Беседы поэта со свами Амритом
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2008
Сергей Соловьев — поэт, писатель, художник, путешественник. Автор десяти книг стихов и прозы, в том числе романа “Аморт” об Индии. Лауреат премии Бунина. Автор проектов: архитектурного мета-города “Фигура времени” (Германия), театра свободной мысли “Речевые ландшафты” (Москва), альманаха современной русской литературы “Фигуры речи”, первой международной независимой премии “Читатель”, арт-ашрама “Мастер” (Индия). В “Дружбе народов” публиковались его повести “Прана”(№ 10—11, 2004), “Веретено” (№ 2, 2006).
Свами Амрит живет на севере Индии в предгорье Гималаев, в поселке йогинов Ришикеш. Русский с прививкой персидской крови по происхождению, художник по профессии (Суриковское училище и ВГИК), сильная самостоятельная личность по призванию, пройдя советскую тюрьму, он оказывается в годы перестройки на Западе и затем перебирается в Индию, где живет последние пятнадцать лет, став свами, то есть учителем и мастером своей жизни.
Эти беседы начались в декабре 2006 года в Ришикеше, в манговой роще на берегу Ганга, где мы обсуждали с ним проект создания арт-ашрама, и продолжились в нашем совместном путешествии — через всю Индию на юг, завершившись в начале января этого года в храме Марса в городке Вайтишваранкоил, где, по преданию, хранятся списки людских судеб, так называемые Хроники Акаши.
Моей задачей в этих беседах была не полемика, а внимание к его речевому ландшафту. Отсюда и роли: его — говорить, моя — ветвить разговор, вести запись.
Беседа первая
Сергей Соловьев: Начнем спонтанно.
Свами Амрит: Да, это пятьсот километров от истока Ганга…
С.С.: …почти у первой капли.
Вчера мы вернулись из Раджаджи. Один только синий мост отделяет одну галактику от другой. Взвинченный рой святого города Харидвара… переходишь мост и окунаешься в баснословный, допотопный и удивительный мир, где сновидческие деревья бродят по лесу, и ты не замечаешь их перемещений; где олени собираются, как клубень дыма, и так же бесшумно исчезают из хрусталика глаза… где у нас был один из тех опытов, которые, видимо, останутся в жизни навсегда, — встреча с тигром.
Это был послеобеденный час, четыре часа дня. Мы остановились на постоялом дворе, где не было ни одного посетителя, кроме нескольких человек индусов-обслуги, и в первую ночь, когда мы спали, псы беленели — просто завинчивались в двойные спирали, как ДНК, от возбуждения, страха, они были, что называется, в буквальном смысле вне себя, и не было такой силы, которая могла бы вернуть их в собственные очертания. Так прошла первая ночь. Это такой небольшой оазис с гест-хаузом, цветы, клумбы, столики, ухоженный английский газон, — и этот маленький мир огорожен колючей проволокой в полтора человеческих роста. Наутро мы поняли, почему беленели псы и почему этот оазис был огорожен: шаг за околицу — весь песок испещрен следами леопардов и тигров. Реальное ощущение раскавыченного мира, который дышит в каждую клетку твоего существования — и бытием, и небытием.
На второй день нашего существования мы пошли в джунгли (хотя это, разумеется, запрещено), пошли с голыми руками, и шли по лесной просеке, разговаривая. Ясный погожий день, пронзительно голубое небо, ни дуновения… Мы идем, разговаривая, и вдруг я поднимаю голову, и по этой просеке движется на нас… В первую секунду я понял, что это громадная кошка, но леопард это, или тигр, или видение какое-то, я не успел отчетливо определить, потому как просека то опускалась, то поднималась, и в этот момент, когда я его увидел, он как раз вошел в низину. Я вынул бинокль, поднес к глазам, и в то же мгновение прямо в глаза, в глазное дно, не помещаясь в бинокль, вплыла… это нельзя назвать мордой… это могучее, древнее, архаичное лицо тигра. Такое впечатление, что улыбка приподнимала его усы. Он шел, чуть опустив голову. Трудно заблуждаться насчет его состояния, — он не видел нас или не хотел видеть, — это была погруженность в какой-то внутренний колодец. Он шел, что называется, в раздумьях — в своих ветвистых гремучих раздумьях. Мы остановились, прошло несколько мгновений, он поднял голову, вглядываясь. Этот взгляд еще и сейчас, когда мы о нем говорим, находится на дне глазных яблок. Смотрел некоторое время — к понятию времени мы еще вернемся, оно действительно здесь некоторое и большему определению не поддается, — и: он не вильнул в кусты, он не прыгнул, он не сошел с дороги — он переместился. Я спросил у Зои, что будем делать дальше, и Зоя сказала: идем дальше. Мы прошли почти те тридцать метров, которые нас разделяли, и там был перекресток этих лесных дорог, просек. И вот в это мгновенье произошло то, что уже не вычесть из жизни. И это не поддается никакому описанию, потому что оно имело отношение не только к звуку.
С.А.: До-звук…
С.С.: Это был его рык: не извне — изнутри моего кишечника, из-под неба. Наждачной бумагой я был вычищен от пят до волос. И этот звук — если уже переходить в так называемую реальность — в двух с половиной метрах от нас. Два метра нас отделяло от плотных рядов кустов, и где-то в полуметре находился он. Невидимый. Это было ближе собственного сердца. Мы молча начали отступление, очень медленно, не делая никаких резких движений. Мы сделали два шага назад, повернувшись к нему спиной, и вдруг я понял, что так нельзя делать, и я развернулся, а Зоя шла спиной. Таким сдвоенным валетом мы отступали по дороге. Мы прошли те тридцать метров, на которые приблизились к нему, и только тогда, через тридцать метров, был совершен первый выдох, как нам казалось. И вот когда мы выдохнули и решили, что миновало — это сближение, это неслыханное напряжение, — хотя я должен сказать, что испуга — с холодным потом или с дрожью в коленках — у нас не было, это имело отношение к чему-то совсем другому…
С.А.: Это не было, видимо, культурным страхом, этому не было определения, и, видимо, не было ясно, как эта темная материя себя поведет.
С.С.: И когда мы выдохнули это состояние, в эту же секунду раздался троекратный рык — в двух метрах от нас, из кустов. Он всю дорогу следовал за нами, он выпроваживал нас из этого леса, из своих владений. И мы прошли еще пятьдесят метров, вернувшись на нашу изначальную точку, и только тогда мы увидели его
вдали — свободно переходящим свою дорогу.
Это удивительная встреча. Это рисунок достоинства отношений реальных живых существ. Он не был агрессивен, он не спасался бегством, он указал нам границы существования.
Через несколько дней у Зои был день рождения, который прошел под знаком слона — от маленького слоненка Йогина, которого мы кормили хлебцами с мармеладом, до большой слонихи Арангути. С нею был удивительный час, проведенный в джунглях, — она прервала свой полуденный обед и развернулась к нам всей кожей, своими мудрыми нежными глазами и хоботом своим, и это дыхание хатхи мы почувствовали во всей полноте и глубине. Вообще, первая характеристика, которую мы можем дать всему, что здесь происходит, — это тактильность. Причем не та тактильность, которую называют в цивилизованном мире прикосновением, а какая-то изначальная тактильность, с которой начинались дни творения.
И оглядываясь, я думаю, если есть этот Страшный суд, мы, люди, на тех последних весах можем оказаться не в своей тарелке — в той, где нелюдь. Единственное, что хоть как-то искупает беды, причиненные нами этому миру, это творческая энергия. Но даже это весьма сомнительно по отношению к тому чуду иных форм жизни, которые только сейчас мы начинаем видеть. Слишком поздно, когда от этого чуда остались одни отсветы. Тысячи лет прошли. Здесь, в Индии, не знают — чувствуют, изначально, от рождения, — эту сращенность с миром, сращенность с огнем, водой…
С.А.: Жизнь здесь лишена весьма искусственных границ. Животные не живут только сексом или пищей, как им обычно приписывают люди. Они могут испытывать совершенное наслаждение от непрактичных вещей — от состояния, от времени, например. Можно увидеть медитирующих обезьян, особенно во время заката; они наслаждаются рекой — причем это не коллективно, так же, как и среди человеческих существ, это индивидуумы: идиоты, мудрецы, кто угодно. Эти опыты дают одно из самых главных — ощущение-переживание-воспоминание единства, не теоретического, а абсолютно тактильного, как ты сказал, абсолютно чувственного. Это абсолютно спонтанный опыт. Один из важнейших опытов йогинов и означает единство, возвращение. Особенно гималайских йогинов. Это опыт единства со всей природой — не теоретического, а абсолютно биологического. Инициация через растения и животных, когда они тебя принимают. Все те йогины, с которыми я общался, рассказывают об этом одном из важнейших опытов. Когда животные тебя принимают, ты чувствуешь: тебе дана определенная форма, определенная ниша. И тогда снимается, само по себе, внутреннее напряжение и ты имеешь опыт неинтеллектуального единства. Здесь до сих пор некоторые йогины живут с тиграми, леопардами, медведями, которые приходят сами и остаются, получая удовольствие от атмосферы и неэкзальтированной любви. Причем этим существам, этим животным нужен человек. Почему все способны чувствовать радость, пусть непродолжительную, от общения с растениями и животными? От чувства Парампары, единства всего со всем. Если ты настроен на эту тампуру единства — без всякого логического или специфического экологического анализа, — ты это остро чувствуешь. Это находится в твоих генах, в твоей памяти. Животные нуждаются в счастливом человеке. Они испытывают большую непрактичную радость от чувства нахождения с продвинутым существом. Так они трансформируют свои агрессивные инстинкты — например, тигры. Вплоть до вегетарианства, когда они добровольно перестают охотиться. Ведь один из главных показателей духовности в человеке — это умение редуцировать в себе потребительство. Вместо этого происходит обратный процесс — отдачи. Без идеологии, без каких-либо специальных программ. Ты становишься солнцем, ты становишься Шивой.
