуля. Правительство Франции заключило с немцами перемирие. Сдать корабли англичанам — значит нарушить условия перемирия (конечно, в сторону утяжеления условий для Франции). И даже затопить их по сохранявшему силу приказу главнокомандующего нельзя. Остается… дико даже представить: впервые после 1815 года (Ватерлоо) французы сразятся с англичанами, с которыми еще неделю назад они воевали бок о бок! И варианты британского адмирала: перед ним не какие-нибудь ловкачи-нейтралы, а герои-моряки, вчерашние его боевые друзья, которые менее всех повинны в том, что сухопутные силы Франции-Англии разгромлены.
Далее — цитаты из прекрасной работы Е.Грановского “Тень Трафальгара”:
“Срок ультиматума истекал в 14 часов. В 13.11 на “Фоксхаунде” подняли сигнал: “Если принимаете предложения, поднимите на грот-мачте квадратный флаг; иначе открываю огонь в 14.11”. Французские корабли развели пары, экипажи — на боевых постах. Береговые батареи в готовности открыть огонь. На аэродромах прогревала моторы авиация, 4 подлодки ждали приказа, чтобы образовать барьер между мысами Ангуиль и Фалкон. Тральщики тралили фарватер от английских мин. Всем французским силам на Средиземном море была объявлена тревога, 31-я эскадра в Тулоне из четырех тяжелых крейсеров и 12 эсминцев и шесть крейсеров в Алжире получили приказ выйти в море готовыми к бою и поспешить на соединение с адмиралом Женсулем.
В 16.54 (в 17.54 по британскому времени) раздался первый залп… В 17.03 381-миллиметровый снаряд поразил “Прованс”, ожидавший, пока “Дюнкерк” выйдет на фарватер. К 17.07 пожар охватил “Бретань” с носа до кормы, а спустя две минуты линкор начал опрокидываться и внезапно взорвался, унеся с собой жизни 977 членов экипажа. Остальных начали спасать с гидроавиатранспорта “Коммандант Тест”, который чудом избежал попаданий за все время боя.
Выходящий на фарватер 12-узловым ходом “Дюнкерк” был поражен залпом из трех 381-мм снарядов. Первый попал в крышу башни № 2, сильно вдавив броню. Большая часть снаряда срикошетировала и упала на землю примерно в 2000 метрах от корабля. Кусок брони, или часть снаряда, ударил в зарядный лоток внутри правой “полубашни”, воспламенив первые две четверти разгружаемых пороховых картузов. Вся прислуга правой погибла в дыму и пламени, но левая “полубашня” продолжала действовать — броневая перегородка изолировала повреждения. Второй снаряд ударил рядом с 2-орудийной 130-мм башней правого борта, ближе к центру корабля, и пробил 115-мм бронепалубу, повредил перегрузочное отделение башни, блокировав подачу боезапаса. К этому моменту, после 13 минут расстрела почти неподвижных кораблей в гавани, ситуация перестала выглядеть для англичан безнаказанной. “Дюнкерк” и береговые батареи вели интенсивный огонь, который становился все точнее, “Страсбург” с эсминцами почти вышел в море. Не хватало только “Мотадора”, который при выходе из гавани замедлил ход, чтобы пропустить буксир, и спустя секунду получил в корму 381-мм снаряд. От взрыва сдетонировали 16 глубинных бомб и корму эсминца оторвало. Англичане поставили дымовую завесу. Дредноут “Страсбург” с пятью эсминцами пошел на прорыв. “Линкс” и “Тигр” атаковали глубинными бомбами подлодку “Протеус”, помешав ей выйти в атаку на линкор. Сам “Страсбург” открыл сильный огонь по сторожившему выход из гавани английскому эсминцу “Рестлер”, заставив его отойти под прикрытием дымовой завесы. Французские корабли развили полный ход. У мыса Канастель к ним присоединились шесть эсминцев из Орана. К северо-западу в пределах досягаемости стрельбы был виден английский авианосец “Аpк Ройал”, практически беззащитный против 330-мм и 130-мм снарядов. Поднятые с палубы “Аpк Ройал” шесть “Суордфишей” с 124-кг бомбами в сопровождении двух “Скьюэ” атаковали “Страсбург”. Но попаданий не добились, а зенитным огнем один “Скьюэ” был сбит, а два “Суордфиша” получили повреждения и на обратном пути упали в море.
Адмирал Сомервилл бросился в погоню на флагмане “Худ” — единственном, кто мог догнать французский корабль. Но к 19 (20) часам дистанция между “Худом” и “Страсбургом” составляла 44 000 м. В попытке уменьшить скорость французского корабля Сомервилл приказал “Аpк Ройал” атаковать уходящего противника торпедоносцами. Эсминец “Пурсьювант” (из Оранской эскадры) заблаговременно сообщал на линкор о замеченных торпедах, и “Страсбург” каждый раз успевал вовремя переложить руль. Погоню пришлось прекратить: на следующих с “Худом” эсминцах заканчивалось топливо, и отовсюду поступали сообщения, что со стороны Алжира подходят сильные отряды крейсеров и эсминцев. Это означало быть втянутым в ночной бой с превосходящими силами…”
Трудно прервать сей рассказ, оставляю “за кадром” героический прорыв другого французского дредноута — “Дюнкерка”. По объективным цифрам (количеству линкоров, суммарному тоннажу участвовавших и погибших кораблей) это была самая большая морская битва на Европейском театре военных действий. И, как пишет американский историк Алистер Хорн, “именно это драматическое нападение на французский флот более всего убедило Рузвельта в намерении Черчилля (и Великобритании) продолжать войну” — это подтверждает и ближайший его сотрудник — Гарри Гопкинс.
Англичане при Мерс-эль-Кебире показали не только решимость продолжать борьбу, но и — свое пренебрежение к правилам ведения войны. Во время другой тотальной войны (с Наполеоном) британцы абсолютно так же упреждающе в 1807 году уничтожили датский флот (Дания — строго нейтральна, но теоретически могла бы присоединиться к Наполеону), правда, тут был сожжен еще и Копенгаген.
Ну и наконец в те же месяцы, когда СССР присоединял прибалтийские республики, Великобритания, без объявления войны, ультиматумов, вообще каких-либо объяснений, захватила Исландию, бывшую тогда частью атакованной Дании. Просто, чтоб вместе с остальной Данией не попала Гитлеру. И как же это оправдалось! Будь Исландия германской, ни один англо-американский конвой (не только знаменитый PQ-семнадцатый, но и PQ-первый) не дошел бы до Мурманска — даже и не вышел бы из Америки! Исландию — абсолютную командную высоту в Северной Атлантике — миновать было невозможно.
