Приключения осетина в Англии
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2008
Публикуется при поддержке фонда “Русский мир”.
Малиев Георгий Васильевич — родился в 1968 году во Владикавказе, там же окончил исторический факультет университета, там же до недавнего времени работал в частной фирме “Диана” управляющим. В свободное время изучал психологию и восточные философии.
Глава 1
В своем родном Владикавказе я работал в частной фирме “Диана”. Название моей должности звучало солидно — управляющий, только вот платили за работу чисто символически, 150 долларов в месяц. Денег катастрофически недоставало, ведь для семьи я был единственным кормильцем. Через полтора года я уволился. Мне казалось, что деньги можно заработать, открыв собственное дело. Не хватало малости — начального капитала, и я пошел на раздел имущества с женой, чтобы продать часть принадлежавшей мне жилплощади. Жена и родственники были категорически против, дело кончилось тем, что мы подали заявление о разводе. У нас было двое детей, но почему-то тогда я толком не задумывался о том, что станет с семьей, в каких условиях и где они станут жить. Я витал в облаках, надеялся быстренько “прокрутить” деньги, заработать и все вернуть на свои места, только уровнем выше. Продав квартиру, я получил причитавшуюся мне часть ее стоимости.
Прибыльное дело уже вырисовывалось. Я договорился с магазинами о поставке товара и отправился его добывать. Купил по одной цене, продал чуть дороже, многие так зарабатывали. Подвох таился в том, что товар оказался скоропортящимся, не предназначенным для долгого хранения, а директора магазинов неожиданно выдвинули условие: поскольку наличных денег у них нет, мой товар они могут взять только на реализацию. Это меня никак не устраивало, тогда они отказались от моих услуг. Я был потрясен — ведь у нас была предварительная договоренность — и в очередной раз убедился, что в этой стране мало кому можно верить на слово. Чтобы не потерять вообще все деньги, пришлось продать товар по бросовой цене, более низкой, чем та, по которой он был куплен.
Я принялся судорожно искать другие возможности заработать, но ничего стоящего не подворачивалось. Очень скоро я уже горько жалел о том, что натворил. Все мои начинания оборачивались провалом. В очередной раз рисковать стремительно таявшей суммой делалось невозможным. Оставалось одно — купить билет в любую страну, где я мог бы зарабатывать собственными руками, и постараться собрать деньги на покупку новой квартиры. Перспектива вернуться в родительский дом меня очень смущала. Я бы не смог смотреть в глаза родным и соседям. У нас на Кавказе считается не мужским поступком — профукать все, а потом прийти к родителям и сказать: “Возьмите меня снова к себе, я бездомный”.
Анализ рынка рабочих предложений в европейских странах и сбор информации о зарплатах стоил мне тысячу долларов. Надо было принимать решение, и после долгих размышлений и бессонных ночей мой выбор пал на Англию. Согласно полученной мною справке, там самый высокий уровень оплаты труда — не менее пяти фунтов в час. Я поехал в Москву и обошел десятки туристических компаний в надежде получить самое необходимое для моего предприятия: загранпаспорт и английскую визу. Одного моего желания оказалось, однако, недостаточно. Сотрудники агентств по трудоустройству за границей в один голос заявляли, что визу в Англию мне, скорее всего, не откроют в посольстве ввиду моего постоянного местожительства на Северном Кавказе. Эта новость меня не обескуражила. Я внутренне был готов расстаться с тремя тысячами евро, чтобы решить эту проблему, и я с ними расстался. Отдал эту сумму женщине, на мой взгляд, заслуживавшей доверия, и она действительно все организовала. Через неделю мне позвонили из другого агентства и предложили открыть визу за две тысячи двести евро. Стало досадно: зачем поспешил на радостях, можно было сэкономить целых 800 евро. Но что сделано, то сделано. Не надо сожалеть о потерянных восьми сотнях, ведь в Англии, по утверждению сотрудников агентств, это обычная недельная оплата труда. Ну и отлично. Скинув цепи обстоятельств и обязательств, сковывавшие мои стремления и планы, я собрал вещи и попрощался с родными, как предполагалось, на целых полгода. Родительский дом, семья, трудный, но как-то налаженный быт — все это должно было ждать моего победного возвращения. Теперь, когда я готов был отплыть, отчалить, отдать концы, как говорят моряки, все оно вдруг оказалось щемяще близким и родным, впереди же маячила полная неопределенность. Но страха не было. Мне нужны были деньги, и я был уверен, что там, куда я отправляюсь, смогу их заработать.
Рейс по маршруту Шереметьево—Хитроу занял всего три с половиной часа, время, проведенное в воздухе, стало точкой отсчета моей новой жизни. Жизни, для которой у меня не было даже необходимого словарного запаса — лишь несколько заученных перед отъездом английских фраз, выбранных по собственному разумению. Тогда я еще не знал, что ничем не отличаюсь от безликой массы людей, подобно мне двинувшейся в поисках заработка из многих стран мира. Ни малейшей зацепки, ни единого знакомого, который мог бы поддержать и дать совет, — совершенно чужая страна.
Только спустившись по трапу и ощутив под ногами твердую землю, я ясно осознал, что сделал шаг то ли в пропасть, то ли в небо, и мосты для отступления сожжены. Это повергло меня в состояние оцепенения. Из аэропорта я добрался до города на метро и пошел по какой-то улице. Со стороны я, наверное, был похож на человека, который забрел на чужую незнакомую территорию и бредет, озираясь, не зная, что делать дальше, в каком направлении двигаться. Так оно в сущности и было, однако новизна ощущений, эйфория переполняли меня, сердце неистово стучало, мысли путались, я не желал ни о чем думать, и сейчас мне никто не был нужен. Я любовался городом, не верилось, что иду по Лондону, по самому центру, ухоженному, заполненному шикарными автомобилями. Мне казалось, что я сразу постиг его душу, исполненную свободы, безграничных возможностей, жажды приключений, и это полностью отвечало моему настроению, внутренний голос кричал, что впереди меня ждут невероятные, богатые на сюрпризы события. Он не обманул меня. Только тогда я не мог предположить, что путь, который я избрал и по которому в тот миг делал первые шаги, напоминает дорогу в ад. По крайней мере, для меня.
Не имея ни малейшего представления о маршрутах передвижения, измученный, но счастливый, скорее интуитивно, чем осознанно, я кое-как добрался до отеля “Холидей Инн”, в котором еще из Москвы забронировал номер. Отнес чемодан в номер и спустился на первый этаж к телефонному аппарату — сообщить домой, что добрался благополучно. Пока дозванивался, за мной собралась очередь из нескольких девушек. Пытаясь извиниться за то, что заставил их ждать, я обратился к одной из них, самой бойкой, на своем паршивом английском:
— Where are you from?
— I am from America, — ответила она и тут же вернула вопрос.
— I am from Russia.
— O! That’s fine1 !
На этом диалог оборвался, поскольку мои познания в английском закончились. Я отошел от улыбчивой американки, сожалея, что толком не учил язык в университете. Поднявшись к себе, я набрал номер, который мне дали в московском агентстве по трудоустройству. Некая Нина, проживающая в Бирмингеме, должна была помочь с работой и жильем. Нина ответила сразу, но разговор оказался коротким, она назвала сумму (триста фунтов) за свои услуги и сказала, что я должен приехать в Бирмингем. Триста фунтов — немалые деньги, но расстаться с ними придется, другого выхода я не видел.
На следующий день в восемь часов вечера я ждал ее в Бирмингеме в назначенном месте в центре города. Нина опоздала на три часа! Уже взвинченный, при виде ее надменной походки я испытал неприязнь, но попытался изобразить подобие улыбки, однако Нина скользнула по мне равнодушным взглядом, холодно поздоровалась и повела к стоявшей рядом машине. За рулем сидел парень лет тридцати, по виду уроженец Средней Азии, он говорил по-русски. Пока мы ехали, я рассказывал о
себе — откуда я, чем занимался. Диршат, так звали водителя, поддерживал разговор, не особо следя за дорогой, видно было, что она ему хорошо знакома. Он оказался действительно из Средней Азии, приехал восемь лет назад и уже имеет статус резидента. Скоро будет сдавать экзамен на получение британского паспорта.
Забегая вперед, скажу, что в Англии каждые четыре года проводится амнистия лиц, проживающих на ее территории полулегально. Люди, прожившие определенный срок и не выезжавшие в течение этого времени из страны, получают статус иммигранта. Если впоследствии иммигрант не претендует на получение британского паспорта и соглашается добровольно покинуть страну, то по решению специально созданной комиссии ему еще и выплачивают “дорожные” — три с половиной тысячи фунтов в качестве компенсации за недемократическое требование покинуть страну. Граждан Евросоюза это не касается, а вот по отношению к тем, кто приехал по туристским и студенческим визам и нарушил сроки пребывания в стране, меры по депортации усиливаются. Правительство даже объявило о денежном вознаграждении в тысячу фунтов за сведения о нелегалах.
За время поездки Нина не проронила ни слова, сидела с равнодушно-отсутствующим видом, и к моей изначальной антипатии прибавилось недоверие.
Примерно через час мы подъехали к месту моего поселения. Было уже за полночь. В темноте я не мог разобрать, куда меня ведут, но обратил внимание, что постройки впереди — это невысокие угрюмые бараки. Закралась мысль, что меня могут просто обмануть: забрать деньги и оставить здесь одного. Только два дня спустя я узнал, что нахожусь на самой окраине города, в районе, заселенном в основном выходцами из африканских стран. Подойдя к одному из домов, мы поднялись на второй этаж и зашли в “мою” комнату. Мне стало не по себе. Ее площадь составляла примерно четыре квадратных метра. Голые стены и матрас на полу, принесенный неизвестно откуда, но, судя по виду, — с близлежащей помойки. Откуда-то появились двое темнокожих парней, которые молча наблюдали за нашими действиями. Я понял, что попал в затруднительное положение. Минуты две просто стоял, раздавленный, оглядывая стены и подбирая подходящие слова.
Похоже, Нина и Диршат все же испытывали некоторую неловкость оттого, что предлагали мне убогую кладовку в качестве жилья. В конце концов мои растерянность и замешательство сменились гневом, и, еле сдерживаясь, я процедил сквозь зубы: “Даже если вы будете платить мне за то, чтобы я здесь жил, я не останусь в этой конуре ни на минуту. Я приехал в Великобританию, а не в Нигерию”.
Мне ли в моем положении было отказываться от чего бы то ни было и выдвигать условия! Но я не был готов к тому, что выражение: “Помогаем с жильем” окажется равным выражению: “Предоставим матрас за хорошие деньги”. Где же благовоспитанные английские джентльмены, почему они не приподнимают черные цилиндры, приветствуя такого умного, образованного и порядочного кавказского парня, который приехал немного поработать для увеличения их и своего благосостояния? — мысленно иронизировал я, спускаясь по лестнице и стараясь держаться посередине, чтобы не испачкать рукава белого костюма о стены. Диршат крикнул мне вслед, чтобы я ждал в машине. На улице я немного пришел в себя. Когда Нина с Диршатом возвратились, Диршат сообщил, что приехали парень с девушкой из Латвии и их надо разместить, скорее всего, в той самой комнате, где я только что побывал. Пока он разбирался с латышами, мы с Ниной сидели в машине, и она, не переставая, твердила, чтобы я заплатил ей триста фунтов. Я отвечал, что заплачу лишь в том случае, если увижу нормальное жилье и работу. В конце концов мы окончательно рассорились, и я гордо заявил, что мне от них больше ничего не надо.
— Один ты не выберешься отсюда ночью, — предупредила она.