С.С.: Мы заговорили о животных, и я вспомнил, как позавчера ты рассказал удивительный случай — удивительный для нашего уха, а здесь это такая же рядовая часть мира, как и все другое, — об укусе кобры и связи через цветок. Я хотел бы, чтобы ты ее повторил. И одновременно — о связи с чакрами. Слон — дыхание. Змея — нижняя чакра, базовая энергия, в ее предельном, ярко выраженном проявлении.
С.А.: Поэтому в Индии отношение к змее совершенно особое.
Змея почти абсолютно представляет собою уникальную пластичность, синхронность, способность следовать структуре энергии, которая имеет форму синусоиды или спирали — раскручивающейся или закручивающейся. Змея — одна из форм жизни, которая посвящена этой энергии.
Люди с этой памятью о своем змеином прошлом, о части своей змеиной натуры пробуют активизировать эту память, живую память, через учение. Например, факиры, заговорщики змей — это очень древняя профессия, древняя практика, которая связана с ритуалами активизации кундалини. Эти люди — особая каста, то, чем они занимаются, это их удел, их ритуал, их садан. Через эти саданы они осуществляют то, что происходит с эрегированной змеей, и, по идее, то же самое должно произойти не только у самого факира, но и у зрителя.
Обычно змея ловится в определенном месте, у нее просят прощения за то, что она поймана, змея не может держаться более девяноста дней, через девяносто дней ее относят в то же место, где она была найдена, перед этим ее королевски угощают, просят прощения и благодарят змею за урок и за доброту.
Также вы до сих пор можете увидеть йогинов, которые носят на себе змей — не с целью аттракциона и собирания монет, а с целью приобретения этой змеиной силы.
Змея учит нас, как быть — предельно, практически до метафизического
уровня, — пассивным — следовать вместо борьбы, следовать структуре космической энергии. Змея в этом смысле великий учитель, по крайней мере на уровне известных биологических форм жизни. Она не является ни злой и ни доброй, она является рефлектором, проекцией, зеркалом того, что с нами происходит, а также нерациональным инструментом высшей силы.
В Индии считается, что укус кобры — это, без сомнения, провиденческое событие, чисто кармическая акция, и в принципе, если человек умирает от укуса кобры, к этому относятся не как к простой смерти.
Когда я впервые прибыл в этот район, это был октябрь — месяц, когда сезон дождей заканчивается и змеи могут быть раздражены. Сестра жены знакомого что-то забыла в саду и вышла забрать уже после захода солнца. Наступила, по всей видимости, на кобру, которая мгновенно укусила ее за ногу. Она скончалась на месте. Удивительна была реакция окружения — они не скорбели по ней не потому, что она была скверный человек; но сами обстоятельства, метафизика события определяла отношение к этой смерти. Следующий драматический эпизод также связан с коброй и строительством известного тебе пятизвездочного комплекса, почти при завершении которого случилось это драматическое событие. Несколько рабочих продолжали заключительные работы, часть из них были местные люди, спустившиеся из близлежащих горных районов. В одну из ночей случилась эта драма — в семье одного из рабочих, куда ночью вползла кобра…
С.С.: А перед этим скажи, что “Тапован” означает…
С.А.: “Тапован” означает “лес тапаси”. Тапаси — это специальный вид аскетизма, вырабатывающий независимость от внешних обстоятельств, способность трансформировать энергию опасную в энергию свободы и в том числе опасность окружающей жизни — в том числе ядовитых животных: здесь по-прежнему очень много змей, скорпионов…
С.С.: Йогины уходили в этот лесной амфитеатр, начинающийся за околицей…
С.А.: Здесь даже не нужно никуда уходить, это существа к тебе придут и тебя найдут, если судьба. Я был свидетелем случая с ловцами змей, с факирами, когда была поймана пара кобр — дело это семейное, и много поколений этим занимаются, — кобры были принесены домой, где много женщин, ты даже не знаешь, кто чья жена, сестра, мать, кто чей ребенок, — они просто высыпали из мешка этих кобр, как груши, огурцы, — и самый младший ребенок был еще некрепко стоящий на ногах голый малыш, который незамедлительно — гены сказываются — схватил одну из кобр, а она шипела, извивалась, но не кусала. И шокированные свидетели спросили:
— Ты, отец, не боишься?
— Нет, — ответил он. — Мы знаем, когда дата смерти ребенка — не время. Кобра никогда не укусит, если не время. И, естественно, ничего не случилось.
Здесь у определенных людей есть способность устанавливать связь с этой формой жизни — есть люди, которые могут заговаривать змеиные укусы.
Среди этих рабочих был также человек, кто знал заговор, мантру против укуса кобры. Кобра вползла ночью в дом рабочего, в спальню, забралась в постель и укусила беременную на седьмом месяце жену рабочего, которая была отправлена в Ришикеш, в нормальный аллопатический госпиталь. Присутствовать там могли только очень близкие родственники, поэтому рабочий, который знал эту мантру, перед тем как мужу отправиться в госпиталь, вручил ему цветок, а другой, точно такой же, оставил у себя и договорился о телефонном разговоре через цветок на расстоянии семи километров.
С.С.: Это особый цветок?
С.А.: Я у него не спрашивал, нужен ли любой цветок или особый, но это был цветок, по форме напоминающий граммофон.
И в присутствии почти двадцати рабочих они переговаривались через этот цветок. Он просил мужа, чтобы не позволяли делать жене инъекцию. Но, естественно, аллопатические доктора были другого мнения относительно исцеления, и ей была сделана инъекция, после чего жена немедленно умерла, о чем сразу же узнали все рабочие, поскольку это было сообщено через цветочную связь.
Главная проблема может быть непонятна нормальному, цивилизованному, воспитанному в более или менее демократических условиях человеку. Проблемой была не сама смерть — проблемой было, что делать с нерожденным ребенком — хоронить ли его вместе с матерью или как самостоятельную личность. Детей и святых обычно не кремируют. Нет нужды лишать связи, привязанности духа к телу. И была эта проблема — отдельно его хоронить или вместе с матерью.
С.С.: Что значит отдельно — вскрывать мать и вынимать плод?
С.А.: Да. Если есть решение, что это уже самостоятельная личность и имеет свою самостоятельную судьбу, тогда и все ритуалы и события индивидуальны. А то, что она умерла при этих обстоятельствах, не было причиной трагедии. Наоборот, это было поводом чувствовать, что это было освобождение, которое пришло в такой форме. Это было разрешение.
Змея сенситивна. Она ведет себя в соответствии с ситуацией, часто совершая поступки, не имеющие никакой звериной логики, пищевой или сексуальной.
С.С.: Укусы змеей других животных крайне редки.
С.А.: Кусают. Здесь змея, как и многое, если не все, является священным животным. Она не является объектом ненависти, охоты.
С.С.: Я имел в виду отношения между змеей и другими животными.
С.А.: Да-да, они могут, они кусают. Лошадь, если она наступила…
С.С.: Ну, лошадь наполовину уже утратила связь с дикой природой.
С.А.: Может и слона остановить. Хотя слона довольно сложно…
С.С.: …пронять…
Мы сидим сейчас на правом берегу Ганга, 23 декабря, двадцать с лишним градусов тепла, зима, яркое теплое солнце, ни души вокруг…
С.А.: Нет, душ очень много — воплощенных иначе.
С.С.: По левой стороне Лакшман-Джулы можно видеть ежедневные следы слонов, которые приходят, спускаясь с этого холма, с этой горы, и, как ты рассказывал о них, они выкручивают суставы рекламных щитов, и — большая радость и забава: они не трогают ничего, кроме этих рекламных щитов, которые вызывают у них заслуженную ярость и ненависть. Они валят и корежат чугунные щиты и так же на рассвете уходят.
Как давно существует это селение — Лакшман-Джула?
С.А.: Да, эти названия: Рам-Джула, Лакшман-Джула, висячие мосты… Они существуют примерно со времен Рамаяны — это примерно восемь тысяч лет назад, это минимум. Эти места знамениты своей энергетической природой тысячи лет. Рама и Лакшман, готовясь к битве с десятиголовым демоном, двенадцать лет провели здесь, подготавливая себя здесь, в Таповане, физически и духовно.
С другой стороны, как и все, индийская жизнь имеет несколько картин, несколько уровней реальности — буквальный, метафорический, аллегорический… Любой миф, любая история также имеет несколько этих уровней. История Рамы — это коллизия в рамках одного существа, одной персоны — человек ли это или космический пуриш. “Рам” означает “душа”, “Сита” — это энергия и тело, “Лакшман” означает ум. Вот этот фрик странный, полубог обезьяний… На самом деле, это символ Рамы, жизненной энергии, без которой невозможно осуществить то, что символически выражено в истории Рамаяны, — победа над десятиголовым демоном. Десять основных негативных паттернов, и воссоединение, единство тела и души. И в конце концов, возвращение (“Дипавали” значит “праздник огня, света”, или “просветление”, — это празднуется в день, который считается днем возвращения Рамы на свою родину). Это и есть на космическом уровне возвращение к Истоку. Как бы там ни было, возможно, это событие происходило и на этом, историческом, уровне. На каком уровне переживать эту историю, каждый выбирает на свой вкус. Поэтому в храмах Рамы они всегда вместе, все четыре: Рама, Сита, Лакшман и Хануман. Потому что все они представляют одну сущность.
С.С.: Итак, названо это место — Лакшман-Джула, и Ришикеш…
С.А.: “Ришикеш” — это “волосы мудреца”. Длинные волосы были одним из атрибутов йогинов — главным образом, по энергетической, а не символической причине (хотя и по символической тоже). Волосы имеют колоссальное значение в стимуляции мозга, это буквально антенны. Так же, как на уровне бытовой техники размер антенны определяет восприимчивость, качество и длина волос определяют энергетическую связь с мозгом. А с другой стороны, это символ свободы, спонтанности. Считается, что волосы в нашем, человеческом микрокосмосе играют такую же роль, как лес и растения — в планетарном.
С.С.: Что же тогда означает лысая голова — например, у буддистов?
