Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2008
* * *
живу и препарирую порядок,
и разеваю рыбий свой роток.
И хорохорюсь, уродясь нехраброй,
и шевелю велюровою жаброй, —
прогибчива, как ивовый пруток.
А выдернут — и вот, гляди, какою! —
беспомощной, с разорванной щекою —
плотвицею на залести блесны,
на леске этой малости словесной —
лечу над безалаберною бездной,
парю над неопрятностью весны.
* * *
что там пигмеи — пали исполины.
А все ж машина вывернет ковшом
разрозненные кости в комьях глины.
Раздавит череп, сплющит черепки
(так не могилы — кладбища пустели).
И неужели, смерти вопреки,
душа воскреснет в том же самом теле…
* * *
и уже не уснуть во девичьем хрустальном гробу.
Эта плоть отойдет, как лягушечья дряблая кожа,
потому и живу, будто землю руками гребу.
Мне еще полпути, я, наверно, еще подожду всех, —
грянет конница тут, прянет там многокрылая рать.
Достоверно одно — яко мытаря ждут на воздусех.
А на облацех ждут ли? — и страшно уже умирать.
* * *
(все к Богу не иду, хоть без него невмочь).
Как девочка в саду, аукаю кого-то
в душистым табаком прокуренную ночь.
И сколько ни юли, ни прячься по тенетам —
из детской позовут, напомнят о родстве.
И, кажется, пойди да встань перед киотом,
а хочется лежать в стрекочущей траве
и слушать голоса лягушечьи и птичьи,
и близиться к земле… и — Господи, прости —
мне кажется, что я живу в чужом обличьи,
а мне бы — по листу улиткою ползти.
* * *
облегчи не ручную поклажу — сердечную кладь.
Научи меня, Господи, той нетелесной любви:
не лицо дорогое — любить, не объятья — желать.
Зверь и впроголодь жив — не кормлю, не давала бы пить,
да сама угасаю — близнец не по крови родной.
Научи меня, Господи, так незлобиво любить,
чтобы алчущий зверь не метался по клетке грудной.
Научи меня, Господи, видеть очами любви
не свое отражение в муже — подобье Твое,
чтоб не выло, не корчилось, изнемогая в крови,
то дитя, одичавшее с голоду, яко зверье.
* * *
на терние земли из Божьего жилья,
и памятью тому — мое земное имя,
созвучно твоему: Елена — Илия.
Услышь меня, услышь, хоть я шепчу иначе,
чем Ева в райский день, обутая в росу.
Под шелестом ветвей, в неразличимом плаче,
не яблоко тебе — спасение несу.
С усладой на словах и с немощью — на деле,
не плотскости ищу, а помощи — душе.
Мне ноша тяжела, давай ее разделим, —
родные — в небесах, не чуждые — уже…
* * *
И в темноте — далекий плеск весла
да огонек — чуть движущийся — дальний.
А там — страданья вечная страда,
и эта жизнь, идущая — туда,
уже не принимает оправданий.
А тут покуда — проводы зимы,
да молодые, взмыленные — мы, —
теряя оперенье в круговерти,
ни с тем, ни с этим светом не в ладу,
плененные, как лебеди во льду.
И нам ничто не предвещает смерти.
* * *
так, что не видела рук.
Небо на землю летело,
небо кружило вокруг.
И в этой мути молочной
плыл, окликающий нас,
тонкого хлада немолчный
незаглушаемый глас.
Ранясь осколками льдинок,
я все брела за тобой,
чувствуя через ботинок
небо под зябкой стопой.