— Ничего, переночую в парке на скамейке.
— Тебя полиция заберет, здесь так не положено,— язвительно заметила она.
— Лучше переночевать в полицейском участке, чем в вашем сарае. — Я вышел из машины и с силой захлопнул дверь. На душе было тошно, я понимал, что она права: спать мне этой ночью не придется.
По темным переулкам я побрел на свет фонарей, мерцавших вдалеке, выбрался к автобусной остановке, где не было ни одной живой души, и с видом знатока стал изучать расписание. Часы показывали три часа ночи. Не так мне представлялся приезд в эту страну. Я вспомнил, что говорили люди, которым я платил за услуги: работа на выбор, высокие заработки, сразу предоставляется жилье, никто, мол, еще не жаловался.
“А кому жаловаться-то?” — подумал я, только теперь осознав, сколь сомнительными были все эти люди и переговоры с ними. Я присел на скамейку. Сумка с вещами осталась возле тумбы с расписанием. Кто ее возьмет в такое позднее время? Я вдруг обрел способность мыслить спокойно и не жалел, что не остался. Буду идти туда, куда поведет интуиция, если Бог на моей стороне, мне обязательно повезет. Пусть не завтра, через месяц — я буду ждать.
Чьи-то приближающиеся шаги привлекли мое внимание. В мою сторону торопливо шла женщина, невысокая, худенькая. Как привидение в своем белом костюме, я вынырнул из-под навеса ей навстречу. Женщина замерла. Я не подумал, что она может испугаться меня, но был так рад видеть живого человека, что затараторил, даже не извинившись за свое внезапное появление.
— Подскажите, пожалуйста, как добраться до центра? Мне нужен отель.— Мой английский был ужасен. Несколько секунд она пыталась вникнуть в смысл моих слов.
— Вы русский?— спросила она по-русски, догадавшись по произношению. Было невероятно услышать родную речь в этом безлюдном месте от первой встречной.
— Да, — я с готовностью закивал головой. Не говорить же ей, что я приехал с Северного Кавказа. Известно было, что даже за границей слово “Кавказ” у многих ассоциируется с войной, похищением людей, кровной местью, еще бог знает с чем и наводит страх.
— Вы не сможете выбраться отсюда до утра, молодой человек, — произнесла она извиняющимся тоном.
— Может быть, вы знаете место, где я мог бы переночевать? Я заплачу. Помогите. Я не знаю, куда идти.
— Здесь нет отеля поблизости, — она с сочувствием покачала головой.
Я огорченно развел руками, попрощался и пошел обратно к скамейке.
Она окликнула меня.
— Подождите, я живу рядом, переночуете у меня.
Невероятное везение! Надо же было встретить здесь соотечественницу, да еще и согласившуюся приютить “лицо кавказской национальности”!
Несмотря на поздний час, уже в ее доме мы долго беседовали, рассказывая друг другу свои злоключения. Светлана приехала из России, устроилась на работу по поддельному литовскому паспорту и однажды, разоткровенничавшись, сказала об этом знакомой литовке, а та донесла супервайзеру, и с тех пор женщине приходилось делать все что скажут из страха быть сданной в полицию. Это называлось “быть пойманной на крючок”. От Светланы я узнал, как мало платят русскоязычным на птицефабрике, где она работала, как неуважительно относятся к ним супервайзеры из Афганистана. Супервайзер — это что-то вроде бригадира или начальника смены. Они ходят с палками, не разрешают работникам разговаривать друг с другом и погоняют, как скот. Но что самое отвратительное — домогаются русских женщин, принуждая их к сожительству угрозами и шантажом.
Я пробыл у нее два дня и две ночи. Понимая мою ситуацию, она отказывалась брать положенные двадцать фунтов за ночлег, но я настоял, а перед отъездом купил большой яблочный торт к чаю. Когда мы прощались, Светлана неожиданно взяла меня за руку, грустно посмотрела в глаза и сказала:
— Я знаю, у тебя все сложится благополучно. Не забудь про меня. Я бы хотела забрать свой паспорт у супервайзера и приехать в Лондон.
Какое-то время мы поддерживали связь по телефону, а потом потеряли друг друга. Возможности помочь ей с работой и жильем у меня не появилось.
Глава 2
Восемь часов пути из Бирмингема, второго по величине города в Англии, обратно до Лондона я провел в суперкомфортабельном автобусе, наслаждаясь его техническим оснащением и видами из окна. В Бирмингеме у меня ничего не получилось, но я не отчаивался и мысленно благодарил Всевышнего за то, что есть на земле добрые и отзывчивые люди, такие, как эта русская женщина Светлана.
Однако, когда автобус прибыл в Лондон, мое настроение резко упало. Запас денег истощался, а ведь нужно было не только что-то есть, но и искать ночлег. Снять номер в отеле оказалось дороговато. А главное — в голове вертелся вопрос: как быть с работой, кто может помочь?
Поблуждав по городу в поисках недорогого отеля, я наконец нашел жилье по приемлемой цене. Частный дом на окраине, переделанный под дешевую гостиницу. Зарегистрировавшись, я пошел в магазин. Бутылка вина, выпитая в одиночку в тот вечер, не принесла утешения. Четыре следующих дня я слонялся по Лондону. Заходил в разные организации, спрашивал любую работу, но везде получал отказ. Мне объясняли, что без разрешения на работу и без знания английского вряд ли найдется работодатель, который захочет рискнуть и взять меня. Вконец отчаявшись, я решил, что проведу в Лондоне еще несколько дней и полечу домой. Обратный билет на самолет у меня имелся, и это был единственный положительный момент на тот период. Оставалось еще одно агентство по трудоустройству, где я не побывал, туда я и отправился на восьмой, последний, как я полагал, день своего пребывания в Лондоне. После долгих поисков я оказался на нужной улице возле нужного дома. Позвонил по сотовому и сказал, что жду у дверей. Щелкнул электронный замок, и мужской голос пригласил меня войти. Сердце бешено колотилось, я приготовился услышать ответ, который слышал много раз: “К сожалению, мы ничем не можем вам помочь”.
В просторном и светлом кабинете за столами сидело четыре человека, трое мужчин и одна девушка. Перед каждым работал компьютер. Один из парней, высокий, смугловатый, мускулистый, встал из-за стола, подошел ко мне и крепко обнял. Я не ожидал такого приема и решил, что меня с кем-то перепутали.
— Значит, ты из Алании?— дружелюбно спросил он.
— Да, — растерянно ответил я. — Вот ищу работу, но пока ничего не выходит.
— Покажи, какие у тебя документы?
— Ничего, кроме загранпаспорта. Я так понимаю, что дипломы и справки с предыдущих мест работы здесь никого не интересуют?
— Ты прав,— задумчиво произнес парень, разглядывая мой паспорт. — С этой визой — никуда, сам понимаешь.
— Понимаю, уже объяснили. Напрасно я приехал. Но в любом случае спасибо за теплую встречу. Не буду больше отвлекать тебя от работы.
Я собрался уходить, но парень положил мне руку на плечо и сказал:
— Нет, брат, ты ничего не понял. Меня зовут Алан Дзеранов, и я тоже осетин. Родился, правда, в Латвии, но детство провел в Осетии. Это и моя родина, земля наших предков. А мы, как ты знаешь, своих в беде не бросаем. Я помогу тебе.
От этих слов мое сердце подпрыгнуло от радости — все ожидал услышать, только не это.
Алан вел себя по-свойски, будто давно знал меня. Он не задавал никаких вопросов, видно, мой измученный вид говорил сам за себя. Встреча с ним стала переломным моментом в моей тогдашней судьбе. По должности он являлся заместителем директора небольшой юридической компании, но фактически выполнял всю рутинную работу, и, судя по всему, весьма успешно. Я подождал в офисе, пока он не закончит работу, и мы отправились в китайский ресторан. За ужином он выслушал мою историю и сказал, что девять лет назад тоже прошел через подобные трудности.
— Для меня первые годы тоже были несладкими. Я не сломался, выдержал, хотя, чтобы выжить здесь, многое в себе пришлось преодолеть. Это сейчас я бизнесмен, а в первые годы приходилось даже драить общественные туалеты. Теперь даже вспоминать не хочется, как ночевал на улице, засыпал на рабочем месте от усталости. Но самое ужасное здесь — одиночество. Тяжело переносить разлуку с родными, может быть, нам, кавказцам, особенно, у нас ведь родственные связи очень сильны. Многие из приехавших сдавались британским властям и уезжали обратно. Не хватало сил и веры, чтобы дотянуть до амнистии и получить британский паспорт.
— На что ты рассчитывал, когда ехал сюда? — поинтересовался я.
— На положительный результат. Рано или поздно. Но ожидание затянулось на годы. Я знал людей, которые доходили до грани помешательства от бесконечного числа проблем. А были и такие, кто действительно сходили с ума. Не иметь работы, своего угла, пребывать в постоянном страхе и при этом не иметь поддержки семьи — это страшно. Скоро сам убедишься, что жизнь здесь вовсе не такая сладкая, как та, которую ты видишь на экране или в Интернете. Добро пожаловать на самое дно, брат! Я помогу тебе всем, чем смогу, но ты должен как можно скорее снять розовые очки и забыть о белом костюме. Это во Владикавказе ты мог сидеть в кресле, попивая кофе, принесенный секретаршей, и мучиться, в общем, не такими уж страшными проблемами, здесь — все по-другому. Готовься к худшему: ты будешь делать то, чего и представить себе не мог там, в Алании. Сломаешься или выдержишь — зависит только от тебя.
Он помолчал, а потом попросил:
— А теперь расскажи, что там, дома, как люди живут на нашей земле?
Я стал рассказывать. Алан горячо интересовался положением дел в Южной и Северной Осетии, оживился, засыпал меня вопросами. Волею судьбы оторванный от родины, он не утратил знания родного языка, по-прежнему чтил обычаи и традиции наших отцов. В какой-то момент мне даже стало стыдно, что дома я не относился к ним с таким же почитанием, как Алан. Я видел перед собой сильного, целеустремленного человека из породы тех, кого трудности закаляют и заставляют еще больше ценить жизнь. Он обладал огромной выдержкой и упорством в работе. Годы нашей дружбы лишь укрепили мои первоначальные суждения о нем. Девять лет он жил в подвешенном состоянии, не являясь гражданином ни одного государства. В те годы люди, приехавшие из прибалтийских республик сдавались английским властям, но гражданство получали только семейные пары. Одиночкам давали статус эмигранта. Все эти годы Алан добивался получения паспорта гражданина Великобритании, неоднократно подавал иски в суд, ждал амнистии. По причине отсутствия документов он не мог жениться, а к своим тридцати трем годам ему очень хотелось определенности положения, семьи, собственного дома. Он мечтал о том, что я потерял по собственной глупости.
Я был бесконечно благодарен судьбе за встречу с земляком!
После ресторана мы пошли к нему. Он снимал небольшую, но уютную комнату, в которой имелось все самое необходимое, — даже что-то наподобие маленькой кухоньки. Такие комнаты, с персональным туалетом и кухонным углом, назывались “студиями” и считались роскошью, потому что обычно на жилье экономили, снимая одно помещение на двоих-троих с общими ванной и туалетом, при том что в доме могло проживать до пятнадцати человек. Алан жил один. Пока он пошел включить чайник, я, присев на диван, почувствовал себя почти счастливым. Восемь дней безнадежности, отчаяния, одиночества — и вдруг я ощущаю себя словно на крошечном островке родной земли, где не надо с напряжением вслушиваться в каждое слово незнакомой речи, а можно просто разговаривать, сосредоточившись на мысли, а не на подборе слов.