С.А.: А это путь аскетический, это путь самонаказания, известный и в христианском, и в мусульманском мире, — он основан на культе отказа, самонаказания. И ты можешь это видеть в Индии. Здесь, как правило, два типа йогинов: одни длинноволосые, другие — бритоголовые. В принципе бритоголовость означала инициацию. Волосы также хранят — навечно, если можно так сказать, — полную базовую информацию личности, они живут тысячи лет после ее смерти. Любой анализ — радиоуглеродный, эзотерический, если угодно, — может считать информацию. Отрезая, сбривая волосы, ты тем самым отрезаешь прошлое. Включая болезни. Это также терапевтический ритуал.
Но это был только момент инициации. Дальше они опять растили волосы. Как правило, мощная йогическая практика связана с принятием жизни, со спонтанностью, с максимальной естественностью, и потому, естественно, внешний вид — вплоть до неношения одежды; волосы растут так долго, так много, сколько они могут и хотят, и являются символом внутренней восполненности.
Что, кстати, не рекомендовалось женщинам. Женщины с распущенными длинными волосами в Индии — это были высшего ранга йогини — настолько свободные, настолько мастера своей жизни, что им не нужна была дисциплина. Обрезание
волос — это кастрация на энергетическом уровне. Женщины-жрицы не носили распущенные волосы, они собирали волосы в узел в том месте, которое стимулирует внутреннюю точку. У женщин самое слабое место — это волевой центр, третий глаз. Поэтому традиционно женщины стимулируют это место через ношение узла на затылке. Волосы распускают (что и означает распущенность) только в интимной ситуации — это подобно сниманию женщиной одежд. Это сдача. Поэтому это не было частью публичной жизни. И хотя не было никаких запретов, это не поощрялось, за исключением йогинь-мастериц, которые находились в другом измерении.
С.С.: Я хочу вернуться к месту, в котором мы находимся. Метрах в двухстах от нас, за мысом, находится мост Лакшман-Джула. Чуть дальше — мост Рам-Джула. Далее — Ришикеш. В западном мире большим вниманием пользуется ашрам, облюбованный группой “Битлз”, который сейчас стоит заброшенным…
С.А.: Почему заброшенным? Обезьяны, слоны…
С.С.: Махавишна, прикупивший эту землю, находится далеко в Голландии, с ним прервана связь, и государственные чиновники находятся в растерянности… Мы к нему вернемся. А ниже Ришикеша находится Харидвар, святой город.
С.А.: “Харидвар” означает “Божественные Ворота”, вход в Гималаи.
С.С.: И если воспринимать Индию как тело, Харидвар и эти места соотносятся с горловой чакрой.
С.А.: Нет, горловая чакра — это Бенарес. А здесь Агни — это третий глаз. Верхняя чакра — это Кайлаш. Откуда берут начало семь основных архетипических рек, они все начинаются из одного региона — Кайлаш.
С.С.: И доступ к этому озеру сейчас затруднен — из-за правительства Китая.
С.А.: Затруднен психологически и экономически. Экономически — потому что это безумно дорого, психологически — потому что это утрачивает адекватность из-за бюрократизма со стороны коммунистических китайских властей.
Сам этот ареал свободен от присутствия китайцев. Китайские власти пытались ввести туда пограничные войска, но после того как тысячи и тысячи солдат погибли…
С.С.: А это озеро — это своего рода Солярис сознания…
С.А.: Это и есть сознание Земли. Сознание имеет природу зеркала. Сознание само по себе не создает реальность, оно рефлектирует. Оно рефлектирует в данном случае Кайлаш. И в Кали-югу это некогда единое озеро раскололось. Оно сейчас разделено перешейками. Что замечательно символически. Это показывает дуализм современной эпохи, в том числе расщепление сознания на доброе и злое…
С.С.: Или на левое и правое…
С.А.: И так далее…
С.С.: Вот если опускаться по чакрам ниже: Кайлаш, потом — где мы сейчас находимся…
С.А.: Мы сейчас находимся в третьем глазе. Если будем двигаться, следуя этой энергетической географии тела Индии, далее будет горловая чакра — Бенарес, сердечная чакра — это центр Индии, традиционный центр Бхакти-йоги, в том числе знаменитый центр любви. Следуя на юг, мы погружаемся в базисную энергию, мы погружаемся в мощную ритуальную и традиционную культуру, чья главная обязанность — это сохранение, сохранение вневременных принципов, форм, идей, инструментов. Совершая путешествие через все эти станции, мы приобретаем соответствующую настройку и бесценный опыт. В силу его завершенности — психологической, культурной завершенности. И в результате может возникнуть глубокое чувство удовлетворения — оттого, что эта радуга завершена.
С.С.: Йогины обычно движутся с юга на север…
С.А.: Да, но в то же время наоборот. Но реже. Потому что тенденция и спонтанное движение — всегда вверх.
С.С.: Но есть кармические узлы, которые способны изменить эту траекторию.
С.А.: Не только. Еще — когда есть сознание необходимости проживания полного круга: нисхождение — погружение — восхождение.
С.С.: Почему Бенарес соотносится с горловой чакрой?
С.А.: Это очищение.
С.С.: Это великий шамшан и огонь…
С.А.: Да, и также центральный храм в Бенаресе, основанный на аспекте Шивы. Шива — это и есть космическая манифестация йогина, способности трансформироваться, трансформировать яд существования в бессмертие. И Бенарес как раз это место, которое многих может шокировать, — неизбежностью процесса трансформации, смертью. Бенарес провоцирует, помогает быть инициированным в йогическую алхимию трансформации: страха — в свободу, ограниченности — в безмерность… Поэтому основная медитация, бытовая для Бенареса, — медитация на шамшане.
С.С.: И здесь, конечно, первые — агори1 …
С.А.: Агори, чья основная практика — преодоление всех форм ограничений, всех форм страхов.
С.С.: И вся полнота этого опыта сосредоточена в этой точке перехода — трансформации жизни в так называемую смерть жизни.
С.А.: Вся драма жизни — это драма и процесс трансформации. Нисходящего — восходящего. Или — процесс дробления, расщепления цельного на множественное, что символически называется Майя, которую некоторые называют иллюзией. На самом деле, это не иллюзия, это космическая творческая сила, которая творит многие миры и индивидуальности.
С.С.: Это Лила…
С.А.: Лила — игра, вот почему дети играют, вот почему ты и я занимаемся творчеством — не по каким-то культурным или экономическим причинам, а по причинам генетически заложенной космической потребности играть. Сначала может быть расщепление, а потом необходимость трансформации и возвращение, через синтез, к изначальному единству. Йога и есть этот сознательный путь алхимии, трансформации множественного, как бы изолированного (потому что на самом деле ничего не изолировано, все, как минимум, объединено пространством)…
С.С.: Потому любое усилие, даже так называемое творческое, становится поперек этого божественного процесса и имеет смысл только на какой-то начальной стадии, пока не достигается слияние и тактильное ощущение себя в единстве. И тогда снимаются все ограничения. И, как ты говоришь, гениальность — это снятие всех ограничений.
С.А.: Да, и искусство — не доброе и не злое. Это универсальный процесс, который одновременно может вести к расщеплению, депрессиям, неврозам, и наоборот — процесс возвращения к истоку, приносящий глубокое удовлетворение и дающий опыт высшего экстаза, для объединения, возвращения домой — почти как в библейской истории о возвращении блудного сына.
Поэтому индийское искусство традиционно, оно не является сточной канавой для различных эстетических упражнений неких индивидуумов. Оно является частью этой сознательной алхимии, трансформации жизни, с опытом инициации во все основные ключевые техники, положения, принципы, механизмы, и сознательного участия. Художник сознательно делает себя частью этого процесса, используя при этом тантра-йогические силы и инструменты. “Тантра” ведь можно перевести и как “инструмент”. Практически все виды искусства, начиная с архитектуры пространства и кончая медициной, включая изящные искусства, — это все манифестация и выражение глубокого тантра-йогического опыта. В основе всех этих универсальных знаний стоят просветленные существа, подарившие человеку эти уникальные инструменты, ставшие ядом, проклятьем для многих поколений, — в любом случае, эти же самые инструменты и эти же самые пути ведут к наслаждению и радости.
Путь к свободе лежит через упражнения, через определенный ритм. Упражнение делает мастера. Дисциплина есть ритм, ритм процесса. Последние сто лет многие, особенно одаренные люди, ненавидят понятие дисциплины, потому что это ассоциируется с рабством и пр., пр. Это глубокое недопонимание и абсолютно невежественное восприятие самого принципа. Дисциплина — это путь ритма, приводящий к свободе. Музыкант на определенном уровне перестает считать, перестает зависеть от партитуры и т.д., и совершенно свободен в этом полете, в этом пространстве
звука — и это есть во многом результат того, что он преодолел невежество. Через эти упражнения ты просто настраиваешься, просто приводишь к определенному единству свои эмоции, свое сознание. Через это достигается чувство спонтанности, цельности, свободы выражения…
Беседа вторая
Сергей Соловьев: Как сказал Киплинг: Запад есть запад, Восток есть Восток, и вместе им не бывать…
Свами Амрит: Это связано с астрофизическим парадоксом жизни, когда энергия движется одновременно центробежно и центростремительно. Это движение определяет характер любого феномена в нашей Вселенной, включая, естественно, человеческую психику, и то, что мы условно можем назвать западным или восточным менталитетом.
Западная культура более или менее отчетливо ориентирована на центробежное движение. Это процесс расщепления целого на множества, которые можно назвать индивидуумами. Нации существуют, загипнотизированные идеей абсолютной ценности индивидуальности как высшей формы человеческого существования.
Тогда как Восток — наоборот, процесс центростремительный, возвращение к Истоку. То, что Запад называет будущим, на самом деле является прошлым.
