Литературная версия странной любви
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2008
Устименко Алексей Петрович — писатель, главный редактор литературно-художественного журнала “Звезда Востока”. Живет в Ташкенте. В “Дружбе народов” публикуется впервые.
При работе над материалом использованы воспоминания академика М.Е.Массона “Ташкентский Великий князь”, графини М.Клейнмихель “Великий князь Николай Константинович”, начальника канцелярии Министерства Императорского Двора А.Мосолова “При дворе последнего Российского императора”, М.Урманова “Великий князь — изгнанник”, Л.Третьяковой “Изгнанник из рода Романовых”, П.Кропоткина “Записки революционера”, председателя Совета министров С.Ю.Витте “Воспоминания”, А.Суворина “Дневник”, а также материалы Государственного архива Республики Узбекистан (редакция сочла возможным опустить в журнальной публикации приведенные автором многочисленные ссылки на архивные документы). Автор приносит особую благодарность О.А.Илюшкиной за помощь при работе с архивными документами. Орфография и пунктуация официальных документов сохранены в той мере, в какой они не затрудняют чтение современному читателю (ять, фита, а также и десятеричное заменены соответствующими буквами современного алфавита).
Будущий источник скорее предоставит ему место
в царстве легенд, чем в истории
графиня М.Клейнмихель
I
Год 1900-й… Сквозь зеленые листья и мелкие розовые лепестки цветов на подоконнике любопытствующая прислуга, толкаясь, во все глаза разглядывала фаэтон великого князя, живущего здесь, в Ташкенте. Он странно остановился под самыми окнами, но из него никто не выходил.
Кучер сонно и, похоже, равнодушно смотрел перед собою. Однако его напряженно согнутая фигура жила явным ожиданием толчка в спину, чтобы мгновенно пройтись вожжами по бокам двух одинаковых вороных рысаков и рвануться вперед — невесть куда.
Фаэтон и рванулся, но только лишь тогда, когда, подобрав юбки и уперев кончик туфельки в откинутую ступеньку, юркнула внутрь розовощекая хозяйская дочка — Лера.
Прислуга охнула — гимназистке было пятнадцать лет.
II
Год, примерно, 1910-й… Гуляя в саду, напротив увеселительного заведения с повторенным французским названием “Мулен Руж”, двигающиеся по кругу пары старались делать это со степенной солидностью. Однако всякий раз, когда какой-нибудь господин со своей дамой проходил мимо распахнутой из синематографа “Летняя «Хива»” в сад калитки, через которую шумно и весело проскальзывали новые желающие степенно прогуляться, ритм разрушался. Очередная гурьба только что отсмотревших новую фильму зрителей — как в реку вливающийся ручей — взбаламучивала чинное гуляние. Через калитку было не протолкнуться.
Зато центральные ворота, распахнутые настежь, стояли почти пустыми. Обнеся городской сад железной решеткой и установив плату за вход в него, городской голова собирался пополнять городскую казну.
Но великий князь Николай Константинович, предложивший делить эту плату на двоих, — что было бы справедливо, если бы в огороженную территорию включили и его участок с синематографом, — когда в том ему отказали, в очередной раз нарушил спокойствие ташкентского высшего света и полусвета. Прорубив своей волею калитку в общем заборе, он наполнил городской сад бесплатно прогуливающимися. Из сада же городского, общественного, в сад Романова перетекали и разносчики-торговцы с мороженым, калачами, сластями, фруктами и орехами.
Немногие пробовали шумно возмущаться. Но даже у этих немногих смелых одиночек пропал голос, когда они увидели однажды самого великого князя, под руку гуляющего с двумя дамами сразу. Ведь это было уж совсем верхом неприличия.
Рядом с первою, законною, хотя и непризнанною, но привычною уже для всех, его женою Надеждой Александровной Дрейер он вел — всякий об этом знал — и жену новую, Дарью Алексеевну Часовитину.
Лицо Дарьи Алексеевны было грустно. Судьба ее складывалась романтично, но по-книжному шатко, придуманно. Для жизни малопригодно. С одной стороны, сам Николай Константинович Романов — великий князь — бросился к ней на помощь, когда она сидела на сундуках, из которых прямо на пол было выброшено ее приданое. И жених бегал по ее нижним юбкам, топча их и пересчитывая. Он был недоволен, что приданого оказалось меньше, чем должно было быть по сговору.
С другой стороны, девушка Даша казалась такой несчастной и — как в романе Лидии Чарской — плакала навзрыд столь крупными слезами, что Николай Константинович в очередной раз был покорен бесповоротно — все равно в доме родителей жить ей было нельзя — и забрал несчастную к себе1 . Хотя и не в ташкентский дворец, но все-таки в дом, пусть и дальний, стоящий за городом — подле железнодорожной станции Драгомирово — в Голодной степи… Глинобитные стены, пахнущие сырым кизяком, дневные зелено-золотые крупные мухи, прячущиеся в сухих комнатах от растекшегося по полдневному небу мареву солнца, да ночной хохот шакалов и мокрые от пота простыни.
1 Ниже, в почти документальных как будто бы примечаниях появится еще немало легенд и версий из жизни великого князя. Но без них никак нельзя. Жизнеописание великого князя еще не написано. Оно еще только-только составляется на наших глазах. Да и, в конце-то концов, легенды, мифы и версии, складывающиеся вокруг человека, — не истинная ли его биография? Не самая ли интереснейшая ее часть?
Итак, первая из версий… В тот день, когда великий князь примчался спасать несчастную Дашу, он с первого же взгляда был повергнут к ее ногам беспомощной красотою обиженной девушки. Сунув отцу непересчитанную пачку денег, великий князь все на той же свадебной повозке, что уже была украшена свадебными лентами и цветами и давно стояла в бессмысленном ожидании несостоявшегося венчания, погнал к ближайшей же церкви. Тоже венчаться. И вряд ли, запуганный княжеским револьвером, священник отказался тогда их венчать.
Странное сооружение, тем более, если знать, что — по великосветским
слухам — за орошение части Голодной степи государь дал 300000 рублей, как раз на постройку дворца. Однако же великий князь просил у государя разрешения употребить их по-иному — позволить ему на эти деньги построить театр в Ташкенте и подарить его городу. “Я хочу лучше иметь маленькую ложу в театре, чем большой дворец в Голодной степи. Но меня так любят, что, наверное, откажут в моей
просьбе” — так написал он императору. О подаренном театре Дарья Алексеевна ничего не знала, как, впрочем, ничего не знали и все остальные.
Пока же за неровными и маркими глиняными стенами дворца великого князя из древнего рода Романовых ночами бродили, вечно к чему-то принюхивающиеся, а потому — постоянно поднимающие грязные морды вверх, тонконогие шакалы.
III
Со временем девушка Даша родила Николаю Константиновичу двух сыновей — Кирилла и Николая, дочку — Дарью и, похоже, сделалась единственным человеком в его великокняжеском окружении, способным попридержать его от неприличных шалостей, опасных шуток и шумных сумасбродств1. Слез у Дарьи Алексеевны стало меньше, они сначала помельчали, затем и вовсе исчезли, только лицо оставалось грустным.
Ей конечно же хотелось оставаться единственной. Однако вот это как раз не получалось.
Ведь еще прежде бегали по комнатам дворцов шумные Артемий и Александр, дети Надежды Александровны. К 1900 году они будут узаконены и получат княжеский титул.
А еще молчаливо и бессовестно мягко поблескивала своим обнаженным мраморным телом американка Фанни Леар, одно из самых первых, еще петербургских, увлечений его императорского высочества. Собственно, теперь это была только память о ней. Итальянский скульптор Томазо Салари изобразил любимую князем Фанни в образе Венеры-победительницы с яблоком в руке, повторив композицию Антонио Кановы, когда-то изваявшего точно так же младшую сестру Наполеона Полину Боргезе.
Художественная натура Томазо Салари творчества в очередном заказе не увидела. Однако заказ получался денежным. Исполнить его можно было и споро, и предельно не напрягаясь. Томазо не уговаривал Фанни позировать, чему она слегка удивилась и даже слегка, чуть-чуть, огорчилась, как всякая женщина — со щекочущим холодком в душе, — уже представляя себя нескромно лежащей перед глазами скульптора. Зато он сделал ей деловое предложение, потребовав некоторой технической помощи. И она согласилась, в своей жизни умея весело пробовать все.
Согласившуюся Фанни равнодушный к ее голому телу Томазо нескромно, будто французскую булку маслом, обмазал гипсом, сняв маску с лица, шеи, плеч, груди. А затем — лишь исполнил в мраморе, торопливо вглядываясь в отформованную скорлупу ее тела и деревянной линеечкой проверяя соразмерность полученных углублений.
В 1874 году работа была завершена, как, впрочем, в этом же несчастном году завершилась и сама история их любовных отношений. Завершилась скандально — крикливою ссорой и неблагодарным отъездом Фанни в Париж2.
1 Она вообще-то была предприимчивым человеком. Имея некоторый, полученный от великого князя капитал, и в открытую, и за великокняжеской спиной не стыдилась пускать его “в дело”. Пришло небольшое богатство, давшее и некоторую — позже — независимость. В отдельных литературных источниках рассказывается, что Дарья Алексеевна Часовитина сможет со своим капиталом даже удачно выйти потом замуж “по-настоящему”.