Глава 3
На следующий день рано утром Алан приступил к поискам работы для меня. Несколько телефонных звонков — и она отыскалась.
Мне предстояла поездка на восток Великобритании, в город Кентербери. Пожелав мне удачи, Алан произнес: “Там, где ты будешь работать, встретишь девушку из наших краев. Ну, до встречи!”
В условленное место на окраине города подъехала машина, которая должна была доставить меня в Кентербери. Водителем оказался смуглый пожилой мужчина, которого я принял за выходца из Индии и обрадовался, потому что много лет изучал философские школы Индии, Китая и Тибета, немного знал санскрит и кое-какие слова на хинди. Я пробовал объяснить ему, что люблю индийскую культуру, но он лишь кивал головой и отвечал: “Very good. Very good”. Затем до меня дошло, что он не индиец, а пакистанец, мусульманин. Недоразумение вышло, одним словом.
В город мы приехали глубокой ночью. В доме, куда привел меня водитель, оказалось двое мужчин, по виду — тоже пакистанцев. Меня, однако, смутило то, что у обоих был на лбу знак принадлежности к древнеиндийскому учению йогов.
Мужчина постарше предложил мне поесть. Я вежливо отказался. Запах еды был чересчур пряный и навязчивый. Пакистанцы принялись трапезничать. Потом мне показали комнату на втором этаже. В ней стояли две плохонькие кровати, но это было гораздо лучше матраса на полу. Постельные принадлежности я, по совету Алана, привез с собой. Я застелил свободную кровать и присел на край. Вторую кровать занимал мужчина, который предлагал мне поесть. Амиру, так его звали, только что исполнилось пятьдесят, родом он был из пакистанской деревни и английского не знал. Изъясняться нам пришлось на пальцах, он делал это виртуозно, я понимал все, что он хотел сказать. К нему, единственному из всех пакистанцев, с кем довелось работать впоследствии, я сохранил уважение. Амир был истинный мусульманин, жил согласно заповедям Корана. Когда он видел, что его земляки и единоверцы курят, пьют или пристают к русским девушкам, он на правах старшего ругал их. Те, правда, не особо прислушивались к нему, отвечая, что в этой стране все ведут себя так.
На следующий день прояснилась картина и с моими рабочими обязанностями. Пакистанец Джавет, супервайзер, привел меня в большущий отель “Best Western” и показал пылесос, корзины с бельем, различные швабры, ведра и моющие средства. Два дня тренинга — и я приступил к работе: чистить ковролин, развозить постельное белье, протирать пыль и не забывать подметать территорию вокруг отеля. Директор агентства по найму, тоже пакистанец, Балал поставлял дешевую рабочую силу для нескольких отелей в округе. В основном это были приезжие из России, Белоруссии, Украины и Прибалтики. Позже я узнал, что владельцы отелей платили Балалу за каждого человека шесть с половиной фунтов за час работы, он выплачивал нам по три пятьдесят. За эти деньги работали те, кто не имел документов, разрешения на работу и не знал английского языка. Рабский труд и смехотворная для Англии зарплата — вот, что ждало тех, кто добрался сюда на свой страх и риск. Специалисты могли зарабатывать сто и больше фунтов в день, но это касалось только граждан Евросоюза.
В отеле трудились молодые люди всех национальностей: испанцы, итальянцы, французы, немцы. Отношение к ним со стороны работодателей было куда более уважительное, чем к русскоговорящим, и платили им больше. В иерархической структуре действующей системы они занимали среднее звено. На самом верху находились, конечно, сами англичане, а в самом низу — выходцы из постсоветского пространства. Механизм был четко отлажен и работал бесперебойно. За малейшую провинность вроде опоздания на работу или не тщательно вымытого стакана выгоняли сразу. Желающих занять освободившееся место всегда было более чем достаточно.
Я познакомился со студентками из России и зашел к ним поболтать после работы. Жили они втроем в маленькой комнате по соседству — Надя, Лиана и Анна, примерно одного возраста. “Жили” — это значит, у каждой была своя кровать. Кровати стояли не на ножках, а на сломанных ящиках, но подобные мелочи меня уже не удивляли. Я сел на свободный стул посредине комнаты, и беседа завязалась с общей проблемы.
— Нам здесь практически не платят, могут выгнать, когда вздумается, и вообще у нас нет никаких прав, — заговорила Надя.
— Почему, — удивился я, — это же Англия, а не какая-нибудь отсталая африканская страна?
— Ну и что? Англия! Нужны мы им тут! Мы студентки и по закону должны работать не более 20 часов в неделю, а работаем по 40. Но если пожалуемся, нас самих тут же депортируют за нарушение закона.
— Ну, по крайней мере деньги зарабатываете, — заметил я.
— Деньги?— вступила в разговор Лиана. — Нам платят за уборку номера всего фунт пятьдесят, к тому же Балал, будь он проклят, удерживает с каждой зарплаты 50—70 фунтов, и это помимо таксы, потому что мы работаем через его агентство!
— Но это же беспредел, почему нельзя пожаловаться менеджеру отеля или владельцу?
— Ага. До нас тут работали девчонки из России, тоже студентки, так их выгнали за такие разговоры и не заплатили за две недели.
— Все эти “бабаи” — из Афганистана и Пакистана, — продолжали просвещать меня девушки, — нашим девчонкам прохода не дают. Не успеет кто-нибудь приехать, как они начинают делить ее между собой. Ни угрозами, ни шантажом не брезгуют. Некоторые ломаются и соглашаются, кто посильнее — бросают работу и сразу уезжают. С европейками, а тем более со своими, они такого не позволяют. Нет, они, конечно, не набрасываются, как звери, но действуют по-хитрому, чтобы их не уличили в домогательстве. Мы ведь здесь не защищены, они и пользуются этим.
— Ну, а ты что молчишь? — обратился я к Анне, не проронившей во время нашего разговора ни слова.
— Меня они не трогают, у меня бойфренд есть, курд из Грузии.
— Любовь? — полюбопытствовал я.
— Нет, но с ним мне безопаснее. Одной здесь тяжело. На самом деле ему до моих проблем дела нет. Просто нам вместе удобнее.
— Любовь здесь только у меня. С албанцем. Шучу, — засмеялась Лиана. — Какая любовь! Просто я у него на крючке, он угрожает сдать меня полиции, если перестану с ним встречаться. У меня виза просрочена, чтобы продлить, нужны деньги, а необходимой суммы пока нет, надо еще заработать.
— Тебе надо быть осторожнее, — посоветовала Надя, — ты не особо с нами общайся. Джавет за этим следит, считает нас своей собственностью.
— Ну и дела, девчата. Я что-то не понимаю: тут Англия или Пакистан? Вы хотите сказать, что если я буду с вами разговаривать на виду у пакистанцев, то меня отсюда выдворят?
— Да, — в один голос подтвердили девушки.
— Ладно, чему быть, того не миновать. Спокойной ночи, — сказал я и отправился спать.
В том, что они говорили правду, я убедился очень скоро. Джавет стал злобно поглядывать на меня и цепляться по всяким пустякам и вовсе без повода, хотя работал я, как и раньше, добросовестно. Видимо, он и вправду думал, что я посягнул на его собственность.
На шестой день я совершенно случайно познакомился с той девушкой, о которой при прощании говорил Алан.
Она очень обрадовалась, узнав, что я приехал из города, откуда она была родом. Звали ее Зарина. Она работала в этом отеле третий год и была на хорошем счету у администрации, выполняла обязанности помощницы Джавета по хозяйственной части. В агентстве Балала и даже руководство отеля знали, что Зарина живет и работает в Англии нелегально, но предпочитали закрывать глаза, ценя ее добросовестность и знание дела. Гордая осетинка, она не давала себя в обиду. Балал, судя по всему, уважал ее и прислушивался к ее мнению, а Джавет даже немного побаивался и избегал. Мы подружились с Зариной, она относилась ко мне, как к родному брату. Несколько раз я был свидетелем того, как она ставила Джавета на место, и гордился землячкой.
Я проработал три недели и считался хорошим работником, Балал хвалил меня за скорость и аккуратность. Приближался день зарплаты. Я подсчитывал свои рабочие часы и рассчитывал получить определенную сумму. Но Балал не доплатил мне сто фунтов. Деньги были возвращены мне после звонка Алана, но сделал это Балал без извинений и уж точно не из благих побуждений. Просто Алан жестко поговорил с ним и пригрозил полицией.
Вскоре Балал отправился в Дувр подписывать выгодный контракт на поставку персонала для нового, самого большого в городе отеля. Администрация отеля выдвинула условие — прислать двух работников, парня и девушку, на испытательный срок. Балал решил отправить меня и Сюзанну, приехавшую из Чехии за два месяца до того. Я работал как проклятый и завоевал расположение администрации. Сюзанна работать с такой скоростью не могла и плакала от досады и усталости. Чтобы утешить ее, я раскрыл ей свой тайный план мести Балалу. Мне нужно было добиться, чтобы меня оставили. Так и произошло. Меня готовы были охотно взять на работу в новый отель, но тут я объявил, что работать не буду, потому что в агентстве Балала обманывают работников, недоплачивают им и издеваются над ними. Руководству отеля конфликты были не нужны, и оно не подписало контракт с его агентством. По возвращении в “Best Western” мы с Зариной подговорили русскоговорящих взбунтоваться против Балала и преуспели. Владельцы двух отелей потребовали от него поднять зарплату работникам до пяти фунтов в час и прекратить менять их, как использованные резиновые перчатки.
Что касается меня, то мне, конечно, оставаться там было нельзя, и через два дня я покинул Кентербери, сожалея лишь о том, что приходится расставаться с Зариной Мардановой — моей гордой, черноглазой землячкой с таким непокладистым характером.
Глава 4
Вернувшись в Лондон, я позвонил Алану. Узнав о моих злоключениях в Кентербери, он сильно расстроился.
— Ты пойми, — сказал он при встрече, — здесь так не поступают. Многие работают за эти деньги, и их это устраивает, иначе бы они не приезжали.
— А если обманывают, недоплачивают? Знаешь, сколько комнат нужно убрать девочкам, чтобы заработать сто фунтов? А их-то и не выплатят. За три недели я получил триста вместо четырехсот фунтов, а два рабочих дня просто не учли. Как тут заработаешь, если приходится платить 50 фунтов в неделю за место в комнате, покупать еду и недельный проездной билет? Ничего не остается!
— Люди держатся и за эти деньги. А твоя энергия уходит на поиски справедливости для тех, кто не нуждается в твоей помощи.
— Но разве в Англии нельзя найти работу с более приличной оплатой? Это же богатая страна.
— Ты уже искал, — напомнил мне Алан. — Не все сразу, у тебя нет документов, языка, востребованной специальности, хотя бы строительной. Держись пока за то, что имеешь, и постепенно осматривайся. А будешь доискиваться справедливости — вернешься домой с голым задом.
— Хорошо, Алан, — сдался я. — Я последую твоему совету, хотя ты прав лишь отчасти. Больше я тебя не подведу, уж за плохую работу меня не выгонят, будь спокоен.
— Отлично, — коротко ответил Алан.
Он набрал номер телефона своей знакомой и переговорил с ней. Женщина предложила работу на фабрике в городе Хэстингс, куда я и отправился в тот же вечер.
Городок располагался вдоль побережья океана, и мой дом стоял в пяти минутах ходьбы от воды.