Восток — это трансчеловеческий опыт возвращения к истоку и осознание принципов этой игры, осознание, что нет нужды проходить через все колесо сансары, через все восемь миллионов форм жизни, когда возможно завершение этой игры сейчас, в течение одной духовной человеческой жизни. Речь идет о естественном стремлении к тому, что можно абстрактно назвать счастьем. Это то чувство, эрзац которого можно испытать даже при онанизме, — чувство оргазма. Момент движения энергии к центру. А это лишь микроскопический шаг, призрак того не ограниченного ни пространством, ни временем блаженства, которое испытывает тот, кто возвращается к цельности, к цели этого путешествия — к Истоку. Который, потом выясняется, находится не где-то географически-пространственно, и в этом парадокс…
С.С.: Давай уточним — мы говорим не о Нирване, не о Мокше, не о прекращении существования, а о высшем состоянии психики, которое возможно в этой реальной жизни.
С.А.: Это понятно. Нирвана означает прекращение вибрации, прекращение дуализма, точку, где сворачивается время и пространство. И этот момент вызывает необыкновенное, непередаваемое (буквально — непередаваемое; не существует дуализма, а значит, не существует языка для передачи… для передачи — кому? передать — что? исчезают все значения). Это высшая точка, являющаяся эссенцией любого феномена. Любой феномен имеет эту нирваническую точку, где нет фриквенций, пульсации, вибрации, т.е. — нет времени и пространства. Это процесс возвращения — не создания этой точки, — а возвращения к ней.
Мы “стремимся” потому, что испытываем голод. Отсюда этот архетипический тезис, что художник должен быть голодным, т.е. неудовлетворенным, тогда он будет творить.
Азиатское искусство — это искусство, мотивированное не голодом самоутверждения, а искусство, мотивированное милосердием. Это форма щедрости.
С.С.: Возврата того, что тебе было даровано. Так растет это священное в Индии древо — баньян, эта древесная тантра, где верх и низ постоянно перепрятывают друг в друга, где не ясно, какая ветвь врастает в какую, пронзает ее, выплетается в небо, возвращается в землю, и древо, как жизнь, не отражается в себе вчерашнем.
С.А.: Центральная часть остается — он множит подобья, танцует циклы своих приращений. Ветки превращаются в стволы, которые превращаются в корни, которые опять дают ростки, и т.д. Но центр существует.
В нас самих — не надо ходить далеко в лес — существует подобная система. Например, наша нервная система абсолютно вегетативна, скомпонована по принципу растительной жизни, по принципу энергетической карты Вселенной: корень, ствол, ветки, которые растут подобно баньяну…
С.С.: Вращающийся эллипс.
С.А.: И в этом баньяне жизни, в этом энергетическом эллипсе человек никогда и нигде, куда бы ни занесла его судьба, не одинок, если он чувствует единство с этим древом, если он и есть это древо. И в этом также одно из отличий Востока — живая память об этом родстве и единстве. И тогда нет нужды создавать мир заново, высасывать его из пальца своей жизни, своего “я”, инсталлировать его и защищать от таких же самозваных призраков.
С.А.: И тогда ты чувствуешь, как миры Кандинского, например, не держатся, падают. В них нет этого энергетического центра, этой памяти об истоке, нет посвященности ни в огонь, ни в воздух, ни в воду, ни в землю. Крашеные, они падают.
И это проблема. Знание законов симметрии, композиции и пр. не порождает жизнь.
С.С.: Мы предложили на российском канале “Культура” программу баньяна, говорящего древа, но столкнулись с этим западным, перенесенным на русскую почву и тем самым усиленным до уродства, восприятием мира как формата, форматирования мира, что здесь, в Индии, совершенно немыслимо. Здесь, как ты говоришь, индус ставит две доски и называет это магазином, домом или космической лабораторией…
С.А.: И это работает. Основной тантрический опыт — это глубокий опыт отсутствия иллюзии. Иллюзии нет, все реально. Абсолютно все — реально. Драма европейского сознания начинается с ограничений, с критериев. По поводу реального — нереального, главного — несущественного. И миллионы людей травмированы этими критериями, миллионы не реализуют себя, потому что их сущность названа нереальной…
С.С.: Парадокс западного мышления: они называют восточное мышление иллюзией, а здесь все реально…
С.А.: Индия — результат абсолютного доверия к существованию — всех форм. С другой стороны, главные принципы существования этой культуры — минимальны. Задача человека не имитировать бога, а быть достойным учеником. Осознавать, понимать, быть в резонансе с уже существующими глубинными принципами жизни. И никто не чувствует себя в одиночестве. Здесь нет домов для престарелых, большинство людей не думают о страховке… Страховка от кого, от чего? Индийская жизнь — это жизнь без презерватива. Не по причине глупости или бедности, а по причине абсолютного доверия.
Посмотрите на этих людей — даже нищих. Их глаза намного счастливее, чем у богатых европейцев. Они не одиноки. Не только потому, естественно, что у них есть мать и другие родственники, — боги их здесь. Это не идеология, это реальность, повседневная. Нет никаких сомнений в том, что они здесь, рядом, вон под тем деревом. И животные здесь.
С.С.: Баба, которые засыпают с коровами на острых камнях, здесь на каждом шагу, и спят сном младенцев, с той внутренней улыбкой, напрочь забытой нами. Не бессмысленная улыбка ребенка и не ритуальная маска, а едва заметное свеченье в глазах. И просыпаются они, подымаясь из пыли и грязи, в пронзительно-лучистых, светящихся одеждах. Необъяснимая чистота. Откуда? Откуда, непонятно, эта чистота, когда здесь нет ни урн, ни дворников, ни этих армий машин, скребущих западные города… Улицы уходят в ночь, по горло в грязи, а наутро чисты, как ангелы. Кто их вычистил — коровы, обезьяны?
С.А.: Феномен психики. Нет концепции мусора. Что для немеца — грязь, для индуса — мать-земля. И все.
Беседа третья
Сергей Соловьев: Сегодня канун католического Рождества, 24 декабря. На вопрос, что есть истина, Он ответил: я есть истина. Т.е. сразу указал на неправильно заданный вопрос — не что, а кто. И это было воспринято как шок, как откровение, хотя здесь, в Индии, это просто норма поведения сознания. А поскольку “кто”, речь идет о живом, изменчивом явлении, и сегодня оно здесь, а завтра там, оно постоянно находится в режиме трансформации.
Свами Амрит: С другой стороны, тат твам аси. Индия — это родина тат твам аси. Т.е. ты и есть бог, только реализуй это.
С.С.: И еще это указание на то, что ты не всегда там, где ты есть.
С.А.: Да, не в месте точки сборки.
С.С.: Она всегда подвижна. Стало быть, и истина всегда подвижна.
С.А.: Она везде. Но она в самом центре этого везде.
С.С.: Да, это скандхи, которые постоянно переконфигурируются. И вчера такую довольно отчаянную комбинацию скандх мы встретили, когда солнце село и к нам подошла некая тень, услышавшая русскую речь, и назвалась…
С.А.: Человеком из Казахстана.
С.С.: Человеком из Казахстана, или тенью Саид-бабы. Это было удивительное создание, которое одновременно сморкалось, кашляло, смеялось, пело гимны, говорило дурным, чужим и прекрасным голосом, и указало на флейтиста-индуса, который ночевал у Ганги под распяленным над ним куском ткани — рубашкой на двух палках, и этот казах ночевал вместе с этим флейтистом, а поскольку он не говорил ни на одном из языков, кроме русского, то можно себе представить их взаимодействия и отношения. И потом, расставшись с этим казахом, мы еще поговорили немного о, к сожалению, плачевной участи многих и многих, ручьями и реками текущих в Индию людей, с профанным представлением о том, что они могут здесь обрести, и попадающих в подобные дома или ситуации, как Саид-баба или нынешние дома Ошо. Которые, как и дом Христа, превратились в обители, претендующие на хранилище тех сокровищ, к которым они не имеют никакого отношения. И, ободранные и высосанные, эти толпы паломников сбрасываются, сплевываются, как шелуха, подобными магами типа Саид-бабы или этими наместниками Ошо. Отчаянность их положения еще и в том, что они помнят, как ты верно сказал, этот пир или кажущееся возвышенным состояние, приподнятое над собой, и вдруг как будто вынули из-под них этот пласт воздуха и они упали ниже той отметки, на которой возможно дыхание. И они озираются по сторонам и не находят той опоры, которая вчера еще была. И эта экзальтация не дает им покоя, как некий мираж и химера над их головами.
Кстати, надо сказать, что две трети тех людей, которые едут в Индию из России, для того чтобы упростить процедуру получения виз, пишут: к Саид-бабе; из этих двух третей треть или половина едут действительно к Саид-бабе, и это, конечно, путь по наклонной вниз, потому что они едут получить истину на стороне, которой истина не принадлежит, и потому они утрачивают и то немногое, что имеют. И ты верно его спросил: а что принадлежит тебе?
С.А.: Да, это Саид-баба творит чудеса, а что есть у тебя? Ведь в этом достоинство ашрама, процесса “ученик — учитель”. Не нужно знать учителя, взгляни на ученика, и тебе будет ясно, что происходит. Подлинная духовность — не путь создания очередной армии попугаев и доноров.
Ты обязан реализовать, кто же ты, наконец, и никто не свободен от этого долга. В этом драма многих ищущих, которые по слабости снимают ответственность с себя и перекладывают ее на мнимые авторитеты. Опьяненье пройдет, наступит похмелье. И выяснится, что этот свет был не твой. Эта мудрость была не твоя. Сила — не твоя. Приятно находиться в лучах или в их тени, но это не твой опыт. Это как кредитная карточка, которая не есть ты. Сила, заключенная в номере твоей карточки, не является твоей силой.
С.С.: И когда этот бедолага продал квартиру и отдал деньги Саид-бабе — ведь это не единичная история, повсеместная. Продал квартиру и отдал деньги тем…
С.А.: …кто на самом деле не нуждается. А сам побирается. Это классический пример — когда люди, оказавшись в экстремальной ситуации, когда вернуться в прошлое, назад они не могут, а с другой стороны, полностью дезориентированы по поводу т.н. будущего, вынуждены прорываться. Это провокативная точка вынужденной трансформации. Либо-либо.