Наше отличие от Англии состояло только в том, что англичанам предстояло вести морскую блокаду врага, нам — держать сухопутный фронт. Потому Англия занималась “сомнительными флотами”, а СССР — “сомнительными республиками”.
Но, как оказалось, наша сухопутная, фронтовая миссия была тяжелее вдвойне. Что во время войны фронт держать тяжелее, чем вести морские операции, это в общем-то очевидно. Но выявилась еще и “послевоенная тяжесть”: сравните поток претензий по превентивным мерам к Британии (за Копенгаген, Мерс-эль-Кебиру) и к нам, за Прибалтику…
Литовский дивертисмент
Было произнесено: “сомнительные республики”… По Версальскому миру, бывший немецкий город Мемель (с округой) передали Литве. Нареченный литовцами Клайпедой, Мемель, кстати, в один исторический период был фактической столицей и последним оплотом Пруссии, добиваемой Наполеоном. Неизвестно, об этом ли вспомнили державы-победительницы, забирая у Германии сей важнейший порт, главное другое: они гарантировали Литве защиту — стране и ее благоприобретениям. Гарантии Литве были абсолютно аналогичны гарантиям, данным Польше, во исполнение которых, собственно, и была объявлена война Германии. (За “малым” дополнением — Литовскую целостность гарантировали еще и Италия с Японией.)
20 марта 1939 года министр иностранных дел Германии фон Риббентроп объявил литовскому коллеге Урбшису: “Если литовское правительство склонно вернуть Клайпедский край путем соглашения, то правительство Германии готово пойти навстречу и удовлетворить интересы Литвы в Клайпедском порту. Если литовское правительство не пойдет этим разумным путем, то Клайпедский край будет возвращен Германии по-другому. Если произойдут столкновения и хоть один немец погибнет, тогда уже не мы, политики, занимались бы этим делом, а войска”.
Не дожидаясь официального ответа Литвы, Адольф Гитлер отправился в Мемель на флагмане германских ВМС линкоре “Дойчланд”. Литовцам дали официальный и унизительный совет: “Во избежание пустой траты времени отправить специальным самолетом в Берлин полномочных представителей для подписания документа о передаче района Мемеля Германии”.
Чтобы получить помощь Британии, Франции и пр., Литва должна была отвергнуть требования Гитлера, обратиться к странам-гарантам. (И тогда Вторая мировая война началась бы в апреле, а не в сентябре 1939-го). Литовские историки: “Можно было бы кровью тысяч солдат вписать героическую страницу в историю. Но в территориальном отношении Литва в конечном счете только проиграла бы… Конечно, больно, когда рубят руку, но глупо подставлять еще и голову…”. 21 марта Совет министров Литвы, “не находя другого выхода, считает, что вынужден принять требование германского правительства…не находит возможным выполнить требования ст.15 конвенции, заключенной между Литвой, Британской империей, Францией, Италией и Японией о Клайпедской территории”.
То есть, исходя из своих интересов (помните: “Германия учтет интересы Литвы в Клайпедском порту”), Литва не обращается за помощью к странам-гарантам. Гитлер абсолютно законно, юридически безупречно входит в Мемель! Литва имеет право дарить свои территории, а Британия, Франция в этом случае — не имеют права вмешаться…
Литва, конечно, меньше Польши, но… Германия фактически не имела с ней общей границы. Единственный вариант — десант. Но этого по многим причинам Британия допустить бы не могла. Парламент и британская публика могли попустить сухопутным силам “трудности развертывания”, “Странную войну”. Но британский флот — готов всегда и везде! Он и в месяцы “Странной войны” сражался абсолютно серьезно, и спасать Норвегию бросился, правда, неудачно — но то было в 1940-м, чехи к тому моменту отработали на Гитлера уже почти полтора года.
Так или иначе, сдавшись на окрик, Литва значительно усилила Гитлера и тем значительно ухудшила положение всех, кто решится “глупо подставлять еще и голову…”. Последовательность проста и линейна, здесь ни один Ландсбергис не переставит даты.
Март 1939-го — Литва объективно сработала на Гитлера.
Август 1940-го — в эту шелушащуюся Литву (Литва именно шелушится в руках Гитлера) входят войска СССР.
1945-й — Литва получает отбитую советской кровью ту самую Клайпеду плюс Вильнюс (Вильнюс, правда, был подарен Литве еще и в 1940 году).
2007-й — Литва требует 24 миллиарда долларов “пени за советскую окккупацию”.
Попытаюсь понять литовскую логику. Ведь правы же они, по-своему, по-литовски: “Глупо подставлять голову — Россия подставила голову, и, значит, она глупа — следовательно, надо рискнуть и попытаться получить с дурака 24 миллиарда —Объединенная Европа-2 (Брюссельская) сохраняет симпатии Объединенной Европы-1 (Берлинской) — вернее всего, поможет”.
Права и правила
Еще в эссе 2001 года в “Независимой газете” я, кратко пройдя по теоретическим пунктам Гуго Гроция1, предложил прототермин: Большая война. Знаменитая формула Клаузевица “Война — продолжение политики другими средствами” — это сегодня самый устарелый и практически вредный штамп. Не буду, однако, кричать “А король-то голый”, приведу цитаты:
Клаузевиц: “Может возникнуть мысль, что политика может выдвигать перед войной требования, которые она не в состоянии выполнить; но данная гипотеза бросает вызов естественному и неизбежному предположению, что политика знает инструмент, который намерена использовать”.
А вот что говорит историк Брюс Кэттон: “Отличительная особенность современной войны в том, что она сама берет на себя командование. Единожды начавшись, она настоятельно требует доведения до конца и по ходу действия инициирует события, оказывающиеся неподвластными человеку. Делая, как им кажется, лишь то, что необходимо для победы, люди, не замечая того, меняют саму почву, питающую корни общества”.
Только то, что я назвал Большой войной (прототермин), у Кэттона именуется “современной войной”. Пусть так, но нельзя не признать, что весь пафос высказывания Кэттона состоит именно в том, что война — это конец политики.
Джон Киган: “Война обеспечивает больше религиозные, культурные функции, нежели чисто политические (вспомним тут роль Великой Отечественной в нашем сознании, воспитании поколений!)… утверждение Клаузевица “о войне как о продолжении… и т.д.” — неполное, узкое и предельно непоследовательное”.