2 Еще версия. Фанни была арестована, допрошена и выслана из Санкт-Петербурга с предписанием — без права возвращения в российскую столицу.
А холодный мрамор, беспомощно копирующий теплое тело Фанни, привезли в Петербург и доставили в кабинет князя, дополнив коллекцию его мраморов, порфиров, гемм и медалей. Но…
— Из любви ко мне, — иронично говаривал много позже и уже в Ташкенте великий князь, — мои милые родственники взяли на память мои коллекции. Maman взяла даже статую моей любовницы американки, которую я сделал в Италии по образцу одной статуи Кановы, и прислала мне ее только через шесть лет, когда один посол, увидав ее у нее, сказал: “Да это американка!” — “Какая?” — “Да вашего сына Николая”…
До конца своих дней Фанни сохранила ощущение гипсового, нагревающего ее кожу, мокрого мешка, в который была засажена нетворческими поисками Томазо Салари.
Теперь мраморные плечи Фанни довольно равнодушно отражали солнце за окнами дворца в Ташкенте, куда, собственно, великий князь был сослан тоже, по сути, из-за историй с женщинами. Ведь именно для одной из них, для той же Фанни Леар, он выколупал крупный бриллиант из драгоценного оклада иконы, подаренной императором Николаем I своей невестке и его будущей матери Александре Иосифовне.
Бриллиант из молельной матери перекочевал в карман мундира великого князя, а потом офицер его свиты Е.П.Верняховский доставил обернутую бархатом коробочку с бриллиантом в Париж и вручил ее беглянке Фанни Леар. Принятый благосклонно бриллиант остался у нее навсегда, некоторым залогом ее примиренного возвращения в Санкт-Петербург, куда, однако, она все-таки не приехала. Мраморная женщина уже обдумывала свои любовные мемуары, названные, впрочем, неоригинально, — “Роман американки в России”1.
“Случись такая пропажа в семье обыкновенных людей, — прокомментировала в своей книге случившееся сама Фанни, — ее там скрыли бы; здесь же, напротив, подняли на ноги полицию…”.
Ошибалась. За такое здесь отдавали в солдаты, а то и на каторгу.
Николая допрашивали. Рылись в письменном столе, инкрустированном черепаховой панцирной костью с медными обрамляющими насечками. В боковом правом ящике нашли сумму — много меньшую стоимости бриллианта. Подозрение о ломбарде, спасительном в карточных проигрышах, отпало. Не отпали слухи, весенним струящимся туманом заскользившие вдоль всей Невской перспективы, по главному прешпекту, и заползшие даже в окраинные домишки на островах.
— Великий князь и — в солдатах? Ne me tourmentes pas! Vous savez tout2!
Отцу же своему, великому князю Константину Николаевичу, родному брату царя Александра II, после допроса он сказал, что вину своего товарища Верняховского, товарища, а не просто адъютанта из свиты, он берет на себя. Вечером того же дня расстроенный отец запишет в своем “Дневнике”:
1 Lear, Fanni. “Le roman d’une americaine en Russie”. Bruxelles, 1875; “Роман в царском доме”. Сокращенный перевод на русский язык. Женева, 1901; еще один перевод — в журнале “Аргус”, 1917.
2 Не мучьте меня! Вы все знаете! (фр.)
“Никакого раскаяния, никакого сознания, кроме, когда уже отрицание невозможно, и то пришлось вытаскивать жилу за жилой. Ожесточение и ни одной слезы. Заклинали всем, что у него осталось святым, облегчить предстоящую ему участь чистосердечным раскаянием и сознанием! Ничего не помогло!”.
Такого в роду Романовых еще никогда не случалось. И тогда:
“Мое страшное положение таково, — сделает очередную запись в своем “Дневнике” отец Николая, Константин Николаевич, — что я этот результат принужден принять с благодарностью”.
Чтобы оправдать случившуюся историю, на собрании всех членов царствующего семейства Николай был признан больным, склонным к невменяемости, почти сумасшедшим. Это и было тем, что означало отцовскими словами: “этот результат”.
Медицинские обоснования, пожалуй, были. Но — не из сегодняшнего дня. А из дня прошлого. Бившего по нему и сейчас. Бившего, как уверила себя Фанни, по-настоящему, — ей говорили, что на великого князя была надета смирительная рубаха, с завязанными за спиною длинными рукавами, что его успокаивали силою и лекарствами, от которых он терял сон и не всегда узнавал окружающих.
После большого последовавшего шума и бесшумного расследования дела графом Петром Шуваловым, главой департамента полиции, великий князь был тихо отослан в Оренбург, где еще больше опозорил императорскую фамилию, под фамилией вымышленной — Волынский — почти тотчас по прибытии сочетавшись церковным браком с дочерью казачьего офицера Надеждой Александровной Дрейер.
Чужая фамилия — Волынский — обман всего лишь земной канцелярии. Венчание же — предстояние перед Богом…
Офицер-полицмейстер и его дочь Наденька сделались счастливы.
Царственные же родственники вошли в гнев. Брак был признан морганатическим, что, понятно, соответствовало истине. Особым указом Священного синода поначалу он и вообще был расторгнут. А его императорское высочество лишен чинов придворных, чинов военных, а также всех орденов. Получил он запрещение носить военный мундир и новую ссылку, — через несколько промежуточных поселений1, — теперь в Ташкент.
1 С осени 1874 года до времени окончательного обоснования великого князя в Ташкенте летом 1881 года (около семи лет) он сумел побывать в десяти различных местах, нигде, впрочем, не прижившись. Вот некоторые: Владимирская губерния, Умань (250 верст от Киева), городок Тиврово (несколько верст от Винницы) и так далее.
IV
Документы из архива:
Секретно.
Помощ. И. Губ.
Отд. Распор.
Ст.1.
2 Июня 1881 г.
№ 1
Г. И.Д. Начальника
Чимкентскаго уезда
Господинъ И. Д. Генералъ-Губернатора получилъ телеграмму, изъ которой видно, что въ Туркестанский Край имеет прибыть, черезъ Западную Сибирь, Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Константиновичъ.
Для проезда Его Высочества должно быть заготовлено по семи троекъ лошадей на каждой станции.
Высочайше повелено, чтобы при проезде Великаго Князя Николая Константиновича небыло никакихъ встречь властями и населениемъ и другихъ почестей, членамъ Императорскаго Дома приличествующих, а равно сношений съ кемъ-либо постороннимъ.
Сообщая об этомъ по поручению Г. Военнаго Губернатора В. Выс-дию, для исполнения, присовокупляю, что о времени прибытия Великаго Князя къ пределамъ С.-Д. области будетъ сообщено дополнительно.
№ 2 Начальнику Аулиатинскаго уезда. (такого же содержания)
№ 3 Начальнику Кураминскаго уезда. (такого же содержания)
№ 4 Управляющему почтовою частию въ С.-Д. области
Господинъ И. Д. …………………….
………………………………..станции
По поручению Г. Воен(наго) Губ(ернато)ра сообщая о вышеизложенномъ В. Высокородию, для соответствующихъ съ Вашей стороны распоряжений, имею честь присовокупить, что о времени прибытия Великаго князя къ пределамъ С.-Д. области, будет сообщено дополнительно.
№ 5 Г. Начальнику Штаба войскъ
С.Д. области
Препровождаю при семъ к В. В-дию, для надлежащаго исполнения, копию письма И.Д. Начальника Окружного Штаба Ген-Майора Разгонова(?) о прибытии въ Туркестанский Край Великаго Князя Николая Константиновича, съ резолюциею на этомъ письме г. Военнаго Губ(ернато)ра области.
(подпись)
V
Военный мундир он жалел более всего. Мало того, что он с ним свыкся еще со времен обучения в Пажеском корпусе и учебы в Академии Генштаба, законченной в 1872 году. В нем великий князь, говоря образно, проходил всю недолгую военную кампанию, весь поход на Хиву, предпринятый генерал-губернатором Туркестана К.П. фон Кауфманом в 1873 году.
Без капли питьевой воды за несколько переходов по пескам и такырам Кызылкумов он, уже в чине полковника, привел возглавляемую им колонну солдат из Казалинска к колодцу Аристанбель — месту соединения с главным отрядом. Такой поход не должен был забываться, — и позже по указу князя на одной из скал гор Букантау выбили надпись о совершенном походе.
Потом он шел уже вместе с главным отрядом, отстреливаясь и нападая. Бился с упорно и мужественно отстаивающим свою землю, но плохо вооруженным населением возле местности Учучак и на берегах канала Шейх-арык. Захватывал Хиву и Хазарасп. Он был такой же колонизатор, как всякий солдат, незвано пришедший сюда вместе с ним. Но он, наверное, должен был больше, чем кто-либо другой из ступающих по этой древней земле, отвечать за каждый сделанный шаг, ведь он носил царскую фамилию Романовых.