С.С.: Они же испытывают что-то вроде наркотической зависимости от этих сакральных знаний, которые якобы демонстрируют эти прохиндеи.
С.А.: Любая зависимость — это проявление психологии раба. Но зависимость — это совершенно нормальное сегодня состояние человека. Просто есть разные типы зависимости. Большинство людей — джанки, сидящие на игле политэкономической, которую по ироническим причинам назвали легальной, реальной, — и называют меньшую группу джанки фриками или богемой и т.д. Это ирония политики наркотической. Марихуана объявлена страшным наркотиком, а бизнес процветает на алкоголе и табаке. А ведь марихуана неизмеримо безобиднее с точки зрения здоровья. А где собака зарыта? В деньгах, в политэкономии. Табак и алкоголь приносят государству огромные доходы, поэтому они объявлены легальными, независимо от того, какой ущерб — физиологический и психологический — они наносят. Поскольку от травы таких доходов нет, например, это объявлено нелегальным. То же самое касается других форм рабства, которые названы свободами. Тенденции общие. Причина одинакова — от чего бы личность ни зависела: от банковской ситуации, от сток-маркетов, от иглы или от сверхучителя, который делает из этой личности попугая. Разница лишь техническая, в упаковке. Содержание — рабство, неспособность взять ответственность на себя и поиски этой точки приложения…
Беседа пятая2
Свами Амрит: Творчество само по себе уже является сублимацией, но если оно еще и поддержано сублимацией мастера на всех уровнях — от физического до тонкого, — тогда это естественно отражается и на качестве его личной жизни, и на жизни произведения. Эта традиция до сих пор сохранена в Индии. Путь художника нередко проходит через ашрам, где он развивает свой дар, приводя к гармонии разноголосье внешнего и внутреннего, восходя к опыту цельности и единства. Прежде чем создавать нечто, необходим опыт личного счастья, личный тактильный опыт родства всего со всем, — тогда и в творенье твоем будет жить счастье. Даже в трагедии или драме.
Сергей Соловьев: Все, о чем мы говорим применительно к мужчине и женщине3, это также разговор о художнике и произведении.
С.А.: Причем есть два пути этой сублимации: один аскетический, который кажется самым простым, — избегать женщины. Что, например, регулярно делал Шопен, избегая Жорж Санд, когда он чувствовал необходимость написать новое произведение. Его семя было нужно ему для музыки. А есть другой путь — не избегать, а сублимировать, путь сознательного контроля. Речь о восходящем процессе, когда нет никаких застойных явлений и подавлений — ни психологических, ни физических. Происходит восхождение, сублимация, возгонка, алхимический процесс, когда твое семя стимулирует тебя же самого. Так происходит энергетическое восхождение. А не сброс знергии. За каждым таким “плевком” стоит три недели невероятной, тончайшей работы всего организма. Сбрасывать эту энергию чаще, чем раз в три недели, — самоубийство. Хотя у разных людей этот срок варьируется, в зависимости от конституции.
Есть угольная энергия, электрическая, атомная и т.д. Так же и в нас самих. Если человек неспособен сублимировать эту внутреннюю энергию, то он, практически, живет на угольной энергии.
Теоретически человек духовен. Но духовность — это не абстрактная материя. Точно так же, как духовность имеет совершенно ясное выражение. В звуке, например, это связано с появлением и очищением обертонов. С процессом утончения, восхождения, сублимации. Поэтому когда, например, Тина Тернер или Шарон Стоун утверждают, что они буддисты, трудно этому поверить, если ты видишь их искусство, в котором отсутствуют обертона.
С.С.: Да, скорее поверишь лангуру, который сидит на ветке и медитирует на заходящее солнце… Недавно у меня была беседа с актуальным — сейчас модно это слово — русским философом Валерием Подорогой, который находится в достаточно активном диалоге с французской новейшей философской школой, так вот он говорил о катастрофическом убывании в человеке созерцательного аспекта времени. И с этим связывал драму сегодняшнего человеческого существования. Глядя на лангуров, я вспомнил об этой беседе. Этот созерцательный аспект в небольшой обезьяне сохранен в своей чистоте и силе.
С.А.: Поскольку она следует спонтанной естественности. Сейчас, например, начинается заход солнца. Вместе с ним начинается спонтанная медитация природы в этой местности. Когда мир находится в любовном балансе “день — ночь”, “свет — тень”… Посмотри сейчас на эти деревья. У них начинается медитация. Посмотри на эту буйволицу — ее движения меняются. Через некоторое время она замрет и перестанет двигаться и будет без всякой философии переживать спонтанно счастье этого баланса. И в то же время посмотри на людей. Ответ нормального человека: я слишком занят для того, чтобы медитировать, нет времени. Этот ответ меня всегда поражал.
С.С.: Нет времени — это приговор. Значит — нет человека.
С.А.: Я никогда не понимал, что они имеют в виду.
С.С.: Посмотри на эту картину: стоят два быка, опустив головы, затылок к затылку, даже не лбом ко лбу, а соприкоснувшись затылками, поперек дороги. Не бодаются.
С.А.: Это была замечательная картина, когда этот огромный белый бык боролся с черным. Это были Инь — Ян.
С.С.: Смотри, разошлись — без всякой борьбы. Это даже не быки, это яки?
С.А.: Нет, это быки горной породы. Местные коровы и быки маленькие.
С.С.: Нет, борются.
С.А.: Сними их, хороший свет.
С.С.: Вчера меня поразило, как они ели бумагу.
С.А.: Да, это какой-то их наркотик: клей, бумага, я не знаю, что. А вообще они едят то, что им дают, — местные рестораны их кормят. А этот довольно агрессивный. Это самец молодой. А вот это гуал — индийский красный цветок, который приносится на алтарь Дэви.
С.С.: Давай на эти тридцать метров вернемся к семи разновидностям, семи характерам огня, мы потом подтянем это.
С.А.: Ну, собственно, ничего не нужно подтягивать — тут естественная связь. Потому что речь шла о сублимации, не абстрактной, а о сублимации конкретного материала в конкретную энергию, которая имеет несколько синонимов, в основном связанных со стихией и энергией огня. Различаются многие нюансы — от черного огня до белого, и каждый из них имеет свою природу, роль, функции и пр. И поэтому по характеру огня, например, который возжигается, можно узнать, что происходит, какие процессы. В том числе имеются в виду и внутренние огни. При медитации ты продолжаешь их видеть и продолжаешь видеть различное свечение, которое возможно без присутствия внутреннего огня. Цвет свечения показывает, с одной стороны, какая чакра, какой элемент активны. И в соответствии с этим, какой тип огня, какой тип цвета. Все элементы могут быть сублимированы в различные формы. И земля может быть сублимирована в огонь, и вода.
С.С.: Эти семь огней соотнесены с чакрами?
С.А.: Естественно.
С.С.: Черный огонь — нижняя чакра, и далее по восходящей, да?
С.А.: Да. Это важная часть творческого знания, знания реальной сущности элементов. И мастер должен осознавать их. Осознавать и становиться мастером своей жизни, которая и есть главное произведение.
Беседа шестая
Сергей Соловьев: Сегодня первое января, мы сидим в поезде Харидвар — Ченнаи (Мадрас), и вокруг совершенно спокойная жизнь, нет той новогодней одержимости — завершенности некого цикла и начала следующего, нет Нового года с упованиями на него, потому что времени нет в Индии, или их много — времен: либо нет календаря, либо их по меньшей мере пять. И в этом заключается какая-то совершенно детская истина и правда, потому что отсчитывать время от чего бы то ни было — это значит заканчивать свое собственное существование.
Свами Амрит: Поэтому индийский календарь основывается не на фиксированных отрезках времени, скажем, Рождество Христово и т.д., — это связано с ритмами, с циклами, которые продолжаются и продолжаются, у них нет начала. Индийский календарь является неким музыкальным камертоном, который помогает не утрачивать людям связь с Землей, Луной, Солнцем, планетарными и галактическими циклами.
С.С.: Вчера мы встретили с тобой совершенно удивительную, статную, уходящую за два метра куда-то глубоко вверх и в синеву фигуру, которую, казалось, если не опустить взгляд книзу, везли народы на каком-то постаменте и котурнах, изысканно заплетенная на голове чалма, и взмывший, как утренний жаворонок в небо, позвоночник, и царственная походка, и одежды, — но взгляд медленно опускался книзу и находил завершение этой царственной особы — обычные пятидолларовые матерчатые кроссовки. Этот принц — мы не исключаем, что он династических кровей, — вынужден был по социальным причинам оставить Иран и сейчас преподает на границе с Пакистаном, в Паджане, в привилегированном колледже для иностранцев — и вот тут надо сделать небольшую паузу, совершенная неожиданность, — футбол. И когда мы разговорились с ним в кафе и впоследствии зашли к тебе на чай, оказалось, что этот же принц-футболист, иранец, — с жадностью переводит Хлебникова. С какого на какой? С английского на фарси. Вот такой удивительный фьюжн, который, конечно, можно встретить где угодно, но здесь, в Индии, в Лакшман-Джуле, это в порядке вещей.
Перед тем как разносили обед, ты начал говорить, что эпос Махабхарата возник в эпоху глубокой деградации арийского сообщества, в эпоху сдвига ее Парампары в сторону асурийской культуры…
С.А.: Да, — это продукт уже милитарной культуры. Правда, образовалось и другое воинство, как реакция на эту экспансию. Это брахманическое воинство, которое защищало от амбиций, агрессии, эгоизма арийское поле, основанное на мирном сосуществовании всех форм жизни.
С.С.: Но и они были вынуждены вступить в конфликт…
С.А.: Поскольку ты не можешь воевать, если в тебе нет гнева. Кшатрии могли употреблять мясо — потому что это главный источник конфликта, агрессии. Сикхи по сей день едят куриное мясо. К примеру, одной из главных причин завоевания исламом Индии является то, что ислам появляется в момент расцвета буддизма — когда огромная часть мужского населения в Индии оказалась монахами, не прикасавшимися ни к женщинам, ни к оружию. И общество не способно было себя защитить от вторжения, оно оказалось беспомощным. Это нормальный парадокс жизни.