Соседом по комнате оказался словак. Он выглядел крепышом лет сорока и представился тренером по каратэ. Я уже заметил, что здесь при знакомстве люди называют те специальности, по которым работали раньше, дома. Он знал русский язык, и это меня обрадовало: будет с кем поговорить. В доме не было ни телевизора, ни кухни, только электрическая плита в закутке между вторым и третьим этажами. Квартиранты дежурили возле нее, чтобы суметь что-нибудь приготовить, ведь работу все заканчивали почти одновременно. Мы предпочитали питаться готовой пищей, в основном консервами, а не ждать час, чтобы поджарить яичницу.
Но эти бытовые неудобства были сущими пустяками по сравнению с кошмаром, ожидавшим меня впереди. На следующий день я встретился с Любой, агентом по найму, чтобы заплатить ей за трудоустройство 200 фунтов. Она подъехала на
машине — пухлое лицо с выражением какого-то злобного остервенения, взгляд сквозь меня, резкий грубый голос.
— Завтра в пять утра за тобой заедет машина, не вздумай опаздывать. Одно опоздание — и ты уволен.
— А что за работа, сколько часов я буду работать и сколько платят?— поинтересовался я.
— Ты из себя умника не строй, — Люба впервые посмотрела мне в глаза, — приедешь — узнаешь. Будешь права качать — пожалеешь. Давай, выходи, мне некогда.
В этот момент мне жутко захотелось схватить ее за шиворот и выкинуть из машины, но я промолчал и вышел, даже дверью не хлопнул. Нервное напряжение не прошло даром, в ту ночь я не мог спать. Перед глазами стояли лица жены, детей, не хотелось возвращаться к реальности.
В четыре утра я поднялся, перекусил. Машина подъехала к дому без пятнадцати минут пять. Это был обычный пятиместный легковой автомобиль, однако в нем уже сидело восемь человек, парни и одна девушка. Непостижимым образом туда втиснулся и я, примостившись на коленях у какого-то латыша. Оказалось, что все они были из Латвии, говорили на своем языке, я не понимал ни слова. Попробовал заговорить с ними по-русски, они отвечали неохотно, только “да” и “нет”. Дорога до фабрики заняла час. Я отметил, что два часа в день придется корчиться в таком полусогнутом положении. За проезд Люба каждый день собирала деньги — шесть фунтов с человека. К воротам фабрики тянулся огромный людской поток, в который влилась и наша группа. На территории все переоделись в халаты, резиновые сапоги, санитарные шапочки и выстроились в шеренгу. Супервайзеры со списками в руках стали распределять людей по рабочим местам. Наконец я услышал “свою” фамилию, вымышленную, — Люба оформила меня через свое агентство под именем какого-то латыша из Риги: если бы до руководства фабрики дошло, что на ее территории работает нелегал, агентству пришлось бы выплачивать крупный штраф, а меня тут же депортировали бы. Я вышел вперед. Меня и еще человек двадцать, преимущественно из Латвии и Литвы, отправили в колбасный цех, на конвейер.
Первый день начался неудачно, все валилось из рук, вдобавок я нечаянно уронил ящик на руку соседки по конвейерной линии, пожилой англичанки. На меня кричали, что-то объясняли, но я ничего не мог разобрать, только кивал головой. Латыши поглядывали на меня с подозрением, некоторые пробовали заговаривать со мной по-латышски. Я старался не смотреть в их сторону, чтобы избежать лишних вопросов и презрительных ухмылок. Наверное, и я сразу раскусил бы человека, который никогда не бывал во Владикавказе. За день я побывал в нескольких цехах. Не успеешь освоить одну операцию, как велят занять другое место, и опять приходится приноравливаться. Я с нетерпением ждал конца этого рабочего дня, самого длинного в моей жизни.
На фабрике трудилось около трех тысяч человек, большей частью поляки. Мне сказали, что в Англии проживает около трех миллионов поляков, они вошли в ЕЭС одними из первых (и считали, что именно они заслужили это право, а не бывшие советские республики Латвия, Литва и Эстония) и самоотверженно ринулись осваивать британские рынки труда. Очень часто между ними случались внутренние разборки. Одни старались вытеснить других, предложив работодателю нанять их за более низкую цену. Английского многие не понимали, но на вопросы отвечали. Их спрашивают по-английски, а они отвечают по-польски. Надо отдать должное коренным британцам, они не высказывали никаких претензий по поводу незнания языка, никогда не издевались и не раздражались, но хохотали иной раз очень искренне и заразительно. Меня поражала терпимость англичан в отношении людей других национальностей. За годы, проведенные в Англии, я ни разу не услышал грубого слова ни от одного англичанина по отношению к работающему человеку. Забегая вперед, скажу, что не раз слышал от людей, имеющих британский паспорт и не имеющих его, пренебрежительные высказывания в адрес англичан, — дескать, практичные до жадности, в семьях живут порознь, каждый сам по себе, самое интересное времяпровождение для них — в пабе набраться. Многие откровенно признавались, что недолюбливают англичан, называя их “англики”. К сожалению, получение британского паспорта зачастую не приближает людей к английской культуре. Впоследствии, работая помощником мастера, я бывал во многих английских домах и своими глазами видел, что браки англичан ничем не отличаются от браков людей других национальностей. Добрые, теплые отношения между мужем и женой, женщины — прекрасные домохозяйки и матери. Английская речь немыслима без слов “пожалуйста”, “простите”, “дорогая”, “любимый”, как обращение к человеку — без улыбки.
— Да за этим ничего не стоит, их улыбки равнодушные, — убеждали меня.
— А если в твоей стране живут такие хорошие люди, зачем ты приехал к плохим? Зачем привез сюда жену, детей, отправил их учиться в “плохую” английскую школу? За что ты ненавидишь англичан?
— За то, что они ввели войска в Ирак, и за то, что живут гораздо лучше нас, — однажды откровенно ответил мне литовец.
Я спросил — может, он готов отказаться от льгот, которые получает его семья, чтобы помочь какому-нибудь иракскому беженцу?
Эти беседы не укрепляли моей дружбы с соседями по дому и с приятелями по работе.
Время шло тягостно. Я ложился спать засветло, вставал в четыре утра и ехал на работу, согнувшись в три погибели между чужими телами. Мое тело и разум протестовали, хотелось все бросить и уехать. Только ехать пришлось бы опять в Лондон, к Алану. Меня удерживал стыд перед ним. Я приловчился быстро снимать продукцию с конвейера и сортировать ее по ящикам, движения отрабатывались до автоматизма, и становилось полегче. Не все новички справлялись с работой на конвейере. Разъяренные супервайзеры-африканцы выгоняли людей с работы через два дня.
Мой спокойный сосед-словак, с которым мы подружились, вскоре потерял работу и уехал. Я остался один в ожидании нового поселенца. Тоскливо и одиноко было находиться в четырех стенах. В свободное время я выбирался на улицу, шел к океану и часами бродил по берегу, глядя на пролетающие самолеты, и думал о своей родине. Надеялся, что хоть и не скоро, но вернусь домой, в Аланию. Пусть другие страны и красивее и богаче, но ни в одной из них нет такого города, как Владикавказ, для меня лучшего и самого любимого, моего родного города. Проходя мимо витрин дорогих магазинов, я часто останавливался и с завистью разглядывал детские вещи, представляя свою шестилетнюю дочь в нарядном платьице, а сынишку — в черном, изящном костюмчике с бабочкой на белой рубашке.
Так хотелось купить все это, но я не знал, когда увижу их снова. Как-то мне навстречу попался счастливый отец, по обеим сторонам которого вышагивали дети, мальчик и девочка примерно такого же возраста, что и мои. Я едва удержался, чтобы не подойти, не поднять их на руках, не потрепать за щечки. Но в памяти был жив случай, коего я стал очевидцем: на многолюдной площади мать искала потерявшуюся маленькую дочь. Двое русских парней увидели девочку и, подхватив на руки, пошли навстречу матери. Дело закончилось тем, что приехала полиция и арестовала их “для выяснения обстоятельств”: мать уверяла полицейских, что именно они и увели девчушку. Здесь вообще не принято прикасаться к чужим детям.
Через два месяца позвонила Люба и объявила, что предстоит сокращение, останутся только те, с кем подпишут контракт. Меня увольняли, и я этому обрадовался. Когда позвонил Алан, я сообщил ему, что мы скоро увидимся, потому что я снова свободен. В этот раз он не винил меня, напротив, сказал, что без работы я не останусь. Для меня было очень важно чувствовать его поддержку. Перед отъездом в Лондон я пытался отыскать попутчика из Алании, чтобы ехать не одному. И нашел, обзвонив все туристические компании. Мне дали телефон. Но земляк земляку рознь. Разговора у нас не получилось, он не нуждался в моей компании.
Глава 5
Мне предстояло снова отправиться в путешествие. На этот раз в юго-западном направлении, в город Севенокс. Здесь я уже успел побывать раньше. Дело было так. Впервые я приезжал сюда в надежде, что меня возьмут в отель в качестве “handy-man” — мастера на все руки, но вакансии не оказалось. Испанка — менеджер по кадровым вопросом безапелляционно заявила: будешь работать “клинером”, то есть уборщиком. В отелях эту работу выполняют девушки, мужчин я не видел ни разу. Они меняли постельное белье, красиво заправляли кровати, аккуратно расставляли принадлежности в ванной комнате, в общем, им было сподручнее наводить порядок в номерах. Я отказался конкурировать с ними, и мне указали на дверь. И вот я снова здесь, перед этим отелем, претендую занять место посудомойщика — “kitchen porter”, кухонного работника на все руки. Меня пригласили в кабинет управляющего. С моих слов он быстро вписал мои вымышленные инициалы в регистрационный журнал, даже не потребовав документы. Это было кстати, у меня их просто не было. Поздравил с началом работы и сказал, что чистыми я буду получать три фунта 50 пенсов в час. Спасибо, мистер Дэйв, на большее я и не рассчитывал. Что делать? Придется снова выживать и довольствоваться тем, что дают. За такие деньги работаем только мы, нелегалы, европейцы получают за тот же самый труд в 2—3 раза больше. К своим обязанностям я приступил в тот же вечер. Гора грязной посуды была настолько велика, словно ожидала моего приезда со вчерашнего дня. Официанты носились с подносами, графинами, чашками как одержимые, на кухне царил невообразимый кавардак, среди которого возвышались еще и огромные грязные кастрюли. Долго размышлять, с чего начать, мне не позволили. Высокий грузный мужчина средних лет, судя по одежде — шеф-повар, вручил мне огромный резиновый фартук, перчатки и тут же стал поторапливать: “Давай, давай, нужны чистые ложки”.
Никто не поинтересовался, как меня зовут и откуда я приехал.
В этой суматохе до меня долетела фраза на хинди. “Новенький”, — перевел я в уме. Один из трех поваров посмотрел в мою сторону. Смугловатый, черные выразительные глаза. Точно, индийцы, я с самого начала подумал, что они родом из Индии, и обрадовался, что немного понимаю их речь. Шеф-повар продемонстрировал мне работу посудомоечного агрегата. Ничего сложного. Пока я осваивал загрузку, посуда продолжала накапливаться и заполнять пространство вокруг меня.
После шести часов работы в полусогнутой позе я не чувствовал ни спины, ни конечностей. Вода была слишком горячей, в кухне стоял жар, и пот стекал по моему лицу ручьями, мешая работать. Если я слишком долго мыл чашки и тарелки, ко мне подходил кто-нибудь из персонала и говорил, чтобы я не забывал вовремя чередовать их с мытьем посуды для приготовления. Тогда я бросал чашки и начинал скоблить сковородки и огромные противни от остатков подгоревшего мяса и жира.