Рассел Уигли: “Политика имеет тенденцию становиться инструментом войны… война, начавшись, всегда имеет тенденцию генерировать собственную политику, создавать свой собственный моментум (инерцию), делать устаревшими политические цели, во имя которых она была начата, выдвигая свои политические цели… динамика военного конфликта, переходящего к тотальным формам, диктует свои ограничения и подчиняет себе политику”.
“Тотальные формы” — это еще один из синонимов того, что я условно назвал Большой войной. “Тотальная”, “современная” (у Энгельса и Троцкого), “народная”, “отечественная” (у нас), “мировая” (у всех). А еще: “Великая мировая” — так, если заглянуть в тогдашние газеты, долго, примерно с 1915-го — и до 1941 года, называли Первую мировую. Пока уже в 1941-м не поняли, что идущая Вторая — тоже мировая война.
Мартин ван Кревельд: “Если исходить из того, что война является продолжением политики, то надо признать, что война является рациональным расширением воли государства, то есть мы имеем дело с банальным и бессмысленным клише. Клаузевиц описывает, каковой должна быть природа войны, но никак не реальную ее природу”.
Да, в общем, о том же писал и Энгельс. Вот что он предвидел еще в1887 году: “Для Пруссии-Германии уже невозможна никакая война, кроме всемирной… Это была б война невиданного ранее масштаба… 8—10 миллионов солдат будут душить друг друга и объедать Европу до такой степени… крах старых государств и их рутинной мудрости… короны дюжинами валяются по мостовым, и не находится никого, чтобы поднять их”.
Что, и это — “продолжение политики”? Согласитесь, что скорее — крах рутинной мудрости, старых, довоенных политических планов.
Кстати, война (Первая мировая) России с Германией продолжалась и в 1917-м. Это что: “продолжение” царской политики отрекшегося, арестованного царя? Война продолжалась даже и в 1918 году — это что, продолжение “буржуазной” политики сбежавшего Временного правительства и переодетого в женское платье Керенского? И даже замечание Троцкого: “Современные войны ведутся не тем оружием, которое имеется у воюющих стран накануне войны, а тем, какое они создают в процессе самой войны”, — косвенно говорит о том же. Современная война — это Новая реальность.
Именно во дни Мюнхена президент Рузвельт (в США — изоляционизм, он не имел еще ни малейшего права вмешиваться в ход событий) послал-таки Гитлеру телеграмму с поистине мудрым финальным предостережением: “Сама социальная структура каждой вовлеченной в войну страны может рухнуть”.
Изложу мысль Рузвельта еще проще: “продолжения политики — не будет”.
Слоган Клаузевица — это просто оглушительно раскрученная попса. Раскрученная и Лениным (именно в его пересказе сей афоризм был известен на “одной шестой”). И Муссолини, назвавшим перевод на итальянский “О войне” Клаузевица “великой, подлинно фашистской книгой”. (В Италии до 1943 года “фашистский” значило не ругательство, а наоборот — похвалу.) Да и Гитлер в своем “бункерном” политическом завещании помянул (хотя и не к месту): “…из глубины моего сердца выражаю благодарность всем вам, как единственное свое желание, чтобы вы, несмотя ни на что, не захотели отказаться от борьбы, но и дальше продолжали ее против врагов отечества, не важно где, верные убеждению великого Клаузевица”.
Попса! Настоящее золото дураков, точнее — поверхностных пошляков, гораздых затевать войны (мировые, гражданские) и не представляющих, что война станет не “продолжением”, а — концом политики.
В чем тут связь с “Мюнхеном”? Да в том и дело, что по правильной, клаузевицкой войне, самыми достойными политиками и “воевателями” будут: датский король, через полтора часа после вторжения поздравивший немцев “с хорошо проделанной работой”, или те же чехи. А Британия, Югославия, СССР ответственны за многие деяния: выше перечислена лишь толика их. Большая война рождает новую реальность с новыми правами. Начало Большой войны, всегда постепенное, приблизительное, размытое, — это период, когда определяется Большой враг. Большая война началась в 1938-м, в Мюнхене! Кто захочет это опровергнуть, должен тогда придумать новый термин для Аншлюса, Чехословакии, Мерс-эль-Кебиры, Исландии, Прибалтики — то все были важнейшие геополитические или боевые действия и все вне хронологических рамок формально объявленных войн. Большая война не зависит от всех частных войн, перемирий, пактов. И заканчивается она только тогда, когда Большой враг уничтожен. Да-да, как раз сам факт Нюрнбергского процесса, до сих пор вызывающего юридические споры, показывает, что и окончание Большой войны — тоже особый случай.
Чтобы сама международная ситуация стала “современной”, “правовой”, политкорректной — в общем, той, какова она сейчас, — требуется победа в Большой войне. Сначала Страсбург (столицу ПАСЕ), Прагу и Вильнюс надо освободить, чтобы там смогли вновь обосноваться те умники, которые расскажут, как правильно надо было их освобождать и какие пени полагаются за нарушение их правил.
И, разумеется, назначат, кто и за что должен извиняться с соответствии с нынешней модой на политкорректные извинения. С немцами вроде понятно — извинились за Холокост. Но поток политических поездок неостановим, протокольно-телесъемочные требования диктуют: извиняйся хоть за что-нибудь. Американские сенаторы извинились за работорговлю, папа римский — за Крестовые походы. По этой логике, когда войны прошлого оцениваются в координатной сетке текущего политического визита или саммита, после извинения за Крестовые походы следует извиниться и за выигрыш битвы при Пуатье (за 300 лет до Крестовых шли, так сказать, “Полумесячные” походы: арабы завоевали христианскую тогда Северную Африку, Испанию, прошли половину Франции, но были разбиты при Пуатье). Честертон оценил бы сей театр абсурда: нынешний президент крошечной Македонии на Ассамблее ООН кается перед полумиром за походы Александра Македонского. Тунис — перед Италией за Ганнибала и “геноцид римлян при Каннах”. Кстати, никто пока не вспомнил, что крестоносцем был король Людовик Святой, практически главный в католических святцах. И канонизирован он именно за Крестовые походы, в коих он и провел всю жизнь. Получается, следующему папе извиняться — за Георгия Победоносца перед… ну, может, перед ящерами острова Комодо (предложите более близких правопреемников). Далее — за апостола Петра (чьим земным делегатом, формально говоря, он, папа, является). Петр ведь тоже, схватив меч, отсек то самое ухо…
И за всем этим конкурсом исторических пардонов — напряженный взгляд в нашу сторону: ну-тка! Вам-то — и за 1940-й, и за 1956-й, и за 1968-й. Похоже на одну свадебную, дурного вкуса традицию. Блюдо по кругу — подношения молодым. И какой-то купчина, минуты три помахав над головой пачкой цветных купюр, бросает ее наконец… и сразу взгляд на тебя: ну-ка, а ты сколько?!