Точно так же, как парадокс Махатмы Ганди — одной и той же политикой он добился колоссального успеха в игре с британцами, и эта же самая политика спровоцировала мусульман на индийский геноцид. Политика ненасилия спровоцировала еще большее насилие. Потому что важен баланс. Баланс между “да” и “нет”, баланс между поцелуем и пощечиной. Как в истории Рамакришны, который, совершая паломничество, проходил через одну деревню, и жители этой деревни его предупреждали: не иди через то поле, там живет агрессивная, страшная королевская кобра, которая перекусала многих людей. Саду как бы и не слышал этого предупреждения, именно через это поле он и направился. И на самом деле, он наткнулся на змею, она стала на его пути в угрожающей позе. Не моргнув глазом, саду сказал: ты кто такая? кто тебе дал право отнимать жизнь? разве ты давала кому-нибудь жизнь? ты не знаешь, какой страшный грех ты совершаешь, тебе придется за него расплачиваться. Кобра оказалась настолько шокирована таким простым откровением истины, что тут же попросила прощения у саду, у Творца, за то, что она делала по своему невежеству.
С.С.: Это была продвинутая кобра.
С.А.: Да, способная слышать… Своей природе она, правда, не изменила — она не превратилась мгновенно в бабочку… Саду не остановился, он был занят своей историей, своим путешествием. Через некоторое время он проходил по этому же полю и увидел людей, которые молотили нечто в траве. Подойдя ближе, он увидел там эту кобру — еле живую. Люди разбежались, увидев саду, и он спросил у нее: что с тобой случилось? как ты себя довела до этого состояния? как ты это допустила? Она сказала: учитель, я глубоко восприняла твое учение, после того дня я перестала трогать людей, и они потеряли не только страх, но и уважение ко мне, теперь они мстят мне, и лучше бы они меня убили, чем они меня так мучат… Саду сказал: но ты права, ты права, что поняла учение как положено, — я тебе сказал: не убивай, не отнимай жизнь, — но разве я говорил тебе: не шипи?
С.С.: Давай вернемся к началу разговора. Допустим, есть некая Парампара Китая, Ирана, России, Индии и т.д. Как есть левая рука с предначертанным тебе, и есть правая с проступающей судьбой. И все эти линии отдельных Парампар, допустим, составляют некий единый узор — Парампары Земли.
Ты говоришь о естественном пути к формированию индивидуальности и затем о преодолении эго на пути к единому, универсальному. Допустим, то же применимо и к Парампарам сообществ. И тогда опыт западной культуры можно представить как драгоценный опыт роста индивидуации, личности, частной жизни. В этом смысле у Индии такого опыта, как, скажем, у Швеции, нет.
С.А.: Но нужен ли он?
С.С.: Это вопрос.
С.А.: Ориент — это по-русски исток, ист, движение к истоку. Европейцы ориентированы на будущее. Хотя это довольно иронично, потому что будущее — это прошлое. Это долгое путешествие к той точке, которая условно названа прошлым. Это не прошлое, это центр. На самом деле речь идет о возвращении в буквальном смысле библейской притчи о блудном сыне. Смысл всей драмы энергии: покинуть дом — и вернуться домой. Потерять — и найти. Даже если вещь не потеряна, а условились, что она потеряна. Но дети, заигрываясь, забывают о том, что они условились. Там настоящие слезы, настоящие драмы и т.д. Точно так же жизненные цели — этот жизненный голод обуславливается недоразумением, тем, что дети забыли о том, что на самом деле ничего не потеряно.
На самом деле ничего не потеряно. Это всегда с тобой. Это ты.
В этом тоже особенность Индии. Зачем менять? Они и так происходят. Зачем пытаться быть современным? Текст о Гильгамеше будет сейчас. В этом месседж Индии: все есть сейчас. Жизнь — это невероятные четки из моментов сейчас. Но это сейчас состоит из предыдущих сейчас.
С.С.: Западная традиция — произведение неких новых…
С.А.: Что может произвести невежественный человек, который не знает смысла и задач существования?..
С.С.: Хорошо, не будем брать крайности. Возьмем вежественного человека, Вермеера, например, Джотто…
С.А.: Не-не-не, я имею в виду науку, я имею в виду индустрию, которая производит, производит и производит. Человек убывает прямо пропорционально этому росту. Изобрел электричество, а посмотри на жалчайшее энергетическое состояние, в котором он находится. Человек стал донором этого молоха индустрии. Потеря внутренних сил, потеря самостоятельности. В индийской культуре высший хай-тек — йога. Посмотри в глаза индийца, живущего на берегу Ганга, и посмотри в глаза гамбургского миллионера. В Европе днем с огнем уже не найти признаки человека. Тотальная атрофация жизни. От Запада остается лишь блестящая упаковка. В которой роются голодные дворняги из Восточной Европы…
С.С.: Ты рассказывал, что, когда к тебе приехала дочь, ей нужно было после элитарной школы в Гамбурге продолжить учиться в средней школе здесь, почти в деревне. Разница в уровнях образования оказалась… в три класса. То есть из шестого класса гамбургской школы она перешла в третий индийской. В этом смысле вульгарная, школьная интерпретация развития истории человечества от каменных джунглей до нашего высокого неба с точностью до наоборот переворачивается.
С.А.: Неандерталец существовал в параллельной истории, это не наш предок… Я помню с детства, где-то в “Крокодиле” прочитал забавный анекдот, как бы французский — на уроке богословия, на котором учитель рассказывает о сотворении мира, поднимается ученик и говорит: а мои папа и мама говорят, что мы произошли от обезьяны. Учитель отвечает: это очень любопытно, но в данном случае нас не интересует история вашей семьи. Уровень существования любого феномена транслогичен, метафизичен. Здесь нормально действующая логика не то что беспомощна, она не нужна.
С.С.: Казалось бы, такие простые вещи — дай только уму независимо и ясно взглянуть на то, что уже как дважды два. Но почему-то четверку мало кто видит. Впечатление, будто семиголовые интеллектуалы сидят в одном классе и прилежно списывают друг у друга.
Мало быть просто талантливым или эрудированным человеком. Чтобы лупой прожечь точку — нужно еще найти точное расстояние от источника света до предмета. Внутренняя калибровка, которой лишены многие интеллектуалы…
С.А.: С одной стороны, отсутствие опыта концентрации ясного сознания на предмете, с другой — некая несчастная тенденция быть фальшиво настроенным. Нет тюнинга. Индия в этом смысле всегда была источником альтернативы — что и вызывает определенное неудобство со стороны мирового истеблишмента. Индия в сегодняшнем мире — своего рода саду, напоминающий: эй! не забудь, кто ты. Ты даже не человек, ты — свободный дух. Ты свободно путешествующий дух, который по ходу своего паломничества посетил эту планету.
Беседа восьмая
Свами Амрит: Большинство собак в Индии — вегетарианцы. Поэтому они не агрессивны. Не кусают и даже редко лают.
Сергей Соловьев: Одна собака здесь по ночам выводила меня из себя — я вглядывался во тьму, воображая ее кармическую цепь. Она завивалась — не заливалась, а завивалась в своем лае…
С.А.: В национальном парке?
С.С.: Нет, здесь, в Лакшман-Джуле, на той стороне реки, этот лай начинался сразу после захода солнца и не смолкал всю ночь. Что ее понуждало к этой глоссолалии безумия? Если коровы или обезьяны, то почему она молчала тогда целыми днями? Причем по характеру лая можно понять, что никакого раздражителя вокруг нет. Это явно проблемы психики…
С.А.: Приближение к смерти можно описать как приближение к темно-синему туннелю с левой стороны. Собаки очень чувствительны к этой частоте — они видят все смещения этого туннеля. И поэтому в традиции агори, которые работают с энергией смерти, одним из важнейших элементов их садана является партнерство с собакой. Как правило, черной, как лучшим адептом, или медиумом, этой энергии смерти. Собаки обладают видением этих полей, отсюда их реакция, как правило, шумовая — или вой, или лай. С другой стороны, здесь это ни у кого не вызывает болезненной реакции.
С.С.: Да, похоже, ни у кого больше…
С.А.: Утверждать наверняка, что это была реакция на Махакалу, этот тоннель смерти, трудно. Это могла быть и обычная паранойя — у собак, как и у людей, собственные видения или собственная травма могут вызвать такую реакцию.
С.С.: За этим мостом можно увидеть черную собаку небольшого роста, она выгуливает стадо коров. Она выводит их далеко вверх по течению Ганги, оставляет их в выбранном ею месте, где хорошая трава, выстраивает их необходимым образом и сверху, с обрыва, смотрит, обернувшись, последним взглядом, как бы дает добро и возвращается в поселок. А к вечеру она приходит за ними, собирает и разводит по домам. Позавчера, в новогоднюю ночь, когда мы с Зоей пошли вверх по реке и пекли, как дети, картошку у костра, в тех скальных развалах, вокруг которых песок испещрен следами оленей, обезьян, леопардов и река захлебывается валунами, пенясь в этом каменном рукаве. Возвращаясь, мы встретили эту собаку на раскачивающемся от ветра подвесном мосту — она стояла там одна, в кромешной тьме, в этом потоке Праны, ниспадающем волнами с Гималаев. И вот она одна, черная, как тьма ее окружавшая, стояла на раскачивающемся в небе мосту, и когда в порыве ветра мост уходил из-под ног, она оставалась висеть — в луче моего фонаря, висеть на вдохе и опускаться, когда мост возвращался, на выдохе, и, вытянув голову — туда, поверх гор, к Гималаям, дышать этой Праной…
С.А.: Это пакори, овощной хворост. Пять рупий. Возьмем, очень вкусно.
