Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2008
Под куполами
Что касается самой идеи оформления брака Леши и Люши, то проистекла она, как жизнь на планете Земля, — из воды. Поскольку на ней, на воде, их друзья гуляли свадьбу. Правда, гуляли как-то не по-настоящему — без салата “Оливье”. Зато на катере. Родители жениха наняли катер с палубой, и на нем гуляли свою первую в жизни свадьбу двое молодоженов и компания. Плавая по Днепру. Вверх и вниз. Туда и обратно. И поперек Днепра тоже плавая. И тоже туда и обратно, чему Леша и Люша были свидетелями, зная жениха и невесту с детства. Отец жениха сказал: “Чтоб запомнилось это мероприятие молодым навсегда! До самого развода!”
И оно запомнилось. Только не до развода, а до смерти. Во-первых, тем запомнилось, что “Оливье” не было. Как это ни печально. А во-вторых, тем, что тонули все. Вместе с катером и праздничным столом. Хотя в конечном счете утонули не все. Далеко не все утонули. Очень многие спаслись, выйдя живыми из воды. В том числе и отец жениха. А сам жених чудом не спасся. И отец его сказал бывшей красавице-невесте, ныне вдове: “Теперь, — сказал, — я, как честный человек, обязан на вас жениться. Тем более что моя жена, несмотря на то что спаслась раньше всех, надоела мне хуже горькой редьки. За двадцать-то пять лет совместной с нею жизни”.
Конечно, истинную причину аварийного затопления катера установит следствие. Но она и так лежит на поверхности и видна любым невооруженным глазом. Капитан, он же тоже свадебного пира не избег. Ну и не вписался, в отличие от воздушного аса Валерия Чкалова, в пролет моста. Хорошо еще, что мост выдержал и на катер сверху не обрушился. А то убытков городу и стране было бы нанесено на гораздо большую сумму.
Если бы салат “Оливье” в меню не пожадничали предусмотреть, может, и не было бы столкновения с затоплением. Поскольку салат “Оливье” — очень хорошая, знатная, можно сказать, еда и закуска. А без “Оливье”, конечно, капитан напился, как ревматрос, и опьянел до высшей степени опьянения, до такой высшей степени, что крыса на него посмотрела, отвернулась и пошла вон из рубки. Он говорит ей: “Ты куда?” А она: “Бегу, — говорит. — С корабля на бля”. Именно в этот момент, момент разговора с крысой, он и не вписался. Потому что не должен капитан на полном вперед ходу отвлекаться и с разными сухопутными крысами разговаривать. По правилам судовождения в нетрезвом виде.
А Леша и Люша — свидетели со стороны жениха и невесты — посмотрели на весь этот эксклюзив, из воды вылезши и восстав, как говорится, из пепла, посмотрели и сказали себе и друг другу: “Чтобы возможность утонуть, — сказали, — исключить и одновременно из серой массы женихов и невест выделиться — свою свадьбу постановляем отыграть в воздухе”. Почему они так сказали? А потому, что были по сути своей парашютистами. И их менталитету было не чуждо, прыгая с парашютом затяжным, отметить вступление в собственный законный брак и в новую семейную жизнь. Иными словами можно сказать — в свободном полете пожениться они постановили. И свидетели их — тоже парашютисты — тоже чтобы с ними прыгали, в церемонии активно участвуя. И работница загса, ответственная за бракосочетания и регистрирующая их.
Хотели они еще и родителей, включая гостей, с парашютом спустить на грешную землю, но гости единогласно возразили, что лучше будут их на земле этой самой встречать с хлебом-солью, с распростертыми объятиями и с салатом “Оливье”, как положено и как исстари ведется в средней полосе России — зоне рискованного земледелия, — откуда все они родом и племенем.
И шампанского в полете выпить полусладкого хотели Леша с Люшей непременно.