Тут, прежде чем лезть за своей пачкой, надо присмотрется (хоть это и будет крайне невежливо): а что, собственно, бросил тот, долго трясший? Может, то были какие-нибудь “керенки”? Так, не разобравшись до конца, бросили “пардон” за Катынь. И тем самым как прикрыли вопрос о пленных красноармейцах, сгинувших в Польше 1920-х годов. Я уже не говорю о том, насколько шатки и тенденциозны как польская, так и официальная российская версии “катынского дела”.
И непосредственно — Мюнхен
Важным политическим инструментом взлома Чехословакии были “судетские немцы”. Гитлер создал в Судетах послушное ему политическое руководство, лидер которого Конрад Генлейн определил свою задачу следующим образом: “Мы должны всегда требовать так много, чтобы наши требования невозможно было удовлетворить”. Намеченные на 22 мая 1938 года муниципальные выборы Генлейн потребовал засчитать как референдум о вхождении в Германию. Президент Чехословакии Бенеш объявил частичную мобилизацию, и майский кризис благополучно для чехов миновал. Генлейн сбежал в Германию.
Следующий этап давления — поездка личного адъютанта Гитлера Видемана в Лондон и его переговоры с главой Форин-офис лордом Галифаксом. Далее последовали и встречи самого фюрера с премьер-министром Чемберленом. Почему обрабатывались прежде всего англичане? Договор о взаимопомощи у Чехословакии был с Францией и СССР, и французы попросили английского содействия в склонении чехов к уступке Судет. Видеман оставил интересные записки (изданные на английском как Private Papers, они имеются в библиотеке конгресса США).
Видеман: “Фюрер пойдет на полномасштабные переговоры с Великобританией и заключение долгосрочного договора — но только после разрешения центрально-европейской проблемы (присоединения Судет, как следовало из контекста разговора. — И.Ш.) ”.
Галифакс: “Передайте ему [фюреру]2, я надеюсь дожить до момента, когда осуществится главная цель моих усилий: увидеть Адольфа Гитлера с королем Англии на балконе Букингемского дворца!”
Видеман так пересказывает идеи Галифакса: “Бомбы на Прагу — это война. Нужна другая тактика по Чехословакии. Не надо выстрелов — душите их”.
Конечно, это слишком большая ответственность — полагаться в вопросе такой важности (дипломатическая стратегия Великобритании 38-го года) лишь на записки Видемана. Но вот и мнение германского посла в Лондоне Дирксена: “Британцы желали решения вопроса этапами: от автономии к плебисциту, от плебисцита к отделению [Судет]. Но при условии отсутствия будоражащих общественное мнение насильственных действий Германии”. А то действительно… придет Черчилль — он-то “сцены под балконом” рисовать не станет!
Коллега Дирксена, британский посол в Праге Ньютон добавляет исторической концептуальности: “Чехословакия — искусственное создание, не имеющее корней в прошлом”. И, как подразумевается, “не имеющее прав на будущее”. Не надо лишний раз напоминать о мере влиятельности в Британии и мире лондонской газеты “Таймс”. А вот ксерокопию ее номера от 7 сентября 1938 года со статьей тогдашнего главного редактора Доусона нужно бы иметь в каждом чешском музее:
“Мы рекомендуем принять предложения, цель которых — сделать Чехию более однородным государством, путем отделения от него чуждого ему населения, живущего по соседству с народом, с которым оно связано расовыми узами”.
Официальное заявление Лондона 18 сентября 1938 года: “Следует отдать [Германии] те районы, где немцев более 50 процентов от общего населения. Без этого невозможны гарантии Чехии в ее новых границах”. Оно прекрасно дополняется признанием на следующий (19 сентября) день английского военного министра Хор-Белиша: “У нас нет никаких средств выполнения наших гарантий”. (Смелей, Адольф!)
Английский посол в Берлине (это уже своеобразная PR-аранжировка): “Если понадобятся оправдания перед определенными кругами, расценивающими это как постыдную капитуляцию перед германскими угрозами, то это можно объяснить нашей постоянной приверженностью принципу самоопределения наций”.
Итоговая оценка — пускай и не самого высокопоставленного лица, всего лишь заместителя министра иностранных дел О.Харви:“Фактически за Германию ультиматум чехам предъявляли мы”.
22 сентября правительство агрария Годжи ушло в отставку. Ставший во главе кабинета генерал Сыровы объявил мобилизацию. Внешне эти меры кажутся вполне достойными, но… внутренняя сущность действия может быть совершенно разной. Так и слово “мобилизация” может означать, что 2 миллиона чехов (величина их отмобилизованной армии) получат винтовки и станут поджидать на своих уникально укрепленных перевалах 2,2 миллиона немцев. А может “мобилизация” означать и простой словесный аргумент, чтоб попробовать в лондонской прихожей Форин-офис выторговать еще хоть что-нибудь.
Если пересказать события в нескольких словах, забавная выйдет история:
Собрались как-то в Мюнхене англичанин, француз, немец и итальянец, и немец сразу же объявил, что его войска войдут в Судеты вне всякой зависимости от переговоров: 1 октября (через день). И в ночь на 30-е англичанин, француз, немец и итальянец подписали договор, что действительно “пускай входит”.
А чешские представители ждали действительно в прихожей. А еще немец с англичанином, там же, в Мюнхене — раз уж приехали! — подписали отдельный договор, который въедливые историки называют “фактическим германо-британским пактом о ненападении”… А еще известно, что за три дня до того, 26 сентября, немец получил от американца (Рузвельта-президента) письмо с той приведенной выше интересной, в общем-то к Мюнхену отношения не имевшей, но все-таки очень важной и мудрой фразой.
Недопустимо пересказывать “Мюнхен” анекдотичным стилем? Тогда предлагаю вашему вниманию фрагмент из воспоминаний свидетеля переговоров Пауля Шмидта, переводчика Гитлера. (Хотя не исключено, что и в этой хронике вы почувствуете что-то анекдотичное.)