Однако для него, очевидно, все это было ненужными штатскими переживаниями. Как всякий Романов, как всякий, до поры, — еще столичный Романов, — он пока не думал о тонкостях пребывания на здешней земле, но только о том, что, не войди сюда русские войска, вошли бы английские. Далекие дипломатические споры между Россией и Англией, так кроваво отзывающиеся на древней среднеазиатской земле, он должен был выигрывать здесь, увы, убивая вовсе не англичан.
Вовсе же неправославная Фанни Леар едва ли не каждый день во все время этого жестокого и жесткого похода заходила то в одну, то в другую церковку Петербурга, молилась по-своему и ставила свечи во здравие воина Николая.
А дрался он не хуже, чем дерутся его солдаты: личного мужества ему было не занимать. При возвращении из хивинского похода в Санкт-Петербург великому князю вручили золотое именное оружие и орден св. Владимира.
Оружие, которое тоже потом отберут вместе с военным мундиром и орденами.
Останется лишь хивинская пушечка, привезенная в Санкт-Петербург, — не столько боевое орудие, стрелявшее по нему, сколько сувенирное изделие, почти что игрушка.
VI
Белый пар поднимался из-за тугайных зарослей, мелькающих с правой стороны от мчащегося к счастью фаэтона. Внизу невозмутимо и ровно, поплескивая волною о камни, текла вода Чирчика. Фаэтон подбрасывало. Гимназистка смеялась и несмело держалась за руку великого князя, которой тот тщательно придерживал высокий цилиндр, то подпрыгивающий на коленях, то укрепляемый на голове. На черный фрак великого князя, сшитый в Лондоне, сыпало желтой пылью. Монокль, застывший в глазу, закрашивал окружающее в некоторую мутность.
Уже приблизились горы и запоказывались под ними домишки села Троицкого, с ожидающим храмом на самом въезде, как вдруг — еще одно облако пыли вытянулось над дорогой, где они только что проехали.
Не в книге, а наяву за фаэтоном шла погоня.
Не за каким-нибудь забытым Казановой, но за великим князем Романовым гнались от самого Ташкента, почти уже настигая…
VII
Попробуем разобраться… Предположить. Оставив право за читающим не согласиться.
VIII
Кем же больше всех, и по-настоящему, увлекался сам Николай Константинович Романов?
Француженкой с американским паспортом? Американкой Фанни Леар?
Пожалуй… Сохранились письма великого князя к этой женщине, сохранился мрамор Кановы в варианте Томазо Салари, с ее повторенным телом. Богемное увлечение юного избалованного петербургского офицера с лицом “времен упадка Римской империи”, самого красивого из великих князей, было искренним. В то время Николай Константинович служит в лейб-гвардии конном полку, командует эскадроном. А будущее его несчастное счастье — Фанни как раз покидает Вену, уложив в дорожную шкатулку толстую пачку банкнот, врученных ей за приятное с нею знакомство неким неизвестным высоким чином из жандармского управления России.
Денег — в самый раз на поездку в эту самую Россию, которая, возможно, существует и на самом деле… До сей поры юной Фанни, перечитавшей библиотеку исторических книг, — тому научил отец, старик-священник, — не верится, что Григорий Потемкин, а в него она влюблена не меньше, чем в его любовницу Екатерину Великую, на самом деле существовал. И так любил. И что она сможет увидеть въяве все эти санкт-петербургские, овеянные любовной славой дворцы.
Сказочная страна. Не чета той, пошлой, провинциальной, скучной французской столице, где она была вынуждена в шляпке с поникшими под дождем искусственными цветочками фланировать по скользким и кривым каменным улочкам в глупой надежде, что нынешний ее случайный кавалер окажется щедрее вчерашнего. Не чета и многим другим городам Европы, то принимающим ее вместе с крохотной дочкой от странного бестолкового раннего ее брака, то выталкивающим из себя. Пробовала петь и играть в театрах, но не игра, а околотеатральные податливые с ее стороны знакомства приносили новые красивые платья и наполняли бисерный кошелек и шкатулку денежным шелестением. Песни же ее лучше всего выслушивались не со сцены, а среди деревянных столов в веселеньких прокуренных кабачках.
Но кто будет знать об этом в екатерининской — для нее! — России.
И как у Дюма-сына — почти первый же бал-маскарад в Петербурге свел уже счастливую от одного только тонкого непарижского блеска громадного танцевального зала, где ее буквально из рук в руки передавали самые благородные — как ей казалось! — юноши российской столицы, свел ее с ним, с самым высоким из всех штатских и офицеров.
— Кто вы? — весело спросила она.
— Увы, — сказал он, — всего-навсего лишь купеческий сын.
И стал танцевать с ней, и больше ни с кем другим. И, что странно, никто иной теперь не осмеливался к ней подойти, чтобы пригласить на следующую фигуру и на следующий тур. И вокруг них — танцующих — образовалась вдруг приметная пустота, и, увидев это, он увел ее в отдельную ложу, чтобы остудить шампанским. А там сквозь граненый холодок бокала она разглядела золотой императорский герб, вытканный на малиновых портьерах. Точно такие же гербы оказались и на спинках кресел, в которые он ее усадил.
— Вы, кажется, находитесь в каком-то родстве с великой русской царицею Екатериной? — спросила Фанни Леар у высокого офицера. — Я слышала, что в России офицеры никогда не говорят неправду.
И тогда он сказал долгожданные для нее слова…
С того дня их, отовсюду видимое всеми, увлечение стало тем фейерверком, что своими падающими огнями освещает все вокруг. У одних вызывая вздох зависти. У других — неровное дыхание беспокойства.
Единственная, с кем он теперь стал искренним, — была она, Фанни.
Об этом говорят и письма великого князя. Но его искренность была, скорее всего, искренностью молодости одного, впервые получившего нежный доступ к совершенным тайнам другого, более опытного. К тому же эта американка, совсем как жена императора Петра I Екатерина, умела снимать гнев и останавливать картежные безумства и безумные кутежи великого князя. Екатерина успокаивала Петра, укладывая его безумную голову у себя на груди. Не столь нежная Фанни — актриса и привыкшая всегда брать верх куртизанка — иногда брала этот верх обычным криком, перемежая его беспощадными упреками. Взрывающийся Николай швырял под ее туфельки тысячи примиряющих рублей, но тотчас же принимался ругать ее за какой-нибудь всуе потраченный червонец. Она снова начинала кричать на него. Взрывающийся Николай негодовал, — так разговаривать с ним, с великим князем, какой-то великосветской шлюхе… Она обрывала его почти всегда одной-единственной неотразимою фразой:
— Вы для меня не великий князь, а просто — мой нежный и любимый мальчик…
Фраза, понятно, не для воина, но до поры она успокаивала. До поры их последней ссоры; кажется, как раз тогда великий князь победил ее в очередном взорвавшемся споре. И она уехала. И тогда у него возникла мысль о том самом, так ему нужном — для нее, для нее! — бриллианте.
Без Фанни он не мог. В ней существовало то самое спасительное материнское начало, которое некогда минуло его. И в этом уже наше некоторое приближение к истине…
А потом — оренбургская встреча с Надеждой Александровной Дрейер.
IX
Документы из архива:
Секретно
Г. Начальнику гор. Ташкента
М.В.
ВОЕННЫЙ ГУБЕРНАТОРЪ
СЫРЪ-ДАРЬИНСКОЙ
ОБЛАСТИ.
ОБЛАСТНОЕ УПРАВЛЕНИЕ.
Отделение Распор.
Стол I
“6” Июня 1881 г.
№ 8
Г. Ташкентъ
Имею честь препроводить къ Вашему Высокоблагородию, для сведения, копию Высочайше одобренной 12 Мая сего года инструкции объ условияхъ надзора за образомъ жизни переведеннаго на жительство въ гор. Ташкентъ Великаго Князя Николая Константиновича.
За Военнаго Губернатора
И.Д. Помощника его,
Полковник (подпись)
И.Д. Начальника Отделения (подпись)
* * *
Копия
1., Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Константиновичъ переводится на жительство въ Туркестанский край, въ г. Ташкентъ. Генералъ-Губернатору предоставляется, если пребывание въ Ташкенте окажется не удобным, избрать для жительства Его Высочества и другой городъ.
2., Основываясь на Высочайшем указе о болезненном состоянии Великаго Князя, обращение с Его Высочеством должно быть, какъ съ частнымъ лицемъ, а не членомъ Императорскаго Дома.
3., Надежде Александровне Дрейеръ не возбраняется жить вместе. При Великом Князе находится медикъ и необходимая прислуга.
4., По прибытии на место, Генералъ-Губернаторъ назначает лицо для наблюдения за Великим Князем. До приискания такого лица, обязанность эта возлагается на Штаб-Офицера Отдельнаго Корпуса Жандармовъ, сопровождавшаго Его Высочество въ пути.
5., Его Высочеству воспрещается всякое сношение съ влиятельными уроженцами края. Вообще знакомство Его должно быть самое малочисленное и не иначе какъ между лицами, известными Генералъ-Губернатору, и с его разрешения.
6., Вышеизложенныя условия одинаково распространяются и на г-жу Дрейеръ.
7., Его Высочеству разрешаются прогулки только в черте города, назначеннаго Ему.