Конечно, такой подход к празднованию торжественного выхода замуж и женитьбы вызывает некоторые вопросы. Если так прямо в лоб подходить, то пожарные должны жениться на пожаре, шахтеры в шахте, хирурги в операционной, а милиционеры в тюрьме. Но Леша (невзирая на утонувший катер) страстно хотел чего-то необыкновенного, и Люша хотела примерно того же. А конкретно чего хотят, им было по молодости лет неясно, вот они и придумали себе такое брачно-феерическое шоу. И осуществили его со свойственной им целеустремленностью вниз.
Сшили свадебные наряды в ателье мод механического завода, с самолетом договорились. Без всяких трудностей, кстати. Оплатили ему керосин, и все. А прыжки по ведомости провели как квалификационные. На первенство области.
Конечно, пилот, гад, не лучше капитана на поверку оказался, в смысле профессиональной чести и достоинства — умудрился до взлета хлебнуть полной грудью. Где, как и чего — секрет полирояля. Но умудрился. Так что взлетели практически без его непосредственного содействия, практически на автопилоте. О мягкой посадке после такого взлета даже думать не хотелось. Да пилот и не думал, не мог он думать, поскольку ни черта не соображал. А свадебный, так сказать, кортеж тем более не думал, ему посадка была без надобности и протоколом торжества не предусмотрена. То есть она была предусмотрена, но без помощи самолета. У кортежа для посадки парашюты имелись. И он ими мастерски воспользовался по назначению.
Внутри салона построились в затылок. Тетку, специалистку по актам гражданского благосостояния, в средину поставили, брачующихся — в голове процессии, свидетелей — замыкающими в арьергарде. Дверь открыли и, дружно взявшись за руки, как горох — с головокружительной высоты, с неба, как говорится, на землю.
Ну, сначала маневр положенный выполнили, кольцо из своих тел пятиугольное образовали — головами внутрь — и с наслаждением полетели.
Жених тетке из загса говорит, летя:
— Давай письменные принадлежности и свидетельство о браке, пожалуйста, — скорость не ждет.
А тетка в обморочном состоянии полета говорит:
— Я боюсь, чтоб вы были счастливы.
И ее духи начинают издавать странный нервно-паралитический аромат, и ногтями так она в соседей вцепляется, что у них конечности млеют и им в воздухе неловко делается. И неспокойно.
Жених видит — положение критическое, разорвал волевым усилием пятый угол, тетку освободившейся рукой обшарил, нашел на ней авторучку “Союз” с золотым пером, бумагу нужную на груди обнаружил, достал все это, подпись свою поставил и по кругу бумагу с ручкой пустил, как все равно трубку мира. И на бумаге все по очереди аккуратно расписались — и свидетели, и невеста. Расписались и говорят тетке:
— Объявляй, — говорят, — нас мужем и женой. Торжественно.
А тетка говорит:
— Я боюсь… прожить не поле перейти.
И аромат ее духов усиливается, и к нему прибавляется барабанная дрожь.
— Надо было священника в воздух брать, — говорит жених, — а не эту госслужащую тетку. Пусть бы он нас лучше обвенчал в небе. На глазах у Господа Бога.
Да. И тут попытались они выпить шампанского полусладкого. Но только облились с ног до головы. Из-за встречного ветра снизу. А там уж и земля приблизилась достаточно. И дернули, значит, все за кольца — жених сначала тетку за кольцо дернул, оказав ей техпомощь, а потом уж и свой парашют задействовал. И взвились на фоне неба купола. Разного цвета. И продолжили свой полет новобрачные и сопровождающие их лица в подвешенном состоянии.
Парашюты раскрылись все как один — надо отдать им за это должное. С земли послышались бурные аплодисменты встречающих, крики ура и другие крики. Взлетели в небо чепчики, шапки-ушанки, маленькие дети и бутылки с прохладительными напитками. А парашюты все спускались и спускались, раздуваясь и увеличиваясь в размерах и закрывая собою даже солнце.