“В Мюнхене произошла небольшая стычка с Чемберленом. Чемберлен настойчиво добивался ответа на вопрос, кто компенсирует чехословацкому правительству стоимость зданий и сооружений, которые перейдут Германии вместе с территорией Судет. Было очевидно, что в этом случае говорит не премьер-министр и политик, а бывший министр финансов и деловой человек. Гитлер становился все более беспокойным. Наконец Гитлер взорвался. “Наше время слишком драгоценно, чтобы тратить его на такие банальности!” — крикнул он Чемберлену. Это произошло, когда Чемберлен в довершение всего поднял также вопрос, останется ли и скот на судетской территории или некоторое количество домашнего скота не следует уводить на ту территорию, которая останется от Чехословакии… Проект соглашения, предложенный Муссолини, был тем временем переведен на три языка конференции, и на его основе, с несколькими незначительными изменениями, было выработано знаменитое Мюнхенское соглашение, которое и было наконец подписано между 2 и 3 часами утра 30 сентября… Около девяти часов вечера Гитлер пригласил всех поужинать с ним в банкетном зале. Чемберлен и Даладье извинились, сказав, что должны позвонить своим правительствам; они были явно не в том настроении, чтобы присутствовать на банкете. Они обеспечили мир, но ценой серьезной потери престижа. Под нажимом Гитлера они пришли к соглашению о том, что союзник Франции должен уступить Германии часть своей территории. Как мы теперь знаем, и Франции, и Англии пришлось оказать на Чехословакию значительное давление. Следовательно, исключительно итало-германская компания сидела с Гитлером за одним банкетным столом, который оказался довольно длинным. Именно тогда Муссолини сделал свое заявление о возможности катастрофических последствий для Италии в период Абиссинской войны, если бы Лига Наций распространила свои санкции на нефть даже всего на одну неделю”.
То есть чуть ранее и Эфиопия имела свой “Мюнхен”.
30 сентября чешская армия начала отступление из Судетской области. Покидались горные цитадели, крупные промышленные центры, составлявшие основу оборонной мощи страны. Покончив с Судетами, Гитлер представил Чехословакии новый список требований. И снова инсценировки инцидентов, распространение слухов о преследовании немецкого этнического меньшинства, оставшегося теперь уже на урезанной территории Чехословакии. 15 марта 1939 года немцы вошли в оставшуюся часть Чехословакии. Лишенные укрепленных оборонительных рубежей чехи были не в состоянии оказать сопротивление.
Что же касается истории франко-чешско-советского союзного договора, повторю лишь общепризнанное:
французы всеми силами стремились избежать выполнения главного, финального пункта договора: оказания военной помощи;
от советской военной помощи Чехия отказалась — из опасений не справиться без одновременной французской поддержки.
И уж полной справедливости ради надо признать, что военная помощь Советского Союза на стратегических весах 1938 года действительно значила меньше, чем французская — но не по причине недостаточной решимости советского правительства, а лишь по причине удаленности, отсутствия общей границы с Германией и крайне подлой позиции польского правительства Бека (категорический запрет на пропуск советских войск, вплоть до угрозы войны). В марте 1939 года Польша получит от Гитлера из чешского наследия высокоразвитый Тешинский округ как поощрение, а буквально через полгода, в сентябре того же года, получит и все остальное причитающееся.
Советскую решимость 1938 года пытаются обесценить будущим пактом Молотова — Риббентропа, но это самый настоящий фокус, из разряда оптических. Это из 2006 года действительно 1938-й и 1939-й кажутся одним днем. Но на самом-то деле в 1938-м СССР еще вел с Гитлером настоящую войну на полях Испании, и победа там долго оставалась под вопросом. В тот же период СССР воевал и с союзником Гитлера, Японией (Хасан, Халхин-Гол).
17 сентября 1938 года чешский министр иностранных дел Крофта признал: “СССР делает для Чехословакии больше, чем можно требовать по договору”.
Что же до позиции Великобритании, то ее вроде можно даже и оправдать: англичане вольны давать чехам гарантии безопасности, вольны забирать их обратно. Ибо, как гласит их фундаментальный внешнеполитический постулат, “у Англии нет постоянных союзников, у Англии есть постоянные интересы”. Но дело-то в том, что в Мюнхене они говорили чехам нечто совсем иное: “Отдайте Судеты, и в новых границах вы получите новые гарантии”.
Первой бомбы на Прагу Чемберлен с Галифаксом боялись больше, чем чехи, потому что “они там, за горами, может, и отсидятся, а нашему кабинету — точно отставка”.
Этот политический прогноз Чемберлена оказался верен. Когда началась настоящая война, их действительно отставили и назначили Черчилля.
Так ради поддержания этой лживой политкорректной атмосферы всего-то на лишние двадцать недель (!) и “порвали” Чехословакию. Ведь чехам объяснили, что, упорствуя из-за Судетов, они противостоят не только Германии, но и всему европейскому согласию, мировому общественному мнению… Страна, ставшая на этот путь, превратилась бы, если применить современный термин, в государство-изгоя. А возможное принятие помощи от Советского Союза только усугубило бы чешские вызов и вину.
Как могла сложиться ситуация, если бы чехи вообще не имели английских гарантий? Скорее всего, они выстояли бы. Это, конечно, то самое сослагательное наклонение, которого не терпит история. Однако примем во внимание сочетание двух важных факторов. Прежде всего это военное преимущество Чехословакии — армия в 2 миллиона, засевшая в горных крепостях, в три раза сильнее 2,2 миллиона штурмующих. Плюс к тому обстоятельство, которое выяснилось уже после войны, — готовность вермахта сбросить Гитлера точно так же, как за четыре года до того вермахт в союзе с Гитлером ликвидировал СА. В сумме оба фактора делают благоприятный для чехов исход наиболее вероятным.
Нацию Яна Гуса и Георгия Подебрада предала Европа кавалеров ордена Подвязки и лауреатов Нобелевской премии мира.
Черчилль и “Краткий курс истории ВКП(б)”
Черчилль в своей книге “Вторая мировая война” дает список важнейших причин Второй мировой войны:
“Немцам навязали то, что было идеалом, к которому стремились либералы Запада… Предубеждение американцев против монархии ясно показало поверженной империи (Германии в 1918 году), что в качестве республики она может рассчитывать на лучшее обращение со стороны союзников, нежели в качестве монархии. Если бы мы придерживались мудрой политики, то увенчали и укрепили бы Веймарскую республику конституционным монархом в лице малолетнего внука кайзера, поставив над ним регентский совет. Вместо этого в национальной жизни германского народа образовалась зияющая пустота. Все сильные элементы, военные и феодальные, которые могли бы объединиться для поддержки конституционной монархии… оказались выбитыми из колеи. Веймарская республика, со всеми ее достоинствами и идеалами, рассматривалась как нечто навязанное врагом… не сумела завоевать преданность и захватить воображение германского народа”.
Англия в 1960-х годах была весьма зависима от поддержки США, но Черчиллю это не мешает увидеть (и показать читателям своих мемуаров) примитивность и ограниченность американского взгляда на историю и мироустройство. Вот они — корни нынешней американской политкорректности: в любой стране в любое время, без монарха (или диктатора) будет непременно красивее, приличнее, чем с оным.