8., В случае неповиновения Генералъ-Губернатору представляется право ареста.
9., Объ образе жизни и поведении Его Высочества еженедельно представляются донесения Министру Императорскаго Двора.
Копия подписана Начальником Штаба Отдельнаго Корпуса Жандармовъ, Генералъ-Майором Никифораки.
Съ копией верно:
И.Д. Начальника Отделения (подпись)
* * *
Секретно
ИСПРАВЛЯЮЩИЙ ДОЛЖНОСТЬ
ТУРКЕСТАНСКАГО
ГЕНЕРАЛЪ-ГУБЕРНАТОРА.
канцелярия.
отделение.
“2” Июля 1881 г.
№ 1697
Г. Ташкентъ.
Господину Военному Губернатору
Сыръ-Дарьинской области
Препровождая къ Вашему Превосходительству, для сведения и въ чемъ следует руководства, копию с ВЫСОЧАЙШЕ одобренной 12 Мая сего года Инструкции объ условияхъ надзора за образомъ жизни переведеннаго на жительство въ Туркестанский Край Великаго Князя Николая Константиновича, имею честь уведомить, что по пункту 1-му этой Инструкции, местожительствомъ Его Высочества назначенъ г. Ташкентъ.
Генералъ-Лейтенантъ (подпись)
Помощникъ Правителя Канцелярии (подпись).
X
Надежда Александровна Дрейер, очевидно, первой тогда, в Оренбурге, поняла его. И когда другие отшатнулись, — все-таки хоть и его императорское высочество, но князь полуссыльный, опальный, — сблизилась с ним, увлеклась, увлекла… Была нежность, было понимание. А еще — венчание. Как благодарность и как, возможно, вызов, так поступившему с ним царствующему дому…
Сколько же визитов предстоит ей потом совершить в столичный Санкт-Петербург, чтобы, наконец, однажды получить признание и канцелярии земной? А вместе с ним — право ношения новой фамилии, впрочем, тоже придуманной, — Искандер.
Сама, Надежда Александровна, видимо, знала, что она — не столько жена, сколько и утешение, и некоторый демарш. Только однажды она почувствовала себя женщиной, из-за которой вскипели страсти нешуточные, чуть не загнавшие ее, гордую оренбургскую казачку, в смертельную ловушку. Страсти же эти вскипели в 1892 году после приезда в Голодную степь, — там как раз шли оросительные работы, ведущиеся великим князем, — санитарного отряда, выписанного на деньги его императорского высочества Николая Константиновича Романова из Санкт-Петербурга для борьбы с холерой. Князь по целым дням в высоких сапогах лазил по мокрой глине вдоль нарытых арыков. Она же — беседовала на петербургские темы с маленьким доктором в пенсне на лохматом шнурочке. Доктор ласково гладил ей руку и успокаивал разговорами о побежденной вокруг холере и о весьма возможном — коли Господь управит — теперь уж законном въезде ее в столичный город, где, кстати сказать, непременно сделается возможность встречаться и им тоже, чтобы вот так, дружески, беседовать и дальше.
Неведомо, донесли ли великому князю или же он сам в своих скользких от глины сапогах зашел не ко времени, а только гнев его был по-азиатски велик, необуздан и изощрен. Надежду Александровну он повелел зашить в мешок и скинуть, чтоб утонула, в один из отрытых по его ирригационному плану каналов. Слуги, бросившиеся хватать жену его императорского высочества, все-таки еще оставались христианами, — Надежда Александровна была ими упущена на самой дороге к месту жестокой казни и исчезла среди камышей. Два дня, рискуя быть разорванной и поеденной, она просидела подле кабаньих следов. Оставленные дикими и опасными грязно-черными зверьми, выбредающими к желтой воде на водопой, следы были почти свежими и частыми. Это было удачей, — значит, пили недавно и не сразу вернутся… Молясь своему ангелу-хранителю, она не могла того знать, верила — он ее спас: кабаны в те два дня бродили по каким-то иным, спасительным для нее тропам. Зато поедена она была комарами, поедена до такой степени, что, когда ее — красно-распухшую, но прощенную Николаем Константиновичем — ввели в его загородный голодностепский дворец, он лишь поморщился, мельком взглянув и посоветовав сырые примочки из обычной мочи.
Совет был не докторский. Сам же доктор теперь, пожалуй, уже не способен сделался давать какие-либо советы и вообще произносить нечто разумное. В тот же день, когда не поймали ее, Надежду Александровну, петербургский доктор был в полный рост и по самую свою шею вкопан в мокрую землю, возможно, что и неподалеку от ее зудящего комарами камышового убежища. Предполагалось, что выставленную наружу капустным кочаном голову доктора съедят шакалы, но и они прошли мимо другими, не мстительными тропами. Доктора откопали, доложив князю, что он сошел с ума. Великий князь перестал злиться и ревновать, разрешив возвратить доктора в Санкт-Петербург.
XI
Документы из архива:
Конфиденциально
ВОЕННЫЙ ГУБЕРНАТОРЪ
СЫРЪ-ДАРЬИНСКОЙ ОБЛАСТИ
ОБЛАСТНОЕ ПРАВЛЕНИЕ
Отделение Хоз.
Стол 1
“21” Декабря 1890 г.
Его Высокоблагородию
С.Р. Путинцеву
Милостивый Государь
Степан Романович!
Г. Туркестанский генералъ-губернаторъ, не признавая удобным, чтобы Его Высочество Великий Князь Николай Константинович входилъ с жителями (как русскими, такъ и туземными) въ какия бы то ни было окончательныя сделки или соглашения, просилъ меня сделать распоряжение, чтобы в случае желания Его Высочества заключить съ жителями какие либо акты, проекты последнихъ представлять на предварительное разрешение Его Высокопревосходительства.
О таковомъ приказании г. генералъ-губернатора имею честь сообщить Вашему Высокоблагородию.
Примите уверение въ совершенномъ почтении и преданности
(подпись).
XII
Он, вообще, никогда не был добрым, этот великий князь. Возможно, что упрямство и злость объяснялись не только престолонаследными интригами, направленными против почти бесспорных его прав на царский трон, но и предельно грубым воспитанием в детстве. После вежливо-аристократического воспитателя Дмитрия Васильевича Григоровича, между великокняжескими уроками пишущего сентиментальные книги, пришел другой — некий немец, который — по воспоминаниям того же Григоровича — звонко хлестал юного великого князя по щекам верхнею частью своей ладони. Немец никого не боялся, успев разглядеть, что упрямого своего сына родители едва ли не ненавидят.
Уже по праву своего рождения наследующий обладатель великолепного Павловска и великолепной Стрельны, имения, почти превращенного Петром Первым в Северный Версаль, да еще и Мраморного дворца, роскошь которого спорила с роскошью Зимнего, юный великий князь отчего-то иногда даже оставался без большого обеда и когда ему хотелось есть, бегал на кухню, где подкармливала прислуга. Оттого и любимое блюдо на всю его, в том числе и ташкентскую, жизнь — черный хлеб с крепким чаем.
Родители? Да не до сына им было: Константин Николаевич проводил основное время у Анны Кузнецовой — балерины и гражданской жены, а матушка Александра Иосифовна, уезжая из Петербурга плакать и утешаться в Павловск, видеть никого не хотела.
Николеньке от всего этого становилось скучно. И тогда его развлечением становились бордельные девки, коих возили к нему едва ли не десятками. Девки не были его праздником, а только — уходом от озлобленного одиночества. Первым праздником стал день, когда исполнилось восемнадцать и когда он вдруг понял, что может ослушаться омерзевшего ему немца.
Сначала он даже тоже хотел ударить его, но с лакеями не кокетничают, мужиков на дуэль не вызывают. После них моют даже чистые руки. И великий князь разделался с ним по-своему. Он собрал все, до единой бумажки, до самого маленького карандаша, который держал в руках этот немец, до голубых ленточек, которыми немец перевязывал письма из города Бремена… А, собрав, уложил все это на наборный и лаковый дворцовый паркет в кучу и — поджег.
Это еще не было днем его совершеннолетия. Совершеннолетие в России тогда отсчитывалось с двадцати лет. Но все вдруг увидели нового великого князя.
В тот самый день по дворцу впервые поползли слухи, что великий князь — поверьте, в этом нет никакого секрета, и все, буквально все так говорят! — что великий князь, возможно, и не в себе…
Позже, к, вероятно, пока еще и беспочвенному этому мнению, добавилась и настоящая, мучающая его потом постоянно, почти ежедневно, почти всю его жизнь, беспощадная болезнь. Пытаясь самоутвердиться в Академии Генерального штаба не только одними офицерскими кутежами, но и знаниями, ставящими его надо всеми преподавателями и воспитателями, памятными из давнего детства и недавней юности, он так надсадил свои глаза чтением ученых книг при ночных вздрагивающих огоньках свечей, что навсегда теперь испорченное зрение измучивало его отныне резкими, неожиданными и сильнейшими головными болями.
Но зато он был первым из всех Романовых закончившим высшее учебное заведение. Не просто и не формально закончившим, но — с серебряною медалью.