Приземлились парашютисты мягко. Особенно тетка из загса. Ее на роскошную крону дерева отнесло, хвойного. На ель. И ель гостеприимной кроной приняла тетку в свои объятия. Сломав ей всего одно незначительное ребро. Гости быстренько ее с ели сняли, из парашюта вытряхнули на волю и поставили на ноги — почти вертикально. Жених тоже из-под купола выполз, поцеловал в обветренные губы невесту и недвусмысленно произнес:
— Всем спасибо.
И тут тетка из загса как заорет на гостей:
— И объявляю вас мужем и женой!..
Гости от нее прямо отшатнулись.
А самолет, нарушив государственную границу Днепропетровской области, ушел в сторону Японского моря.
Производственная травма
Что в Степане Ефимовиче было плохого — это фамилия. Ну что такое Пукшин? Насмешка судьбы, а не фамилия взрослого мужчины двухметрового роста. Прямо как в литпроизведениях писателей Зощенко и Чехова Антона Павловича, писавшего под псевдонимом Антоша Чехонте. Хорошо еще, что не сочинял Степан Ефимович стихов и в рядах поэтов не состоял. А то бы вообще воспринималась фамилия его отцов и дедов как фарс, издевательство и, можно сказать, гротеск.
Юмористического, в общем, направления была у Пукшина фамилия. А все остальное — нормальное и положительное. Особенно положительное было в Пукшине то, что сегодня считается большой редкостью. Пукшин не только слыл, но и на деле являлся хорошим семьянином. Главой большой и дружной в прямом смысле слова семьи. И состояла семья Степана Ефимовича, естественно, из его жены — можно сказать, супруги — и его, то есть их дочерей в количестве трех. Младшей, средней и старшей. Хотя все они еще не выросли и пребывали в самом разгаре детства. Будучи маленькими детьми. Поскольку Степан Ефимович и супруга его поженились не так уж давно. Да и как они могли давно пожениться, если она — супруга — вышла замуж за Степана Ефимовича сразу по окончании школы без троек, а он женился на ней сразу после армии в звании сержанта?
Так что картина, когда они в какой-нибудь будний день всей семьей на прогулку выходили, получалась достойного содержания. Все этой картиной откровенно любовались. Кто, конечно, ее видел. И в парке культуры, и просто на улицах города.
А по будням ходили гулять Пукшины потому, что в выходные дни Степан Ефимович преимущественно бывал занят. Он и в будни чаще всего свободным не бывал. Но в выходные дни — точно. В выходные он ненормированно работал, чтобы заработать деньги и содержать свою любимую семью — одну жену и троих детей плюс кот. Несмотря на то что с женой Степан Ефимович числился в официальном разводе с отметкой в паспорте. Развод они тоже из-за профессии его оформили. Профессией такой Степан Ефимович обладал. Специфической и редкой. Потому что работал он по объявлениям. С одной стороны, вычитывая и находя их в газетах, а с другой, давая. В смысле, объявления — в газеты.
Если разобраться и вникнуть в суть, занимался Пукшин делом благородным. И полезным для всех. Все же от его деятельности только выигрывали, а не проигрывал никто.
Ну разве он приносил вред этим одиноким женщинам, давая им надежду на семейную жизнь и возможность побыть рядом с завидным мужчиной? Пусть хотя бы временно. Тем более он, знакомясь, никогда их не обманывал, говоря, что материально практически не обеспечен. И жениться — тоже не обещал никогда. Правда, он ходил в гости не к одной женщине одновременно, а к нескольким в порядке живой очереди. Тут да, тут наблюдалось некоторое несоответствие высоким моральным принципам и идеалам. Но больше не было его — несоответствия — нигде. В определенный момент Степан Ефимович культурно говорил — что, видимо, мы не подходим друг другу для совместной жизни, и знакомство прекращал. И заводил на его месте следующее. Оставив одинокой женщине приятные воспоминания о себе и мигах настоящего женского счастья.