И если бы та черчиллева мысль посетила, в 2003 году, например, его “коллегу” — британского премьера Тони Блэра? И тот, вдобавок, сумел бы с черчиллевым упрямством донести ее до Джорджа Буша: “Не стоит строить “Веймарскую республику” в Ираке”.
Правда, у американцев в комплект к “доброму следователю” всегда найдется и “злой”. К принстонскому профессору-идеалисту — суровый реалист, с другим хорошо известным геополитическим постулатом: “о нашем сукином сыне”. Но, к несчастью, германский кайзер не был “их сукиным сыном”, а значит: вперед, на аван-
сцену — либералы! “Да здравствует Веймарская республика!”. Так и пошло…
Вся история межвоенной Европы разобрана Черчиллем “пошагово” — для каждого шага к войне Черчилль определяет главных виновников из числа великих держав.
Отказ США от обещанных Франции гарантий неприкосновенности границ (США, Англия, Франция).
Вывод французских войск из Рейнланда (Франция, Англия, США).
Программа американских займов Германии (США, Англия, Франция).
Введение Германией воинской повинности (Италия, Франция, Англия).
Вхождение вермахта в оставленный Францией Рейнланд (Франция, Англия, США).
И так далее. И ни разу — СССР. Первое развернутое упоминание действий СССР встречается у Черчилля только на 87-й странице (а вся история от окончания Первой мировой войны до “Мюнхена” в мемуарах Черчилля харвестовского издания занимает 170 страниц). Многим будет даже обидно такое наше “неприсутствие” в грандиозных европейских событиях. Но тут просто надо помнить, что “грандиозными” тогда были только амбиции фашистской Германии, а вся остальная Европа сползала к Второй мировой войне, словно жалкая, дряхлая старушка, неизвестно как оказавшаяся на ледяной горке.
Итак, 2 мая 1935 года. Франко-Советский пакт, Лаваль посетил Москву (именно тогда состоялся разговор о том, сколько у папы римского дивизий). Лаваль не собирался связывать Францию какими-либо точно сформулированными обязательствами… И все же он добился того, что 13 дней спустя было опубликовано заявление Сталина — одобрение политики национальной обороны Франции, направленной на поддержание ее вооруженных сил на определенном уровне… К тому же на обратном пути Лаваль остановился в Кракове. Там на похоронах маршала Пилсудского он встретил Геринга, с которым сердечно беседовал. Высказывания Лаваля, выражавшие недоверие и неприязнь к Советам, через немецкие каналы были своевременно доведены до сведения Москвы.
Второй раз, когда СССР предстает в записках Черчилля действующим лицом и теперь даже одним из лидеров Европы, — это война в Испании. Советский Союз настолько смело и действенно противостоит там Германии и Италии, что вслед за ним впервые делает несколько решительных шагов и Франция, рискнув предоставить авиацию испанским республиканцам.
Эпизод третий, Чехословакия. СССР пытается объединить Европу и спасти Чехословакию. 18 марта Британия предложила созвать конференцию по “путям и способам реализации Франко-Советского пакта в случае угрозы миру со стороны Германии”. СССР стремится через Англию и Францию, Лигу Наций добиться согласия Польши или хотя бы Румынии (это уже порядочный крюк) на военный транзит.
Ну и, наконец, “жаркое лето 1939 года”, окончившееся знаменитым Пактом и войной. И тут Черчилль и “Краткий курс истории ВКП(б)” абсолютно едины в трактовке и оценке событий 1939 года (если не считать оценок коммунизма):
“Английское и французское правительства предприняли новые попытки договориться с Советской Россией. Было решено направить в Москву специального представителя… Вместо Идена эта важнейшая миссия была возложена на Стрэнга… не имевшего никакого влияния. Назначение столь второстепенного лица было фактически оскорбительным шагом…. Переговоры вращались вокруг вопроса о нежелании Польши и прибалтийских государств быть спасенными Советами от Германии. Дискуссии продолжались в течение всего июля, и наконец советское правительство предложило, чтобы переговоры продолжили военные делегации… Английское правительство направило адмирала Дрэкса… как оказалось, не имевшего письменных полномочий на переговоры. Военное совещание вскоре провалилось из-за отказа Польши и Румынии пропустить русские войска… На следующий день (23 августа) в Москву прибыл Риббентроп. Невозможно сказать, кому он [Пакт, как следует из контекста] внушал большее отвращение — Гитлеру или Сталину. Оба сознавали, что это лишь временная мера…
Антагонизм между двумя империями был смертельным… В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимым отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий …В их сознании еще не угас огненный след тех катастроф, которые потерпели их армии в 1914 году, бросившись в наступление на немцев, еще не закончив мобилизации. А теперь их границы были значительно восточнее, чем во время первой войны. Им нужно было силой или обманом оккупировать прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Их политикой руководил не только холодный расчет, но и суровые реалии создавшейся ситуации….
…через две недели [боевых действий] польская армия численностью около двух миллионов человек прекратила свое существование. Пришла очередь Советов. 17 сентября русские армии хлынули через почти не защищенную восточную границу и широким фронтом пошли на запад. 18 сентября они встретились со своими германскими партнерами в Брест-Литовске.
Мassa peccati
То, что Черчилль просто бесстрастно фиксировал — советские войска перешли через незащищенную польскую границу, — было подхвачено сонмом демагогов. Найден еще один пункт обвинения: “незащищенная” — как трогательно, как жалостно это звучит!
В условиях же войны, начатой в Мюнхене, все было ровно наоборот! Незащищенную — означало то, что польских войск на нее оттянуто не было. Значит, СССР фактически не повлиял на ход (и исход) двухнедельной польско-германской войны. И еще… Это политикам можно смешивать 2007 и 1939 годы, прикладывать общие критерии. А на войне имеет значение даже один день. И неважная вроде, если глядеть из 2008 года, дата — 17 сентября — оборачивается сменой “плюса” на “минус”. Польское правительство 14—15 сентября уже бежало по маршруту Румыния—Англия. Очаги героического польского сопротивления остались у немцев далеко в тылу, и они могли взять “незащищенную Восточную Польшу” так же легко, как ее взял СССР. Европолитик-пацифист может сказать: “Ну и пусть”. Пусть для “чистоты эксперимента” СССР начнет сопротивление Гитлеру не от Бреста, а от Минска (граница СССР до 39-го года) — зато тогда бы и упреков не было.