С.С.: А что до коров — здесь бродят два таких брата-теламонида, Аякс и Поллукс. Иные из коров проходят под ними, как под мраморно-серебристыми радугами. Их приближенье чувствуешь за три поворота — по этой утраченной миром осанке достоинства, по внутреннему гулу их могучей ветвящейся жизни. Этих братьев ты видишь порознь, реже — вместе, в самых разных местах. Причем одновременно. Такое впечатление, что их не два и даже не двадцать два. Такова акустика их мироздания, гравитация их свободы. Они сами пишут свою жизнь — перемещенья, ночлеги, полуденные дремы, забредая под навесы к баба, которые лежат в этом райском морге, завернутые, как мумии, окуклившиеся, и эти быки стоят над ними, как тот бычок над яслями Христа… Только уже неясно, кто из них бычок, а кто сын божий. У них есть отец, белый, как кучевое облако, порой он проплывает, раздвигая верхушки деревьев — там, по ту сторону реки, в том баснословном саду, который помнит Шиву, сидевшего вон под тем баньяном. В сознании индуса Шива сидел под баньяном сегодня, в полдесятого утра, когда чайханщик еще не выкатил свою тележку. И этот белый бык, их отец…
С.А.: С подведенными сурьмой глазами.
С.С.: Да, и это не метафора — это его врожденный облик… Он прогуливается и осматривает окрестности — осмысленный взгляд природы с могучей и многомерной судьбой. Который сам ее выбирает, примеривает, не спеша перекраивает. И, думая о тех мутантах, выращенных человеком, что ж мы едим, пьем? Молоко, мясо?
С.А.: Мы пьем несчастье. Едим рабство. Помню, когда-то в Рижском зоопарке я услышал такой диалог. Мальчик лет семи спрашивал у мамы: а что делают из этого животного? А обезьяна вкусная?
С.С.: Я помню, лет двадцать тому назад, где-то в середине восьмидесятых, особо отличившимся с точки зрения тогдашней Украины творческим мытарям давалась путевка на сакральный поезд, который назывался “Комсомолец Украины” или что-то в этом роде, который ходил, как козел вокруг вбитого кола, и останавливался в отмеченных на карте местах, давая сборные концерты для колхозников, фермеров, тружеников. Из авантюрных соображений я проник в этот поезд. Одна из остановок была под Харьковом, местечко называлось Богодухов. Вышли. Куда ни глянь — богооставленнный мир, ни приметы жизни. Посреди степи указатель: “Мясокомбинат Богодухов”. Автобус повез нас в щемящую даль. И вот на этом мясокомбинате я впервые увидел, как это происходит. Впереди коров, ведомых на убой, идет черный козел. Всякий раз он проходит эту границу, корова идет за его хвостом, он проходит под гильотиной, голова коровы отваливается, он идет дальше.
С.А.: Это еще щадящая форма. На Западе используются электрические ружья. Это конвейер, и недобитое животное цепляют за новый крюк, и эти полуживые существа движутся по конвейеру дальше. Следующая операция — вспарывание горла и брюшины. Разбрызгивается кровь, внутренности, и эта вереница, эта сюрреалистическая лента полуживых существ со все еще глядящими на вас глазами продолжает двигаться дальше. При том что они чувствуют предстоящее задолго до этого кошмара.
С.С.: Возвращаясь к сюрреальности Богодухова… Концерт не был запланирован, но, видимо, переговорив с работниками мясокомбината, решили сделать для них небольшой праздник. Висели кровавые туши, эти анатомические атласы, с которых продолжало течь; постукивала гильотина; в проеме двери стоял этот черный козел, как Полоний за занавеской; и мы — на арене этого театра — поющие, пляшущие, читающие стихи…
С.А.: В Раджастане есть древнейшее религиозное движение — Вишнау. Они следуют двадцати пяти заповедям любовных отношений с миром. Этот регион — настоящий рай, где животные являются частью домашней жизни, эти антилопы, павлины входят в дома, играют с детьми… Деревья не рубят, используют упавшие сухие ветки, собираются только зрелые плоды, не наносится ущерб ни одной из форм жизни.
С.С.: Джаяны — это другие, да? Те, кто носят марлевые повязки, чтобы случайного комара не обидеть вдохом…
С.А.: В йогической культуре со временем грубая пища почти полностью заменяется тонкой энергией Праны. Дышат носом — это важно. Известно, что участок мозга, который в йогической культуре назван “третьим глазом”, продолжает процесс роста как минимум в течение сорока дней после родов. Энергетическим источником этого участка, исключительно важного для реализации трансперсонального опыта, является свет. Потому в ведической культуре было нормой не оставлять младенца сразу же после родов без природного источника света. Уже один этот фактор будет способствовать развитию его гипофиза, гипоталамуса. Что отразится на развитии его надиндивидуальной интуиции. Ведическая культура владеет искусством стимуляции или подавления определенных качеств при помощи пищевой магии.
С.С.: Ты говорил о канале старения и опыте работы с этим каналом в йогической культуре.
С.А.: Йогины способны управлять процессом метаболизма. Перекрывается гортань, и слюна прекращает поступать в желудок. Ведь что мы сплевываем? Жизнь. Т.н. естественная смерть — это просто сжигание гормонов, управляющих процессами метаболизма. Йогин перекрывает эти связи, этот канал, гормоны перестают сжигаться средой желудка, и происходит регенерация организма на клеточном уровне. В течение одного дня происходит омоложение на один год. Физически это происходит так — йогин должен достичь мастерства Пранаямы, дыхания, и быть способным вдыхать Прану не обычным путем, а через костное дыхание. Физическое дыхание полностью останавливается, пульс замедляется до одного удара в минуту, йогин входит в как бы коматозное состояние. Стоит он ногами кверху, с головой, зарытой в песок. До сорока дней. Выход из этого состояния невозможен без помощи учеников, которые в оговоренное время раскручивают его язык, свернутый в гортани, в рот вливается топленое масло, массируются определенные точки тела, возвращая его к сознанию.
С.С.: А этот ритуал в круге горящего коровьего помета и с горящей лепешкой на голове?
С.А.: Это мощный ритуал очищения при помощи огня, когда проводится не меньше трех дней в огненном круге в самый полдень в самый жаркий сезон. Некоторые добавляют глиняный сосуд, стоящий на голове, также с горящим пометом. Коровий помет обладает природными бактерицидными свойствами, поэтому жжется кизяк.
С.С.: Это чудо пометной архитектуры можно встретить на каждом шагу — из окна поезда, в котором мы едем. Всякий двор выстраивает из этого помета то вавилонские башни, то причудливые зиккураты, то напоминают фантазии Гауди. Так они сушат кизяк на задних дворах.
С.А.: Да, его используют как топливо, но коровий помет используется также и как важнейшая часть строительного материала. И, добавленный в глину, оказывает бактерицидное действие. Затем он используется как лекарство. Коровий помет можно наносить на свежие, открытые раны, и раны начнут затягиваться за несколько часов. Корова — символ Матери-Вселенной. В Индии корову называют “ма” — мать. А у нас или в той же Германии это чуть ли не оскорбление — “как корова”, “глупый, как корова”. Конечно, глупая, раз бескорыстная, да? Я помню, как несколько лет назад на европейском телевидении — как анекдот — были показаны демонстрации индусов в Дели перед посольствами Британии и Бельгии с просьбами не забивать коров в этих странах и дать им возможность умереть в коровьих ашрамах. В Индии существуют приюты для коров и быков. Маленькая плата за то, что мать-корова дала человечеству за всю историю существования этой глубокой связи.
С.С.: Мастер начинается с ремесла. И этот путь совершенно утрачен — я сейчас не могу назвать ни одной фигуры в современном русском искусстве, и в частности в литературе, в полной мере соответствующей этому образу мастера. Восходящего от ремесла. Ремесла в том смысле, когда проходится путь взаимопроникновения тебя с материалом, обмен языками, тактильное сращение и инициация, как ты говоришь, тебя в материал, а материала — в тебя.
С.А.: Искусство превратилось в обслугу. В то время как традиционно искусство было проводником, проводником роста. И это было движение голодного к пище, а не пищи к голодному. Искусство сегодня деградирует до уровня пиццы. Создание искусственных желаний, искусственных стимулов — а затем сервис.
С.С.: Ну и возник этот международный термин: актуальное искусство. Это совершенно точно, потому что слово, как то мясо убиенной коровы, мстит. Актуальное — это ситуативно действенное. Не то действенное, которое обеспечено ответственностью, а ситуативно действенное. Это банальная одноходовка.
С.А.: Культуру склонили к сожительству с рынком, в результате мы видим эту цин… циннигилизацию…
С.С.: Прекрасное слово — циннигилизация… Именно. Чем более индифферентен импульс, идущий от художника, тем более он органичен сегодняшнему рыночному обмену.
С.А.: На Западе давно главная фигура не художник — менеджер, стратегия. И в этом мире нет шансов на выживание, если ты одиночка. Ты даже не можешь жить как баба, ты не имеешь права жить без прописки, без паспорта, не можешь быть в лесу без разрешения… Нет просто биологического пространства для свободной души. Два пути. Или принятие этой ситуации, назовите ее реальностью, и всех компромиссов…
С.С.: Да, и платить за это творчеством, качеством творчества…
С.А.: Безусловно. Платить за это, как платят подневольные проститутки. Платить за это психическими болезнями, депрессиями, неудовлетворением. Или…
С.С.: Отойти в сторону.
С.А.: Не в сторону — подняться над этим уровнем горизонтальной игры с имитацией вертикали. Рынок — это развитие горизонтали с переходом качества в количество. В то время как реальная метафизика счастья заключается в трансформации количества в качество. Когда горизонтальное превращается в вертикаль.