Конечно, Степан Ефимович имел на этом некоторую выгоду. Естественно. Кормили его женщины как только могли вкусно — что уже семейному бюджету большой плюс. Аппетит у Степана Ефимовича — дай бог каждому. Ну, и деньги он на их этом счастье зарабатывал. Небольшие — в пределах разумного. Женщины ему давали — то на такси, то на непредвиденные карманные расходы, то “в долг”. Потому что
знали — над ним тяготеют тройного размера алименты, и зарплату ему на предприятии преступно задерживают. Он им — женщинам, желавшим познакомиться, — говорил, что на предприятии работает. Мотористом.
В общем, жалели его одинокие женщины по мере возможностей. А Степан Ефимович все деньги до копейки жене своей отдавал для ведения хозяйства. И ни о каких такси и собственных отдельных расходах даже и не помышлял. Он оставлял себе небольшую определенную сумму на приобретение свежих газет, конвертов, шариковых ручек и на обязательные накладные расходы: за дачу объявлений уплатить, за абонентский ящик на почте, ну и по случаю первого знакомства цветов купить, вина бутылку и небольшую коробку конфет “Мальва”.
А состоятельные женщины, само собой разумеется, платили Степану Ефимовичу за услуги. По договоренности. Тут вообще все было честно и благородно, на обоюдовыгодных условиях.
И тем не менее Степан Ефимович постоянно подвергал себя опасности. Довольно, кстати сказать, нешуточной. Потому что это была опасность провала.
Понятно же, что объявления, которые он давал в газеты, — это “услуги состоятельным дамам”, а которые брал из газет и по ним заводил переписку — из серии “одинокая женщина желает познакомиться”.
Вот и представьте, что было бы, если б сначала Степан Ефимович пришел к даме знакомиться, выдавая свои намерения за серьезные, а потом эта же дама, разочаровавшись в благородной цели найти мужа, сама написала — на абонентский ящик Степана Ефимовича — и затребовала его к себе?
Последствия такого невероятного совпадения представить трудно. Во-первых, мог случиться безобразный скандал. Во-вторых, судебное разбирательство по обвинению в аферизме, мошенничестве и прочих смертных грехах. Да мало ли что могло случиться из нехорошего? Оно и случилось. В конце концов. Причем случилось самое нехорошее.
Получил Степан Ефимович очередной заказ. Ничего не заподозрил — адрес незнакомый, первый раз в жизни он этот адрес видел. К назначенному заказчицей сроку пошел. Пришел — тоже все в норме, ничего особенного. Дом двухэтажный, на входе охранники с квадратными головами. Доложили о нем по радио, провели то ли в холл, то ли в вестибюль, посадили в кресло, стали за спиной. Степан Ефимович еще подумал: “Столько мужиков вокруг — бери любого. И зачем ей я понадобился?” Но потом он объяснил себе, что, видимо, состоятельная дама во всем ценит профессионализм, а этих вышибал за мужчин не считает, а считает их за прислугу и пушечное мясо.
Тут она и появилась в дверях. Лилия Сергеевна. Степан Ефимович рефлекторно встал и сразу же сел. Потому что ноги у него ослабели. И все остальное ослабело. Ведь еще и недели не прошло, как он с этой дамой навсегда по-хорошему расстался. И она совсем не здесь проживала, а в однокомнатной квартире на улице Плеханова. И не то что на карманные расходы или в долг, а и поесть досыта у нее ни разу не удалось. Бедной она прикидывалась и сокращенной с работы из какого-то химико-технологического НИИ. Так что Степан Ефимович ее в чистый убыток себе записал. Какое-то время на эту Лилию Сергеевну без толку потратить пришлось — а время у Степана Ефимовича, как и у американцев, это деньги.
Понятно, что она тоже его узнала с первого взгляда. Узнала — и от неожиданности даже не вздрогнула. И ничего не сказала. Степану Ефимовичу не сказала. Зато сказала своим подручным. Одну фразу:
— Отбейте, — сказала, — ему… все. — И с этим гордо и неприступно удалилась.
Охранники же выполнили приказ в точности и добросовестно. Доведя Степана Ефимовича до высшей степени профнепригодности. И настолько высшей оказалась эта степень, что сам доктор Елисаветский, на нее посмотрев, только головой покачал и излечения не гарантировал ни за какие деньги.