Но прошу не считать целью сего памфлета перебрехивание и метание грязи через забор сегодняшней границы. Дескать, кого из Москвы сподручней и спокойней критиковать? Конечно, Прагу, Страсбург (ПАСЕ), Брюссель… Нет, государственные границы тут ни при чем — вышеозначенное смешение критериев границ не имеет.
А посему далеко ходить не станем и возьмем для примера, не выходя за пределы собственного отечества, российский фильм. Документальный сериал Виктора Правдюка “Вторая мировая. Русская версия”, почти год гремевший на ТВЦ. Фильм, снятый с вполне патриотическими намерениями. Прекрасная кинохроника. Так что тут не “очернительство”, а именно методологический тупик. Где-то в 57-й — 60-й сериях автор подходит к “выводам”. Буквальное название этой части: “Уроки в багровом свете итогов”.
Что же это за уроки и итоги? Правдюк не раз повторяет, считая, видимо, что нашел удачную формулу: “Германия вместе с СССР разгромила Польшу” (я насчитал пять-шесть повторов, потом бросил). Но тогда ведь и Британия вместе с Германией разгромила Данию (введение войск в Исландию). Британия вместе с Германией разгромила Францию (напомню, что уничтожение французского флота в Мерс-эль-Кебире произошло до подписания французами мира с Германией).
Далее Правдюк объявляет: жаль, что Нюрнбергский процесс провели победители. Что лучше бы это дело отдать Швеции, Швейцарии — нейтралам. Потому как победители были в итоге такими же жестокими, как и фашисты.
Да, пусть швейцарцы — тихие хранители нацистского золота, или шведы… тихие шведы.
Немцы, так обожавшие эпитет “стальной”, имели сталь — по происхождению — шведскую. И если каким-нибудь “меченым атомом” проследить сложный путь сей стали, окажется, что осколки и пули, которые еще носят в себе ветераны войны в России, Британии, США, раньше лежали под горой… далеко-далеко, на самом севере Швеции, в Кируне. Можно сказать: шведы всего лишь продавали руду, бизнес есть бизнес. А можно и по-другому — откупились бесперебойными поставками от возможного вторжения Гитлера. План такой у фюрера был. И не реализовался он по причине “неискания добра от добра”. Вот руда идет — тьфу-тьфу! А в случае захвата возможны бомбежки англичан. Гляньте на карту, выход из Кируны — одна тоненькая нитка — единственная железнодорожная колея. Это не густая сеть дорог Германии, которые, сколько их ни бомби, работали до весны 1945 года. Кируну можно было отрезать одним авианалетом. И тут я ввожу такой слоган: “Шведский “нейтралитет” — самая лучшая противовоздушная оборона путей снабжения Третьего рейха”.
А если перейти от мира материального в мир идей, то окажется, что и здесь Швеция была связана с Германией. Великий путешественник, ученый и писатель швед Свен Гедин, открывавший Олимпийские игры 1936 года в Берлине — один из главных кумиров Гитлера.. Герман Геринг впервые в своей жизни увидел свастику в Швеции в замке фон Розенов. Первый в Европе институт расовой биологии был открыт в 1921 году, в “шведском Оксфорде”, Упсале. Это был проект правящей тогда социал-демократической партии. Шведы предвосхитили фюрера — первыми провели общий учет евреев Швеции. Но списки не потребовались. Руда, железная руда, выходит, спасла шведских евреев… И шведские отряды “Северной молодежи”, “Нордиск унгдум”, тоже — приоритет, “Гитлерюгенд” был создан позже. В “Северной молодежи”, кстати, маршировал и Ингвар Кампрад, впоследствии основатель всемирной сети ИКЕА. По подсчетам журналиста Боссе Шона, 500 шведских добровольцев воевало в СС, в дивизиях “Викинг” и “Норланд”. Один из этих шведских эсэсовцев был свидетелем на свадьбе Адольфа Гитлера и Евы Браун.
Но при всем том шведы, разумеется, в 1939—1945 годах накопили прегрешений неизмеримо меньше, чем СССР или Британия…
Но чтобы по-настоящему разобраться с этим круглым, гладким и вроде бы неуязвимым благопожеланием — “Отдать Нюрнбергский процесс нейтралам” — совершенно необходимое нижеследующее “философское отступление”.
Правдюк подводил свои “Уроки в багровом свете итогов”, сидя под большой иконой. Вряд ли это был просто реквизит документалиста. Тут и сама тема предполагает обращение к религиозным авторитетам: ведь всякий суд, тем более Нюрнбергский процесс, неким образом можно соотнести с главным судом человечества — Страшным судом. Объясниться попробую с помощью выдающегося христианского мыслителя: святого (для католиков) или Блаженного (для православных) Августина. Его книги “Исповедь”, “О граде Божьем” и в целом “система Августина” на тысячелетие определили сознание и культурный облик европейского человека. Фразу Августина “Верую, чтобы понимать” повторяют в любой церкви мира. Учитель и предвосхититель Петрарки, Кьеркегора, Ницше. Интерпретатором Августина считали Мартина Лютера. Толстой, Достоевский, Фрейд — его ученики.
Прямо о войне, о степени военной вины Августин не говорил ничего, но есть аналогия — его постулат о Массе греха (massa peccati): Первородный грех плюс условия нашей мирской жизни постоянно ведут к нарастанию Массы греха.
Поссидий, епископ Каламский, ученик и первый биограф Августина, пишет: “Передавал он установления, которым надлежит следовать в жизни и делах человеку Божьему [имеется в виду священнику]: не просить для кого-нибудь жены, не давать рекомендации собирающимся служить в армии. В каждом случае он [Августин] представлял причину: 1) чтобы супруги, ссорясь между собой, не бранили того, кто устроил их брак, священнику следует только закрепить уже заключенный союз, благословить взаимную приязнь; 2) чтобы плохо проявивший себя на военной службе не разделял позора с рекомендовавшим его”.
Можно недоумевать по поводу этих правил. Все-таки семейные катастрофы, как и провалы на армейской службе, — более редкие варианты, чем нормальная семейная жизнь и нормальная служба. Значит, если священник все же будет рекомендовать жен или солдат на службу, сумма благодарностей в итоге перевесит сумму претензий. Но знаток человеческой души Августин отвечает: “Не перевесят. Не пересилят”.
Как это относится к нашей теме? Допустим, освободили от фашистского рабства миллион человек, тысяча местных погибла при этом, пятьсот расстреляли — ну, сгоряча, подозревая в пособничестве, в боевой обстановке. И что, тут можно “включать статистику”? Бросать на одну чашу весов миллион благодарностей и полторы тысячи проклятий — на другую?
