Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2008
Мусаев Сулиман род. в 1974 г. Прозаик, переводчик. Окончил ЧГУ, филолог, преподаватель русского языка и литературы. Работает в редакции литературного журнала “Вайнах”. Пишет на чеченском и русском языках. Печатается в периодике. Участник совещания молодых писателей республик Северного Кавказа.
В пятом “б” шел урок литературы. Располагался класс в помещении бывшей столовой, метрах в ста от школы — старого, еще тридцатых годов постройки, белого двухэтажного здания.
После начала второй войны из Грозного и районов в Ассиновскую хлынул поток беженцев, в школе увеличилось число учащихся, и некоторые классы пришлось разместить в пристройках: в кабинете труда, мастерских и столовой. Война шла вот уже четвертый год, до “конституционного порядка” было еще далеко, и размещенные в школьных пристройках, как думали, временно, дети продолжали учиться в таких, не очень благоприятных условиях. Помещение столовой, в отличие от подсобок, было большим. Еле теплившиеся батареи плохо грели, дети сидели за партами в верхней одежде и перчатках.
По правую сторону от входной двери тянулся прилавок, который делил помещение на две части. За ним стояли шкафы, несколько парт, какие-то ящики, чудом уцелевший общепитовский котел, инвентарь технического персонала: лопаты, швабры, веники. В шкафах (некоторые были без дверей) лежали стопки старых учебников.
Вел урок Ризван Махмудович, мужчина средних лет, всегда аккуратно одетый и тщательно выбритый. У доски Курбанов Аслан, не по годам рослый и розовощекий крепыш, читал доклад о жизни и творчестве Льва Толстого. В его рассказ временами врывался шум улицы: рев бронетехники, редкие автоматные очереди. В станице шла “зачистка”. О том, что она предстоит, было известно заранее — накануне ее проводили в соседнем селе, Серноводске, кроме того, все въезды-выезды из Ассиновской еще со вчерашнего дня были перекрыты, а это для наученных горьким опытом станичников было верным признаком того, что следующими будут они. Накануне, после уроков, педагогический коллектив провел краткое совещание, на котором решался всего лишь один вопрос: проводить занятия в школе на следующий день или нет. Учителя сошлись во мнении, что нужно проводить, они надеялись таким образом защитить от бесчинств хотя бы старшеклассников. Сам Ризван Махмудович, несмотря на возражения обеспокоенной жены, настоял на том, чтобы его сын, десятиклас-сник, в этот день обязательно пошел в школу. “Завтрашний день пусть проведет среди людей, — заявил он. — Ничего, даст бог, все обойдется”.
Ризван Махмудович ходил по классу, заложив руки за спину, слушал доклад и время от времени утвердительно кивал, — на уроках он всегда ходил вдоль рядов, поддерживая рабочую атмосферу, и садился лишь для того, чтобы сделать перекличку.
Курбанов закончил доклад и вопросительно посмотрел на учителя.
— Молодец, Аслан! Садись, я ставлю тебе “пять”, — Ризван Махмудович прошел к доске. — А теперь…
Кто-то постучал, дверь приоткрылась, заглянул Руслан из девятого класса, брат Малики:
— Извините, Ризван Махмудович, Мадаеву можно? Я забыл паспорт дома, хочу, чтобы она сходила за ним… на всякий случай, — виновато объяснил он.
— Конечно, конечно. Иди, Малика.
Ученица быстро вышла из класса.
По программе на этом уроке намечалось чтение и обсуждение отрывка из романа “Война и мир” Л.Н.Толстого — “Петя Ростов”. С улицы неожиданно донесся женский плач. Ризван Махмудович стремительно вышел. Раскидывая полы плаща, прямо по лужам, в сторону дома бежала Сацита Усмановна, молодая учительница математики. Во дворе школы, тихо переговариваясь, стояло несколько женщин, в том числе и директор Мадина Абуевна.
Ризван Махмудович подошел к ним:
— Что случилось?
— У нее брата забрали. Отца, который пытался воспротивиться этому, избили. Девочка прибежала, рассказала, — хмуро объяснила Мадина Абуевна. Она сама очень беспокоилась об оставшемся дома муже, но не могла покинуть школу.