Итак, Надежда Александровна Дрейер его понимала, боялась, а еще — просто сохраняла себя и свое место при великом князе. Не каждой казачке так повезет1… Иначе, разве терпела бы возле него еще и Дарью Алексеевну Часовитину? Но терпела, долго терпела. Вместе со всеми другими его увлечениями на стороне. В этом смысле, несмотря на благородное начало в истории с Часовитиной, ее продолжение — в том же ряду, что и связь с женой ташкентского аптекаря Иеронима Ивановича Краузе, и с какой-то еще — имени в истории не осталось — танцовщицей. И аптекарша, и танцовщица тоже подарили ему по внебрачному сыну… Какая уж тут любовь? Так, разнообразие и успокоение жизни…
1 Счастье ее оказалось несбыточным. После грянувшего в октябре переворота и смерти великого князя в 1919 году работала смотрительницей музея — под таким названием новые власти теперь показывали всем собранные князем коллекции. Она словно сама сделалась странным экспонатом, и на нее глазели едва ли не больше, чем на “Купальщицу” Беллоли. Естественно, такое было нежелательно; погнали и оттуда. Нищенкой, в истасканных платьях бродила она по улочкам Ташкента, ночуя в глинобитной, отчего-то ничьей хибарке. Питалась тем, что оставят под самыми дверьми оглядывающиеся в страхе добрые люди. Ходила, опираясь на палку, чего, как известно, не выносят собаки. Одна из них однажды ее укусила и, к несчастью, оказалась бешеной. Так в 1929-м к Надежде Александровне Дрейер пришла мучительная смерть.
Ни одной из трех предыдущих, бывших с ним близко прежде, он не предлагал такого церковного венчания, как предложил теперь пятнадцатилетней девушке, гимназистке.
Истинного, наконец. Под своим уже именем. Не обманного.
Чем же Лера, Валерия Хмельницкая, была для него? Эталоном красоты? Допустимо лишь отчасти, красотою он был окружен всегда. Образ Фанни Леар — опосредованно — через скульптуру Кановы-Салари — дошел до нас своим живым воплощением.
Ее лицо, ее тело… Конечно, они совершенны (что не совсем так, по утверждению некоторых мемуаристов и искусствоведов, особенно женщин). Но это, ко времени ссылки в Туркестан, — совершенство прошлого, в мраморе окаменевшая плоть.
Точно так же все современники в один голос утверждают — и красота женихом отвергнутой Даши Часовитиной была неоспорима, изысканно блестяща. Это была, по всему судя, опять же — завершенная красота.
Поэтому вряд ли и могла с ними, встреченными великим князем и до, и после нее, соперничать эта розовощекая девушка-девочка, образ пусть и определившийся, однако незавершенный. Но именно этим ожидаемым будущим она и могла увлечь Николая Константиновича, влюбить его в себя. Ведь, по сути, любовь, всего-навсего — обещание. И она могла ему обещать то, что ждет подсознательно каждый из нас: начало какой-то новой, второй, теперь уже настоящей, а не той, что есть сейчас, жизни. Не завтра, конечно. Но уж послезавтра, — всенепременно.
Опала и ссылка, даже и безбедные (200 000 рублей в год от министерства двора) и с почитанием (титул: “Ваше Императорское Высочество” был сохранен), суть свою не меняют. Воля — без богатств и почета, воля, как самый высший дар Божества человеку — дар иметь свободу выбора — вот то, что виделось великому князю в этой стройной девушке в шнурованных высоких ботиночках, узковатом легком пальто под пелеринкой и с шелковым бантом, заботливо выпущенным из-под кругленькой черной шляпки, надетой слегка наискосок. Гимназистка. Пятнадцать лет. Рождественская серебристо-искристая снежная сказка, сулящая ту самую жизнь, сбыться которой послезавтра.
Не увлечение, но любовь, стремящаяся разгореться.
XIII
Документы из архива:
Конфиденциально.
М.В.
ВОЕННЫЙ ГУБЕРНАТОРЪ
СЫРЪ-ДАРЬИНСКОЙ
ОБЛАСТИ.
Отделение Распор.
Стол I-ый
15 сентября 1900 г.
№ 87
Гор. Ташкентъ
Начальнику города Ташкента.
На основании особаго ВЫСОЧАЙШЕГО повеления, вместо наблюдающего за ВЕЛИКИМЪ КНЯЗЕМЪ НИКОЛАЕМЪ КОНСТАНТИНОВИЧЕМ, назначен Главнымъ распорядителем по заведыванию делами ЕГО ВЫСОЧЕСТВА Генералъ-Майоръ Гейшторъ, который I-го сего сентября вступилъ в отправление своих обязанностей.
Сообщая об этом Вашему Высокоблагородию, препровождаю для ознакомления копию временной инструкции Генералъ-Майору Гейштору, составленной командированным, по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению, въ Ташкентъ Вице-Адмиралом Казнаковымъ. При чемъ присовокупляю, что, такъ какъ на основании параграфа 7 инструкции, обращение с ВЕЛИКИМЪ КНЯЗЕМЪ должно быть какъ с частным лицомъ, а не членомъ ИМПЕРАТОРСКОГО ДОМА, то все отношения къ ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ местной администрации должны иметь одинаковый характеръ с отношениями ко всемъ прочимъ лицамъ, но съ темъ, что, въ случае обнаружения какого либо нелегального, со стороны ЕГО ВЫСОЧЕСТВА, поступка, местная власть, не приступая ни къ какимъ непосредственнымъ распоряжениямъ, должна о каждомъ случае доводить до сведения Генералъ-Майора Гейштора и доносить г. Главному Начальнику края, а въ случае обнаружения незаконныхъ поступковъ, совершенныхъ кемъ-либо изъ служащихъ у ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ лицъ, вне занимаемых ЕГО ВЫСОЧЕСТВОМ помещений, поступать с ними, согласно законовъ и полицейских правилъ.
Въ виду этого о всехъ поступкахъ ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ НИКОЛАЯ КОНСТАНТИНОВИЧА, о коихъ требуются донесения, согласно настоящаго предложения, Вашему Высокоблагородию надлежитъ своевременно доносить мне.
Генералъ-Лейтенантъ (подпись)
Помощникъ Губернатора (подпись)
Советникъ (подпись)
Делопроизводитель (подпись).
* * *
ПРОЕКТЪ ИНСТРУКЦИИ
ГЕНЕРАЛЪ-МАЙОРУ ГЕЙШТОРУ
1) На основании ВЫСОЧАЙШАГО указа, на имя Министра ИМПЕРАТОРСКАГО ДВОРА, ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ НИКОЛАЙ КОНСТАНТИНОВИЧЪ, какъ страдающий разстройством умственныхъ способностей, признанъ неправоспособнымъ и ныне, основываясь на заключении особаго Совещания г.г. Министров 9 Марта 1900 г., Вы назначаетесь Главнымъ распорядителемъ по заведыванию делами ЕГО ВЫСОЧЕСТВА.
2) Облекаемые особымъ МОНАРШИМЪ довериемъ и уполномочениемъ, по исполнению возложеннаго на Васъ поручения Вы обязаны ближайшимъ образомъ заботиться объ охранении больнаго ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ и о создании возможнаго для него благоденствия.
3) Въ виду болезненнаго состояния ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ Вамъ надлежитъ, всеми зависящими отъ Васъ средствами, поддерживать чистоту нравственной атмосферы, окружающей Августейшаго больнаго, и иметь непрестанную заботу по поддержанию обстановки и быта ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ, въ соответсвии съ его болезненным состояниемъ.
4) Воздействуя на Августейшаго больнаго силою присущаго Вамъ авторитета, покоющагося на МОНАРШЕМЪ доверии, Вамъ надлежитъ властно удерживать больнаго ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ отъ всякихъ резкихъ и своевольныхъ поступковъ, вредящихъ какъ ЕМУ лично такъ и всемъ съ кемъ ЕГО ВЫСОЧЕСТВО можетъ приходить в соприкосновение.
5) Для достижения этой цели, Вамъ подчиняются все служащие въ доме, занимаемомъ ЕГО ВЫСОЧЕСТВОМЪ, и Вы имеете право контроля над всей перепиской, какъ ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ, такъ равно и лицъ, живущихъ въ доме и подпавшихъ под наблюдение. –
6) Въ виду признанной неправоспособности ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ, ЕМУ по закону не разрешаются никакие сделки по купле и продаже, и все сношения съ местными жителями по поводу поселения и отдачи въ аренду принадлежащихъ ЕМУ земель, безъ Вашего разрешения. –
7) Основываясь на ВЫСОЧАЙШЕМ указе и болезненномъ состоянии ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ, обращение съ ЕГО ВЫСОЧЕСТВОМЪ должно быть какъ съ частнымъ лицомъ, а не членомъ ИМПЕРАТОРСКАГО ДОМА. –
8) Если ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ будутъ указаны какия либо занятия, то Ваше участие въ нихъ будетъ преподано Вамъ въ особой инструкции, которая въ такомъ случае будетъ прислана Вамъ къ руководству.