В два часа ночи на кухне никого не осталось, кроме меня и посуды. Я не мог уйти, не домыв все до последней ложки. Еще предстояло вымыть полы. Я присел на ящик. Шесть лет я не курил, а сейчас закурил и снова задумался, почему я здесь, зачем, для чего?
К трем часам ночи на кухне был наведен порядок, я переоделся и пошел к дому, в котором жил обслуживающий персонал. Хотелось поскорее добраться до кровати, но никто не сказал, в какой комнате меня разместили. Повара не спали. Один из них, постарше, показал помещение на первом этаже, в котором впритык друг к другу стояли три кровати, четвертая размещалась чуть поодаль, в углу. Она и была моей.
На трех других сидели молодые южноафриканцы, без особого любопытства посмотревшие, как я рухнул на матрас.
Но заснуть этой ночью мне не пришлось. Соседи громко разговаривали, гоготали и курили одну сигарету за другой. Я вставил в уши резиновые затычки, оставшиеся еще с фабрики и натянул одеяло до самой макушки. Никакого эффекта. Не выдержав, я попросил их открыть окно, чтобы немного выветрился дым, мою просьбу соседи проигнорировали. Один из них поднялся и включил магнитофон. Они стали пританцовывать под зажигательные ритмы африканской эстрады. Похоже, веселье только начиналось. Если я правильно понял, один из парней сказал фразу, в свободном переводе означавшую: “Хочешь спать — спи дальше и не суй свой нос в наши дела. Мы отдыхаем”. Я толком и объясниться с ними не мог. Оставалось одно — наброситься с кулаками, но разум подсказывал: после драки завтра на работу можно не выходить. Я не имел права терять работу снова и не хотел иметь дело с полицией.
Веселье продолжалось почти до рассвета, а в семь я поднялся на работу. Вечером того же дня к моему рабочему месту подошел менеджер отеля и сообщил, что с сегодняшнего дня я буду жить один, в комнате на втором этаже — пока один, потому что в отеле больше нет русскоговорящих. Значит, не с кем будет поговорить. Ни физическая усталость, ни систематическое недосыпание не действовали на меня так угнетающе, как одиночество. Вокруг были люди, но я чувствовал себя отшельником в пустыне, Робинзоном на необитаемом острове. Выручали звонки Алана. Он поддерживал меня: “Держись, брат, ты проходишь испытание. Значит, Богу угодно послать его тебе. У тебя есть цель, иди к ней, не сдавайся!”
Я возвращался после работы в свою пустую комнату, брал стул, усаживался у окна и закуривал. Если ночь была ясной, я смотрел на крупные звезды, на движение луны. Страшно тянуло домой, хотелось уехать немедленно, не дожидаясь утра. Жену и детей я видел во сне почти каждую ночь. В снах мы были счастливы. Сидя у окна, я мысленно прокручивал сцену возвращения, представлял, как беру на руки детей, прижимаю к груди. Моя прежняя жизнь проплывала перед глазами отдельными картинками, и все поступки выглядели жалкими, никчемными. Ценностью была семья и все, что с ней связано: домашний ужин, выбор имени для первого ребенка… Почему мудрость приходит так поздно? Почему надо потерять, чтобы оценить важность потери?
Помощником на кухне работал испанец. Не знаю, что побудило его сблизиться со мной, но вскоре мы подружились. Он учил меня английскому, угощал фруктами. Как ни странно, он понимал меня, и его совершенно не тяготило мое незнание языка, а я понимал его — не язык, душу.
Вероятно, поводом к нашему сближению послужил один случай. Как-то в перерыве ни у кого не оказалось сигарет, одна, последняя, была у меня, и я предложил ее испанцу. Мы выкурили ее вдвоем. В Англии не принято “стрелять” сигареты. Слух о парне, который поделился последней сигаретой, расположил ко мне коллектив. Я никому не отказывал и, если был занят, просто показывал на свою куртку, разрешая взять сигареты из кармана. Ребята в знак благодарности стали вычищать грязную посуду от объедков, прежде чем поставить ее передо мной, что значительно облегчало работу. Хавьер — так звали испанца, — как оказалось, страдал эпилепсией. Когда ему становилось плохо, я старался быть рядом, заваривал чай с лимоном, старался подбодрить его. Сострадание помогало ему, он меньше комплексовал, меньше боялся неожиданных приступов. И для меня важно было быть чьей-то, хоть и временной, опорой. Однажды после сильного приступа Хавьера отправили в больницу, с тех пор я его больше не видел и не знаю ничего о его дальнейшей судьбе, потому что его сотовый перестал отвечать.
Из своего окружения я выделял повара-индийца по имени Джоти. Его облик, поведение говорили о внутренней красоте и, несмотря на молодой возраст, мудрости. Индийцы часто приглашали меня к себе в гости, посмотреть видеофильмы, выпить чаю. Я не отказывался, мне всегда была интересна духовная жизнь этого великого народа. Над кроватью Джоти висело два фотопортрета с изображениями его духовных наставников, гуру. По тому, с каким уважением Джоти рассказывал о них, я понимал, что он верит в существование невидимой духовной связи с учителями, и они помогают ему на расстоянии. Одного из них уже не было в живых. Индийцы приходили в восторг, слыша, как я читаю наизусть на их родном языке мантры и тексты из священных сутр. Менеджер однажды посмотрел на поваров и сказал: “Вам должно быть стыдно. Этот человек никогда не был в Индии, но о нашей культуре и религии знает больше, чем вы”.
Как-то раз всех работников отеля собрали в зале для проведения общего инструктажа. Готовилось торжественное мероприятие — свадебная церемония. Мы украшали стены, расставляли стулья, накрывали столы — словом, создавали праздничную обстановку. Мое внимание привлек стоявший в дальнем углу рояль. Неожиданно, отложив тряпку, я подошел и открыл крышку. Как давно я не играл! Пальцы тронули клавиши, вспомнили любимое — “Лунную сонату” Бетховена. Удивительные звуки полились в зал. Никто не ожидал, что кухонный работник может играть на рояле. Раздались аплодисменты. Я чувствовал себя на седьмом небе: пусть я не знал английского, которым владели почти все они, зато никто, кроме меня, не умел играть на рояле. Знай наших!
Через три месяца меня вызвал управляющий отеля, мистер Дэйв. Он поблагодарил меня за работу и сообщил, что я попал под сокращение. Сезон заканчивался, отель возвращался к зимнему режиму работы. Увольняли пятерых, мои обязанности предстояло выполнять кому-нибудь из официантов.
Мой шеф-повар опечалился, мы привыкли друг к другу, и он был мною доволен. Пробовал подыскать мне другую работу среди своих знакомых, но ничего не получилось. Тогда он написал свой номер телефона на листке и протянул мне: “Пусть за рекомендациями обращаются ко мне. Держись!”
Глава 6
В очередной раз я очутился на улице, снова без жилья и работы. Было несколько причин, из-за которых никак не удавалось накопить хотя бы немного денег. Заработанные фунты тратились на постоянные переезды, оплату жилья, еду, сигареты, телефонные разговоры и многие другие мелочи, практически ничего не оставалось. Моя миссия заработать и вернуться во Владикавказ, к семье, казалась невыполнимой, временами я был на грани отчаяния. Когда я думал, сколько потребуется времени и сил, чтобы заработать и снова купить квартиру, сердце мое сжималось от горестных расчетов. Я всерьез задумался о том, чтобы вернуться, только стыд не позволял мне сделать это немедленно. В глубине души я не сомневался, что исчерпал все возможности, но должен был сделать еще один рывок, последний. Для этого надо было снова вернуться в Лондон. Я купил билет и сел в поезд. Кое-какие знакомые у меня уже были, кроме Алана. Одна из них, девушка из Узбекистана, порекомендовала меня на работу в только что открывшийся русский магазин-кафе с теплым названием “Огонек” на должность помощника менеджера. Тут я попал в родную стихию и засучив рукава взялся за хорошо знакомое дело: учет товара, проверка кассы, подвозка продукции с базы. Через несколько дней русская хозяйка магазина Алина поняла, что может положиться на меня, и сказала, что будет платить наличными и не станет оформлять меня официально; так ей выгоднее. Ее решение и меня избавило от лишних тревог и хлопот. Каждый раз, когда я вытаскивал из кармана копию чужого паспорта и протягивал работодателю, меня охватывал страх. На первых порах Алина предложила мне обычную недельную зарплату, пресловутые 150 фунтов, оправдывая это тем, что открыла магазин недавно и сама еще ничего не зарабатывает. Но обнадежила: если мне удастся раскрутить дело, привлечь клиентов, она увеличит зарплату вдвое. Меня ее предложение устраивало. Самому было интересно поставить бизнес, выйти на стабильный доход. Пока же я должен был научиться делать сэндвичи и изучить рецепты приготовления кофе у нанятого на несколько дней профессионала, аргентинца. Когда я успешно освоил новую специальность, Алина попросила найти продавщицу с заданными параметрами: улыбчивую, коммуникабельную, владеющую английским. Я позвонил по нескольким объявлениям в газете и нашел девушку. Ольга из Белоруссии показалась мне вполне подходящим кандидатом. Увы, скоро обнаружилось, что она солгала и английского не знает, но время было упущено: Ольга успела сдружиться с хозяйкой, втереться в доверие и расположить ее к себе. У Алины в семье были проблемы: муж жил в Москве и ожидал очереди на серьезную операцию на сердце, а с единственным сыном не складывались отношения. Порой Алина не выдерживала и делилась своими заботами. Ольга была тут как тут, с притворным сочувствием, лестью и кучей мелких хитростей. Меня же Ольга невзлюбила и всячески старалась настроить Алину против меня. Англичане с осторожностью и любопытством заглядывали в новое русское кафе, присматривались к ассортименту и ценам. Мы с Ольгой встречали их приветливо, улыбались из-за прилавка.
Однако после официального открытия начались неприятности. На следующий день к нам зашла пара, парень и девушка. Осмотрев заведение, они выбрали столик на улице, сели и что-то заказали на английском. Ни я, ни Ольга не поняли ни слова. Мы переглянулись и с глупым видом уставились на англичан. Они вежливо повторили просьбу, уже помедленнее. Из всей фразы я уловил только одно слово — “кофе”. Ольге я велел сделать сэндвичи, а сам принялся за приготовление кофе. Движения были неловкими, мне хотелось испариться, исчезнуть с глаз клиентов. Когда они наконец расплатились и ушли, я вздохнул с облегчением. Но кошмар продолжался, в кафе уже входила другая, пожилая пара. В этот раз нас спасло то, что они, склонившись над витриной, пальцами указывали на желаемое. Трижды за этот день, потеряв терпение, клиенты заходили за барную стойку, покрутив пальцем у виска: You are crazy! Это было и смешно, и грустно одновременно. Один эмоциональный парень выхватил у меня булку, оттеснил меня и сам стал заправлять ее начинкой из витрины. Языковой барьер сводил на “нет” все мои усилия. За два месяца работы мы потеряли почти всех потенциальных клиентов, редко кто отваживался перекусить у нас дважды. Ни о какой прибыли не могло быть и речи, просиживая без дела, мы не отрабатывали даже зарплату. От полного краха выручали сотрудники соседних магазинчиков и офисов, для них мы и старались. Я насчитал около десяти человек, полюбивших мое “Капучино”, для них я не жалел ни кофе, ни сливок, ни шоколада, лишь бы приходили и оставались довольны.