Беседа девятая
Сергей Соловьев: Ты говоришь, что правда — это парадокс. Она всегда парадоксальна, она ни справа, ни слева, а всегда и там, и там, не занимая этих крайних позиций. И в этом смысле правда шизофренична. Как шизофреничен человек, — не в клиническом смысле, а в нормальном, здоровом, по образу и подобию Божьему. В смысле нормы расширения сознания, его симфоничности — от минерала до ангела, иначе — идиотизм, фиксация на одной ноте, суженье космоса до одномерной червячной последовательности — чувств, мыслей, реакций. И в этом отношении я хотел спросить тебя об искусстве Тантры. Можно ли говорить, очень огрубляя и упрощая, что есть определенный опыт взаимодействия с феноменами мира, где любое дерево, лист, лужа в состоянии воздуха или света могут стать той точкой трансформации и высвобождения, о которых ты говоришь? Освобождения от этих гравитационных… ограничителей, что ли, да? И путем определенного медитативного внимания, энергетической настройки мы входим в этот предмет внимания и расширяем этот предмет. И тем самым все поле, потому что здесь прекращаются субъектно-объектные отношения между этим “я”, с которого мы начали, и тем предметом, который выступает объектом, — здесь снимается эта дихотомия, эта дуальность, это становится единым. То есть вводя эту тонкую энергию внимания, медитативного настроя на трансформацию и снятие помех, мы выводим этот феномен на следующий уровень. Таким образом, всякий раз этот луч внимания, погруженный в тот или иной пространственно-временной объект, высвобождает эту энергию? Возвращая любовный, творческий смысл восприятию. Ведь, собственно, речь идет о любовном настрое и о любовном взаимодействии.
Свами Амрит: О приятии, т.е. даже не о прикосновении, а о приятии, слиянии…
С.С.: А для того чтобы ее приять, она должна дать себя, без ее воли, без воли предмета или явления, к которому обращено наше внимание, процесс восприятия не может произойти. Либо это эрзац восприятия…
С.А.: Изнасилование.
С.С.: Да, вероломное восприятие. Истинное восприятие — не только обоюдостороннее приятие движения двух сущностей, но это еще и возведение его на качественно более высокую ступень. Как в любви. Она порождает не только сближение, но и нечто третье. Плод. Та же история и с воображением. Образ, порожденный нами на основе вероломного восприятия, обезображивание.
С.А.: В Гамбурге я был свидетелем курьезного скандала в музее современных искусств. Уборщица выбросила центральный арт-объект выставки. Это была инсталляция дерьма с определенной текстурой, цветом, историей и т.д., выбранной в соответствии с художественным вкусом и идеей мастера этой инсталляции. По невежеству уборщица выбросила этот объект, музей уплатил огромную неустойку. Дерьмо, которое дерьмо для любого эстета за пределами музея, автоматически превращается в эстетический объект просто потому, что помещается в определенный контекст и снабжается псевдоинтеллектуальным описанием. Реальное искусство не нуждается в объяснении. Так же, как не нуждается в объяснении реальная любовь. Если есть объяснение, это не любовь. Это развод. Или сделка. А современное искусство полно объяснений. Без этой подачи практически не проходит ни одна презентация, ни одна выставка. Иначе видно, что король голый. Обыгрывается ложное самолюбие полумещанина, стыдящегося показать, что он не понимает, не видит, не слышит, — то, чего там нет.
С.С.: Это эпоха менеджмента. Диктатура сутенера. С одной стороны, опустить художника до профанного уровня потребления, с другой — “поднять” потребителя приобщением к “высокому”, весы мирятся на невысокой отметке, что позволяет тиражировать этот процесс до бесконечности.
Хлебушек вкусный, масло, правда, кончилось.
С.А.: Но соль осталась. В физической алхимии соль — Меркурий. В алхимии внутренней соль — это квинтэссенция тверди, земли.
С.С.: Да, соль земли. Но это какая-то странная соль, я такой раньше не видел.
С.А.: А! Это черная соль, ценнейшая. Она называется черная, хотя на самом деле розовая. Это гималайская каменная соль.
С.С.: Я думал, крупная, поваренная наша — образец соли, а тут этот порошок… Довольно неприятный запах…
С.А.: Это вулканическая соль, она немного пахнет яйцами.
С.С.: Да-да, тухлыми…
С.А.: Будем вкушать хлеб. Это можно делать двумя способами. Один из них — ритуальный, через полное осознание цикла, метафизики создания хлеба. Но для этого его надо было печь самим или по крайней мере быть свидетелями процесса. Когда печется хлеб, это есть абсолютная метафора создания жизни. Метафизика зачатия, утробы — поэтому печь создавалась в форме влагалища, и это вызревание плода, роды… Смешение семени раздробленного зерна с женским элементом — водой, создание теста — это взаимопроникновение и этот мистический симбиоз мужского-женского, создающий третью жизнь — хлеб. И потом процесс доведения его в утробе печи. Поэтому хлеб всегда был основным мистическим продуктом. Мистерии выпечки хлеба — это древнейшие ритуалы.
С.С.: А этот хлеб, который мы едим, печет баба-невидимка в Лакшман-Джуле. Еще до рассвета он приносит свежие буханки хозяину той маленькой лавки на верхней дороге…
С.А.: Да-да. Положили хлеб в рот, и двое стали одним. Что есть знание чего-либо — цветка, например? Это когда ты становишься цветком, когда ты входишь с ним в состояние единства. Вот это — знание. А остальное — представление.
С.С.: Чайханщик рассказывал, что был свидетелем такой сцены. В том саду, где он продает чай у Ганги, появился — что нередко здесь — дикий слон. Один баба, спавший в это время под деревом, вдруг продрал глаза, поднял голову и увидел над собой эту громаду. Тогда баба встал и сказал: я — Шива! я…
С.А.: Аватар? Воплощение?
С.С.: Да, я не меньше тебя, я равен и не боюсь тебя. Слон опустил свою голову, бережно взял его хоботом и так же бережно и нежно отбросил метров на пятнадцать. Баба встал, отряхнулся и исчез, больше его не видели.
С.А.: Похоже, не было единства чувства, мысли и поступка…
С.С.: Да, как у той тридцатиметровой змеи, чей след в прикаспийских песках был в полтора раза больше колесного следа грузовика. Или это было преувеличением детского восприятия? А какая первая картинка всплывает из детства?
С.А.: Первое воспоминание — трофейная кроватка, вывезенная родителями из Германии в конце сороковых годов, это была ручной росписи зеленая кровать с двумя масляными пейзажами: в изголовье — восход солнца и в изножье — закат и уходящая за горизонт дорога. Затем — потолок, расписанный в стиле фальшивого барокко с причудливой формы окном в мир, которое было закрашено голубым. И восточные орнаментальные ковры на полу и на стенах, в лабиринтах которых я блуждал, засыпая и как бы исчезая в том окне надо мной. Эти ковры…
С.С.: Мандалы своего рода…
С.А.: Да. В исламском искусстве, как известно, были запреты на создание изображений — людей, животных. Эти узоры вводили меня в некое, говоря нынешним языком, медитативно-трансовое состояние.
Я жил в странной квартире, уставленной мебелью в стиле модерн двадцатых годов, сделанной из чудовищного, неподъемного дуба, стены были украшены комбинацией иранского, турецкого, германского искусства. Одна из больших картин в стиле Делакруа изображала караван, один из любимых мотивов середины девятнадцатого века, караван верблюдов, уходящий в закат.
С.С.: И где-то в семилетнем возрасте ты увидел в зеркале не свое отражение…
С.А.: Раньше. Одной из моих любимых игр была игра с огромным трюмо в родительской спальне. Однажды я увидел вместо трехлетнего мальчика примерно пятидесятилетнего мужчину, лысоватого, с длинными волосами, с полуседой бородой, и я точно знал: это я. Что, кстати, позже и случилось.
С.С.: А что было за балконной дверью?
С.А.: За балконной дверью был Баку, бодрый марширующий персидско-турецкий Советский Союз. С другой стороны, моя бабка, знахарка, которая была для меня дверью в шаманистский мир, пахнущий костром, пряностями и травами. Как только она появлялась в нашем доме, где обосновывалась на пару месяцев, я тотчас же перемещался на ее уровень — уровень пола — и проводил это время, вдыхая ветхий запах ее одежд, ее страшного сказочного мира, укутанного в несколько юбок.
С.С.: А дед?
С.А.: Он был репрессирован в двадцатые годы, задолго до моего рождения, я лишь видел его фотографию. Дед был суфием. Дети деда — мой отец и его четыре брата — были музыкально одарены. К сожалению, никто из них не реализовал этот дар, оказавшись замороченными строительством социализма.
Здесь ведь сезон дождей только что закончился, пару недель назад. Все это было затоплено. Иногда так затапливает, что вообще нет дороги. Лучше взять пакори, чем самосу, она будет слишком острая для тебя. Терпимость индийцев связана даже не с состраданием, а с принципом: живешь сам, дай жить другим.
С.С.: Мы остановились на…
С.А.: Да, жизнь отца была для меня сильным стимулом и уроком. Не предавать путь и быть открытым.
Языков в Азербайджане было три. В плане религиозной жизни, законодательства и т.д. использовался арабский язык. В материях, касающихся поэзии, красоты, мистицизма, использовался вокабуляр фарси. Для обыденной жизни — турецкий язык. И эта свобода выбора вокабуляра и инструмента создавала определенную предпосылку для расширения сознания.
Я родился в двадцати пяти километрах от древнейшего святилища, естественного храма Шивы — Явалади. Этот храм был святилищем для многих огне- и солнцепоклонников в течение тысячелетий. С приходом Советской власти этот огонь погас. Огонь, который можно наблюдать сегодня, — искусственный, через подведенные газовые трубы, который поддерживается для привлечения туристов.
Для меня очень важным было это путешествие к истоку. Парадоксальным образом это путешествие превратилось в затяжную петлю: от Баку — через Москву, Прибалтику, Германию, Испанию — в Индию, домой.
1 Агори (переводе с хинди — “не ужасающийся”) — член секты Агора (Агхора), адепты которой не разделяют проявления Бога на светлые и темные. В числе йогических практик секты — жизнь на местах кремации, манипуляции с трупами и черепами, употребление в пищу разложившихся останков животных и даже людей, что должно привести к достижению цельного сознания.
2 В журнальной публикации опущена часть бесед, однако сохранена их оригинальная нумерация.
3 Упоминание о теме, которая обсуждалась в пропущенной Беседе четвертой (прим. ред.)