Теперь Степан Ефимович себя укоряет — зачем на двух фронтах работать себе позволял. И еще он сожалеет об ушедшем в историю социализме. При социализме ему бы хоть пенсию платили как травмированному на работе. А сейчас что? Сейчас человек человеку волк, товарищ и брат в одном лице, и ждать от кого-нибудь помощи или милости — смешно и глупо. Так же, как от природы в целом.
Независимо от пола
Жили-были на свете бабы. Некоторые их еще женщинами называют ошибочно. А рядом с бабами, ну, в смысле, рядом с ошибочными этими женщинами, жили вразброс поэты, мужья и любовники. И еще несколько нормальных мужчин жили с ними рядом. Но эти — на некотором расстоянии или, может быть, удалении. И до них было, конечно, рукой подать, но не дотянуться, хоть разорвись. Нет, это, конечно, преувеличение и в высшей степени гипербола. Дотянуться было можно, но с трудом. А труда же у нас никто не любит — ни мужчины, ни женщины. Поэтому до них никто и не дотягивался, и они жили сами по себе, автономно. Как все нормальные люди живут, независимо от пола.
И бабам на свете жилось трудно и беспросветно. Из-за мужей, любовников и поэтов. Потому что куда ни плюнь — если попадешь в мужчину, так он обязательно или муж твой, или любовник, или — прости Господи — поэт. Который тоже в мужья и в любовники проникнуть норовит. Сволочь. Одни страдания принося всем в радиусе километра три, а то и более. Плюс безденежье беспросветное и безнадежное, плюс алкоголизм хронический, плюс сопли и неврастения.
Поэтому собрались бабы-женщины на женсовет и постановили мужей и любовников коренным образом извести путем отлучения от супружеских и им подобных обязанностей. Начав, само собой разумеется, с поэтов, а любовниками — кончив. А нормальных — тех нескольких — покуда постановили поберечь, оставив их для развода и последующего продолжения рода человеческого.
Ну, и к чему это привело? А к тому, к чему и должно было привести и не привести просто-напросто никак не могло. Мужья и любовники — бывшие женские — сами размножаться стали пробовать, своими силами и средствами, и долг свой супружеский исполнять начали без баб-с.
Правда, пока у них не все получается. Имеется в виду не процесс — с процессом как-то, применив смекалку, совладали, а результат. И дети, чтоб им было пусто, не рождаются у мужей и любовников даже в законном браке с соблюдением обряда венчания. Наверно, у них в организме что-то не так, у мужей и любовников. Может, дефект какой от природы заложен — ну, там, недостает чего-либо в организме, а может, всего достает, но не работает оно функционально, атрофировалось за ненадобностью, пока заодно с женщинами мужья и любовники мирно сосуществовали.
Нормальных же мужчин, тех, нескольких, на всех баб ну никак не хватает, и за ними в очередь стоят годами по предварительной записи, и достояться не все успевают. Абсолютное большинство не успевает, если честно. Потому что смерть их раньше приходит, чем эта очередь беспрецедентная.
А ученые бьются-бьются — понять не могут, почему население падает и уменьшается, демографически стремясь к нулю.
Потому и уменьшается.
Никто не виноват
Мы живем в подвале пятиэтажного дома на улице Софьи Ковалевской. Не потому, что нам больше негде жить, а потому, что в подвале нам хорошо: уютно, темно и сыро. Хотя жить нам и вправду негде. Если по-настоящему к этому вопросу подходить и отвечать на него по-настоящему. Но одно другому не мешает и не помогает. В подвале, среди труб, кабелей и других жизненно важных коммуникаций, мы очень хорошо себя чувствуем. Свободно и на своем месте под солнцем. В подвале у нас есть печка электрическая самодельная. И мы на ней варим еду, питье и всевозможные наркотические смеси высокой степени очистки. Там же, в подвале, мы все это и употребляем в пищу. И от этого нам хорошо. А разговоры, что мы можем дом нашей печкой после нашего употребления сжечь дотла, так это неправильные и несправедливые разговоры.