Ризван Махмудович вернулся в класс. Стояла мертвая тишина. Прошло несколько минут. Под окнами послышались громкие голоса, дверь широко распахнулась, в класс ввалилось несколько военных с автоматами навскидку. Дети встали. Капитан, подошел к учителю.
— Добрый день, предъявите документы! — хриплым голосом потребовал он.
Ризван Махмудович достал из кармана темно-серого пиджака паспорт и трудовую книжку, которые в это смутное время всегда носил с собой, и протянул капитану. Четверо других тем временем производили обыск, рылись в ящиках, заглядывали за шкафы, вываливали учебники. Ученики продолжали стоять. Ризван Махмудович, стараясь держать себя в руках, обратился к капитану:
— Товарищ капитан, ничего противозаконного здесь нет. Покиньте, пожалуйста, кабинет — у нас идет урок, — голос его был спокоен.
— Урок! — передразнил его “товарищ капитан”. — Чего их учить? Все равно бандюгами вырастут. Моя бы воля… — Тут он обратился к своим подчиненным: — Ну что там?
— Чисто, товарищ капитан!
— Значит, плохо ищете, — ухмыльнулся он, небрежно кидая паспорт учителя на стол.
— Садитесь, ребята, — обратился к ученикам Ризван Махмудович, видя, что никто, кроме него, не обращает внимания на стоящих детей.
Капитан внимательно оглядел их и закончил начатую фразу, отчетливо выговаривая слова: — …моя бы воля, я все это змеиное отродье поставил бы к стенке, — и неожиданно грязно выругался.
Ризван Махмудович вспыхнул:
— Товарищ капитан, держите себя в руках. Это же дети!
Вошел еще один офицер. Он поздоровался и спросил у капитана:
— Нашли что-нибудь?
— Ничего не нашли, товарищ подполковник!
Подполковник повернулся в сторону детей:
— Как делишки, детишки? Учитель у вас хороший?
После небольшой паузы несколько голосов ответили:
— Хороший!
— Двоек много ставит? Может, нам забрать его?
— Не надо! — дружно ответили те.
Военные засмеялись. Ризван Махмудович опустил голову.
Недалеко раздался взрыв. Послышался звон разбитого стекла. Офицеры и солдаты бросились наружу. Оказалось, один из военных поднялся для проверки мастерской на чердак, чего-то испугался (может, шарахнувшейся от скрипа открываемой дверцы чердака кошки?) и швырнул лимонку.
Петимат, сидевшая за первой партой, заплакала. Она была беженкой из Котар-Юрта. Во время штурма села получила ранение, до сих пор несколько осколков оставалось в ее теле. Ризван Махмудович подошел, стал гладить девочку по голове, успокаивать:
— Не плачь, не плачь, Петимат! Видишь, они уже ушли. Все будет хорошо, не плачь.
Скоро рыдания перешли в тихие всхлипывания.
Ризван Махмудович вернулся на свое место и тяжело опустился на стул. Перед ним лежала открытая тетрадь с поурочными планами. Несмотря на свою почти двадцатилетнюю преподавательскую практику, он всегда приходил на уроки тщательно подготовленным. Война и мир…
Сегодня он собирался поговорить с пятиклассниками о патриотизме русских солдат в Отечественной войне 1812 года, о героях этой войны: Денисе Давыдове, генерале Николае Раевском и его сыновьях. Намеревался поведать ученикам об их знаменитом земляке (правда, Лев Толстой в своем романе его не упоминает), командовавшем в войне с французами казачьим полком — полковнике Александре Чеченском, впоследствии тот дослужился до звания генерал-майора. Но ничего не стал говорить. Ему было мучительно стыдно перед этими мальчиками и девочками, словно они его, именно его уличили в чем-то позорном, недостойном. Он боялся, что дети почувствуют фальшь в его словах, недоверие к его рассказу. Ведь они очень чутко все воспринимают.
В окно влетела ласточка. Она сделала несколько кругов и села на приоткрытую створку форточки.
— Ласточки прилетели! — радостно воскликнул кто-то.
— Что? — Ризван Махмудович оторвал взгляд от стола. — Ласточки?
Глядя на светлеющие лица учеников, и сам не смог удержаться от улыбки.