9) Врачъ, который будетъ состоять при особе ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ, подчиненъ Вам, и предлагаемыя имъ врачебныя, или гигиеническия, меры должны быть принимаемы имъ лишь по согласованию с Вами. –
10) Денежныя средства, отпускаемыя в распоряжение ЕГО ВЫСОЧЕСТВА, расходуются подъ Вашимъ контролемъ.
11) По каждому Вашему требованию, исходящему отъ Васъ, какъ Главнаго распорядителя, облаченнаго ВЫСОЧАЙШИМЪ довериемъ, — местныя власти и учреждения обязаны безъ промедления оказывать Вам надлежащее, зависящее отъ нихъ, содействие.
12) Августейший больной, находясь въ Вашемъ попечении, безъ Вашего дозволения не можетъ отлучаться изъ указаннаго ему места жительства, и въ настоящее время изъ города Ташкента. Выездъ-же изъ пределовъ сказаннаго района, можетъ состояться лишь по воспоследовании на то ВЫСОЧАЙШАГО соизволения. –
13) Надежде Александровне Искандер разрешается жить при Августейшем больном, на прежнихъ основанияхъ.
14) О состоянии здоровья ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ, равно о всехъ распоряженияхъ и действияхъ Ваших, Вы имеете ежемесячно доносить мне.
15) Въ случае Вашей болезни, или необходимой отлучки, обязанности Ваши, въ мере сихъ правилъ, возлагаются на лицо, избираемое для сего Генералъ-Губернаторомъ по соглашению с Вами.
16) ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ обязанъ безпрекословно исполнять все Ваши требования, памятуя всегда, что они исходятъ отъ Васъ какъ от Главнаго распорядителя облеченнаго ВЫСОЧАЙШИМЪ довериемъ, и долженъ подчиняться всемъ Вашимъ распоряжениям, клонящимся къ сбережению ЕГО личности и здоровья. Въ случае нужды, ВЫ имеете право даже на интернирование ЕГО ВЫСОЧЕСТВА въ Его помещении.
XIV
Странная это фигура — ташкентский великий князь. В прошлое советское время, как, впрочем, и во всякое другое, стремящееся подтвердить себя если и не переписыванием истории, то хотя бы оборачиванием фактов к себе лицом, лысоватая его фигура, как будто бы даже слегка поднималась на исторический щит. Ну, как же — своего рода диссидент, внутренняя оппозиция царствующему монархическому строю. В 1881-м, несчастном для России году, когда был убит император Александр II, не кто иной, как он, Николай Константинович Романов, сын некогда отдавшего власть Николаю Константина, наследника законного по старшинству1 , он, Николай Константинович, пребывая в Оренбурге, грозился надеть все — отобранные! — свои ордена и выйти к народу, чтобы поднять бунт против воцаряющегося Александра III. Однажды он еще раз попробует осуществить нечто очень похожее.
1 “Как известно, после смерти Николая I в 1855 году престол был занят, вопреки правилу, его старшим сыном Александром Николаевичем, который родился в 1818 году, то есть до вступления в 1825 году Николая I на престол – стало быть, он не являлся в год своего рождения сыном царствующего лица и не имел права престолонаследия”. Миассар Урманов “Великий князь – изгнанник”. (Культурные ценности. Cultural Values. 2000-2001). Международный ежегодник. Европейский Дом. Санкт-Петербург. 2002. стр. 231.
— Больной сумасшедший царь? — скажет перед этим наследующий трон Александр и пожмет плечами. — Что подумают о России?..
Не эпатаж, а неприятие. Не кощунственная и не банальная кража, а романтическая история, в оправдание которой все средства хороши — вот лик Николая Константиновича, складываемый историками и общей молвой.
А если к этому образу добавить и дела, им совершенные уже в Ташкенте, дела вроде бы действительно благие? Ну, как же… Благоустраивал город — озеленял, особенно любимыми своими дубами, новые улицы и камнем замащивал их. По его указанию построен первый в Ташкенте водопровод. Набитые низкою публикою зашумели сначала два развлекательных кинотеатра — о высоком искусстве тогда речи не шло, — потом еще три. Карниз одного из них, памятной всем “Летней «Хивы»”, выделали из полуторатысячи блестящих стальных клинков, некогда бывших боевыми штыками и шашками. Зато и тихой степенностью наполнились дома для ветеранов-туркестанцев, им тоже построенные, поддерживаемые стотысячным капиталом, выделенным на их ветеранские нужды.
XV
Документы из архива:
Секретно
М.В.
ПОЛИЦМЕЙСТЕРЪ
ТУЗЕМНОЙ ЧАСТИ
ГОРОДА
ТАШКЕНТА.
17 Февраля 1899 г.
№ 11
г. Ташкентъ
Господину И. д. Начальника
Города Ташкента
РАПОРТЪ
Имею честь донести Вашему Высокоблагородию, что сего числа ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО Великий Князь Николай Константиновичъ приезжалъ на китмень-базаръ в кузнечный рядъ на большом базаре, где выделываются китмени, и предлагалъ (…)1 кузнецам перебраться на место, находящееся около крепости, где раньше была шелковая фабрика ЕГО ВЫСОЧЕСТВА. Там ЕГО ВЫСОЧЕСТВО обещалъ имъ раздать даромъ дворовыя и подъ лавки места, а для бедных возвести строения, а также выдать оборотный капиталъ тому изъ нихъ, у кого таковаго не имеется. Ответъ просилъ дать завтра 18 сего февраля, причем рядскому аксакалу оставилъ 10 руб., для угощения сегодня вечеромъ кузнецовъ.
Подполковник (подпись).
1 Неразб. Прим. ред.
XVI
Откуда возникали требуемые деньги? Да, вот откуда: “…им был организован базар возле железной дороги. Прежде чем начать торговлю, необходимо было за определенную плату купить квитанцию с надписью “Базар Великого князя в Голодной степи”. Вероятно, никто и не вчитывался в это фантастическое словосочетание. Торговцы имели право пользоваться только весами хозяина, выдававшимися из специальной будки. Были установлены следующие “тарифы”: за каждый пуд проданного картофеля с торговца взималась одна копейка, за каждую арбу арбузов или дынь — 30 копеек. Казалось, его высочество умел делать деньги из воздуха.
Доходы от фотографической лавки, квасных будок, бильярдных залов, магазинов, мельниц, “ледодельной”, ткацкой фабрики, заводов рисового, мыловаренного, хлопкоперерабатывающего и прочего суммировались во впечатляющую сумму — полтора миллиона рублей в год”.
XVII
На собственные же его высочества денежные средства проложен не один оросительный канал. Самый известный Искандер-арык — в двадцать километров — пролег с правой стороны от реки Чирчик, в той стороне, где на пустующих землях князь поднял новое свое имение с тем же именем — Искандер. Плюс к тому — орошение новыми же каналами знаменитой Голодной степи.
XVIII
Документы из архива:
Переводъ
Его Превосходительству
г. Военному Губернатору Сыръ-Дарьинской области.
Проживающихъ въ кишлаке Дурмень,
Ниязбекской волости,
Кабульских Шахъ-зада
Ата Мухамедъ-хана и Фатыхъ Мухамедъ-хана
Султанъ Мухамедъ-хановыхъ
ПРОШЕНИЕ
Въ кишлаке Дурмень, мы проводимъ свое существование уже 35 летъ, но не въ мусульманское, не въ русское владычество намъ не приходилось терпеть столько насилий и оскорблений, какъ теперь.
Отецъ нашъ скончался не более какъ годъ тому назадъ, администрация нашего кишлака, а также и население, считая насъ мусафирами, самоуправствуютъ надъ нами; и вообще относятся къ намъ несправедливо. Не далее какъ четыре дня тому назадъ, пятидесятникъ кишлака Дурмень, Мухамедъ-али-бекъ Сарымсакъ-бековъ, привелъ къ намъ человека Великаго Князя и сталъ требовать рабочихъ для последняго. Ввиду того, что мы не пользуемся водою изъ арыка Князя, стали возражать противъ такого требования, но человекъ Князя тотчас-же сталъ наносить намъ оскорбления и при этом избилъ нагайкою. Свидетелями этого произшествия были: Урунбай Юлдашевъ, Дадаходжи и Газы Якуббековы. Имени человека князя я не знаю. Онъ родомъ Хивинецъ и его можно найти чрезъ того-же пятидесятника.
Объ этомъ я жаловался Приставу II участка и Начальнику Ташкентскаго уезда, но они ввиду того, что дело касается Великаго Князя, не приняли разборъ сего дела.
Заявляя объ этомъ покорнейше просимъ ВАШЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО, защитить насъ отъ насилий, чинимыхъ намъ какъ мусафирамъ, а поступокъ человека Князя — передать въ подлежащее место для разбора.
Атаханъ и Фатыхмухамедханъ подписались. 11 Мая 1891 года.
Перевелъ Титулярный Советникъ (подпись)
16/ V 91 г.
* * *
Переводъ
Его Превосходительству
г. Военному губернатору Сыръ-Дарьинской области.