Вон, в предыдущем доме на улице Обоянской мы тоже жили в подвале, и там у нас тоже была электрическая печка страшной силы, ну, то есть мощности. И пожар произошел у нас — что да, то да, факт есть факт и опровержения тут излишни и вредны. Но факт пожара совсем и абсолютно не означает, что дом сгорел до этого самого тла. Первый этаж да, выгорел весь. То есть не весь, а в трех подъездах из пяти. А все другие этажи огонь практически не затронул и не повредил. На всех других этажах серьезных жертв и разрушений нет и не было.
Так что ничего особо страшного не произошло, можно сказать. Трем пожарным машинам там вообще делать было нечего. Одна бы вполне могла с поставленной задачей справиться с честью и с успехом. И справилась бы. Если бы три машины не приехали. Сразу. Со всех концов города. Видно, жильцы поочередно их вызывали, и они все приехали. Приехали, пожар потушили быстро и высокопрофессионально. Говорят:
— А кто платить за услуги будет? За воду, израсходованную в количестве двух с половиной автобочек, и горюче-смазочные материалы — расход по прайс-листу за девятнадцать тонно-километров, включая НДС.
А платить некому. Потому что никто не виноват в том, что печка у нас в подвале перевернулась. Ногой ее один наш гость зацепил, она и перевернулась. Но он же — гость. Мы и не заметили его досадной оплошности. Как культурные и воспитанные в детстве люди — по всем законам гостеприимного этикета.
А пожарные уехали несолоно, как говорится, хлебавши. Без денег, без воды и практически без бензина, который постоянно растет в цене, в смысле, становится все дороже. И за это их по головке не погладят. И медали “За отвагу на пожаре” не дадут. Жалко пожарных. Не виноваты они в том, что они пожарные. А что делать? А делать — нечего.
Казаки и страна Советский Союз.
А также и олигархи
Жили на одной Сечи, в одной стране, казаки. В смысле, не когда-то они жили, хотя когда-то они тоже на Сечи этой самой жили, что общеизвестно и общепризнанно. А они сейчас там жили. И поныне живут. Только они теперь не казаки, а бывшие казаки. По типу того как страна Советский Союз называется теперь только Бывший Советский Союз и никак иначе не называется. И разница между казаками и страной лишь одна. Зато существенная. Состоит она — разница — в том, что страны Советский Союз теперь нет окончательно и бесповоротно. А казаки так же окончательно и так же бесповоротно — есть.
Хотя, впрочем, и казаков нет…
Зато есть олигархи. Их сначала не было, потом они появились и были. Самые настоящие олигархи, ничем не хуже других. Может, не такого масштаба, как пресловутые биллы гейтцы, а более мелкого, но все равно они много чего украли и непосильным трудом награбили у народа для создания себе первичного накопления капитала. И власть народную тоже к рукам начали прибирать на всякий случай, мол, вдруг пригодится. Потихоньку, незаметно, где мытьем, где катаньем, где чем, в общем.
И все у олигархов было нормально и шло своим, плановым, чередом. А потом вдруг, ни с того ни с сего, появился на их горизонте и на их пути какой-то, бля, извините за выражение, некто, в смысле, вообще неизвестно кто, что и откуда — не будем переходить на конкретные личности во избежание создания их культа, тем более они и без того все поименно народу и кому надо известны. Появился и говорит олигархам:
— А пошли-ка вы, олигархи, на хер.
И олигархи снялись, поклонились всем присутствующим в пояс и пошли.
И идут они, значит, своим чередом на хер, идут и думают:
— А чего это мы туда идем?
Но все равно идут. Потому что возвращаться им неохота, да и плохая это примета — возвращаться. Тем более что на их месте уже новые олигархи проросли и расцветать, и соками живительными наливаться начали. Наверно, в нашей стране историческая почва для разведения олигархов благоприятная, чернозем как-никак, а также суглинок.
Хотя, впрочем, другие культуры на той же самой почве растут не слишком и рекордных урожаев не дают.