Алина все видела, но ни меня, ни Ольгу увольнять не собиралась. Она даже не высказывала недовольства моей работой, советовала учить английский и по-прежнему обещала повысить зарплату сразу же, как только кафе начнет приносить прибыль. Я с ней не спорил, но, размышляя трезво, понимал: пока мы с Ольгой здесь, лучшие времена для кафе наступят еще не скоро. Несмотря на неудачи, я отдавался работе целиком, приходил рано, наводил порядок, выставлял продукцию на витрину, выносил на улицу столики и цветочные ограды. Уходил последним, не брал выходных. Можно сказать, что я полюбил и кафе, и свою работу, не хотел быть равнодушным свидетелем его постепенного разорения и даже скудные чаевые оставлял в кассе.
Алина продолжала проявлять снисходительность, более того, два раза свозила меня в Брайтон, на побережье, подарила видеомагнитофон, приглашала в увеселительные заведения. Однажды вечером предложила подвезти меня до дома на своем “мерседесе” и по дороге обсудить дела. “Не думай, что ты будешь все время готовить кофе и намазывать булки, — сказала она. — Потерпи. Я собираюсь открыть еще один магазин, в другом районе, назначу тебя директором. Уверена, ты справишься. Ну, до завтра”.
Я шел домой, не помня себя от радости, но интуиция подсказывала, что Алина проявляет ко мне интерес не только как к преданному работнику. Мои опасения подтвердились очень скоро. Два дня спустя Алина недвусмысленно намекнула на сожительство, описав преимущества совместной жизни. Вопрос поставила ребром: я должен был либо согласиться, приняв ее предложение, либо уволиться. Наш последний, короткий разговор состоялся в ее машине.
— Алина, спасибо вам за все, но я решил уйти.
— Я тебя умоляю, Георгий, оставайся, — попросила она.
— Алина, я уважаю вас и люблю свою работу, но не считаю возможным продолжать наше сотрудничество.
— Георгий, оставайся, прошу тебя.
— Нет, — я покачал головой и вышел из машины.
Тем же вечером я позвонил Алану и сказал: “Что там у тебя есть в запасе? Кажется, я везде уже побывал? Стройка есть? Договаривайся, брат, пойду осваивать новую профессию”.
Глава 7
Наблюдая за жизнью своего земляка, я давно заметил особенность его характера: ни при каких обстоятельствах он не терял присутствия духа и не сетовал на жизнь, хотя и ему, безусловно, порой приходилось очень тяжко. Я поясню, в чем заключалась главная проблема его пребывания в Англии. В Латвии существует два вида паспортов, один из которых не дает права считаться полноправным гражданином страны. Под эту категорию попадают лица, въехавшие на территорию Латвии для постоянного проживания во времена Советского Союза. Эти люди после распада СССР оказались лишены многих гражданских прав. Алан, хоть и родился в Риге, имел именно такой паспорт. Как десятки тысяч ему подобных, он не смог получить полноправный документ по формальной причине — недостаточное владение латышским языком — и, как многие молодые люди, уехал из страны, где родился. Теперь, проведя в Англии немало лет, он ждал амнистии, чтобы получить официальный статус.
Я не раз ловил себя на мысли, что этот человек напоминает мне моего родного дядю сдержанностью, умением изъясняться по существу, без лишних слов и лирических отступлений. Скорее всего, эти качества были заложены в нем от рождения и укрепились под влиянием родителей. Алан часто вспоминал отца, умершего двадцать лет назад и похороненного на родине, в Южной Осетии, обычаи в доме деда, куда он приезжал на каникулы каждое лето. Мужское воспитание помогло ему выработать такие качества характера, как выдержка, деловая хватка, целеустремленность. Он умел вдохновить, рядом с ним люди чувствовали себя более сильными и благородными, словно попадали под гипнотическое воздействие, которое длилось еще долгое время после расставания. Я не был исключением.
Мне было очень приятно слышать от других, сколько добрых дел совершил Алан безо всякой корысти и пользы для себя. Он один встречал детей из Беслана, организовывал им поездки за город, посещение музеев, аквариума, катал на колесе обозрения. Скорее всего, дети забудут его имя, но свои впечатления и благодарность этому человеку они сохранят на долгие годы и, став взрослыми, возможно, тоже согреют чьи-то души. Алан помогал всем приезжающим из наших краев, хотя вовсе не был богачом. Он был одним из организаторов митинга осетин у здания посольства Грузии в Лондоне, который привлек внимание английской общественности к проблеме осетино-грузинского конфликта.
Алан входил в когорту людей, не умеющих оставаться равнодушными к чужим проблемам, годы одиночества не озлобили его.
В Латвии у него остались мать и брат с сестрой, с ними он не виделся девять лет. Статус эмигранта не позволял ему покинуть территорию Великобритании, это могло повлечь отказ в получении гражданства. В британской столице, не соблазнившись свободой отношений в молодежной среде, Алан вынашивал идею создания осетинской семьи, страстно мечтал поехать в Осетию, которую считал своей родиной, и жениться на осетинке. Зная, как постепенно утрачиваются в нашей республике и национальный язык, и традиции предков, что отчасти, вероятно, происходит и вследствие смешанных браков, я уважал его стремление связать свою жизнь именно с осетинкой. Кто-то может возмутиться, обвинить его в национализме, но попробуйте понять и не осуждать его: он столько лет провел на чужбине, тоскуя по своим, что имеет право. Тем более что этим его патриотизм не ограничивался. Его сердце принадлежало и всегда будет принадлежать народу, который он считал своим. Он не делил осетин на южных и северных, говорил так: “Мы — осетины, единый народ и не должны себя разделять. Когда я узнаю, что человек приехал из Осетии, я не спрашиваю, из Южной или из Северной, мне не важно, из Москвы он приехал или из Цхинвали. Он наш, свой. А своих мы не бросаем и всегда им рады”.
Зная, как непросто живут люди на родине, он старался вносить посильный вклад в развитие экономики Осетии. Мечтал увидеть, как строятся новые больницы, восстанавливаются предприятия, налаживается нормальная жизнь для людей, и как бизнесмен работал в сфере привлечения инвестиций в развитие экономики республики. Английские компании изучали его проекты и бизнес-планы по восстановлению заводов и освоению месторождений полезных ископаемых, но, прежде чем начать работу, хотели иметь от правительства гарантии целевого использования средств и возврата выделенных кредитов. Процесс продвигался медленно, но Алан верил в успех.
Были люди, которые злились оттого, что он не мог устроить их на хорошую работу, забывая при этом, что сами они не знают языка и не имеют легальных документов. Алан не обижался и продолжал прилагать максимум усилий, чтобы не оставить их без средств к существованию, но многое и ему было не под силу.
Характер Алана проявлялся даже в мелочах. К примеру, если кто-то из наших ребят звонил ему и просил совета, Алан говорил:
— Понял тебя, не трать деньги, сейчас перезвоню. И перезванивал, не считая потраченных минут дорогой сотовой связи, говорил столько, сколько нужно, чтобы ответить на все вопросы.
Я так подробно рассказываю о Алане, потому что это дань уважения другу. Такие люди, как он, — гордость моего народа.
Глава 8
Англичане — народ доброжелательный, приветливый, сердобольный и жизнерадостный. Но следует отличать их от британцев, приехавших в страну и получивших гражданство — вожделенный паспорт. Между теми и другими существует большая разница в манере поведения, образе жизни, разговоре, стиле одежды. Даже по походке можно безошибочно определить, британец перед вами или коренной англичанин. Мне приходилось выполнять разные работы, в разных городах, и ни разу я не почувствовал к себе пренебрежительного отношения со стороны англичан, а ведь я был обслугой, приезжим, в сущности — никем. Ни один англичанин не продемонстрировал мне надменности, высокомерия, гонора. Я вообще ни разу не видел англичанина или англичанку с угрюмым выражением лица. У них принято скрывать свои чувства, их лица спокойны, и чем они старше, тем больше в них внутреннего достоинства. За все время своего пребывания я видел лишь нескольких пожилых англичанок с избыточным весом. Дамы под шестьдесят, язык не повернется назвать их бабушками, водят автомобили, посещают салоны красоты и игорные заведения, танцуют в клубах. Поразительно, но с годами их жизнь не становится скучнее. Я невольно вспоминал наших стариков — их тяжелую, усталую походку, потухшие глаза.
В Англии заведено под старость подыскивать себе какой-нибудь дом престарелых и доживать свой век среди своих ровесников. Отношения между родителями и детьми резко отличаются от российского уклада. Здесь не принято жить вместе с родителями, даже если в доме достаточно места. После 18 лет дети начинают самостоятельную жизнь, причем сами оплачивают жилье. Родители перестают опекать их, не ограничивают их свободу и не навязывают выбор профессии. Это не означает, что в случае необходимости им отказывают в помощи и поддержке, но происходит это совсем не так, как принято в России: последняя копейка — детям!
Молодые англичанки броской красотой не отличаются, любят полакомиться булочками, гамбургерами с жареной картошкой и не особо заботятся о талии. Забегаловки типа “Макдоналдса”, “Бистро”, “КФС”, жареные кентуккские куры пользуются у молодежи спросом. Основное развлечение в свободное время — клубы, пабы, дискотеки — бразильские, испанские, английские. В выходные дни подобные заведения забиты до отказа, очередь страждущих попасть внутрь порой бывает видна издалека. Входная цена, как и цена напитков, зависит от престижности заведения. Если хочешь сэкономить, выпить следует дома, правда, можно не пройти контроль на входе. Работа охранников в увеселительных заведениях непроста. Такого веселья и куража, какие царят в них по вечерам, мне в других местах видеть не доводилось.
К вопросу создания семьи коренные англичане относятся крайне серьезно. Очень редко я видел смешанные пары. “Черно-белые” браки не популярны — слишком велика разница в образе мышления. А в последнее время английские молодые мужчины пришли к еще одному выводу: создавать семью с девушками из Восточной Европы — будь то полячки, украинки, белоруски, русские — ненадежно. Это распространенное мнение нельзя считать безосновательным. Я слышал немало историй об украинках, россиянках, белорусках, которые после развода подавали иски на раздел имущества, зная, что суд примет решение в их пользу, учитывая интересы рожденного в браке ребенка. Участь мужа-англичанина оказывалась весьма незавидной. Многие девушки не скрывают, что любой ценой добиваются брака с английским гражданином любой национальности только для того, чтобы обосноваться здесь. Брак и рождение ребенка — самый верный способ получить статус. Но многие становятся жертвами собственной корысти и недальновидности, непонимания того, что и партнер может вести свою игру. Заключение фиктивного брака стоит от трех до пяти тысяч фунтов. Для большинства — сумма неподъемная, хотя найти партнера для липового брака — дело технически несложное, достаточно внимательно почитать объявления в русских газетах. Приведу лишь один пример, но типичный, потому что в этих несчастливых историях меняются разве что имена.
Украинка оставила своего земляка ради албанца — подданного Великобритании, которого знала несколько дней. Он клялся ей в любви и водил по красивым лондонским местам. Общались они с трудом: он знал английский и албанский, она владела только украинским. Парень снимал неплохое жилье, стоившее ровно столько, сколько она зарабатывала в месяц. Через две недели совместного проживания он собрал вещи и ушел, не заплатив хозяину комнаты.
Схема, по которой действуют очень многие приезжающие по студенческой или туристической визе, такова: первое — найти работу. Для отвода глаз. Максимум десять процентов этих девушек ставят перед собой цель помогать семье, зарабатывая тяжелым трудом. Второе — попытаться заарканить мужчину, который будет содержать. Лучше, конечно, англичанина, желательно состоятельного, но на первых порах годится любой, имеющий гражданство и стабильный доход. Потом, не спеша, оглядеться в поисках второго мужа, если не повезет — третьего, лишь бы был состоятельным. Завершающий этап самый трудный: постараться, чтобы он захотел иметь ребенка, родить, нанять домработницу и завести наконец личную жизнь, понимаемую как безделье, купание в роскоши и наличие молодого любовника.