Хлебопашцевъ Ташкентскаго уезда,
Китай-тюбинской, Кушкурганской, Джитыкентской,
Шаранханской, Джитысуйской, Акъ-джарской,
Пулатовской, Гаибъ-ачинской и Джалялъ-тюбинской волости
ПРОШЕНИЕ
Волостные управители наши получили отъ Великаго Князя въ Мае месяце, по суконному халату, а также исходатайствовали и для аульныхъ старшинъ. Потомъ стали выгонять народъ на Княжеский арыкъ “Ханымъ”, который расширили на 5 саженъ.
Такимъ образомъ было выгнано изъ Китай-тюбинской волости 500 рабочих, изъ Кушкурганской 300, Джитыкентской 500, Шаранханской 300, Джитысуйской 500, Акъ-джарской 500, Пулатовской 1000, Гаибъ-ачинской 300 и Джалялъ-тюбинской 500 рабочихъ. Всехъ этихъ мардекеров волостные управители, ради собственныхъ своихъ выгодъ, заставляли работать отъ одной недели до одного месяца.
За каждого мардекера платили мы по 50 коп., да кроме того опоздали посевами риса и хлопка. Такимъ образомъ наши волостные управители прильщенные деньгами и халатами Князя, причинили намъ вреда деньгами на несколько тысячъ руб. и еще мы пропустили время по хлебопашеству.
А потому покорнейше просимъ Ваше Превосходительство, ввидахъ прекращения на будущее время подобных противозаконныхъ действий, поручить Вашему Чиновнику разследовать нашу просьбу.
Если просьба наша окажется основательной, подвергнуть волостное управление самой строгой ответственности. Имена свои мы не подписываемъ изъ опасения волостныхъ. Мая 29 дня 1891 года.
Перевел Титулярный Советник (подпись)
5/ VI 91 г.
* * *
М.В.
НАЧАЛЬНИКЪ
ТАШКЕНТСКАГО
УЕЗДА
“ 8 ” Июня 1891 г.
№ 4210
г. Ташкентъ
Господину Военному Губернатору
Сыръ-Дарьинской области.
Рапортъ
Осматривая ирригационные сооружения въ Марте месяце сего года, я встретилъ на Ханымъ и Шадманъ арыкахъ большия партии рабочихъ собранныхъ ЕГО ВЫСОЧЕСТВОМ, Великим Княземъ Николаемъ Константиновичемъ, для производства работъ по расширению и углублению названныхъ арыковъ на всемъ протяжении, отъ головы до артиллерийскаго лагеря.
Расспрашивая рабочих, я узналъ, что они работаютъ по условию, заключенному в конце мин(увшаго) года и получили уже от Великаго Князя задатки отъ 200-500 рублей на сельское общество, съ обязательствомъ вырыть известное число погонныхъ метровъ арыка, въ глинистомъ грунте по 1 руб(лю), а въ твердомъ и каменистомъ по 2 руб(ля) за сажень.
Находившийся на работахъ десятникъ Козинъ предъявил мне расчетную тетрадь, въ которой записаны были все туземцы и жители Троицка и поселка, получившие задатки, и заявилъ при этом, что не все рабочие являются въ установленный срокъ, чрезъ что замедляется общий ходъ работъ, которыя должны быть окончены не позже 10-го Апреля, т. е. къ времени первой поливки хлопковыхъ плантаций.
Принимая во внимание неоспоримую пользу предпринятыхъ ЕГО ВЫСОЧЕСТВОМЪ работъ по увеличению Ханымъ арыка и устройству водоприемника, я разрешилъ приставу 2-го участка и Ниязбекскому волостному управителю оказывать законное содействие въ розыске техъ рабочихъ, которые уклоняются отъ исполнения принятыхъ на себя обязательствъ и, въ случае надобности, содействовать въ найме людей на работы.
Отданное мною приказание о содействии не могло быть понято и истолковано въ смысле обязательнаго наряда рабочихъ на арыки Великаго Князя, а между темъ изъ представленныхъ при семъ рапортовъ 10 волостных управителей видно, что рабочие высылались въ течение 2-хъ месяцевъ по непосредственнымъ распоряжениямъ ЕГО ВЫСОЧЕСТВА и получали вознаграждение не соразмерное съ затраченнымъ трудомъ и временемъ. <…>
* * *
Секретно
ТУРКЕСТАНСКИЙ ГЕНЕРАЛЪ-ГУБЕРНАТОРЪ
Июля 30 1891
№ 0
Милостивый Государь,
Николай Ивановичъ!1
1 Письмо адресовано Н.И. Гродекову, который в 1883—1893 годах был военным губернатором Сыр-Дарьинской области.
Великий Князь Николай Константиновичъ, въ письме отъ 25 Июля, текущаго года, сообщилъ мне, что администрация некоторыхъ уездовъ, въ томъ числе и Ташкентскаго, ставитъ препятствия Его Высочеству, при производстве имъ работъ, по постройке канала въ Голодной степи.
Въ виду этого заявления я прошу Ваше Превосходительство оказать Его Высочеству законное содействие въ томъ, чтобы условия принятыя на себя уполномоченными отъ населения были исполнены, и чтобъ рабочие, получившие задатки, произвели на соответствующую сумму работъ.
Съ чувствомъ глубокаго уважения и преданности (подпись).
* * *
Копия
Г. Начальнику Ташкентскаго уезда,
Пскентскаго, Букинскаго, Акъ-Курганскаго и Чиназскаго
Волостныхъ Управителей
Прошение
Имеемъ честь доложить Вашему Высокоблагородию, что, согласно Вашему приказанию, мы съ Заведывающимъ III участкомъ осмотрели съ головы до конца арыкъ Великаго Князя Бухаръ-арыкъ, на исправление котораго предполагалось выдать желающимъ работать 20000 руб(лей) Предназначенныхъ для нашихъ 4 волостей участокъ имеетъ въ длину 13 верстъ, изъ коихъ 10 верстъ участокъ находится ниже урочища Кыркъ-Кепа, и 3 верстной участокъ находится на урочище Бекъ-Абадъ каменистое место. Работа очень трудная, провизия дорогая, такъ напримеръ 4 ф(унта) крупы стоитъ 20 коп(еек), 1 лепешка стоитъ 2 коп(ейки), 1 снопъ клевера 8 коп(еек), а также для начлега нет никакого жилища; воды тоже негде достать; место безводное. Объ этомъ мы объявили жителямъ вверенныхъ намъ волостей, которые не соглашаются идти на работу, говоря, что плата очень маленькая, а работа весьма трудная; даже они не соглашаются на 4 руб(ля) за сажень такъ какъ получаемыя за работу деньги идутъ только на прокормление лошадей, а самимъ ничего не остается.
Жители заявляютъ, что они вовсе не желаютъ идти на работу и говорятъ, что они пойдутъ только тогда, когда последуетъ приказъ начальства, а по своему желанию не пойдутъ, и просятъ донести Вашему Высокоблагородию о таковомъ заявлении. 4 печати 4 волост(ных) управителей.
(подпись).
* * *
КАНЦЕЛЯРИЯ
ТУРКЕСТАНСКАГО
ГЕНЕРАЛЪ-ГУБЕРНАТОРА
Отделение I
18 Ноября 1891 г.
№ 395.
Господину Военному Губернатору
Сыръ-Дарьинской области.
Вследствие представления отъ 27 июня сего года № 7, о не уплате ВЕЛИКИМЪ КНЯЗЕМЪ НИКОЛАЕМЪ КОНСТАНТИНОВИЧЕМЪ жителямъ 9 волостей Ташкентскаго уезда 24883 р(ублей) 80 к(опеек), которые получили за работы на Ханымъ и Шадманъ арыкахъ вознаграждение несоразмерное съ затраченнымъ трудомъ и временемъ, — ЕГО ВЫСОЧЕСТВО на сделанное ему предложение дать свое заключение изволилъ отозваться, что проведение арыка Ханымъ производилось урочнымъ способомъ, по заключеннымъ заранее условиямъ и потому обошлось ЕМУ въ 50-тыс(яч) руб(лей), а не в 74-тыс(ячи) руб(лей). Стоимость этого сооружения дошла бы до 200-тыс(яч) руб(лей), если-бы исполнить его наемщиками, такъ какъ долголетний опытъ показалъ, что урочный рабочий въ четыре раза сильнее, чемъ поденщикъ (мардакеръ) стараясь какъ можно скорее окончить свой урокъ. Въ виду сего ЕГО ВЫСОЧЕСТВО не признаетъ себя обязаннымъ платить сверхъ условия деньги, которыхъ онъ никому не должен, ибо весь начетъ основанъ на справочныхъ ценахъ, которыя имели-бы значение, если-бы онъ нанималъ мардекеров, чего въ действительности не было. <…>
Управляющий Канцеляриею (подпись)
За Делопроизводителя (подпись).
XIX
Один из худо-бедно ли, но построенных каналов — самый протяженный из них и названный в честь деда Николая Константиновича — императора Николая I, большевики переименовали позже в канал революционера Сергея Кирова. Хотя там, где канал начинался, навечно, казалось, каменным паспортом уже была выбита на
скале — памятью об утерянном золотом шитье на малиновых портьерах — в несколько человеческих ростов буква “Н”, венчаемая минувшей нашего героя короной.