В самой основе человеческой жизни лежит это: мирская благодарность как бы растворяется в мирской жизни, расходуется в процессе ее поддержания, а грех, масса греха накапливается… Среди открытий Августина Блаженного надо, пожалуй, числить этот “кумулятивный эффект”.
Польза, верно, потому и польза, что используется, исчезает. Использованный — синоним пустого. А грех, получается, — субстанция совсем иного рода. Богословы давно вывели основу учения Блаженного Августина: грех не побеждается никакой кучей добрых дел, но только Благодатью Божией.
И накопленные военные прегрешения освободителей будут припоминать, а пользу от освобождения забудут — это вполне в природе человека! И потому не надо, пытаясь этого избежать, заискивать перед нейтралами, просить их провести Нюрнбергский процесс.
Их якобы преимущество перед освободителями — только в неучастии в Войне, то есть в непроживании определенного периода жизни, в ненакоплении Массы греха.
Это, по сути, преимущество годовалого младенца перед взрослым человеком. И еще, кстати… Августин много лет исследовал психологию младенцев, беседовал с матерями, сам много наблюдал детей. Вывод его перечеркивает целые века банального сюсюканья, однако и печален: “Младенцы невинны по своей телесной слабости, а не по душе своей” (“О граде Божием”).
Так что попытка “перенесения Нюрнберга” куда-нибудь в благополучный, мирный Стокгольм, а то и вовсе в Катманду — сродни попытке заменить судей (теоретически возможных взяточников и грешников) годовалым ребенком.
Третий пунктик “Уроков в багровом свете итогов” — “наезд” на маршала Жукова. Якобы операция “Марс” была крупнейшим его, Жукова, поражением. На это авторам фильма какой-то американский полковник “открыл глаза”. Они как бы и сами в фильме поражались — насколько все жутко, тотально скрыто, замолчено — и вот вдруг: “потрясающее открытие-разоблачение американского полковника!”
Действительно, в период Сталинградской битвы на другом участке фронта, подо Ржевом, наши войска долго и безрезультатно атаковали немцев, понесли громадные потери. При изолированном взгляде на этот отрезок войны, на этот отдельный отрезок фронта можно действительно ужасаться бессмысленности наших атак, чудовищности потерь. А если увязать операцию “Марс” с параллельной битвой у Сталинграда?
Тут надо только признать подавляющее превосходство вермахта той поры — в маневренности, в скорости перебросок и разворачивания больших войсковых групп, и тогда картина станет понятнее. Абсолютная важность, приоритетность Сталинграда вроде всем известна. Но ведь и так же хорошо известно, что одна только переброшенная группа Манштейна чуть не прорвалась к окруженной 6-й армии Паулюса, чуть не повернула ход главной битвы войны. Потому и надо было связывать, перемалывать ржевскую группировку “бессмысленными и кровавыми атаками” — потому что иначе немцы гораздо скорее, эффективнее “включили” бы ее на юге! Гораздо быстрее и удачнее, чем мы свои “освободившиеся подо Ржевом” армии.
Доказательств тому за 41—42-е годы накопились десятки. Тот же Манштейн переброшен в Крым — и полный наш разгром. Или Барвенковский выступ под Харьковом — немцы перегруппировалсь, ударили и, собственно, оттуда, из-под Харькова, и домаршировали до Сталинграда и Кавказа. И кроме того, в предыдущую зимнюю кампанию (1941—1942) немцы уже “сидели в котле” под Демянском и успешно деблокировались. Чтобы ситуация не повторилась под Сталинградом, нужно было связывать все возможные “немецкие излишки” на всех фронтах.
Таких вот, изолированных по времени или месту, примеров в истории войн можно набрать бесчисленное количество. Доказать все и вся. И проигрыш Веллингтоном Ватерлоо, и абсолютную непобедимость Гитлера, и бездарность “мясника Жукова”, и все-все-все… Нужно только вычленить необходимый кусочек из цепи Истории, как сделал это американский полковник. И миллионы разом посвященных в тайну замрут ошарашенно…
Необходимое уточнение: Правдюк не называл Жукова “мясником”, десятки других публицистов озвучили это. Режиссер “Уроков”, приписав полководцу “Ржевскую бойню”, просто сконденсировал раздражение, накопившееся против маршала. А дело в том, что и сам маршал Жуков накопил ту самую massa peccati! Вот она “Большая война” — кому-то, как британскому адмиралу Сомервиллу, приходится жечь, топить тысячами своих вчерашаних боевых друзей, кому-то вести такие сражения, как Ржевское…
И никогда не назовут “мясниками” датских генералов и их главкома-короля, поздравившего немцев (“хорошо проделанная работа”) через полтора часа после вторжения в Данию. Отчет командира немецкого корпуса генерала Каупиша: “От наших темпов у датчан перехватило дух” и вовсе подходят для отчета о футбольном матче. Германия — Дания — 5:0. (Плюс полуторачасовой срок!) И далее ранжир гуманистических примеров Жукову будет строго обратно пропорционален количеству немецких потерь: Дания — 20 человек убитых, 16 раненых, Люксембург — 2 раненых (поскользнулся, наверное, кто-то).
В интересах истины и равно в интересах России, а также Британии, Сербии — не прошлую войну обсуждать в понятиях современной политкорректной тусовки, а, наоборот, современную ситуацию рассматривать с помощью критериев прошлой войны.
Война — в любом случае соприкосновение с Реальностью. Катарсис. Трагическое очищение. А политика, ее понятийный инструментарий и сам лексикон в мирные годы постепенно и совершенно неизбежно в погоне за сиюминутными выгодами усложняется, запутывается, завирается — ровно до следующей войны. До следующего Катарсиса. Собственно, лживость, противоречия “мирной политики” всегда и запускали следующую войну. Я не произношу апологию войне. Не война хороша, а плоха “мирная, гражданская политика”, скатывающаяся к интригам вокруг долей процента одураченного электората.
Война-то в любом случае всегда приближала Мир. А “мир” и “мирные политики, историографы и т.д.” — они-то (во всяком случае, до сих пор) всегда приближали Войну. И всегда “послевоенные годы” потихоньку превращались в “довоенные”.
1 Гуго Гроций (1583—1645), или Гуго де Гроот, голландский юрист, основатель современного международного права. В трактате “О праве войны и мира” его теория международного права основывается на идее человеческого общества как правового сообщества, подчиняющегося “праву народов” (jus gentium), которое, в свою очередь, основано на естественном праве, общем для всех людей и народов.
2 Примечания в квадратных скобках здесь и далее сделаны автором статьи.