Но не каждой Золушке достается принц, да и не Золушки они.
После открытия границ для граждан Евросоюза, куда вошли и жители бывших советских республик, в Англии, стране в целом стабильной, богатой и цивилизованной, многократно возросла преступность. Привычным делом стало воровство в магазинах, матерная брань на улицах, пьяные дебоши в снимаемых квартирах. После вступления в ЕЭС Румынии на улицах, в метрополитене появились толпы цыган, попрошайничающих, продающих подделки под золотые украшения. Невероятного размаха достиг бизнес по подделке паспортов, незаконному использованию банковских счетов. Одна украинская семья по фальшивым документам получила кредит в банке и купила два дома. Сдавая их в аренду, они неплохо существовали. Другой “предприниматель”, из Литвы, купил дом в кредит и продал его дважды, разным покупателям. Собрав 650 тысяч фунтов наличными, он исчез в неизвестном направлении. За 350—600 фунтов можно приобрести паспорт любой из стран бывшего соцлагеря — ныне члена Евросоюза: литовский, латышский, польский, словацкий. Некие латыши предлагали мне верный заработок: требовалось всего лишь открыть в банке счет с последующим получением кредита в сумме 5000 фунтов. Имея своего человека в банковской системе, они проделывали подобные операции не раз. Это называлось “работать мозгами”, и нелегалы вовсю занимались этим жульническим промыслом. “Ну и что? — говорил мне один из них. — Англия — богатая страна, не обеднеет, а ты получишь деньги и вернешься к себе на Кавказ, никто тебя разыскивать не будет. Не ты первый, не ты последний. Все будет оки-доки, я не аферист, спроси людей, они меня давно знают”.
Я отклонил предложение. На месте Англии я представлял свою страну: приезжает черт знает кто, ворует и при этом даже не чувствует себя виноватым. Правда, за подобные криминальные действия можно рано или поздно ответить перед законом, а вот разбивать пустые бутылки в ухоженном парке, курить в метро, красть по мелочам в супермаркетах не так и страшно. В тюрьму не посадят. Или, например, нужна человеку видеокамера, что делать? Купить. Он и покупает. Снимает, перекачивает снимки в компьютер и… несет камеру обратно в магазин: “Ваша камера плохо работает, это не то, что мне нужно. Верните деньги”. Он очень доволен собой: получилось, а как же — цивилизация, клиент всегда прав.
Разумеется, не все приезжие поступают именно так, но все знают одного-двух из числа своих соплеменников, кто старается урвать везде, где можно.
Новичок в Англии подобен слепому котенку — не знает, куда пойти, что есть, где жить. Учиться всему надо быстро, иначе пропадешь. Нужна чья-нибудь подсказка, совет, услуга, оказанная за плату. Можно обходиться без помощи “агентств по трудоустройству за границей” на территории России и не платить им за поиск жилья и работы. Достаточно добраться до Англии и зайти в первый попавшийся русский магазин. В них вы всегда найдете газеты “Англия”, “Лондон-инфо” и “Пульс ЮК”, в которых публикуются объявления по всем интересующим вас вопросам, включая предоставление жилья и работы. Тем самым вы сможете сберечь фунтов триста. Необязательно, чтобы кто-то встречал вас в аэропорту, и платить за эту услугу дополнительно 50 фунтов. Тем более что, как правило, вас никто в самом аэропорту и не встречает, вам велят сесть в метро и приехать на определенную станцию. Ведь агенту абсолютно без разницы, в каких условиях вы будете жить. И если вы не привыкли спать в комнате с незнакомым человеком, а то и с двумя, ждать очереди в туалет и ванную, дежурить раз в неделю и убирать весь дом, вам придется туго. За хорошие условия надо хорошо платить. Снимать приличное жилье могут позволить себе только дети, у которых богатые родители.
Действуя через английские конторы, вы сталкиваетесь с другими проблемами. Предположим, вы идете в агентство и просите подыскать недорогое жилье. Вам дают адрес и объясняют, как добраться, например, в Брикстон. Приехав, вы обнаруживаете, что вас окружают исключительно чернокожие, на каждом углу продают марихуану, тяжелые наркотики и на вас посматривают явно недоброжелательно. Можно остаться и жить среди них, не прикасаясь к травке, но проблем все равно избежать не удастся, потому что вы будете среди них белой вороной. Даже ходить по улицам с наступлением темноты там для вас будет небезопасно, ибо у тамошних жителей своя манера разговаривать, одеваться, жестикулировать, свой образ мышления, вам неведомые.
Есть в Лондоне кварталы еврейские, турецкие, пакистанские, английские, индийские… И везде — свой замкнутый мир, свои обычаи и правила поведения. В один из моих приездов в Лондон я подыскивал недорогое жилье не дальше четвертой зоны. Решил в этот раз прибегнуть к услугам английских газет. Из числа тех, с кем я созванивался, только один мужчина не потребовал от меня рекомендаций с предыдущих мест. Я нашел район под вечер. На автобусной остановке меня ждал пожилой полный мужчина с бородой до пояса, на голове чалма, какие носят талибы в Афганистане. Дверь дома еще не открылась, а я уже уловил запах их национальной пищи. Тусклая лампочка осветила крохотную прихожую и лестницу на второй этаж. На скрип ступенек из каждой двери повыходили квартиросъемщики в окружении детей — все в традиционных одеждах — и принялись молча разглядывать меня. Хозяин показал мне маленькую кухню, зловонный туалет, потом завел в пустую комнатку. В полу зияло отверстие с полметра шириной, штукатурка в некоторых местах обвалилась, нет ни занавесок, ни мебели, кроме конечно же знаменитого лондонского “матраса для приезжих”, из которого торчали пружины. Долго после того посещения запах ветхости, грязи и пряной пищи не мог выветриться из моей одежды. В домах, где проживают русскоговорящие, — зачастую другие неприятности: пьянки до утра, воровство, грязь. Из холодильника пропадают продукты, из комнаты, если ее не закрыть, — личные вещи, деньги. Цена за место та же, но бытовые условия гораздо хуже, чем в домах, населенных европейцами. Нет ни холодильника в комнате, ни телевизора, ни кладовки, ни обогревателя. Но самое принципиальное отличие состоит в другом. В комнатах, рассчитанных на одного, живут по двое, при этом цена двойная.
Некоторые смекалистые молодые люди отказываются платить за жилье, зная, что по английскому законодательству человека нельзя выдворить без решения суда. А так как судебный процесс может затягиваться на срок от трех месяцев до года, все это время “отказник” живет бесплатно. Приходит первое постановление суда: его любезно просят подыскать другое жилье. Месяца через три другое, более жесткое по смыслу — предупреждение. Эти два документа обычно игнорируются. Третье постановление — о выселении. Это уже серьезный документ. Теперь лучше не задерживаться, потому что в дело вмешается полиция.
В последнее время участились случаи выдачи нелегалов полиции. Поэтому украинцы или россияне предпочитают селиться со своими, а не жить в домах с гражданами, скажем, прибалтийских стран. Жить по соседству с литовцем или латышом опасно. Они не любят тех, кто находится в Англии по поддельным паспортам, хотя сами же эти паспорта и продают. Полиция, получив информацию о нарушителях закона, оцепляет дом. Времени на сборы у нелегала нет. Можно взять только самое необходимое, настоящие документы, и в наручниках (полиция научена их многочисленными побегами) вперед — в аэропорт и на родину. В худшем положении оказываются те, у кого помимо фальшивого паспорта имеется счет в банке. Таких людей не депортируют без разбирательства, а если в банке получен кредит, могут посадить в тюрьму. Дурачат нас порой и свои же. Я жил по соседству с девушкой из Алтайского края, Дианой. Однажды она пришла в слезах.
— Мне позвонила одна русская женщина, по объявлению в газете, где я предлагала услуги по уборке, и предложила убрать ее дом за сорок фунтов, — рассказала она. — Я сделала работу добросовестно, а меня обвинили в краже денег и выгнали, сказав, что сдадут полиции, если я, воровка, не уберусь из их дома.
Такой метод “экономии денег” Алану хорошо знаком, он предложил Диане помощь в возврате честно заработанной суммы, но она отказалась: пусть их Бог накажет! Через восемь месяцев, не выдержав повторяющихся обманов и ощущения полной незащищенности, она вернулась на родину.
Если россиянка или, к примеру, украинка, устраиваясь на работу в какой-нибудь арабский ресторан или пакистанский магазин, отказывается уступить домогательствам хозяина, ее быстро увольняют. Кстати, подавляющее большинство руководителей и работников торгово-промышленного сектора и общепита в Лондоне — не англичане, чаще всего — азиаты. Печально, но владельцам ресторанов и пабов и в голову не придет делать намеки на интимную связь итальянке или испанке, тем более англичанке. Можно сразу же очутиться за решеткой. В солидные же английские компании русскоязычных на работу не берут. Для этого нужны не только востребованная специальность, но и хорошее владение английским языком, а также уйма документов, включая справки о несудимости, об оплате налогов, рекомендации с предыдущих мест работы, подтверждение адреса, наличие банковского счета и многое другое.
На строительных объектах, где я теперь трудился, меня тоже неоднократно обманывали. Однажды я выполнял тяжелую работу во дворе дома, принадлежавшего чернокожей семье. В проливной дождь вскапывал сад. Вместо обещанных сорока фунтов мне дали двадцать, мотивируя тем, что работа была сделана на час раньше. В тот день я зарекся впредь связываться с чернокожими, но месяцем позже один за другим произошли два случая, заставившие меня пересмотреть свой преждевременный вывод. Однажды в шесть утра я стоял на остановке и ждал автобус, чтобы ехать на работу, с волнением поглядывая на часы. Опаздывать было нельзя, это приравнивалось к прогулу. Наконец показался автобус, я вошел и протянул водителю двадцатку, мелочи не было, а проездной накануне закончился. Водитель раздраженно дернул головой, сказал, что сдачи у него нет, и велел выйти. Путаясь в словах, я стал объяснять, что опаздываю на работу, безуспешно попытался разменять деньги у кого-нибудь из пассажиров. Водитель равнодушно смотрел перед собой, повторяя:
— Выйдите из автобуса.
— Да и черт с тобой, — махнул я рукой и пошел к выходу, уже прокручивая в голове сцену увольнения. Возле самого выхода пожилой чернокожий мужчина остановил меня, тронув за плечо:
— Пойдем со мной.
Мы подошли к кабинке водителя и он заплатил за меня.
— Сэнк ю! Спасибо! — крикнул я ему в спину, потому что он не ждал моих благодарностей и уже продвигался по проходу, лишь приподнял руку, дав понять, что услышал.
В таком же положении я оказался еще раз, и снова меня выручил чернокожий парень. Не знаю, было ли это просто совпадением, или Бог не захотел, чтобы у меня осталось предубеждение против людей определенного цвета кожи. Вот уж поистине: не бывает плохих наций, бывают черствые, равнодушные люди.
Глава 9
После разрыва отношений с Алиной я снова был безработным и бездомным. Алан сказал, что поможет подыскать недорогое жилье, а вот с работой придется подождать, в настоящий момент нет никаких вакансий. Вскоре последовали события, которые могут показаться неправдоподобными.