А еще прежде того — Николай Константинович — почетный член Российского Императорского географического общества. Автор почти монографических научных работ: “О выборе кратчайшего направления Среднеазиатской железной дороги”, “Аму и Узбой”, “Водный путь в Среднюю Азию, указанный Петром Великим”. Руководитель двух исследовательских экспедиций, опять же на его собственные средства в 1877—1878 годах исследующих Туркестанский край.
Сырдарья и Амударья, Кызылкумы и Каракумы, Гиссарский хребет и горы другие, подчас еще безымянные…
А еще — библиотека в пять тысяч томов.
А еще — личные, все-таки вытребованные и привезенные в Ташкент многочисленные коллекции картин и многого прочего.
Отодвинуть бы все прежде усвоенное. Отодвинуть, чтобы увидеть…
Возможно, жестокого человека сомнительной, мягко скажем, морали. Человека загульно пьющего и небезопасными демонстрациями плюющего на мнение всех и вся. Человека ворующего, лжесвидетельствующего и берущего грех на душу постоянно повторяющимся обманом поверивших ему.
Или, возможно, больного, очень больного, неизлечимо больного человека.
“В Туркестане же, а именно в Ташкенте, я в первый раз видел великого князя Николая Константиновича, старшего сына великого князя Константина Николаевича. Я видел тогда его сравнительно мельком; он приходил к министру финансов, и меня очень удивляло, что он, с одной стороны, по-видимому, был человек умный, деловой, так как там, в Средней Азии, он делал большие оросительные работы, разводил хлопок, а с другой стороны, было установлено, что великий князь Николай Константинович находится в ненормальном состоянии…” — так, констатируя факты, напишет небезразличный к счастью дома Романовых граф и председатель Совета министров Сергей Юльевич Витте, знающий толк в людях и ситуациях.
За великим князем не просто постоянно наблюдали. За ним буквально следили…
XX
Документы из архива:
Секретно
М.В.
ПОЛИЦМЕЙСТЕРЪ
ТУЗЕМНОЙ ЧАСТИ
ГОРОДА
ТАШКЕНТА
10 Января 1900 г.
№ 5.
Гор. Ташкентъ.
Рапортъ
Вчера в 9 час. вечера Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Константиновичъ посетилъ вместе съ Сеитъ Гаиси Сеитъ Азимбаевымъ сарта Сеитъ Керима Сеитъ Азимбаева, у котораго пробылъ съ 9 ч. Вечера до 12 час. ночи, приехал он вместе съ Сеитъ Гаиси.
Полицеймейстеръ
Капитанъ (подпись).
* * *
Секретно.
Управляющий Канцеляриею
Туркестанскаго
Генералъ-Губернатора
М.Я.
Романову.
Военному Губернатору
Сыръ-Дарьинской
Области.
Милостивый государь,
Михаилъ Яковлевичъ.
Болезненныя свойства характера Великаго Князя НИКОЛАЯ КОНСТАНТИНОВИЧА выражаются, между прочимъ, въ склонности ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЫСОЧЕСТВА къ нарушению установленныхъ правилъ, обусловленному теми или иными обстоятельствами, отъ правильнаго освещения которыхъ зависитъ решение вопроса, какия необходимо принять меры, которыя не вызывали бы безъ особой нужды осложнений въ жизни и обстановке АВГУСТЕЙШАГО Больного и въ то же время устраняли бы означенныя нарушения.
Принимая во внимание, что переписка по всемъ деламъ Великаго Князя сосредоточена въ делахъ Канцелярии Генералъ-Губернатора, изъ которыхъ могутъ быть почерпнуты необходимыя данныя для всесторонняго освещения факта правонарушения Великимъ Князем, — имею честь, по поручению И. д. Главнаго Начальника края, просить Ваше Превосходительство высказать Ваше мнение для доклада Его Высокопревосходительству, не встречается ли с Вашей стороны препятствия къ тому, чтобы въ техъ случаяхъ, когда явится надобность донести до сведения Генералъ-Губернатора о допущенныхъ Великимъ Княземъ нарушениях по административному ведомству, Ваше Превосходительство докладывали объ этомъ совместно со мною.
Примите уверение въ совершенномъ уважении и преданности
Вашего преданного слуги (подпись)
№ 73
“10” Мая 1909 г.
г. Ташкентъ.
XXI
Всю свою больную жизнь великий князь из рода Романовых лютою ненавистью ненавидел этот самый свой род. “Собачьею кровью” называл его во всеуслышание. Во время нового восшествия на царский престол, на этот раз Николая II, почти предпринял попытку государственного переворота. Используя родственные связи своих жен-казачек сговорился с казаками оренбургскими да еще и уральскими, призвав их под свое начало. Указом же местным собрал под Ташкентом прикочевавших из дальних степей многих казахов. Готов был идти с ними — всем ополчением — на Москву да на Санкт-Петербург.
Не случилось.
Администрация легко уговорила казахов разъехаться по кочевьям. Те и разъехались. Сам же князь получил новую ссылку. Теперь уж в Сибирь, в Читу.
Быть бы этому городу местом смерти великого князя — болезни не отставали, а местный убивающий климат свалил его окончательно, но только мучающийся и совестливый Николай II не помнил зла, тем более не совершенного, тем более — не безосновательного, тем более — больше похожего на политическое сумасшествие, а не на тайный заговор.
Вызволил из Сибири, дал возможность лечиться на царской даче в Крыму, в знаменитом Ливадийском дворце. Николаю Константиновичу было предложено даже и остаться тут, остаться насовсем.
Не остался.
Даже и тех, кто пытается покорить Ташкент, — рано или поздно, но Ташкент сам покоряет.
К Николаю же II, единственному царю, осталась долгая благодарность.
В 1917 году, узнав, что арестованный Временным правительством русский царь находится в Тобольске и что практически все, ранее присягавшие и царю и трону, отвернулись от него, Николай Константинович, едва ли не единственный, находясь здесь, в Средней Азии, — по прежним масштабам, чуть ли не на иной планете — пробует организовать подпольную группу из верных офицеров для спасения несчастного Николая. В заговор входят: генерал Л.Л.Кондратович, он должен был возглавить опасное дело, и полковник Генерального штаба П.Г.Корнилов, брат Л.Г.Корнилова, в будущем известного белого генерала. Предполагалось выкрасть Николая II со всею его семьй из сибирского Тобольска, тайно увезти в Туркестанский край — кто б тогда догадался, что следовало бы искать именно здесь, на самом деле вроде бы уже даже и не в России? — а потом легко переправить в иранский Мешхед, с которым имелись некоторые связи.
Не успели.
Последних царственных Романовых перевели в Екатеринбург; темный подвал Ипатьевского дома ждал заключающих драму револьверных и винтовочных выстрелов.
XXII
Перед самым храмом, почти уже возле тщательно подметенной паперти фаэтон и наемные дрожки шумно столкнулись.
Нет, князь не сорвался с места, не бросился к дверям, возле которых одиноко стоял ожидающий — в золоте и белоснежной парче — испуганный и торжественный батюшка. Священник уже успел получить указ генерал-губернатора с запрещением венчать эту пару и теперь стоял в замешательстве; венчание было оплачено.
Великий князь оставался сидеть в своем фаэтоне, похоже, даже не прислушиваясь к крикам и плачу разгневанной Лериной матушки. Обнаженная перед церковью, уже лысая голова великого князя — “с лицом упадка Римской империи” — еще сохраняла красный ободок, оставленный на сухой натянутой коже небольшого костяного его черепа снятым с него цилиндром. Тонкий мизинец узкой левой руки пощелкивал по черному пропыленному шелку.
Даже уже пересаживаясь в догнавшие беглецов легкие дрожки, девушка ожидающе улыбалась, завороженно продолжая смотреть на этот спокойно подергивающийся палец.
Обещающий легкий снег Рождества в тот давний 1900 год так и не выпал.
XXIII
Прошло около десяти лет… И вот теперь, поддерживая под руки Надежду Александровну Дрейер-Искандер и Дарью Алексеевну Часовитину, великий князь Николай Константинович Романов невозмутимо вершил прогулочные круги по ташкентскому городскому саду.
Все расступались перед ним. И все раскланивались, стараясь делать это так, чтоб никто другой не заметил.
И только один раз великий князь неожиданно быстро и резко, почти испуганно, отвел своих женщин далеко в сторону от центра скрипящей песком аллеи.
Навстречу ему шел невысокий молодой офицер Насекин с розовощекой, мечтательно улыбающейся молодой женой.
Они разминулись.
Великий князь был хорошо воспитан и не обернулся. Впрочем, пожалуй, его не устрашил муж, которого — он знал — родственники молодой жены подобрали исключительно из-за личной храбрости и смелого умения защищать жену от кого бы то ни было.
Не обернулся он еще и потому, что ей уже нельзя было дать тех пятнадцати гимназических лет и что она тоже теперь стала удивительно как хороша.
Быть может, сделал он это только из-за того, что не захотел признаться себе, что обознался. Ведь ему кто-то однажды докладывал, будто девица Хмельницкая тотчас после шумного происшествия была выслана в Тифлис под надзор полиции. И он не стал искать ее больше.
Играл духовой оркестр городских пожарных.
О Рождестве не вспоминал никто. Даже сам великий князь.