За год, проведенный в Англии, я научился немного изъясняться и, самое главное, понимать, что говорят мне. Приобрел карманный “Англо-русский переводчик”, наговаривал в микрофон нужные фразы и слушал, как они звучат на английском.
Так вот, о событиях… Алан договорился со своим знакомым из Турции, Эриком, чтобы я пожил в одном из принадлежащих ему домов в Кройдоне — последней, шестой зоне в черте Лондона, далеко от центра. Я уже собирал вещи, когда раздался звонок Алана.
— Ты будешь жить в комнате с девушкой? — спросил он. — Отвечай быстро, “да” или “нет”. Эрик ждет ответа.
— С какой девушкой? Я не совсем тебя понимаю, — удивился я.
— Позвонила его знакомая, она недавно освободила комнату, в которую он хотел тебя поселить. Но она неожиданно вернулась, оказавшись в безвыходном положении, и сказала, что, если ты не против, она согласна жить с тобой в одной комнате.
— А она хоть по-русски понимает?
— По-моему, она из Франции. Встретитесь на станции метро, она знает дорогу. Все, держись брат! Я звоню Эрику.
“Держись, брат!” — было у Алана обычной присказкой в конце разговора, вместо “пока”.
До места встречи я добрался без труда, к тому времени Лондон знал как свои пять пальцев. Она подошла сзади, в длинном черном пальто, стройная, в руках чемодан:
— Hi! Are you George?
— Yes.
— Нам туда. — Она показала в сторону автобусной остановки.
В автобусе ехали молча, украдкой присматриваясь друг к другу. Клер, так звали девушку, старательно избегала моего взгляда, была напряжена, нервничала. Ситуация, в которой мы оказались, выходила за рамки общепринятых правил поведения и напоминала сюжет голливудского фильма. Я чувствовал себя не лучше.
Эрик ждал нас. Вытащил из кладовки постельное белье, два толстых поролоновых матраса и вручил каждому по отдельности. Обхватив ношу обеими руками, я поднимался по лестнице, пропустив Клер вперед. Посередине второго этажа находилась кухня, по бокам от нее — две двери. Клер уверенно направилась к правой. В небольшой комнате стояли старое трюмо, шкаф для одежды, два стула и двуспальная кровать. Вся мебель была белого цвета. Комната пришлась мне по душе: светлая, чистая, уютная. Свой матрас я положил на пол. Сразу стало тесновато. Мы открыли чемоданы и стали распаковывать вещи. Я вышел на кухню, предоставив Клер возможность переодеться. Минут через десять она крикнула, что можно входить. Клер переоделась в свободные черные брюки и красный джемпер, оттенявший ее волнистые каштановые волосы. На вид ей было лет двадцать пять. Миндалевидные глаза, немного вздернутый носик. “Красивая”, — отметил я про себя.
Незаметно пролетела неделя. За это время психологический барьер между нами исчез. Клер рассказывала о себе, но я схватывал только суть, дословно не понимал. Электронный “переводчик” не мог изъясняться так бегло и красиво, как говорила Клер, и я перестал прибегать к его услугам. Я понимал ее — не важно как. Оказалось, что во Франции у нее погиб жених, разбился на мотоцикле. В аварию на скоростной трассе попало несколько машин, кроме него серьезно пострадали еще четверо. Клер не хотела возвращаться домой, где пережила сначала трагическую утрату, потом долгую депрессию. Было по-настоящему жаль эту славную девушку, но, в отличие от Клер, мне страшно хотелось вернуться домой и никогда больше не покидать его. Я рассказывал Клер о Кавказе, о традициях, обычаях, нравах своих соплеменников. Некоторым вещам она не верила, смеялась и, верно, думала, что я придумываю. Но как-то раз, лежа в кровати, задумчиво произнесла:
— Я бы тоже хотела, чтобы меня какой-нибудь джигит украл, посадил на коня и увез далеко-далеко. Подальше от городов.
— У нас нашлось бы немало джигитов, которые мечтали бы умыкнуть тебя, — рассмеялся я.
— Лишь бы этот джигит любил меня, был достойным человеком и не пытался прикоснуться ко мне, пока я сама не позволю.
— Так и бывает согласно традициям.
Я перечислил ей названия всех республик Северного Кавказа и в шутку спросил:
— Какое тебе нравится больше всех?
— Осетия, — не задумываясь, ответила Клер.
— Почему именно оно? — удивился и обрадовался я.
— Красиво звучит.
— Я родом оттуда, Клер. И смею тебя заверить, что лучше края не найти.
Перед тем как уснуть, мы почти всегда вели такие разговоры, понемногу узнавая друг о друге все больше. Пожелав Клер спокойной ночи, я еще долго ворочался на своем потрепанном матрасе, представляя Клер скачущей на белом коне по склону горы. Потом, как это бывало почти каждый вечер, я унесся мечтами в свою родную Осетию и с тем уснул.
В соседней комнате жила молодая пара из Польши, с которой с самого начала у нас не заладились отношения. Они были нечистоплотны в быту и настроены враждебно. Кристина по злобе иногда обвиняла нас с Клер в пропаже из холодильника то какого-нибудь яблока, то баночки кока-колы. Прежде чем сесть за стол, мы должны были очистить его от остатков их трапезы. Туалет они никогда за собой не мыли. Клер не выдержала и прикрепила к холодильнику грозную записку, после чего Кристина стала игнорировать мусор на кухне вообще, а половую тряпку полоскать в раковине для мытья посуды. Мы посовещались, и Клер приняла героическое решение: убирать грязь в одиночку, чтобы не уподобиться животным.
По утрам я отправлялся на поиски работы. Иногда Клер ходила со мной, помогала беседовать с менеджерами отелей, пабов, ресторанов. Потенциальные работодатели записывали мой номер телефона и обещали позвонить. Обычно, если обещают позвонить, это означает, что ты им не подходишь. Реальная помощь опять пришла со стороны земляков. Прослышав о моих проблемах, позвонил Альберт Хосроев и сказал, что может переговорить со своим боссом. Это было проявлением нашей традиционной сплоченности и взаимовыручки. Ведь мы с Альбертом были практически незнакомы, виделись один раз. Я знал, что он работает в компании по ремонту дорожных покрытий и неплохо зарабатывает, сделал карьеру в английской компании, что случается нечасто, добился достойной оплаты. Альберт сделал почти невозможное. В строительной компании, где он работал, почти все знали, что в Англии он находится по туристической визе. Но этот факт не смущал руководство, особенно его непосредственного босса, потому что высокорослый, крепкий осетин работал за двоих, прекрасно изъяснялся на английском, был сдержан и воспитан. Опасности и неприятности подстерегают нелегала на каждом шагу. Главное подозрение — отсутствие социальной страховки, регистрации в полиции и местном самоуправлении (там выдают разрешение на работу). Нужно уметь быстро входить в роль, привыкать к новому имени, правильно подделывать подпись, иметь представление о стране, чей паспорт ты приобрел, и в случае необходимости доказать, что ты приехал именно оттуда. Мне самому много раз приходилось изворачиваться и увиливать от вопросов, когда меня спрашивали, какая зарплата в Риге, сколько там стоит квартира или самолетом какой авиакомпании я прилетел оттуда. Не скрою, не раз я оказывался в глупом положении, когда не мог ответить на подобные вопросы. Руководители строительных компаний, конечно, догадываются, что среди их работников есть нелегалы, но закрывают на это глаза — большая экономия денежных средств. Англичанин в среднем получает за работу на стройке 80 фунтов в день, за ту же самую работу нелегалу платят 40. Но для человека из российской глубинки это значительные деньги. Эти работяги умеют ценить и экономить каждый пенс, зная, что дома не смогут заработать и этого. За год можно скопить на машину. Но только в том случае, если работа постоянная. Если ее нет, ваши сбережения быстро истают. У нелегала нет претензий. Он всегда доволен зарплатой и не будет требовать выплаты страховки, если с ним произошел несчастный случай, или оплаты больничного листа, потому что нигде на учете не состоит. Нелегалы, за редким исключением, всегда в поиске новой работы. Мало кому удается получить контракт на постоянную. Для этого надо умудриться достать все нужные документы и справки, но все равно будешь постоянно дрожать, как бы тебя не вычислили.
Клер искренне обрадовалась, что земляк мне поможет.
— Я даже немного завидую тебе, у тебя такие верные друзья. Звонят, спрашивают… У нас — по-другому: каждый сам за себя.
— Может, дело в том, что вас много, а нас очень мало? — пошутил я. — Поэтому мы должны держаться вместе.
Телефонный звонок прервал нашу беседу, звонил другой знакомый, Ромик Кочиев, тоже предложил помощь. Я сказал, что Альберт уже договорился насчет меня и поблагодарил его.
— Вот видишь, — сказал я, положив трубку, — звонил Ромик, еще один земляк. Честно признаться, не знаю, что бы я делал здесь без поддержки земляков.
А ночью случилось неожиданное. Я проснулся от шума за дверью. Взглянув на часы, отметил: два часа. Дверь распахнулась, и я увидел Клер, всей тяжестью навалившуюся на дверную ручку. Она едва стояла. Вскочив с матраса, я мигом очутился рядом и почти отнес ее на кровать. Девушка едва дышала, свет из коридора падал на ее безжизненное, посеревшее лицо. “Help me someone, please! — закричал я. — Bring me some water!” Меня охватила паника. Вдруг она отравилась? Я знал, что она часто плачет, думая, что я не вижу ее покрасневших глаз, но никогда не спрашивал о причине слез. Зачем бередить рану?
Очнувшись, Клер посмотрела на меня и тихо сказала:
— Я больна, Джордж. У меня лейкемия. Закончились таблетки, я думала, что одна еще осталась, и не купила.
— Скажи, какие, я побегу куплю. Дай только рецепт.
В Англии мало какие лекарства отпускают без рецепта. “Скорая” тоже не станет оказывать помощь, пока не удостоверится, что документы в порядке. А чтобы попасть на прием к врачу, нужно записываться — за месяц, а то и за два.
До утра Клер спала, а утром спокойно вернулась к разговору о своей болезни, сказала, что смирилась с мыслью, что ей придется умереть.
Теперь я следил, чтобы у нее всегда были таблетки, она их больше не прятала, держала на столике у кровати. Через две недели наступило резкое ухудшение. Я сидел рядом, гладил Клер по волосам. Лицо у нее было спокойным, но в сознание она не приходила. Соседи вызвали “скорую помощь” и полицию. Она умерла до их приезда.
— Вам придется пойти с нами, молодой человек. — Полицейский коснулся моей руки, и я с ужасом подумал: вот сейчас выяснится, что я нелегал, и моей одиссее придет конец.
В полицейском участке мне через переводчика задавали много вопросов. Была срочно вызвана мать девушки, которая подтвердила: дочь звонила ей и рассказывала, что познакомилась с хорошим человеком, который поддерживает ее и помогает справляться с депрессией. Эта стойкая женщина даже поблагодарила меня за то, что я был рядом с ее дочерью до последней минуты. То, что я нелегал, разумеется, всплыло, и матери Клер сообщили об этом. Она попросила полицейских не принимать ко мне суровых мер и отпустить. Вероятно, это был исключительный случай в практике английских полицейских: видя горе женщины, они поддались на ее уговоры и согласились выпустить меня. Но с одним условием: я должен был сам, добровольно, в течение месяца покинуть Великобританию. Передо мной положили соответствующий документ, в котором я расписался.
Так заканчивались, судя по всему, мои злоключения в Англии.
Что ждало впереди? Возвращение во Владикавказ? С тем же знаком неизвестности?
1 — Вы откуда?
— Я из Америки.
— Я из России.
— О, это здорово! (англ.)